Младший брат

Глава 16

Сначала мама слушала с испуганным видом, но мало-помалу стала приходить в ярость. Под конец она совершенно потеряла дар речи и сидела с ошеломленно раскрытым ртом, внимая моим откровениям о допросах, о том, как со связанными руками я писал себе в штаны, о мешке на голове, о Дарреле. В завершение я показал ей записку Зеба.

— Ради чего?!

В этом вопросе для меня сосредоточились все обвинения, выдвинутые мною в свой адрес бессонными ночами; каждое малодушно упущенное мгновение истины, которую я мог поведать миру; и цели моей нынешней борьбы, и причины появления на свет икснета.

Я набрал полную грудь воздуха, пересиливая волнение.

— Мне пригрозили тюрьмой, если проговорюсь. Обещали упечь навсегда. Я… мне было страшно.

Мама долго молчала, потом спросила:

— Отец Даррела знает?

Меня будто обухом по голове ударило. Отец Даррела! Он, наверное, давно решил, что его сына нет в живых.

А разве это не одно и то же? Неужели ДНБ отпустит Даррела на свободу после трех месяцев незаконного заключения?

Но Зеб же выбрался оттуда. Может, и Даррелу удастся. А мы в паре с икснетом пособим ему.

— Отцу Даррела ничего не известно, — признался я.

Теперь плакала мама. Ей, как истинной британке, это давалось с гораздо большим трудом. Она издавала тихие, икающие звуки, и слышать их было мучительно.

— Ты должен рассказать ему, — с трудом произнесла мама. — Должен!

— Я расскажу.

— Но сначала пусть твой отец обо всем узнает.

Рабочий день папы больше не заканчивался в один и тот же час. После консультаций — у его клиентов в Силиконовой долине заметно прибавилось заказов, поскольку дээнбистам требовалось перерабатывать все больше электронной информации со всего полуострова — ему приходилось преодолевать неблизкий путь до Беркли, так что домой он мог вернуться в любое время между шестью вечера и полуночью.

Но сегодня мама позвонила ему и велела отправляться домой немедленно. Видимо, папа пытался возражать, поэтому она повторила твердым голосом: немедленно!

Когда он приехал, мы все расположились в гостиной вокруг кофейного столика, в центре которого лежала записка Зеба.

Рассказывать во второй раз оказалось много легче, наверное, потому, что тайна перестала быть тайной. Я ничего не приукрасил, ничего не скрыл, а просто облегчил душу.

Хорошо знакомое выражение «облегчить душу» до сегодняшнего дня не имело для меня никакого значения. Только теперь мне стало понятно, как тяжело носить в себе бремя невысказанного, как терзала мою душу тайна, как отравляла сознание страхом и стыдом, заставляя меня быть таким, каким я заслуживал презрение Энджи.

Папа слушал молча, с каменным лицом, напряженно выпрямившись, будто шест проглотил. Я протянул ему записку Зеба, он прочитал ее дважды и медленно вернул на столик.

После этого встал, покачал головой и направился к двери.

— Ты куда? — с тревогой спросила мама.

— Прогуляюсь, — с запинкой ответил папа надломленным голосом.

Мы с мамой смущенно переглянулись и остались ждать его возвращения. Я попытался вообразить, что сейчас творится в отцовской голове. После взрывов он стал другим человеком, и, по словам мамы, перемена произошла в те дни, когда оба прощались со мной, думая, что я погиб. Отец придерживался твердого мнения, что террористы чуть не убили его сына, и ненавидел их до безумия.

До такой степени безумия, что послушной маленькой овечкой становился в стадо и выполнял любые указания ДНБ, позволял погонять, контролировать себя.

Но теперь он знал, что дээнбисты бросили меня за решетку, что в «Гуантанамо» они держат в заложниках других детей города Сан-Франциско. Теперь для меня все стало на свои места. Ну конечно, ведь и меня с мешком на голове тоже отвезли на Остров Сокровищ! Куда еще можно доплыть от Сан-Франциско на катере за десять минут?

Вернулся папа. В таком взбыченном состоянии я его еще никогда не видел.

— Ты должен был сразу рассказать мне! — зарычал он с порога.

Мама поспешно шагнула между нами.

