Мишин самоцвет

Настоящий геолог

Миша очень любит ездить. Чем дальше, тем лучше, разумеется. Однако и на самокате прокатиться не откажется. Или на телегу подсесть, пока кучер не видит. Даже дома на коридорной двери можно кататься: за обе ручки ухватишься, а потом ногой от стенки — раз! — и едешь себе на здоровье.

Но самое приятное путешествие для Миши — это с мамой, в Новый город. Здесь одной езды на автобусе целый час, наверное. А уж в самом городе и кино и мороженое — на каждом шагу удовольствие. И просто так побродить с мамой по прямым улицам — это ли не радость! Проголодались — в кафетерий зашли. Там вкусноты всякой — навалом. В городском парке — тир, качели! Как одна секунда промелькнёт день. Жди потом целый год, пока мама вдруг снова скажет: «Сынка, я сегодня отдежурю, а завтра не катнуть ли нам в Новый город? Тяжёлых больных пока нет, погода хорошая…»

И не то, что надоело Мише жить в Старом городе, а просто привычно всё стало, обесценилось как-то. Одно хорошо — земляника рядом. А так и кино здесь хуже, и машин как следует не разглядишь, и грязища иной раз такая, что после прогулки — уши и те отмывать приходится!

И вдруг нежданно-негаданно Миша даже поверить не смеет — переезжаем! В Новый город! Насовсем!

Если бы Миша был постарше, он, наверно, сказал бы: «Прощай». Прощай, тайга! Прощайте, Ключи! Прощайте, собака Томка и корова Милка! Но Миша пока умел говорить только: «Здравствуй». Здравствуй, новый девятиэтажный дом с весёлой машиной — лифтом! Здравствуй, великое множество народу, называемое соседями! Здравствуй, светлая квартира с водопроводом, газовой плитой и другими чудесами! Здравствуй, заманчивая и неизведанная земля — город, который ещё предстоит «открыть»!

Похлёбкины месяцем раньше переехали в тот же дом и даже поселились в соседней квартире.

Никто поэтому не удивился, когда среди сутолоки и суеты переезда в дверях появился сам Похлёбкин с огромным куском хлеба в руках. На хлебе лежал такой же толщины пласт шоколадного масла. Масло поддерживалось указательным пальцем.

— А мы холодильник выиграли, сказал Похлёбкин вместо «здравствуйте». Он перешагнул через стопку книг и подошёл к Мише.

— Пошли на улицу, милиционера разыграем.

— Заберут! Ты что? С ума сошёл?

— Похлёбкина не заберут, вот посмотришь! Только фамилию свою скажу, сразу под козырёчек. Идём!

Миша с восторгом уставился на друга.

Похлёбкин набил рот хлебом с шоколадным маслом. Миша терпеливо ждал, пока он прожуёт, но Похлёбкин так и доел бутерброд, не сказав больше ни слова. Только синие глаза его смотрели на Мишу насмешливо и покровительственно.

— Ну, не хочешь, не надо. Я пошел, — сказал Похлёбкин, когда хлеб кончился. — Пока. Заходи. Квартира напротив.

Только порог переступил, вдруг как закричит. Миша с мамой даже на лестничную площадку выскочили. Смотрят — ничего не понятно: висит Похлёбкин на шее у какого-то бородатого рыжего дядьки и кричит. А что кричит — не понять.

Но по тому, как раздвинулась рыжая борода, по тому, как выползла из-под неё улыбка (не улыбка, а улыбища), начали Миша с мамой кое о чём догадываться. А тут и Похлёбкин стал кричать разборчивей:

— Папка приехал! Папка приехал!

На нижней площадке хлопнула дверь, за ней другая.

— Ну вот, народ взбаламутили. — смущённо сказал Похлёбкин-папа, — Ну, веди давай, показывай нашу «палатку».

Миша Похлёбкин, держась одной рукой за лямку отцовского рюкзака, нашёл в кармане ключ и отпер квартиру. Папа Похлёбкин почему-то пригнул голову и шагнул в открытую дверь.

