Млечный Путь, 21 век, No 1(46), 2024

Леонид АШКИНАЗИ

ИСКУССТВО НАМЕКА

Хорошие мальчики и девочки начинают с интернета. Запрос "искусство намека" собирает 3 kGl - тысяч линков в google. Про "искусство намека" чаще всего пишут, что это другая культура, ах, Япония, ах, Китай, ах, нам не понять, и тут же рассказывают, как читателям следует это понимать. При таком отношении к логике возможно многое; этот прием в рекламе применяется - сначала пугают, а потом рассказывают, что спасут, купите со скидкой на сайте, количество ограничено. Прием восходит к древнему анекдоту - Косыгин честно говорит Брежневу, что не понимает, как работает экономика, но рассказать ему, как она работает, он вполне может. Заметим, что Алексей Николаевич не только понимает, что не понимает, как она работает - он вообще способен применить оператор "понимаю ли?" к себе. Некоторые писатели не применяют оператор "понимаю ли?" к себе. Хуже другое: на заре нового века практика такого применения отсутствует у большинства школьников. Естественный третий шаг - невозможность применить вообще, ни к себе, ни к кому-либо еще. Многие люди, как мне кажется, этот шаг уже сделали. И счастливо подставляют свои фаянсовые головы зомбоящику. Тут и намек, и безграничное поле для исследований.

В некоторых статьях "искусство намека" связывается с каким-либо конкретным произведением, жанром или течением. Серебряный-де век, золотой, медный, железный... велик был дедушка Менделеев! Наверное, от произведения к произведению, от жанра к жанру и от течения к течению должен изменяться любой параметр, в частности - частота применения любого приема. И если автор конкретной публикации хорошо начитан в том, о чем пишет, то он уж, наверное, найдет. Тем более, что, выбирая из одного множества объекты, в которых это свойство выражено сильно, и поступая с другим множеством наоборот, можно при достаточном трудолюбии "доказать" что угодно. Причем процесс выуживания из большого массива правильных объектов происходит автоматически, у компетентного человека он вообще может идти подсознательно.

Еще в интернете упоминается одно частное, но полезное применение. Психологи пишут, что не всегда надо сразу чего-то требовать, потому что и отказ, и согласие могут испортить отношения. Правильнее сначала осторожно намекнуть, дав возможность контактанту (сослуживцу, другу, члену семьи т. д.) "не понять". Или, подумав, "понять", и так или иначе, сделать выводы и предпринять действия. Это вещи понятные, многим - интуитивно, а если нет - то в конкретном случае вы сами рассмотрите возможные результаты ваших действий с выигрышами и проигрышами.

Впрочем, в реальной жизни возможно и категорическое отторжение намека - если реципиент вообще по каким-либо причинам отрицает этот путь. Знал я одного ребенка, который на какой-то намек его матери, что хорошо бы что-то там сделать, злобно отреагировал - "все наме-е-еки... хочешь, чтобы я сам этого захотел, да?". Детский максимализм, да, мы из него, - у кого он вообще был, - выросли... но неприятие дипломатий бывает и у взрослых людей; этому иногда завидуешь.

Как примеры реализации намека использованы демотиваторы. Во-первых, потому, что это и картинки, и текст, и поэтому у создателя намека больше возможностей. Во-вторых, потому что это довольно четко выделенная группа объектов, и по ней можно сделать какие-то выводы о распространенности намеков в культуре вообще.

Слова "тут открывается такое поле для исследования" будут встречаться часто, так что сцепите зубы и терпите. Вы думаете, мне легко было их писать? То есть не просто писать, а писать дальше, не отвлекаясь на? Это вопрос психологии - кто-то долбит свою задачу, не отвлекаясь, и достигает пропорционально произведению способностей на приложенные усилия. В институте мы это называли "грызучесть", говорили уважительно - "он грызун" или "она вообще грызун". Кто-то отвлекается на все подряд и ничего не доводит от признанного в референтной группе результата. А кто-то грызет да терзается, грызет и плачет, что та-а-акие задачи остаются не обслюнявленные...

Намек - это способ сообщения информации, существенно опирающийся на информацию, уже имеющуюся у реципиента. Очевидно, что какая-то информация у реципиента есть всегда. Намек отличается от других, близких ситуаций, двумя признаками.

Первый признак намека - конкретность: индуктор опирается на информацию, например, о конкретном событии, тексте, изображении, традиции, и он надеется, что эта информация имеется в мозгу реципиента. Индуктор может ошибиться, у респондента может этой информации не оказаться (не знал вообще или знал, но забыл), но если реципиент не поймет намека, то индуктор сможет объяснить ему, что он имел в виду. Подчеркнем, что индуктор не рассчитывает на прямое вызывание чувства или настроения, этом намек отличается от символа. Свастика, атомный гриб, завывание ветра, лязг цепей, лай собачек и конвойных, символы власти и насилия - все это прекрасно апеллируют к образам и чувствам, однако они - не намеки. Правда, они могут применяться в сочетании, сужающем область. Свастика и горящий купол здания - символы, но вместе они уже почти намек.

Раз индуктор опирается на конкретную информацию, то, значит, намек адресован не всем, а тем, кто этой информацией обладает. Намеки можно разделить на две группы - личные и безличные. Личные обращены к конкретному человеку или небольшой группе принимающих участие в общении конкретных людей, они применяются в реальной жизни - в дружбе и любви, в семье и на работе. Безличные намеки - это намеки в искусстве (литература, живопись и др.), причем как изображающем реальную жизнь, так и ее не изображающем (например, в фантастике), но адресованные не всем. Безличные намеки могут быть адресованы, например, профессиональной группе (например, ученые-физики), хобби-группе (велосипедисты, радиолюбители, любители демотиваторов; все примеры будут ниже приведены). Однако художники, прикрывающие трепетным листиком или нечаянной шалью половые органы, адресуются не группе, а всем, поэтому их листья и тряпочки - не намеки.

Безличный намек может быть реализован и не в искусстве, а в реальной жизни, если политик кликушествует на стадионе или уныло бубнит с экрана зомбоящика. В этом случае политик может ждать и жаждать изменения поведения (например, "культурной революции" с массовыми убийствами), а может - продолжения тихого рабского послушания. Однако и в том, и в другом случае он апеллирует к конкретной информации; хотя чаще - к мифу, который в данном случае тоже информация. Но миф этот конкретен (например, миф об осажденной крепости), и он не будет воспринят вне конкретной культуры. Разве что как материал для изучения социальным психологом.

Другой вариант безличного намека практикуется нынче в СМИ. Голова в зомбоящике изрекает: "как говориться, не теребоньте!" или "как сказано в старинном анекдоте, выкопаем". В обоих случаях это намек на неприличные анекдоты: "мамаша, не теребоньте пису, процесс проиграем" и "с этим пора кончать - штурман, выкопайте бортпроводницу".

Реплика вбок.

Идея о переносе понятия "психология" с индивида на общество реально существует: "психология" - 100 000 kGl, "социальная психология" - 2 000 kGl, то есть в 50 раз меньше. При этом под "социальной психологией" понимают две противоположные вещи - и поведение людей, обусловленное включением их в социальные группы, и - что мне кажется требует отдельного обоснования - психологические характеристики самих групп.

С понятием "психиатрия" ситуация иная, "психиатрия" - 5 200 kGl, так что "социальная психиатрия" пропорционально должна была бы собрать 100 kGl, а она собирает лишь 13 kGl - и уже все в обратную сторону. Под социальной психиатрией понимают не съезд крыши у общества, аналогичный съезду крыши у индивида, а наоборот - влияние общества на оный процесс у индивида. Хотя в бытовой речи конструкции "люди сошли с ума", "мир сошел с ума", "все сошли с ума", означающее вовсе не личный клинику, а общее больное поведение, воспринимаются как вполне реальное (в сумме 300 kGl).

Второй признак намека - нетривиальность, наличие некоторого барьера, преодоление которого доставляет удовольствие. Это принципиально важно для существования и развития "культуры намека", а способы создания надлежащего барьера можно разделить на три.

Первый способ: человек должен догадаться, "схватить", причем быстро, но не слишком быстро, оптимально - за секунду или несколько. Мозг должен заметить, что он "понял" и получить от этого удовольствие. Этим намек отличается от просто цитаты, которые тоже используют радость узнавания, но не используют "радость преодоления". Разумеется, здесь возникает сильная зависимость от конкретного индивида - что для одного тривиальная цитата, то для другого - оптимальная загадка, а третий вообще не заметит, что индуктор что-то проиндуцировал. Отбирая и приводя примеры, автор этой работы был вынужден опираться на себя. Поэтому цитаты из литературы, употребленные в демотиваторах, не дотягивают до намека - в большинстве случаев они тривиальны. Инженерные и физические шутки требуют той самой оптимальной секунды, автомобилистские и программистские шутки иногда требовали консультации с коллегами, а киношные и театральные - потребовали бы почти всегда, поэтому они и не упоминаются.

Для другого эксперта ситуация будет иной, поэтому степень объективности суждений о намеках весьма ограничена. Со временем, по мере развития культуры намека, какие-то намеки вполне могут стать внутри данной культуры традиционными, тогда эксперты делаются не нужны, но тогда и намеки перестают быть намеками. При этом денамекизация намека может произойти двумя способами - либо все уже выучили наизусть этот неприличный анекдот, на который намекает намек, либо сам текст намека стал элементом речи, а его этимологию вспоминает только Фасмер, и то с трудом.

Второй способ: индуктор нарушает табу общества, например, намекает на нечто связанное с полом, религией, расой, национальностью, политикой, намекает на табуированную и малоизвестную лексику. В этом случае возникает зависимость от общества вообще, состава конкретной компании, параметров самого говорящего, иных обстоятельств (например, дозы выпитого, причем дозы в социальном понимании, когда потом говорят так: "да мы все уже были в таком состоянии, что дамы только хихикали..."). Однако сам намек в этих случаях часто делается тривиален и перестает доставлять удовольствие. Немного особняком стоит намек на малоизвестную в данной группе лексику, профессиональный или иной (например, интернетный) сленг - тут намек вполне реализуем, примеры на рис. 1, 2.

Третий способ: индуктор вторгается в политику, нарушает явный или завуалированный запрет государства, например, "позволяет себе" намекнуть на нечто политическое в присутствии кого-то, кто, может быть, способен воспользоваться этим, сделав плохо говорящему, и надеясь на печеньки себе ("Кто написал четыре миллиона доносов?"). Как и в предыдущем случае, тут возникает зависимость от государства, конкретной компании, конкретного человека. Именно ролью государства этот способ отличается от политического варианта второго способа.

В заключение этого раздела приведем пример привязки намека к времени и культуре. Художник, нарисовавший Свободу на баррикаде, в неприлично драном и среди трупов, намекает на свободу от условностей и возможные последствия. Этот намек был гармоничен в европейской культуре соответствующего периода. Однако современный гениальный ремейк той Свободы - Vivat, France (George Shchegol, $17.200, print from $40) - намекает: не в обнаженке дело. Причем, как говорится, "в деле", вместо трупов - полиция и, может быть, армия на заднем плане, то есть, прекурсоры - рис. 3.

