Мироходец

Глава 3

Рассвет застал Ксанчу в прозрачном шаре, летящем над весенними лугами в предгорьях Оранского хребта. Этот шар подарил ей Урза, или, точнее, он подарил изобретение, способное создавать его. Ксанча вспомнила, как Мироходец заставил ее проглотить нечто по размеру совсем небольшое, но на вид очень странное и лишь после этого объяснил, что называется оно «кист», сделано по технологии древних транов и служит для образования защитной брони, необходимой для путешествий между мирами.

Неожиданный подарок камнем лег в желудок Ксанчи, и, еле справившись с тошнотой, она прослушала подробную инструкцию о том, как им пользоваться. Намеренная зевота и соответствующее заклинание, которое Урза продиктовал ей, активизировали кист.

Позже девушка поэкспериментировала с транским устройством и научилась создавать сферу, которая, выходя через рот, образовывала вокруг нее прозрачный летающий шар. Увидев его однажды, Урза заворчал, что она превратила изобретение великих транов в какую-то фирексийскую гадость. Но пользоваться шаром все же не запретил, понимая, что тот помогает Ксанче самостоятельно добывать пропитание, одежду и все, что требуется существу из плоти и крови. Ведь несмотря на то что они с Урзой были ровесниками, она оставалась смертной. Как и все фирексийцы.

Ксанча заставила шар подняться над горными вершинами. Путешествие будет долгим, и ей необходим сильный ветер, чтобы вернуться домой раньше Урзы. Шар поднимался вверх до тех пор, пока горный пейзаж не стал напоминать рабочий стол Изобретателя, затем остановился и начал вращаться. Ксанчу это не испугало. С кистом или без него она обладала сильным телом и великолепной способностью ориентироваться в пространстве, но на подобные маневры уходила масса времени и сил. Девушка вытянула одну руку перед собой, а другую — отвела в сторону. Шар остановился. Затем, вытянув обе руки в том направлении, куда она собиралась лететь, Ксанча подумала о парусах, о твердой руке у штурвала, и сфера поплыла навстречу ветру.

Сначала она двигалась очень медленно, но не успело солнце подняться над самой высокой горой, как Ксанча уже мчалась на север быстрее любого иноходца. Она не могла объяснить, каким образом шар удерживает высоту. Это не было колдовством, а она не обладала способностью парить над землей. Урза не желал ничего объяснять, и в конце концов Ксанча вовсе перестала ломать над этим голову.

Намного больше вопросов хранилось в ее памяти. Обычно они подкрадывались тогда, когда шар начинал двигаться плавно и уверенно, а Ксанче ничего не оставалось, как думать и вспоминать.

Сначала она ощутила себя погруженной в густую жидкость, теплую, словно кровь, темную и безопасную. Потом появились свет и холодная пустота. Первым, что она увидела, оказались закопченные своды Храма Плоти в Четвертой Сфере Фирексии. Это не стало ее рождением в прямом смысле слова, ведь здесь не было ни отцов, ни матерей. Только жрецы, затянутые в кожу и металл, снующие между огромными каменными чанами.

Жрецы Храма Плоти не были такими уж значительными фигурами. Из инструментов у них имелись лишь простые крюки и лопаты, а их сознание не многим отличалось от сознания рожденных в каменных чанах существ. Приказы они получали сверху. В Фирексии всегда что-нибудь было сверху. А точнее — из центра за восемью Сферами, где обитал Тот, чье имя запрещалось произносить вслух, дабы не потревожить его священный сон.

— Ты тритон, ты обязана повиноваться! — проговорил жрец. Ксанча ощутила свое тело и вдруг увидела, как маленький теплый камешек скатился с ее руки. — Это — твое сердце, — продолжал жрец, — и оно будет храниться там, где хранятся все сердца. В Великой Фирексии все имеет свое место. Твои ошибки будут записаны на твоем сердце, и, если ты совершишь слишком много ошибок, Он возьмет тебя в свой сон и ты умрешь. Повинуйся и будь осторожна, не допускай ошибок! Теперь иди.

Позже, когда Ксанча повидала больше миров, чем могла сосчитать, она поняла, что второй такой Фирексии не найти. Ни в одном другом мире не встречались существа, рожденные из чаши, заполненной питательной жидкостью и кусками плоти. Только тритоны Фирексии могли вспомнить, как они впервые открыли глаза. Угрозы и предостережения были первыми словами, которые они слышали в своей жизни.

