Мир приключений, 1926 № 08

Как начал писать свою книгу мулла Ирамэ

Я люблю тебя, мой бедный, забитый народ! Сердце рвалось при виде твоих страданий. Я хочу сказать тебе слово правды, хочу научить тебя и просветить, словом ласки и справедливости облегчить твои мучения.

Но ноги мои не в состоянии пройти по всем городам и селениям, не в силах доставить меня во все ущелья и глухие уголки, где неправды всегда больше, а голос мой слишком слаб, чтобы его услышали те, кому надо слышать.

И я решил написать книгу, честную, хорошую книгу, которая принесла бы пользу обездоленным и обличала бы обидчиков, которая внесла бы свет познания и утешения беднякам и научила бы их что делать.

Куда не донесут меня слабые ноги, куда не донесется мой голос — туда проникнет моя книга. Она лучше меня перекинется через горы и моря, проникнет в самые дальние ущелья и отдаленные хижины бедняков, принося людям познание и утешение.

Я выбрал в конце города старую полуразрушенную мечеть с фонтаном посреди двора, и целых пять лет ежедневно уходил туда, чтобы без помехи писать мою книгу.

Я ликовал, чувствуя, что моя долгая работа уже приближается к концу. Но когда, однажды, я сидел у фонтана, доканчивая последнюю страницу, за моей спиной раздался мужской голос:

— Что делаешь ты, мулла?

Я с досадой обернулся.

Предо мной стоял высокий стройный человек, с длинной седой бородой, с посохом в руках, одетый в пастушескую одежду. Глаза его светились каким-то необыкновенным огнем, манили и приковывали к себе.

— Я пишу книгу. Честную, хорошую книгу, шейх, — ответил я. — Не мешай же мне, я доканчиваю пятилетний упорный труд.

— Покажи мне твою книгу, — сказал незнакомец.

— Посмотри и возврати мне ее скорей, — ответил я, с досадой протягивая ему книгу.

Каков же был мой ужас, когда незнакомец, едва взглянув на мой труд, взмахнул рукой и бросил книгу в бассейн.

— Что сделал ты, несчастный пастух?! Зачем одним взмахом руки погубил все, что я создавал пять долгих лет?! — воскликнул я, вырывая клочья из моей бороды.

— Ты жалеешь? — тихо спросил он. — Хорошо, я возвращу тебе ее, но если ты хочешь писать действительно честную, хорошую книгу, ты бросишь сам свою книгу в воду и последуешь за мной. Я научу тебя, как надо писать честную книгу.

С этими словами он погрузил посох в воду и, подцепив им книгу, подал ее мне.

Ужас и удивление сковали меня: книга была совершенно суха. Я взглянул на незнакомца. Взгляд его сиял и проникал мне в душу, он манил, призывал, сулил. Вся моя воля исчезла.

— Идем, — произнес он.

Я вздрогнул. Теперь или никогда! Я еще раз взглянул на него и, сам не сознавая что и почему, швырнул в воду мою книгу.

— Я иду за тобой, шейх, — покорно сказал я.

И пошел за ним.

Мы вышли за город, перешли через поле и очутились на берегу широкой реки, на которой не видно было ни паромов, ни лодок.

Но незнакомец твердым шагом подошел к берегу, ступил на воду и пошел по поверхности реки, как по твердой земле.

— О, учитель, как же я?! — воскликнул я пораженный.

— Иди за мной, — раздался его голос.

Я смело ступил на воду и пошел поверх воды. Мой мозг горел.

— Но кто же он, если имеет такую силу? — подумал я, дойдя до середины реки. — Почему даже с именем Аллаха на устах я не мог ходить по воде, а за ним иду? Уж не шайтан ли он?

Но лишь только сомнение закралось в меня, как я стал тихо погружаться в воду.

— Учитель, учитель, спаси меня! — закричал я в отчаянии.

— Встань и иди! — ответил он.

И тотчас же я твердо встал ногами на поверхности воды.

— Учитель, скажи мне кто ты и почему я иду за тобой по воде, тогда как даже с верой в Аллаха я не мог делать этого? — крикнул я.

И, обернувшись, он ответил:

— Я — шамси (это слово по-древне-персидски означает — свет, истину, солнце). Когда ты познаешь меня, ты будешь всемогущ, ты сможешь ходить по водам, подыматься за облака, спускаться на дно океана!

