Млечный Путь № 2 2020

Жаклин де Гё
Взгляд с экрана

Мафтуна входит в комнату.

Старуха сидит в кресле у окна, повернув голову к льющемуся снаружи утреннему свету, и улыбается так, словно может видеть и встающее над городом солнце, и скачущих на балконных перилах воробьев, и двор, обсаженный разросшимися, по-летнему густыми тополями...

Но Мафтуна знает, что на самом деле она не видит ничего.

Старуха слепа.

- Это ты, девочка?

- Я, - равнодушно отвечает Мафтуна.

Раньше ее бесило, что старуха не зовет ее по имени. Теперь уже не бесит. Мафтуна ведь тоже никак к ней не обращается. Так чего же обижаться?

- Доброе утро, - так же равнодушно, в тон приветствует старуха. - Приготовь, пожалуйста, чай. И дай мне расческу и заколки.

Мафтуна идет в смежную с гостиной спальню, пропахшую запахом лекарств, несвежего белья и комнатных цветов. Морщится от вида измятой не застеленной постели, все еще хранящей отпечаток старухиного тела. Достает из кармана новенький, только вчера купленный смартфон, нацеливает на висящее над кроватью аляповатое плюшевое панно: одалиска в прозрачных шароварах развлекает танцем вельможу в чалме. Быстро делает несколько снимков и тут же их отсылает - пусть мать и сестра увидят то же, что видит Мафтуна, пусть полюбуются вместе с ней чужой красивой вещью...

- Девочка, ты поставила чайник?

Мафтуна, по-прежнему держа смартфон наизготовку, идет к покрытому ветхой рукодельной салфеткой комоду, открывает стоящую на нем шкатулку, роется в ней, фотографирует бусы, серьги, брошки...

- Нет еще. Вы же заколки свои просили.

Убирает украшения на место, возвращается в комнату.

- Вот они. Помочь причесаться?

- Нет. Положи здесь, - старуха похлопывает по стоящему у кресла журнальному столику. - И сделай же, наконец, чаю. Я пить хочу.

Мафтуна корчит недовольную гримасу, фотографирует старуху, и, не отрывая взгляда от замерцавшего ответным сообщением экрана, уходит на кухню.

***

Свет. Яркий, ослепительный, всепоглощающий и всепроникающий. Со всех сторон, везде и всюду. И больше ничего. Ни теней, ни направлений, ни расстояний, ни времени. Только свет. Первое время ей казалось, что у него есть источник, - возможно, излучает само место, где она очутилась? - а раз так, то за границами этого невыносимого сияния должен быть иной мир и надо только дождаться, когда откроется выход. Но ожидание тоже нельзя было измерить никакими привычными мерками, оно не тянулось от события к событию, от вопроса к ответу, от причины к следствию - нет, все это крутилось в одном водовороте, витки которого были бесконечно далеки и бесконечно близки друг к другу. И в этой круговерти вневременных озарений невозможно было определить, как и когда она осознала, что нет никакого места и никаких границ, что свет не исходит из какого-то невидимого внешнего источника.

Она сама и была этим светом.

***

Старуха медленно потягивает долгожданный чай, наслаждаясь пряным, с тонкой лимонной кислинкой, вкусом. Молодец девочка, знает и какой сорт в магазине выбрать, и как заварить, и как лимон подать - не в чашке, а отдельно, на блюдечке. А вот она в ее годы ничего этого не знала, и Лидия Львовна очень удивлялась сначала ее незнанию, и тонкие, ровненько выщипанные брови ее взлетали от удивления чуть ли не до середины лба и выгибались аккуратными полукружьями: "О боже мой, Настя, где вы росли?" А она росла в детдоме, и там чай заваривали в ведрах, - кипятили их на плите и сыпали заварку прямо в кипяток, а потом разливали эту бурду по кружкам, и всегда приходилось ждать, пока рой здоровенных разваренных чаинок осядет на дно, и только после этого пить. А у Лидии Львовны было целых три ситечка, и несколько чайных сервизов, а еще два кофейных, и щипчики для сахара, и золоченые ложечки для варенья, и масса всяких других, прекрасных и изящных вещиц. И, конечно, первое время Настя позорно путалась во всем этом богатстве, не понимала ни предназначения незнакомых предметов, ни смысла заведенных в доме порядков, и все время боялась, что однажды Лидия Львовна устанет наконец задирать брови вверх, а сведет их вместо этого сердито к переносице и скажет: "Боже мой, Настя, как вы мне надоели!" И тогда придется возвращаться в общежитие, и снова будет то же, что и в ее первый год в училище, - четыре человека в тесной комнате, чужие чулки на тумбочке, чужая чернильная клякса на единственной приличной юбке, чужие хиханьки и болтовня над ухом как раз когда надо готовиться к экзамену, а по ночам свет чужой настольной лампы бьет прямо в глаза и мешает спать...

Но Лидии Львовне, кажется, даже в голову не приходило, что Настю не обязательно терпеть, а можно просто взять и выгнать. И Настя потихоньку освоилась, выучила, что где лежит и для чего оно нужно, перестала ошибаться, выполняя поручения, и уже не опасалась, что ее вот-вот выставят из тихой угловой комнатки с высоким старинным трюмо и тюлевыми шторами на окнах. Даже вечера с гостями, которые раньше наводили такой ужас и казались хуже любого экзамена, теперь стали ей нравиться. К Лидии Львовне приходили в основном мужчины, и все они были такие наглаженные, чисто выбритые, пахнущие дорогими одеколонами, и разговаривали так уверенно, что сразу было видно - начальство! Но с Настей они обращались дружелюбно и вежливо, хоть иногда и поддразнивали, а некоторые даже смотрели на нее с явным мужским интересом, и это было ей приятно, хоть и смущало каждый раз до краски на щеках. А самые постоянные гости - хозяйка называла их "друзья дома" - часто приносили небольшие подарки, вроде духов или билетов в кино, и это тоже было хорошо. Особенно кино, потому что как раз в это время Настя влюбилась в одного быстро набиравшего популярность молодого актера - нет, не влюбилась даже, а втрескалась по уши, - и старалась не пропускать ни одного фильма с его участием. Было бы время, ходила бы на них бесконечно, на все сеансы подряд, ездила бы ради лишней встречи с ним в кинотеатры на окраинах города, где крутили то, что уже давно прошло в центре...

Старуха аккуратно ставит на стоящий рядом с креслом столик пустую чашку. Почему, думает она, чей-то взгляд, улыбка, голос вдруг нравятся так, что хочется видеть и слышать их снова и снова? И почему судьба наделяет редких счастливчиков способностью нравиться всем, а другим при этом отказывает даже в крохах обаяния? Хотя нельзя сказать, что гости Лидии Львовны или однокурсники в техникуме были Насте неприятны - нет, люди как люди, многие симпатичные, а некоторые и вообще очень даже ничего. Но ни от одного из них сердце не замирало так, как от иллюзорного парня на широком экране, ни один не завораживал так, как он. Может, все дело именно в том, что он был иллюзией? Иллюзию так легко любить, у нее нет недостатков, ей можно приписать что угодно - ум, доброту, храбрость, благородство, даже ответное чувство. И мечтать по вечерам в маленькой угловой комнатке, прeдставляя себя рядом с ним там, в его заэкранном мире, в просторных черно-белых кадрах.

Старуха вспоминает другой, тоже завораживающий, но услышанный гораздо позже, совсем в другую эпоху, голос, поразивший ее истинностью ритмично пропетых слов - "и фантазии входят в лоно ее сильней, чем все те, кто познает ее..."

"Это правда, - в который раз думает она. - Это правда".

***

Мафтуна идет по широкому проспекту мимо соборов и скверов, статуй и дворцов. День отработан. Купи, принеси, убери, приготовь, подай. Завтра снова будет все то же самое. Но сейчас не надо думать про завтра. Сейчас надо гулять, ходить по магазинам, делать селфи возле памятников.

Мафтуна улыбается.

Хорошо, когда можно пойти куда угодно и вернуться когда угодно, ни перед кем не отчитываясь. Купить на свои деньги то, что хочется. Самой решать, как жить, с кем дружить.

Конечно, она скучает по маме и сестре. Никогда раньше не уезжала так далеко и надолго от них, от семьи, от родного дома.

Но назад ее не тянет.

Дома не было свободы.

А здесь есть.

И Мафтуне ее свобода очень, очень нравится. У нее вкус мороженого Haagen Dazs и выпитого в нарядной кафешке эспрессо, она пахнет разогретым асфальтoм и прилетевшим с залива сырым ветром, звенит бокалами вина в баре на той стороне реки, гремит музыкой в ночных клубах, переливается витринной подсветкой.

А дома что? Постоянный контроль отца и старшего брата, зоркие глаза соседок, ежедневные вопросы от всех, и близких и неблизких, "когда, наконец, замуж выйдешь?"

Нет уж.

Такая жизнь не для нее.

Хорошо, что уехала.

Пусть днем ей и трудно, зато каждый вечер - праздник.

Светофор зажигает зеленого человечка. Мафтуна переходит на другую сторону проспекта. Вдоль ограды строгой лютеранской кирхи расставлены мольберты и стенды с картинами. Одни художники работают, другие убалтывают возможных покупателей или общаются с коллегами.

Вика работает. Кисть в ее руке то кружит по палитре, вымешивая нужный оттенок, то вылизывает холст пропитанным краской язычком. Кисть тонкая, нервная, хищная. А Вика - широкоплечая, рыжая, невозмутимая.

- Привет! - говорит Мафтуна.

- О, ты уже здесь. Привет. Подожди, я недолго. Сейчас заказчика дождемся - и домой. Пиво будешь?

Мафтуна пристраивается рядом, пьет пиво, просматривает нащелканные за день снимки.

- Вик, а почему вы, художники, так любите голых рисовать?

Вика отвлекается от холста, взглядывает на повернутый к ней экран смартфона - и вдруг лицо ее меняется, становится сосредоточенным:

- Ну-ка дай-ка сюда.

Она рассматривает размашисто и выпукло набросанные черной тушью рисунки, выдыхает уважительно:

- Вау... круто. Мне так в жизни не суметь. Прям мужская версия "Махи обнаженной". Вот где люди берут таких натурщиков? Супер-мальчик и суперски сделано.

- Что сделано? - из-под локтя Вики просовывается мосластая рука, выхватывает смартфон. Ломкий, как у подростка, голос произносит:

- Эээээ? Что за пупс? Кинематографичный какой.

Вика разворачивается, забирает телефон.

- Не твое - не хапай, - внушительно говорит она незнакомому щуплому коротышке.

Мафтуна исподтишка разглядывает его. Странный человек. Голос и фигура как у мальчишки, одежда тоже молодежная, модная, а голова как с чужих плеч приставлена. Старая, некрасивая. Лицо такое помятое, что даже не поймешь, сколько этому недомерку лет. Пятьдесят? Сорок? Семьдесят?

Викa все еще внимательно изучает картинки на экране.

- Интересно, чьи это работы... Мафочка, откуда это у тебя?

- В одном доме видела, - уклончиво отвечает Мафтуна, допивая пиво.

Коротышка смотрит на нее так, как будто только что заметил. Неприятный взгляд, оценивающий. Потом поворачивается к Вике:

- Где мой заказ?

Вика кивает на мольберт с натюрмортом. Коротышка картинно морщит нос и начинает придираться к мелочам и сбивать цену - совсем как покупатели на базаре в родном городке Мафтуны. По базарным правилам продавец должен включиться в игру, возражать, спорить, расхваливать свой товар, высмеивать критика. Но Вика, похоже, этих правил не знает. На все придирки она спокойно отвечает одной-единственной фразой:

- Не нравится - не бери.

Коротышка вскоре выдыхается, сердито расплачивается, забирает картину и уходит.

- Что за придурок? - спрашивает Мафтуна.

- Щука? Человек-дерьмо, - Вика неторопливо укладывает в этюдник краски и кисти. - Есть в природе такая разновидность. Бывает дерьмо спокойное - ты его не тронь, оно и вонять не будет. А Щука - дерьмо кипучее. Держись от него подальше.

***

Зрение, слух, осязание - всех этих чувств у нее теперь не было. Не было даже памяти о них. Лишь смутная уверенность в собственной ограниченности, конечности... а раз так, то за пределами ее света обязательно должно быть что-то другое. И ей представлялось бескрайнее Неведомое, прильнувшее к самым границам ее тесного, невыносимо яркого мирка... огромное, просторное Неведомое - надо только угадать, почувствовать точку перехода туда, дотянуться до нее, и тогда наконец придет освобождение... Но Неведомое отличалось от ее одномерного, одномоментно-вечного существования, в нем было множество измерений и множество миров, а потому и направлений перехода было множество, и ощущались они с разных сторон и по-разному - и то, куда ей хотелось сильнее всего, оказалось самым недоступным, хотя звало к себе постоянно, манило чьей-то смутной тенью, странно знакомой, по временам такой близкой и в то же время недосягаемой... и так хотелось стать такой же, как эта тень, свободной, невесомой и стремительной...

***

... А потом было лето, и дача, и Лидия Львовна в простом белом платье стояла на террасе возле мольберта, а младшая сестра ее, Томочка, покачивалась рядом в гамаке. На участке ветерок шелестел в кустах малины и смородины, а дальше, за штакетником забора, высоченные стволы корабельных сосен рассекали голубовато-зеленое марево лиственного леса и солнечный свет мягко сочился сквозь кроны, разливаясь по усыпавшей землю прошлогодней хвое золотистыми лужицами. Настя собирала ягоды, поглядывала в сторону террасы и привычно удивлялась непохожести сестер. Томочка, хохотушка и сплетница, запоминалась фасонистыми одеждами, невероятными прическами и тем, как густо красила помадой свой широкий, пухлогубый рот. А Лидия Львовна была совсем иная, при мысли о ней прежде всего вспоминался задумчивый взгляд огромных, переливчато-серых, как вода в заливе, глаз, и тонкий, фиалковый запах дорогих духов...

Соседская домработница, пожилая женщина, сказала о них как-то: "Лидочка-то вся в отца - настоящая барыня. А Томка такая же, как ее мамашка - фоня-квас, зато задницей вертеть умеет и пыль мужикам в глаза пускать. Вот и замуж сразу удачно выскочила, а Лидочка все кавалеров перебирает, а годы-то идут..."

- Настя! - вдруг донеслось с террасы. - Не могли бы вы встать вон у той сосны? Ах, как раз то, что надо! Томочка, посмотри, как живописно она смотрится на фоне этой великанши! Постойте там минутку, хорошо? Я только набросаю контур, это быстро.

И Настя стояла, замерев, возле чешуйчатого ствола, покрытого стеклянистыми потеками прозрачной смолы, вдыхала свежий, пропахший ароматами лета и леса воздух, слушала, как Томочка болтает про какого-то Полищука, который якобы очень хвалил работы Лидии Львовны и даже предлагал помочь устроить ее персональную выставку. "По-моему, об этом стоит подумать, Лидок, он обещал очень хорошую прессу!" - убеждала Томочка, а Лидия Львовна возражала с усмешкой: "Да ему наплевать на мои картины, он просто ищет подходы к нашему папе.... напишет что угодно, назовет мои работы шедеврами, лишь бы тот ему был чем-то обязан. Нет уж, не хочу еще и в живописи быть папенькиной дочкой". Настя слушала их вполуха, ей это все было неинтересно, потому что утром по дороге из дачного магазинчика она заметила свежую афишу с портретом своего кумира, и теперь думала только о том, как бы вечером отпроситься у Лидии Львовны в кино. Радость ожидания добавляла красок и без того яркому дню, запах малины кружил голову, и все казалось простым и возможным. Вот если бы вдруг, мечтала Настя, он появился сейчас на дороге, ведущей к их даче, она выбежала бы ему навстречу, и они поцеловались бы в губы, - так же, как он целовался в финальной сцене своей последней картины. Только на этот раз героиней была бы Настя, и все было бы по-настоящему, и целовались бы они не так, как в фильме - пять секунд перед самыми титрами - а долго-долго, пока дыхания хватит. От этих мыслей сердце билось сильно и часто, толчками гнало разгоряченную кровь, поджигало румянцем щеки, а Лидия Львовна накладывала на холст мазок за мазком и хвалила Настю за то, что у нее такое одухотворенное лицо...

Пойти в кино ей в тот день не удалось - неожиданно приехал из города Томочкин муж, привез с собой приятеля-коллегу, Томочка пригласила еще несколько знакомых дачников, и Насте пришлось весь вечер готовить и обслуживать застолье. Поглощенная хлопотами, она не обращала особого внимания на окружавших ее людей, запомнились только отдельные сценки: то Лидия Львовна выговаривала сестре на кухне "ну зачем, зачем ты приволокла Полищука! я же сказала, что не хочу даже слышать об этой выставке!"; то Томочкин муж, указывая на одного из молодых соседей-дачников, громко советовал Лидии Львовне: "присмотрись, выгодный жених - изобретатель, гений, парадоксов друг!"; то после ужина, когда окна уже налились серебристым сумраком белой ночи, Лидия Львовна тихо говорила про кого-то Томочке "не придет твоя знаменитость, зазнался уже", а та так же тихо возражала "совершенно не зазнался и обязательно придет, раз обещал".

А потом усталая Настя мыла посуду на летней кухне и слушала доносившиеся с террасы мужские голоса - там "гений" и Томочкин муж курили и рассуждали о каких-то тахионах, которые могут летать быстрее света, и гадали, откуда они берутся, возникают ли сами по себе или это результат трансформации каких-то других, более медленных частиц, и сколько энергии должна медленная частица для такой трансформации отдать, и превратится ли она сразу в сверхбыструю, или сначала станет квантом света, и только потом преобразуется каким-то образом в этот самый тахион и окажется по другую сторону светового барьера... Настя, хоть и была отличницей в своем медучилище, почти ничего в этом умном разговоре не понимала, но потом они вдруг как-то вывернули из всего этого на человеческое сознание и стали спорить о том, материально ли оно и если да, то куда же девается после распада мозга - и ей как-то незаметно стало все понятно и очень интересно, потому что она и сама часто задавала себе такие же вопросы, особенно когда думала о покойных родителях. "Гений" считал, что сознание материально и что как раз частицы этой неизвестной пока науке "сознательной" материи и могли бы быть исходным материалом для тех, что летают быстрее света, потому что только сознание обладает способностью отдавать свою энергию для созидания, и при этом не распадаться, а наоборот, усложняться, набираться сил и совершенствоваться. "Чем щедрее твое воображение, чем больше образов ты создал, придумал, подарил нам всем, поделился, тем больше у твoeго сознания шансов уйти за барьер, понимаешь?" - доказывал он, размахивая руками, и огонек его сигареты раскаленной точкой метался в полутьме. А Томочкин муж в шутливом ужасе хватался за голову и обзывал "гения" то идеалистом, то вульгарным материалистом, и кричал, что инженеры-практики не должны лезть в теоретическую физику, и что он вообще не понимает, как его приятель с такими дикими взглядами ухитрился сдать диамат и научный атеизм, - ведь от этой псевдонаучной бредятины всего один шаг до веры в существование бессмертной души и высшего разума...

Но все это - и гости, и их разговоры, - было неважным, важное случилось позже, когда она вышла на участок набрать воды из колодца. Воздух тонко звенел от комариного писка, и курильщики давно сбежали с террасы в гостиную, вокруг было тихо и пусто, только мелькало между соснами светлое пятно - там шел по дороге какой-то молодой мужчина в белой рубашке. Когда он свернул к их даче, Настя сообразила, что это и есть тот запоздалый гость, которого ждали сестры, заспешила навстречу, чтобы открыть задвижку, подбежала почти к самой калитке - и только тогда разглядела его лицо....

Это был он, ее кумир.

От неожиданности у Насти сильно, резко заломило в груди - сердце будто стиснули жесткой рукой, дыхание пресеклось. Она оступилась, потеряла равновесие и, неловко взмахнув руками, тяжело шлепнулась задом на дорожку.

Это было совсем не похоже ни на фильмы, ни на ее дневные мечты. От стыда хотелось стать незаметной, съежиться, уползти - но она почему-то не могла даже пошевелиться, будто кто-то приказал ее телу "замри". А кумир быстрым движением распахнул калитку и бросился к ней:

- Вы ушиблись?

"Этого не может быть, - думала Настя, глядя на склоняющееся над ней такое знакомое, такое любимое и в то же время такое чужое лицо. - Не может быть. Это все происходит не со мной. Или со мной? Неужели это не сон?!"

А он тем временем ухватил Настю одной рукой за талию, другой под локоть и попытался приподнять:

- Попробуйте-ка встать. На ногу наступить можете?

Прикосновение его ладоней обожгло. Настя вздрогнула всем телом, вцепилась в сильные, осторожно тянущие ее вверх руки, позволила поставить себя на ноги.

- Больно? - спросил он.

- Не очень...

Они стояли почти вплотную друг к другу. Настя вдыхала его запах, чувствовала тепло его тела и наконец осознала, поверила, что это все наяву, по-настоящему. Стыд и неловкость стремительно таяли, сменяясь ощущением огромного счастья. Дача, гости, брошенные у колодца ведра, звенящие в воздухе комары - все это перестало существовать. Во всем мире остались только он и она, отретушированные тусклым светом белой ночи - финальный кадр черно-белого фильма, хэппи-энд...

- Что здесь происходит?

Лидия Львовна стояла в двух шагах от них.

Исчезнувший мир вернулся на свое место.

Настя почувствовала, как ослабли сжимавшие ее локоть пальцы, услышала:

- Добрый вечер. Девушка упала - поскользнулась на дорожке. По-моему, ничего страшного, просто ушиб.

Лидия Львовна продолжала молча смотреть на него - настороженно, неодобрительно, - и под взглядом ее колдовских, переливчатых, как вода в заливе, глаз он окончательно отпустил Настю, отстранился от нее, и, кажется, уже и забыл о ее существовании.

Мир вернулся, но Настя перестала быть его частью. Она вдруг стала лишней - и здесь, рядом с этими двумя, и вообще. Осталась там, в финальном черно-белом кадре, мелькнувшем и сменившeмся длинными колонками титров. Сейчас на экране вспыхнет слово "Конец", и зрители встанут с кресел и направятся к выходу...

- Добрый вечер, - сказала, наконец, Лидия Львовна. - Раз ничего страшного, идемте в дом, пока нас комары не закусали. Ужасно злые они тут, хуже цепных собак. Настя, поставьте, пожалуйста, самовар. Всем опять чаю хочется.