Сначала был только Храм Плоти, где она лежала, скорчившись на каменном полу, не имея сил подняться. Но ее кости очень скоро стали крепкими, она научилась держаться на ногах и проделывать все то, что подобает тритонам. Когда Ксанча усвоила первые уроки, жрецы отвели ее к Учителям, готовившим новых тритонов к превращению в настоящих фирексийцев. Именно они и объявили ей, что она Ксанча. Это не было именем, а скорее чем-то вроде порядкового номера в шеренге тритонов, когда они слушали наставления Учителей. Этим же словом обозначалось место, где она получала еду и тот ящик, в котором спала по ночам. Делилось ли тогда время на дни и ночи? Фирексия была миром без солнца, луны и звезд. В Храме Плоти всем командовали жрецы: они определяли, когда учиться, когда есть, а когда спать. Но там не было времени на отдых и дружбу. По ночам ей снились солнечный свет, зеленая трава и теплый ветер. Если бы тогда она вполне владела своим сознанием, ей, возможно, показалось бы странным, что в ее снах витают совершенно не фирексийские пейзажи.

Даже спустя три тысячелетия Ксанча не знала, была она единственной, кто видел по ночам зеленый солнечный мир, или воля Всевышнего заполняла подобными картинами сны всех тритонов, обучавшихся вместе с ней.

— Ты тритон, им и останешься, — повторяли Учителя. — Твое сознание предназначено для проникновения в другие миры и подготовки пути для тех, кто последует за тобой. Слушай и повинуйся.

В Храме Плоти жили и учились тысячи тритонов. Все они появились из каменных чанов и состояли из мяса и костей, а по их венам текла кровь. Потом по велению Всевышнего Учителя заменяли живую плоть металлом, а кровь маслом. Так готовили истинных фирексийцев. После каждой такой процедуры Учителя отдавали мясо жрецам, и оно снова попадало в чаны. Когда тело тритона оказывалось полностью обновленным, наставники погружали его в сверкающее масло. После этого ритуала он считался полноценным фирексийцем и помещался в уготовленное ему место согласно грандиозному плану Всевышнего.

Ксанча вспомнила, как она впервые стояла на балконе Храма и смотрела на металлические тела, которые, громко скрежеща, погружались в ослепительный блеск и жар. Все они надеялись хорошо устроиться в жизни. А она знала, что навсегда останется в теле тритона, и осознание этого оказалось больнее, чем любое наказание жрецов. В Фирексии не было места ненависти, ее заменяло презрение. Ксанча видела, что вновь обращенные свысока смотрят на таких, как она, и мечтала поскорее оказаться в спальном ящике наедине со своим солнечным зеленым миром.

Однажды, проснувшись и взглянув вверх, она увидела хмурое серое небо и поняла, что их переместили в Первую Сферу. Теперь у ее группы были другие наставники, совсем не походившие на жрецов из Храма Плоти. Их огромные тела почти полностью состояли из металла, а многочисленные конечности заканчивались острыми клинками различной формы и величины. Считалось, что они призваны защищать тритонов от опасностей Первой Сферы. Но те никогда прежде здесь не бывали, а новые учителя не спешили исполнять свои обязанности. Тритоны подчинялись приказам без особого энтузиазма.

— Вы тритоны и ими останетесь, — повторяли наставники. — Вы предназначены проникать сознанием в другие миры. Слушайте и повинуйтесь.

Когда Ксанча вспоминала о том времени, ей становилось интересно, что случилось бы с ней, если бы она не стала слушать и повиноваться. Но тогда такое даже в голову не приходило. Жизнь в Первой Сфере оказалась очень тяжелой. Тритонов учили обрабатывать землю, но в скользкой глинистой почве ничего не приживалось. Мышцы ныли от постоянной возни с вилами, мотыгами и серпами. Осока — единственное растение, произраставшее здесь, — в кровь резала руки, и без того покрытые мозолями.

По сравнению со всем остальным в этом механическом мире тритоны выглядели жалкими и беззащитными. Их несовершенные тела страдали от болезней и ран. В отличие от механизмов их нельзя было починить, и, хотя раны иногда заживали сами, не всегда тритон выздоравливал полностью. Таких обычно отправляли назад, в Четвертую Сферу: всему в Фирексии находилось применение. Даже мертвое мясо снова использовали для нужд тех, кто уже прошел посвящение маслом.