— Не надо перекладывать вину на Маркуса, — сказала она. — Виноваты те, кто похищает и запугивает людей.

Папа мотнул головой и даже притопнул с досады.

— Я не перекладываю вину на Маркуса. И прекрасно понимаю, кто виноват. Я виноват! Я и проклятый ДНБ. Так, обувайтесь и одевайтесь, мы уходим!

— Куда?

— К отцу Даррела. А после навестим Барбару Стрэтфорд.

Это имя показалось мне знакомым, но я не помнил, где его слышал. Может, одна из давнишних родительских приятельниц, просто имя вылетело из памяти?

Мы ехали к дому Даррела. Я всегда чувствовал себя неловко в обществе его отца, бывшего военно-морского радиста, который и у себя в семье установил порядки, как на боевом корабле. Даррел с малолетства знал азбуку Морзе, чему я всегда завидовал. Именно поэтому послание Зеба не вызывало у меня сомнений. Однако, помимо азбуки Морзе и других клёвых примочек в том же духе, отец Даррела установил в доме железную армейскую дисциплину, такую же бессмысленную, как казарменные «отбивы» для одеял заправленных солдатских коек или обязательное бритье два раза в день. Тут уж Даррелу не позавидуешь.

Когда его матери обрыдло жить в казарме, она уехала к своим родителям в Миннесоту. Даррелу к тому времени исполнилось десять лет. С тех пор он навещал мать в летние и рождественские каникулы.

Я сидел на заднем сиденье папиной машины и смотрел ему в затылок. Мне было видно, как напряжены мышцы у него на шее и играют желваки, когда он яростно стискивал зубы.

Мамина ладонь лежала у папы на руке, а вот меня успокоить и ободрить было некому. Если б я мог позвонить Энджи! Или Джолу. Или Ванессе. Наверное, я так и сделаю — пусть только закончится этот тяжелый день.

— Представляю, как он сходит с ума от мыслей о сыне, — сказал папа, вращая руль на головокружительном серпантине дороги, взбирающейся по склону горы Твин-Пикс к небольшому двухэтажному дому отца Даррела. Свет фар упирался в обычный для ночного Сан-Франциско туман, окутывавший раздвоенную горную вершину. Каждый раз на очередном вираже за окошком внизу передо мной открывались чаши долин, наполненные мерцающими и дрожащими сквозь дымку россыпями огоньков большого города.

— Этот дом?

— Да, — подтвердил я, — этот. — Я безошибочно узнал дом, в котором за долгие годы бывал многократно, хотя с последнего раза минуло несколько месяцев.

Втроем мы вышли из машины и некоторое время неподвижно стояли, выжидая, кто возьмет на себя смелость позвонить в дверь. К моему удивлению, это сделал я.

Затаив дыхание, мы молча постояли еще с минуту. Я опять нажал кнопку звонка. Машина отца Даррела стояла в проезде к дому, в гостиной горел свет. Я уже собирался позвонить в третий раз, но тут дверь отворилась.

— Маркус? — Я помнил отца Даррела совершенно иным. Сейчас он был небрит, в домашнем халате, с покрасневшими глазами и отросшими ногтями на пальцах босых ног. Тело обрюзгло и прибавило в весе, под твердой челюстью морского волка вырос вялый второй подбородок. Поредевшие волосы свалялись и торчали клочками.

— Здравствуйте, мистер Гловер, — сказал я. Мои родители подошли и встали у меня за спиной.

— Привет, Рон, — сказала мама.

— Здорово, — сказал папа.

— И вы здесь? Чего вам?

— Может, пригласишь в дом?

Гостиная выглядела, словно из телевизионного репортажа о брошенных детях, проживших взаперти целый месяц, пока им на помощь не пришли соседи: повсюду валялись пустые коробки из-под замороженных продуктов и бутылки из-под сока, пивные банки, миски с заплесневевшими остатками какой-то кашицы и старые газеты. Под ногами что-то хрустело, разило кошачьей мочой, хотя и без нее смрад стоял, как в туалете автобусной станции.

Продавленная от постоянного лежания кушетка была застелена грязными простынями и двумя подушками с посеревшими наволочками.