Первочитатель заметил, что картину можно понять и как призыв спасти Францию и западную цивилизацию пока еще не поздно, и как призыв молодежи к бунту против западной цивилизации. Шины - это то, что любят жечь "мирные протестующие". Все три журнала - L'Humanite, левацкая пресса. И опять возможны две трактовки: и "раздавите гадину!" и "попрана свобода слова, боритесь!" Остается вздохнуть и признать сложность этого уголка Вселенной.

Понятие "намека" в мире демотиваторов уже, чем понятие намека вообще (на это обратил мое внимание А. Н. Поддьяков). Например, среди намеков вообще есть еще личные намеки. Например, в обществе один говорит что-то вроде бы всем, а другой понимает (в отличие от всех остальных), что это намек ему. Еще бывают колкие намеки в споре двоих - и непонятная со стороны взрывная реакция одного из участников.

Все факторы приведены выше на бинарном гуманитарном языке - или есть, или нет, или белое, или черное, или с нами, или против нас, и так далее, весь политико-синонимический ряд. Но везде, где указана четкая граница, наверняка есть переходная зона, то, что в физике называется "межкристаллитная граница" - и она вполне, как и в физике, имеет толщину. Поле для исследований тут имеется во всех случаях, да и как провести границу между личным и безличным намеком? По признаку наличия личного знакомства не получится: на стадионе и с экрана - это будет, конечно, безличное, но где граница? Индиру Ганди, друга СССР, внедрившей в родной Индии массовые принудительные стерилизации, замочили бойцы собственной охраны - а она-то, наверное, думала, что всех их знает. Некоторые современные политики фотографируются с убийцами и террористами и тоже думают, что их знают.

Если подходить серьезнее, то для каждого фактора должна быть разработана шкала и указана область значений в более чем одномерном (не вздрагивай, ребенок, но прижимайся от ужаса к маме, об одиннадцатом измерении ни слова) пространстве, при попадании в которую вродебынамек может считаться намеком. Это, если мы в итоге грохнулись оземь и вернулись в бинарно-гуманитарный язык.

А если не грохнулись, то введем понятие "степень намековости", это будет функция наших переменных, и осталось договориться, кто она - скаляр или вектор; о тензорах не будем. Хотя, если состояние мозга - вектор, то модель намека, как тензора, естественна. Например, если я верю в A и не верю в B, и изображаю состояние моего мозга вектором (1, 0), то умножение на примитивную тензорную речь с экрана может изменить мое состояние на (0, 1). Студент-первокурсник, а то и школьник все поймет и даже с глумливым смешком заметит, что больше половины (в зависимости от размерности) вообще может быть бла-бла-бла, то есть не важно, что балабонит персонаж в зомбоящике. Что мы, собственно, и имеем.

Выше было введено деление на простую радость узнавания и преодоление, увеличивающее удовольствие и поддерживающее культуру намека. Если произошло преодоление табу, существующего в обществе, например, затронута сексуальная тематика в разговоре с (пока...) недостаточно близким лицом противоположного пола, то интенсивность радости увеличивается. Причина проста - подсознание воспринимает это как сближение. Радость возрастает и в том случае, если затронута тематика, не табуированная в обществе или группе, а запрещенная властью, то есть политически. Причина радости в этом случае не вполне понятна - может быть, это демонстрация себе и окружающим своей смелости?

Автор этого текста когда-то, в глухие советские времена, когда евреев (и некоторых других) не принимали в некоторые (и некоторые другие) вузы, после рассказа очередного околосемитского анекдота в курилке (не помню, какого и кем), изрек: "два великих народа, русской и еврейский, объединяет то, что свои жизненные проблемы и трудности они используют как материал для анекдотов". Почему и зачем он это сказал? Последовала длинная пауза, народ переваривал, думал, как реагировать, переварил, подумал, решил не реагировать никак и никак не реагировал. То есть, судя по отсутствию последующего предложения зайти побеседовать в отдел кадров или пуще того - в партком (такие приглашения "принимались на ура" и беспартийными).

Намек может быть реализован в любом общении и любом искусстве множеством способов, некоторые из которых - до которых я додумался - ниже будут названы. Выбор способа и частота использования намеков в общении зависит от всех параметров общения - от традиции, социального слоя, конкретных обстоятельств, конкретных личностей, предыстории и я еще не знаю чего. Аналогично - выбор способа и частота использования намеков в искусстве зависит от всех параметров искусства - от традиции, вида, жанра, состояния общества, места искусства в нем, и я еще не знаю, чего. Сами понимаете, какое здесь непаханое поле для исследования. Тем более, что -посмотрите на эти перечни с ужасом - факторы-то приближаются, пересекаются, протискиваются друг в друга, сливаются.

Начертано было кем-то на средней сложности скале, однако хорошо выше человеческого роста: не забуду лета 67-го года, слившего нас в х-тазе где авторы сего граффити взяли краску, не знаю, населенный пункт был не рядом.

В общении между людьми самый распространенный способ намека - цитата из произведения или из великого человека, или из общего знакомого. Однако цитата - вовсе не всегда намек, она может использоваться:

- как "ссылка на авторитет", для подкрепления позиции,

- ради изящества формулировки - мысль-то моя, но вот Он (присутствующие делают "ку") выразил изящнее,

- ради демонстрации своей принадлежности к группе фэнов данного автора или жанра, для социального опознания,

- ради демонстрации своей образованности в более широком смысле, для социального позиционирования.

Если хотите вглубь, то в качестве примера можно взять ситуацию с упоминанием Стругацких, она рассмотрена в статье "Творчество братьев Стругацких и отечественная культура на примере упоминаний" http://fan.lib.ru/a/ashkinazi_l_a/text_2390.shtml

Разумеется, использование цитаты (явной или полускрытой, за, или раскавыченной - здесь не важно) ради всего только что перечисленного, не мешает использованию ее же в качестве намека. Приведем один пример, для простоты - из Стругацких. Фраза "там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные" воспринимается as is одним способом, а если человек помнит, в какой ситуации она сказана - заметно иначе. Не спросил я вовремя Б.Н., случайность это или нет. Спрашивайте вовремя. "Спрашивайте, мальчики, спрашивайте" - это и цитата, и намек. И девочки - тоже спрашивайте. И еще - посылайте на минное поле вопросов своих мальчиков. Правильным мальчикам это должно быть лестно. И "прикрывайте" их сзади. Правильные мальчики это заметят, оценят и не забудут - рис. 4.

И вообще можно осторожно предположить, что это не единственная часто употребляемая людьми цитата, прямой, строго текстовый смысл коей, не вполне эквивалентен более развернутому, следующему из сопутствующего текста. Опять, опять непаханое поле... Урчат ли уже дизеля" ваших тракторов? Плещется ли в баках Earl Grey и Sumiyaki?

В качестве носителя намека часто используется анекдот, наиболее фундаментальный источник коих - Миша Мельниченко "Советский анекдот (Указатель сюжетов)"

http://flibusta.is/b/424042

и далее можно просто наслаждаться, а можно поискать по тексту слово "намек". В живой речи могут возникать устойчивые выражения, которые когда-то, в момент возникновения, могли быть намеком, но со временем и по мере распространения, этот аспект стерся. Например, выражение "массовик с вот таким затейником" (0,15 kGl) вполне могло в момент возникновения манифестировать низкопробность чьего-то юмора. А сейчас?

На что может намекать текст? - да на все, ибо в тексте книги рядом могли быть любые события, да и фраза могла быть сказана в любой обстановке. Так что намек универсален - он может быть на что угодно, если индуктор полагает, что в мозгу реципиента есть нужная информация, и она сцеплена с чем-то таким, что сам индуктор может использовать для намека. Не эта ли универсальность - одна из причин широкого распространения намеков?

Кстати - "индуктор полагает, что в мозгу реципиента есть нужная информация и она сцеплена с чем-то таким, что он может использовать для намека" - не дали ли мы ненароком определение культурной близости? Можно, например, посмотреть под этим углом на тексты выступлений политиков и их шестерок - и понять, кому культурно близко все это нетонущее. А в отношении демотиваторов на это уже обращали внимание, например, [5].

Человек устроен так, что его способность к распознаванию изображений до недавних пор была недостижимой светлой целью для программ, нынче это уже не вполне так, а скоро... что "скоро"? Скоро проги, то есть апы, начнут нам убедительно говорить - нет, это не собака, это кошка! это не катька, это зинка! протри зенки! это не соя, это мясо, ешь, сука, ешь! Читайте "Альманах искусственный интеллект"

https://aireport.ru

поимеете x-таз. Я там, правда, большей части не понимаю, но как же увлекательно читается, Ватсон!

Реплика вбок

Чтобы отличить поиск картинки по картинке, от поиска картинке по тексту, иногда употребляют неудачный, но исторически понятный, термин "обратный поиск". А потом безграмотные интернет-писуны стали писать "обратное изображение". Не пугайся, ребенок. Оно не обратное. Не плачь. Все в порядке. Все хорошо. Кому интересно, можете слазить в интернет, разобраться, что называют "обратным изображением" (19 kGl).

А еще носителем намека может быть брошка на женском платье - "говорящие броши" Мадлен Олбрайт:

https://subscribe.ru/group/mir-iskusstva-tvorchestva-i-krasotyi/8052430/

https://vogue.ua/article/fashion/persona/vmesto-tysyachi-slov-o-chem-govoryat-broshi-madlen-olbrayt.html

Насчет жеста вот, опять же, Стругацкие:

"Он показывает фигу - так в Эдо приглашают девок - важной дебелой даме в паланкине и несколько минут наслаждается ее визгливыми ругательствами. Он весел сегодня, он хорошо продал свою очередную книгу "Призрак с хризантемой", и мир нехитрых удовольствий снова открыт для него. Скорее всего, он идет сейчас в веселые кварталы, где с друзьями и проститутками в два дня спустит всю выручку, а затем, если повезет, заставит еще неделю-другую развлекать себя какого-нибудь загулявшего купеческого сынка". "Дни Кракена" https://strugacki.ru/book_34/1455.html

Как же я завидую...

... как я завидую тебе - ты будешь читать это впервые. Борис Натанович говорил, что правильный читатель - это тот, кто перечитывает. По этому определению - я неправильный читатель. Во-первых, удовольствие от чтения новой книги перекрывает для меня наслаждение от перечитывания. Во-вторых, "проблема 24" и полный компьютер интересной работы. Но завидовать-то я могу? Между Earl Grey, Sumiyaki и соляром в баках?

Жест может в рамках одного намека сочетаться с текстом. Анекдот: - Говорят, вы вступили в партию? - Где, где?! Второй собеседник поворачивает голову назад, и обеспокоенно смотрит вниз - на каблук своего ботинка. Примечание - я слышал вариант не с партией, а с профсоюзом; скорее всего - более древний. Если понимаете, почему - знаете историю. Не на 100 егэбаллов, а просто - знаете.

На жест и движение вполне сможет намекать и демотиватор, вот примеры - рис. 5, 6.