Почти все тритоны из группы Ксанчи по тем или иным причинам оказались в Четвертой Сфере, и ее место изменилось. Другой тритон должен был стать Ксанчей, а она становилась Д'жикзи или Крацин, Но с тех пор как жрецы создали ее группу, прошло уже очень много времени, и осознание себя стало таким же отчетливым, как и привязанность к собственному измученному телу. Ксанчей она однажды стала, ею же и останется навсегда, даже если ее переведут в другую группу.

Вскоре так и случилось. Ксанча столкнулась лицом к лицу с другой Ксанчей, и обе растерялись. Как полагалось в затруднительных случаях, а этот случай был именно таким, они вместе пошли к наставникам. Те решили, что ни одна из них это место занимать не может, и велели найти новые места в группе, иначе их выпорют плетью.

Но их место стало их именем, и отказаться от него было невозможно даже под страхом наказания. Обе Ксанчи провели бессонную ночь, а на утро сбежали от наставников и поговорили с глазу на глаз. На такой разговор не осмеливался еще ни один тритон. И хотя в Фирексии не существовало подходящих для этого слов, обсудив сложившуюся ситуацию, они все же нашли выход, договорившись стать непохожими. Одна Ксанча нарвала острой осоки и обрила левую половину головы, а другая пропитала волосы кислотой, сделав их ярко-рыжими.

Тритоны отказались повиноваться — невиданное в Фирексии дело. Только наставники имели право изменять внешность подопечных, и то согласно плану Всевышнего. Когда Ксанчи вернулись на свое место, другие тритоны лишь позевали и отвернулись, а жрец-наставник стал нервно расхаживать из угла в угол, громыхая металлическими конечностями.

Ксанча взяла тезку за руку. Потом, уже в Доминарии, Ксанча узнала, что само прикосновение было языком — тем, который Фирексия давно забыла. Тогда этот жест чрезвычайно смутил жреца-наставника.

Хмурое серое небо вдруг озарилось нестерпимо ярким светом.

Ксанча вспомнила о своем сердце и угрозе жрецов — слишком много ошибок приведут к гибели. Пока другая Ксанча не вторглась в ее жизнь, она единственная в группе не допускала ошибок. Но даже одной — настолько серьезной — было достаточно, чтобы пробудить Всевышнего.

Она подумала, что существо, спустившееся с неба, и есть Всевышний. Он не был похож ни на жрецов, ни на наставников, ни на тритонов. Первое, что увидела Ксанча, — это светящиеся красным глаза и выдающаяся вперед челюсть с огромным количеством острых зубов.

— Можешь звать меня Джикс, — представилось существо, произнеся первое настоящее имя, которое слышала в своей жизни Ксанча.

Джикс был демоном, то есть истинным фирексийцем. Он видел Всевышнего своими собственными глазами и управлял Фирексией, пока тот спал. С точки зрения тритона, имя демона точно так же не могло произноситься вслух.

Джикс протянул к ней руку. В полной тишине Ксанча услышала тихое жужжание и поняла, что оно исходит из суставов демона. Его рука вытягивалась до тех пор, пока не сделалась вдвое длиннее, а затем ладонь раскрылась, демонстрируя замершим в ужасе тритонам четыре длинных черных металлических когтя.

Он дотронулся до подбородка второй Ксанчи, чем поверг ее в трепет, и с его пальца скатилась маленькая сине-зеленая искра. Казалось, демон с легкостью может проткнуть когтем доспехи наставника, а еще легче — насадить на него голову тритона.

На первую Ксанчу упал луч холодного зеленоватого света, но Джикс не стал прикасаться к ней. Механическая рука начала складываться все с тем же тихим жужжанием, усилившимся, когда его губы растянулись в улыбке.

— Ксанча.

Все сомнения относительно ее имени и места в группе исчезли. Ксанча стала Ксанчей навсегда. В ее сознание вошли понятия о различии между мужчиной и женщиной, о господстве и подчинении — все это содержалось в ее имени.

— Совсем скоро ты будешь готова, — произнес демон. — Я сотворил тебя для того, чтобы ты отправилась в мир, где есть свежее мясо и свежая кровь. Я был там, куда тебе предстоит пойти и победить. У тебя есть хитрость, смелость и непредсказуемость, Ксанча. Но сердце твое навеки принадлежит мне. Ты моя навсегда.