***

А потом в равномерном бесцветном сиянии вдруг появилась брешь - сначала крохотная, но быстро увеличивающаяся, - в ней полыхало живое пламя, и пляшущие, золотисто-оранжевые сполохи его стремительно обрастали образами... стало видно, что пламя мечется не в пустоте, а в темных ночных окнах окруженной сугробами старой заброшенной дачи, оно озаряло их все ярче, разгоралось все сильнее, пока не пробилось наконец сквозь черноту стен и двускатной крыши сразу в нескольких местах... и строение вспыхнуло одним огромным костром, и злая, плотная энергия огня полилась в ее бесплотный свет, напитывая его весом и тяжестью... мелькнули непонятно откуда пришедшие внезапные слова "картины! там же горят мои картины!" - а потом разнонаправленность ее мирка схлопнулась, скрутилась в одну пульсирующую точку, обросла жестким, удушливым материальным коконом, отгородившим, заблокировавшем ее от Неведомого, и только непонятно как уцелевшее сознание, запертое в этом крохотном, еле светящемся беспространственном безвременье, все еще продолжало ощущать свое одинокое "я", и желать его освобождения...

***

Старуха приносит из кладовки большую картонную папку с потертыми краями, садится в любимое кресло у окна. Достает из папки пачку листов, кладет себе на колени. Потемневшие от возраста артритные пальцы медленно гладят бумагу, иногда замирая над ее поверхностью.

Раньше, когда старуха начинала вот так водить руками по эскизам, Мафтуна сразу выходила из комнаты. Ей было противно. Старая бабка трогает картинки с голым мужиком. Фу. Мерзко. Невозможно на такое смотреть.

Но это было раньше.

Сегодня на коленях у старухи чистые белые листы.

А эскизы Мафтуна еще позавчера отдала Щуке.

Нe даром, конечно, сразу цену сказала и торговаться не позволила. Повторяла Bикино "не нравится - не бери". Он и заплатил столько, сколько ей надо было. Как раз на курточку, которую ей давно хотелось купить.

Вика, конечно, не одобрила бы. Но Мафтуна ей и не скажет. Зачем? Она не дура какая-нибудь. И Щуке лишнего не болтала, хоть он и доставал расспросами. О цене договорилась и все. А из какого дома рисунки, как сумела их забрать - не его дело.

Сначала она сомневалась. Брать чужое - нехорошо. Но старуха сама говорила, что эти картинки не рисовала и не покупала. Значит, они не ее. Ничьи. Просто случайно к ней попали. И прибыли ей от них все равно не было никакой - и сама их видеть не могла, и продавать не собиралась. Так и сидела бы до смерти у окна, гладила бы нарисованного голого мужика. Фу.

Нет, Мафтуна знает, что поступила правильно. Слепая все равно не заметит подмены. А картинками теперь будет любоваться зрячий. Ну и у нее будет новая курточка. Вот всем и хорошо.

- Девочка, забери, пожалуйста, - старуха завязывает папку, передает Мафтуне. - Положи на место.

Мафтуна вдруг вспоминает один из вопросов Щуки, повторяет вслух:

- А еще такие картинки у вас есть? Ну, того же художника?

На лице старухи появляется что-то, отдаленно похожее на улыбку:

- Понравилось? У тебя хороший вкус.

Она медленно встает с кресла.

- Пойдем.

Они выходят в коридор. По пути Мафтуна небрежно ставит набитую бумагой папку обратно в кладовку. В левом конце коридора - кухня. В правом - запертая дверь.

Старуха идет вправо. Отпирает дверь, пропускает Мафтуну.

В комнате воздух спертый, пахнет пылью и старым деревом. Шторы спущены, полумрак. Мебель закрыта чехлами, возле шкафа пирамида коробок. Не комната, а склад.

- Видишь? - спрашивает старуха.

Слепые глаза ее устремлены куда-то в угол.

Мафтуна поворачивает голову и видит на стуле у стены полотно без рамы.

Это не эскиз - настоящая картина. Яркая, живая, как окошко в лето. Солнечный свет, сочная зелень, высокие, уходящие за кромку холста сосновые стволы. И девушка, ждущая чего-то... чего? Любви? Чуда? Счастья?

Мафтуна подходит ближе, вглядывается. Эта белокурая северянка в старомодном платье совсем на нее не похожа. Но ей кажется, что она знает про нее все. Знает, что для нее любовь и чудо и счастье - одно и то же. Понимает, чего она ждет, о чем мечтает. Потому что есть вещи, общие для всех девушек, во всем мире, во все времена. И картина как раз об этом.

Очень хорошая картина.

Она словно отдает Мафтуне свое солнечное тепло, делится с ней чем-то очень важным...

- Что это? - произносит вдруг старуха за спиной.

Мафтуна в ужасе смотрит на сгущающийся позади картины бледный, слабо светящийся силуэт. Очертания его смазаны, неясны, но почему-то Мафтуна уверена, что силуэт - женский. Он качается над полом, тянет руки...

Мафтуна пятится назад, налетает на стoл. С грохотом падает старый круглый будильник, дребезжит накрытая газетами посуда...

Силуэт исчезает.

Мафтуна оборачивается.

У слепой такое лицо, словно она тоже его видела.

Мафтуна не спрашивает, не хочет знать. Быстро протискивается мимо старухи в коридор, бежит к входной двери, хватает с вешалки свою сумку, выскакивает на лестничную площадку.

Ни за что больше не войдет она в эту комнату.

Ни за что, никогда.

***

Почему видение горящего дома oбернулось пленoм, заточением в мертвой неподвижной материи, пригодной для существования только благодаря отблескам ее собственного света? И что помогло ей вернуться в свою сияющую ипостась? Куда вдруг схлынула чуть не раздавившая, чуть не уничтожившая ее огненная, тяжелая энергия распада? Кто и как ее забрал? Неважно... главное, она сумела вырваться... как хорошо, что ей это удалось.

И, вновь кружа по виткам бесконечной, безразмерной спирали безвременья, она думала теперь, что, возможно, та неуловимая, легкая тень, с которой так хочется и никак не получается соприкоснуться, ускользает потому, что чувствует себя таким же чужаком и пленником в ее сияющем мире, каким была она сама в мире материальном... и спрашивала себя - что, если ее собственный невесомый свет, который кажется ей сейчас квитэссенцией всего, что есть в ней живого и вечного, на самом деле не более чем грубая оболочка иной, самой сокровенной ее сути - истинно вечной, истинно живой?

***

Настя ушла от Лидии Львовны в то же лето - слишком тяжело было наблюдать за развитием ее романа с тем, кто стал теперь для Насти не просто платонической экранной любовью, а живым любимым человеком. На Настю он больше не обращал никакого внимания, и от этого было еще тяжелее. Даже то, что он оказался женат, а значит, никак не мог жениться на Лидии Львовне, не облегчало ее мучений. Она страдала, ревновала, плакала перед сном в подушку и через месяц хотела уже только одного - сбежать из этого дома куда глаза глядят. Пусть общежитие, пусть четыре койки в одной комнате, пусть что угодно, только бы никогда больше не видеть эту пару. Она даже толком не попрощалась с Лидией Львовной - просто собрала однажды вещи и уехала. Пошла санитаркой в районную больницу, чтобы быть поближе к своей будущей профессии, училась, работала ... в общем, все постепенно устроилось.

О бывшем кумире она старалась не думать, и на фильмы с его участием больше не ходила. Но трудно было не видеть афиш, не слышать восторженных отзывов подружек о его новых ролях. Поневоле она знала, что он все так же знаменит, красив, и, судя по всему, доволен жизнью. Слухов о его связи с Лидией Львовной до Насти не доходило ни разу - то ли связь эта оказалась недолгой, то ли влюбленные хорошо ее скрывали.

Мало-помалу все стало забываться, жизнь брала свое. В стране менялись моды и лозунги, страна поднимала целину, запускала в космос спутники, расселяла коммуналки, налаживала производство телевизоров, холодильников и стиральных машин. Настя получила диплом, перешла работать на Скорую помощь, закрутила роман с коллегой-врачом, вышла за него замуж, развелась, получила наконец отдельную квартиру в новостройках...

В ту ночь было много вызовов и замотанная, сонная к концу смены Настя не сразу сообразила, почему адрес показался ей знакомым. Только при виде дома с высокими, украшенными гипсовой лепниной окнами поняла, к кому ее направили...

... Лидия Львовна была без сознания, она лежала на диване, сжимая в руках телефонную трубку. Настя нащупала пульс, сделала укол, а потом бежала по лестнице рядом с носилками, заглядывала в лицо - жива, жива, жива, все будет хорошо, не может быть иначе, ведь она же не старая еще, всего лет на десять старше меня... или пятнадцать? Да какая разница, все равно же не возраст... а сама понимала, что вообще-то возраст, что ей самой уже порядочно стукнуло, а с добавкой в десять, а тем более в пятнадцать лет получается цифра, в статистику смертей попадающая очень даже часто. И только тогда, при мысли об этой возможной смерти, Настя осознала наконец, что так никогда и не научилась считать Лидию Львовну чужим, случайно пересекшимся с ее жизнью человеком, так никогда и не смогла забыть ее по-настоящему. Слишком уж сильное впечатление она и ее дом произвели когда-то на бедную детдомовскую девочку, не знавшую даже, что чай надо разливать через ситечко... И вспомнив про ситечко, Настя чуть не заплакала.

В машине Лидия Львовна под действием укола ненадолго пришла в себя, сказала:

- Я знала, что когда-нибудь увижу тебя снова.

Потом:

- Говорят, когда умираешь, кажется, что летишь по тоннелю к свету. Свет я видела. Только не летела к нему, а как будто растворялась в нем. Это плохо? Я умираю?

Настя сжала ее ладонь.

- Ну что вы такое говорите, Лидия Львовна!

- Говорю как есть... Ты закрыла дверь?

- Да. Ключи вот тут, у вас в сумочке. И документы тоже.

- Ключи... забери... - хрипло попросила Лидия Львовна. Речь ее становилась прерывистой, дыхание участилось. - Надо папку... взять из квартиры... иначе Тома найдет... не хочу... папка... в шкафу... в спальне... возьми ее...

- Лидия Львовна, вам нельзя волноваться, пожалуйста, не надо разговаривать, не беспокойтесь, я все сделаю, все будет хорошо!

- Забери... спрячь... никогда никому... не хочу... ты спрячешь, я знаю...

Больше она в сознание не приходила.

Вернувшись в квартиру, где когда-то прожила целый год, Настя сначала заглянула в кухню, потом долго стояла у окна в маленькой комнатке с трюмо и белой тюлевой занавеской. За окном моросил мелкий холодный дождь, и двор выглядел точно так же, как и много лет назад, только вместо ЗИСов и Побед теперь стояли Москвичи и Волги. Настя смотрела на них через мокрое стекло и думала, что год вроде бы совсем и небольшой кусочек жизни, а сколько всего было пережито...

Она прошла в спальню Лидии Львовны, распахнула шкаф. Папка, скрытая платьями, пальто и шубами, притаилась у задней стенки. Настя достала ее, открыла, взглянула на содержимое. Совершенная, античная пропорциональность линий и неприкрытая чувственность рисунка поразили ее. Так вот каким он мог быть с теми, кого любил... Руки задрожали так, что один из эскизов упал на пол. Она хотела его подобрать и увидела выглядывавшую из-под кровати смятую газетную страницу с куском заголовка, что-то про воинствующую пошлость. Вытянула газету и начала читать - сама не зная зачем, просто чтобы успокоиться. Это оказалась статья о недавней выставке Лидии Львовны, статья очень злобная, издевательская. Автор с наслаждением высмеивал все - стиль, технику, сюжеты картин, саму художницу. Насте даже представить было страшно, что чувствовала Лидия Львовна, читая подобный отзыв. Она взглянула на подпись под колонкой - "Полищук". Попыталась вспомнить лицо этого человека - он ведь был у них на даче в тот вечер - и не смогла. Вспоминались только блестящий от бриолина пробор, тихий голос и сутулая спина.

На другой день Настя приезжала в больницу, отчитаться о выполненном поручении, но Лидию Львовну в живых уже не застала.

На похороны пришло совсем немного людей. Постаревшая, поблекшая Томочка в черном кружевном платке стояла под руку с незнакомым седым мужчиной, то ли новым мужем, то ли другом семьи. В ответ на слова соболезнования обняла и заплакала в голос - Настя так и не поняла, узнала ли она ее или приняла за кого-то другого. О статье заговорила сама. На Настин осторожный вопрос о причинах такой разгромной рецензии зло ответила:

- А чтоб все знали, что право назначать гениев у нас имеет только Полищук! Лида в свое время побрезговала у него прессу заказывать, захотела сама, одним талантом пробиться, вот и получила. Выпорол публично, вывалял в грязи. Теперь другие художники десять раз подумают, прежде чем пытаться его обойти. Сволочь он, конечно. Упырь злопамятный. Если бы папа был жив... хотя тогда она не стала бы выставляться... Никогда не желала прикрываться его именем, хотела узнать, чего стоит сама по себе.

Настя спросила, можно ли купить картину с девушкой у сосны - она тоже упоминалась в той статье.

- Да я ее вам так отдам, - махнула рукой Томочка. - Забирайте. Считайте, что это Лидин подарок.

- Ну что вы, Тамара Львовна, - запротестовала Настя. - Мне так неудобно...

- Глупости, - решительно перебила Томочка. - Ничего неудобного тут нет. Уверена, Лиде было бы приятно, что она у вас.

***

Мафтуна открывает дверь квартиры, которую они с Викой снимают на двоих.

В руках у нее пакеты с покупками.

Она уже почти успокоилась.

Прогулка по магазинам хорошо лечит нервы, особенно если есть на что гулять.

Вика выглядывает из кухни:

- Котлеты будешь?

- Буду, - кивает Мафтуна, достает из одного из пакетов бутылку вина, ставит на стол.

Вика смеется:

- Ого! Что обмываем?

- Куртку купила.

На кухне хорошо, уютно, вкусно пахнет. Привычно тарахтит холодильник. От вина по телу разливается расслабляющее, мягкое тепло. Мафтуна уже почти убедила себя, что там, у старухи, ей все померещилось. Она просто устала. Давно пора найти другую, нормальную работу.

- Вика, - спрашивает она, - а вот этот ваш Щука - он картины покупает для себя?

- Нет, он посредник. Покупает подешевле, продает подороже. Он умеет угадывать у начинающих талант, чувствует, кто войдет в моду, и успевает купить работы раньше, чем мастер узнал себе цену. У него есть очень крутые клиенты, знаешь, такие коллекционеры, любители запирать картины под замок, у которых даже разрешения на репродукцию не допросишься. Их прет чисто от мысли, что вещь можно увидеть только у них, и что такого нигде больше нет - ни в музеях, ни в других коллекциях. Они хорошо ему платят.

- А хорошо - это сколько?

Вика смеется:

- От картины зависит.

- Ну, например, вроде тех, что я на телефоне показывала?

Вика пожимает плечами, задумывается, называет цифру.

Мафтуна вычитает из нее в уме цену курточки, долго молчит. Если бы Щука сейчас оказался рядом, она его ударила бы. И он ведь еще пытался с ней торговаться. Вот уж точно - человек-дерьмо.

- А откуда у него такие клиенты? - спрашивает она наконец.

- Отец был каким-то крупным авторитетом среди искусствоведов, известным критиком, что ли. Давно, еще при совке. От него и связи.

Мафтуна хмурится, обдумывает услышанное.

Эскизы уже не вернуть, что продано, то продано. Но испортить Щуке сделку с богатым клиентом, который платит за эксклюзив, она может.

- Вика, - говорит она - а хочешь, выложи эти картинки с голым парнем на своих страничках? В Фэйсбуке, в Контакте, везде. Мне такое ставить нельзя, родные очень рассердятся, а тебе можно. Пусть люди посмотрят, хорошо же нарисовано.

***

Старуха сидит у окна, смотрит невидящими глазами сквозь прозрачные летние сумерки. В окнах вокруг зажигаются огни и начинают разыгрываться сценки из чужих жизней, - беззвучные, не всегда понятные фрагменты одного бесконечного фильма. А в оплетающей мир виртуальной паутине направленные потоки частиц летят от монитора к монитору, снова и снова складываясь в одно и то же изображение, в плоский черно-белый образ, и тысячи, десятки тысяч символов, означающих чье-то одобрение, восхищение или возмущение, запускают все новые и новые потоки, забирая у мироздания все больше энергии, и наконец где-то далеко, в запредельной глубине иного бытия живая суть души художника завершает свою долгую трансформацию, обретает полную, ни с чем не сравнимую свободу и, преодолев невидимый барьер, летит быстрее света навстречу таким же стремительным и свободным собратьям... и может быть там, в этом невообразимом мире, возможна даже встреча с былой, несостоявшейся в прежней жизни любовью, неуловимой, как чудо, как счастье, как тень на границе двух миров - кто знает?

Старуха гладит лежащие у нее на коленях плотные листы, и пальцы, скользящие по белой бумаге, явственно ощущают контуры украденных и так щедро возвращенных глупой девочкой рисунков, и наплывает откуда-то далекое, давно услышанное: "любовь это только лицо на стене, любовь это взгляд с экрана..."

"Это правда, - в который раз думает она. - Это правда".

Евгений Добрушин

В ожидании чуда

- Вот, придет Князь Света, и все у нас будет, как у людей...

Старик Греймс залил полный бак солярки и теперь прогревал двигатель. Трактор был отличный - новый, самой последней модели.

- Да, мы уже лет пятьсот ждем этого князя... А воз и ныне там! - Дарри всегда был скептиком и не верил в легенды. - Кстати! Слышал о новой технологии - прямолезвенные плуги?..

- Какие плуги?!

- Ну, такие... С прямыми ножами. Неизогнутые. Они не переворачивают комья земли, а разрезают и рыхлят. Тогда меньше эрозия почвы происходит. И земля остается дольше плодородной. Вот, почитай! - парень протянул деду газету.

Греймс недоверчиво покачал головой, но взял печатный листок из рук внука. Чтение явно давалось ему с трудом. Минут пять ушло на маленькую заметку в сельхозгазете "Утро Зеленой".

Зеленая... Так называлась их планета. Она вращалась вокруг "красного карлика", который все называли просто "Свет". Вот с него, по древним поверьям, и должен был прийти Князь Света - местное божество, Спаситель, который принесет народу Зеленой мир, процветание и счастье.

- Нн-да... - Старик вернул юноше газету и почесал свою седую бороду. - До чего только не додумаются умные люди!

- Видишь, дед! Не зря я поступил в Центральный Университет! Я тоже стану ученым. И открою эликсир молодости! И ты снова станешь молодым! Дед, ты хочешь помолодеть?

- Эликсир молодости... Кхе... Да, не плохо бы... Вот, придет Князь Света, и у всех будет этот эликсир...

- Ну, не знаю, насчет Князя, но у нас и так жизнь последние годы налаживается.

- Да... Налаживается. После Договора ни одной войны не было. Уже лет пятьдесят как...

- Вот! И я о том же.

- Ну, все! Хватит лясы точить! Я на поле еду. Надо пахать... Пахать, говорю, надо!..

- А ты бы поменял, все же, плуг на новую модель!..

- Может, и поменяю... А Кривой Шул купил себе такой плуг?

- Не знаю...

- Вот, пусть он сначала попробует... И если у него получится, то и я сменяю на прямолезвенный...

Кряхтя и охая, Греймс залез на трактор, завел его и покатил со двора. Дарри посмотрел ему вслед, громко пукнул и, чтобы ритуально "очистится от скверны", хлопнул себя по лбу ладонью.

- Да поможет тебе Князь Света!.. - сказал он. И добавил: - Если он есть...

Свет медленно вставал над горизонтом - звезда становилась все ярче, из бурой превращаясь в ослепительно алую. На Западном полушарии Зеленой начался новый день...

Шли годы...

Жизнь на планете становилась лучше с каждым днем. Люди, продолжая верить в Князя Света - спасителя со звезды - сами строили свой быт, свою культуру, поднимали науку, создавали новые технологии. Вот уже и Дарри открыл свой Эликсир - и теперь жители Зеленой перестали стареть, болеть и умирать. Высокий уровень жизни и культуры, как-то, сам собой, свел на нет желание людей иметь много детей. Теперь уже 90% семей вообще не заводило потомства, благо современные средства контрацепции были безопасны и доступны всем. Благодаря этому рост населения на планете почти прекратился, достигнув 10 миллиардов человек. Планета была велика и вполне справлялась с такой нагрузкой - ресурсов хватило бы на много больше народу. Теперь повсюду трудились роботы, вся жизнь зеленцев была компьютеризирована. Стихийные бедствия тоже прекратились - умные космические спутники управляли погодой на планете, орошая пустыни и высушивая болота, гася ураганы и песчаные бури. Греймс уж давно не работал в поле - за него это делал автоматический комбайн. Старик все время проводил за мольбертом - прожив 158 лет, он вдруг обнаружил в себе талант художника. Да и стариком его теперь трудно было назвать: густая шевелюра черных волос, без седины и лысины, ясный взгляд, чистая, здоровая кожа, прямая осанка, крепкие мускулы - никто бы ему не дал его возраста. А ведь еще каких-то триста лет тому назад средняя продолжительность жизни на Зеленой была меньше сорока лет!

- Доброе утро, дед! - в сенях стоял Дарри и весь, аж, сиял от счастья!

- А, привет, внучок! Ну, какие новости на этот раз? - Греймс отошел от мольберта, чтобы издалека посмотреть на почти законченную картину.

- Прибыл Князь Света!!

- Что-ооо?!

- Ты "ящик" смотришь, вообще, когда-нибудь?..

- Давно уже не смотрю...

- Включи скорее! С Главного Космодрома идет прямая трансляция!

- Хех... Чудеса какие-то... - пробормотал старик и пошел включать телевизор.

Загорелся стереоэкран, и на нем появилось объемное изображение: перед громадой инопланетного космического корабля стояло странное существо, очень похожее на человека, но с оранжевой кожей и шестью конечностями - четырьмя нижними и двумя верхними. Вокруг него толпились репортеры с видеокамерами, а напротив - стоял Президент Зеленой и "толкал речь":

- Мы ждали этого события многие сотни лет! И вот, оно свершилось! Князь Света пришел! Мы дождались его! Спаситель среди нас! Поприветствуем же нашего Творца!

Раздались аплодисменты и возгласы ликования.

Тут инопланетянин заговорил. Вернее, он запел! Его речь была довольно музыкальна и походила на песню, совершенно непонятную, но очень красивую. Вскоре, внизу экрана телевизора пошли титры компьютерного перевода:

- Приветствую жителей это замечательной планеты! Я прилетел к вам издалека - из системы Голубой Звезды - чтобы протянуть вам руку дружбы! Мы давно уже наблюдаем за вашей цивилизацией с помощью микроспутников. Мы долго не решались вступить с вами в контакт, так как вы были еще не готовы для него: у вас шли войны, вы были неразвиты и агрессивны. Но теперь все изменилось! Вы, наконец, преодолели все "болезни роста" и вошли в "Эру Благоденствия". Я знаю, меня тут принимают за Князя Света - Бога с вашей звезды. Смею вас заверить: я - не Князь Света. Меня зовут Оранжевый Глим. И я являюсь дипломатическим представителем своей планеты Дрюм.