На что может намекать картинка - да на все, ибо видеть нечто похожее реципиент мог в любой ситуации. Правда, ситуация личного и безличного намека тут различаются сильнее, чем с цитатами - визуальный опыт может быть более индивидуален. Возьмем какую-нибудь простенькую бытовую ситуацию... да хотя бы ключ и замок. Движение человека, поворачивающего ключ в замке, распространено и опознается мгновенно. И поэтому может быть использовано как намек на открытие каких-то данных, чего-то дотоле сокрытого. Ключ под ковриком у двери - существенно более локальная традиция, имитацию соответствующего телодвижения поймут не все. А если у меня ключи в кармане постоянно запутываются и я, злобно шипя их распутываю, и это мое рутинное поведение перед дверью кому-то известно, то он в публичной дискуссии вполне может использовать соответствующий жест, чтобы намекнуть мне - причем так, что этого никто, кроме меня, не поймет, - не надо никого убивать, сейчас все распутаем.

Реализация намека посредством звука широко используется в музыке, они это называют "по мотивам". Причем музыка по мотивам другой музыки - вещь, понятная даже дилетанту, он узнает музыку, может сказать, что она похожа, даже если не может сказать, чем. Понятие "по мотивам", однако, используется в музыке существенно шире, может быть и музыка по мотивам литературного произведения. Тут Шахерезада на всякий случай замолкает - музыкального образования она не получила и вообще, как говорили мои приятели, - лес, костер, ночь, гитара и т. д. - "проклятые медведи". Это был очень действенный намек - я немедленно закрывал рот. Мои приятели и инструкторы были люди стремительные. Музыка вполне может служить и символом (гимн страны), и намеком (марш, не к столу будь сказано, Мендельсона), и совмещать эти роли (песня - "гимн поколения", например, "Атланты" или "Звезда по имени Солнце").

Реализовать намек посредством звука можно и без музыки, через звукоподражание, причем с использованием звука природного (завывание ветра), человеческого (паровоз, сапоги по мостовой), или звучания слов, как интернетные словечки пейса"тель и пи"сево. Впрочем, это скорее не намеки, а символы, ибо к конкретной информации апеллируют слабо. Хотя, если к хрум-хрум добавить лай собачек... и пустить под эту озвучку некоторые современные законодательные акты?.. Или камлания политиков... может, кстати, потому они и боятся шаманов - видят в них сильных конкурентов? Словом, граница здесь не вполне четкая. И кстати, то, что для одной возрастной группы даже не символ, то для другой, может статься - прозрачный намек. А тем, на что я намекаю ("... то для немца смерть."), не надо хвалиться. Слишком это жалкая и примитивная игра в психологию, попытка наделить высоким смыслом свинцовые мерзости текущей жизни (ага, цитата).

А еще намеком может быть - но, пожалуй, только личным - запах духов, вкус еды или питья. Каждый из нас легко представит себе свою подругу, напоминающую о первой встрече, и уж сами сообразите, на что намекающей, применением в очередную годовщину тех самых духов. Или - той самой рыбки, запеченной именно ею, запеченной именно с... э, нет, ни слова больше, а то закапаю клаву. Запахи, между прочим, способны вызывать мгновенные и чудовищно острые ассоциации. Где-то в интернете "... там жила моя первая любовь; спустя десять лет я вошел в метро в облако ее духов, и сердце чуть не выскочило - от вспышки тоски и нежности". С точки зрения литературы - троечка, но биология передана верно; похоже, что зарисовка с натуры. Кстати, вот еще из интернета "... один и тот же запах может для разных людей означать разные вещи. Запах пота и кожаных снарядов в спортзале вам безразличен, а у меня и через тридцать лет вызывает учащение пульса". Тоже наверняка с натуры, знаю по себе.

Управление намеком можно разделить на внешнее и внутреннее, причем итоговое понимание можно разделить на опознание намека, и на его расшифровку. В научной литературе указывается на различие этих двух этапов, например:

- Вы намеки понимаете? - Иногда, - ответил Виктор. - Когда знаю, что это намеки.

Это, естественно, Стругацкие.

Самый простой способ управления намеком - внешний. Либо облегчить восприятие намека, предупредив его в тексте тем или иным указанием, подсказкой, или указать на его наличие позже него, например, в следующей фразе. Естественно, можно и усложнить восприятие маскировкой, спрятать лист в лесу (цитата, но не намек).

Внутреннее управление намеком можно осуществлять по-разному. Можно расширять и сужать саму информацию, делая ее доступной более или менее широкому кругу лиц. Можно использовать более или менее сложную в расшифровке, а также более или менее табуированную, информацию. Вот простейший пример - известна милая фраза "выхожу вчера из пивной - какая-то свинья на руку наступила". Ее можно переделать так: "встречались вчера со старыми друзьями, давно не виделись, поговорили о жизни... выхожу на улицу покурить - бац, какая-то свинья на руку наступает". Такой вариант сложнее расшифровать; особенно, если бы он был дан без предисловия. В данном случае очевидна зависимость понятности намека от традиций и социума вообще, и социальной группы. Кстати, в интернете, эту фразу чаще цитируют не с "пивной", а с "рестораном", но в 70-годы в среде научной и инженерной интеллигенции говорили именно "пивной". Во-первых, ресторан воспринимался диаметрально иначе, во-вторых, "пивная" указывала на социальное дистанционирование. А если бы кто-то сказал "выхожу из бара"?

В большинстве случаев для носителя культуры и языка не составляет труда, для любого конкретного намека, указать способы варьирования. В быту это часто делается совершенно автоматически, в ходе применения, как адаптация к конкретной аудитории и конкретному моменту. Один и тот же, по сути дела, намек, по-разному реализуется в начале приятного знакомства, после первого бокала и после второго. Если после него он вообще потребуется. Бокал, намек...

Отдельный экзотический вопрос - неоднозначный намек, когда мы понимаем, что намек есть, не на что именно? - мы видим два (или более) варианта. Пример - анекдот: мэн является в публичный дом, уединяется с девушкой, она прибегает к старшей с криком "ужас-ужас-ужас". Старшая посылает более опытную, результат тот же. Идет сама, отсутствует большее время, возвращается и говорит "да, девочки, это ужас... но не "ужас-ужас-ужас"". Я вижу три трактовки, а вы?

Тут два гносеологические проблемы, о которых некоторые добрые люди (цитата, но не намек) могут трындеть бесконечно. Первая - возникновение и расцвет, и вторая - что сначала, психологические или социальные.

Про курицу и яйцо не надо, динозавр на данный вопрос уже ответил. Лично я штурмовал эту интеллектуальную вершину по директриссиме, и спросил у великого All"а (это фидошное выражение, но оно дожило до нашего времени - 1,3 kGl), что было раньше - учителя или ученики. Правильный ответ - чиновники от образования. Между прочим, как мудр язык! Чиновники от образования, ремень от плохих оценок, таблетки от головы... гильотина от перхоти... Кстати, в отличие от кур, яиц и динозавров, они были не только "до", но и будут "после". Правда, в отличие от Бориса Виана, они не придут на наши могилы (намек). Что, опять же, странно - ибо им явно на нас как раз это. Не подумайте чего лишнего - только наплевать!

Реплика вбок:

Проблема возникновения из ничего существует в философии, потому, что философы не знают математики, физики и биологии. Математик покажет вам функцию, у которой не просто N первых производных в нуле равны нулю, это школьная задачка, а такую, у которой в нуле все, ну то есть совсем все - если мы принимаем пятую аксиому Пеано, - производные равны нулю. Это - "е" в степени (-1/x2). И ничего ей не делается, она не становится тождественным нулем, хотя в нуле нарастает "бесконечно медленно". Физик на это улыбнется, скажет, что математика - штука обалденно красивая, но всегда есть флуктуации, и карандаш на острие стоит не до бесконечности, а максимум до вечера субботы, точнее - до захода солнца и появления трех звезд. А если абсолютный ноль и флуктуаций нет? - спросите вы - и услышите, что этот ноль в отличие от математического, недостижим, а если что квантуемо, как магнитный поток или атомы, то именно поэтому ток в сверхпроводящем кольце не затухает, а карандаш падает не с заходом солнца, а с появлением трех звезд. Что же касается биологии, то обсуждатели проблемы возникновения нового никогда не бывали в колхозе. А у меня есть опыт работы помощником ветеринара, и, смею вас заверить, я знаю, как из коровы возникает новая корова.

Это про возникновение, а для расцвета нужны условия социальные и психологические. Обсуждать, что раньше, важнее, существеннее, главнее и далее синонимический ряд, можно до бесконечности, хоть физической, хоть математической, хоть химической. Некоторые так и делают, а мы не будем - хотя бы потому, что химической бесконечности наступил конец 4 августа 2020 года, и мы даже знаем, где - в Бейруте (это ссылка, но не намек).

Социальные и психологические условия связаны; в историческом плане - потому, что психология людей и социальная жизнь формировались одновременно, а в личном плане - потому, что психологию каждого из нас частично формирует общество, в котором мы живем. Можно сказать, что психология человека формируется в четыре этапа, первый - это вся эволюция через общую биологию мозга, второй этап - частью социум, а частью случайность, - через биологию родителей, третий - опять же частью социум, а частью случайность - но уже через психологию родителей, а потом четвертый этап - социум напрямую влияет на нашу личную психологию.

Поэтому начнем с социальных причин для расцвета искусства намека. Кому, как ни нам, дорогим россиянам, это знать! Искусство чтения между строк и, кстати, писания предназначенных для именно такого чтения текстов, цвело и как же оно пахло... Отчасти это способствовало развитию удобных для этого жанров, например, фантастики. Царица Цензура, она формально существовала не по субботам, а всю неделю и всю дорогу, на какое-то небольшое время при Ельцине отступила, а ныне под радостное хрюканье "бешеного принтера" (29 kGl, также - "взбесившийся принтер", 12 kGl) наверстывает упущенное. Попутно: данные о современной деятельности цензуры приведены в отчете "Россия: преступления против истории", он есть в интернете.

Об истории цензуры есть обширная и интересная литература, хотя мы и десятой доли не знаем, и никогда не узнаем. Цензура вечна, как вечно стремление людей ограничивать, запрещать, вершить судьбы и т. д. Разница между обществами состоит в том, что одни помогают людям держать внутреннюю обезьяну в рамках, а иные - пестуют ее, холят, лелеют, приближают к трону, делают опорой власти. Общество, которое пошло по этому пути, то есть создало власть, опирающуюся на внутреннюю обезьяну людей, никогда не станет нормальным.

Потому, что общество делается лояльно к обезьяне, то есть большая часть общества существование этой системы искренне поддерживает. Этих людей не вчера оболванил зомбоящик, ситуация фундаментальнее и безнадежнее - история общества с какого-то момента формировала людей, готовых быть рабами. И, в гармонии с ними - тех, кто стрелял в безоружных и стоял на вышках концлагерей, а нынче радостно лупит палками безоружных и мирных, и тех, кто принимает законы, толкающие на насилие тех, кто радостно лупит палками. Трезвомыслящего ученого удивляет не то, что большинство такое, а то, что не все такие. Что есть кто-то, кто не такой... И социологи в моем лице подтверждают - да, она заметно другая, теперешняя молодежь, различия сложны, интересны, не очень велики... но они есть. Рекомендую статью "Идущие за мною"

http://lit.lib.ru/editors/a/ashkinazi_l_a/text_2720.shtml

Второй после цензуры социальный фактор - табу общества, не связанные с властью и политикой. Есть вещи, о которых "не принято говорить". Возможно, это как-то связано с политикой и цензурой, но более сложно, а может и не связано. Или было связано когда-то, а теперь превратилось в традицию. Например, в советском обществе "не темами" были домашнее насилие и токсикомания. На селе - дихлофос, "три пшика на стакан" - этому я свидетель; о прочих методах знаю меньше. Могут быть и какие-то локальные условности, какие-то "табу группы". Например, "о политике и религии мы на работе не разговариваем" - это я слышал от нескольких людей. В одном месте, где я работал, список был короче; знаю места, где он длиннее. Возникновение таких традиций и в обществе вообще, и локальных группах - большое поле для исследований.

