Младший брат

Глава 19

Вот текст письма, запущенного в семь утра следующего дня, пока мы с Энджи выводили краской из баллончиков «ВАМПМОБ СИВИК-СЕНТЕР —> —>» в пунктах сбора икснетовцев.

Мы с Энджи рассчитывали примерно на сотню желающих сыграть в «ВампМоб» и разослали по двести приглашений каждый. Но когда я, сонный, вскочил по будильнику в четыре утра и первым делом схватил иксбокс, в моем почтовом ящике лежало уже более четырехсот заявок. Более четырехсот!

Я скормил их адреса боту и стал прокрадываться к выходу из дома. На лестнице услышал храп отца в родительской комнате и скрип кровати, когда мама беспокойно ворочалась с боку на бок. Я запер за собой входную дверь.

В четверть пятого на Портеро-Хилл царила прямо-таки деревенская тишина. Откуда-то издалека едва доносился гул моторов с оживленного шоссе, а здесь лишь раз мимо меня проехал случайный автомобиль. Я подошел к банкомату, получил 320 долларов двадцатками, скатал их в рулон, стянул резинкой и спрятал в карман на молнии сбоку чуть выше колена моих вампирских штанов.

Я снова щеголял в короткой накидке, рубашке с кружевным жабо и черных брюках со множеством дополнительно нашитых карманов, чтоб было куда рассовать всякую полезную мелочь. На остроносых ботинках красовались серебряные пряжки в виде человеческих черепов, а взлохмаченные волосы стояли дыбом, будто почерневший одуванчик. Энджи обещала намазать мне лицо белым гримом, обвести глаза черными тенями, а ногти покрасить черным лаком. А почему бы и нет? Выпадет ли еще когда-нибудь такая возможность перевоплотиться в вампира?

Мы встретились на улице перед домом Энджи. На ней были колготки в сетку, кружевное готическое платьице, белый грим на лице, глаза тщательно подведены в стиле японского театра кабуки, пальцы и шея унизаны серебряными побрякушками. Сумка, как обычно, висела на плече ремнем через грудь.

— Ты выглядишь потрясно! — сказали мы друг другу одновременно, оба негромко засмеялись и, будто два привидения, нырнули в предутренний сумрак улиц Сан-Франциско, держа наготове в карманах баллончики с краской.

Я смотрел на Сивик-сентер и пытался представить себе, что здесь будет твориться, когда нагрянут сразу четыреста «вампмоберов». Через десять минут они должны появиться перед входом в городскую администрацию. Большую плазу — площадь, застроенную магазинчиками — уже наводнили прибывшие из пригородов на работу служащие. Они старательно обходили устроившихся прямо на панелях бездомных попрошаек.

Мне никогда не нравился Сивик-сентер, его широченные тротуары и похожие на огромные белые свадебные торты здания судов, музеев, муниципальных подразделений и самого Сити-Холла. В путеводителях по Сан-Франциско эта часть города снята как-то нереально — вылитый Эпкот-сентер с его скупой, футуристической архитектурой, а в действительности она грязная и отталкивающая. На уличных скамейках в любое время суток отсыпаются бомжи. Здесь нет жилых домов, и после шести вечера не встретишь никого, кроме алкашей и наркоманов — с закрытием казенных учреждений торчать тут нормальному человеку нет никакого смысла, особенно когда стемнеет. В общем, это скорее специфическая торговая зона, где днем продают поручительские залоги для временного освобождения всякой швали из-под стражи, а ночью — алкоголь для все той же швали, облюбовавшей себе под ночлег местные скамейки.

Истинное понимание того, что здесь происходит, пришло ко мне после прочтения интервью Джейн Джекобс, специалиста по городскому планированию, обладающей богатым опытом градостроительства. Она первой поняла, почему нельзя кромсать города скоростными автомагистралями, сгонять бедняков в обособленные жилые новостройки и, пользуясь зональным законодательством, жестко указывать, кто, где и что будет строить.

Джекобс считает, что социальные составляющие больших городов — богатые и бедные, белые и цветные, англосаксы и латины, жилье, торговля и даже промышленное производство — органично взаимосвязаны. В городских районах, где такая связь не нарушена, в любое время дня и ночи на улицах находятся самые разные люди и тем самым создают спрос на всевозможные товары и услуги, вытесняют криминогенные элементы, выполняют функцию глаз и ушей местной общины.

Вам наверняка доводилось бывать в таких местах. Вы прогуливались по старинным улочкам какого-нибудь большого города, где полно всяких потрясных магазинчиков, прилично и модно одетых прохожих, фешенебельных ресторанов и кафешек с прикольным интерьером; возможно, вам попался один кинотеатрик, а дома были выкрашены в причудливые цвета. Вероятно, не обошлось и без «Старбакса», зато вы набрели на чудесный фруктовый рыночек или цветочный магазин, которому уже лет триста, и флористка выставляла в витрине аккуратно подрезанные букеты. У таких городских районов нет ничего общего со спланированными застройками вроде пешеходных торговых зон. Они живые, они растут сами по себе.