Мы остановились, ошеломленные этим зрелищем, от смущения забыв о цели нашего прихода. Отцу Даррела, очевидно, хотелось только одного — провалиться сквозь землю.

Он медленно наклонился, отогнул угол простыней на краю дивана, потом такими же неловкими движениями освободил сиденья двух стульев от продуктовых упаковок и одноразовых тарелок, отнес их на кухню и, судя по звуку, свалил где-то в углу прямо на пол.

Мы с опаской расселись на расчищенных местах. Вернулся отец Даррела и тоже сел.

— Извините, — угрюмо сказал он, — но мне нечего предложить вам, даже кофе не осталось. Продукты подвезут только завтра.

— Рон, — начал папа, — мы приехали, чтобы сообщить тебе кое о чем. Новость не из легких, так что приготовься.

Пока я говорил, мистер Гловер ни разу не шелохнулся. Он взял записку Зеба и прочитал, но, похоже, ничего не понял и перечитал сначала. Потом вернул ее мне.

Его стала бить дрожь.

— Мой сын…

— Даррел жив, — ответил я, не дожидаясь завершения вопроса. — Даррел жив и находится в тюрьме Острова Сокровищ.

Он прикусил зубами стиснутый кулак, и страшный, нечеловеческий стон вырвался у него из груди.

— Одна моя хорошая знакомая работает в «Бэй Гардиан», — поспешно сказал ему папа. — Расследует всякие темные дела.

Так вот почему мне знакомо имя Барбары Стрэтфорд, подумал я. Очень часто корреспонденты бесплатного еженедельника «Бэй Гардиан» переходят работать в крупные газеты или интернетовские издания, но только не Барбара Стрэтфорд, одна из его старейших сотрудниц. У меня сохранилось смутное детское воспоминание о том, как она ужинала вместе с нами.

— Мы договорились о встрече и сейчас направляемся к ней, — добавила мама. — Если хочешь, присоединяйся к нам. Она должна знать о том, что пережили наши дети.

Мистер Гловер закрыл лицо руками и несколько раз глубоко вздохнул. Папа положил было руку ему на плечо, но тот резким движением отбросил ее.

— Мне надо привести себя в порядок, — сказал мистер Гловер. — Подождите здесь, я скоро.

Он спустился в гостиную другим человеком — чисто выбрит, волосы при помощи геля гладко зачесаны назад, одет в отутюженную военную форму с полоской ленточек боевых наград на груди. Мистер Гловер остановился на последней ступеньке лестницы и смущенно сказал:

— К сожалению, это единственная чистая одежда, какая у меня осталась. Но, мне кажется, для сегодняшнего случая подойдет. Ну знаете, если ей понадобится фотографировать для газеты.

Мистер Гловер сел спереди рядом с папой, а я устроился у него за спиной и всю дорогу вдыхал запах пива, которым он, похоже, пропитался насквозь.

Мы подкатили к дому Барбары Стрэтфорд уже к полуночи. Она жила за городом, в Маунтин-Вью. Пока мы мчались по сто первой автотрассе, никто не произнес ни слова. По краям дороги тянулись современные жилые строения со всякими технологическим наворотами.

Эта часть зоны залива отличалась от района, где жили мы, и больше походила на пригородную Америку, какую можно видеть по телевизору: кучки типовых домов, выросшие на загородных шоссе, микрорайоны и целые городки, в которых не увидишь бомжей, толкающих перед собой по тротуару магазинные тележки с барахлом, — тут и тротуаров-то не было!

Пока мы поджидали мистера Гловера у него дома, мама по телефону предупредила Барбару о нашем визите. Она была так взволнована, что начисто позабыла о британской чопорности и не постеснялась поднять журналистку с постели. Мама категорическим тоном заявила, что им надо срочно поговорить и обязательно с глазу на глаз.

Низкий, одноэтажный дом Барбары Стрэтфорд сразу напомнил мне жилище семейства Брэди из популярного комедийного телесериала. Перед ним расстилался ухоженный газон абсолютно правильной квадратной формы и возвышалась кирпичная стена, заслоняющая дом от дорожного шума. Она была выложена плиткой с абстрактным рисунком, а позади нее стояла мачта со старинной дециметровой телеантенной. Мы обошли стену и увидели, что в доме уже зажжен свет.