— О, Шамси, Шамси! — шептал я в восторге.

Мы перешли реку, миновали равнину и взошли на холм. Перед нами был город, где я часто бывал и где меня хорошо знали.

— Возьми эти две серебряные монеты, купи в городе бутылку вина и принеси ее мне, — сказал Шамси.

— Аллах! — воскликнул я пораженный. — Но разве не знаешь ты, о, Шамси, что пророк запретил правоверным не только пить вино, но даже ходить по тем улицам, где оно продается!

— Иди и купи, — повторил он.

И снова взгляд его сверкал и горел неземным огнем, приказывал и манил. Я взял монеты и пошел. На краю города я встретил амбала (чернорабочего) и, подарив ему одну монету, попросил на другую купить мне вина.

Он принес его и я, спрятав бутылку под абу (верхняя одежда), принес ее Шамси.

Он встретил меня суровым, презрительным взглядом:

— Ты обманул меня, — проговорил он. — Трус, способный обманывать, не может писать честную книгу. Возьми эти две монеты и сам купи мне вино.

Я колебался, но взгляд его снова покорил меня. Подойдя к городу, я дождался послеобеденного времени, когда все почтенные люди отдыхают у себя дома и улицы пустеют, быстро пробежал до погреба, купил бутылку вина, спрятал ее под абу и побежал назад.

— Что несешь ты, мулла? — спросил меня встретившийся знакомый, заметив под абой горлышко бутылки.

— Уксус, — соврал я.

Но Шамси встретил меня еще суровее. — Ты дважды обманул на этот раз, — сказал он. — Ты обманул меня, купив вино украдкой, и обманул ближнего, сказав, что несешь уксус. Иди, войди при всех в погреб, утверди незакупоренную бутылку с красным вином на своей белой чалме и, приплясывая, возвращайся ко мне. Или… возьми в бассейне свою фальшивую книгу. Ты не напишешь лучшую.

Я страдал. Послушаться Шамси — значило навсегда порвать с прошлым, с тем, во что я верил, потерять уважение людей, бросить вызов Аллаху.

Но я взглянул на Шамси и… пошел.

Я выбрал самое людное время, вошел в погреб, купил красного вина и, утвердив бутылку на белой чалме, вышел и, приплясывая, пошел по улице. И вино, плескаясь, заливало белую ткань, и все видели, что я несу вино. Надо мной издевались, меня ругали, в меня кидали камни, но я не чувствовал ни обиды, ни боли. Наоборот, чем больше оскорбляли и били меня, тем радостнее становилось у меня на душе.

На холме стоял Шамси. Лицо его сияло, как солнце, на губах играла неведомая улыбка и сам он казался каким-то прозрачным, сотканным из неведомых, дивных нитей.

И, словно шум ручья, прозвучал его голос:

— Теперь ты чужд предрассудков. Ты познал меня — истину. Иди же и пиши свою книгу.

— О, Шамси, Шамси! — воскликнул я со слезами на глазах.

Но Шамси таял. Он становился светлее, прозрачнее, и, наконец, совсем растворился в солнечных лучах…

Осел и пчела

В одно прекрасное утро пасся на лугу осел. Тут же, перелетая с цветка на цветок, маленькая пчела собирала душистый мед.

Осел был в хорошем настроении, потому что был сыт, и даже удостоил пчелу своим приветствием.

— Благословен Аллах, доброго утра, козявка!

— Да благословит Аллах и тебя, — ответила пчела.

— Что делаешь ты здесь? — спросил осел.

— Я собираю мед.

— Мед? Никогда не слыхал про мед! — удивился осел. — Разве он лучше травы?

— Высунь, осел, язык и я дам тебе попробовать, — предложила пчела.

Высунул осел язык, а пчела положила на него кусочек меда. Почавкал осел:

— Вкусно. Как же ты делаешь этот мед?

— Моим хоботком я собираю из цветочных чашечек сладкие соки и превращаю их в мед, — скромно ответила пчела.

— Бесстыжая врунья! — рассердился осел. — Разве ты не знаешь, что я каждый день пожираю пудами эти самые цветы? Почему же у меня выходит из них не мед, а только навоз?!

