Миряне

Глава 33

Командир элитной тысячи боевых ильмасов полковник Фредерик фон Шальбург прежде, чем заглянуть в командирский шатёр на совет старших офицеров, медленно прошёлся вдоль восточной границы военного лагеря.

— В оба смотрите, придурки! — покрикивал он, на храпящих прямо на посту дикарей, раздавая при этом пинки и оплеухи.

— Что же здесь произошло? — ломал он себе голову, — ну не мог такой хитрый пройдоха, как Шёрнер, угодить в ловушку. Может проклятые мирянцы заимели какое-то секретное оружие? Тогда на штурм пойдем, не дожидаясь восхода солнца. Прямо сейчас отправлю свою тысячу к восточным воротам.

Вдруг из-за малозаметного холмика вырос, как из-под земли, мелкий для основной массы африканских дикарей воин и браво отдал честь. Фон Шальбург от неожиданности даже выхватил пистолет.

— Господин полковник! — отчеканил ильмас, — у стенки Житомирки всё спокойно! Постовой рядовой Помука!

— Молодец, — процедил сквозь зубы командир элитной тысячи, — смотри в оба.

Ну и имена у этих дикарей, как клички у собак, подумал он.

В командирском шатре, когда появился там фон Шальбург, стоял настоящий ор. Большинство старших офицеров настаивало на том, что никаких боевых действий до прилёта фельдмаршала Дёница и его заместителей пока не предпринимать. Меньшая часть требовала начать штурм города прямо с восходом солнца.

— Хватит ругаться! — хлопнул по столу кулаком командир элитной тысячи, — город будем брать через три часа, пока не рассвело. Я своих придурков перекину скрытно к восточным воротам. А вы тут пока повоюйте.

— Солдаты устали…

— Тому, кто сильно устал выписать с десяток плетей! — прорычал фон Шальбург.

— Фельдмаршал же приказал дикарей в город не впускать…

— Идиот! — гаркнул полковник на молоденького неопытного офицера родом из аристократических бездельников.

Внезапно на улице загалдели растревоженные африканские дикари, и в полог командирского шатра упал яркий для ночного времени свет от загоревшегося дерева.

— Кто поджёг ель? Придурки! — выкрикнул Фредерик фон Шальбург и, выхватив из-за пояса пистолет, ринулся наружу наводить порядок.

— Так значительно лучше, — пробормотал, сидящий за рулём броневика Агафон, когда Иримэ первой же зажжённой стрелой попала в большую одинокую елку.

Я и коренастик вышли из «Громозеки», чтобы чуть что прикрыть путь отступления моей эльфийской лучнице. Огонь вмиг озарил все окрестности, и оказалось, что мы в потёмках подъехали к лагерю сатуровской армии гораздо ближе, чем планировали, примерно вдвое.

— Вон обоз! — закричал Ханарр, потрясая сжатым в правой руке большим топором, — пали Ири, пока нас не порвали на маленькие кусочки!

И Хан был прав, так как в лагере забегали множественные тёмные на фоне огня силуэты, которые мне напомнили горилл из кинофильма «Планета обезьян».

— Не мешай! — прошипела лесовица и выпустила с невероятной скоростью пять, заранее подожжённых, стрел.

— Агафоша, разворачивайся! — заорал я, выхватывая из-за пояса шестопёр.

И пока стрелец выкручивал баранку бронированной кареты до меня и Хана добежали первые уродики, желавшие раскромсать наши бренные тела. Я включил режим замедления времени и проломил шестопёром черепухи сразу двум бедолагам. Коренастик же без всякой магии успел отрубить сначала руку, а затем и голову третьему нападавшему.

— Ири, детка, быстрей в кабину! — голосил я, как ненормальный, ведь к нам неслись ещё с десяток здоровенных горилл в пластинчатых доспехах.

— Я могу драться! — заупрямилась Иримэ, — у меня ещё десять стрел!

Наконец Агафон развернул броневик и я, не слушая больше никаких женских возражений, схватил эльфийку на руки и занёс в кабину, следом залетел запыхавшийся Ханарр и захлопнул дверь.

— Чё они так взбесились? — пробормотал он.

— А ты думал, с пирогами встречать будут? — хохотнул я.

И тут так шарахнуло, что покачнулась даже наша тяжеленная оббитая металлом самодвижущаяся повозка. Попадали на землю от взрыва пороховых запасов и наши преследователи.

— Отстали суки! — обрадовался Агафон, нажимая на педаль газа.

Однако при жутком освещении от пожара, который вспыхнул в лагере вражеской армии, стрелец сбился с «хорошей» грунтовой дороги и заехал прямо в поле. «Громозека» несколько раз сильно покачнулся и встал.