Их полную противоположность являет собой наш Сивик-сентер. В своем интервью Джекобс рассказала, что ради его постройки снесли прекрасный старинный уголок города — именно такой живой райончик, возникший без планов, указаний и разрешений.

Она также напророчила, что через несколько лет Сивик-сентер станет одним из самых отвратительных районов Сан-Франциско, где жизнь едва теплится безлюдными ночами, обеспечивая убогое существование лишь редким лавчонкам, торгующим выпивкой, да дешевым мотелям. Джекобс говорила об этом без тени мстительного злорадства, скорее с грустью, как об умирающем друге.

Но теперь, в час пик, жизнь в Сивик-сентре била ключом. Помимо станции метро, здесь пересекаются сразу несколько трамвайных линий, поэтому много транзитных пассажиров пересаживаются с одного вида транспорта на другой. К восьми утра тысячи людей спускаются и поднимаются по лестнице подземки, садятся и выходят из такси или салонов автобусов. Человеческий поток протискивается сквозь контрольно-пропускные пункты ДНБ возле административных зданий, огибает места скоплений бесцеремонных попрошаек, распространяет вокруг запах шампуней и дезодорантов, покачивает на ходу чемоданчиками и сумками ноутбуков. В восемь утра Сивик-сентер превращается в центр деловой активности.

А вот и первые вампиры. Десятка два приближается по улице Ван-Несс, еще столько же — по Маркет-стрит. А вон пошли и с другой стороны Маркет-стрит, и еще больше шагает по Ван-Несс, выныривают из-за углов зданий — белые лица, черные тени вокруг глаз, черная одежда, кожаные куртки, тяжелые ботинки на толстой подошве, на руках — сеточные перчатки без пальцев.

Вампиры начали заполнять плазу. Мужчины в деловых костюмах косились на них и тут же отворачивались — извращенцы какие-то, кто знает, что может взбрести им в голову, лучше уж держаться от них подальше. Вампиры бродили по плазе, как капли пролитой нефти, только не растекались, а, наоборот, скапливались в большие, черные группы, спрашивали друг друга, когда и как начнется игра. У многих ребят на головах сидели старомодные черные цилиндры и котелки. Девочки красовались в готических нарядах и туфлях на высоченных платформах.

Я попытался сосчитать — получилось человек двести, но через несколько минут прибавилась еще сотня, потом еще… Итого — четыреста, а вампиры все прибывали и прибывали — ребята привели своих друзей.

Сзади кто-то сжал в пальцах мою ягодицу. Я обернулся и увидел Энджи. Она хохотала с такой силой, что схватилась обеими руками за бедра и согнулась пополам.

— Только посмотри, сколько их собралось, ты только посмотри, сколько их! — сквозь смех с трудом выговаривала Энджи. Толпа на площади удвоилась по сравнению с той, что была всего несколько минут назад. Я уже не мог с точностью определить число икснетовцев, пришедших на мою маленькую тусовку, но, без всяких сомнений, их оказалось не меньше тысячи. О черт!

Полицейские и агенты ДНБ засуетились, начали переговариваться по рациям и сбиваться в кучки. Вдалеке послышался вой сирен.

— Ну все! — Я тряхнул Энджи за плечо, приводя ее в чувство. — Все, все! Пора!

Мы нырнули в толпу и первым же попавшимся навстречу вампирам выкрикнули прямо в лицо:

— Укус-укус-укус-укус-укус!

Моя жертва, прикольная девчонка с разрисованными паутиной кистями рук и потекшим гримом на лице, обалдев от неожиданности, пробормотала: — Вот дерьмо! — и отошла в сторону, как бы признавая, что я ее поимел.

Кровожадный клич «укус-укус-укус-укус-укус!» побежал через толпу, как круги по воде. Кто-то из вампиров нападал, другие пускались наутек, искали убежища. «Напившись крови» первой жертвы, я получил свою минуту и временно ретировался, прячась за спинами «простых смертных». Вокруг уже стоял сплошной гул от возгласов «укус-укус-укус-укус-укус!», смеха и чертыханий.

Теперь уже все икснетовцы поняли, что старт дан, и мгновенно заразились вирусом игры. Собравшиеся в группки вампиры падали, как мухи, потом со смехом и руганью расходились, по пути оповещая наименее сообразительных о начале «кровавого пиршества». Между тем продолжали прибывать все новые участники.