Немного о психологических условиях возникновения и расцвета искусства намеков. Прежде всего - половина советской культуры, культуры империи зла (цитата, но не намек), империи лжи, - это "стокгольмский синдром". Если насилие неизбежно... (цитата и намек). Искусство намека, это пример, как психология спасает от отвращения к самому себе, превращая приспособление к насилию - в игру и искусство. Биохимия рулит - специалисты могут, наверное, назвать и структуры в мозге, и конкретные вещества, отвечающие за эти прелестные эффекты:

- удовольствие индуктора от того, что он, - как ему кажется, - натянул цензуру, или просто людей, которые присутствуют при разговоре, но не должны понять намек,

- удовольствие цензора (он бы рад на вышку с автоматом, но приходится скромно нести службу там, куда выбрал народ, то есть поставила партия),

- удовольствие реципиента от того, что расшифровал, предъявил индуктору способность и принадлежность,

см. статью "Радость узнавания как скрытый двигатель аллюзии"

http://fan.lib.ru/a/ashkinazi_l_a/text_2300.shtml

Ну, а далее начинаются игры, парные и с несколькими участниками, а по содержанию - приписывание "намековости" автору, который этого не имел в виду, смешение шуток и серьеза, маскировка серьеза под шутку и шутки под серьез, осмеяние реципиента, принявшего серьез за шутку и шутку за серьез... пирамида извращений, да не Хеопса, а Маслоу (намек). Тут, кстати просматривается лаз в проблему генерации намека не персоной, и не персоной, воспитанной обществом (как все мы), а прямо обществом. Как говорится, в реальном времени. На глазах изумленных зрителей. Вот два примера таких игр - рис. 7, 8.

Естественной формой игры становится и рефлексия в форме анекдота, вот пример:

"На одном конце деревни открывается форточка. - Манька, эй, Манька-а... На другом конце деревни открывается форточка. - Чего тебе, Петька-а?.. - Манька-а, а, Манька...приходи, потрахаемся... - Твой тонкий намек поняла... Бегу, бегу-у...".

Что касается возможных последствий для культуры, то они, экстремально кратенько, сводятся к расширению функции распределения объектов по сложности создания и восприятия, а переходя на дискретный язык, к следующему:

- выделению в культуре более высокого сегмента,

- усложнению интерфейса и росту технического мастерства в высоком сегменте,

- обособлению культуры от других культур,

- росту интереса к культуре со стороны иных культур,

- воспитанию реципиентов, их адаптации и, возможно, сужению круга.

А теперь - дискотека!

В качестве материала для исследования роли намека в культуре используем демотиваторы. Этот объект хорош тем, что он традиционен, в интернете достаточно обособлен и слегка изучен [1], [2], [3], [4]. Важно еще и то, что он объединяет изображение и текст, давая относительно большую свободу автору, а при наличии таланта и труда позволяет передать и звук, и запах, и движение, и боль, причем без mp3 и gif-ок, см. рис. 9, 10.

Перечислим исследованные тематические области, назовем количество обнаруженных демотиваторов, и приведем примеры. Исследованные области можно разделить на общечеловеческие и локальные. Общечеловеческие - это секс/эротика, национальности, политики, образование, страны и религии. Локальные - наука и техника, а также рефлексия, то есть намеки на что-то внутриинтернетное (как приведенные выше рис. 1, 2) или внутридемотиваторное. Это области, по которым в результате проведенных ранее исследований был накоплен большой архив, и области, где предполагалось обнаружить относительно большую табуированность.

Средняя концентрация демотиваторов с намеками по всему исследованному массиву составляет около 1,5%, а минимальная среди всех областей - 0,9-1,1%. С этими величинами можно сравнивать уровень "намековости" в разных сегментах - если количество демотиваторов именно с намеком существенно превышает 1%, можно предположить, что критика на данной площадке в некоторой мере табуирована - внутренне (социальная норма) или внешне (политика, опасения).

Ко всем приведенным ниже цифрам надо относиться, как к оценкам. Во-первых, потому, что восприятие намека, как указано выше, субъективно, во-вторых, потому, что деление демотиваторов на группы не всегда однозначно, в-третьих, потому, что невелика статистика.

1. Самая намекогенная тема, как и следовало ожидать - секс, эротика. В ходе примерно пятилетнего мониторинга и целевого поиска в интересах предшествующих исследований было просмотрено всего около 50 тыс. демотиваторов, из лишь около трети оригинальных (в целевом поиске оригинальны почти все, но в общем объеме преобладал мониторинг). Из них около 10%, то есть 1,7 тыс. по теме, и среди них - 94 демотиватора с намеками, то есть около 5%, характерные примеры - рис. 12, 13. Здесь и далее приводятся именно характерные примеры, то есть демотиваторы, в которых использованы наиболее частые в этом сегменте мотивы; оригинальность идеи, согласие с каноном, сложность и "тонкость" намека не учитываются.

2. Следующая по плотности намеков тема - национальности. Доминируют евреи - среди шуток и издевок есть и намеки. Замечено 11 случаев из 430 т. е. 2,6%, характерные примеры - рис. 13, 14.

Другие национальности - в российском русскоязычном обществе табуированы только в связи с образованием, то есть там, где есть конкуренция, усугубленная фальсификациями на ЕГЭ (доминирующая тема в данном сегменте). Поэтому, хотя шутки и издевки есть, но намеки - только в сфере образования, и стеснительность здесь меньше. Замечено 6 случаев из 327, т. е. 1,8%, характерные примеры - рис. 15, 16.

3. Следующая по плотности намеков тема - политики. По плотности намеков доминирует Путин, замечено 16 случаев из 571, т. е. 2,8%, характерные примеры - рис. 17, 18.

Другие политики в намековости не замечены, это коррелирует с особенностями отношения к политикам, отмеченным в [1].

3. Образование - отчасти табуирована тема секса, замечено 12 случаев из 572, т. е. 2,1%, характерные примеры - рис. 19, 20. Интересно, что тема покупки результатов экзаменов за деньги вообще не табуирована, то есть к этому относятся откровенно и просто.

4. Страны - табуированность на уровне средней для всего массива, причем это исключительно политика. Для РФ замечено 23 случаев из 1463, т. е. 1,6%, характерные примеры - рис. 21, 22.

Для Америки - 6 случаев из 474, т. е. 1,3%, для Украины - 5 случаев из 556, т. е. 0,9%, для всех других стран - 11 случаев из 1001, т. е. 1,1%; по одному примеру для каждой группы - рис. 23, 24, 25.

6. Религии - тема не является табуированной. Поэтому, хотя шутки и издевки есть, но намеки единичны, замечено лишь 2 случая из 249, т. е. 0,8%; именно как реверанс политкорректности, приведем оба два примера - рис. 26, 27.

7. Наука и техника - тема не является табуированной, замечено 38 случаев демотиваторов с намеками из 3975, т. е. 1,0%, характерные примеры - рис. 28, 29.

Несколько особняком стоит тема старой радио- и аудиоаппаратуры, для нее доля демотиваторов с намеком больше, замечено 17 случаев из 1012, т. е. 1,7%, характерные примеры - рис 30, 31.

Табуированности здесь взяться неоткуда, и, если это не случайное отклонение, то может быть результатом выраженного положительного отношения, ностальгии, по отношению к старой аппаратуре. Для сравнения, для старой автомобильной техники концентрация намеков мала, замечено 7 случаев из 1067, т. е. 0,7%. Соответственно, и отношение к ней хуже, чем как к радио- и аудиотехнике - в массиве демотиваторов отношение положительных оценок к отрицательным для автотехники примерно 0,9 (однако для именно советской -1,3), в то время как для радио- и аудио - 2,3.

8. Антилозунговые намеки - это ситуация, когда автор демотиватора издевается над распространенным лозунгом, причем делая некий намек, отмечено 7 случаев из 226, т. е. 3,1% - ниже секса, примерно на уровне евреев и Путина. Причем издевка может быть и над тем, что большая часть интернета воспринимает позитивно, и над тем, над чем и она сама часто издевается, и над чем-то, лежащим внутри культуры демотиваторов, примеры, соответственно, рис. 32, 33, 34.

Подчеркнем, что приведенные цифры - то есть доля демотиваторов с намеком в % - не является оценкой популярности темы и персонажа, и не является оценкой отношения демотиваторного сообщества к явлению или персонажу. Это оценка "уровня стеснительности" в обществе, когда вместо прямого указания, прямого называния явления, используется намек. Это означает, что данная тема либо табуирована исторически (секс), либо имеют место (возможно, подсознательно) опасения (политика), либо, предположительно, имеет место некоторая игра.

Итак, мы рассмотрели явление и понятие намека, исследовали, как оно появляется в культуре намека, и - самое для нас важное - позволяет ли это заметить какие-то аспекты психологии людей и социологии общества. Оказалось, что позволяет, хотя и немногие - на эти аспекты указывает повышенная концентрация намеков; они были названы выше.

В заключение можно задать еще один вопрос - а замечает ли сама культура демотиваторов наличие вообще такого явления, как намеки, как она на него реагирует? Материала для ответа на этот вопрос совсем немного и вот он весь перед вами - рис. 35, 36, 37, 38.

И вот еще штришок... есть маленькая группа шуток и анекдотов, которые обыгрывают восприятие людьми незнакомых слов как эвфемизмов чего-то неприличного - и получается намек. Вот два анекдота из этой группы и, естественно, демотиватор.

Возле глобуса парень девушке: - Хотите, покажу Гондурас? Она - Вы что! Здесь же полно народу!!

Заседание Президиума Академии наук, в зале Петька и Манька. Петр хочет похвастаться информированностью. - Манька, а хочешь, я тебе Келдыша покажу? - Неудобно, Петь, народ кругом!

Я благодарен Первочитателю, то есть моим друзьям, за полезное обсуждение; почти все их замечания учтены.

Этот текст - подарок ко дню рождения той, кому я обязан эпиграфом.

1. Ашкинази Л.А. в сб. Социология и общество: традиции и инновации в социальном развитии регионов: Сборник докладов VI Всероссийского социологического конгресса (Тюмень, 14-16 октября 2020 г.) / М.: РОС; ФНИСЦ РАН, 2020.

2. Ашкинази Л.А. в сб. Пятые Лемовские чтения. Сб. матер. Межд. науч. конф. памяти Станислава Лема, 5-7 ноя. 2020, Самара, Самарский университет., с. 355-368.

3. Доклады на Круглых столах в Институте социологии РАН: по проблемам образования, (2019), по проблемам чтения (2020), по реакции культуры демотиваторов на эпидемию (2021). (не опубликованы).

4. Ашкинази Л.А. в журн. "Млечный путь" 2021, No 3(36), с. 186-195.