— Кажись, застряли, — виновато посмотрел на нас бородач.

— Ясно, права — купил, а ездить не купил! — пробурчал я, — Хан за мной! Ири стреляй только из кабины!

— Сама знаю! — бросила мне в спину лесовица.

Мы мигом вывались наружу. Задние колёса кареты плотно увязли в мягком илистом дне небольшого ручья. Чёрные тени уродиков стремительно приближались.

— Хан толкай! Я прикрою! — выпалил я, выставив вперёд шестопёр.

Коренастик заорал от натуги, но «Громозека» даже не шелохнулся. Мимо моих ушей просвистело несколько стрел выпущенных меткой рукой Иримэ. И на пару преследователей стало меньше.

— Где же эти долбанные тачанки? — пробурчал я себе под нос, — помирай тут в рассвете лет ни за понюх табаку!

Внезапно уродики не доходя метров двадцать остановились, и о чём-то перекинулись друг с другом парой неразборчивых слов. И вдруг в меня полетели короткие метровые копья. Тут же чисто автоматически, наверное, на нервах включился боевой режим замедленного времени. И мне ничего не оставалось как, размахивая шестопёром, словно теннисной ракеткой отбивать в разные стороны летящие дротики. Лишь бы хватило запаса магии, пульсировала в голове одна единственная мысль.

— А-а-а! — заорал я, чувствуя, как копья летят всё быстрее и быстрее, а сил отбивать их всё меньше и меньше, — суки-и-и!

— Дзяу! — наконец, взвизгнул последний дротик, который встретился с моим шестопёром.

Я устало выдохнул и вдруг в меня откуда-то из-за спин опешивших уродиков вылетел ещё один, самый последний метательный снаряд. Я резко рухнул в сторону.

— А бл…ь! — заблажил Ханарр, — моя жопа!

Я бросил на него встревоженный взгляд, слава всем Святым короткое копье лишь по касательной зацепило пятую точку коренастика. Но и этого болевого шока хватило, чтобы Хан одним махом вытолкал тяжеленный броневик из ручья. Я тут же бросился в кабину «Громозеки» по пути хватая за шиворот своего подбитого товарища.

— Гони, Агафоша, — с трудом прохрипел я, когда мы оказались внутри.

— Жопу больно! — жаловался коренастик, лежа на животе, на полу броневика, — выньте из нее, пожалуйста, копьё! Как я дальше жить буду, без жопы-ы-ы?

Между тем уродики нас догнали, так как по бездорожью мы еле-еле ползли и лишь бронированные стены не давали им возможности разделать нас, как кур на бойне. Они рычали, били мечами по обшивке, пытались отковырнуть дверь, но всё было тщетно. Один даже умудрился залезть на крышу и всунуть свою страшную морду в люк. Но Иримэ последней стрелой успокоила шустрого и сильного, хоть и не очень умного врага. Так мы и доползли до выстроенных вряд тачанок.

— Бах! Бах! Бах! — наконец, забухали маленькие пушечки.

И настроение в кабине «Громозеки» сразу же заметно улучшилось. И даже Ханарр позволил себе маленькую кривую улыбку.

Когда Помука заметил странные телеги по ходу движения металлической кареты, то сразу же сообразил, что это ещё одна уловка и лучше сейчас упасть камнем в ближайшую канавку и притвориться мёртвым. Что он вовремя и сделал. Потому что в следующее мгновение ураган пушечных выстрелов не оставил от сотни его боевых товарищей ни одного живого ильмаса. А когда шум немного утих, Помука осторожно выглянул из-за холмика и увидел, как металлическая карета и телеги, медленно и беспрепятственно вкатились в открытые городские ворота.

Он ещё немного полежал и пополз искать своего друга детства, наивного, но добродушного Ситко.

— Что же теперь сказать его матери, когда я вернусь в аул? — думал ильмас, — погиб, как герой? Или сказать правду, что мы тут в Мирянском царстве просто пушечное мясо на чужой не нужной нам войне?

Минут десять рыскал он по полю. Увидел мёртвого Тарнака с его «шестёрками», которые ему жить не давали, других более мирных ильмасов из своей полусотни, но Ситко так и не нашёл. Подобрав с десяток коротких копий, дротиков, Помука пошёл, уже не прячась ни от кого, в лагерь.

— Странно, — думал он, — как умудрился этот очень быстрый человек с дубинкой в руках увернуться от моего хитрого броска? Я ведь так всё грамотно просчитал! Неужели, на самом деле, существует для всех живущих на этой планете какой-то заранее приготовленный свыше план, по которому каждый уйдёт в свой, предназначенный ему, срок? Странно.