Восемь часов шестнадцать минут. Пора мне попить кровушки очередной жертвы. Я присел на корточки и двинулся гусиным шагом между ногами ничего не подозревающих людей, спешащих к метро. Наткнувшись на меня, они ошалело шарахались в сторону. Я уперся взглядом в чьи-то черные туфли на платформе, со стальными ящерицами на носках, как вдруг, совершенно неожиданно для себя, столкнулся нос к носу с другим вампиром, пацаном лет пятнадцати-шестнадцати — пропитанные гелем волосы прилизаны назад, поверх черной синтетической куртки «Мэрилин Мэнсон» висят ожерелья из искусственных клыков с выгравированными на них замысловатыми символами.

— Укус-укус-укус-… — затараторил вампир, но тут о него запнулся «простой смертный», и они оба повалились на тротуар. Я подскочил к сопернику и прежде, чем тот успел опомниться, протявкал свое «укус-укус-укус-укус-укус!».

Вся площадь была переполнена вампирами, и деловые костюмы не на шутку струхнули. Игра выплеснулась на тротуары, докатилась до улицы Ван-Несс и подступала к Маркет-стрит. Гудели автомобили, а трамваи сердито тренькали звонками. Полицейские сирены завывали громче, но затор на проезжей части образовался уже во всех направлениях.

У меня захватило дух от восторга. Вот это тусовка!

— УКУС-УКУС-УКУС-УКУС-УКУС!

Сотни голосов, непрерывно повторяющих один и тот же возглас, слились в монотонный, яростный гул. Сотни мальчишек и девчонок с самозабвенным неистовством отдавались игре. Я осмелился распрямиться и обнаружил, что стою посреди столпотворения вампиров, простирающегося во все стороны, насколько хватал глаз.

— УКУС-УКУС-УКУС-УКУС-УКУС!

Тусовка получилась почище концерта в парке Долорес. Там отрывались под звуки рока и выкрики лозунгов, а здесь… Здесь просто отрывались! Мы будто высыпали на школьную игровую площадку на большой перемене в нежаркий полдень и затеяли одно из эпохальных костюмированных сражений. Сотни подростков гонялись друг за другом сломя голову, а присутствие незнакомых взрослых и автомобильные пробки только добавляли веселья, еще больше смешили.

Вот именно, нам было смешно! Все просто покатывались со смеху.

Однако копы явно не собирались веселиться вместе с нами. Они подтягивали подкрепление. Я слышал, как стрекочут подлетающие вертолеты. Неотвратимо приближалась развязка. Наступило время завершающего этапа игры.

Я бросился к ближайшему вампиру.

— Конец игры: когда полиция прикажет разойтись, притворись, будто тебя отравили газом. Передай следующему. Повтори, что я сказал!

Вампир оказался низкорослой, тщедушной девчонкой, поначалу вообще показавшейся мне малолеткой, но по улыбке и выражению лица я понял, что ей лет семнадцать-восемнадцать.

— Ух ты, прикольно! — восхитилась она.

— Повтори, что я сказал!

— Конец игры: когда полиция прикажет разойтись, притворись, будто тебя отравили газом. Передай следующему. Повтори, что я сказала!

— Все правильно, — подтвердил я. — Передай следующему!

Девчонка растворилась в толпе. Я приблизился к другому вампиру, повторил заготовленную фразу, и тот отправился выполнять поручение.

Я знал, что где-то в толпе Энджи занималась тем же. Конечно, мы могли запросто нарваться на дээнбистских агентов, проникших в ряды честных икснетовцев, но какая им польза от того, что они узнают о нашем плане? Копам так или иначе придется приказать нам разойтись, у них нет выбора. Стопроцентная гарантия!

Надо найти Энджи. Мы договорились встретиться у статуи Основателей на плазе, но добраться туда будет нелегко. Передвигаться по толпе больше не было никакой возможности, она несла, как морской прилив. Мне невольно вспомнился день взрыва, когда людской поток так же безудержно влек меня под землю, на станцию метро. Я уже начал протискиваться сквозь плотно стоящие тела, когда с вертолета раздался голос, усиленный громкоговорителями:

— ГОВОРИТ ДЕПАРТАМЕНТ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ПРИКАЗЫВАЕМ ВАМ НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙТИСЬ!

Сотни вампиров вокруг меня повалились на землю, судорожно хватаясь за горло, закрывая руками глаза, кашляя и задыхаясь. Имитировать отравление газом совсем не трудно. У нас было достаточно времени изучить симптомы по телерепортажам из парка Мишн-Долорес, когда зрители концерта корчились в тумане перечного спрея.

— НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ!

Я упал на землю, подмяв под себя свой ранец, чтоб не потерять, вытянул засунутую под ремень красную бейсболку и нахлобучил ее на голову. После этого тоже схватился за горло и принялся жутко хрипеть и давиться, будто меня выворачивает наружу.