5. Щурина Ю. В. Демотиватор как речевой жанр интернет-общения [Электронный ресурс] // Publishing house Education and Science s.r.o., 2012. URL: http://www.rusnauka.com/9_NND_2012/Philologia/7_104996.doc.htm (дата обращения: 22.09.2023).

Наталья НОВАШ
Как разрушение Рима христианством привело к российско-украинской войне

Я долго не могла набрать в компьютере это свое эссе. Написала его от руки там, где у меня не было компьютера и интернета - можно сказать в лесу, в окружении одной лишь чудесной природы и, так сказать, в счастливом одиночестве - вдали от всякой суеты мирской. И даже не в деревне, а скорее на уединенном хуторе.

Небольшая географическая справка. Место действия. С 1230-х гг. - Великое княжество Литовское. С 1800г. - Северо-Западный край Российской империи, Литовская губерния. И потом совсем ненадолго - Польша. С 1939 - БССР: Западная Белоруссия. С 1991 - РБ. Семьдесят километров до Вильнюса по магистрали и полчаса через сосновый лес - до ближайшего литовского магазинчика в Адутишкисе, где в советские времена любители отдыхать в палатках отоваривались сырами и другими качественными литовскими продуктами. А в трудные предперестроечные времена, когда хлеб в соседней деревне продавали только местным - и хлебом.

Раньше здесь вообще не было деревень, таких как в России. Те, кто занимался землей, жили на хуторах, в маентках, а занимавшиеся чем-то еще - в местечках, городках и городах. И только осенью тридцать девятого года, когда сюда пришла Красная Армия и стала расстреливать владельцев хуторов или сажать на телеги, кто в чем был, и увозить, якобы в Сибирь (куда довезти без вещей, еды и теплой одежды было нереально) - только тогда русские оккупанты стали сгонять оставшихся людей в деревни.

На хуторе, где уже не было хозяина, разбирали бревенчатый дом и увозили для постройки сельсовета или школы, или еще чего-то в колхозе... А тем, кто остался в живых, работникам и арендаторам земли разрешали взять свои хозяйственные постройки (что были порой покрепче русской избы) и переселиться на новое место - в деревню.

Но даже тогда не получалось обычной русской деревни, где дома стоят в ряд, дом к дому. Сам рельеф здешней природы сопротивлялся этому и помог людям сохранить свою давнюю привычку к нормальной индивидуальной жизни. Как ни старались русские оккупанты, выходила совсем не деревня - а лишь несколько стоящих рядом хуторков, отделенных рощицами и перелесками - пригорками и лощинами топких ручьев, поросших по берегам древними ясенями и кленами, так что дом от дома не был виден.

А у тех, кто стал жить в этих "домах" с крошечными окошками, сделанными для скота - у тех, кто селился теперь в своих бывших хлевах и сараях, отняли все самое главное - землю. Так что наша "русско-украинская" война" случилась в здешних краях еще почти век назад - в 1939 году. Но это была уже вторая "русско-украинская" война на здешней земле. Первую устроила тут Екатерина, отняв тогда у нас не только землю, но и ее название, - окрестив на карте Белой Русью; отняв не только название здешнего государства, а уничтожив даже память о Великом княжестве Литовском.

Отняли название и у самого народа (литвинов), - денационализировали нас, окрестив белорусами. В ту первую исторически значимую войну после кратких набегов Ивана Грозного на Полоцк, когда удавалось легко оправиться, пришел настоящий упадок и настоящая разруха. От наших богатых местечек, где в каждом было до десяти красилен, смолокурен, пивоварен, постоялых дворов и цехов по производству текстиля или бумаги, остались одни лишь скопления серых изб, где дома стоят рядом друг с другом, как в деревнях России.

И до этого нашествия наши сельские жители, работающие на земле, не были такими убогими и обделенными всем на свете, как сейчас.

При ВКЛ хорошо работавшей почтой была огрганизована доставка книг в самые удаленные маентки. А для продажи всего остального проводились ярмарки. И дети могли учиться во всех европейских университетах. Ведь это был один культурный ареал. Древние произведения наших "белорусских" классиков, которые сейчас в переводе изучают в школе, были написаны на латыни.

От наших процветающих городов с Магдебургским правом и первой в Европе Конституцией (1529 г.) осталась нищета. Статут ВКЛ 1588 года стоит у меня на книжной полке. Репринтное издание. Последнее, написанное на почти понятном сейчас языке - оно намекает на очень важный аспект, который замалчивается.

Не одних только наших ремесленников и умелых мастеров похищал и селил за Яузой Иван Грозный, на монетах которого была арабская вязь. А полудикий народ говорил вовсе не на церковно - славянском, а на чудовищной смеси тюркских и финно-угорских наречий. Иван Грозный перенимал не только нашу культуру, но и наш язык, назвав его "русским". А потом самая подлая и лицемерная среди варварских стран Московия, обозвавшая себя Россией, - полтысячелетия назад сделала с нами то, что сейчас Раша хочет сделать с украинцами, - и окрестить их... даже не знаю, кем. "Новорусами"?

Нас завоевывали и денационализировали два раза. И, в конце концов, эти самые "белорусы", пережив целых две российские войны, стали оправдывать тот эпитет, который прилип к нам сейчас: "памярковные". Да, белорус - "памяркоуны". Он - как болото. Про него говорят так: если кинуть в болото камень - камень утонет, а болото (белорус) останется. Ему все нипочем, как и болоту. Топь все проглотит, но останется прежней. Такою, как и была...

Россия дважды закидывала камнями белорусов. Отняла у них все вокруг - от их земли до их национальных и государственных атрибутов. Оставив им, пожалуй, только гены. Гены, которые, как ни старались разбавить их русские оккупанты, до сих пор отличаются от генов русского человека. Я вижу это по нашим старушкам. Наши деревенские, худенькие и живые, всегда иронизирующие старушки, так похожи на таких же городских еврейских старушек с тою же неизменной - веселой и мудрой, и немного насмешливой улыбкой на лице. Они отличаются не только умом от угрюмых русских старух. Отличаются юмором. Как известно, юмор появляется у человека, когда у него уже все отняли и терять нечего. И поэтому на старческом лице всегда усмешка. Как у моей минской бабушки, про которую я ничего не знаю: еврейка она, или кто... Никакие метрики и документы не сохранились. Она, как и все, иногда делала драники. На Пасху пекла какие-то непонятные пампушки вместо куличей, что здесь тоже принято, а мама всегда делала пасху из творога, которую бабушкой, как и всеми вокруг, не принято было делать. Моя минская бабушка никогда "не заморачивалась" по праздникам фаршировать щуку, что всегда делала и хорошо умела моя ленинградская мама. А вот на Новый год моя бабушка доставала откуда-то огромное эмалированное ведро и с хитрой старушечьей усмешкой, которая как бы говорила всем, "а чего и тут заморачиваться", и потом совсем по-простому варила в этом ведре индейку. Все наши старушки необычные и очень изобретательные.

Наши старушки в деревнях прежде всегда говорили: "УсЕ дОбра. А ничОга, детки! Хать бы не было войны..." И теперь, когда в соседнюю Украину война пришла, они уже не говорят "УсЕ дОбра!" А только, качая головой, со своей извечной иронической улыбкой шепчут: "НичОга!.. А няхай их!" Потому что думают: к нам война не придет. Русские к нам не придут опять... Они уже сделали здесь все, что хотели. Забрали у нас самое главное и дорогое - землю

Старушки помнят по своим бабушкам, как это было. Они рассказывают, как выгоняли с хуторов. Как отнимали родительские дома и землю, как переучивали другому языку и перекрестили в конце концов из католиков в православных... В местечках, к счастью, не получилось. У иудеев не было много земли, и на них махнули рукой. Им удалось спокойно дожить до Гитлера без погромов. Да какие погромы, когда в стране три языка, и один из них - идиш. Когда в городах до 80% и больше еврейского населения и на порядок больше синагог, чем церквей, да и те - униатские. Только немецкие фашисты во время войны передали православным эти двуглавые европейские соборы вместе с костелами. А в Украине все это хотят сделать только сейчас. То, что русские и немецкие фашисты сделали у нас - с бабушками теперешних старушек. Однако их внучки не выросли злыми и угрюмыми. Наверное, потому что гены остались такие как были - от их бабушек. И в деревнях, и в городах. В деревне порой еще зовут на похороны католического священника, ксендза. А в городе - раввина. Хотя помнят, как упраздняли синагоги, а по домам в деревне ходили попы и не просто переманивали - но и запугивали, заставляли обратиться в другую веру, помнят, как убирали со стен костелов старые католические кресты и рисовали новые. И такие же ставили на перекрестках вместо прежних - странноватые, непривычные со многими перекладинами. Наши старушки все это помнят, поэтому и не верят, что русские придут с войной опять.

Я жила в этом чудном мире среди природы и улыбающихся старушек, гуляла по песчаной лесной дороге на Адутишкис, по которой уже не придешь в Литву. Бродила среди сосновых холмов с замшелыми кладбищенскими камнями. Шла мимо спрятавшихся в траве развалин поместья, где у древней вейморовой сосны поставили сейчас табличку с надписью "Шлях Наполеона". И останавливаясь у этой таблички, мыслями возвращалась в детство, когда не было здесь еще такой музейной таблички, но все знали: по этой дороге шел из Европы Наполеон.

И тогда, в детстве, я много раз представляла, как он шел здесь от Вильнюса со своими расфранченными солдатами. Шел летом, и в маентках его встречали с цветами, а потом шел зимой обратно, уже без цветов, оставляя под соснами покрытые снегом надгробья на свежих могилах своих солдат.

И стоя босыми ногами на этой древней дороге, вроде бы просто лесной песчаной дороге, но так хорошо проложенной, что не было на ней луж и грязи, я думала: а вот, если бы он остановился здесь, у нас, и не пошел дальше - на Москву. Ведь мы все-таки не Россия! А что, если бы Наполеон не перешел проклятую Березину - история бы пошла по-другому? А вдруг бы и вправду пошла - и была бы у нас сейчас Европа. А там, за Березиной - пусть бы была их дикая Московия. А умный Кутузов оказался бы еще умней. И не стал бы преследовать Наполеона за Березиной. И с тех пор войска Наполеона защищали бы нас от всех этих русских... И не пришли бы они сюда в тридцать девятом году... Потому что, может быть, стали б другими, подружившись, а не начав воевать с армией Наполеона. Франция бы их немного окультурила. Ведь был же у русских дворян в моде французский язык... И монархи как будто не враждовали? И, вспоминая детские мечты, я сочиняла эссе о причинах жуткой украинской войны, которая была от меня далеко... И тоже тогда казалось: нет, в третий раз русские не придут. А возвратившись в город, к своему компьютеру, много раз дописывала детали, ведь мозги никогда не дают покоя, чтобы только что-нибудь не изменить, пока не издано. Возможно, что это наследственность. Мой папа не стал хирургом, потому что знал про самого себя, что никогда не делает ничего с первого раза. Это нормально. Это свойственно дотошным людям. И только в хирургии абсолютно недопустимо.

А я всегда говорила: если бы Гоголю дали компьютер, он переписывал бы свои "Мертвые души" не семь, а семнадцать раз. Вот и я переписывала, меняла синтаксис, добавляла в текст то и другое, но по-прежнему от руки. И никак не могла заставить себя набрать все на клавиатуре. Запустить в компьютер. В интернет.