Помука так сильно погрузился в свои философские размышления, что не заметил, как предстал перед группой старших офицеров, которую возглавлял самый авторитетный полковник в армии Фредерик фон Шальбург.

— Смотрите, один придурок остался жив! — ткнул пальцем в ильмаса молодой франтоватый офицер.

— Если остался жив, значит уже не придурок, — усмехнулся фон Шальбург, — как твоё имя боец?

— Рядовой Помука, господин полковник! — козырнул выживший в бою уродик.

— А, постовой, — вспомнил Фредерик недавнюю встречу с этим мелким ильмасом, — сейчас пойдешь в северное крыло лагеря, и спросишь там ефрейтора Атлана. Пусть определит тебя во вторую полусотню элитной тысячи.

— Рад стараться! — гаркнул молодцевато Помука, скорчив дебильную мордочку, и не дожидаясь дополнительных поручений, спешно пошагал в указанном направлении.

— Вот так житомирцы и разбили полковника Шёрнера, — прохрипел фон Шальбург, показывая рукой на поле боя.

— Как? — не поняли его другие старшие офицеры.

— Бронированная карета, — стал загибать пальцы командир элитной тысячи, — пушки на телегах, хитрость и изобретательность, — фон Шальбург махнул рукой в сторону догорающего обоза, — я даже думаю, панцирников они заманили в ловушку где-то в городе. А трупы, чтобы нас запугать, потом бросили здесь. Тот, кто мирянцами командует, сволочь первостатейная. Ну, ничего, я его поймаю и самолично голову отрежу!

Во второй казарме на первом этаже, где разместились работники «Кабаньей головы» и «Свиного огузка» после военных удач первого дня, мы устроили небольшое собрание. Само собой, за пиво и прочие вкусности, платить, как в мирное время не пришлось. Поэтому коренастик Ханарр, переживший небывалый для себя стресс, вливал в глотку кружку за кружкой.

— А я уж думал, Агафоша, всё, хоть в петлю лезь, ну какая может быть жизнь без жопы! — пьяно ревел он.

Агафон же, как примерный водитель не пил, только закусывал и мирно кивал. Кстати, конина сегодня была замечательная. Я был не в столь радужном настроении, потому что понимал, что завтра на дурака так повоевать не получится. Да и жертв будет больше, чем два рядовых стрельца.

— Давайте выпьем за наших прекрасных дам! — распылялся в комплиментах полковник Федотов, — а какой салют устроила наша прекрасная Иримэ! Это надо было видеть! Поэтому… так и быть… имею право нарушить один раз… Ух!

— А как мы сегодня дали им на тачанках! — подпрыгнул на месте, размахивая кружкой, комендант кремля лейтенант Елисей, — сотню минимум, как корова языком слезала. Жух!

— Хорошо дали! — согласился с братом Федотий Федотович, допивая кружку свежего пенного напитка.

— А я ведь жопу чуть не потерял! — смахнул пьяную слезинку коренастик.

— Все молодцы, — я встал из-за стола, — и ты Хан молодец. Только один вопрос имеется, почему тачанки сегодня припозднились? Почему вы встретили нас лишь около самых стен?

— Так это — опешил Федот, — Елисей сказал, чтоб никто не ушёл, поближе нужно подпустить.

— Там! — грозно зыркнул я прямо в лицо Елисею, — за стенами города стоит двадцать тысяч бойцов. Для них потеря сотни другой значения не имеет, а у нас каждый человек на счету! Если бы мы не дотянули бы до стен, то чтобы тогда было?

— Дотянули же, — пробухтел комендант кремля, — всё же хорошо получилось.

— Значит так, — я грохнул кулаком по столу, — я предлагаю Елисея с командования северной стеной снять. И назначить однорукого ветерана Натановича.

Ханарр пьяно посмотрел на меня и тоже хлопнул своей пятерней так, что подпрыгнули все кружки и тарелки. По какому поводу он так поступил, осталось для всех загадкой.

— Это же произвол! — взвизгнул двоюродный брат Федота.

— А я считаю, Михаил Андреевич прав, — поддержала меня Василиса, — больно ты до славы жадный, Елисей. А ведь ребята могли погибнуть, когда броневик застрял в ручье.

— И вот ещё что, — закончил я, — нам через час людей выводить на стены белого города, давайте закругляться. Агафон, не в службу, а в дружбу отведи Хана к сэру Пилигриму, пусть он ему хмельную голову подлечит. Ведь уже сегодня — самый важный день в нашей жизни.