В стоячем положении остались только «простые смертные» — обычные служащие, пытающиеся добраться до работы. Изображая адские муки, я не забывал внимательно наблюдать за ними.

— ГОВОРИТ ДЕПАРТАМЕНТ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ПРИКАЗЫВАЕМ ВАМ НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙТИСЬ! НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! — Глас божий отдавался у меня в зубах, в тазу, в позвоночнике. От него кишки заворачивались.

Служащие сдрейфили и беспорядочно метались по площади, усеянной корчившимися в агонии телами, но вертолет, казалось, все равно висел прямо над головой, сколько от него ни убегай. Копы двинулись по направлению к толпе, на ходу надевая шлемы. Некоторые держали перед собой щиты. Другие были в противогазах. Мне и впрямь стало труднее дышать.

Служащие побежали. Меня и самого подмывало вскочить на ноги и броситься наутек. На моих глазах какой-то клерк, пробираясь в сторону Мишн, сорвал с себя пятисотдолларовый пиджак, скомкал и прижал к лицу, но запнулся о лежащего вампира и тоже растянулся во весь рост. Его ругательства слились со стонами «отравленных» икснетовцев.

Произошло непредвиденное. Мы хотели просто произвести тягостное впечатление на окружающих, ну, самое большее, привести их в замешательство, однако они приняли нашу инсценировку за чистую монету и запаниковали.

Началось что-то невообразимое — воздух наполнился душераздирающими воплями, такими знакомыми мне после той ночи в парке. Так кричат только насмерть перепуганные люди, готовые бежать напролом ради своего спасения. Толпа на площади заметалась еще бестолковее, служащие сталкивались и опрокидывали друг друга.

И тут заревели сирены воздушной тревоги.

Я не слышал их со дня, когда взорвали мост, но мне уже никогда не забыть этого звука. Он пронзил меня насквозь до самой мошонки и спустился в пятки, отчего ноги стали ватными. Меня обуял такой ужас, что я вскочил с неодолимым желанием бежать отсюда без оглядки. В голове моей с надетой на нее красной бейсболкой вертелась только одна мысль — добраться до статуи Основателей и встретиться с Энджи.

Теперь уже все повскакивали на ноги и носились туда-сюда как угорелые. Я целенаправленно бежал к статуе, расталкивая встречных, держась за свои ранец и красную бейсболку. Меня искала Маша, а я душой и телом стремился к Энджи.

Я толкался и чертыхался. Отпихнул кого-то локтем. Какой-то парень своим тяжеленным ботинком обрушился мне на ступню, так что в ней даже хрустнуло; я с силой оттолкнул его, и он грохнулся на землю; попытался встать, но опять повалился под ногами бегущих. Что с ним было дальше, я не видел, устремившись вперед, толкая и отпихивая всех, кто попадался мне на пути.

Я вытянул руку, убирая в сторону очередную помеху, и тут чьи-то сильные пальцы вцепились в запястье и локоть и резко заломили мне ее за спину, чуть не вывихнув плечевой сустав. Я согнулся пополам, завопив от боли, но меня почти не было слышно в реве толпы, вое сирен и грохоте лопастей вертолетных винтов.

Те же сильные руки распрямили меня, как марионетку. Я не мог не то что вырваться из железного захвата, но даже просто пошевелиться, и двигался только по приказанию этих рук, позабыв о толпе, вертолетах и Энджи. С большим трудом вывернув голову, я покосился на своего противника.

Это была девчонка с острым крысиным лицом, наполовину спрятанным под огромными темными очками, над которыми вздымалась всклокоченная ярко-розовая шевелюра.

— Ты! — вырвалось у меня. Я вспомнил ее. Это она сфотографировала меня и пригрозила настучать на школьный блог прогульщиков, а через пять минут после этого завыли сирены. Та самая, коварная и безжалостная. Она и ее подруги первыми сбежали с места нашей встречи в Тендерлойне, но, похоже, как и мы, попали в лапы ДНБ. Только я повел себя не так, как хотелось дээнбистам, и стал их врагом.

А она — Маша — союзником.

— Привет, M1k3y, — чуть ли не интимно прошептала Маша мне на ухо, так что у меня по спине пробежал холодок. Она ослабила хватку, и я рывком высвободил свою руку.

— Это ты, — тупо повторил я. — Вот черт!

— Да, я, — невозмутимо подтвердила Маша. — Минуты через две начнется газовая атака. Линяем отсюда!

— Меня ждут! Моя девушка, она у статуи Освободителей.

Маша бросила взгляд поверх толпы.

— Бесполезно. Не успеем. Говорю же, через две минуты здесь все зальют газом.

Я встал как вкопанный.

— Без Энджи не пойду!

— Да ради бога, — пожала плечами Маша и опять наклонилась к моему уху: — Желаешь отсосать — пожалуйста!