Не то чтобы задавалась вопросом: имею ли я право вообще об этом писать? Можно ли говорить такие вещи, о которых и знать не хочется... Или хуже - предсказывать самое ужасное впереди. Ведь есть, например, мат. Который запрещен. И устно. И письменно. Но мат, кстати, описывает вещи полезные для человечества, только почему-то очерняемые. Надо ли говорить о вещах, которые говорят о человечестве самое отвратительное и обидное? Озвучивать, как принято сейчас говорить. Оно есть и существует, и никуда от этого не денешься. Пусть все идет, как идет...

Но нет. Мы сейчас говорим: мир сошел с ума. Все сошли с ума. Все страны и все народы. Но особенно показательно сошла с ума Россия, начав вдруг кровавую полномасштабную войну - в наше время, в двадцать первом веке, и не на диком афро-мусульманском востоке, а у нас - в цивилизованном мире. И там, в России, с ума сошли все - как власть, так и народ - развязав, поддержав и не желая заканчивать настоящую, жестокую и невиданную еще по масштабам убийств и разрушений за столь короткое время, что прошло с начала войны. Русские не просто сошли с ума ВСЕ, проявив агрессивность безумцев и дикарей. Они проявили еще и показательную умственную неполноценность. Власть - заявив, что это не мы, мол, начали войну, а это все Украина и НАТО - на нас напали. И особенно эта умственная неполноценность властей проявилась в мысли, что весь остальной мир может этому поверить. А умственная недостаточность народа - в том, что он таки поверил этой чудовищной, несуразной и беспримерно наглой, циничной лжи.

Что могло повлиять на умственное состояние огромной части человечества? На человеческий мозг?

Мы говорим: коронавирус? Да. Несомненно.

По чему бьет "корона"? Нам говорили сперва, что по легким. Потом стали говорить - по сосудам. А что несет кислород и глюкозу в мозг, который управляет всем нашим поведением, мыслями и поступками и потребляет этого энергетического добра - глюкозы и кислорода - больше, чем весь наш остальной организм? Что отвечает за человеческий разум и человеческое безумие? Выходит... Легкие и кровеносные сосуды.

Допустим, они повреждены. Сосуды не донесли в мозг достаточно крови, а нехватка в ней кислорода вдвойне ударила по нейронам.

И нейронные сети перестроили свою работу так, что пострадали память и интеллект, и само мышление - все когнитивные способности личности, а главное - критическое мышление. И человек стал подвержен внушению. Зомбированию. Сделался чувствителен к пропаганде. К лживым призывам захвата чужих, но якобы "исконно русских земель" и пропаганде религии, получающей отклик всего народа - прославлению джихада. И все это в наше цивильно-интернетное время начало провоцировать всех на войну. Потому как человек сделался умственно неполноценным.

Допустим, что не хватает мозгу кислорода для своей обычной работы. Но может ли враз свихнуться целый цивилизованный народ? Может ли сумасшествие охватить всю страну? Ведь все-таки в человечестве есть разные гены. Есть, к примеру, такие, что помогли когда-то некоторым особям пережить чуму. И теперь на Земле остались жить только их потомки. Потомки выживших. Мы с вами, для кого новая эпидемия чумы уже не так опасна.

Возможно, в человеческом генофонде есть и такие гены, благодаря которым некоторые из нас, пережив "корону", смогли не сделаться сумасшедшими.

Мир видел множество "сумасшествий", охватывавших" человечество во все времена его истории. "Сумасшествие" первобытного каннибализма. "Сумасшествие" бесчисленных варварских войн диких народов, когда африканские племена, размножившись в благодатной саванне до десятков и сотен тысяч особей, без всякой причины шли "племя на племя", чтобы уничтожить друг друга. Почитайте Хаггарда.

Мы помним немало последовавших затем периодов массового сумасшествия в Европе - с крестовыми походами, охотой на ведьм с применением гильотин, виселиц, костров инквизиции. И с ужасами более современно выглядящих бесконечных массовых репрессий - от древнеримских проскрипций до сталинских лагерей, и кончая недавними политическими преследованиями, начавшимися из-за белорусских протестов.

Всем ли таким случаям "сумасшествий" предшествовали эпидемии и пандемии? Есть ли между ними связь?

Прав ли Чижевский, говоря о связи между изменениями солнечной активности, например, вспышками на Солнце, и возникновением эпидемий вирусных и микробных болезней, войн, революций; стремлением к гибели и самоуничтожению популяций животных, превысивших размеры своих популяций из-за избыточного размножения? (Как происходит с саранчой, лемурами, а возможно, происходило с дикими африканскими племенами, уничтожавшими себя в войнах друг с другом?)

Однако у человечества подобные вспышки "сумасшествия" в глобальном масштабе происходили все-таки в прошлом. Возможно ли такое сейчас?

Очередное "сумасшествие" человечества пришлось на сроки нашего существования на Земле. А масштабы этого нам предстоит увидеть.

Совсем недавно в довольно больших масштабах такое случилось в фашистской Германии.

Такое сейчас наблюдается и у всех мусульманских фанатиков, патологически заточенных на то, чтобы во что бы то ни стало уничтожить Израиль. Проявляется и у всех либерально-правильно-современно настроенных студентов - и даже их университетских профессоров, которые, согласно модным сейчас "правильным" убеждениям, очень сочувствуют борцам за свободу палестины, выпестованным десятки лет назад и вскармливаемым по-прежнему, до сих пор - в недрах КГБ и всяческих российских спецслужб.

Почему такое возможно? Почему профессор может оказаться внушаемым дураком?

Да потому, что человек... такой.

Таким он создан, что на его мозги очень влияет не только глюкоза с кислородом, но и современная ему пропаганда.

Итак, два фактора, определяющих поведение человека: природа внутренняя и природа внешняя. Предрасположенность к умственной недостаточности и исчезновению критики из-за недостатка кислорода у него в мозгах - это, во-первых. А второй вредный фактор - появление в наше интернетное время невиданной прежде по масштабам той самой, ТОТАЛЬНОЙ идеологически-религиозной пропаганды, превращающей человека со слабыми мозгами в непереубедимого фанатика. Свихнувшегося на почве ислама или на почве всякой другой - в том числе советской или левацкой агрессивной идеологии.

Но не все же в человечестве такие? Не все этому поддаются.

Нет. Были и в России те, кто не одобрял войну. Уехавшие. Не побоявшиеся сесть в тюрьму. А, возможно, и просто молчащие в тряпочку и по-прежнему живущие сейчас в фашистской Раше. Были и арабы-бедуины, спасавшие от мусульманских убийц беспечных израильских детей, приехавших на музыкальный фестиваль у самой границы с Газой. Бедуины, увозившие евреев в своих машинах от неминуемой смерти во время безумной религиозной резни. Хотя эти спасители тоже были арабами.

Но почему таких арабов - единицы? И таких русских - тоже один процент из ста?

Один - и остальные девяносто девять процентов...

Страшное соотношение.

Оно повторяет соотношение добра и зла в человеческом сообществе. Это подтверждается всеми событиями его кровавой истории.

Тех, кто, благодаря своим генам, остаются умными и благородными в любом обществе, при любом строе - 1%.

Тех, кто творит, одобряет и, становясь покорным, приумножает зло - 99%. Образование и законы цивилизованного общества превращают таких людей в обычных граждан, но в государстве, где устанавливается фашизм, они становятся фашистами.

Речь идет о врожденных качествах, обусловленных генетически. И пусть даже процент личностей "умных и благородных" статистически приближается к десяти. Все равно, остальных - девяносто процентов.

Все равно слишком мал процент тех, кто сегодня, несмотря на "корону" и пропаганду, сумел не поддаться захватившему мир "сумасшествию". Тех, кто вместе со всеми, пережив и коронавирус, и бьющую по мозгам пропаганду, сохранил критическое мышление и не сделался ни пророссийским патриотом, ни мусульманским джихадистом. Устоял! Да еще в фашистской православной России и в страшном мире ислама, где уберечься от пропаганды ох как непросто! Непросто и в остальном мире, где колоссально набирает силу левацкая идеология.

И все же - хотя бы один или даже десять процентов не поддаются. У остальных не получается. Почему так происходит?

И почему сегодня, когда речь заходит о современном сумасшествии среди народов, мы говорим именно об этих двух - наиболее агрессивных зачинщиках войн в наше время - о православных и об исламистах?

Что у них общего?

Другими словами - что общего в их природе внутренней и в их природе внешней?

Внутренняя природа - это гены. Природа внешняя - то, что вкладывается внешними обстоятельствами в головы того или иного народа. Пропаганда. А также способность либо неспособность ей сопротивляться. И это качество мозга все равно обусловлено генетически. От наших генов зависит критическая оценка или не оценка того, что вложат внешние обстоятельства в головы человеческие.

Не будем начинать с генов. Хотя, с одной стороны, гены - самый важный и самый определяющий фактор и в нашем прошлом, и, особенно, в будущем человечества.

Именно гены определяют страшное соотношение двух разновидностей личности человека.

Определяют то, о чем знал уже Клавдий, говоря о распределении генов добра и зла на древе римского рода Клавдиев. Древо это рождало "сладкие яблоки" и "кислицу". "Сладких яблок" на нем было мало, такие рождались редко, а в основном - "кислица". Такая, как его бабка Ливия, правда, "кислица" не вполне однозначная. В голове у нее были благие идеи сохранения Рима, а методы - как у настоящей "кислицы". Ярая противница Республики, из-за понимания, что человек не дорос до демократии, она в своих политических целях безжалостно травила и убивала всех противников - и своего мужа, и своих детей, и внуков, в чем призналась на смертном одре своему младшему внуку Клавдию. Она выпестовала для собственных целей императора Августа, который стал ее мужем и под ее руководством еще держал Рим процветающим. Но ей так и не удалось сделать второго Августа из своего слабого и подлого сына Тиберия. А уж после смерти Ливии и Августа пошли одни только однозначно "ядовито кислые", отягощенные всеми пороками Тиберии, Калигулы и Нероны. Вся эта "кислица" и привела Рим к упадку.

"Кислица" - это генетически обусловленное зло.

Зло всегда граничит с "сумасшествием"

Яркий пример тому - безумный Калигула, ребенком убивший своего благороднейшего отца, гениального полководца, защитника Рима - и тоже потомка Ливии. Калигула убил Германика с детской хитростью и изобретательностью сумасшедшего - всего лишь из-за детских обид, которые казались малышу Калигуле справедливыми. Были ли они справедливым или нет, неважно. Главное, что казались. Справедливость и несправедливость всегда только "кажутся". СПРАВЕДЛИВОСТЬ - это вовсе не ПРАВДА. Иудаизм стремился к правде, а христианство - к справедливости. И разница между этими религиями заключается в результатах, которых они достигли. Иудаизм объединил свой народ и помог ему выжить. А христианство поставило нас всех на грань уничтожения.

Справедливость - медаль, на двух сторонах которой написаны самые противоречивые вещи.

Итак, это страшное соотношение в человечестве добра и зла - отношение "сладких яблок и кислицы" - определяется генами.

Гены тасуются в поколениях и передаются по наследству.

Но не будем пока говорить о генах, потому что мы не вольны ими не только управлять, но не выяснили до сих пор, какие гены за что отвечают. Хотя уже могли бы.