Дверь отворилась прежде, чем мы успели позвонить. Барбара Стрэтфорд была примерно одного возраста с моими родителями, высокая, худощавая, с орлиным носом и проницательными глазами, окруженными множеством смешливых морщинок. Одета в хипповые джинсы, какие я видел в одном из бутиков на улице Валенсии, и длинную, до бедер, просторную индейскую блузу. Она носила круглые очки, бликующие в свете из прихожей.

При виде нашей делегации Барбара скупо и немного растерянно улыбнулась.

— Я смотрю, вы ко мне всем кланом, — сказала она. Мама кивнула:

— Через минуту поймешь почему.

Из-за папиной спины выступил мистер Гловер.

— О, вы даже подключили военно-морские силы?

— Не гони лошадей.

Мама представила мистера Гловера, и мы все поздоровались с Барбарой за руку. У нее были длинные, сильные пальцы.

В обстановке дома господствовал минималистский японский стиль. Немногочисленная низенькая мебель с точно выверенными пропорциями, большие глиняные горшки с упирающимися в потолок стеблями бамбука; на гладкую поверхность мраморного постамента взгромоздилась громадная ржавая железяка, похожая на кусок дизельного двигателя. Мне нравится, решил я про себя. Старые мореные половые доски отшлифованы, но не обработаны шпаклевкой, так что из-под лака видны все трещины и щели, и это мне действительно понравилось, особенно когда я прошелся по полу в одних носках.

— У меня кофе варится, — сообщила Барбара. — Кому налить?

В воздух поднялись четыре руки. Я с вызовом посмотрел на родителей.

— Понятно, — сказал Барбара.

Она вышла из комнаты через другую дверь и спустя минуту вернулась, держа в руках грубовато сработанный бамбуковый поднос. На нем стоял кофейный термос на полгаллона и шесть чашек, очень аккуратных и точных по форме, но украшенных примитивным и довольно небрежно выполненным рисунком. Они мне тоже понравились.

— Ну вот, — сказала Барбара, налив и раздав кофе. — Рада видеть вас снова. Маркус, в нашу последнюю встречу тебе было, наверное, лет семь. Помнится, ты показывал мне свои новые видеоигры и от счастья парил на седьмом небе.

Я об этом ничего не помнил, но ее описание, похоже, соответствовало моим увлечениям в семилетнем возрасте. Во что же я тогда играл — в игры к приставке «дримкаст»?

Барбара положила на стол кассетный диктофон, блокнот в желтой обложке, достала шариковую ручку и щелкнула ею, выдвинув стержень.

— Я готова выслушать все, что вы мне скажете, а также могу дать обещание не разглашать услышанное. Но я не могу обещать, что предприму какие-либо действия в связи с этой информацией или что она будет опубликована.

По ее тону я понял, что эта женщина, будь она подругой моей маме или нет, оказывает ей великую услугу, позволив вытащить себя из постели и согласившись выслушать. Очевидно, нелегко быть известной журналисткой, специализирующейся на расследованиях. Человек, наверное, миллион сочли бы за счастье, если бы она взялась за их дело.

Мама кивнула мне — мол, начинай. Несмотря на то, что я пересказал свою историю уже три раза за сегодняшний вечер, язык у меня вдруг стал плохо слушаться. Одно дело рассказывать родителям или отцу Даррела, и совсем другое сейчас — ведь наступает совершенно новый поворот во всей игре.

Я медленно говорил, подбирая слова и глядя, как Барбара делает пометки в блокноте. Пока объяснил, что такое ИАР и как мы с Даррелом слиняли в тот день из школы, выпил целую чашку кофе. Эта часть рассказа вызвала особенно напряженное внимание у мамы с папой и мистера Гловера. Я налил себе еще кофе и выпил его в течение той части, когда нас забрали и отвезли в тюрьму. К финалу повествования я прикончил весь термос и хотел писать со страшной силой.

В ванной комнате было так же пустынно, как в гостиной. Возле умывальника лежало органическое мыло коричневого цвета, пахнущее землей. Я вернулся под молчаливыми взглядами взрослых.