— Но пойми, о, великий осел, что я выбираю из цветков только сладкие соки, одну эссенцию сладости…

— Дура! — закричал осел. — А я разве не пожираю вместе с цветами и эту самую эссенцию?! Почему же у меня не выходит из пуда цветов, ну, скажем например, пять фунтов меда и тридцать пять фунтов навоза, а выходит лишь сплошной навоз?! Ты просто наглая обманщица и хочешь показать, что я ничего не понимаю!

И сколько ни билась пчела, сколько ни объясняла, осел только больше злился.

— Врешь! — кричал он. — Если бы ты говорила правду, я понял бы. Но ты дуришь мне голову и зато кади (судья) пусть обдерет твои крылья. И он потащил пчелу к кади.

В то время кади у зверей был верблюд. Он был животное добродушное, трепетал за свою поляну, которую получал в виде жалованья, и не любил, чтобы кто-нибудь замечал, что он чего-то не понимает. И поэтому он старался судить так, чтобы не обидеть ни того, ни другого.

— О, мудрый кади, накажи эту наглую врунью! — воскликнул осел.

И он рассказал кади свою историю.

— Что скажешь ты на это? — спросил верблюд пчелу.

И пчела рассказала, как она делает мед.

— О, кади! Разве ты не видишь, что она смеется надо мной и над тобой? Разве сам ты не жрешь по три пуда травы и цветов и разве у тебя выходит хоть фунт меда?

— Я не знаю, кто из вас прав, — глубокомысленно решил кади. — Правда, я тоже пожираю цветы и по виду у меня выходит похожее на сладкие финики, но… гм… на вкус они, кажется, не сладкие…

— Дурацкий суд! — обозлился осел. — И чтоб шайтан тебя взял с твоими финиками! Если ты не можешь судить…

— Ты можешь перенести дело в звериный совет, — ответил обиженный кади.

И осел потащил пчелу к заповедному лесу, где жил царь зверей, лев, окруженный тиграми, барсами, пантерами, волками и другими зверями, среди которых рыскали хитрые лисицы, трусливые зайцы, безответные бараны и всякие другие животные.

— Нельзя! — рявкнул барс, стоявший на страже.

И он объяснил причину. Из Аравийской пустыни в заповедный лес забежала красавица львица, и царь зверей, высуня язык, гоняется за ней, бросив все государственные дела. Если у осла дело, его можно передать в звериный совет.

Собрался звериный совет.

— О, великие звери! — закричал осел. — Накажите достойно эту козявку!

И он рассказал свою историю.

Когда кончил осел, заговорила пчела. Но чем больше объясняла пчела, тем больший шум поднимался среди зверей.

Некоторые из них были звери хищные и совсем не признавали травы и цветов, те же, которые ели траву, не могли понять, как делается мед, и считали пчелу обманщицей. У них из травы получался сплошной навоз. Пчела врет, чтобы выставить других дураками, а себя умной. Она где-нибудь ворует мед и, следовательно, этот мед опасен.

Три дня шумели звери на поляне, три дня злились и даже ссорились между собой, пока, наконец, на поляне не появился царь зверей.

Он был худ и изнурен своими личными делами. Но сегодня утром львица убежала в свою Аравийскую пустыню и тем освободила его.

— Что тут за шум?! — рявкнул он.

И осел, упав на колени, повторил свою жалобу.

И все звери заволновались. Они ненавидели пчелу, но не находили статьи закона, чтобы ее судить.

— Говори, — приказал лев пчеле.

И маленькая пчелка стала рассказывать, как перелетает она с цветка на цветок, как инстинктивно выбирает из них сладкий сок, перерабатывает и наполняет им соты.

— Позвать медведя! — сонно перебил ее лев.

Медведь у зверей занимал должность палача.

— Топни! — приказал ему царь зверей, указав на пчелу.

Взмолилась пчела:

— О могущественный царь зверей, за что же казнишь ты меня? Что сделала я дурного? Неужели ты не понял того, о чем я говорила?

И хотя царь зверей действительно не понял ничего, он презрительно сказал:

— Ну, конечно, я понял, мелкая мразь! Но как ты думаешь! мне с тобой жить или с ними? И кто нужнее мне из вас: вы, пчелы, или вон, осел?

И, зевнув, повторил медведю:

— Топни!

И, когда медведь топнул, от маленькой пчелки осталось лишь мокрое пятнышко на влажной земле.