Вы ждали чуда в виде Спасителя, но сами построили прекрасное общество, сотворив чудо собственными руками. Этого мы и хотели. Теперь вы стали достойны Контакта! Добро пожаловать в Галактический Союз Разумных Цивилизаций!..

- Что за ерунда?.. - удивился Греймс.

- Ты разве еще не понял? - улыбнулся Дарри.

У него было прекрасное настроение.

Александра Птухина
РЕПЛИКА

- И каков ваш вердикт, мистер Брискет? - сухой седовласый мужчина поправил очки в тонкой позолоченной оправе, словно пытался разглядеть что-то в камере дезинфекции.

Автоматические двери раскрылись, и из камеры вышел человек в защитном костюме. Он неспешно снял перчатки и маску.

- К сожалению, мистер Руссель, картина гибнет. Плесень поразила уже глубокие слои краски, а грибок разрушает холст. Препараты, которые мы применяли ранее, оказались бесполезны. Обработка в газовой камере опасна, так мы можем повредить красочный слой. Словом, прогноз мой неутешителен. Еще несколько лет и полотно будет утрачено безвозвратно.

Мужчина снял очки и потер переносицу.

- Вы можете сделать что-нибудь, мистер Брискет?

- Реплика. К сожалению, репликация - это все, что я могу предложить вам, мистер Руссель.

- К сожалению? - переспросил Руссель и вопросительно поднял глаза.

- К сожалению, - улыбнувшись повторил Брискет, - поскольку по закону, вы обязаны сделать это вне зависимости от своего желания. Мне приходилось уже сталкиваться с теми, кто пытается избежать репликации. Владельцы часто рассчитывают выждать несколько десятилетий, чтобы потом сбыть произведение по более выгодной цене.

- И вы полагаете, что я также захочу провернуть эту аферу? - серые глаза смотрели холодно и строго.

- Прошу прощения, мистер Руссель, если мои слова обидели вас, но ваша картина входит в перечень произведений искусства ХХ века, а все полотна, созданные более двухсот лет назад, автоматически становятся объектами культурного наследия, так что...

- ...Выбора у меня нет, - прервал его Руссель. - Хотя вы отчасти правы. Я против репликации.

- Если вы стеснены в средствах, наше агентство может предоставить вам кредит с пожизненной гарантией владения. Мы делаем репликацию и оставляем вам полотно и саму реплику до момента вашей кончины. После этого полотно и реплика перейдут в распоряжение агентства. А кроме того...

- Сколько вам лет, мистер Брискет? - неожиданно спросил Руссель. - Простите мне подобную вольность, но даже с учетом развития современной медицины и геронтологии, я точно могу сказать, что гожусь вам в отцы, если не в деды.

- Не извиняйтесь, мистер Руссель. Мне тридцать два года. - По лицу мужчины можно было безошибочно прочесть усталую снисходительность. Он был готов к предстоящему назидательному разговору.

- Так вот, мистер Брискет, - старик никак не отреагировал на гримасу. - Вы когда-нибудь обладали чем-то уникальным? Чем-то, чего нет ни у кого и что невозможно повторить?

- Простите, мистер Руссель, но зарплата эксперта не позволяет...

- Я говорю не о картине. И даже не об искусстве. Вы никогда не задумывались о том, почему мы ценим что-либо? Что делает обычную вещь уникальной?

- Признаться не задумывался...

- Мы сами. Именно мы наполняем любой предмет своей индивидуальностью, своими чувствами и мыслями, своим опытом и жизненными ассоциациями. А это воспроизвести невозможно.

Эндрю посмотрел на Русселя.

- Это я понять способен, но мы ведь говорим об искусстве. Как можно лишать других возможности наслаждаться им? Как можно...

- Вы не поняли, мистер Брискет. Для меня, это, прежде всего картина, которую подарила мне миссис Руссель на нашу шестидесятую годовщину свадьбы. Детей у нас не было, так что картина, то немногое, что осталось мне после ее кончины.

- Простите, я не знал...

- Не извиняйтесь. Это случилось больше сорока лет назад... - Старик потер увлажнившиеся глаза. - Она умерла от сердечной недостаточности, а всего через пять лет наши врачи стали проводить успешные трансплантации реплицированных органов... Ей не хватило совсем немного времени...

- Мне очень жаль, мистер Руссель, но я все еще не вижу связи.

Старик словно не слышал его.

- Хотя я думаю, она и тогда отказалась бы от репликации. Знаете, она всегда говорила, что нет ничего прекраснее естественности, того, что создано самой природой. Вот эта марина. Вы знаете, ведь берег, на ней изображенный, теперь изменился до неузнаваемости. На этой картине то, чего уже нет в жизни. Это своего рода воспоминание, реквием...

- Но что может быть прекрасного в смерти? - не удержался от вопроса молодой человек.

- Сама смерть. Она открывает нам глаза, показывает все в истинном свете. Только благодаря ей мы так ценим жизнь.

Старик умолк и долго всматривался в морской пейзаж на старом холсте. Брискет не решился бы потревожить его, но за полупрозрачной дверью лаборатории уже мелькала кудрявая головка секретарши.

- Простите меня, мистер Руссель, но как же насчет реплики картины?

- Ах да... - словно проснулся старик. - Конечно. Реплику я закажу. И средствами я тоже располагаю. Не волнуйтесь, мы сделаем все, как того требует закон. Но у меня будет к вам не совсем обычная просьба.

- Слушаю вас.

- Я оплачу репликацию, передам права вашей компании, но хочу, чтобы после моей смерти картина была уничтожена.

- То есть?

- Сожжена, растворена в кислоте, выжжена лазером, переработана... Не знаю, как сейчас утилизируют органику... Это возможно?

- Это очень необычная просьба, - растерялся эксперт. - Вам надо будет проконсультироваться с нашим юристом...

- Отлично, - старик застегнул старомодный двубортный пиджак. - Назначьте мне встречу с ним. Полагаю, мы все уладим. А теперь, позвольте откланяться, мистер Брискет.

- Ну же, Мими... Ты можешь, еще немного, давай, старушка...

Лохматая собачонка ворчала утробно, но покорно глотала тягучую зеленовато-коричневую жижу. - Да-да, моя хорошая, ругай меня, ругай... Но ты проглотишь эту дрянь сейчас, чтобы проснуться завтра.

Эндрю аккуратно извлек зонд. Мими фыркнула, облизала черный нос шершавым горячим языком и отряхнулась. Ее шатало. Удивительное существо. Нет. Не так. Она... Именно она была удивительным существом!

Даже теперь, когда сил ей едва хватало на то, чтобы дотащить свои тощие мослы до миски и лизнуть немного воды, она умудрялась вилять хвостом. Она не жаловалась и не плакала. Только возмущалась снисходительно, когда Эндрю, поднимал ее с лежанки и волок на очередную процедуру.

- Вот и славно. Хорошая девочка. А теперь мы пообщаемся с доктором.

Эндрю нажал кнопку на пульте вызова, и в центре комнаты засветилась слегка подрагивающая голограмма. Синеватый, слегка подрагивающий молодой человек сидел в кресле и мановением пальцев вносил данные в систему, словно дирижировал незримым оркестром. Через мгновение он посмотрел на Эндрю.

- А, мистер Брискет, приветствую вас! Как раз получил данные анализов Мими.

- Здравствуйте, мистер Лернер. Что там?

Изображение молодого человека дрогнуло, и над голограммой появились ряды цифр и непонятных знаков.

- Мистер Брискет, к сожалению, ваша собака больна.

- Я это и сам вижу.

- Вы не поняли, мистер Брискет. Это наследственное генетическое заболевание. У вас ведь первородное животное? Не репликант?

- По-правде говоря, не знаю. Я нашел Мими несколько лет назад.

- Нашли? - опешил врач. - И она не была чипирована?

- Я чипировал ее в вашей клинике, лет пять-семь назад.

- Секунду. Сейчас проверю...

Голограмма зависла, "заморозив" Лернера с полузакрытыми глазами и приоткрытым ртом, как на старинной неудачной фотографии.

- Мистер Брискет, - снова "ожил" врач. - Я проверил. Это удивительно, думал, что уже не увижу такого... У вас, действительно, первородное животное. Более того, идентификация породы ничего не дала.

- Что это значит?

- Это значит, что ваша собака - метис. В ее генотипе есть лайка, шпиц, кокер-спаниель и еще несколько старинных пород. Некоторые уже утраченные!

- И? - нетерпеливо перебил Эндрю.

- Это поразительно, но по всему выходит, что ваш питомец - результат естественного случайного скрещивания. В позапрошлом веке таких называли дворнягами.

- Дворнягами?

- Да! - оживился доктор. - Это так сказать, продукт неконтролируемого скрещивания. Вы не представляете, какая это редкость в наши дни!

- Я вас не понимаю...

- Ну как же! Только подумайте, как это интересно, сделать репликацию такого существа! Тут же такое разнообразие генофонда, непредсказуемые комбинации гено- и фенотипов! Не знаю, приходилось ли кому-то из моих коллег делать что-то подобное, но я думаю...

- Погодите, доктор, вы говорите репликация? А что, других вариантов нет?

- Нет. У собаки злокачественное образование, более того образование метастазированное. Но в реплике мы сможем совершенно исключить возможность развития подобных отклонений. Это я вам гарантирую!

- А нельзя ли обойтись репликацией пораженного органа?

- Мистер Брискет, вы, видимо не поняли меня. Речь идет только о репликации животного целиком, так как метастазы значительно разрослись во внутренних органах. Репликация органов просто нерентабельна. Это будет значительно дороже, плюс операции и период реабилитации. Судя по анализу, животное уже не молодое, а репликация позволит нам...

- Это будет та же самая Мими? - резко оборвал его Эндрю.

- Простите?

- Я спрашиваю, вы обещаете мне, что после репликации Мими будет той же? Она будет так же встречать меня по вечерам? Также будет предпочитать мячику обычную палку? Будет так же трогать металлическую миску лапкой прежде чем попить? И класть голову мне на колени?

- Вы говорите о поведенческих реакциях... - растерялся врач. - Все это возможно восстановить при соблюдении определенных условий...

- Вы можете гарантировать мне, что реплика Мими будет той же самой?

- Ну-у... Как вам сказать...

- Доктор, скажите "да" или "нет"!

- Нет, - голограмма врача потупилась, уткнувшись призрачным носом в панель шкафа. - Мы не можем с точностью воспроизвести поведенческие реакции...

- Тогда мы все решили. Я хочу воспроизвести и заменить пораженные органы своей собаки.

- Но это же...

- Мне не важно, сколько это будет стоить. Вышлите счет и начинайте печать органов. До свидания.

Эндрю отключил изображение и посмотрел на Мими. Собака лежала на коврике в углу. В сумерках могло показаться, что она спит, но Эндрю точно знал, что из темноты за ним следят два внимательных карих глаза.

- Все будет хорошо, старушка. Ты выкарабкаешься, обещаю!

Картина была оцифрована, но несколько штрихов никак не давались машине. В самом углу на фрагменте прибрежных скал мастер использовал неизвестную компьютеру технику.

Эндрю придвинул цифровую лупу: петли, бороздки параллельные и пересекающиеся, прямые и извивающиеся. Определенно, эксперт не мог определить инструмент художника.

Эндрю активировал межкомнатную коммуникацию.

- Эллис, будь добра, соедини меня с мистером Русселем.

- Хорошо, мистер Брискет.

Через пару минут в комнате появилась голограмма хорошенькой кудрявой девушки.

- Мистер Руссель на связи. Но только...

- Что еще?

- Мистер Руссель не пользуется голофоном. Я соединила вас по сотовой связи.

- По сотовой? - пренебрежительно фыркнул Эндрю. - Это же позапрошлый век! Впрочем, чему я удивляюсь... Соединяйте, Эллис.

- Одну минуту.

Через мгновение двери раздвинулись, и в кабинете появилась кудрявая блондинка с какой-то коробочкой в руках.

- Что это?

- Сотовый. Приложите к уху.

- Алло! - послышалось в коробке.

- Мистер Руссель? - Эндрю вопросительно посмотрел на коробочку.

- Нет-нет, мистер Брискет. Вы должны держать это возле уха, а говорить вот в это отверстие.

- Спасибо, Эллис.

Девушка удалилась, а Эндрю снова приложил коробочку к уху.

- Мистер Руссель? - повторил он снова.

- Слушаю вас, мистер Брискет.

- Простите, что побеспокоил, но у меня тут возник один вопрос. Это касается картины, и я надеюсь, вы сможете разрешить мои сомнения. Мы почти закончили подготовку к репликации, но один фрагмент...

- Камень на берегу, в самом уголке картины, да? - коробочка усмехнулась голосом Русселя.

- Да. Художник использовал совершенно уникальную технику. Наша программа не может ее идентифицировать и распознать однозначно.

- Это не художник.

- Не понял...

- Это отпечаток пальца. Тот берег... Мы с женой были там еще в молодости, сразу после свадьбы. Это было чудесное, живописное местечко. И, знаете, там работало множество художников. И миссис Руссель... словом, ей так понравилась одна работа, что она вцепилась в нее, в буквальном смысле! Краска на холсте еще не просохла, остался отпечаток...

Как же на нас сердился тогда художник! Вы не представляете. Мы предлагали купить ее еще тогда, но он отказался, - сотовый вздохнул с усмешкой. - А потом, через много лет Марта выкупила полотно у наследников. Они сочли отпечаток браком...

- Так и есть...

- Что, простите?

- Нет-нет, мистер Руссель. Мы все исправим в репликации.

- Каким образом?

- Машина распознает манеру письма мастера, значит, сможет сделать точное моделирование поврежденного фрагмента. Кстати, то же самое можно сделать и на оригинале.

- Ни в коем случае! - рявкнула коробочка.

- Но, мистер Руссель, подобный изъян не позволит оценить полотно по высокой цене. Вы потеряете много денег.

- Мистер Брискет, если вы еще не поняли, то скажу прямо: деньги меня не интересуют. Я не собираюсь продавать полотно.

- Но согласно закону о культурном наследии, мы вы должны устранить брак.

- На реплике - пожалуйста, но картина принадлежит мне и как законный владелец...

- Мистер Руссель, - прервал его Эндрю. - Это вам лучше обсудить с нашим юристом.

- Я понял вас, мистер Брискет. Свяжусь с ним в ближайшее время.

- Но как же...

- Пока у вас есть подписанное мной разрешение на репликацию, а с оригиналом решим позже.

Коробочка щелкнула, и маленький экран, мигнув ядовито-зеленым, погас. Через мгновение в комнате появилась Эллис.

- Что с ним? - мужчина протянул Эллис коробочку. - Мы говорили, а потом...

- Он повесил трубку.

- Какую трубку? Куда повесил?

- Это такое старинное выражение. Означает, что он завершил разговор, отключился, - хихикнула удаляясь девушка.

Вечер опустился тяжелой удушливой пылью. Кислородогенератор не справлялся даже в помещении. Эндрю сидел на полу. Мими привычно положила лохматую голову на его колени. Теперь, когда вспрыгнуть на диван она уже не могла, это стало их новым любимым местом.

Раньше их вечера проходили иначе. Мими всякий раз точно угадывала, когда Эндрю вернется домой, и встречала его радостным лаем. До захода солнца они выходили в сквер. Там еще сохранилось несколько деревьев, схваченных бетонными кольцами, поэтому хоть как-то можно было дышать. Всякий раз Эндрю брал с собой яркий мячик-попрыгун. Как уверял продавец с сайта для животных - "Лучшая игрушка для вашего любимца". Мими не любила мяч, поэтому всегда убегая за ним, возвращалась с палкой или пустой пластиковой бутылкой. Словом, что могла найти. А мяч... Его потом искал Эндрю. Он даже шутил, будто не он тренируем Мими, а она его.

Тишину разорвал сигнал голофона.

- Эндрю, сынок, это мама! - в центре комнаты возникла призрачная фигурка. - Хотела узнать, как твои дела?

- Привет, мам...

- Я тебя не вижу, Эндрю, подойди к анализатору, милый!

Эндрю вздохнул, аккуратно снял голову собаки с колен и поднялся.

- Боже мой, два месяца тебя не видела! Как ты, сынок? Ты не надумал приехать к нам с папой? Ты не представляешь, какая тут красота, родной! Отель отличный! Все-таки наши экологи умеют работать, когда захотят. В памятке написано, что тут совершенно точно воссоздали климат и биосферу. Здесь даже не пользуются очистителями и генераторами кислорода, представляешь? А сегодня на завтрак подавали апельсиновый сок! Настоящий, не синтезированный! Оказывается это такие забавные круглые штуки, как мячики. Хотя на вкус странный, с какими то ошметками... Так что? Приедешь? Милый, ты слышишь меня?

- Слышу мам...

- Так что ты решил?

- Мам, это вы на пенсии, а у меня работа. Я не могу сейчас.

- Не смей напоминать мне о возрасте! В конце концов, 87 не такие уж преклонные года, а тебе, я знаю, положен отпуск!

- Я не могу сейчас.

- Что-то случилось, милый?

Эндрю замешкался.

- Нет. Ничего страшного.

- Но я же вижу! Выкладывай немедленно! Ты с кем-то познакомился? Она тебя отвергла, да? Ох уж эти девицы!

- Это Мими...

- Ее зовут Мими? Странное имя... Вы познакомились на работе, да?

- Нет мам. Моя собака, Мими. Она больна.

- Ну, так обратись в клинику. Я не понимаю...

- Уже. Она больна серьезно ...

- Так сделай репликацию! Какие проблемы? Разве сейчас это повод переживать? Вот помню, у тебя была золотая рыбка... Сколько тебе было? Лет пять? Но тогда еще не делали репликации питомцев. Ты так плакал...

- Я разберусь, мам, - Эндрю не хотелось больше говорить. - Все в порядке.

- Точно?

- Да. Ну, хорошо. Разбирайся с делами и к нам. Да?

- Я подумаю.

- Обещаешь?

Не успел он отключить голофон, как раздался новый вызов.

- Да, мам. Ты что-то еще хотела?

- Простите, мистер, Брискет, - в комнате всплыла фигура Лернера.

- О, извините, доктор! Только что общался с матерью и...

- Ничего-ничего, мистер Брискет! Я на одну минуту. Это по поводу Мими.

- Да, я и сам хотел связаться с вами. Я так и не получил счет и направление.

- Дело в том, что репликация органов не возможна. Болезнь уже затронула центральную нервную систему, головной и спинной мозг. В прошлый раз вы говорили, на сколько вам важно сохранить поведенческие реакции, но при таком обширном поражении... Словом, мы ничем не сможем помочь вам, мистер Брискет.

- Совсем ничем?..

- Полная репликация или...

- Или?

- Усыпление, мистер Брискет. - Голос врача стал сухим и жестким.

- Сколько у нас времени?

- Не более недели. Кроме того, я обязан вас уведомить, что согласно санитарному постановлению вы будете обязаны оплатить кремацию. Если же вы все-таки решитесь на репликацию, то клиника утилизирует первичный образец за свой счет. Поэтому...

- Спасибо, мистер Лернер. До связи.

На следующий день на рабочей панели стола лежала аккуратно запакованная коробка.

- Эллис? Что у меня на столе?

Голограмма оторвалась от монитора и посмотрела на Эндрю.

- Ах, это, мистер Брискет. Это полотно. Ваш недавний клиент... такой странный! В общем, репликация сделана, а он запросил оригинал на один вечер.

- Не понял?

- Он хочет, чтобы картину вернули ему на одни вечер. Сказал, что хочет попрощаться!

- С кем?

- С картиной. Я же говорю, что он со странностями!

- Он говорил с юристами?

- Да. Все улажено. Нужна только ваша виза.

Эндрю подписал. Но весь день что-то не давало ему покоя, то и дело он косился на почтовую капсулу, в которой покорно ожидала отправки картина. Тень какой-то мысль постоянно мелькала в голове, но Эндрю никак не мог ухватить ее. Что-то неуловимое, словно золотая рыбка, которую пытаешься ухватить рукой...

Система оповестила о конце рабочего времени. Здание потихоньку пустело. За окнами все чаще мелькали аэротакси.

Вот оно! Да, без сомнения, он знал, как восстановить оригинал! Старая технология, ручная работа, но он знал ее. Конечно!

Эндрю снова взглянул на капсулу. Она была пуста.

- Эллис! Вы еще здесь, Эллис?

- Мистер Брискет? Мое рабочее время закончилось.

- Эллис, картина. Ее отправили мистеру Русселю?

- Картину передали курьерской службе несколько часов назад, мистер Брискет. Не волнуйтесь.

- Умоляю вас, мне нужен адрес Русселя. Эллис, перешлите его адрес в навигатор моей транспортной капсулы.

- Но мистер Брискет, мое рабочее время...

- Немедленно, Эллис! - рявкнул Эндрю.

- Отправляю.

Капсула выпустила Эндрю на окраине. Он не бывал в этом районе ранее, но прекрасно знал его по архивным документам, которые изучал в курсе архаичной архитектуры в колледже.

Огромный двухэтажный особняк, обнесенный стеной из натурального камня. "А я-то, идиот, ему кредит предлагал ..." Возле тяжелых чугунных ворот Эндрю не нашел ни голофона, ни переговорника, ни каких-либо сенсоров движения. Оглядевшись и не найдя в ближайшей видимости полицейских дронов, Эндрю перемахнул через забор. К дому вела широкая дорожка, усыпанная кварцевой крошкой. "С ума сойти! Целое состояние под ногами!"

Едва молодой человек приблизился к дому, тяжелая дверь распахнулась, и на пороге появился мистер Руссель.

- А вы довольно ловкий для ребенка трехтысячных! - усмехнулся он.

- Простите, не нашел другого способа...

- Ворота открыты. Надо было просто потянуть, - улыбнулся хозяин. - Проходите, мистер Брискет.

Широкий зал с панорамными окнами был отделан натуральным деревом, массивный кожаный диван, пара кресел, кофейный столик... Без сомнения, стиль двадцатого века воссоздан безупречно.

- У вас замечательный дизайнер интерьера, мистер Руссель.

- Моя жена. Это Марта все придумала. Присаживайтесь, - старик указал на кресло. - Хотите кофе? Я как раз сварил.

- Благодарю вас, с удовольствием.

