Мироходец

Глава 8

Ксанча уверенно вела шар сквозь ночную темноту. Слабый лунный свет едва озарял землю, нежно серебря вершины горного хребта на юге, за которым находилась маленькая хижина с двумя комнатами и кроватью, где девушка намеревалась провести остаток ночи.

Рат не вымолвил ни слова с тех пор, как на небе загорелась первая звезда, и Ксанча надеялась, что он заснул. Скорее всего, он спал, когда внезапным порывом ветра шар бросило вниз, прямо на черное зеркало горного озера. Ксанча выругала себя за оплошность, но было уже поздно: она, Ратип и все пожитки оказались в холодной воде. Путешественникам повезло. Шар лопнул у самого берега, и, прежде чем девушка уперлась ногами в вязкое, илистое дно, Рат уже вытаскивал на песок тюки и корзины. Придя в себя через несколько мгновений, Ксанча услышала раздраженный голос Ратипа.

— На ночь мы могли бы делать остановки, — поставив на берег корзину с едой, произнес он.

— Мы почти добрались. — Ксанча справилась с отяжелевшим от воды плащом и выбралась наконец на сушу.

— Ты говорила это еще днем. — Юноша уселся на песок и принялся снимать мокрые ботинки.

— До дома рукой подать, — не сдавалась Ксанча.

Рат что-то недовольно буркнул и натянул капюшон.

— Холодно…

Ксанча искоса взглянула на своего попутчика. В тусклом свете луны он был похож на огромного нахохлившегося ворона. Черный плащ мокрыми складками облепил его спину, только капюшон остался сухим.

Чтобы раздобыть этот плащ и новый наряд для Рата, Ксанче пришлось пошарить в брошенных домах, и, взломав пару сундуков, она наконец нашла то, что искала. Конечно, крестьянская одежда не походила на ту, которую мог бы носить Мишра, но Ратип был искренне благодарен и за это. Юноша привел себя в порядок быстрее, чем ожидала Ксанча. Еще первым утром в деревне, пока девушка разговаривала с селянами, Рат попросил одну из женщин подстричь ему волосы и одолжил бритву, а потом целый день плескался в небольшом деревенском пруду.

Ксанча застала его за этим занятием, когда вернулась из соседней деревни.

— Не надо было беспокоить селян, — крикнула она, стоя на шатких мостках, — я дала бы тебе свой нож.

Он обернулся, порозовевший и сияющий. Особенно выделялся бритый подбородок.

— Когда ты подрастешь, то поймешь, что нельзя подстригаться самому. — Широко улыбаясь, юноша провел ладонью по поверхности воды, и в Ксанчу полетели брызги.

Девушка хотела сказать, что она старше, но Ратип уже выходил из пруда и ей пришлось отвернуться, чтобы дать ему одеться.

Вымытый, подстриженный, в новой одежде будущий Мишра показался Ксанче довольно привлекательным, по крайней мере он соответствовал ее представлениям о человеческой красоте. И хотя Рат пока еще не был похож ни на одного героя «Войн древних времен», в лице его читалось некое благородство, а походка становилась все более важной и гордой.

Синяки бледнели с каждым днем, раны на шее, запястьях и щиколотках быстро затягивались. Постепенно он входил в роль Мишры: милого, страстного, непредсказуемого и опасного.

Девушка осторожно дотронулась до плеча Ратипа.

— Не беспокойся, мы будем дома уже сегодня.

Тот отмахнулся, капюшон упал, и Ксанча увидела его красивое лицо, освещенное лунным светом.

— Сегодня, завтра — какая разница!

— Урза ждет. Меня не было целый месяц. Так надолго я еще никогда не отлучалась.

— Ты можешь вообще не вернуться, если будешь так спешить. Даже твой Урза наверняка отдыхает в пути.

Рат не знал Урзу, бессмертного и неутомимого, считавшего и Ксанчу такой же.

— Мы почти добрались. Я не устала и не собираюсь отдыхать.

Сказав это, девушка зевнула, прочитала заклинание, и, прежде чем Ратип успел ответить, шар поймал новый поток ветра и путешественников швырнуло друг на друга.

— По-моему, ты делаешь что-то не так.

— Откуда тебе знать! — огрызнулась Ксанча и откинула руку так далеко, что ударила Рата по колену.

Юноша оттолкнул ее.

— Опусти шар!

— Не спорь со мной.

— А я и не собираюсь с тобой спорить. Ты везешь меня к Урзе, спешишь, уверенная, что в войне с фирексийцами нельзя медлить… Но это глупо, Ксанча! Так же глупо, как покупать первого же попавшегося раба только потому, что он похож на какого-то там героя древних сказаний. А впрочем, делай как знаешь, я ничем не могу тебе помочь с этой летающей штукой.