Не стоит пока говорить о них еще и потому, что вообще гены человека почти на сто процентов те же, что и у всего живого на Земле. А уж говорить об отличии православно-мусульманских генов от генотипа других народов - где там!

Поговорим сперва о природе внешней - влияющей на суть поведения человека. О том, что вкладывалось веками в головы этим православно-мусульманским народам. Поговорим о пропаганде.

Самый древний и эффективный вид пропаганды - религия. А мусульмане и православные - дети не просто одной религии, а двух ее самых диких, тупых и антигуманных порождений, уже мало чем напоминающих само, вскормившее их христианство.

Православные и мусульмане - дети фундаменталистких религий, худших, самых опасных разновидностей изначально как будто даже красивого и вполне безобидного учения. Таким поначалу было и само учение Христа, и вытекающие из него благородные и поэтические воззвания Магомета, наслушавшегося в юные годы христианских проповедников. Но Магомет сам при жизни превратил свое миролюбивое учение в религию огня и меча. Придя в отчаяние от того, что прирожденные грабители караванов лишь смеются над ним и не желают делаться "магометанами", он призвал убивать тех, кто не принимает ислам, и делить между собой их имущество - присваивать богатство и скот неверных. Арабам это понравилось! Да еще как! И вот теперь вся другая половина человечества - и христиане, и иудеи, и атеисты получили на свою голову смертельных врагов.

Получается, что во всем теперешнем мировом сумасшествии виновато христианство?

Нет, виновато оно, конечно, не само по себе (мало ли было религий в истории человечества). Беда в том, что это новое учение заполонило мозги, подчинило себе и охватило большую часть человечества в самый критический момент - момент перехода от прошлого к будущему. Начинали зарождаться науки. Появлялось знание, и разуму человека делалось тесно в рамках старых религий. Ученые-герметики были первыми христианами - человечество выходило на арену новых цивилизационных событий в своей истории. И внезапное стремление к переменам вызвало полный раздрай в пошедшем вдруг "племя на племя", "стенка на стенку" обезумевшем человечестве.

А ведь такого могло не быть. Вдохновенные проповеди Христа могли остаться всего лишь учением. И не стать религией.

Между прочим, так называемый "философ христианства", любимый и почитаемый русскими православными "отец русской христианской мысли" Вл. Соловьев говорил как раз об этом. О том, что учение Христа не должно было стать религией - "не имело для этого никаких оснований".

Ох, как он ошибался! Очень даже имело. И еще какие основания! Оно подфартило всем! Появившись в тот момент, когда пора было перейти от языческого поклонения многим богам на новый уровень существования или сделать шаг в нравственном отношении и перейти к единобожию, или же шагнуть вперед по пути познания и науки, то есть к атеизму. Но тут подвернулось учение Христа. И человечество не сделало ни того, ни другого шага.

Потому что было оно таким, как и сейчас. С тем самым соотношением "кислицы" и "сладких яблок" - соотношением добра и зла "1 к 99%".

Христианство выбрал и один процент "умных и благородных", увидевших в нем дыхание нового мира, свободу творчества и созидания, путь к свету и правде, как они понимали приход царства божия на земле

Христианство выбрали и 99% "глупых и подлых", увидевших в нем жалость к убогим и обездоленным, ко всему серому и несчастному. А еще неудачникам и рабам очень понравилось, что "трудно войти в царство божие богатому".

В результате человечество не выбрало ни науку, потому как умственно еще не дозрело, ни нравственность. Отвергло тот нравственный монотеизм, который был уже у иудеев. Потому как нравственно тоже не доросло. Не захотело принять строгого и справедливого бога евреев, наказующего за грехи.

Девяносто девять процентов человечества знали, что не грешить они не могут. Не проживут без греха. И тут подвернулся бог, который грехи прощал. Можно было нарушать нравственные принципы, не соблюдать заповеди. И людям такое очень понравилось: "Ты себе греши - а я буду тебя прощать". Грешить... и прощать. Грешить... и прощать. И так всегда. Что может быть лучше для слабого человека?

Один из "грехов" самого христианства непоправим! Эта религия нравственно развратила своих приверженцев. Веками и тысячелетиями прощала грехи и тем превращала умственно недалекую "кислицу" из, как правило, безобидных "простецов" в настоящих нравственных уродов, придумавших и крестовые походы, и инквизицию с "Молотом ведьм" и церковными судебными процессами - трибуналами, и уже почти в наше время детище развращенного Ватикана - Опус Деи.

Второй грех - тоже не сахар: оно породило ислам.

Но самый непростительный грех христианства в том, что оно разрушило Рим.

Рим и сейчас свет для нас из далекого человеческого прошлого. Луч, освещающий нам путь к свободе, путь к демократии с ее выборами и сенатом, а еще - и пример того, как можно жить без всяких религиозных противоречий а, следовательно, без раздоров и войн по идеологическим причинам.

Рим погиб - и Европа погрузилась в средневековье.

Вот уж чего не было в Древнем Риме, так это войн религиозного характера. Внутри страны. Внутри империи. Потому что религий было сколько угодно. И сколько угодно богов на все вкусы. И каждому гражданину дозволялось выбрать себе какого угодно бога и поклоняться ему. Конечно, это было глупое язычество. Но, с другой стороны, это была демократия, суть которой - не рождать причин для войны идеологий. Разрешать каждому в духовной сфере лелеять то, что близко сердцу. Выбирать для себя любой вид пропаганды.

Внутри Римской империи не появлялось причин для религиозных (идеологических) войн. И Рим не навязывал окружавшим его варварам ничего подобного. Только включал в реестр собственных религий верования этих завоеванных народов.

Да, Рим, подобно арабам, пытался завоевать Израиль, но совсем не по религиозным причинам. И в конце концов, махнул рукой, потому что по-настоящему не получалось. А Израиль даже под властью Рима продолжал жить со своим единственным Богом еще долго после того, как рухнул сам Рим со своими многочисленными богами.

Войны с Римом затевались только варварами, но это было несерьезно. Рим или отбивался от них войсками приграничных гарнизонов, либо откупался золотом. Как сейчас сильная Россия откупается деньгами от слабой Чечни. И существовал себе как ни в чем не бывало.

Беда пришла позже - с приходом христианства.

Рим разрушили не враги внешние, а один внутренний идеологический враг - новая монотеистическая религия.

Любой монотеизм, чтобы стать, так сказать, единственной "государственной" религией, должен завоевать умы целого народа. Дело это непростое, так как в каждом народе есть и "сладкие яблоки", и "кислица", а всем сразу не угодишь. В Египте провалилась первая же попытка внедрения монотеизма. Иудаизму это удалось не только благодаря духовной силе его лидеров и пророков. Делу помог Моисей, сорок лет воспитывавший свой народ в пустыне, ограждая его от вредного влияния "золотого тельца" и прочих конкурирующих веяний. А христианству почти не потребовалось никаких усилий. Оно, словно ураган, ворвалось в Рим и уничтожило конкурентов, изгнав языческих богов из домашних алтарей и общественных храмов и завоевав души римлян, при жизни нескольких поколений, как позже сделало с большей частью человечества. Именно потому, что оно угодило всем. Угодило рабам и плебсу, которые мечтали о царстве божием для убогих и нищих и увидели в нем призыв к справедливости. Понравилось императорам и патрициям, которые поняли, как выгодно иметь такую религию, прощающую грехи всем лояльным гражданам, и как выгодно с помощью такой религии управлять империей. И простые граждане тоже начали как-то катастрофически быстро переходить в христианскую веру. А принявшие новую веру становились врагами тех, кто продолжал отстаивать привычный уклад римской жизни и своих домашних богов. Первыми новую веру чаще принимали женщины. А мужчины, поддерживая римские традиции, становились врагами. Врагами друг другу делались родственники и старые друзья. Разрушались семьи.

Так, "угодив" многим типам человеческой личности и самым разным слоям населения по всей империи, христианство не объединило римлян, как это сделал монотеистический иудаизм, объединив весь свой народ. Христианство начало разрушать саму сущность Рима.

Рим, никогда не знавший религиозных распрей благодаря демократическому многобожию и множеству самых разных верований, неожиданно охватило сумасшествие из-за появления одной-единственной новой религии. И начался распад во всех жизненных сферах и на всех уровнях - от семьи до государственной власти.

Сперва разделились императоры. Императорские семьи тоже враждовали по принципу "за и против христианства", и, в конце концов, те, кто принял новую веру, организовали вторую столицу. Потом пополам разделилась страна.

А позже христианство разделило и весь остальной мир на две разные, враждующие между собой противоположные половины. Потому что и общество Римской империи, как и само человечество, уже изначально было разделено по одному из глобальных принципов приблизительно пополам. На тех, чья цель в жизни - создавать. И на тех, кто мечтает все поделить.

Одна половина человечества увидела в христианстве свободу творить, познавать и радовать Бога своими делами - и стала жить по принципу "все познать, создать, накопить и приумножить". Другая же его половина, вечно озабоченная справедливостью и сочувствием ко всему нищему и угнетенному и лелеявшая противоположный принцип - "все отнять, поделить и уничтожить", - увидела призыв к этой самой справедливости и в итоге породила левых, социалистов, коммунистов и фашистов.

На другой стороне медали "СПРАВЕДЛИВОСТЬ" следует написать: ВОРОВСТВО, РАЗБОЙ, РЕВОЛЮЦИИ, ДИКТАТУРА, ДЖИХАД, ЛЕВАЦКАЯ ПРОПАГАНДА, ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ ВОЙНА.

Вот что дало миру христианство.

Разделив Рим на Запад и Восток, оно разделило так и весь наш мир. Разделило всех нас на Западную цивилизацию и мир дикого Востока. Западная цивилизация родила капитализм и технический прогресс, а Восток - вечную борьбу за справедливость руками порожденного ею социализма, коммунизма, ислама и фашизма.

Восточная Римская империя превратилась в дикую и отсталую Византию, которая воспитала Россию, назвавшую себя Третьим Римом, парадоксально презирающим главные римские ценности, такие, как Республика, демократия, Сенат, выборы. После гибели Рима сама Европа забыла про эти ценности, погрузившись на тысячу лет в средневековье.

А в отсталой России из учения Христа сформировалась дикая, тупая и агрессивная религия, назвавшая себя православием и нашедшая себе еще более дикого брата-близнеца на еще более отсталом Востоке. Православие и ислам - главная угроза человечеству, которую оставило нам христианство.

Именно христианство уготовило нам тот мир, в котором мы живем. Создало для нас теперешнюю реальность с русско-украинской войной и войной Хамаса с Израилем. И множеством других войн, которые нас ждут в будущем.

Политики предсказывают впереди десятки лет нестабильной неопределенности с возникающими тут и там гибридными войнами

Хорошо, если только десятки лет.

Похоже на то, что это сотни и тысячи лет, потому что человечество не меняется. Нас ждут новые войны, поражения и победы. Множество хороших побед и плохих поражений. Но даже хорошие победы цивилизованных стран над "дикими" не принесут мира.

Потому что любая справедливая победа самой справедливейшей справедливости, даже победа самой культурной и цивилизованной страны чревата другой победой - победой "кислицы" в этой победившей стране. Потому что этой самой "кислицы" всегда больше в любом народе, и она берет верх после любой победы.