- Мистер Руссель, - начал Эндрю, пока хозяин наливал смолисто-черный напиток в крохотную фарфоровую чашечку (несомненно, антикварную!) - Я знаю, как восстановить оригинал картины, сохранив его особенность.

- Вы про изъян картины?

- Да, про отпечаток. Есть одна технология... Не вдаваясь в подробности скажу, что можно сделать оттиск. Это позволит нам повторить его полностью. И если бы вы согласились, то я бы взялся за такую работу. Сейчас, наверное, уже никто не пользуется такими материалами, но уверен, что смогу...

- Пробуйте кофе.

Руссель придвинул чашечку к гостю. Напиток был непривычно густой, горький, с крохотными крупинками, заскрипевшими на зубах. Эндрю невольно поморщился. Мимолетная гримаса не ускользнула от свинцово-серхых глаз хозяина.

- Вижу, вы не часто пьете натуральный кофе.

- Натуральный? - молодой человек едва удержался от того, чтобы отбросить чашку. - Но это же страшно вредно!

- Вы говорите совсем как мой врач! - усмехнулся хозяин. - Но думаю, кофе навредит мне немногим больше, чем почти полное отсутствие естественной атмосферы, излучение от генератора кислорода или синтезированный белок, оформленный в виде стейка... Так что вы хотели?

- Я про картину. Я смогу восстановить ее для вас, сохранив отпечаток. И если вы согласитесь, то...

- Благодарю вас, мистер Брискет, но не стоит.

- Но это будет точнейшая копия! Эта реплика...

Руссель потупился, вглядываясь в осадок на дне своей чашки.

- Как ваше имя, господин Брискет?

- Эндрю. Меня зовут Эндрю, мистер Руссель.

- Так вот, Эндрю... В мое время "репликой" называли слова театрального актера. Последнюю его фразу, после которой вступает другой.

- Я не понимаю вас, мистер Руссель.

- Я не хочу, чтобы моей последней фразой стала копия, жалкое подражание. Когда я вижу этот отпечаток... Понимаете, Эндрю, я вижу ее руки, вспоминаю ее голос, смех... А те, кто будут смотреть на полотно после меня, увидят только досадный дефект... А ведь именно изъяны делают вещи уникальными, делают всех нас уникальными...

Эндрю вернулся домой со смешанным чувством тоски и тревоги. Он никак не мог выбросить из головы последнюю фразу Русселя. Его реплику...

- Мими! - позвал он с порога. - Как ты, старушка?

Конечно, он знал, что последнее время собаке недостает сил подниматься и встречать его у двери, но сегодня тишина была особенно тягостной. Он прошел в комнату. Мими свернулась клубком на лежанке.

- Как ты? - Эндрю протянул к собаке руку и тут же все понял.

Эндрю опустился на пол рядом с лежанкой. Она не дождалась. Не оставила ему шанса. Не дала возможности. Или избавила от тяжести выбора?

В комнате стало совсем темно, когда снова сработал неуемный голофон. Это был Лернер.

- Мистер Брискет, добрый вечер! Вы собирались сообщить мне свое решение относительно репликации или усыпления собаки. Вы определились?

- Спасибо, доктор, но репликация уже невозможна.

- Вы хотите сказать?..

- Собака умерла. Сама.

- Я могу отправить к вам бригаду биоочистки.

- Спасибо, но не надо. Я все сделаю сам.

- Защита сделала все возможное, миссис Брискет, но его застали на месте преступления с лопатой в руках... Вы сами понимаете, что обвинения в биотерроризме это очень серьезно.

- Какой биотерроризм! Мой сын всего лишь закопал свою собаку! Повторяю, свою собаку на своем клочке земли!

- Не совсем так, миссис Брискет. Согласно конвенции о сохранении и невмешательстве в целостность природных ресурсов он превысил свои права пользования. Кроме того, согласно заключению экспертизы животное было первородным. А кто знает, вспышку каких заболеваний может вызвать утилизация подобным образом?

- Но что же теперь делать?

- Учитывая показания свидетелей, мы можем склонить суд к тому, что вашего сына сочтут не вполне здоровым... психически.

- То есть? Что вы имеете в виду?

- Как вы помните, тот ветврач, доктор Джереми Лернер, а также секретарь агентства, Эллис Конверсон, указывали, что состояние вашего сына в последнее время было нестабильным, подавленным. Он был раздражителен. А если нам удастся доказать это экспертным путем, то мы сможем рассчитывать на процедуру по восстановлению.

- Что это значит? Восстановлению чего? - почти испуганно спросила женщина.

- Мы сможем просить для него репликации ментальной сферы. Это новая технология, но она уже прекрасно себя зарекомендовала.

- Вы хотите, чтобы я согласилась на репликацию собственного ребенка?!

- Тише, тише, миссис Брискет. Иначе и вас могут посчитать психологически нестабильной, - адвокат улыбнулся смущенно. - Речь не идет о каком-либо генетическом вмешательстве. Эта процедура совершенно безболезненна и безопасна, просто в ходе ее можно нейтрализовать некоторые поведенческие особенности, так сказать изъяны...

Наталья Резанова
Шашки и шахматы

В клане Санада играют в го. Многие умеют, но настоящий мастер - один, это глава клана Санада Масаюки. Он научился играть в детстве, у отца, но быстро превзошел своего учителя. Сыновей он тоже научил. Но у себя, в замке Уэда, он, как только выпадает возможность, играет с главой своих синоби. Это наилучший партнер для избранного Масаюки стиля, и игра с ним помогает создавать правильные стратегии. Санада - небольшой клан, чтобы выжить и победить, нельзя уповать на силу, но опираться следует на ловкость и хитрость. Лучших синоби нет ни у одного дайме, и Масаюки не встречал игроков лучше себя.

Он нередко играет сам собой, составляет и решает задачи. Это также полезно. Масаюки азартен, он знает за собой это, и го помогает ему понять, как во время войны перехитрить противника, загнать его в угол, взять над ним верх. И кто знает ? - возможно, водрузить знамя над столицей.

Он выигрывает кампанию, но его сторона проигрывает войну, и семья Санада оказывается в ссылке. Что ж, одна партия проиграна - да и проиграл-то не он! - но все еще можно изменить.

Теперь он все больше играет сам с собой, придумывая задачи. Карта Осакского замка и его окрестностей превращается в доску для го. Он должен, должен придумать неоспоримо выигрышную стратегию! Болезнь и смерть оказываются досадной помехой, и, умирая, он требует, умоляет сына : "Доиграй за меня эту игру"!

Санада Юкимура не азартен и не властолюбив, хотя способен на то же, что и отец, и многое другое. Но он всегда держит слово и доводит дело до конца. Если бы не данное обещание, он, возможно, так до конца жизни просидел в ссылке - копался в огороде, воспитывал детей и учился писать стихи. Даже если стихи не пишутся. Он знает, что у него нет таланта по этой части, но раз он решил научиться, то научится.

Но он дал слово, и должен доиграть. Обязан.

Теперь, если есть возможность, он сидит на стене укрепления, которое выдвинулось далеко от Осакского замка, словно кость в горле Токугавы, и играет в го с главой своих синоби.

Он доиграет эту игру. Любой ценой. И неважно, камешки какого цвета покатятся в финале с доски.

В клане Датэ играют в сеги. Многие играют - дети и взрослые, мужчины и женщины, вассалы и, разумеется, князь. Он научился играть не у отца. Еще ребенком наследника дома Датэ отправили учиться в храм. А вместе с ним отправили детей вассалов, годами постарше.

Вот у одного из них, Онинивы Цунамото, он и научился играть. Наставник одобрял эту игру, говорил, что она способствует медитации и постижению дзен.

Прошло много лет. Онинива Цунамото теперь главный вассал клана, и возможно, лучший мастер сеги в Присолнечной. Он не боялся выигрывать даже у покойного великого регента. Кого другого тайко казнил бы, но проиграть Ониниве было не позорно.

А вот князь мастером не стал. Может быть, потому, что у него слишком много увлечений, и всем им он предается со страстью. Он составляет ароматы, вызывающе одевается, тратит огромные суммы на театральные постановки, любит готовить и придумывать новые блюда. А стихи складывает - как дышит.

Он забыл про медитацию и вряд ли постигнет дзен. А сеги... нет, он не мастер. Он хороший игрок. Своих старших детей он научил играть едва ли не сразу, как они вышли из младенчества. А те уж научат младших. В других семьях спросили бы - зачем он учит "игре генералов" дочь? Здесь не спросят. Ироха играла с братьями сызмальства. Генералом ей не быть, но кто знает, когда и как это пригодится.

Как это пригодилось ему.

В юности он был настолько вспыльчив, что его считали безумным. Сеги научили его сдерживаться. И просчитывать ходы. Как это необходимо каждому, у кого под рукой хорошо обученная и хорошо экипированная армия.

Теперь он умеет ждать. И выбирать нужное время.

Он медлит. Но когда Осакский замок падет - а он падет, - его люди войдут туда первыми.

Там, в тумане, укрепление, а в нем - единственно достойный противник в этой партии. Хотя он наверняка считает, что играет в другую игру.

Датэ Масамунэ хотел бы, чтоб тот покинул поле, отложил доску, перенес партию.

Он предоставит противнику такую возможность. А воспользуется ли тот - другое дело.

Он выиграет эту партию. Не любой ценой. Не стоит она того. Он просто ее выиграет.

Примечание: го нередко называют японскими шашками, а сеги - японскими шахматами, хотя сходство весьма относительное

Фредди Ромм
Похищение с сюрпризами

Эд Остен озадаченно смотрел на часы, когда зазвонил его мобильник. Судя по мелодии сигнала - жена. Ну и задержалась она в супермаркете, да еще и телефон отключила...

- Да, дорогая! Слушаю!

Однако вместо мелодичного голоса Хелен раздался чей-то резкий смех, затем неприятный мужской голос произнес:

- Слушаешь? Это хорошо. Но лучше один раз увидеть! Возможно, в последний раз!

Эд оторопел. Пока он приводил в порядок мысли, мобильник сообщил, что пришло фото. Эд открыл файл - и обомлел при виде Хелен, крепко связанной по рукам и ногам и очень испуганной. Пока Эд приходил в себя, снова раздался голос незнакомца:

- Ну как, дошло? Или лучше, если она покричит?

Эд постарался взять себя в руки. Для начала - поставить точки над и...

- Ты что, похитил мою жену?

Вопрос, конечно, глупый, но ничего другого в голову не пришло. В ответ раздался удовлетворенный смех незнакомца:

- Смотри, какой догадливый! А раз так - готовь баксы! Пять миллионов! Я тебе позже позвоню, скажу, куда их принести! И не вздумай обратиться в полицию, не то я твою бабу прикончу!

Эд неожиданно для себя расхохотался - скорее нервная реакция на происходящее, нежели признак веселья. И тотчас понял, что нужно сказать:

- А с чего ты взял, что это меня пугает? Ты ее прикончишь, я получу наследство. Говоришь - всего-то надо позвонить в полицию? Сейчас и позвоню...

Не успел он закончить реплику, как озадаченный похититель заорал:

- Э, э! Как это - получишь наследство? То есть ты хочешь, чтобы я ее прикончил? Так, что ли?

На этот раз смех Эда был более естественным:

- Да вроде того. Меня эта шлюха достала своими похождениями, а развестись - значит остаться без ничего, так записано в брачном договоре. Но если ты ее прикончишь - другое дело, я получу все!

Судя по голосу похитителя, он был сбит с толку:

- Погоди-погоди. У вас же дочь?

- Не совсем так. Это у нее дочь, а когда она залетела, ей срочно надо было замуж за кого угодно, иначе осталась бы без наследства. Вот так я и стал мужем миллионерши. Не сидеть же в старой квартирке на пшиковую зарплату инженегра. Но сам понимаешь - лучше самому стать миллионером, и сейчас ты мне в этом поможешь.

На этот раз тон похитителя звучал деловито и уверенно:

- Помочь, говоришь? Оно можно - помочь. Только, сам понимаешь, не за спасибо. Пять лимонов - это я, конечно, загнул. Гонишь лимон - и я тебя делаю наследником! Годится?

Эд постарался изобразить удивление в голосе:

- Это еще зачем? Платить лимон, вместо того чтобы позвонить копам? Ты сам заплатил бы на моем месте? Да и нет у меня денег, все у нее. Разве она тебе это не сказала?

Похититель произнес торопливо:

- Да погоди ты! Я пошутил! Пошутил, сечешь? Никто твою благоверную мочить не будет!

Эд продолжал играть в удивление:

- Как это - пошутил? А если даже шутка - все равно звоню копам, пусть они разберутся, с чего вдруг ты такой веселый.

Стив Салме по прозвищу Щука постарался взять себя в руки. Сейчас главное - предотвратить звонок супруга захваченной бабы копам. Щука прикрыл телефон ладонью и зашипел Хелен:

- Что угодно скажи ему - только чтобы копам не звонил!

Он поднес телефон ко рту женщины. Хелен послушно кивнула и произнесла как можно спокойнее:

- Дорогой, что ты скажешь копам? Что я с помощью этого парня проверила, какой ты у меня верный? А ничего, что ты заказал мое убийство, об этом тоже расскажешь? И что шлюхой назвал? Или хочешь, чтобы я рассказала?

Послышался озадаченный голос мужа:

- Никакого убийства я не заказывал, не ври. Мне позвонили, сказали, что ты похищена, я обязан тут же сообщить в полицию. И даже если похищение липовое - все равно обязан. Загремишь ты со своим приятелем, вот увидишь. Это случайно не тот парень, с которым ты гуляла позавчера?

Хелен произнесла холодным тоном:

- Насчет позавчерашнего - это тебе померещилось. Скоро совсем спятишь со своей водкой. И знаешь, что я тебе скажу? Никто нас не посадит, у меня отличный адвокат, ты его знаешь. А копам я скажу, что сомневалась в тебе и решила проверить. Проверила - и узнала, что ты хочешь от меня избавиться, вот тогда у тебя будут проблемы.

Недовольным голосом муж произнес:

- Ну, хорошо, не стану звонить копам. А что это за глупость насчет пяти миллионов, где бы я тебе их нашел? Ты забыла, что все деньги на твоем счету?

Хелен ответила суровым голосом:

- Мог бы взять кредит, тебе бы дали. Ладно, вернусь - поговорим.

Она вопросительно посмотрела на Щуку. Тот облегченно вздохнул, разъединил и обратился к пленнице:

- Слушай, зачем он тебе нужен? Он ведь фактически заказал тебя. Хочешь, я его и замочу? И не надо миллион - сотню тысяч баксов. Развод тебе обойдется дороже. Годится?

Хелен ответила со вздохом:

- Может, развяжешь меня? А то что у нас за деловой разговор. Сто тысяч - не так просто. Я их сниму со счета, а назавтра моего мужа кто-то пристрелит - сам понимаешь, нехорошо выглядит.

Щука произнес торопливо:

- Ты не сомневайся! Это будет вроде как ограбление, только ты себе алиби сделай и лишнего не болтай!

Хелен ответила неуверенно:

- Ну, ладно. Может, ты и прав. Только действуй поаккуратнее. Я принесу деньги - скажу тебе, где его найти без свидетелей.

Щука освободил женщину, но она не спешила уходить:

- Ты не подвезешь меня до города? Я ведь не видела, как ты меня вез, да и пешком идти далековато.

Щука с готовностью кивнул, направился к автомобилю и галантно распахнул перед женщиной дверцу. Хелен многообещающе улыбнулась и поблагодарила. Спустя минуту они уже ехали к городу, а Щука размышлял. Сто тысяч взамен ожидаемых пяти миллионов - это, конечно, насмешка над самим собой. Однако убить заложницу, не получив ничего взамен, да еще и сделать наследником миллионов наглеца-мужа - одна мысль об этом была невыносима. Да и что случилось? Сто тысяч - это так, задаток. Пристрелить муженька, а через пару дней связаться с безутешной вдовушкой и сказать ей: гони миллионы, не то копы заинтересуются, как ты израсходовала сотню тысяч, снятую со счета.

Назавтра утром Хелен вышла из машины в полусотне шагов от хижины, где скрывался Щука. В руках женщины была сумка. Щука вразвалочку вышел за порог и лениво спросил:

- Ну как, принесла баксы?

Хелен кивнула. Щука, улыбаясь, подошел ближе. Хелен сунула руку в сумку, но вместо ожидаемых ассигнаций на Щуку посмотрело дуло револьвера. Щука не успел даже удивиться - выстрел повалил его наземь. Хелен сухо произнесла:

- Никто не смеет трогать моего мужа!

Щука едва понимал, что происходит. Куда сильнее, чем боль от раны, его занимали обида на предательство женщины и желание покарать негодяйку. Щука потянулся за пистолетом, забывая, что бывшей пленнице нетрудно выстрелить еще раз. Однако Хелен не успела - раздался выстрел, и Щука растянулся с пулей во лбу, напоследок посылая всему миру удивленный и обиженный взгляд, словно вопрошая: почему они так поступили со мной?

Эд подошел ближе, не опуская ствол, и проверил пульс противника. Затем разрядил револьвер, поставил его на предохранитель, сунул за пояс и произнес:

- Он мертв.

Эд посмотрел на жену: на ее глазах собирались слезы, губы дрожали, оружие выпало из ее руки. Эд поднял револьвер, подошел к жене, обнял ее за плечи и мягко сказал:

- Милая, иди в машину. Мне нужно сделать еще кое-что, иначе у нас возможны неприятности.

Он помог Хелен вернуться к машинам - женщина пошатывалась и плакала. Затем Эд взял из багажника лопату, вернулся к трупу, оценил, где земля помягче, и вырыл могилу. Спихнул туда убитого и забросал землей. Вернулся к машинам, взял автомобиль жены на буксир, сел за руль рядом с Хелен, включил зажигание и дал газ. Сказал:

- Вот и все, милая. Его больше нет.

Хелен кивнула, она не могла говорить из-за слез. Эд озабоченно посмотрел на нее и произнес:

- Моя девочка, не хочу на тебя давить, но будет лучше, если ты успокоишься, прежде чем мы въедем в город. Иначе, если тебя увидят в таком состоянии наши знакомые, не миновать ненужных вопросов.

Хелен кивнула и произнесла ломающимся голосом:

- Да. Я сейчас успокоюсь.

Она сделала несколько глубоких вдохов, вынула салфетку, приложила к глазам, озабоченно посмотрела на себя в зеркальце и сказала:

- Милый, дай я сяду за руль своей машины, иначе буксир вызовет не меньше вопросов. А как ты понял, куда я поехала?

Эд мягко затормозил, поцеловал жену в запястье и ответил:

- Ты же вчера пришла мрачная, как туча, и, не говоря ни слова, прошла к себе, а когда я спросил, что с тобой случилось, сказала: "Все в порядке".

Хелен слабо улыбнулась:

- Да, я вела себя как свинья. Но...

- Но ты не свинья - значит, что-то задумала. Задумала нечто такое, что связано с утренним звонком. А сегодня утром ты сунула в сумку старые газеты и вышла. Где ты купила оружие - в легальном магазине?

- Да, - сконфуженно призналась Хелен. - Милый, так ты все понял? Понял - и не сказал мне? Вместо этого взял свой револьвер и поехал следом за мной?

- Да, моя хорошая. Я не мог допустить, чтобы ты подвергла себя риску. Думал обогнать тебя, но не получилось.

- А я не заметила, что ты следишь за мной, - вздохнула Хелен.

- Надеюсь, ты не обиделась?

- Обидеться - на что? - удивилась Хелен. - На то, что ты меня спас? При всех моих недостатках, я не настолько спятила.

- А что я нехорошо назвал тебя...

\- Шлюхой - в разговоре с негодяем, который собирался убить меня, даже если бы получил выкуп? Любимый, да я все поняла, как только ты заговорил про миллионное наследство. Только не сразу сообразила, как мне вести себя.

- Однако ты все сделала правильно, - улыбнулся Эд. - Превратила похищение в семейную перебранку. Держу пари - этот тип через пять минут сам перестал понимать, настоящее похищение он затеял или липовое.

Хелен кивнула и задумчиво произнесла:

- Может, я неправильно поступила, следовало обратиться в полицию?

- В полицию?! - удивился Эд. - Ну, задержали бы они этого парня. А где доказательства, что он собирался убить тебя? Что похищение и в самом деле не было липовое? Его бы через час выпустили, и вся наша семья оказалась бы в опасности. Нет, твоя ошибка состояла только в том, что ты не доверила это мне. Хоть я и работал в Афганистане всего лишь программистом...

Хелен открыла дверцу, но прежде чем выйти, сказала:

- Милый, а помнишь наш разговор год назад?

Супруги Остен прогуливались с дочкой по городскому парку. Вечерело, вокруг не было ни души. Пора было идти домой, но окружающая тишина и покой действовали умиротворяющее. Молодые беседовали на возвышенные, романтичные темы - о рыцарстве, прекрасных дамах, о самопожертвовании ради любви. Вдруг Хелен сказала зачем-то:

- Милый, а если бы меня вдруг похитили и потребовали выкуп - сколько бы ты согласился заплатить? Миллион согласился бы?

Эд вздохнул:

- Любовь моя! Сколько угодно согласился бы заплатить, только ведь дело не в этом! После получения выкупа похищенных обычно убивают!

Романтичная улыбка сошла с лица Хелен. Она вздохнула и произнесла:

- Да, милый, я читала об этом. Извини, я сказала глупость. Если вдруг такое случится, придется что-нибудь придумать.

Эд покачал головой и ответил:

- Лучше пусть не случится. Любимая, уже поздновато, пойдем домой.

Аглая Суханова
Про выбор, судьбу и подсолнухи

- Слушай, ну что ты заладила: "судьба, судьба", - сказала Анжелика, морщась и потирая указательным пальцем бровь. - У тебя везде судьба, куда ни плюнь. Хорошего мужика нашла - значит, вас судьба вместе свела. Ребенок заболел - снова судьба, только на этот раз ух, какая злая. Если мозоль на пятке натрешь, тоже будешь обвинять судьбу, а не себя за то, что неудобные туфли надела?

Катя, как ни в чем не бывало, продолжала разливать сок по кружкам. Вот так, втроем, они не собирались уже месяца два, и она была не намерена разменивать этот вечер на серьезную ссору, а потому решила сначала думать и только потом отвечать.

- Знаешь, Энжи, я верю в предопределенность. Весь мой опыт кричит о том, что, несмотря на все мои усилия, все будет происходить так, как должно. А чего вдруг тебя это зацепило?

- Хороший вопрос. Наверное, меня пугает сама возможность существования такой точки зрения. Мне нравится знать, что все, происходящее со мной, - моя ответственность. Ну, хотя бы процентов на девяносто. Тогда я чувствую себя спокойно в любой ситуации. Если что-то пошло не так, я думаю, что я могу сделать, чтобы развернуть процесс в нужном направлении.