Демон хотел напугать ее, сбить с толку — между металлических пластин у него во лбу сияла сине-зеленая искра, — и это ему почти удалось. Замерев от страха, Ксанча увидела, как искра приближается к ней, и почувствовала, что она коснулась переносицы и проникла прямо в кость. Демон вошел в ее сознание, и сначала Ксанча испытала сильное желание преклонить перед ним колени в благоговейном трепете и повиновении. Джикс обещал Ксанче многое — привилегии, власть, страсть. Он знал, что перед этим мало кто способен устоять, но она устояла. Она нашла выход, разделив свое сознание, что оказалось, впрочем, не так уж и сложно. Если смогли существовать две Ксанчи в одной группе, то в ее голове и подавно.

Ту часть себя, которая принадлежала Джиксу, она заполнила картинками из своих снов — синее небо, зеленая трава, нежный ветерок. Демон проглотил их, а потом выплюнул. Его глаза засветились, и он отвернулся к другим тритонам. Она больше не интересовала его.

Ксанча тихонько стояла в стороне и понимала, что отказала демону, отвергла его раньше, чем он успел отвергнуть ее. Теперь она ожидала мгновенного уничтожения, но Всевышний не обращал на нее ни малейшего внимания. Что бы она ни сделала отныне, большей ошибки допустить было невозможно. А меньшая не была способна разрушить ее сердце.

Насытившись мыслями и страстями других тритонов, демон исчез. Наставники попытались восстановить свою власть в группах, но после явления могущественного и вселяющего истинный ужас Джикса их почти перестали бояться. Потом они и вовсе начали отдаляться от своих подопечных, а те общались между собой все свободнее, обсуждая будущее в других мирах.

Ксанча по-прежнему жила на своем месте, ела, спала, трудилась и участвовала в общих разговорах, но уже не была такой, как остальные тритоны. То мгновение, когда она разделила свое сознание, изменило ее раз и навсегда. Теперь Ксанча осознавала себя — никто, кроме Джикса, не мог этого сделать. В ее душе поселилось одиночество, и в поисках избавления от этой необычной боли, она разыскала ту Ксанчу, до чьей руки однажды дотронулась.

— Я без… — Это были самые лучшие слова, какие она тогда знала. — Мне надо прикоснуться к тебе.

Она протянула руки, но вторая Ксанча отпрянула, вскрикнув, словно от боли. Остальные тритоны кинулись на нее, и тогда она чудом осталась в живых.

Нет, она не хотела умирать, она хотела лишь избавиться от одиночества. Тогда Ксанча впервые задумалась о побеге. Первая Сфера была огромной, тритон легко мог затеряться за мерцающим горизонтом. Но покинув свою группу и наставников, она обречет себя на медленную голодную смерть, потому что, несмотря на бесконечную возню с вилами, серпами и граблями, на земле Первой Сферы не росло ничего съедобного. Единственной едой тритонов была густая отвратительно пахнущая похлебка, которую привозили из Храма Плоти.

Тритоны окружили чан с похлебкой, не давая Ксанче возможности даже приблизиться к еде. За всем этим спокойно наблюдал наставник. Отвергнутая и одинокая, она повернулась и пошла сквозь острую осоку к своему ящику, уверенная, что завтра уже не проснется. Но ни Джикс, ни Всевышний не пришли за ней. Оказалось, что и на этот раз она не допустила ошибки.

А те, кто их допускал, исчезали во время сна. Ксанча ухитрилась проделать дырочку в своем ящике и, когда все спали, наблюдала за наставниками. Вскоре обнаружилось, что вовсе не Всевышний забирает тритонов. Это наставники приносили и уносили ящики. Они умели подбирать нужные слова намного быстрее, чем тритоны, но иногда забывали, что подопечные могут их услышать. Каждую ночь Ксанча забивалась в уголок своего ящика и слушала разговоры. Как-то раз она разобрала среди металлического скрежета фирексийской речи слова о том, что ее группу куда-то переводят.

И вскоре настал обещанный при рождении миг. Тритоны покидали Фирексию. Теперь они попадут в те миры, которые им снились.

Как-то раз тритоны увидели, как в воздухе возник черный сверкающий диск и из него появился один из Учителей. Ксанча поняла, что это дверь в другой мир. По всей видимости, то, что Учитель увидел в том мире, ему совсем не понравилось — его металлические доспехи и суставы покрывала ржавчина.

— Никчемное место, — проскрежетал Учитель. — Вода, ржавчина и грязь — как раз для тритонов.