Из прихожей донеслись голоса:

— Ого, ну и дворец! А мать скоро придёт?

— Не скоро ещё, — бодро ответил сын. — Её сегодня опять допоздна милиция задержит.

— Что-что? — удивился отец.

— Ну, лекцию она там вечером о гриппе, что ли, читает.

Дверь у Похлёбкиных захлопнулась.

На площадке появилась бабушка.

— Ну, слава богу, а то парень совсем без присмотра. Эмилия Ивановна на двух ставках работает, куда ей одной.

Только Миша с мамой принялись протирать окна старыми газетами, снова Похлёбкин. Мрачный. Руки в карманах. Мотнул головой:

— Идём, папка зовёт.

И всего-то два слова сказал Миша Похлёбкин отцу, а жизнь повернулась совсем в другую сторону. Ещё вчера был он единственным владельцем первоклассной коллекции горных минералов. А сегодня… Вот что было сегодня.

— Папка, а ты камней мне привёз? — спросил сын.

— Привёз, привёз, — ответил Похлёбкин-отец.

— Вот Мишка от зависти лопнет, — обрадовался Похлёбкин-младший.

Эх, лучше бы промолчать ему!

— Это что за Мишка? Сосед? Тот, что на лестнице был? Зови-ка его сюда.

И вот теперь сидят оба мальчика по обе стороны от папы Похлёбкина и глаз с рюкзака не сводят. А из его глубин появляются на свет чудеснейшие вещи.

— Тебе — тебе. Тебе — тебе.

А если редкий камень, и всего один, ладонь у папы Похлёбкина огромная, как наковальня, остроносым геологическим молотком тюк — и готово: пополам камешек. И снова: тебе — тебе.

Никто не заметил, как отворилась дверь.　

— Аркадий! — Эмилия Ивановна даже голову набок наклонила. — Опять в своем репертуаре! Ни телеграммы, ни звонка. Фу, и бороду отрастил, как артист какой! Рыжая тем паче.

Борода опять полезла в стороны. Улыбка на лицо вышла.　

— Милочка! Вот ведь досада какая! Сорочья почта-то по вторникам выходная. И глухариное радио летом не работает. А больше никаких средств связи в тайге не имеется.　

Аркадий Петрович поднялся с тахты. Миша заметил, как сползла на пол вышитая васильками дорожка, на которой, оказалось, сидел геолог. Эмилия Ивановна и слова не успела сказать, как подхватил ее на руки папа Похлёбкин. Миша думал до сих пор, что только мальчишки могут такой ералаш устраивать. Вот так взрослые!　

— Фу, закружил как! — Эмилия Ивановна завела за ухо выбившуюся прядь волос. — Ну, теперь, я надеюсь, ты закончил свои экспедиции? Никуда больше не поедешь?　

— Закончил, закончил. Вот только завтра на денек в Свердловск скатаю, и всё.　

— И всё, — передразнила Эмилия Ивановна. Выходной у меня завтра, а ты опять наладился. Подождет твой Свердловск!　

— Милочка, дело-то почти государственное. Посмотри-ка!

Аркадий Петрович нагнулся. Какой-то предмет, засунутый в толстый шерстяной носок, лёг на стол из бокового кармана рюкзака.　

— Вот!　

В носке оказалась тряпка, в тряпке — мятая газета. Потом папа Похлёбкин сделал из своей руки что-то вроде подставки, и на ладони засверкал камень.　

— Вот мы какие бываем! Теперь суди сама, могу ли я такой берилл дома держать? Да ему в геологическом музее на почётном месте красоваться! Вот завтра я туда свой подарок и отвезу. Да, ещё что я думаю: может, мальчишек с собой захватить? К вечеру вернулись бы. Ну, геологи, едем в музей?　

Засыпа́л Миша на новом месте с трудом. На улице без конца гудели моторы. Через не занавешенное окошко из соседнего дома в глаза лезли огоньки А будильник в темноте отчётливо выговаривал. «Настоя-щий гео-лог, настоя-щий гео-лог».