Слово взял мистер Гловер. Ему, понятно, было нечего сказать по существу дела, он просто объяснил, что является ветераном, что его сын хороший мальчик, и каково это — поверить в смерть собственного ребенка, и как его бывшая жена, мать Даррела, получив это известие, лишилась чувств и в итоге очутилась в больнице. Мистер Гловер плакал, никого не стесняясь; слезы текли по горестным складкам на его лице и падали на обшлага мундира, оставляя на них темные пятна.

Барбара опять вышла в соседнюю комнату и вернулась с бутылкой ирландского виски.

— Это «Бушмилс», пятнадцать лет выдержки в бочке из-под рома, — сообщила она, расставляя на столе четыре стаканчика — меня, естественно, побоку. — Уже десять лет, как нет в продаже. Думаю, сегодня подходящий повод, чтоб откупорить бутылку.

Барбара разлила виски по стаканчикам, подняла свой и отпила половину. Остальные последовали ее примеру. Потом выпили еще, опорожнив стаканчики. Барбара разлила по новой.

— Ну ладно, — заговорила она. — Вот, что я могу сказать прямо сейчас. Я вам верю. И не только потому, что знаю тебя, Лилиан. История звучит правдоподобно и подтверждает слухи, которые до меня доходят. Но мне мало одного вашего слова. Я проведу всестороннее расследование вашего рассказа и ваших личных жизней. Мне надо убедиться, что вы ничего не скрываете от меня, иначе это всплывет позже и дискредитирует информацию. Мне нужно знать все, как на исповеди! Работа по подготовке публикации может продлиться несколько недель. Важно также не накликать лишних неприятностей на вас и на Даррела. Если он действительно стал жертвой произвола ДНБ, то любая преждевременная утечка информации заставит их перевезти его к черту на кулички. Скажем, в Сирию. Или они сделают что-нибудь еще похуже.

Барбара многозначительно помолчала. Я понял, что она имеет в виду вероятность убийства Даррела.

— Сейчас я отсканирую это послание и сфотографирую вас двоих. Позже пришлем еще и редакционного фотографа, но мне хотелось бы уже сегодня все хорошенько задокументировать.

Я взял записку Зеба и прошел вместе с Барбарой в свободную спальню, переделанную под рабочую комнату, ожидая увидеть там стильное, но скромное оборудование в духе интерьера всего дома. Однако помещение было забито самыми новейшими компьютерами, большими плоскими мониторами, а огромный сканер позволял скопировать целый газетный разворот. Барбара уверенно управлялась со всеми этими девайсами. Я с одобрением заметил, что она пользуется операционной системой «параноид-линукс». Леди знает свое дело.

Шум от компьютерных вентиляторов создавал стабильную звуковую «завесу», но я все же для верности поплотнее закрыл дверь и приблизился к Барбаре.

— Хм-м… Барбара!

— Да?

— По поводу того, что вы говорили, что может быть использовано для моей дискредитации.

— Та-ак?

— Если я в чем-то признаюсь, вас ведь не могут вынудить рассказать об этом?

— Теоретически нет. Скажу тебе вот что: я дважды угодила за решетку и оба раза могла бы избежать этого, если бы выдала источник информации.

— Угу… Угу. Ладно. Ух ты. Да уж. Ого, за решетку. Ну, ладно. — Я набрал полную грудь воздуха. — Вы слышали об икснете? О M1k3y?

— Слышала.

— Так вот, я и есть M1k3y.

— Ага, — произнесла Барбара, не переставая работать со сканером. Она подняла крышку и перевернула записку обратной стороной. Сканер обладал невероятной разрешающей способностью, не меньше десяти тысяч точек на квадратный дюйм, на экране это выглядело как изображение, полученное через электронный микроскоп.

— Ну что ж, это, несомненно, придает делу новый оттенок.

— Да, наверное, — согласился я.

— А твои родители, конечно, не знают.

— Нет. И я не уверен, что им надо знать.

— Однако и в неведении их оставлять нельзя, так что тебе придется над этим поразмыслить. И я тоже должна как следует все обдумать. Ты можешь зайти ко мне на работу? Мне хотелось бы в точности понять, что все это значит.

— У вас есть «иксбокс-универсал»? Я бы захватил с собой инсталлятор.

