Мишин самоцвет

Конец марочной эпидемии

На улице Красных партизан посажены тополя. Улица прямая, и тополя стоят ровненько, словно это не деревья, а палочки из школьных прописей. От газетного киоска на углу хорошо смотреть на тополиный строй: шаг вправо — и все деревья сомкнулись, слились в одно. Шаг влево — снова рассыпались.

В другое время и можно было бы полюбоваться их четким равнением, но только не сейчас. Сейчас никто по улице просто так не гуляет. Все спешат домой. Уже четвертый день дождь лупит по тяжёлым листьям тополей. Мелкими брызгами разлетается вода под резиной автомобильных покрышек. Промчится машина, перечеркнёт асфальт двумя светлыми полосами, а через минуту опять всё сливается. Весь город точно поскользнулся на мокром асфальте да так и остался лежать крышами вниз. Осень.

Крупные капли наперегонки ползут вниз по окну. Миша дышит на стекло и по запотевшему месту пальцем пишет букву «М». Её сегодня проходили в школе.

— Ты переоделся? — спрашивает бабушка. Тогда мой руки и садись.

Только уселся за стол — звонок в дверь. Похлёбкин. Усы молочные на верхней губе. Глаза довольные, добрые.

Миша быстро протыкает сардельку вилкой.

— Я сейчас.

— Не торопись, не торопись. — Это говорит, конечно, бабушка.

Похлёбкин за её спиной делает Мише какие-то знаки. Миша улыбается в ответ.

— Понял. Марки клеить. Иду, иду!

Вся школа коллекционирует марки.

И оба Миши тоже собирают свою коллекцию. Сначала порознь марки покупали. Но в хорошую минуту решили это делать сообща. В такие минуты кажется людям, что дружба их вечна и нерушима. Вот в знак нерушимости своей дружбы и ссыпали друзья свои марки в одну общую груду. И сделалось обоим так хорошо и радостно, что захотелось им, чтобы так было всегда.

Миша сбегал за своим новым альбомом для рисования. Похлёбкин разогрел столярный клей, достал кисточку, и через час все марки оказались намертво приклеены к толстым страницам. Мальчики были в восторге от своей работы: красиво и добротно выглядел теперь альбом. И, уж что верно, то верно, общая коллекция начала расти вдвое быстрей.

Нет, не разлюбил Миша геологию. Только застой здесь какой-то получился. Новых камней не прибавляется, да и неоткуда: не с Мишкой же Похлёбкиным меняться… Вот и лежит коллекция у дальней стенки бельевого шкафа, тысячу раз переложенная, тысячу раз пересмотренная. Так уж получилось, что камни — это до весны, камни — это пока не главное.

Вот и сейчас оба Миши, едва перекусив, идут трудиться. Предстоит расклеить большую спортивную серию. Из похлёбкинской кухни рази́т столярным клеем. Некоторое время коллекционеры трудятся молча. Полторы странички густо обклеены марками. Пора и отдохнуть. Похлёбкин потягивается.

— Мишка, а ранец всё-таки лучше, руки свободные. Если в мороз, например, сунул руки в карманы и идёшь себе…

Что лучше: ранец или портфель — это спор давнишний.

Мишу Крюкова и Мишу Похлёбкина записали в один класс — первый «Д» и посадили на одну парту. Всё у них теперь одинаковое: и форма, и тетради, и учебники. Одно различие всё-таки есть: Эмилия Ивановна купила своему сыну ранец. А у Миши — портфель. Миша не сдаётся и защищает свой портфель. Спор идет с первого дня занятий, жаркий и не всегда справедливый…

— Мишка!

— Что?

— Я вот что думаю: зря ты в школу пошёл.

— Почему?

— Тебе с твоим портфелем прямо директором надо идти.

— А тебе — в зоопарк, к верблюдам одногорбым! От портфеля мускулы развиваются, понял? Боксёры нарочно камни в чемодан кладут и по городу с собой носят.

Похлёбкин трогает Мишину руку и отскакивает в притворном испуге:

— Ой, переразвил!

Дразниться? Ну, это слишком! У Миши тоже терпение может кончиться!

— А вот я сейчас как дам по башке!

Глаза Похлёбкина становятся щёлочками. Он медленно подходит к Мише вплотную.

— Ну давай, я жду.

Миша тоже поднялся. Силы примерно равные, поэтому бывшие друзья долго смотрят друг на друга, сжимая кулаки. Ненависть сжигает их, но никто не решается ударить первым. Наконец, Похлёбкин говорит почему-то:

— Вот то-то. Зло берёт — кишки дерёт! — и, оттопырив нижнюю губу, отворачивается от Миши.

И тут взгляды обоих мальчиков останавливаются на марочной коллекции: общее дело — вот на чём можно сорвать свой гнев!

Ничего общего! Полный раздел! Даёшь ножницы!

Стригли вместе со страницей. Молча. Сосредоточенно. Каждый хорошо помнил свои марки. Через полчаса с альбомом было покончено Он валялся на полу. Из толстых красивых корочек выглядывали уродливые обрезки. «Заядлые враги» играли на тахте в солдатики.

А наутро из Ленинграда вернулся папа Похлёбкин. Он двумя пальцами взял остатки альбома и выбросил на помойку. Потом Аркадий Петрович взялся обеими руками за голову, постоял так, раздумывая, наконец решительно выпрямился, махнул рукой и сам себе ответил:

— А ничего! Уговорим!

Обоим Мишам он велел привести в порядок коллекции минералов.

На марки больше никто не хотел смотреть.