- Не хочу тебя пугать, но все же. Вот в прошлом году у меня в аварии погиб папа, как ты знаешь. Он всегда был очень аккуратным водителем, соблюдал все мыслимые и немыслимые правила. Как, по-твоему, он мог бы повлиять на то, что с ним произошло? Он же не мог знать, что какой-то самоубийца решит прихватить его с собой.

Энжи глубоко задумалась. Разговор начал напоминать шахматную партию с необычными правилами, в которой нужно не только поставить противнику мат, но и не нарушить при этом хрупкого равновесия его позиции. Проблема была в том, что совместить эти два условия представлялось не особо возможным.

- Я бы не хотела, чтобы мои слова тебя задели, поэтому, если тебе станет некомфортно, просто останови меня, - осторожно начала Энжи. - Ты зачем-то выбрала такой пример, как это сказать... Эмоциональный, короче говоря. Мой аргумент такой. Я слышала теорию о том, что люди обычно в глубине себя знают, когда они умрут, и готовятся к этому. Ты можешь решить, что это очко в твою пользу, но я с этим не соглашусь. Если человек знает, пусть и не умом, но не борется, это уже некий совершаемый им выбор.

- Выбор - это когда человек что-то может сделать. Что можно сделать с сумасшедшим, машина которого летит в тебя на полной скорости?

- В этот момент уже ничего. Но, если он заранее знал ,что произойдет, то мог избежать смерти. Остаться дома, выехать позже, выбрать другую дорогу. Вариантов уйма.

- Вы знаете, у меня есть история, прекрасно подходящая под ваши рассуждения, - неожиданно вступила в разговор Саша, до сего момента с интересом наблюдавшая за общением подруг.- Давайте я ее вам изложу, а вы ответите, что это, судьба или жизненный выбор.

- Давай, - Энжи поудобнее расположилась в кресле и отпила немного сока. - Лично я никуда не тороплюсь.

- Да, я тоже не против, - подтвердила Катя.

- Хорошо. Вы, наверное, помните мою подружку Лену, она с нами ходила в кино пару лет назад. Так вот, ее мама недавно загремела в психушку за нанесение тяжких телесных повреждений.

Началось все давно, лет семь назад. Ленина мама, ее зовут Наталья Александровна, тогда работала в кинотеатре билетершей. Дело неблагодарное, платили мало, так что она там недолго продержалась. В тот день она ехала на работу на трамвае. Дело было летом, и трамвай шел почти пустым, - все предпочитали ходить пешком, пока погода позволяла. Она и сама бы пешком пошла, да только время плохо рассчитала, вот и поехала.

День обещал быть погожим, солнце светило ярко, а Наталья Александровна села на солнечную сторону. Ей бы пересесть, но она не выспалась, и лишние телодвижения ей были не с руки. Тут к ней и подошла кондукторша. Наталья Александровна знатно удивилась, а потому запомнила ее хорошо. Кондукторша была молодой девушкой вполне славянской наружности, с хорошей фигурой. Таких обычно в кондукторах не водится, сами знаете. Они находят работу прибыльнее и приятнее, от официанток до секретарш. Одета была девушка тоже совсем не по-кондукторски, так скорее на свидания ходят. На ней был яркий сарафан, весь разрисованный подсолнухами, и босоножки на невысоком каблуке. Сама при марафете - макияж, крупные кудри, все на месте. В общем, кондуктора в ней выдавали только характерная сумка и значок.

- Женщина, пожалуйста, оплатите проезд, - сказало прелестное создание тонким голоском и обезоруживающе улыбнулось.

Ситуация, конечно, несколько необычная, но не из ряда вон выходящая, а потому Наталья Александровна приобрела билетик и продолжила созерцать ладонь, которой прикрывала глаза от солнечного света. Однако отдохнуть ей толком не удалось, потому что через минуту раздался какой-то грохот и звон. Выяснилось, что неразумная девица зацепилась каблучком за выемку в полу и со всего размаху на этот пол шлепнулась. Совсем не элегантно, к слову. Наталья Александровна была, конечно, уже довольно взрослой, но не настолько солидной, чтобы не помочь человеку, сославшись на больную спину, а потому монетки по всему вагону они собирали совместно.

- Ой, спасибо вам большое, я бы сама не смогла все собрать, - промурлыкала девушка, потирая ушибленную коленку.

- Что же вы, моя хорошая, оделись совсем не соответственно вашей должности? Так ведь не только упасть можно, а и ноги в час пик оттопчут, - по-матерински поволновалась Наталья Александровна.

- Да я тут недавно работаю, еще не совсем освоилась, а сегодня такая погода прекрасная, вот и захотелось себя как-то по-летнему почувствовать. Кто же знал, что это так неприятно закончится.

Воздушная девушка опечаленно и пристыжено опустила взгляд.

- Ну ладно, хорошего вам дня! - попрощалась Наталья Александровна и вышла на своей остановке.

Я в этот день как раз гостила у Лены, и про эту встречу услышала непосредственно от ее мамы, вечером, за чашечкой чая. Вроде бы и ничего выдающегося, но образ юной девушки, всей в подсолнухах и с кудряшками, оказался таким по-летнему ярким и соответствующим настроению, что я его запомнила очень хорошо.

Очередным многообещающим летним днем, спустя примерно год, Наталья Александровна шла по летнему городу в поисках карпа - собралась фаршировать его на ужин. Карп почему-то ни в одном магазине не обнаруживался, но ее это не сильно расстраивало, потому как на улице было ну очень уж приятно. Так она и передвигалась короткими перебежками, от одного магазина до другого, пока не добралась до площади.

На площади по неизвестной причине собралась целая толпа, на которую Наталья Александровна, как истинно компанейский человек, тут же клюнула. Приблизившись, она обнаружила, что с трибуны что-то вещают. Она подходила все ближе, пока не начала не только разбирать слова, но и видеть выступавшего. Точнее, выступавшую, и ею оказалась та самая нерадивая кондукторша. Узнала ее Наталья Александровна не сразу. На этот раз девушка была одета в строгий деловой костюм, макияжа был необходимый минимум, а волосы были прямыми и собранными в хвост. И разговаривала девушка совсем иначе: нежный и невинный голосок остался в прошлом, а ему на смену пришел резкий и командный тон.

- Дорогие друзья! - почти скандировала вчерашняя несуразная кондукторша. - Все вы, конечно, знаете, что мы - ярые борцы с коррупцией, и что эта напасть захлестнула нашу страну с головой. Мы предлагаем вам бороться вместе!

В этот момент Наталья Александровна тихо ахнула, потому что узнала в девушке давнюю знакомую. На этот раз она удивилась тому, что прелестное юное создание умудрилось за какой-то год измениться так кардинально, как некоторым и за всю жизнь не удается.

- Простите, пожалуйста. - Наталья Александровна осторожно коснулась плеча ближайшего соседа по толпе. - Вы не подскажете, кто это выступает?

Мужчина поделился не особо богатыми сведениями: он знал только название партии, представители которой сегодня заняли трибуну. Наталья Александровна его поблагодарила и решила больше не созерцать девицу и продолжить свой поход за карпом.

К слову, неуловимая рыба таки была найдена, и ее гордая обладательница вскоре пришла домой. В гостях у Лены снова сидела я, мы запоздало отмечали ее день рождения, с которого прошло уже дней десять. Раньше у меня никак выбраться не получалось. Наталья Александровна приготовила кулинарный шедевр, подала его к столу и сама присоединилась к нам.

- Ой, девочки, так забавно за рыбкой сходила сегодня, сейчас вам расскажу. - И она радостно поведала нам вторую часть истории о кондукторше.

По странному совпадению все кусочки этого пазла были связаны с теплыми летними днями. Ни одного исключения. Так вот, спустя год Наталья Александровна, питавшая нежные чувства к солнечным лучам, решила бесцельно пройтись по центру города. Взрослые люди в наше время по неведомым причинам занимаются такими делами редко, но только не Наталья Александровна. Она всегда любила ходить по улицам и наслаждаться моментом.

Гулять она отправилась в гордом одиночестве, прихватив с собой исключительно намерение хорошо провести время. За время прогулки она обзавелась мороженкой и воздушным шариком в виде собачки - как те, которые клоуны в цирке в разные фигурки заворачивают. И тому, и другому очень радовалась. Мимо уличных музыкантов ей тоже не удалось пройти. Женщина она современная, любит рок и к нестандартным представителям молодежи относится лояльно, а потому ей ничто не помешало сесть на скамейку и наслаждаться происходившим. Казалось бы, жизнь удалась - тепло, мороженое, воздушный шарик и музыка, чего еще желать?

Но день не замедлил стать еще более удивительным. К скамейке подошел юноша в мешковатой одежде, волосатый и в кепке козырьком назад. В руке у него была еще одна кепка, в которой побрякивала мелочь.

- Не найдется ли у вас нескольких монет для голодающих музыкантов?- спросил удивительно высокий для юноши голос.

Наталья Александровна раскрыла кошелек, покопалась в нем и извлекла пару мелких банкнот. В тот момент, когда она опускала их в кепку, она снова подняла глаза на молодого человека и обнаружила, что это вовсе не молодой человек, а девушка. Та самая, которая кондукторша и митингующая, или как их там называют.

И, казалось бы, вот она, оказия все выяснить и узнать, что движет этой особой и как она меняется с такой головокружительной скоростью, но пораженная Наталья Александровна так и не смогла произнести ни слова до того, как девица ускакала к другим прохожим, готовым расстаться с наличностью. Посидела Ленина мама, подумала немного и решила, что не нужны ей в этот день никакие сокровенные знания, хватит и того, что есть. Дослушав текущую композицию, она продолжила неспешную прогулку, в результате которой принесла домой не только шарик-собачку, но еще и пару игрушек. Они очень симпатичные и по сей день живут на Лениной кровати. Слоник и жирафик ручной работы, из лоскутков, с пуговичками вместо глаз. В общем, прогулка удалась.

Как вы уже могли догадаться, прошел еще один год. И снова был теплый летний день. На этот раз Наталья Александровна никуда идти не собиралась, она ватрушки пекла. Кстати, потрясающие у нее ватрушки, надеюсь, мне еще удастся когда-нибудь ими полакомиться. Насколько уж моя мама в выпечке сильна, но здесь что-то совершенно особенное.

Однако я отвлеклась. Собственно, она никуда не собиралась, зато я уже вовсю направлялась к ним. Такое впечатление, что я в этой истории принимала непосредственное участие, хоть это и не так. Я просто регулярно маячила где-то рядом, поэтому часть фрагментов мне удалось получить, скажем так, из первых рук и еще тепленькими.

В общем, пришла я к Ленке, и мы уселись уплетать ватрушки. Общались, как часто бывало, все втроем. Наталья Александровна человек очень легкий и приятный, предрассудками не особенно отягощена, как я уже упоминала, так что при ней можно озвучивать почти все то же самое, что и без нее. Фоном работал телевизор, который просто забыли выключить, когда я пришла. Короче говоря, все тихо, мирно, и неожиданностей ничто не предвещало. Неожиданности они на то и неожиданности, чтобы о них никто заранее не догадался.

- Обалдеть, это же она! - закричала ни с того, ни с сего Наталья Александровна.

- Кто она? - в недоумении откликнулись мы с Ленкой.

- Да та девушка, которая то кондуктор, то не кондуктор, вот она, в телевизоре, песни поет!

Мы с Ленкой уставились в чудо-ящик. Он нам продемонстрировал девушку лет двадцати пяти в абсолютно невозможном платье, которое я вряд ли смогу словами описать. Где-то лоскутки ткани, где-то голое тело, все, что не прозрачное, переливалось, как дискотечный шар. У девушки были две косички, несуразные, как у Пеппи Длинный Чулок, только не рыжие, а блондинистые. Она прыгала по сцене и пела жуткую пошлятину, от которой у любого адекватного человека волосы сначала встанут дыбом, а потом начнут непоправимо седеть.

- Ну и дела, - заключила я. - Очень своеобразная мадемуазель. Даже не знаю, что еще сказать.

- Все бы ничего, Сашуль, только как она там оказалась? Сначала меня это удивляло, но теперь уже начинает пугать. Как может одна и та же девица с такой скоростью менять амплуа? И почему она все время попадается мне на глаза? - спрашивала Наталья Александровна, вышеупомянутые глаза которой округлились и стали размером с блюдце, натурально как у собаки в сказке Андерсена про огниво.

После этого мы погрузились в долгие размышления и понастроили множество теорий, которые я вам не буду пересказывать, чтобы не испортить вашу будущую дискуссию. Коротко говоря, вот так я и сама увидела эту невероятную девицу.

Ну, вы поняли, следующий год, опять летний день. Действие пятое: Наталья Александровна идет на свидание. Уж не помню, говорила вам или нет, но мужчины у них в доме не было. Отец Ленкин умер, когда ей было два года, и Наталья Александровна с тех пор перебивалась только кратковременными романами. Не потому, что ухажеров не хватало, их было хоть отбавляй; а потому, что не хотела вот так взять и на место любимого мужа кого-то привести. Но тут вдруг решила, что момент настал, да и мужчина искренне приглянулся, в общем, нацелилась на серьезные длительные отношения.

Пригласил он ее в какой-то нереально дорогой ресторан, лобстеров кушать. Наталья Александровна решила соответствовать случаю, прикупила коктейльное платье, навела марафет и поехала обменивать природное обаяние на еду. Хочется заметить, что этот ресторан из тех, в которых в таких больших красивых аквариумах держат рыб и всяких членистоногих и готовят эту живность на глазах у истекающей слюной публики. Выбрали они себе какую-то разновидность блюда с лобстером и стали наблюдать за процессом. Сидят, беседуют, мило перешучиваются, смотрят на лобстера. И тут черт дернул Наталью Александровну посмотреть на человека, кто эту громадину готовил. Думаю, не стоит уже объяснять, что под костюмом повара скрывалась все та же девушка, которая кондуктор, оратор, аскер и попсовая певичка. Наталья Александровна потом рассказывала, что, увидев ее, почему-то разозлилась, как будто та специально для нее весь этот маскарад годами устраивала. Говорила, что даже зубами неприлично заскрежетала, несмотря на несоответствие моменту.

Беда была в том, что бурлящие эмоции выплеснуть не было никакой возможности. С прекрасным принцем они были еще не на том этапе отношений, когда уже можно прямо брать и начинать в дорогом ресторане безумные истории рассказывать. По той же причине устроить сцену с битьем посуды и криками "Зачем ты раз в год передо мной маячишь и что вообще с тобой не так?" тоже не вышло. Оставалось Наталье Александровне только сидеть, мило беседовать и любоваться, как девица производит непонятные махинации с ее будущей пищей. Лобстер, кстати, по ее словам, был потрясающе вкусным, как будто загадочная красотка всю жизнь только этим и занималась, а не всем тем, о чем я поведала.

Следующий год у Натальи Александровны совсем не задался, и жанр резко сменился с приключений на драму. В стране наступил кризис, фирма, в которой успешно трудилась Наталья Александровна, прекратила свое существование. И все бы ничего, но кавалер, тот самый, на которого она глаз положила, и который ее возил лобстеров есть, отошел в лучший мир. И не просто незаметно умер, а через неделю после того, как сделал ей предложение.

Вполне логично, что Наталья Александровна, ощутив всем своим существом зыбкость и тщетность бытия, впала в тяжелейшее уныние, несмотря на свой былой оптимизм и гедонизм. Какое-то время, месяца два или три, она тщетно пыталась построить все заново, как было, то есть найти подходящую работу и замену почившему кавалеру, но все попытки обращались прахом еще до того, как она за них серьезно принималась. Тяжелые были деньки. Ленка тоже была подавлена этим всем, хотя ее жизнь не особо переменилась. Я часто к ним приходила, и мы втроем пили чай с ватрушками и поднимали друг другу настроение, как умели.

Закончилось все тем, что Наталью Александровну осенило. Она поняла, что ей надо не прошлое пытаться вернуть, а в светлое будущее посмотреть, и решила для этого воспользоваться старым, столетиями проверенным приемом: отдохнуть и сменить обстановку. Распотрошив банковский счет с накоплениями, она произвела положенные приготовления и улетела в Лас-Вегас. Каждый вечер она оттуда звонила Ленке и радостно рассказывала о своих потрясающих приключениях. В общем, план работал, все шло как по маслу. Но недолго.

Готовы? Сейчас будет сцена, чисто как в кино. Теплый Лас-Вегасский летний день. Наталья Александровна прогуливается, размышляя, каких еще приключений на свое мягкое место ей стоит раздобыть. У шикарного отеля останавливается не менее шикарный лимузин. Все мы помним, что Наталья Александровна дама любознательная, поэтому она замедлила шаг и начала внимательно наблюдать. Открылась дверца, из нее вышел умопомрачительный красавец-брюнет, картинным жестом смахнул с брюк несуществующие пылинки, после чего подал руку своей даме, помогая ей покинуть автомобиль. Девушка, по словам Натальи Александровны, выглядела просто отпад и была похожа на какую-то местную актрису. Узкое платье в пол, на шее и в ушах бриллианты, прическа - волосок к волоску, в руках маленькая сумочка, каблуки сантиметров восемь. Сказка, а не образ. Естественно, восхищаясь этим делом, Наталья Александровна смотрела на девушку очень внимательно. Настолько, что узнала в ней свою давнюю кондукторшу и недавнюю элитную повариху.

Не знаю уж, каково ей было в этот момент, но во время вечернего звонка Лене Наталья Александровна выдала весь известный человечеству спектр эмоций. Преобладали негативные. Ее хрупкое душевное равновесие, которое она только-только начала обретать, дало трещину, и она впала в натуральную паранойю. Ленка, конечно, забеспокоилась, и тем же вечером, по совместному решению, они с мамой взяли билет на ближайший рейс из Лас-Вегаса домой.

Прилетевшая домой Наталья Александровна была мрачнее тучи, и я считаю, что это вполне оправдано. Как со штангистом, который держит предельный вес, и тут на штангу садится пичуга. Только здесь пичуга была скорее не колибри, а страусом эму. Я зашла к ним в гости через пару дней, думала, вдруг помогу чем, ведь Наталья Александровна человек рассудительный, а таких хорошая беседа может повернуть в правильное русло. Не тут-то было. Все оказалось ужас как страшно. Наталья Александровна плохо выглядела, мало спала, недоедала, не слушала собеседников, а сама говорила, в основном, о погибшем женихе и вездесущей ведьме, появление которой стопроцентно предвещает новые несчастья. Домашняя обстановка не успокоила ее, а скорее наоборот.

Вообще я, кажется, не совсем так, как нужно, рассказываю. Наталья Александровна не выглядела буйно или вообще хоть как-то помешанной. Просто я ее давно знала, поэтому для меня была очевидна разница между красивой, энергичной и добродушной женщиной, к которой я привыкла, и этой новой, постаревшей, нервной, раздражительной и охваченной горем и страхом. Одна из Ленкиных коллег посоветовала им обратиться к маститому психологу, которая вот-вот должна была совсем ненадолго прилететь из Америки. Ленке пришлось изрядно постараться, чтобы уговорить Наталью Александровну на этот визит. Поначалу та уперлась рогами, как натуральный баран. Но Ленка в итоге одержала победу, популярно разжевав матери, что упорство приведет только к тому, что знаменитая тетенька улетит обратно, и придется идти к обычной.

Лена пошла вместе с Натальей Александровной и осталась караулить в коридоре. Сеанс занял от силы минуту. Из-за двери раздались нечеловеческий крик и звон разбивающегося стекла. Ленка, не помня себя, вбежала в кабинет, вместе с ней туда заскочили еще человека три, оказавшиеся в непосредственной близости. На полу лежала та самая девица в луже воды. На ее голове краснели струйки крови. Вокруг лежали подсолнухи и осколки стекла. А в кресле сидела Наталья Александровна и в голос рыдала, закрыв руками лицо.

Несложно понять, что там произошло. Наталья Александровна вошла в кабинет, надеясь на чудесное исцеление своей израненной психики, и увидела в кресле психолога все ту же девицу, которая появлялась на ее горизонте на протяжении семи лет. Конечно, она перепугалась до чертиков, впала в состояние аффекта и саданула той по голове первым попавшимся под руку предметом, которым оказалась ваза с подсолнухами. Круг замкнулся.

Пострадавшей оказалась девушка двадцати девяти лет от роду по имени Мария Михайловна Миленская. Слава богу, ее жизни ничего не угрожало. Более того, она отделалась только парой глубоких царапин и обмороком, даже без сотрясения мозга. Лена ее навестила в больнице и рассказала всю ту историю, которую только что услышали вы. Мария Михайловна поразилась до глубины души и приняла решение не выдвигать обвинений, сочтя обстоятельства достаточным оправданием. Про то, что Наталья Александровна загремела в психушку за нанесение тяжких телесных, я вам сказала для красного словца, чтобы вас заинтересовать.

Сейчас Наталья Александровна действительно проходит психиатрическое лечение, но по собственному желанию, а не по судебному постановлению. А Марина Михайловна оказалась настолько приятной и адекватной женщиной, что согласилась встретиться с Натальей Александровной и лично обсудить все произошедшее.

В процессе обсуждения выяснилось, что Мария Михайловна не супергерл, а просто не менее любознательная особа, чем Ленина мама. Сразу после школы она отучилась на психолога и с поразительной быстротой достигла в своем деле немалых высот. Не имея мужа и детей, она развлекала себя теми способами, которые казались ей наиболее интересными. К примеру, ей с детства было интересно, как себя чувствуют кондукторы на рабочем месте. Правда ведь любопытно. Вот она и решила попробовать. Поэкспериментировала недельку, нахваталась впечатлений и забросила это дело. С музыкантами и того проще - они ее друзья детства, и уличными выступлениями зарабатывали на жизнь в подростковые годы. А тут собрались вместе, выпили немного и решили тряхнуть стариной. Откровенно взяли друг друга на слабо. Повеселились, в общем, от души, а собранные деньги потом отдали первому попавшемуся товарищу без определенного места жительства.

С митингом тоже ничего сложного. Просто Мария Михайловна женщина общительная, а потому друзья у нее есть в разных сферах. Одна из ее подруг, как назло, разболелась перед самым выступлением, Слегла в больницу с пневмонией. Марина Михайловна, любительница попробовать что-то новенькое, выручила подругу, вызубрила ее агитационную речь и выступила на площади.