И начала протискиваться сквозь толпу в северном направлении, к центру города. Я продолжил свой путь к статуе Освободителей, но секундой позже снова вскрикнул от боли в руке, скрученной в чудовищном захвате. Маша развернула меня и стала толкать перед собой.

— Ты слишком много знаешь, дебил! — яростно приговаривала она сквозь зубы. — Ты видел меня в лицо. Со мной пойдешь!

Я упирался как мог, кричал, выворачивался так, что, казалось, вот-вот выскочит сустав, но боль пересиливала, и Маше удавалось вести меня вперед. С каждым шагом мне было все труднее ступать на ушибленную ногу, и вместе с болью в руке я испытывал такие муки, что совсем потерял волю к сопротивлению.

Используя меня как таран, Маша довольно быстро пробиралась через толпу. К реву вертолетных двигателей добавился какой-то новый звук. Маша отпустила мою руку и сильно подтолкнула в спину.

— Беги! — выкрикнула она. — Начинается!

Толпа тоже зазвучала по-иному. Тональность криков резко подпрыгнула и начала срываться на кашель и хрипы. Я уже слышал это паническое многоголосие. Тогда, в парке. Газ струями опускался на площадь. Я задержал дыхание и побежал.

Мы выбрались из гущи толпы. Я как мог быстро захромал по тротуару среди поредевших прохожих, тряся затекшей рукой. Впереди стояла группа дээнбистов в шлемах, противогазах и со щитами в руках. При нашем приближении они выдвинулись, загораживая нам дорогу, но стоило Маше показать им свой значок, тут же ретировались, будто услышали голос Оби-Ван Кеноби: «Это не те дроиды, которые вам нужны».

— Слушай, ты, сучка! — прорычал я, ковыляя рядом с Машей по Маркет-стрит. — Мы должны вернуться за Энджи!

Она упрямо поджала губы и отрицательно помотала головой.

— Сочувствую тебе, приятель. Я со своим бойфрендом не встречалась уже несколько месяцев. Он, наверное, думает, что меня нет в живых. На войне как на войне. Если мы вернемся за Энджи, нам конец. Если будем действовать целенаправленно, есть надежда спастись. Пока есть надежда у нас, она есть и у твоей подружки. Из тех ребят, что на площади, не всех отправят в «Гуантанамо». Пару сотен, может, заберут, чтоб допросить, а остальных отпустят домой.

Мы продолжали шагать по Маркет-стрит мимо стрип-клубов и расположившихся неподалеку наркоманов и вонючих бомжей. Девица затащила меня в нишу входной двери закрытого стрип-клуба, сняла с себя куртку, вывернула ее наизнанку и снова надела. Подкладка была в неяркую полоску, и сидела куртка совершенно иначе. Маша извлекла из кармана шерстяную шапочку и натянула поверх своей броской шевелюры; островерхая макушка озорно покосилась на сторону. Потом с помощью влажных салфеток для снятия макияжа Маша стерла косметику с лица и лак с ногтей. Через минуту ее внешность совершенно преобразилась.

— Смена гардероба, — подытожила она. — Теперь твоя очередь. Снимай к чертям ботинки, куртку и кепку! — В этом был резон. Копы не обойдут вниманием никого, кто сколько-нибудь похож на вампмобера. Бейсболку я просто выбросил — не нравятся они мне! Куртку запихнул в ранец, предварительно достав из него футболку с длинными рукавами и портретом Розы Люксембург, которую и надел поверх своей черной футболки. Потом Маша вытерла с меня грим и лак с ногтей, довершив мое перевоплощение.

— Отключи телефон, — велела она мне. — У тебя есть при себе что-нибудь с арфидами?

У меня было с собой школьное удостоверение, банковская карточка и фастпасс. Все это я сложил в протянутую мне Машей серебристую сумочку, в которой узнал «мошонку Фарадея», непроницаемую для радиоволн. И только когда она убрала сумочку в карман куртки, сообразил, что отдал ей все свои документы. Если Маша продолжает работать на ДНБ…

До меня начала доходить вся значимость случившегося на площади. Как мне сейчас не хватало Энджи! Во-первых, нас стало бы двое против одной, а кроме того, она подсказала бы мне то, чего я, возможно, не заметил. Например, если Маша чего-то недоговаривает.

— Вот тебе гравий, насыпь в кроссовки, прежде чем наденешь…

— Не надо. Я ступню потянул. Ни одна система идентификации по походке меня теперь не узнает.

Маша кивнула мне, как профессионал профессионалу, и закинула за спину рюкзак. Я сделал то же со своим ранцем, и мы пустились в дорогу. Переодевание заняло меньше минуты. Из подворотни вышли два совершенно иных человека.