— Да, думаю, найдем. Когда придешь в редакцию, скажи в приемной, что ты мистер Браун и тебе назначена встреча со мной. Они все поймут. Тебя не станут регистрировать и отключат видеокамеры наблюдения вплоть до твоего ухода, а то, что успеет попасть на пленку, сотрут.

— Вот здорово! — восхитился я. — Кажется, мне это тоже нравится.

Барбара ухмыльнулась и довольно чувствительно ткнула меня кулаком в плечо.

— Сынок, я в этой игре уже черт знает сколько времени! И до сих пор мне удавалось провести на свободе больше лет, чем на нарах. Как говорится, в нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть!

На следующее утро в школе я был похож на зомби. Накануне спал всего три часа, и даже выпитые три чашки настоящего турецкого кофе не смогли полностью пробудить мой мозг. Кофе — продукт, вызывающий привыкание, поэтому, чтобы ощутить его бодрящее воздействие, приходится постоянно увеличивать дозы.

Лежа ночью в постели, я долго размышлял о том, что мне делать дальше. Мое сознание металось в лабиринте узких, извилистых, неразличимых между собой коридорчиков, ведущих к одному и тому же тупику. Как ни верти, единственным выходом для меня оставался визит к Барбаре Стрэтфорд, который под многим подведет черту.

После окончания уроков мне хотелось только доползти до дома, упасть на кровать и уснуть мертвым сном. Вместо этого я потащился в портовую часть города, где располагалась редакция газеты «Бэй Гардиан». Нетвердо ступая и глядя себе под ноги, я вышел за ворота школы, свернул на Двадцать четвертую улицу, и тут сбоку от меня возникла другая пара ног, обутая в знакомые туфли. Я остановился.

— Энджи!

Наверное, мы оба выглядели одинаково. У Энджи от недосыпа покраснели глаза, в углах рта пролегли изможденные складки.

— Привет, — сказала она. — Сюрприз. Пришлось уйти из школы по-английски. Все равно в одно ухо влетает, во второе вылетает.

— Хм-м… — промычал я.

— Заткнись и обними меня, идиот!

Так я и сделал. И почувствовал себя гораздо лучше. Словно мне приставили на место кусок меня, который перед этим ампутировали.

— Я люблю тебя, Маркус Йаллоу!

— Я люблю тебя, Энджела Карвелли!

— О'кей, — сказала Энджи, отстраняясь. — Мне понравилось твое объяснение, почему ты перестал джамить. То есть я могу это понять. А ты нашел способ, как ставить им палки в колеса и не попадаться?

— Как раз сейчас я направляюсь на встречу с журналисткой, которая будет вести расследование нашего похищения дээнбистами и незаконного заключения в тюрьму на Острове Сокровищ, а потом напишет про это в газете, а также всю правду об икснете!

— А-а-а, — протянула Энджи и молча поводила глазами из стороны в сторону. — А что-нибудь покруче не мог придумать?

— Хочешь со мной?

— Ладно, пошли. И если не трудно, объясни все по порядку.

Мне это не составило труда после всех предыдущих выступлений в роли рассказчика. Пока мы с Энджи шкандыбали по Портеро-авеню, а затем по Тринадцатой улице, она держалась за мою руку и, слушая, то и дело напряженно сжимала ее.

Мы поднялись по лестнице, ведущей в редакцию «Бэй Гардиан», перешагивая через две ступеньки. У меня колотилось сердце, когда я подошел к столу регистрации посетителей, за которым со скучающим видом сидела девушка-администратор.

— У меня назначена встреча с Барбарой Стрэтфорд. Меня зовут мистер Грин.

— А может, мистер Браун? — переспросила девушка с тем же выражением скуки на лице.

— То есть да, — поправился я, покраснев, — мистер Браун.

Девушка понажимала какие-то кнопки, глядя в экран своего компьютера, потом сказала:

— Присядьте. Барбара сейчас к вам выйдет. Кофе хотите?

— Да! — воскликнули мы оба в унисон. Вот одна из причин моей любви к Энджи: у нас с ней общее наркотическое пристрастие к кофеину.

Администраторша — привлекательная латиноамериканка, старше нас на каких-то пару лет, одетая в таком первозданном стиле, что выглядела чуть ли не «хипстер-ретро», — кивнула, ненадолго исчезла и вернулась, неся в каждой руке по чашке с логотипом газеты.