Про выступление на телевидении и карьеру повара - несколько более долгосрочные эпизоды ее жизни. Музыке она училась с детства, всегда любила классику. А потом решила, что презрительное отношение к поп-культуре не совсем адекватно. Там ведь тоже люди, в конце концов. Вот она и решила прочувствовать это на себе, чтобы раз и навсегда свое отношение изменить. Долго занималась в дорогущей школе эстрадного вокала, готовила один-единственный номер. Вбухала кучу денег на жуткий костюм и подала заявление на выступление в программе, где ищут новые таланты. Это-то выступление мы тогда и наблюдали. Говорит, адский труд, прыгать и петь одновременно вообще пик мастерства, так что отношение ее вполне успешно изменилось.

С лобстерами история похожая. Мария Михайловна всегда поражалась тому, как люди без малейших сомнений отнимают чью-то жизнь для удовлетворения своих капризов, а потом спокойно идут дальше своими делами заниматься. Так вот, начиталась она Достоевского и решила в Раскольникова поиграть, то есть выяснить, тварь ли она дрожащая или право имеет. К тому моменту она уже несколько месяцев встречалась с каким-то знаменитым американским поваром. Ездили друг к другу по очереди. Он-то ей и предложил решение проблемы, очарованный невиданной жизненной энергией своей пассии. Они решили совместить приятное с полезным, и он ее целый месяц учил делать из несчастных лобстеров какое-то супер-пупер-блюдо. А потом воспользовался связями и презентовал ей коронное выступление: накормить кулинарным шедевром настоящих живых людей в настоящем элитном ресторане, в котором представил ее как свою ученицу.

Потом, конечно, Мария Михайловна вышла за него замуж и переехала в Америку насовсем. Свадебное путешествие они себе замечательное устроили, проехали чуть ли не всю Америку. Заодно и в Лас-Вегас заглянули, как же без него. После этого она прилетела на недельку в Россию, закончить здесь свои дела и провести несколько консультаций и мастер-классов. Ну, и получить по голове вазой с подсолнухами.

Наталья Александровна, услышав все это, смеялась от души и сразу помолодела обратно. По совету Марии Михайловны она обратилась за помощью, чтобы уж наверняка уладить все свои проблемы и отгоревать погибшего жениха. Да и просто нервы в порядок привести. Я этому, конечно, очень рада, соскучилась уже по этой потрясающей женщине и ее ватрушкам.

Во всей этой истории осталась только одна загадка. Каким невероятным образом эти две женщины так устраивали свою жизнь, что пересекались раз за разом при самых странных обстоятельствах?

Первой наступившее молчание нарушила Катя.

- Саш, если бы это рассказывала не ты, а кто-то другой, я бы решила, что все это враки. Потому что не может такого быть, как бы я ни верила в судьбу. Чисто статистически абсолютно невероятно. Но историю рассказала ты. А тебе я верю. Даже доказывать теперь ничего не хочется, просто сидеть и поражаться тому, что в мире творится.

- Согласна с предыдущим оратором, - поддержала подругу Энжи. - Мы, конечно, могли бы сейчас развести демагогию и весь оставшийся вечер гадать, что же это такое. Катя бы говорила, что это происки высших сил, а я - что эти двое притягивались друг к другу, как магнитом, потому что их бессознательные части личностей играли в свою мудреную игру. Но как-то теперь совсем не хочется этим заниматься. Хочется только пожелать им обеим здоровья: Наталье Александровне - душевного, а Марии Михайловне - физического. Потрясающие дамы. А вообще - пусть эта история останется для нас сегодня без морали.

Далия Трускиновская
Поэт в горшке

Да, мыслящие растения бывают. Но мысли у них, в основном, простенькие. Чего бы сожрать...

Мы их обнаружили на Цезариане.

Они чем-то на вас похожи, господа курсанты. Во время семестра ваши мыслительные процессы затихают, поскольку вам интереснее пить пиво и лазить в общежитие к девчонкам. Для этих действий мозги не только не нужны - они вообще лишние, и я даже думаю, что вы арендуете в банке сейфы и кладете их туда под расписку. Но, как только на ваших экранчиках возникает расписание экзаменов и зачетов, мозги резко просыпаются, бьются о стенки сейфов и орут дурными голосами.

Нет, курсант Мганомба, это совсем другая методика. На хранение божеству Ункулункулу сдают головы врагов. Естественно, вместе с мозгами. И они уже никогда больше не орут...

Что?! Сами слышали? Ну, допустим, иногда в виде исключения орут.

Курсант Перфильев, отвечаю. На Цезариане до сих пор живут эти частично мыслящие корнеплоды. И с ними работают специалисты. Уже есть оборудование, переводящее их речь в звуки и, наоборот, переводящее звуковые волны в их формат. Оно производится серийно, и я не удивлюсь, если в следующем семестре вон там, на подоконнике, увижу высокий горшок с цезарианским корнеплодом. И с большим удовольствием внесу его имя в списки кандидатов на повышенную стипендию.

Теперь у них есть имена. Раньше не было, но теперь они поняли, что это такое, и придумывают себе очень интересные имена. Курсант Ахтэхкэкуп, напомните, что означает ваше имя. Почему это вдруг не хотите? Это имя, которое принято у вашего народа. Оно означает "одеяло звезды", так? С научной точки зрения гало, в котором находятся старые холодные красные звезды, можно считать их одеялом.

Так вот, имена цезарианских корнеплодов выговорить невозможно, но они по смысловому наполнению не хуже имен североамериканских индейцев. Например "Проникающий в непостижимую глубь", "Бодрствующий перед рассветом", "Дробящий своим острием скалы".

Н-ну... условно они все - мальчики... Но, если будут и дальше развиваться такими темпами, всякое может случиться.

Мы с Гробусом были в первой и второй цезарианских экспедициях. В первой мы исследовали биотоп в районе погасшего вулкана, там и отыскали эти корнеплоды. Причем сперва решили, будто это обычные растения. Был сезон дождей, они получали достаточно влаги, и думать им было незачем. Десятиногие каракатицы ими пока не интересовались, они ловили в лужах какую-то мелочь. У них были именно ноги, а не щупальцы, даже с коготками. И еще у каракатиц были глаза.

Каракатицы эти - совсем безобидные. Мы даже старались их зря не обижать.

Первая экспедиция была прикидочная. Мы ремонтировали технику, которая пострадала во время спуска на грунт, бродили вокруг вулкана, контролировали взятие проб. В общем, рутинная работа. Ну, в пещеры лазили... ну, живность в лужах отлавливали и на орбитальную отправляли...

А цезарианский корнеплод на вид - вроде веника. Торчит веник из грунта, на холмике, диаметром сантиметров восемьдесят, листья длинные, узкие, рыжие, а посередке этого веника - лысая площадка, с блюдце величиной. Внизу, под веником, в грунте, что-то вроде бугристого ведра, из которого торчат длинные тонкие корни. Очень простая конструкция.

И, чему мы сперва не придали значения, вокруг этих холмиков почва довольно рыхлая.

Во второй раз мы пошли на грунт недели через две. Тут уже у нас была задача - добыть корни этого веника. Образец, который мы с большим трудом вытащили из грунта и отрезали, очень заинтересовал начальство.

Идем, значит, мы с Гробусом, рассуждаем, годятся ли эти веники, чтобы выгнать из них "звездную прозрачную", и высматриваем веник покрупнее. И вдруг я понимаю, что нужен во-он тот. Ни слова не говоря Гробусу, я направляюсь к холмику и вдруг чувствую, что меня куда-то тащат. Секунду спустя в ушах грохочет голос Гробуса на максимальной громкости:

- Идиот!!

И тут я понимаю, что шел к холмику с закрытыми глазами.

Гробус пинками отогнал меня от холмика и тогда только объяснил свое странное и негалантное поведение.

Оказалось, из веника вылезли голые, без листьев, прутья, и у каждого на конце было что-то вроде глаза. Как сказал Гробус, я уставился на это "вроде" и побрел к холмику, временно лишившись соображения.

Мы отошли подальше, нацелили на это чудо камеры и стали наблюдать.

Оказалось, я корнеплоду вообще не нужен, это он так охотится на каракатиц. Он высовывает эти свои гляделки и высматривает ближайшую каракатицу. Она, когда образуется зрительный контакт, забывает про все дела и шагает к корнеплоду. В нужный момент из грунта выскакивают длинные тонкие корешки, хватают каракатицу и утаскивают ее куда-то вниз. Значит, именно для этой надобности веник разрыхляет вокруг себя грунт. Мы потом поковыряли щупами и нашли сухую шкурку псевдокаракатицы.

- Знаешь, Янчо, а ведь они не дураки, - говорит Гробус. - Все очень толково.

- Но две недели назад они ни на кого не охотились, - отвечаю я. - Как это прикажешь понимать?

- Может, в сезон дождей им хватает корма и без каракатиц?

- Похоже на то. Корм они всасывают в жидком виде. А когда дефицит жидкости, они начинают соображать, где бы ее взять.

Это были золотые слова: "они начинают соображать"!

Мы послали наверх донесение и наблюдали дальше.

Конечно, смотреть на гибель бедных каракатиц не очень приятно, но кто видел, как обедает медуза Винцента, уже ни от чего не содрогается. Это такая мерзкая скотина, что...

Курсант Норихиро, вам плохо?

Я сто раз говорил: во время лекции не лазить в информаторий! Ну вот увидели вы пищеварительный процесс этой проклятой медузы - и что? Стали намного счастливее?

Лекция будет. Но чуть позже. Сперва хочу объяснить вам про мозги, которые просыпаются только в ситуации форс-мажора. Вам это будет полезно.

Мы с Гробусом впервые видели растение, имеющее гипнотизерские способности, и нам было очень интересно. Так что мы переходили от веника к венику и сбоку, стараясь не встречаться взглядом с хищными гляделками, наблюдали за их деятельностью и делали выводы. Особенно нам было теперь интересно, какие свойства приобретет "звездная прозрачная" из этой флоры с элементами фауны.

Нет, господа курсанты, серые корсары тут ни при чем. Пока - ни при чем. Они потом устроили базу на Цезариане, и мы с огромным трудом их оттуда выкурили.

Так вот, мы набирали материал, который требовался ученым мужам на орбитальной. Материала требовалось много, потому что мы в полевых условиях не обращаем внимания на все нюансы, а они по сорок раз прокручивают записи в голокубе и делают открытия.

Мы засняли не меньше сотни корнеплодов в разных ракурсах и с разными особенностями хватания псевдокаракатиц. В конце концов мы почувствовали, что сами сейчас способны подманить и сожрать каракатицу. Время было обеденное. В скафандрах, как вы понимаете, провиант имелся, но мы хотели жевать, а не сосать.

- Смотри, - сказал Гробус. - У него гляделки сломались.

Веник, на который мы нацелили камеры, рос с краю целой плантации. Он был пониже прочих, и мы предположили, что моложе. Неподалеку от его холмика было жалкое болотце - все, что осталось от большой полноводной лужи. Там копошились каракатицы. И вот одна, а они, как я уже говорил, совсем бестолковые, потащилась к венику. Сама, по собственной инициативе. Он на нее не смотрел и взглядом не звал. Более того, он сперва развернул свои гляделки в другую сторону, а потом вообще втянул их.

Это было только начало. Безмозглая каракатица подползла совсем близко. И, если не вмешиваться, направилась бы к соседнему венику. Но из грунта выскочил корень, обхватил ее, приподнял и отшвырнул. Она улетела к болотцу, шлепнулась в середину и осталась там лежать, не шевеля ногами, - видно, испугалась.

Нас это сильно удивило, и мы остались неподалеку от странного веника. Проторчали мы там часа два, и за это время корнеплод отбросил шесть каракатиц.

- Чем-то они ему не нравятся, - сделал вывод Гробус. - Может, больные?

Седьмую спасенную каракатицу мы изловили и пошли к челноку - отправлять всю сегодняшнюю добычу наверх.

Потом мы как следует поели и прилегли отдохнуть.

- А, может, не каракатицы больны, а сам корнеплод захворал, - предположил Гробус. - Аппетита нет. Наверно, температурит.

- Может, и так, - отвечаю, - но как ты собрался мерить ему температуру? Даже если бы у нас был старый градусник, куда бы ты его приложил?

Курсант Перфильев, если вы до сих пор не знаете, где в скафандре и в комбезе встроенные градусники, то я немедленно связываюсь с руководством и прошу аннулировать результаты вашей полевой практики.

Не подсказывать!

Успели-таки... Ну, ладно.

Естественно, не только температура была бы симптомом болезни. Мы посмотрели записи и обнаружили, что некоторые листья нашего веника поголубели. Сравнили его с соседними вениками - у тех никакой голубизны, листья рыжие, крепкие, сочные. Еще бы - если каракатицами питаться!

- Уж не помирает ли он? - спрашиваю.

- Если бы помирал - наоборот, старался бы подкормиться, - отвечает Гробус.

- А что, если они тут лечатся голоданием?

- Чтобы лечиться голоданием, нужно хотя бы дорасти до млекопитающего, а он - даже не рептилия.

- Значит, у него что-то с пищеварением, душа каракатиц не принимает, а ничего другого нет.

- Угомонись, - говорит мне Гробус. - Угомонись, Янчо. Наверно, ты прав, и он просто помирает.

Я полежал еще минут десять, встал и начал влезать в скафандр.

- Ты куда собрался? - удивился Гробус.

- Пойду, дам ему хоть попить.

- Как ты собираешься изготовить эту адскую смесь?

Дожди на Цезариане кислотные. Мы отправили наверх пробы и больше о них не беспокоились. Сколько там и чего понамешано - пусть на орбитальной разбираются. Мы этого не знали.

- Ну, надо же что-то придумать! - говорю я. - Жалко дурака...

И вот мы, два спятивших волонтера Армии милосердия, от которой все трассы уже стоном стонут, одеваемся и бредем искать тот горемычный веник. А потом, найдя, шастаем вокруг в поисках уцелевших луж и горстями носим ему жижу непонятного состава. И льем эту жижу к подножию холмика! Детки, это надо было видеть! В последний раз я так развлекался в возрасте четырех лет, когда родители вывезли меня на пляж Беты-седьмой.

Мы, естественно, не знали, сколько ему требуется этого продовольствия. И потому продолжали таскать жижу, решив покормить и напоить наш веник впрок. Тут-то мы и узнали о цезарианских корнеплодах кое-что новенькое.

Из грунта полезли корни и стали хватать нас за ноги. С одной стороны, смешно, а с другой - они же неимоверно прочные.

Потом уже, когда началась колонизация Цезарианы, мы высматривали, какой корнеплод собирается помирать, и, дождавшись его кончины, шли к нему с лазерными резаками. Эти корни на ощупь -просто шелк, а выдерживают не меньше десяти тонн. Как у корнеплода это получается, зачем ему такой запас прочности, можно только предполагать.

Я выпутался из нескольких таких захватов, а вот Гробуса корни повалили.

Трудно было даже представить, на кой им скромный труженик Разведкорпуса. И другой вопрос - чьи это были корни? Наш веник-страдалец, кажется, еще не было настолько силен, чтобы проводить эффективные захваты из арсенала дзюдо.

Естественно, я кинулся на выручку Гробусу.

- Янчо, беги за резаком! - приказал он. - Грузи его на вертушку и шли ко мне!

Вертушкой мы тогда называли квадрокоптер для всякой вспомогательной деятельности. Естественно, он носился куда быстрее, чем я бегал.

К счастью, наш челнок был всего в сотне метров от подножия вулкана, возле которого росли веники. Я понесся со всех ног, сунул плазменный резак в клешни вертушке, сам взял другой и побежал обратно.

Оказалось, корни вздумали всего-то навсего удавить Гробуса. Они сплелись в настоящие канаты и сжали моего друга так, что он еле сумел взяться за ручку резака. Несколько зловредных корней он разрезал, а тут и я подоспел.

После моей работы резаком вокруг Гробуса на грунте было целое кладбище. Я нарубил эту гадость, как будто собирался готовить из нее самсу.

Самса - это такие пирожки, в которые кладут очень мелко нарезанное мясо. Если правильно приготовить - пальчики оближешь. Но наши программеры так и не смогли научить кухонные автоматы готовить настоящую самсу. С пловом у них тоже что-то не заладилось.

- Ф-фу! - сказал Гробус, поднимаясь на ноги. - А теперь хорошо бы понять, чьи это были корни. Я не верю, что этот заморыш, которого мы кормили, решил нас уничтожить.

- Решил? Да ему нечем решать, - ответил я, но не слишком уверенно.

И мы взялись за раскопки. Я хватал торчащий из грунта обрубок корня и тянул, приподнимая почву, а Гробус стоял рядом с резаком наготове. Как только проклятый корень начинал извиваться, Гробус рубил его. Таким образом мы узнали, что напали на нас соседние корнеплоды.

- Что мы им плохого сделали? - удивился я.

- Может, и им хотелось пить? - предположил Гробус. - Но мы не нанимались снабжать этой жижей все окрестные веники. Позавидовали, что ли?

- Им нечем завидовать, - проворчал я.

Мы бы ушли восвояси, прихватив куски корней, потому что такие крепкие тросы в хозяйстве разведчика могут пригодиться. Но Гробус догадался обернуться, чтобы попрощаться с нашим горемычным веником.

- Янчо, смотри! - крикнул он.

И я смотрел - целых полторы секунды.

Там, под верхним слоем почвы, нашего чудака яростно атаковали. Шла незримая, но свирепая война корней. Он, бедняга, дергался, длинные листья плескались. И он рос прямо на глазах...

Мы с Гробусом одновременно поняли: соседи выпихивают корнеплод на поверхность, а чем это грозит нашему венику - догадаться нетрудно.

- Вот сволочи! - воскликнул Гробус, кидаясь на помощь страдальцу.

Он обвел резаком круг, в центре которого был наш веник. А резак расплавил почву на глубину примерно в полметра. Веник дергаться перестал, но его корнеплод торчал над почвой, и мы не знали, очень это плохо, или он может потерпеть.

Ну так вот, ребятишки, мы немедленно затребовали с орбитальной бочку. Там были большие пластиковые бочки, в высоту больше метра, да диаметром - метр двадцать. В них возили гранулы для силовой установки. Еще мы затребовали две лопаты. Прилетел вопрос: не нашли ли мы нечто, имеющее археологическую ценность? Мы ответили: пока не знаем. И мы охраняли наш печальный веник, пока не пришло сообщение о спуске зонда с пустой бочкой и лопатами.

Как мы выкапывали этот корнеплод, стараясь не повредить корешков, как устраивали ему жилище в бочке, как туда перемещали - это просто находка для тех бездельников, которые делают сюжетки для маленьких детей. А как мы водружали бочку на платформу грузового робота - до сих пор вспомнить страшно.

Мы привезли бочку к челноку и задумались: что дальше-то с ней делать? И даже встал такой вопрос: не превысили ли мы свои полномочия? Наконец Гробус сказал:

- В том, что все растения объявили войну одному корнеплоду, даже есть что-то человеческое. Нужна консультация ксенопсихолога.

- Но не нашего! - сразу заявил я.

На орбитальной был ксенопсихолог, но он там сидел без дела около года, а до того сидел без дела на какой-то другой орбитальной. Безделье развращает ксенопсихологов, имейте это в виду. Нашего оно развратило до такой степени, что он стал тайно нас с Гробусом преследовать и клянчить хоть стаканчик "звездной прозрачной".

Мы связались с командиром орбитальной и объяснили ему ситуацию.

- Вечно вы во что-то вляпаетесь, - сказал командир. - Ну, сидите там теперь со своим приемышем, пока я не найду вам консультанта.

И мы сидели! Мы по всем окрестностям искали ему лужи, чтобы набрать жидкости! Потом до нас дошло, что в бочке ему тесно. Мы запросили инструкцию по изготовлению большого горшка из подручных материалов. Инструкцию нам прислали, а вместе с ней злобное заявление командира: если мы не перестанем дурью маяться, он подаст рапорт в конфликтную комиссию Разведкорпуса.

- Придется оттащить его подальше и там высадить в грунт, - сказал Гробус. - Но боюсь, что он без нас недолго протянет.

- Будем держать его при себе, сколько сможем, - ответил я.

Наш питомец сидел в горшке тихо, время от времени выпускал гляделки, но встречаться с нами взглядом отказывался, отворачивался. Наконец на связь вышел ксенопсихолог, Ганс Аюшвили, только что вернувшийся с Ауристелы. Он прислал нам список вопросов длиной в четыре метра, мы нарочно измерили. Но, что было гораздо важнее, он прислал список техники, которая нужна для обследования нашего веника. И еще - инструкцию, которую составил кто-то умный.

Доводилось ли вам, ребятишки, собирать аппарат для производства "звездной прозрачной" из трубок жизнеобеспечения от скафандра "Боец", емкостей из-под тетрамарктина, тепловых элементов от сиденья экзоскелета "Кентавр-семь", и все это совмещать при помощи плазменного резака величиной с горный отбойный молоток, гаек, свинченных со списанной платформы, рукоятки десантного ножа и примитивной мужской лексики? Мы с Гробусом занимались примерно тем же - из той техники, что была на орбитальной, из датчиков, проводков, регуляторов, аккумуляторов и экранов мы собирали первое в мире оборудование для общения с цезарианским корнеплодом.

В это время наверху, как выяснилось, Аюшвили дистанционно вправлял мозги нашему штатному ксенопсихологу.

И вот Гробус решил, что пора нашу машинку тестировать.

Веник, сидя в горшке, даже уставился на нас своими гляделками, когда мы распутывали провода и готовили присоски. У нас были маленькие присоски для видеокамер, мы их смазали маслом и стали прилеплять к листьям нашего веника. От каждой шел шнур к датчику, и веник сделался похож на запутанный клубок разноцветных ниток.

Наконец мы решили - пора. И дали на основание корнеплода слабенький ток - такого не хватило бы, чтобы убить муху.

Веник встрепенулся. Из середины поднялись гляделки на длинных прутьях и уставились на нас. До сих пор он избегал зрительного контакта. Он явно понимал, какая сила в этих гляделках. Но сейчас мы его испугали.

Гробус до того пробовал с ним разговаривать. Он прикреплял к корнеплоду "фасолины", вроде тех, совсем старого образца, которые вы откопали неизвестно где и пытаетесь через них получать подсказки во время зачетов. Можно подумать, я не знаю, как выглядит ухо курсанта со вставленной в него "фасолиной"!

Мы отключили ток. Гляделки отвернулись. Веник явно понимал, что мы делаем что-то для него важное, но очень боялся.

Гробус приладил "фасолины" к корнеплоду и заговорил.

Я и не подозревал, что он такие слова знает! Матерый разведчик, давным-давно забывший, какие такие бывают нежные чувства, он мурлыкал и ворковал, обращаясь к сердцевине веника. Он говорил с корнеплодом, как с маленьким ребенком. Это нужно было слышать!

А потом он высвободил один из корней и осторожно положил его на переключатель.