— Правильно, не можешь. Вот и сиди спокойно.

Рат замолк и, казалось, успокоился, как тогда, в их первую совместную ночь в окрестностях Медрана, но его молчание оказалось еще тягостнее, чем молчание Урзы. Он не был напуган, просто сидел рядом — глухая, холодная стена — и даже не шелохнулся, когда она направила шар против ветра. Временами Ксанче казалось, что Ратип действительно брат Урзы.

— Не изображай из себя Мишру, — съязвила девушка. — Мы еще не добрались.

— Я не Мишра, — зло парировал юноша. — Мишре было бы наплевать, если бы ты разбилась по дороге, да и Урзе тоже… Он всегда думал только о себе. Но, судя по тому, как ты себя ведешь, ты действительно веришь во всю эту ерунду. У тебя все на лице написано, Ксанча. И я читаю в нем страх. Страх не перед фирексийцами, а перед твоим Урзой. Признайся, ты ведь очень боишься его.

Теперь настал черед Ксанчи уставиться на горизонт. Она молчала все время, пока они пролетали над южным горным хребтом, а затем спросила:

— Ты действительно не веришь тому, что я тебе рассказала?

— Все это мало похоже на правду…

— Тогда почему ты здесь, со мной? У тебя было столько возможностей сбежать. Хотя бы там, в деревне. Я думала, ты веришь мне…

Рат глубоко вздохнул, внимательно посмотрел Ксанче прямо в глаза и заговорил тихим голосом, будто объяснял сложное правило:

— Шесть месяцев назад я поклялся собственной жизнью, что никогда не покину Эфуан Пинкар, и уж тем более не собирался этого делать с незнакомым полоумным человеком, да еще в летающем шаре. И вот я здесь. Я пообещал тебе, что сбегу, и не сбежал, хотя у меня был шанс. Я много чего обещал, и не сдержал ни одной клятвы. Но я дал себе слово играть в твою игру, если ты спасешь тех крестьян. Я попросил тебя помочь, и ты согласилась. Это делает тебя моим другом, по крайней мере пока…

— Если так, то ты обязан поверить мне, Рат, иначе Урза не поверит тебе. И тогда я не знаю, что он сделает с нами.

— Я сам позабочусь об Урзе Изобретателе, — произнес Ратип устало. Он все еще не оставил своего покровительственного тона и все уроки по языку и истории, которые она давала ему в деревне, слушал чуть ли не со снисхождением. — А ты лучше побеспокойся о шаре. Там впереди какие-то тени — может, еще одно озеро?

Ксанча внимательно вглядывалась в темноту и вскоре увидела теплый уютный свет, льющийся из знакомых окон.

— Он заперся внутри, — разочарованно протянула Ксанча.

— Ты же не думаешь, что он будет сидеть у дверей и ждать? Запирать двери на ночь — не самая плохая идея, особенно если ты собираешься поколдовать.

Они опустились к земле, и шар рассыпался. Неловко спрыгнув, Ксанча подвернула ногу и все еще бормотала проклятия, когда дверь распахнулась и на пороге появился Урза.

— Ксанча? Это ты?

Увидев Рата, он замер, а его волшебные глаза начали светиться все сильнее, словно два фонаря, в которых подкручивали фитили. Только сейчас Ксанча подумала о том, что Урза запросто может убить любого незнакомца, появившегося у его дверей.

— Нет! — Ксанча хотела встать между мужчинами, но ноги все еще не слушались. — Урза, послушай меня!

Не успел Мироходец обратить свой взгляд на девушку, как Рат произнес мягко:

— Брат…

Каждую ночь, проведенную в деревне, Ксанча рассказывала Ратипу о Урзе, его одержимости, описывала таинственные волшебные глаза Мироходца и стол, где он снова и снова разыгрывал сцены из прошлого. Девушка научила своего подопечного основам языка, на котором говорили братья, когда были еще простыми смертными. Слово «брат» они тренировали особо тщательно, до тех пор пока не добились идеального произношения. И вот сейчас Рат произнес его на чистом эфуандском.

Между ними висела кромешная темнота, но через мгновение свет, льющийся из глаз Урзы, рассеял ее и осветил лицо юноши. Тот даже не вздрогнул.

— Ты хотел видеть меня, брат, — произнес новоявленный Мишра по-эфуандски. — Я проделал долгий и тяжелый путь, но я вернулся.