Маша посмотрела на свои наручные часы и озабоченно покачала головой.

— Пошли скорей, — сказала она. — Нам надо успеть на рандеву. И не вздумай сбежать! Выбор у тебя небогатый — либо со мной, либо в тюрьму. В ДНБ теперь несколько дней будут регистрировать по видеозаписи участников сборища, пока всех до единого не занесут в базу данных. Наше отсутствие не пройдет незамеченным. Считай, что нас обоих уже объявили в розыск.

На следующем перекрестке Маша свернула с Маркет-стрит в сторону Тендерлойна. Местность для меня знакомая. Именно здесь я со своей командой разыскивал источник Wi-Fi излучения в старое доброе время «Харадзюку-Фан-Мэднес».

— Куда мы? — спросил я Машу.

— Куда надо, — огрызнулась она. — Заткнись и не мешай думать!

Мы шагали очень быстро, и скоро по всему моему телу пот струился ручьями, со лба налицо, по груди и спине, просачивался между ягодицами и ниже, так что даже ноги стали мокрыми. Ступня разболелась по-черному, и мне казалось, что долго я не протяну и, наверное, в последний раз в жизни вижу улицы родного Сан-Франциско.

Как нарочно, мы все время поднимались в гору. Постепенно захудалость Тендерлойна сменялась великолепием Ноб-Хилла. Дыхание вырывалось из моей груди с мучительным хрипом. Маша вела меня по закоулкам; мы появлялись на больших улицах только для того, чтобы снова нырнуть в какой-то незаметный переход.

Свернув в один из таких переулков под названием Сабин-плейс, мы услышали позади себя чей-то голос:

— Стоять! Не двигаться! — В нем звучало нескрываемое злорадство. Мы с Машей разом остановились, будто в стену уперлись, и обернулись.

В начале переулка маячил Чарльз в наскоро подобранном наряде вампмобера: черные футболка и джинсы, белый грим на лице.

— Привет, Маркус, — сказал он. — Куда намылился? — Его рот расползся в широкой гаденькой ухмылке. — А это что за деваха с тобой?

— Чего тебе, Чарльз?

— А вот чего. Я засек, как ты раздавал в школе дивиди, и с тех пор следил за тобой в икснете. Когда ты дал сигнал о проведении вампмоба, я решил потусоваться поблизости, посмотреть, чем ты будешь заниматься. И знаешь, что я видел?

Я молчал. Чарльз держал в руке мобильник, направленный на нас объективом видеокамеры. Он записывал. Может, уже набрал девять-один-один. Маша рядом со мной будто окаменела.

— Я видел, что ты руководил беспорядками. И я снял все на видео. А сейчас я позвоню в полицию, и мы дождемся ее прямо здесь. Тебя упекут на долгий-долгий срок туда, где нехорошие дяди будут долго-долго трахать тебя в жопу!

Маша выступила вперед.

— Стой где стоишь, цыпа! — предостерег ее Чарльз. — Я видел, как ты помогла ему выбраться. Я видел все…

Маша быстро шагнула и выхватила мобильник из руки Чарльза. Другой рукой она моментально достала из-за спины бумажник со значком и раскрыла у него перед носом.

— ДНБ, говнюк! Я выполняла спецзадание, пасла этого лоха, чтобы выйти на его заказчиков, а ты, придурок, сорвал всю операцию. Знаешь, как это называется? «Создание препятствий выполнению служебных обязанностей по обеспечению национальной безопасности». Уголовно наказуемое преступление. Обещаю, что ты еще не раз услышишь эту формулировку.

Чарльз попятился, испуганно подняв перед собой руки. Даже сквозь белый грим было видно, как он побледнел.

— Что? Нет! То есть… я не знал! Я только хотел помочь!

— Расскажешь это на суде. А мы как-нибудь обойдемся без дилетантской помощи сопляков из числа доморощенных сыщиков!

Чарльз стал пятиться быстрее, но Маша оказалась проворнее, железной хваткой вцепилась ему в запястье и вывернула руку тем же дзюдоистским приемом, каким заломала и меня в Сивик-сентре. Своей свободной рукой она извлекла из кармана пластиковую ленту, используемую вместо наручников, и в мгновение ока обмотала ею запястья Чарльза.

После этого я развернулся и бросился бежать что было мочи.

Со своей больной ногой и тяжелым ранцем я успел доковылять только до противоположного конца переулка, когда Маша догнала меня, набросилась сзади и повалила на землю. Я с размаху грохнулся мордой об асфальт и ободрал полщеки.

— Идиот ты чертов! — выругалась Маша. — Ты уже вообще ничего не соображаешь?

Сердце колотилось у меня в груди, как птичка в клетке. Маша еще минуту посидела на моей спине, потом медленно слезла.

— Хочешь, чтоб я и тебя связала?