Мы в соответствии с указаниями Аюшвили подготовили для веника целый спектакль. Экран уже был установлен перед ним. Правда, мы понятия не имели, как устроено зрение корнеплода; может, он видит мир черно-белым, может, воспринимает тепловые волны, может, реагирует только на объемные движущиеся предметы.

По знаку Гробуса я легонько кольнул током нашего собеседника. Он понял! Он сжал корешком переключатель, и на экране появилась цветная картинка - изображение другого корнеплода на фоне мертвого вулкана.

Дальше нам оставалось только смотреть и умиляться. Веник сам переключал картинки. Он их видел, понимаете? Так умиляются родители, глядя, как дитя осваивает погремушку.

Потом мы запустили другой набор картинок - мой портрет, портрет Гробуса, портрет самого веника, сидящего в горшке. Наконец дело дошло до высшей математики. Мы предложили ему сюжетку для средней группы детского комбината: человечек складывает на полу шарики, чтобы получилось столько же, сколько перед ним на полке.

Но веник спрятал гляделки. Видимо, это означало, что он устал.

Естественно, мы все это записали и переслали запись наверх, оттуда ее отправили к Гансу Аюшвили. Уж не знаю, как он додумался, но распоряжение поступило такое - показывать венику картинки, раскрасив их в полном противоречии с природой. Скажем, небо над Цезарианой лиловое, а у нас пусть будут картинки с голубым, красным и зеленым.

С этой задачей мы справились. И даже с трудом отобрали у веника переключатель. Ему понравилось!

- Значит ли это, что у корнеплода может быть абстрактное мышление? - спросил Гробус.

- Значит ли это, что у него есть чувство юмора? - вопросом ответил я.

Но пока что понятно было одно: мы имеем дело с созданием мыслящим, и оставлять его на произвол судьбы не имеем права. Забрать его на орбитальную тоже не можем - ему там нечем дышать и кормиться. Так что по распоряжению начальства мы стали няньками корнеплода.

А потом, воспользовавшись мигрирующим проколом, к нам примчался Аюшвили.

В челноке места хватало как раз для двоих, могла бы еще поместиться мартышка, а ксенопсихолог был мужчина огромный, так что я временно поднялся наверх. И об экспериментах, которые ставил Аюшвили, имею самое приблизительное понятие.

В конце концов ксенопсихолог сделал такой вывод: у цезарианского корнеплода может быть развито образное мышление, но с таблицей умножения у него будут большие проблемы. Кроме того, некоторые из корнеплодов - эмпаты. Именно наш - единственный сильный эмпат на все те заросли возле вулкана. А прочие веники ополчились на него потому, что он не такой, как они. У них не было слов, чтобы объяснить это, но, когда наш веник отбрасывал каракатицу, они улавливали его настроение. А он не желал губить зверюшку, потому что чувствовал ее предсмертный страх. Такая вот оказалась благородная натура.

- Я буду работать с их образной системой, - сказал Аюшвили.

Естественно, первым его учеником стал наш веник.

Как Аюшвили научил приборы принимать сообщения от корнеплода и передавать ему сообщения, вы можете прочитать в "Вестнике ксенопсихологии", номер и год не помню. Там же опубликованы первые стихи Первого Заговорившего - такое имя сам себе дал наш веник. В поэзии я не разбираюсь, но считаю, что для корнеплода, чей запас слов около тысячи, это просто гениально. Я сказал "слова", но на самом деле это понятия, в которые входит много составляющих.

Пришлось заводить на Цезариане литературную колонию, потому что прочие веники под присмотром ксенопсихологов стали расти и развиваться. Кстати, потом, когда на Цезариану прибыли серые корсары и спрятались в пещерах, корнеплоды в меру своих возможностей поставляли нам информацию.

Да, я переписываюсь с Первым Заговорившим. Есть знаки, которые я освоил. Они летят к нему за невесть сколько парсеков. Профессор Виленский тоже переписывается. В ответ мы получаем стихи - на наш взгляд, довольно странные, но мы же не поэты, мы всего лишь разведчики.

Я даже думаю на старости лет поселиться на Цезариане. Там неплохо. Там у нас поселки под куполами, отопление - от еще уцелевших вулканов, приятное общество. Может, потом ко мне присоединится Гробус - если внуки его отпустят.

И я буду попивать не "звездную прозрачную", а благородные напитки, тихонько при этом беседуя с Первым Заговорившим. Что еще нужно разведчику на пенсии? Хорошее спиртное, не слишком надоедливый собеседник, знающий все его болячки доктор, тишина и покой, наконец-то покой. Знали бы вы, ребятишки, как я мечтаю о пенсии! По возрасту я бы уже мог, но Гробус уговорил меня еще пару лет поработать...

И никогда больше не увижу ни одного курсанта! И никто не будет мне объяснять, что ночью зловредный Токолош забрался в спальный бокс и уничтожил все видеозаписи, необходимые для подготовки к экзамену, а вместо них оставил клок своей черной вонючей шерсти... да, курсант Мганомба, теперь я знаю, что за нечистая сила этот ваш Токолош...

Тихо!

Что это? Тревога?

Тревога.

Курсанты, строиться. Живо!

Я не знаю, что это! Но такая тревога означает - всем к арсеналу.

Это может быть все, что угодно. Но вряд ли метеоритная атака, о ней мы бы знали за трое суток.

Думаю, через четверть минуты будут подробности. А пока ясно одно - база в опасности.

Как - кто?! Как это - кто?!.

Мы пока еще живы, и присягу нам никто не отменял!

Профессор Виленский... Гробус! Гробус поведет второй курс. Я поведу вас. А вы что, думали, что теперь-то от меня отвязались? Что я залезу в убежище и буду сидеть там под койкой? С тетушками из кухонного блока? Ну, спасибо, обрадовали!

Так. Животы втянули, плечи расправили. Ну, вроде вы немного похожи на разведчиков. На первый-второй рассчитайсь. Первые бегут за скафандрами, берут себе и товарищу. За старшего - курсант Норихиро. Да не тренировочные. Модель "Доспех-шесть", ясно? Не забудьте баллоны! Проверьте наличие дыхательной смеси. Вторые - со мной к арсеналу.

Через пять минут встречаемся у медицинского комплекса. Там заберем аптечки.

Свое имущество оставляете здесь! Здесь, я сказал!

Первые - на выход!

Вторые - за мной!

Станислав Янчишин
НЕ БОЙСЯ!

Никто их не ждал. Но они пришли! Пришли внезапно. Пришли ниоткуда. Жестокие, могучие, неуязвимые демоны. Они брали у людей все, а непокорных, усомнившихся в их силе, убивали. Демоны разили огнем, дымом и громом, и казалось, нет силы, что сможет их остановить.

Внешне демоны напоминали людей, но тела их покрывала странная одежда, кожа была подобна камню - ее не брали ни копье, ни стрела. Прислуживали им младшие демоны, различные по своему подобию. Одни носили старших по небу, другие - по суше, наполняя округу смрадом и грохотом. Были у них звери, рывшие землю или способные в один миг сломать самое толстое дерево. Чудовищам подчинялись невиданные силы, взметавшие к облакам огромные скалы.

Сперва люди старались задобрить непонятных пришельцев, принося им в дар лучшее мясо и рыбу, шкуры и меха. Но демоны, почуяв добычу, становились все более жадными, требовали больше, больше, больше... Поначалу они призвали много сильных мужчин и дали им тяжелую бессмысленную работу. Люди изнемогали, валя лес, перетаскивая камни, копая ямы. Несогласных избивали, а вскоре стали убивать, тех же, кто перед ними заискивал, угощали диковинными кушаньями и дурманящей водой.

Вскоре демонам захотелось самых красивых девушек и жен. Такого в роду Сайгака еще не бывало. Покориться означало бы не только опозорить себя, но и нарушить все людские законы, подвергнуть человечество опасности появления невиданных чудовищных ублюдков. Все родовые обычаи издавна запрещали людям скрещиваться с не людьми.

Вожди Сайгаков отказали, и демоны, рассвирепев, пришли в поселок, разорили его, убивая всех, кто попадался под руку. Род Сайгака погиб, лишь немногие уцелевшие донесли грозную весть до слуха соседей. Возроптали окрестные роды, но слишком уж далекой казалась беда. Каждому шептал его второй голос: "Может, Сайгаки сами виноваты - чем-то оскорбили могучих демонов, успокойся, это же не твою жену или сестру взяли демоны на забаву, не твоих родичей убили..."

Но беда пришла и к тем, кто так думал.

"Только бы не нашли, только бы не поняли! Нет, не должны... Куда бежать, сколько бежать? Кто же мог подумать? Куда они пойдут теперь? О-о-о! Что же мне теперь делать-то?! Ну, что, что, что, что, что..."

Теперь демоны явились к вождям Бобров и угостили тех сладкой водой, что дурманила разум, принесли удивительные подарки. Через неделю род Бобра превратился в рабов. Мужчины умирали от непосильного труда и от колдовства, навеянного демонами. Те, кто работал в большом доме, где крепчайший камень от нестерпимого жара становился мягким, заболевали странной болезнью. У них выпадали волосы, тело покрывалось язвами. Упиравшихся гнали на работу силой. Вскоре у мужчин уже не было ни сил, ни желания беспокоиться о судьбе своих жен и детей. Редкие беглецы рассказывали ужасные вещи о том, как чудовища расправляются с непокорными: жгут огнем, что нельзя погасить водой, бьют молниями, опаивают соком, от которого человек становится тупым и покорным...

А потом в округе стали пропадать девушки.

Однажды на рассвете в поселок рода Волка прибежала дочь одного из старейшин, исчезнувшая накануне. Истерзанная, с безумным огнем в очах, она поведала Матерям о тех ужасах, которые демоны творили с ней и другими человеческими женщинами. До вечера слушали Матери в отдаленной хижине ее рассказы, совещались. А после они сказали свое твердое слово: "Такого терпеть нельзя!" И Камень, самый искусный воин рода, прокричал боевой клич и зажег сердца Волков гневной речью, и побежали к соседям гонцы с вестью.

Собравшиеся на Великий Совет вожди и старейшины постановили - война!

Более тысячи храбрых воинов сошлись вместе, зажгли боевые костры и произнесли страшную клятву. Подобно стремительным оленям обрушились храбрецы перед рассветом на стан врага. Но осветили их лучи холодного света, и изрыгнули демоны огонь...

- Да не трать, ты, Лысый, патроны зря...

- А тебя это сильно колбасит?! - Лысый снова тянется к бутылке. Он уже и на ногах с трудом стоит.

- Студент правильно говорит, - подает голос Чича, здоровенный детина в камуфляже, - патроны экономь, а падаль эту древнюю нужно добивать вот так... - Он подходит к скорчившемуся от боли молодому воину. Живот у того разорван, а левая ступня держится лишь на сухожилии. - Ну что, гадина, совсем плохо? Щас подлечим, - мелькает штык-нож, слышится хрип. - Всего делов-то. - Жутковатый, все-таки, тип этот Чича. Никто из пацанов ничего толком не знает о его прошлом, с Батей он почти накоротке, и все же пашет как все, в караулы ходит. Но повадочки!..

- Правильно, Чича, резать! - Лысый хватает валяющееся рядом копье и начинает, с остервенением всаживать его в распростертые вокруг тела. - Суки! Падлы! Жеку замочили, козлы! Суки! Уроды! Всех, всех!.. - Неловкое движение, и копье ломается. Яростно матерясь, Лысый хватает автомат и выпускает остаток рожка в кусты. - Патроны жалеете? Да я б их...

- Лысый, чо ты, как баба, психуешь? Напился уже, блин. А ну, вали в лагерь!

Лысый останавливается и вызывающе смотрит на Чичу.

- А ты мне кто, папа-мама?

- В лагерь... я сказал! - взгляд Чичи тяжел, а слова - будто свинцовые гири. Через несколько секунд Лысый сдается и уходит, пиная по дороге трупы дикарей.

- Опять нажрался, урод. Ща спать завалится, а мы работай! - это в разговор вступил, околачивавшийся неподалеку, Шуля, юркий, небольшого роста парень, с невероятно прыщавым лицом. Он уже притащил охапку каких-то бус и подвесок. - Жеку он пожалел, как же! Жека ему триста баксов остался должен, а Лысый - жмот, вот и кипешует.

Пацаны хохочут. Лысый им смешон. (Кстати, никто толком не знает, почему его прозвали так. Совсем ведь не похож: на голове - неопрятный черный хаер, с претензией на какую-то моду. Последние недели Лысый совсем не в себе, то бренчит на гитаре, то часами может молча сидеть, подергивая ногой, то, охваченный приступом ярости, начинает крушить все вокруг. Правда, в драку не лезет - комплекция не та, постоянно пьян... или с похмелья. Невротик, в общем.)

- Дурак, - веселится Чича, - в конечном раскладе триста зеленых - понт! А ты, Шуля, уже набрал чего-то?! - в его голосе слышен оттенок презрения.

- Да так, мелочевка... - Шуля жмется, он ведь и сам жмот порядочный.

- Ну, покажи, покажи.

Шуля резко свистит, и из кустов выскакивает абориген чудовищного вида - высокий, худющий, с длинными черными волосами. Лицо дикаря покрывает короткая густая щетина. Рот растянут в угодливой улыбке и потому заметно - верхнего левого клыка не хватает. Из одежды имеются лишь затасканные меховые штаны, такие же первобытные, как и он сам. В руках "чудовище" тащит объемный рюкзачок - передвижную "казну" Шули. Дикаря зовут Дурень, и служит он в качестве посыльного при пацанах уже несколько дней.

- Короче, - важно поясняет Шуля, - здесь сердолики, хризопразы, янтарь. Жемчуг - так себе, яшма попадается.

- Драгоценные? - усмехается Чича, его толстые пальцы перебирают добычу.

- Нет, ты, Чича, не понимаешь, а я когда-то по этому делу учился. Даже за это дома можно неплохие бабки выручить, если по уму. Уже килограмм пять такого набрал. Вон, Студент тоже не теряется.

Студент и вправду не теряется. Он внимательно рассматривает наконечник сломанного Лысым копья. - Во, козел, сломал! Сломал, блин. Хороший ведь был образец. - Он ворчит, пристально осматривая оружие убитых. Пацанам давно известно, что Студент собирает разную каменную лабудень. Внезапно он кидается к одному из тел.

- Что нашел? Опять какая-нибудь первобытная по...нь? - смеется Чича.

- Да так, интересный образец. - У него все образцы. Чича, усмехаясь, смотрит на дрожащие руки Студента и, пожав плечами, отворачивается. Хлопцы бредут дальше, но Шуля приотстает:

- Шо там, Санек?

- Вот, смотри, какая фигня. Соображаешь, что за камень? - Студент показывает небольшой покрытый резьбой, искусно отполированный топорик.

- Нефрит?!

- Точно, - подтверждает счастливый добытчик, пряча находку под бронежилет - вождем, наверное, был - кивает он в сторону тела огромного крепкого мужчины, увешанного бусами из волчьих клыков, с проседью в бороде. Рука покойника продолжает крепко сжимать длинное копье, губы плотно сжаты. Если бы не страшная рана во лбу, могло бы показаться, что он сейчас вскочит и ринется на ненавистных врагов. Но нет, не вскочит.

- Слышь, Санек, я давно поговорить хотел. У тебя ж там какие-то края есть, ну, насчет вот этой археологии... Может, вместе толкать будем? И удобней и безопасней, а? - Студент оценивающе смотрит на Шулю. - Ладно, в лагере поговорим.

Слышен рев моторов. Со стороны базы несутся два джипа.

- Братва, хорош развлекаться! Батян приказал съездить в поселок Тарпанов и навести шмон. Я огнемет прихватил, повеселимся! А доходягами пусть "шакалы" занимаются, - кричит Гарик, крепко сбитый молодой человек в тельняшке, опоясанный, на манер киногероя, пулеметными лентами. "Братва" без возражений заскакивает в машины и уносится, а со стороны лагеря легкой трусцой приближаются несколько союзных дикарей. Помогают, прислуживают, подбирают то, чем побрезговали хозяева. Это - "шакалы".

...Страшная была битва. Как барсы атаковали воины, но демоны били их громом на расстоянии, с воем вонзали в ряды храбрецов злобных духов. Убийственные смерчи проносились по рядам людей. Тех, кому удавалось подойти ближе, чудовища поливали жидким огнем, но воины все шли и шли вперед. Тогда вождь демонов выдохнул удушающий дым. От него не было спасения. Страшное колдовство разъедало глаза, жгло глотки, не давая дышать. Дрогнули сердца у самых стойких, и люди побежали прочь, а демоны настигали их и разили, разили!

Очень немногим удалось выжить в то утро. В наказание за дерзость, вождь демонов, именуемый Батян, приказал уничтожить поселки Волка, Тарпана и Змея. Уцелевшие люди были схвачены и обращены в самое тягчайшее рабство. Ужас сковал народы. Оставалось покориться неуязвимым чудовищам, платить дань, давать работников, делать все, что они прикажут. Ибо надежды не было.

И появились такие, что стали сами, по доброй воле, прислуживать жестоким демонам, получая подачки и объедки с их кровавого стола, "шакалы".

Жарко. Пацаны отдыхают под тенью огромного дуба, раскинувшего свои могучие ветви на самой окраине лагеря. Где-то надрывается Круг: "Владимирский Централ, ветер северный...". Чича уставился в потрепанный томик Шитова, Студент и Шуля перебирают свои находки, тихо переговариваясь. Лысый сидит чуть в сторонке, нервно подергивая ногой и то и дело прикладываясь к пластиковой бутылке. В ней - то ли кола, разбавленная самогоном, то ли самогон, разбавленный колой, уже не понять. Автоматы свалены в сторонке - бояться-то нечего.

- Вот смотри, это - листовидный кремневый наконечник. Здесь таких много. А это - костяной. Ареал их распространения лежит восточнее. Такие стрелы обладают лучшими аэродинамическими свойствами, лучшей баллистикой, то есть - дальше летят, - Студент поясняет новому деловому партнеру тонкости "ремесла".

- Ага, короче, кремневых тут полно...

- Ясный красный! Сейчас же неолит. Это я потом объясню. Ты, я вижу, в камнях неплохо шаришь, так что, ищи обсидиановые и нефритовые изделия. Они ценятся особенно высоко, хотя, бывает... вот, - из коробки появляется длинная и тонкая пластинка кремня. - Видишь, какая искусная работа? Сделать такую труднее, чем выковать железный нож, к примеру. Глянь, какое острое лезвие получилось. Один неверный удар мастера - и все, загублена вещь.

- Да заткнитесь вы! - орет Лысый. - Задолбали своей археологией!

- Сам заткнись, - небрежно бросает Студент. Лысый буквально взрывается. Он подбегает, но не кидается на обидчика, который выше его на голову и шире в плечах, а начинает топтать его ценный товар и тут же валится от резкого тычка.

- Ах ты, сука! - ревет Студент, сжимая кулаки. - Ты знаешь, на какие бабки сейчас попал?

- Кто сука?! - Лысый пытается встать, но вновь падает на траву, это в "беседу" вступил Чича. Лысый негодует: - Шо ты, Чича, за кого мазу тянешь? Шо это падло на меня гонит? Слышал, он меня сукой назвал. Пацаны...

- Правильно назвал, - голос Чичи спокоен, но Лысый слишком хорошо его знает. - Ты нормальному пацану товар попортил, должен ответить.

- Да я отвечу, но он же меня сукой обозвал при пацанах! Слышь, ты, Студент, ты борзый, да? - Не совсем понятно, как Лысый собирается, если что, драться со Студентом, ведь его противник больше и сильнее. Похоже, вся эта выходка - просто истерика.

- Сиди спокойно, базарь тихо! Рабы рядом, - пацаны переглядываются. А ведь Чича прав. Это закон - не ссориться при дикарях, не устраивать разборок. Поддерживать авторитет надо не только оружием.

Но Лысый заводит себя все больше и больше.

- Кого бояться, скотов этих, лохов этих первобытных? Я, что ли, их бояться должен, вот этих козлов?! - бесится он. На беду, мимо, как раз проходит один из рабов, тащит какие-то бурдюки. Не помня себя, Лысый пинком опрокидывает его на землю и начинает молотить тяжелыми армейскими ботинками несчастного дикаря, вымещая свое раздражение. Он бьет так остервенело, что через минуту, все уже кончено, тот лишь хрипит, но щуплый, брызжущий слюной, матерящийся "хозяин", продолжает избивать почти бездыханное тело.

Хлопок выстрела. Фонтанчик из пыли взметнулся у самых ботинок Лысого. Шагах в двадцати стоит сам Батян с пистолетом в руке. Шеф не очень любит стрельбу, видно на этот раз, Лысый его действительно "достал". Сам Батян выглядит колоритно: новенький американский камуфляж, ноги обуты в "казаки" на высоком каблуке, чтобы казаться выше, венчает композицию чудовищной афро-американской расцветки кепка какого-то клуба. И хотя пузатый Батян выглядит несколько комично, Лысому совсем не до смеха. Чича уже стоит у него за спиной, готовый выполнить любой приказ шефа, но Батя лишь подзывает буяна к себе.

- Что, гарсон, нервишки расшатались? - Лысый пару сезонов отработал официантом в Судаке и не любит, когда ему это напоминают. А Батян хорошо это знает.

- Да, понимаете, Михал Ильич...

- Ты, козел, - Батян, словно приговор читает, - только что угробил работника, здорового и сильного. Завтра он должен был отправиться на урановую...

- Да ну что вы, Михал Ильич, ну, погорячился я. Бока запорол...

- Не перебивать!.. Так вот, этот дикарь должен был пахать на меня. И на всех пацанов. Понял? Ты его убил, а я - потерял бабло.

- Шеф, ну, чего там, зверьков этих жалеть... Зато остальные спокойней будут...

- Туго врубаешься? Я не о нем, я о своем убытке! Ты, сявка, меня прокидал, ты всю братву прокидал! - Лысый бледнеет, бормоча невнятные оправдания, а Батян продолжает: - Нервы, значит, расшатались. Подлечим. Отправим, наверно, вместо этого, тебя на уран. А? Поработаешь, успокоишься...

- Батян!.. Простите, Михал Ильич, простите... - На Лысого страшно смотреть, он пытается упасть на колени, но вездесущий Чича подхватывает штрафника за ворот рубашки.

- Чича, - шеф закуривает короткую толстую сигару, распространяющую фруктовый аромат, - ты парень авторитетный, побазарь с этим недоумком. Да приберите быстрее доходягу! Он, наверно, сдох, в такую жару быстро вонять начнет.

- Сделаем, Батян! - Чича круто разворачивается на каблуках, волоча за собой Лысого. - Студент, обеспечь!