Мы стали пить кофе и разглядывать снующих через приемную посетителей и работников газеты. Наконец за нами пришла Барбара, практически в том же прикиде, что я видел на ней прошлой ночью. Впрочем, в этих джинсах она смотрелась очень неплохо. Увидев, что я с девушкой, Барбара насмешливо выгнула бровь.

— Привет, — поздоровался я. — Это, э-э-э…

— Мисс Браун, — быстренько сориентировалась Энджи, протягивая журналистке руку. Ну да, конечно, надо соблюдать конспирацию. — Работаю вместе с мистером Грином! — добавила Энджи, легонько толкая меня локтем в бок.

— Ладно, пошли, — сказала Барбара и привела нас в комнату для совещаний с высокими стеклянными панелями, закрытыми жалюзи. Она поставила перед нами блюдо с органическими клонами печенья «Орео» из магазина «Хоул-Фудс», положила рядом цифровой диктофон и неизменный блокнот в желтой обложке.

— Не возражаешь, если эту беседу я тоже запишу? — спросила она меня.

Хм, об этом я не подумал. Конечно, аудиозапись пригодилась бы на случай, если мне вдруг понадобится оспорить будущую публикацию Барбары. Однако в моем положении выбирать не приходится. Либо я целиком доверяю ей, либо своими откровениями подписываю собственный приговор.

— Нет, не возражаю, — ответил я.

— Хорошо, тогда начнем. Юная леди, меня зовут Барбара Стрэтфорд, я работаю в газете «Бэй Гардиан» и в данный момент занимаюсь журналистским расследованием. А теперь позвольте полюбопытствовать, кто вы такая и с какой целью находитесь здесь.

— Я занимаюсь икснетом вместе с Маркусом, — без тени смущения ответила Энджи. — Вам обязательно знать мою фамилию?

— Пока нет, — сказала Барбара. — Можете оставаться безымянной, если хотите. Маркус, я попросила тебя рассказать об икснете, чтобы лучше понять, какое отношение это имеет к истории Даррела и содержанию записки, что ты мне показал. Похоже, обе части хорошо дополняют одна другую; я могла бы обыграть то, что с вами приключилось, как первопричину возникновения икснета — «они нажили себе непримиримого врага» — или что-то в подобном духе. Но, если честно, я бы предпочла вообще не затрагивать этот аспект без необходимости. Я бы ограничилась хорошим, законченным очерком о секретной тюрьме, расположенной у самого порога нашего дома, чтобы не провоцировать обвинения в адрес некоторых заключенных этой тюрьмы, которые, дескать, выйдя на свободу, тут же организуют подпольную организацию с вероятной целью дестабилизировать федеральное правительство. Ты наверняка поймешь, что я имею в виду.

Я понял. Если к нашим злоключениям подвязать события, связанные с икснетом, то найдутся люди, которые скажут: вот видите, таких надо сажать за решетку, а то они все вверх дном перевернут!

— Вы автор публикации, так что решайте сами, — сказал я. — Главное, как мне кажется, чтобы весь мир узнал о Дарреле. Когда появится ваша статья, дээнбисты поймут, что я заговорил, и начнут на меня охоту. Возможно, они догадаются о моей связи с икснетом или даже вычислят, что я и есть M1k3y. То есть я хочу сказать, что как только вы опубликуете материал о Дарреле, для меня так или иначе все будет, наверное, кончено. Я уже с этим в общем-то смирился.

— Ну что ж, как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать, — подытожила Барбара. — М-да… Ладно, решено. Тогда, вы двое, расскажите мне все о создании и сути икснета, и хорошо бы увидеть его в действии. Я хочу знать, для каких целей вы его применяете, кто еще им пользуется, как производится подключение, кто создал программу — короче, все!

— На это понадобится время, — заметила Энджи.

— Время у меня найдется, — ответила ей Барбара. Она съела поддельное «орео» и запила его кофе. — Эта статья может стать величайшей публикацией за весь период «войны против террора». Эта статья может опрокинуть американское правительство. Когда тебе в руки попадает такая информация, с ней надо обращаться не спеша и аккуратно.