Ксанча затаила дыхание. Она никогда и не видела воду, но каким-то странным образом понимала, что в мире, где есть вода, она не умрет голодной смертью. Ксанча начала делать все возможное, чтобы наставники взяли ее ящик. Тритоны продолжали исчезать, но ее почему-то не трогали.

Группа совсем опустела, и Ксанча была уверена, что скоро настанет ее очередь отправляться в другой мир, как вдруг все затихло и исчезновения прекратились. Оставшиеся в Первой Сфере тритоны работали и спали, спали и работали. Не одна Ксанча подслушивала разговоры наставников, смысл которых теперь был весьма неприятен: в том мире, куда посылали все последнее время тритонов, начались проблемы — их уничтожали.

Лишь много лет спустя, очутившись в Доминарии и сопоставив все факты, она поняла, что тогда происходило. В самой старой из ее хроник Ксанча обнаружила описания незнакомцев, низкорослых и на удивление друг на друга похожих, которые неожиданно появились в разоренном Терисиаре через двадцать лет после окончания Войны Братьев. Жители Доминарии не понимали, что за пришельцы заселяют их поля и откуда они взялись. Однако это не помешало им истребить абсолютно беззащитных тритонов.

В то время как в Фирексии о таком несчастье могли только перешептываться, бедные тритоны превращались в мясо в таком далеком мире, что даже Всевышний не мог их найти.

Слухи дошли до группы Ксанчи одновременно с приказом освободить их место. Из Храма Плоти в Первую Сферу прибывали новые тритоны. Ксанча столкнулась с ними, когда тащила свой ящик через острую маслянистую траву. Новые отряды состояли из рослых не похожих друг на друга существ, явно делившихся на мужчин и женщин.

Ксанчу лишили будущего. Она и остатки ее группы вдруг оказались лишними, у них отобрали инструменты, которыми они обрабатывали бесплодную землю Первой Сферы. Жрецы из Храма Плоти стали приносить чаны с похлебкой только раз в день, перед сном, да и то не всегда. Тритоны с жадностью набрасывались на еду, отпихивая товарищей, и нужно было обладать недюжинной силой и удачей, чтобы урвать хоть один кусок из общего котла. Удача… Это слово пришло вместе с отчаянием. Отвергнутые и ослабевшие тритоны забивались в свои ящики и оставались в них навсегда.

Но только не Ксанча. Ее душу переполняла ярость.

«Уж кому и сопутствует удача, — думала она, — так это Джиксу, потому что я не знаю, как до него добраться, чтобы убить».

Джикс обманул ее, ведь когда его зеленая искорка проникла в ее сознание, обещая путешествие в мир, о котором она грезила по ночам, он знал, что в чанах Храма Плоти уже зародились и растут новые, более совершенные тритоны.

Но этот обман не был самым страшным из череды испытаний, выпавших на ее долю. Группу Ксанчи упразднили, и вскоре новые слухи поползли по Первой Сфере.

Говорили, будто проход в другой мир внезапно закрылся и таким образом половина тритонов оказалась в ловушке. На смену приходили новые, усовершенствованные существа, а в таких, как Ксанча, Фирексия просто больше не нуждалась.

Однажды без всякого предупреждения тритонов отправили в Четвертую Сферу присутствовать на церемонии наказания демона Джикса. Слухи подтвердились: проход в другой мир действительно захлопнулся, а значит, план Всевышнего относительно расцвета и прославления Фирексии провалился. Необходимо было кого-то наказать. Блестящий панцирь Джикса покрыли ржавчиной, а его самого послали в Седьмую Сферу на истязания. Зрелище было потрясающим. Джикс сражался как исчадие ада и забрал с собой в дымящуюся пропасть еще четырех демонов. Их вопли, заглушив на миг крики зрителей, быстро исчезли в ревущей бездне.

Какое-то время Ксанча еще жила в Четвертой Сфере. У нее не было ни места, ни назначения. В таком строго упорядоченном мире, как Фирексия, бездомный тритон должен был всем бросаться в глаза. Но с Ксанчей ничего не случилось: она поселилась в городе гремлинов. И хотя пребывание среди этих существ трудно было назвать жизнью, они по крайней мере состояли из плоти, а потому нуждались в пище, и Ксанча питалась вместе с ними. Таким образом она узнала много такого, чему не мог обучить ее ни один наставник или Учитель.