- Дурень! - На зов Студента прибегает один из аборигенов с красной повязкой на руке. Студент выдает несколько слов на местном наречии. Дикарь подобострастно склоняется, затем, свистом подозвав двоих рабов, дает им указания. Труп уносят.

- Дурень? - удивляется Батян.

- Точно так, Михал Ильич, - смеется Чича. - Это Студент придумал. Клички для наших "шакалов". Дурень у них вроде бугра, наверно, потому что самый высокий. Недели три, как у нас. Да вы у самого Санька спросите.

- Студент, значит? Молодец. Ну-ка, иди сюда. Слышу, язык их хорошо выучил.

- Что вы, Михаил Ильич, так, самое необходимое...

- Не скромничай. Для всего актива кликухи выдумал?

- Конечно! Вон тот, с плеткой - Дебил, а есть еще Чухан, Урод, Чмо...

- Как ты сказал? - Батян хохочет, пацаны подхватывают. Кажется, эта затея понравилась шефу. - Слышь, отойдем-ка, - успокоившийся Батян берет Студента за локоть, и они медленно начинают удаляться. - Слыхал я, что у тебя, какая-то новая задумка есть.

- Совершенно верно, Михаил Ильич. Если бы была возможность перебросить оборудование в Южную Африку...

- При чем тут Южная Африка? - настораживается Батян.

- Алмазы! Понимаете? Богатейшие месторождения алмазов. А условия для разработки намного легче, чем, скажем, в Якутии.

- Так, стоп. Давай по порядку. Ты детали обдумывал? Прежде, чем мы наведаемся к этим неграм, там кто сейчас живет?

- Э-э... Согласно археологическим данным - бушменоидные племена.

- Бушменоидные, - усмехается Батян. - Тебя с какого курса истфака вытурили?

- С третьего, - кривится Студент.

- Не беда, Саня. Тебя ведь Саней зовут? Так вот, думаю, хватит тебе в нарядах париться. Нужен мне консультант по всей этой древней хренотени...

Шеф со Студентом уже удалились, и ребята, внутренне расслабившись, вновь спокойно присаживаются на траву.

- Пошел наш Студентик на повышение, - затравленно шипит Лысый.

- Ты вообще молчи, урод, - косится на него Чича. - Студент только что твою задницу из пекла вытащил. Радуйся, что у шефа настроение поднялось!

- Да-а, - вздыхает Шуля. - Батян все-таки у нас башковитый! - вдохновенно, хотя и не к месту, произносит он.

- А то, - подтверждает Чича. - Батян наш скоро круто поднимется. И мы вместе с ним, кто поумнее...

- Точно, я себе сразу "мерс" куплю, шестихатый...

- Мерс-шмерс, - передразнивает Чича, - мелко плаваешь, Шуля. Шире смотри. У нас целая планета в кармане. Батя дело конкретно поставил. Уже и жилка золотая, и плантари маковые, а главное... - он многозначительно понижает голос, - урановая руда! Ты хоть представляешь, сколько килограмм этого добра стоит?.. Тут империей пахнет.

Пацаны притихли и смотрят на Чичу, как ученики на восточного мудреца, ловя каждое его слово, а "сенсей" продолжает: - Я так мыслю, что мы здесь серьезно обосновались. Завтра отправим первый груз. Наши закупят все, что надо, подкрепление прибудет, вот тогда и развернемся!

- Нет, ну, Батян-то, в натуре, Аль-Капоне! - восхищенно шепчет Шуля.

- А как он этих физиков долбанных нашел, - подключается Лысый. Он уже оклемался и спешит выказать лояльность. - Блин, жертвы демократии, недокормленные...

- Да, - подтверждает Чича, - с физиками, это он ловко, а то б их быстро перехватили, или государство захапало.

- Наше захапает, жди! Оно им лоховские зарплаты, и те - годами не выплачивало. Как у них еще бошки работали, - Лысый достает сигареты и угощает пацанов. - Скорее уж америкосы или японцы...

- Хм... Верно базаришь, Лысый. Не все еще мозги пропил, молодец, - весело смеется Чича. - Эх, тут бы фазенду себе отгрохать... Места-то какие - шик! А рыбалка! А охота! А что, нормальный ход! Теперь тихо, с последнего кипеша уже месяц прошел, а все нормально.

- Классно мы их тогда сделали! - возбужденно бьет кулаком по земле Лысый. - А Батян-то, как только Жеку завалили, сразу приказал газ пустить, чтоб ни одна падла не ушла. И правильно! Мы же - бессмертные демоны, а Батян - царь демонов!

- А-ха-ха! Царь демонов... - дружно хохочут пацаны.

- Ну, нормально, - отдышавшись, резюмирует Чича. - Значит, рабсила бесплатная, стройматериалы - тоже. Рабы на нас пахать будут, а "шакалы" - плетками махать. Будешь махать? - Это уже сидящему невдалеке на корточках Дурню, - Будешь?!

Дурень угодливо улыбается, пытаясь распознать, что кроется за интонациями непонятного демонического языка. Он жалок: глаза бегают, спина верноподданно изогнута. "Шакалу" ничего не понятно и потому - страшно. Дикарь что-то бормочет, то и дело поправляя сползающую на локоть "шакалью" повязку.

- Эй ты, обезьяна, шо лыбишься? С тобой демоны говорят. - Лысому хочется получить разрядку, отомстить за недавно испытанное унижение - унизить того, кто несравненно слабее его. - Ну, ты, чучело, возьми "бум-бум"!

- Чо это ты придумал? - удивляется Чича.

- Тихо, не ломай прикола! Они же боятся автоматов. Особенно жахаются после того, как Гарик на прошлой неделе два проводка подключил к "калашу" и заставил раба схватиться. Так паленым воняло! Теперь близко боятся подойти, колотятся.

- А-а-а, понятно. Слышь, Шуля, ты немного по-ихнему волокешь - прикажи!

Шуля выкрикивает пару коротких, рубленых фраз, властно указывая на лежащие под кустом автоматы. Прямо не мелкий прыщавый бандитишка, а олимпийский бог - уж такой он величественный! Дикарь, действительно, трясется всем телом и начинает что-то умоляюще лепетать, но Шуля, еще более грозным тоном, повторяет приказ. Дикарь медленно приближается к оружию, то и дело оглядываясь на Шулю. В глазах его ужас, они будто кричат: "За что?!", но демон непреклонен.

- Гляди! Щас уссытся со страху, - обрадовано шепчет Лысый, Чичу сотрясает беззвучный хохот. Наконец "шакал", решив, видно, скорее покончить с этим ужасом, быстро хватает автомат.

- Бам! - Дикаря всего передергивает, а пацаны весело гогочут. - Глянь, живой! Молодец, Дурень, так служить!

Несчастный Дурень стоит на коленях, отрешенно глядя на автомат в своих руках, кажется, еще не понимая, жив он или уже мертв. Пальцы дрожат, медленно ощупывая металл. Щелкает случайно задетый предохранитель, переведя оружие в режим автоматической стрельбы. От этого звука абориген вздрагивает, вновь начиная осмысленно воспринимать происходящее. Это вызывает новый приступ смеха (пацанам совершенно нечего бояться - отсоединенные магазины спокойно лежат в подсумках на травке). Постепенно и на лице Дурня проступает улыбка. Еще бы - он жив, ничего плохого с ним не случилось и уже не случится. Ни за что не случится!

"Как же вы, гады, мне надоели!"

А дальше все просто.

Присоединить магазин, дослать патрон в патронник и глянуть последний раз в эти осточертевшие нелюдские рожи. Затем - очередь. Шуля падает, так и не успев ничего понять, тупой и самодовольный. Валится ничком Чича, пытавшийся выхватить из кобуры "стечкин", а в глазах Лысого навсегда застывают страх и непонимание.

И никакой тревоги, ведь в лагере привыкли к выстрелам!

Еще выстрел - в бредущего из-за кустов сонного Коляна. Его смерть видят рабы: демоны смертны. СМЕРТНЫ!

Очередь по вышке - и Гарик, утомленный полуденным зноем, так и остается в своем кресле ("А нечего было пластины из броника вытаскивать! Жарко? Теперь тебе всегда будет жарко!"). Ножи, отличные стальные ножи - в руки рабам, нет, уже не рабам...

Демоны смертны. Одна граната - в люк БРДМа, другая - в окошко караульного домика. И очередями, очередями по обленившимся, забывшим опасение, изумленным негодяям. Демоны смертны. Вокруг кипит резня, восставших не остановить, ведь демоны смертны! Со стороны завода доносятся хлопки взрывов, горит вертолет, пылают какие-то бочки...

- Студент, у меня кончились патроны, - захлебывается Батян, - патронов дай!

- Я не взял... - лепечет "консультант по древней хренотени".

Нет патронов? Это хорошо. Толпа медленно обступает двух последних, еще живых, "демонов". Один миг - и их разорвут, но тут в центр выходит Дурень с автоматом на плече. Дикарь ступает спокойно, левой рукой делая знак не трогать окруженных. Его слушают, на него смотрят с обожанием. Дурень останавливается шагах в пяти от Бати и медленно направляет на "сладкую парочку" ствол.

- Санек, - у Батяна подрагивают губы, рука все еще сжимает ненужный пистолет. - Переводи, только точнее, убедительней. Они нас еще побаиваются. Я же - царь демонов!

Студент переводит. Не очень точно, но весьма красочно, наверно, он так не старался ни на одном экзамене. Предложения Батяна примитивны: царь демонов высоко ценит Дурня, погибших слуг не жаль. Дурень должен перейти на его сторону. Тогда мудрый Дурень получит много вкусного мяса,.. мягких шкур,.. красивых камней... женщин и пьяной воды. Дурень станет великим, он будет самым главным "шакалом"...

- Сам ты "шакал"! - слышится ответ, и выстрел обрывает короткую никчемную жизнь красавчика Студента. Оставшийся совсем один Михал Ильич вдруг, холодея всем телом, понимает, что слова эти сказаны были по-русски!..

...И тогда нашелся Рыболов из рода Гепарда. Он говорил, что демоны - вовсе не демоны, а лишь хитрые колдуны, овладевшие могучим оружием. Они сильны, но смертны. А любое оружие можно направить против хозяина! Многие сомневались, но нашлось и несколько храбрых помощников. Лазутчики проникли в стан врага, втерлись в доверие, и когда настал час, пришла неминуемая расплата...

- Что уставился, дядя? На мне узоров нет и цветы не растут. - Я стою перед этим подонком и наслаждаюсь. Увы, всегда был склонен к мелким театральным эффектам.

- Ты кто, парень? - Видать, он мучительно пытается сообразить, кто же из конкурентов меня подослал.

- Иван Федорович Крузенштерн - человек и пароход! - Обожаю любимые цитаты, к месту и просто так. А Михал-то Ильич, как и все профессиональные негодяи, соображает быстро. Через несколько секунд очухался, и вот уже сыплются обещания: много баксов, тачка-дачка... Говорит уверенно, ведь он привык быть хозяином положения, вот только глаза, глаза выдают потрясение и животный нечеловеческий страх. Я обрываю его.

- Все это мне уже предлагалось. Только что: "много мяса, красивых камней, пьяной воды...". Скучно, не вижу разницы. Придумай-ка что-то свежее!

Он реагирует мгновенно. Конечно же, он меня недооценил. Я достоин большего, а здесь - громадные перспективы. Груды полезных ископаемых, нетронутые леса, чистые реки, наивные лопоухие дикари - все это может быть нашим. И никаких налогов, никакой конкуренции. В общем: Рокфеллера за пояс заткнем, а Билл Гейтс будет служить у нас на посылках. Мы, оказывается, можем править вместе, или - поделим Землю. Как я смотрю на владение, скажем, Северной Америкой? И Южной, в придачу?..

- И вообще, неплохо бы объявить себя региональным богом. - Меня уже начинает тошнить от этой мрази. - А ведь ты, Мишаня, даже не шакал. К чему оскорблять милых симпатичных зверей? Ты - упырь! Вонючий подлый кровосос. Ты испоганил человеческую мечту. Машина времени, параллельные миры - сколько было сюжетов, как этим зачитывались! А ты своими щупальцами попытался засунуть эту мечту под себя, растоптав несчастных романтиков-ученых. Дома ты, наверное, был негодяем мелким, неудачливым. Теснили тебя со всех сторон, и вдруг - такой шанс!

А я-то, дурень-дурень, думал, что сбежал от вас навсегда, смогу отдохнуть, забыть про все... Рыбку всласть половить! Ты знаешь, сволочь, как я люблю ловить рыбу? Так нет же, вы меня и тут достали. Что ж вы всюду лезете, как дерьмо из забитого сортира?!

Целая планета, Земля нашего прошлого, не имеющая иммунитета от таких тварей, как ты! И ведь не забрался куда-нибудь в меловой период - опасно. Там же динозаврики. Ты стал кромсать молодую, только нарождающуюся человеческую цивилизацию, насиловать ее. Еще бы, ведь нужны рабы - запуганные, темные, покорные...

Там, дома, вы пируете всласть, топча человеческое достоинство, упиваясь своей властью, упыри проклятые! Вы все изгадили, отравили, заразили ненавистью, облапали.

Ты, жалкий и трясущийся, признающий только силу, стоишь сейчас передо мной. Ты и сейчас, сквозь страх, презираешь меня за то, что я не приму твоего предложения. А зачем мне соглашаться? Чтобы наполнять платиновый унитаз, играть в поло человеческими головами, свергать и назначать президентов? Глупости это все, туфта, по-вашему.

Я хотел спрятаться от ваших "зинок-картинок", "этапов" и "централов" здесь, но дома, дожирая последние куски нашего мира, вы яростно грызетесь между собой, вам уже тесно. Ты первым ворвался сюда, чтобы набить брюхо новой порцией человечины. Вот этого я тебе не прощу!

А знаешь, я не стану тебя убивать... Да не тряси ты головой, дай досказать! Не стану, ведь эти смелые, но наивные ребята могут обожествить меня - победителя демонов. Нет уж, пусть знают, что демонов не бывает.

Я разворачиваюсь и иду прочь. За спиной слышен вой отчаянья, яростные крики, удары, хруст - это рвут на части неудавшегося повелителя Земли. Правильно. Как говорил один мой знакомый ангел: "Когда людям становилось невмоготу, они устраивали революции!" Правильно, но смотреть не хочется.

Боже, как я устал! Не хочу работать внештатным спасителем человечества... Хочу прилечь на бережку, закинуть удочки, а самому глядеть, как одно облачко наползает на другое. Хочу дождаться ночи и смотреть, смотреть, смотреть на звезды - огромные и такие близкие... Но ведь так не получится. Слишком долго я бегал. Эвон как далеко убежал! А что толку? Нет, нельзя быть беглецом всю жизнь. Я больше не Рыболов и не Дурень. Я не боюсь!

И что делать с горами оружия, оставшимися после этих упырей? А ведь на их место могут прийти новые людоеды, еще более хищные. Что ж, это моя Земля и мои люди. Я их не оставлю. И их необходимо подготовить. Как? Огонь люди давным-давно освоили. Возможно, пора подумать об азбуке... и геометрии.

Уже вечер, и до рассвета есть время подумать. А Солнце взойдет утром. Обязательно взойдет!

Павел Амнуэль
Я - виновен!

Господин Судья! Господа присяжные!

Сейчас вы будете решать мою судьбу. Я не могу сказать о себе - невиновен, поскольку уже признался в страшном преступлении: убийстве с заранее обдуманным намерением. Однако я не могу и признать себя виновным, поскольку намерения у меня были благие. По сути, оправдываться мне не в чем, но и невиновным я считать себя не могу. Поэтому расскажу еще раз о том, что произошло вечером двадцать первого мая две тысячи семьдесят третьего года в городе Риме на избирательном участке номер семь тысяч триста шестьдесят четыре.

Я пришел, чтобы исполнить гражданский долг - проголосовать за одного из кандидатов в президенты Итальянской республики. Напомню Высокому суду, что кандидатов было четверо: Вито Сарози от демократов, Аугусто Чепрано от консерваторов, Дина Боргезе от христианских социалистов и Лоренцо Копаччи от ЛГБТ-партии. Я пришел на избирательный участок, еще не сделав окончательный выбор и полагая определиться на месте в зависимости от обстоятельств.

Народа на участке было немного. Восемнадцать избирателей, если быть точным. Каждый на входе получил электронный номер, мой номер оказался двести девятнадцатым. Очередь соблюдалась, санитарные нормы личного пространства нарушены не были. Как сказано в показаниях полицейского инспектора Витторио Кастельмаро: никаких нарушений законности и правил поведения в общественных местах.

Прошло восемь минут ожидания, двое избирателей из очереди успели проголосовать, тогда все и началось.

Избиратель под номером двести одиннадцать неожиданно начал выкрикивать: "Боргезе - мой президент!". Он соблюдал порядок очередности и дистанцию - как отметил инспектор Кастельмаро, не нарушал общественный порядок, поскольку, согласно восемнадцатому параграфу Избирательного кодекса, голосование является тайным, однако не лишает избирателя законного права объявлять о своем выборе вслух - если при этом нормы общественного поведения не нарушаются. Избиратели, стоявшие в очереди, никак не реагировали на крики - что естественно, поскольку нарушений порядка не было и не требовалось вмешательство членов избирательной комиссии, охраны и, тем более, полиции. Однако я обратил внимание: двое избирателей, стоявших передо мной, достали свои модусники и стали смотреть на экраны.

Я понял - почему. Достал модусник и вышел на сайт Центральной избирательной комиссии, где в режиме реального времени отображались результаты проходившего голосования. Увидел я то? что ожидал. Дина Боргезе все ближе приближалась к лидировавшему с утра Сарози. Пользуясь динамическими данными и прогностическими программами, включавшими, в частности, анализ предпочтений на всех предыдущих выборах, начиная с провозглашения Итальянской парламентской республики в 1947 году, я мог легко экстраполировать будущую ситуацию. Как известно Высокому суду, при анализе меняющихся big data наступает момент полифуркации, когда ничтожное воздействие способно привести к катастрофическим последствиям. "Эффект бабочки". К сожалению, ни господин обвинитель, ни господин защитник не обратили внимания на это чрезвычайно существенное обстоятельство. Ни в обвинительном заключении, ни в выступлениях господина адвоката "эффект бабочки" не упоминается, и мне приходится самому объяснять Высокому суду суть произошедшего.

Итак, избиратель с номером двести одиннадцать продолжал выкрикивать "Боргезе - мой президент!", и мне, как и двум стоявшим передо мной в очереди избирателям, понадобилось не более десяти секунд, чтобы просчитать возможные последствия. К сожалению, мне неизвестно, к каким результатам пришли впереди стоявшие избиратели. Ни обвинение, ни защита не посчитали нужным вызвать их в качестве свидетелей.

Мой же вывод был таков. Если допустить, чтобы избиратель номер двести одиннадцать проголосовал так, как он выкрикивал - а у меня не было сомнений, что он именно так и поступит, - то с разной вероятностью возможны три сценария, которые я просчитал, применив метод Шаро-Меркуза к крайне нестабильным многомерным системам. Процесс расчета занял четыре секунды, но за это время из комнаты для голосования вышел избиратель, улыбаясь и показывая нам, стоявшим в очереди, два победных пальца. Очередь продвинулась, избиратель номер двести одиннадцать, продолжавший не так громко, но все же повторять свою "кричалку", продвинулся вперед. При тогдашней скорости перемещения у меня оставалось меньше полутора минут на принятие решения и его исполнение.

Я спрогнозировал наиболее вероятные последствия избрания синьоры Боргезе президентом Итальянской республики с учетом влияния бифуркации, связанной с ожидаемым голосованием избирателя номер двести одиннадцать. Классическая теория катастроф, которую обычно применяют в подобных случаях, не позволяет делать однозначных выводов из-за уже упомянутого "эффекта бабочки", однако использование метода Шаро-Меркуза дает возможность справиться с подобным затруднением, поскольку квантовый подход учитывает все состояния суперпозиции объекта изучения - в данном случае, избирателя номер двести одиннадцать. Результат расчета я получил через тридцать секунд, в течение которых упомянутый избиратель еще на шаг приблизился к комнате голосования. Стало ясно: если избиратель проголосует, то с большой вероятностью через год после вступления Боргезе в должность Италия окажется страной победившего тоталитаризма - с полным набором неотвратимых свойств этой системы: поражение населения в правах, милитаризация экономики, выход из международных договоров, разрыв отношений со многими странами...

Передо мной в полный рост встала дилемма: не делать ничего и допустить конец парламентаризма в Италии или лишить избирателя двести одиннадцать возможности проголосовать. Будучи гражданином Свободной республики Италия я выбрал второй вариант.

Для выполнения у меня оставалось шесть секунд, поскольку избиратель номер двести одиннадцать уже направлялся к двери в комнату для голосования. Я бросился вперед, толкнул избирателя в спину, точно рассчитав угол удара, чтобы, падая, он неминуемо ударился виском об угол стоявшей у двери цилиндрической тумбы-подставки для цветка (рододендрон обыкновенный, как впоследствии определили полицейские криминалисты). Удар виском об угол привел к просчитанному результату: избиратель потерял сознание и скончался до прибытия парамедиков из службы спасения.

Я сам вызвал полицию, что зафиксировано в протоколе задержания, и добровольно сдался в руки правосудия. Как известно Высокому суду, президентом Италии стал Вито Сарози, и страна была спасена от зверств тоталитаризма.

Ваша честь! Я признаю, что убил человека с заранее обдуманным намерением. Однако я не признаю себя виновным в преступлении против общества - по причинам, которые я только что объяснил.

Господа присяжные! Вынося вердикт, вы должны понимать, что создаете юридический прецедент, который изменит всю систему судопроизводства. Вы понимаете свою ответственность перед обществом. Впервые в истории вы судите искусственный интеллект, которому, согласно закону "О гражданстве", присвоены все права гражданина Италии, включая свободное избирательное право. Согласно закону, у вас есть выбор из двух вариантов. Защита требует, чтобы суд проявил снисхождение и ограничился лишением меня (и как следствие - всех андроидов с искусственным интеллектом) гражданских прав и возвращением в разряд стандартных кибернетических устройств. Обвинение требует применить ко мне в полной мере обычное уголовное законодательство. В этом случае суд сможет присудить меня к высшей мере наказания при убийстве первой степени - к пожизненному заключению.

Убедительно прошу Высокий суд согласиться с требованием обвинения. Я исполнил свой гражданский долг. Я хочу остаться человеком и понести наказание, как любой человек. Напоминаю, что пожизненный срок в моем случае - это неограниченное во времени тюремное заключение. Я готов это наказание понести, чтобы сохранить священное право гражданина за собой и за всеми гражданами Италии искусственного происхождения.

Надеюсь, мой голос будет услышан. Благодарю вас.