Мишин самоцвет

Похлёбкины　

Как длинна уральская зима! Потерпите, горные хрусталики. Доберутся до вас горячие Мишины пальцы! Из песка выковырнут, от глины отмоют. Все удивятся вашей красоте!　

Вот и Новый Год на носу. Трещат морозы на улице, трещат дрова в печке. А на оконном стекле, возле рамы, нарос толстенный лёд. Хорошо столовым ножом в нём канавку протопить. Потом можно сдвинуть кусочек пальцем, и поплывёт по стеклянному озеру ледяной корабль.　

Но Мише запрещено подходить к окну: он недавно встал с постели после болезни. Всё позади: и банки, и горчичники, и топлёное молоко с маслом, но к окну нельзя. Да Миша и сам не очень-то хочет.　

Вот он, его хрусталик, лучше всякой льдинки. Всегда прохладный, не растает никогда, из рук выскочит — не разобьётся. А улицу Миша сегодня увидит сам. без всякого окошка. Надо одеться только как следует, всё-таки грипп был. Как бы не получить осложнение… Одежду поэтому бабушка выдаёт тоже с «осложнением»: ни руку поднять, ни голову повернуть — так закутан. Но если человек просидел одиннадцать дней дома взаперти, сами понимаете, что он против лишнего свитера спорить не станет. Он согласен на всё.　

Ну вот, наконец, готово. Мама в прихожей тоже накидывает шубку. Пошли!　

Миша плечом толкает отсыревшую входную дверь и наугад через ворвавшееся из сеней морозное облако густого пара, перешагивает порог.　

Какой чудесный, оказывается, день! Сосны все в инее. Провода — тоже. Мороз весело ударил Мишу по ноздрям, солнце стрельнуло в глаза озорными иголочками и рассыпалось по сугробам. Сколько снега! От крыльца к дровянику[3] протоптана узкая тропинка. Другая дорожка ведёт к соседнему дому и дальше. По ней идёт мама. Оглянулась. Улыбается Мише. Хорошо! Миша тоже улыбается под шарфом и спешит за ней. А идти с непривычки трудно: очень узкая тропка-канавка. Идешь, как по жердочке: равновесие надо держать. Чуть качнулся — и ногой в сугроб. Вытряхивай потом снег из валенка. А чуть поодаль, по той же дорожке, на трёх лапах идёт кот Матвей. Это у него от мороза такая походка. Миша догоняет маму и мычит: у них уговор — на морозе не разговаривать.　

Мама оборачивается и веселыми глазами смотрит на кота, потом на Мишу. Кивнула: пошли!　

Снег скрипит под валенками: скрип-скрип. Дошли до заводоуправления. Повернули назад — на первый раз довольно.　

Шли. шли. Вдруг — что такое? Не узнать тропинки: кто-то на санях прямо по ней проехал, всю тропинку снегом завалило. Куда шагать — неизвестно.　

Пошли медленно, шаг в шаг, след в след. Шли, шли и уткнулись в задок саней-розвальней. Подняли Миша с мамой головы и видят, что стоят эти сани у самого их крыльца, а кто-то в тулупе несёт по ступенькам вверх плетёную корзину. Дверь в сенях приоткрылась, и выглянула незнакомая тётя в пуховом платке, завязанном крест- накрест за спиной. Больше ничего не разглядел: тётя корзину схватила и скрылась в доме. А мама сказала:　

— Да, я совсем забыла! К нам поселяется ещё одна семья. В больницу, наконец, второго врача назначили. Пока в нашем доме жить будут. У них кто-то есть твоего возраста, не помню только кто: мальчик или девочка.　

И как мама ухитрилась главное забыть! Так вот зачем вчера из маленькой комнаты, где всё равно никто не живёт, вещи переносили в кухню. В дом, в дом! Скорее!　

Ужом выворачивается Миша из свитеров. Разлетаются шарфы. Стянул рейтузы вместе с валенками. Бабушка тут как тут. Велела валенки снова надеть. В это время мама бабушку зачем-то в другую комнату позвала. Миша — раз в коридор. Ну, конечно, мальчик! Какая девочка ещё может таким басом реветь! Дверь соседская закрыта. Интересно, какой он, как его зовут?