Урза впитал новый язык так же легко, как вспаханное поле весенний дождь. Ксанча очень боялась, что Урза заметит, на каком языке говорит Мишра в первые решающие минуты встречи, и готова была убить Рата собственными руками, если Мироходец не сделает этого сам. Внезапно сияние волшебных глаз померкло, но совсем не погасло.

— Поговори со мной, брат, — продолжал самонадеянный раб, словно провоцируя Урзу. — Прошло так много времени. Мы так и не закончили наш последний разговор. По правде говоря, мы его и не начинали.

— Где? — прошептал Урза по-эфуандски, и Ксанче показалось, что от него пахнуло холодом.

— Перед кровавой палаткой властелина Кроога. Ты сказал, что мы должны помнить о том, что мы братья.

— Палатка не была кровавой, а я такого не говорил.

— Ты хочешь сказать, что я лгу, брат? Моя память хранит очень мало, но я помню все очень отчетливо. Я был здесь, в Доминарии, все это время и ждал тебя.

Глаза Урзы вновь заблестели. Было непонятно, сияют ли они сами по себе или отражают зыбкий лунный свет. Ксанча не сомневалась, что Мироходец испепелит Ратипа, но свет как будто не вредил ему, и вскоре она осознала все великолепие своего помощника.

— Время… — произнес новоявленный Мишра. — Подумай об этом! Я нашел способ обмануть время. Мы можем начать все сначала.

Ксанче показалось, что между мужчинами возникла необъяснимая мистическая связь. Она уже не знала, кто перед ней — эфуандский раб и Мироходец или два родных брата.

— Возможно, — задумчиво проговорил Урза. Он прикрыл веки, а когда вновь открыл их, это были уже глаза смертного человека. — Раз за разом я воссоздаю наше прошлое, боясь, что я что-то забыл или упустил… — Протянув руку, Урза нерешительно шагнул к Paтипу-Мишре и почти дотронулся до брата. — Все это время я искал способ поговорить с тобой, предупредить об опасности, которую мы с тобой не заметили, когда были смертными. Но я не мог даже мечтать о том, что ты сам найдешь меня. Мишра, это ведь… ты?..

Урза приблизился к Рату и коснулся его щеки. Мироходец перемещался так быстро, что обычный человеческий глаз не мог уловить его движений. Ратип, не желавший верить утверждениям Ксанчи о том, что Урза скорее бог, чем человек, мертвенно побледнел, глаза его закатились, он лишился чувств, но не упал, удерживаемый рукой Мироходца.

— Они содрали с тебя кожу, Мишра, — продолжал Урза, словно не замечая обморока юноши, — и натянули ее на один из своих механизмов. Ты помнишь это? Помнишь, как за тобой пришли, как ты умер?

Тело Рата затряслось в лихорадке. У Ксанчи перехватило дыхание. Урза не был жесток, просто небрежен. Он так долго жил в мире своих иллюзий, что просто забыл о бренности смертной плоти, тем более человеческой. Ксанча была уверена, что, как только Урза осознает, что происходит, он отпустит юношу. Исцелял Мироходец с той же готовностью, что и уничтожал.

Тело Ратипа содрогалось в конвульсиях, и, когда у него носом пошла кровь, Ксанча поняла, что пора вмешаться.

— Хватит! — закричала она, вцепившись в рукав своего покровителя, но тот не реагировал. — Ты убиваешь его!

Внезапно Урза опустил руку, и юноша повалился на землю.

— Его память пуста, — произнес он как-то буднично. — Я искал ответы на свои вопросы: когда фирексийцы впервые пришли к нему, боролся ли он, называл ли мое имя. Его сознание — чистый лист. Видимо, я встретил и тебя, и его слишком поздно… — Урза устало вздохнул и потер веки — человеческие привычки выдавали его волнение. — Но как и почему Мишра вернулся ко мне, если память его умерла?

— Он человек, — прорычала Ксанча, склоняясь над бездыханным телом юноши. — Его память принадлежит только ему. Это не книга, чтобы почитать и выбросить.

Девушка не могла понять, жив ли он. Урза подошел и перевернул Ратипа на спину.

— Это только первый, за ним придут другие. Я был не прав, когда искал Мишру в прошлом. Его душа оставалась здесь, в Доминарии, рассеянная на миллионы частиц. Поэтому-то я и не мог найти его. Но теперь я на правильном пути. Они будут приходить, один за другим, принося с собой частички его души и правды, и когда-нибудь я узнаю истину, сложив эти частички воедино.

Мироходец кивнул в сторону открытой двери, за которой виднелся его рабочий стол.