Я с трудом поднялся на ноги. На мне живого места не осталось. Хотелось сдохнуть тут же, на месте.

— Шагай, — сказала Маша. — Это уже недалеко.

«Это» стояло на одной из укромных боковых улочек Ноб-Хилла — восьмиосная фура, очень похожая на ощетиненные антеннами дээнбистские грузовики, не исчезающие с перекрестков Сан-Франциско.

На борту этого фургона, однако, была надпись: «Три спеца — доставка до крыльца». Все трое специалистов были тут же — сновали между своим транспортным средством и высоким многоквартирным домом с зеленой полотняной маркизой над входом. Они таскали мебель и коробки с надписями, аккуратно поднимали в кузов и укладывали в штабель.

Маша и я обошли по периметру весь квартал, но ей, очевидно, что-то не понравилось, и мы сделали еще один круг. Только убедившись, что опасности нет, Маша кивнула мужику, сторожившему фуру, — пожилому негру, подпоясанному широченным, как у штангиста, ремнем и в рабочих рукавицах. Вблизи у него оказалось доброе лицо, и он улыбнулся, когда мы с Машей быстро и уверенно прошли мимо к трехступенчатой лесенке и поднялись по ней в кузов фуры.

— Под большим столом, — обронил нам негр. — Мы там оставили свободное место.

Вся передняя половина кузова уже была занята штабелями мебели, но оставался узкий проход вокруг огромного стола, накрытого толстым стеганым одеялом, с ножками, обернутыми пузыристой упаковочной пленкой.

Маша затолкала меня под стол и залезла следом. Пыльный воздух застоялся, мне захотелось чихнуть, и я еле сдержался. Мы забились в тесное пространство между коробками, плотно прижавшись друг к другу. Места для Энджи здесь явно не было.

— Сучка, — бросил я Маше в лицо.

— Заткнись, неблагодарный! Ты должен мне ботинки лизать. Если бы не я, тебя бы захомутали через неделю, самое большее — через две, и отвезли бы не в «Гуантанамо», а куда подальше, в Сирию, например. Кажется, именно туда ссылают тех, кому надлежит исчезнуть без следа.

Я опустил голову на подтянутые к груди колени и принялся глубоко дышать.

— И вообще, какой бес тебя попутал объявлять войну ДНБ?

И я рассказал ей. Все. Про наш арест, про Даррела. Маша похлопала себя по карманам и нащупала мобильник, но это оказался телефон Чарльза.

— Ошибочка вышла. — Она достала другой, включила, и наше маленькое убежище озарилось фантастическим сиянием. Повозившись немного, Маша показала мне дисплей.

На нем был снимок, сделанный ею в тот день накануне взрыва бомб, где я стоял вместе с Джолу, Ван и… Даррелом.

В своей руке я держал документальное подтверждение тому, что Даррел не погиб во время взрыва, а был жив, здоров и находился вместе с нами за несколько минут до того, как нас схватили дээнбисты!

— Мне нужна копия этого снимка, — сказал я Маше. — Очень нужна.

— Скопируешь, когда доберемся до Лос-Анджелеса, — ответила она, выхватив у меня мобильник. — И когда я растолкую тебе, как себя вести, чтобы не подставить нас обоих и уберечь наши задницы от Сирии. А то вдруг клюнет жареный петух попытаться спасти этого парня. А это не надо ни мне, ни ему. Он сейчас в большей безопасности там, где находится. Пока, во всяком случае.

У меня мелькнула мысль силой отобрать мобильник у Маши, но я тут же забыл о ней. Если уж эта девчонка разобралась с таким амбалом, как Чарльз… У нее, наверное, черный пояс или типа того.

Мы сидели в темноте и слушали, как «три спеца» с натужным кряхтеньем грузили в фуру коробку за коробкой, обвязывали штабеля. Потом Маша захрапела. Железные нервы! Я чувствовал, что тоже не прочь бы вздремнуть, но не получалось.

Через узкий коридор, ведущий к свежему воздуху и больше похожий на непролазную щель, все еще пробивался дневной свет. Я смотрел на него из темноты под столом и вспоминал Энджи.

Мою Энджи. Ее волосы, скользящие по плечам, когда она качает головой и смеется над моей выходкой. Ее лицо, мельком увиденное мной в Сивик-сентре в последний раз, пока я падал, притворяясь отравленным газом. Тут мои мысли перескочили на то, как вампмоберы корчились на асфальте, а затем вспомнилась похожая агония в парке и наступающие дээнбисты с дубинками. Я подумал о тех, кто якобы пропал без вести.

О Дарреле. Его, с зашитой ножевой раной в боку, продолжают таскать на бесконечные, бессмысленные допросы, выпытывая сведения о неизвестных ему террористах.

