Мишин самоцвет

Испытательный срок　

Ты что, Аркадий, смеешься? У нас не детский сад! Сюда профессора́ приходят лекции читать. С академиком переписка. А ты первоклассников тянешь. Нет, нет и нет!　

Руководительница кружка юных геологов даже локти на стол выставила, точно забором отгородилась.　

Мише домой захотелось. Похлёбкин-младший голову опустил и ноготь ключом ковыряет.　

Один Аркадий Петрович весёлый. У него, как бороду сбрил, улыбка ещё больше сделалась.　

— Они же законченные геологи, Лида! Что там твои профессора!　

— Ах, геологи! Ну и бери их на здоровье в свои экспедиции! А мы здесь тоже делом занимаемся. Ну, скажи, куда мы их во время летних походов денем?　

— Лидочка, походы беру на себя. Ты ещё не знаешь, какое я из Ленинграда назначение привёз! Сама будешь на одной ножке прыгать.

Неужели эта на одной ножке может? Нет, не выйдет у неё!

Миша отвёл глаза, а бывшая однокурсница папы Похлёбкина снова говорила:

— Ты же знаешь, к нам народ идет уже опытный. Коллекции у многих какие — ого!　

— Ну, коллекции и у нас имеются.　

Аркадии Петрович подмигнул мальчикам, те зашуршали газетами.　

Две коробки появились на краю стола. Руководительница кружка вытянула шею, и лицо у неё стало таким, что Миша подумал, что она, пожалуй, смогла бы попрыгать на одной ножке. Потом брови опять сбежались к переносице.　

— Сам небось все собирал. Вон, вижу гранат зелёный. На Урале и нет таких — с Вилюя привёз.　

Но папа Похлёбкин улыбнулся ещё шире, словно разговаривал не с ехидной тёткой, а с Олегом Поповым[4].　

— Лидочка, вы сами-то на самообслуживании? Подарков не принимаете? Вон в шкафу пирит вижу берёзовский — такой в отвалах не найдёшь. Шахтёры подарили. Правильно?　

Спор затягивался. Миша скосил глаза на шкаф. Пришлось даже чуточку пододвинуться. Под большущей друзой пирита надпись: «Пирит из Берёзовска». Верно! А это откуда? Ну-ка? Фиолетовый кристалл стоял на полке один. Миша прочёл надпись: «Аметист из Мурзинки». Опять Мурзинка? Да что же в конце концов это такое? Вот бы сейчас и спросить... Да как спросишь? Нельзя. А вдруг очкастая возьмёт и прицепится: «Вот, они даже Мурзинки не знают!» Нет, нельзя.　

А руководительница продолжала:　

— Им, наверное, красивых камешков хочется, к терминологии нашей не привыкли. Названий минералов не знают. Ну, например, что это?　

Вопрос относился к обоим Мишам, они и ответили хором:　

— Кальцит.　

— Хм. А это?　

— Сланец.　

— Правильно. А вот это что?　

— Халцедон.　

— Ладно. Пусть приходят. Следующее воскресенье — занятие. Только учти, принимаю их условно, с испытательным сроком до весны. Доволен? Куда назначили-то?　

— Да лучше и не придумаешь. Угадай куда?　

— Ты брось загадки загадывать! Уж не в Мурзинку ли?　

Вот так штука! Такое, если и приснится, так и просыпаться неохота. А тут вроде и не спит Миша. Вот Похлёбкин Мишка, вот папа его, Аркадий Петрович, оказавшийся со вчерашнего дня главным геологом Мурзинской геологоразведочной партии, Вот он сам, Миша Крюков, только что принятый в кружок юных геологов при городском Доме пионеров. Вот так Мурзинка! Сама к Мише пришла!　

Видно было, что это сообщение подействовало и на руководительницу. Она сняла очки и впервые сама улыбнулась.　

— Аркаша, а мы? Наша экскурсия летом?　

— Приму, приму, по высшей категории, можешь не сомневаться! Так в воскресенье, говоришь? Их внизу-то про пустят? Одни парии приедут. Самостоятельно.　

После занятий кружка оба Миши возвращались домой　уже потемну. Трамвай покачивало, и глаза сами закрывались от усталости. Но стоило ребятам зажмуриться, как они снова видели перед собой ящики с неразобранными камнями, пробирки, спиртовку и стеклянные шкафы в комнате юных геологов.　

И каждую неделю, каждую неделю: кружок — трамвай, кружок — трамвай.　

Незаметно прошла малоснежная городская зима.　

В скверах осели чёрные сугробы. Маленькие ручейки, не успев набрать силы, попадали за решётку городского водостока. Куда им до их бесшабашных собратьев из Старого города.　

У Миши на носу вылезли веснушки, и Похлёбкин на уроках изводил его: он то лез с чернильным ластиком потереть Мишин нос, то называл веснушки «открытым месторождением полезных ископаемых» и даже рвался нарисовать у Миши на лице новую веснушку. Хитрый Похлёбкин делал это так незаметно, что бурно негодующего Мишу учительница отчитывала перед всем классом, а Похлёбкин сидел рядом и хихикал в кулак.　

Быстро таяли на солнцепёке последние школьные дни. Из кружка ребята приезжали теперь засветло. До каникул оставалось совсем немного.

Прибыло дня — прибыло и забот.　

Миша ждёт не дождётся маминого прихода. Вот, наконец, лифтовая дверь хлопнула. И звонок коротенький, для бабушки, чтобы Мишу не разбудить.　

— Вот так номер! Что это значит? Двенадцатый час, а ты и не ложился! В чём дело?　

— Мам, у нас срок испытательный кончился! Теперь мы с Мишкой геологи. Надо рюкзак и туристические ботинки покупать.　

Мама вешает пальто и оборачивается к Мише.　

— Ах вот что! Ну, молодец, сыночек, поздравляю! Только теперь что же, геолог, так и до полночи не спать? А рюкзак и ботинки? Это что, по чину полагается? Да?　

— Ну мам! Ведь меня без рюкзака в экспедицию не возьмут в Мурзинку! Ты понимаешь, а Мурзинку все едут!　

— Понимаю, понимаю, шучу я, — ласково говорит мама. — Ложись-ка спать, Мурзилка. Сейчас всё равно магазины закрыты.