— Нет никакого времени, Ксанча! — Урза тихо засмеялся. — Подумай об этом…

«Он безумен», — лишний раз убедилась Ксанча. Теперь вся эта затея казалась ей большой ошибкой. Урза видел мир сквозь призму своей одержимости и не нес ответственности за происходящее. Это бремя легло на ее плечи. Ксанча не знала, скольких существ она лишила жизни. Вместе с фирексийцами это были сотни, а то и тысячи. Но она никого не предавала, как предала Ратипа, сына Мидеа. Девушка стояла на коленях возле тела Рата, пытаясь положить его ровно. Труп еще не начал коченеть, кожа оставалась теплой.

— Других не будет! — закричала Ксанча в отчаянии.

Урза обернулся:

— Что ты сказала?

— Я сказала, что он был человеком, он родился и жил, пока ты не убил его! Это не механизм с твоего стола, который можно смахнуть на пол, когда он больше не нужен…

Вдруг Ксанча замолчала. Обремененная чувством вины, она понимала, что ее план выдать Ратипа за Мишру провалился.

— Ты играл в свои солдатики и разговаривал с братом, а я пошла и привела его. Но это живой человек, Урза! И больше я не сделаю этого для тебя.

— Не говори ерунды. Это был мой брат, первая тень моего брата. Как бы ты смогла найти его без меня?

— Это не ерунда. Ты не имел к этому никакого отношения. Это была моя идея. Согласна, плохая идея… Его никогда не звали Мишрой, его имя Ратип, сын Мидеа. А ты видишь в нем только то, что хочешь видеть! — в отчаянии Ксанча ударила себя кулаками по коленям и чуть не заплакала, но, справившись с собой, продолжала: — Я купила его у работорговцев в Эфуан Пинкаре…

Ошеломленный взгляд Урзы скользнул по лицу девушки и остановился на теле Ратипа.

В деревне Ксанча помогла выкопать несколько могил. Эфуандцы хоронили своих мертвых в могилах, выстланных травой, головой на восток. Под ее окном был подходящий участок земли, где она могла бы похоронить юношу и оплакивать свое безрассудство. Или лучше вернуться в Эфуан Пинкар и сразиться с фирексийцами во имя Ратипа. Если, конечно, кист еще действует и если Урза не убьет ее, когда его сознание вернется в мир, где есть жизнь и смерть.

Она пыталась сложить руки Рата на груди.

— Работорговцы… Ты искала аватару моего брата среди рабов? — негодовал Урза.

Ксанча знала, что аватара — это дух умершего, вселившийся в чужую плоть.

— А почему бы и нет? Мишра ведь был рабом фалладжи.

— Мишра был советником кадира.

— Он был рабом. Фалладжи захватили его в плен еще до того, как ты добрался до Иотии, и никогда по-настоящему не отпускали. Так он сказал Кайле, а она записала его слова в своем эпосе.

Ксанча никогда не рассказывала Урзе о своей коллекции списков «Войн древних времен», зная, что он не впускает ни частички своего прошлого в этот дом, за исключением сцен, воспроизводимых на его рабочем столе. Поэтому, услышав имя своей жены из уст Ксанчи, Мироходец нахмурился и смотрел на нее исподлобья. Девушка поняла, что ходит по лезвию бритвы.

Вдруг Ксанча почувствовала, как пальцы Ратипа сжались на ее запястье, и, прежде чем она успела вскрикнуть от изумления, юноша открыл глаза.

— Бог мой! — прошептала девушка.

— Я не велел тебе читать этот рассказ, — услышала она ледяной голос Урзы. — Кайла бин-Кроог никогда не знала правды. Она жила в мире своих иллюзий и делила все лишь на черное и белое, поэтому ей нельзя верить, особенно тому, что касается Мишры… — Он не закончил мысль и перескочил на другое: — Я знаю, она не хотела предавать меня, думая, что сможет примирить нас с братом. Но было слишком поздно, я не мог верить ей. Я уважал Харбина, но, кроме него, между нами была только ложь.

Прежде чем Ксанча открыла рот, чтобы сказать, что в версии Кайлы все очень логично, Ратип сел и заговорил:

— Я слышал, что никогда нельзя быть уверенным, что ребенок твоей жены — твой ребенок. Кайла бин-Кроог была очень привлекательной женщиной и более мудрой, чем ты думаешь. Она действительно пыталась примирить нас, и ее тело здесь ни при чем. Она не поддалась соблазну. Так почему же ты думаешь, что Харбин не твой сын?

Сияние, исходившее от фигуры Урзы, погасло, и все погрузилось в темноту.