Отец Даррела. Небритый, раздавленный горем и выпивкой. Посвежевший, в военной форме — «для газеты». Плачущий, как ребенок.

Мой папа и произошедшие в нем перемены после исчезновения сына. Он, как и отец Даррела, по-своему сломался. И его лицо, когда я рассказал об Острове Сокровищ.

Вот тогда я твердо понял, что мне бежать нельзя.

Я совершенно отчетливо осознал, что должен остаться и бороться до конца.

Маша дышала равномерно и глубоко, но когда я с величайшей осторожностью, медленно-медленно засунул руку ей в карман за телефоном, всхрапнула и зашевелилась. Я окаменел и затаил дыхание на целых две минуты, пересчитывая гиппопотамов.

Постепенно сонное сопение восстановилось. Я миллиметр за миллиметром вытягивал мобильник из кармана, так что у меня от напряжения начали подрагивать пальцы и заныло онемевшее плечо.

Наконец маленький предмет в форме шоколадного батончика очутился у меня в руке.

Я уж хотел было начать пробираться к свету, но тут вдруг вспомнил, как Чарльз издевался над нами, угрожал и все время тыкал в нашу сторону своим телефоном — именно в форме шоколадного батончика, только серебристого цвета, обклеенным десятком этикеток с фирменными логотипами спонсоров, субсидировавших через производителя покупку трубы. Перед каждым звонком с такого телефона приходится выслушивать рекламную запись.

У меня не получилось разглядеть мобильник в полумраке фуры, но я нащупал по бокам какие-то наклейки. Те самые, спонсорские? Ну конечно! Я вытащил из Машиного кармана телефон Чарльза\

Медленно-медленно я повернулся обратно к Маше и медленно-медленно-медленно опять просунул руку ей в карман. Ее телефон был заметно больше по размеру и тяжелее — наверное, в нем камера получше и кто знает какие еще навороты.

Второй раз проделать ту же операцию оказалось немного проще. Опять миллиметр за миллиметром извлекал я мобильник из кармана, замерев раза два, когда Маша беспокойно зашевелилась во сне.

Наконец, с зажатым в кулаке телефоном я начал выползать из-под стола. В то же мгновение молниеносным движением руки Маша схватила меня за кисть, и ее пальцы больно впились в чувствительные костяшки моего запястья.

Я испуганно охнул, обернулся и увидел ее широко раскрытые, злые глаза.

— Ну и козел же ты, — произнесла она ровным голосом, свободной рукой забрала у меня телефон и большим пальцем нажала несколько кнопок. — Как ты собирался его разблокировать?

Я сглотнул и прикусил губу, сдерживая невольный стон от боли в сдавленной руке.

Маша продолжала сосредоточенно нажимать кнопки мобильника.

— Ты вот с этим хотел смыться? — Она показала мне дисплей со снимком, где я стою вместе с Даррелом, Джолу и Ванессой. — С этой фоткой?

Я молчал. Похоже, своей железной хваткой Маша способна раздробить мне кости.

— Чтоб у тебя больше не было соблазна, я просто-напросто ее сотру. — Она опять стала тыкать в кнопки большим пальцем. Когда программа спросила, действительно ли надо удалить снимок, Маша замешкалась, будто на мгновение позабыв нужную кнопку.

Настал мой черед действовать быстро и решительно. Стиснув в свободном кулаке телефон Чарльза, я размахнулся, больно ударившись костяшками пальцев о столешницу над головой, и со всей силы хрястнул им по сомкнутой на моем запястье руке Маши. Удар получился такой мощный, что телефон развалился, а Маша вскрикнула и сразу ослабила хватку. Не теряя времени, я вырвал из другой ее руки теперь уже разблокированный телефон — прямо из-под большого пальца, готового нажать нужную кнопку и подтвердить команду удаления. Ладонь Маши судорожно сжалась, но ухватила только пустоту.

Я выбрался из-под стола и так же, на четвереньках, зарысил по узкому проходу в сторону выхода. Маша хватала меня сзади за лодыжки, но я кое-как отбрыкивался. Пару раз мне пришлось отпихнуть с дороги штабеля мебели, нависающие по бокам, словно стены в гробнице фараона, несколько упаковок рухнули позади меня, и Маша опять болезненно охнула.

Подъемная задняя дверь фуры оставалась приоткрытой снизу, и я, не раздумывая, нырнул в эту щель. Лесенку уже убрали; я беспрепятственно выскользнул наружу и грохнулся макушкой об асфальт, так что в голове зазвенело. Ухватившись за бампер, я торопливо поднялся на ноги, повис на рукоятке двери и захлопнул ее. Изнутри раздался Машин вопль — очевидно, ей прищемило пальцы. Меня чуть не вырвало, но я сдержался.

Я быстро защелкнул висящий на двери замок.