— Проходи, проходи, не стесняйся! — Это незнакомая тётя подошла сзади. Она протянула над Мишиной головой руку, открыла дверь и животом втиснула его в комнату.

— Миша, а вот к тебе мальчик пришёл познакомиться! Кончай скорей плакать!

Вот так дела! Этот белобрысый тоже Мишей оказался!

А мама нового Миши не умолкала:

— Как тебя зовут, мальчик?.. Мишей? Какое совпадение! Два Миши! Придётся вас, как взрослых, но фамилиям звать. Как твоя фамилия. Мишенька? Крюков? А у нас Миша Похлёбкин. Прошу любить и жаловать!

В комнату заглянула мама.

— Извините. Здравствуйте! Ты уже здесь! Будь добр, сейчас же надень второй валенок! Ты после гриппа, а на полу — холодище!

Потом мама наклонилась к Мише, сказала вполголоса:

— Мальчик, наверное, с дороги устал, плачет поэтому. Ты его утешь как-нибудь, развлеки, покажи свои игрушки.

Похлёбкин ревел, не переставая. Миша почувствовал себя рядом с ним почти взрослым. Тем более, ему поручают совсем взрослое дело — унять плаксу. Он шагнул к рыдающему Похлёбкину и сказал:

— Что я тебе покажууу! Ты и в жизни не видал!

Похлёбкин и не взглянул на Мишу.

— Какой у меня камень есть!

Какой? — спросил Похлёбкин, глотая слёзы.

— Горный хрусталь, — небрежно сказал Миша, — Да ты всё равно не знаешь.

Голубой глаз Похлёбкина взглянул на Мишу с интересом.

— Дымчатый или цитрон? Может, морион у тебя? А может, ты белый аметист за хрусталь принял? Так и с опытными людьми бывает. Покажи-ка!

Никогда ещё за все свои шесть с половиной лет не терпел Миша такого поражения. И от кого! Этот безутешный худенький плакса, на которого Миша только что смотрел, как на маленького, оказался не так-то прост. Знать бы, так не полез бы Миша со своим горным хрусталём.

Новый сосед говорит, как профессор какой. Хоть бы как-нибудь поддержать разговор! Хоть бы раз ответить этому всезнайке! Удивить бы его чем-нибудь! А ведь нечем!

А Похлёбкин уже приготовил новый удар:

— Ма, где моя коллекция?

Мама нового Миши, обрадованная тем, что сын наконец перестал плакать, обрушила на пол громадную гору неразобранных вещей, откуда-то снизу вытащила плоскую деревянную коробку и подала ему.

На крышке коробки была нарисована большая картина: оранжевое солнце лежало на синих горах, красные люди с огромными мешками за спиной шли через эти горы. В горах Миша разглядел две пещеры. Из одной вытекал водопад, а в другой сидел лев.

Похлёбкин, заметив Мишин взгляд, поморщился:

— Это моя старая работа. «Геологи» называется. Да ты внутрь загляни.

Миша сдвинул крышку и оторопел: там в несколько рядов стояли спичечные коробки́. А в каждом коробке́ на белой вате лежали камни — один другого красивее.

Похлёбкина уже нельзя было остановить:

— Спорим, что такого берилла ты в руках не держал. А вот аметист! Он вечером совсем почти красный. У тебя какие самоцветы в коллекции? Малахит есть? Флюорит? Лиственит? А кроме уральских минералов, есть ещё откуда-нибудь?

И Миша не выдержал позора. Не говоря ни слова, мрачный, скорыми шагами вышел он в коридор. Уши у него горели, как два рубина, а на душе лежал тяжёлый камень гранит. И только поздним вечером, когда Похлёбкины уже стелили постели, в дверь просунулась Мишина голова:

— А я в тайге одну яму знаю! Там камни находят такие — сдохнешь! Ты и в глаза не видал. Их прямо в Москву в свинцовых вагонах отправляют. И охрана — целый бронепоезд. Называется… ты с роду от роду не слыхал! Тромбофлебит называется. Вот как!