— Ну вот, — сказала Ксанча, и в голосе ее послышалось восхищение, — он снова отправился путешествовать.

Но она ошиблась. Через мгновение из столба вновь появившегося света вышел совсем другой Урза: помолодевший, одетый в грязную рабочую одежду, он улыбнулся и дотронулся до руки Ратипа.

— Я так скучал по тебе, брат. Мне не с кем было даже поговорить. Вставай, пойдем со мной, я покажу, чего я добился, пока тебя не было. Ты же знаешь, это все Ашнод…

Рат оказался столь же последовательным, сколь и опрометчивым. Он сложил руки на груди и не двинулся с места.

— Что значит — не с кем? У тебя есть Ксанча…

Урза рассмеялся.

— Ксанча?! Я спас ее тысячу лет назад, нет, еще раньше — три тысячи лет назад. Нельзя так легко верить внешности. Она — фирексийка, приготовленная в котле, словно похлебка. Она — ошибка, рабыня. Ее чуть не похоронили заживо, когда я нашел ее, приняв сначала за аргивянку. Конечно, она предана мне, с Фирексией у нее свои счеты. Но сознание ее довольно ограниченно. Поговорить с ней можно, но только дурак стал бы ее слушать…

Ксанче не удавалось поймать взгляд Ратипа. Когда они с Мироходцем бывали одни, она считала подобные обвинения признаками сумасшествия, но теперь он говорил о ней в присутствии Рата, и эта обида больно ранила девушку. Все столетия, проведенные вместе, все пережитые опасности не могли преодолеть его недоверия и презрения.

— Я думаю… — начал было Ратип и быстро взглянул на Ксанчу.

Та покачала головой из стороны в сторону и прошептала беззвучно: «Фирексия». Не важно, что думает о ней Урза, главное, что он больше не будет неделями просиживать за столом, играя в свое прошлое.

Незаметно подмигнув Ксанче и прочистив горло, Ратип продолжал:

— Я думаю, не время спорить, Урза. — Его голос звучал очень искренне. — Нам нужно просто поговорить и наконец-то во всем разобраться. Ты думаешь, что все началось там, на равнинах Кора? Нет, все началось гораздо раньше. Но теперь это уже не имеет значения. Что случилось, то случилось, и не могло быть иначе. Мы не смогли поговорить, только соревновались. Ты победил. Этот камень в твоей левой глазнице, Камень слабости… Я узнал его. Ты когда-нибудь слышал его песню, Урза?

— Песню?

Любой, кто читал эпос «Войны древних времен», знал, что однажды Урза получил Камень силы, а Мишра — Камень слабости. Ратип утверждал, что перечитал книгу Кайлы несколько раз и мог различить их, если бы увидел. Но пение? Мироходец никогда не упоминал ни о какой песне. Ксанче оставалось только гадать, что разбудило фантазию Ратипа. По тому, как Урза нахмурился и глядел на звезды, стало ясно, что слова юноши произвели на него сильное впечатление.

Рат внимательно наблюдал за реакцией Мироходца и продолжал:

— Я слышу это тихое пение и сейчас. Это голос печали. Тебе он знаком, не так ли?

Ксанча замерла, боясь пропустить хоть слово.

— Тот единственный камень, который мы нашли, — продолжал Урза, — был оружием, последней защитой транов, их жертвой потомкам. С помощью него они заперли дверь в Фирексию. А когда мы с тобой разбили камень, то снова открыли путь в Доминарию. Я никогда не спрашивал, что ты видел в тот день.

Ратип усмехнулся.

— Поэтому я и говорил, что главную ошибку мы допустили гораздо раньше.

Урза хлопнул в ладоши и сердечно рассмеялся.

— Да, говорил, и оказался прав. Но у нас еще есть шанс все исправить. На этот раз мы сначала побеседуем.

Он сделал жест рукой, приглашая новоявленного брата в дом.

Пойдем, я покажу тебе, что я узнал, пока тебя не было. А Ашнод! Подожди, я покажу тебе Ашнод — змею, которую ты пригрел на груди. Она была твоей самой большой ошибкой и их первой победой.

— Покажи мне все, — сказал Ратип, обнимая Урзу, — а потом поговорим.

— Рука об руку они пошли к дому. На пороге Ратип мельком обернулся, ожидая, что Ксанча что-нибудь скажет ему, но она просто стояла, опустив плечи.

— А когда мы поговорим, Урза, мы послушаем Ксанчу.

Дверь за ними закрылась, а потом погас фонарь, упала темнота, и в этой темноте девушка стала собирать рассыпавшиеся из шара пожитки.