"Кислицы" больше в любой партии, в любом классе, любом человеческом сообществе. Потому что в человечестве ее - 99 процентов. И именно поэтому итог всех праведных революций плачевен. И даже самых лучших реформ. А победа справедливости всегда разочаровывает. Ведь за победой справедливости последует еще одна победа - "кислицы" того народа, который сделался победителем.

Что толку, что Россия радовалась победе над Наполеоном? А, может, лучше бы победил Наполеон? Тогда Франция имела бы шанс окультурить Россию, сделать ее менее агрессивной и более цивилизованной, не стремящейся к новым войнам. А так... Что толку?

Что толку, что СССР победил Германию во Второй мировой войне? Он сам постепенно становился "германией", верх брала "кислица". И обновившаяся Россия начала новую войну - с Украиной.

Во всех войнах, где будет побеждать правая сторона, победит и ее собственная левая "кислица". Готовая вновь и вновь затевать войны "за справедливость", которая всегда двулика. И так - без конца.

В нашем сложном мире играют одновременно два оркестра и звучат две разные симфонии. Слышны две скрипки, и у каждой из них - своя, не похожая на другую мелодия.

Главное число в нашем мире - два. Этот мир создан, по крайней мере, по принципу дуализма.

Но наши убогие социологи слышат только одну из двух одновременно звучащих симфоний, им открылся только один "дуализм" - они выдумали борьбу классов, борьбу рабов и рабовладельцев, колонизаторов с "дикарями", рабочих с капиталистами, диктатур с демократиями. Борьбу левых и правых. Борьбу религии и науки. Они не слышат другую звучащую в мире симфонию и не хотят осознать, что в ней-то самое главное. Не желают понять, что в любой открытой ими борьбе - одновременно и параллельно ей, идет другая, вечная и самая решающая для человечества схватка. Борьба "кислицы и "сладких яблок". Добра со злом. И эта вечная война - главная в трагических перипетиях человечества. И в ней решается, кто победит.

"Кислицы" в человечестве больше. Вот она и побеждает сейчас.

Что же делать?

На что же надеяться бедному человечеству, не имеющему защиты от своей "кислицы"? Что делать народам, выбравшим на горе себе не строгого карающего Бога, а сына его, прощающего грехи?

Вся надежда человечества на пример Израиля, где люди выбрали не христианство, а иудаизм. Тот самый иудаизм, который тысячи лет учил свой народ противостоять собственной "кислице". Он воспитывал народ Израиля в стремлении к добру и правде. И правда иудаизма была определена четко и однозначно без двойственного толкования христианской справедливости. Правда - это заповеди. Нравственные заповеди Моисея. Их исполнение - добро. Их нарушение - зло. А все остальное - приложится... Такая религия не дает победить "кислице" в своем народе, держит ее в узде. Связывает ей руки.

Религия, требующая строгого исполнения нравственных законов, не дает развернуться "кислице" в любых ситуациях и одержать победу при любой военной победе воспитанного такой религией народа. Будем надеяться...

Но что делать остальному цивилизованному миру, не защищенному такой религией от собственной глупости и подлости?

Создавать новую, правильную религию? Для этого и тысячи лет мало.

Надеяться на нравственное воспитание? Израиль довоспитывался, ублажая убийц в Газе, и в ответ получил сами знаете что.

Рассчитывать на хорошую правильную пропаганду?

Нет. Хорошая пропаганда всегда проигрывала плохой пропаганде.

Пропаганда Гете и Вольтера - пропаганда просвещения и гуманизма - проиграла в Европе Геббельсу и Гитлеру - пропаганде фашизма. Потому что "кислице" - дуракам и подлецам любого народа - лучше живется при фашизме, чем в мире, где есть свобода и законы. Даже демократическая пропаганда свободного мира не выиграла у советской пропаганды.

Демократия катастрофически проигрывает диктатуре православия и ислама. Поэтому Израиль сейчас проигрывает информационную войну Хамасу. А заодно - и всему миру, охваченному левой пропагандой, которая, к примеру, намеренно замалчивает убийственную резню израильтян, совершенную 7 октября мусульманскими бандитами Хамаса, и при том, с подлым цинизмом она называет этих прирожденных убийц героическими борцами за свободу Палестины.

Так что же делать? Как изменить будущее человечества, которое сулит всем нам хотя бы вместо старого мирового порядка нескончаемые "гибридные" войны?

Перевоспитать человечество невозможно. История показала, что в сегодняшней ситуации улучшить его нравственность и ментальность этими самыми ментальными способами нельзя - ни с помощью пропаганды, ни с помощью лучшей в мире художественной литературы. Уж больно велик процент "кислицы" - дураков с подлецами. Тут нужна "хирургия"... Или генетика? Дело-то в самом человеке. В его генах, которые передаются в поколениях. Как изменить гены? Что с ними делать?

Почему профессор Гарвардского университета верит модной левацкой пропаганде, а не своему критическому уму, который, у профессора, во всяком случае, должен быть?

Одна моя давняя приятельница, тоже профессор и, как положено, доктор наук, очень удивилась, когда я сказала, что и профессор может быть дураком. А речь шла о еще одном профессоре - ее коллеге из Донбасса, который с ужасом ей рассказывал, как подлые и бесчеловечные украинские фашисты бомбят Донецк, и винил нацистскую Украину в развязывании кровавой войны.

Ох! Слишком много "профессоров"!

И тем не менее, этот товарищ не такой уж дурак - успел вовремя сбежать в Минск.

Диагноз профессора: отсутствие критического мышления на фоне патологически развитой внушаемости. Что уж говорить о "глупеньком" дяде Васе?

Господи! Почему вокруг "умные" профессора с буквой "Z" в аватарке или подлые дяди Васи, малюющие буку "Z" на своей машине?

И только один или несколько процентов окружающих нас людей не делаются на них похожими? А в результате нас ждут далеко не десятки лет, а скорей, столетия гибридных войн.

Что можно сделать?

Только одно. Изменить в человеческом обществе страшное соотношение "один к девяноста девяти", ответственное за пропорцию добра и зла в человеческом генофонде.

Уменьшить процент "кислицы" - отягощенных злом.

Запустить экспериментальную генетику - изменять генотип современного человека, убирать из генома, представляющего цепь ДНК, те ее участки, которые отвечают за "человеческую кислотность". Пусть даже на это уйдут десятки лет. Зато в человечестве начнет появляться хоть чуть-чуть меньше этих - отягощенных злом.

Но почему человек создан таким? Почему мы, в основном, совсем не "сладкие яблоки", а "кислица"?

На вопрос "почему" наука вообще не отвечает. Она отвечает на вопросы "как?" и "каким образом?"

Как же случилось, что человек появился на земле именно таким?

Вопросом происхождения человека занимается такая псевдонаука как эволюционная антропология.

На нее можно сразу махнуть рукой. Это даже более не научная наука, чем медицина. В сравнении, разумеется, с точными, фундаментальными науками. Ее методы, вроде изучения радиоуглерода в костях (?!), кажутся вполне научными. Однако способы получения результатов такими методами состоят в решении уравнения с двумя неизвестными. А при подобном раскладе результаты получаем такие, каких хочет исследователь. И, тем не менее, эта псевдонаука, изучая ископаемые черепа, уверенно дает ответ на вопросы о том, как, где и когда эволюционировавший в результате произвольных мутаций дикий предок человека прошел свой эволюционный путь через неандертальца, хомо эректуса, кроманьонца и т. д. - до современного хомо сапиенса. И каким образом тот распространился по всему земному шару из какой-то африканской саванны?

Гениальная наука. Если не доказать, что она из себя представляет на самом деле. И ею занимаются кандидаты и доктора наук. Что говорить о необразованном дяде Васе? Который этому всему верит...

А что касается того, что боженька сделал нас "по подобию своему" такими, как мы есть - глупыми или подлыми в девяносто девяти процентах случаев... Плюньте в глаза тому, кто так скажет.

Остается лишь фантастическая, но довольно правдоподобная "шумерская гипотеза".

Шумеры рассказывали в своих легендах, как их хозяева, которых сами шумеры называли "богами", создавали себе помощника и работника. Они конструировали человека, видимо, путем генетических экспериментов с зародышами какого-то земного животного. Ему прививались новые полезные навыки и способности, а для вынашивания таких гибридных зародышей использовали собственных "богинь". Говоря современным языком, некие неведомые нам экспериментаторы, владевшие методами современной генетики, добавляли в геном дикаря собственные гены, определяющие качества разумного человека - гены или комплексы генов, отвечающие за речь, разум, способность к труду и выполнению приказов. А для вынашивания таких гибридных эмбрионов прибегали к услугам суррогатных матерей - своих "божественных" соплеменниц.

Получалось не сразу. Неудачные экземпляры отбраковывали. К примеру, тех, кто не мог говорить, у кого не получалось нормально мочиться или выполнять приказы. Но, в конце концов, был создан человек, годный для выполнения ирригационных работ и строительства зданий из необожженного кирпича. Нужны ли такому работнику способность сопротивляться внушению или критическое мышление? Наоборот. Правда, создавался еще небольшой процент "энси" (правителей и военачальников), да некоторое количество жрецов с писцами, способных вносить в глиняные таблички данные о выращенном урожае и сборе тогдашнего подоходного налога.

Кто бы ни создавал нас на самом деле, мы были созданы как работники и помощники. Рабы. Недаром в христианстве говорится "раб божий". Да ведь это для современного разумного человека оскорбительно. Как-то раз на похоронах общего друга, совсем не ординарного писателя, кто-то из собравшихся у гроба его коллег, совершенно "необразованный" в христианстве, слушая причитания попа и услышав словечко "раб божий", не удержавшись, крикнул: "Колька никогда не был рабом!". Он возмущался. Но все остальные от этого были в шоке...

Нас создавали такими, чтобы всем нам было свойственно испытывать этот шок, и мы не были бы способны научиться ничему другому. В том далеком прошлом не нужны были многие качества, от которых теперь зависит выживание человечества.

И нам все равно, кто создавал нас из наших "неразумных диких предков". Пусть даже сама природа. Нам ясно одно - нас "не доделали". Если это был Создатель, он обладал методами экспериментальной генетики, какими владеем и мы сейчас. И нам понятно, что этот экспериментатор сделал некачественно свою работу. А если даже и создавала нас мать-природа, то она еще не успела вложить в нас слишком многое. Нужное нам сейчас, во что бы то ни стало. Чтобы выжить.

Сколько нам ждать, пока эволюция нас "доделает"?

А кроме того, наш создатель наделил далеко не всех нас даже самыми необходимыми качествами и навыками, которыми нужно обладать современному человеку. Не все обладают тем же критическим умом и логическим мышлением. А многим не хватает генов, отвечающих за совесть и доброту. Гены "добра и зла" определяют геном каждой личности: "кислица" ли это, или "сладкое яблоко".

Но те из нас, кто оказался сделанным совсем даже неплохо (получил в наследство от предков нужный набор творческих генов), овладели генетикой. И мы сами теперь должны завершить вместо нашего создателя работу над собой. Не получается воспитанием и пропагандой - значит, методами генетики. Чтобы добавить самим себе - нашим будущим потомкам - гены, отвечающие хотя бы за критическое мышление и способность сопротивляться пропаганде. Добавить хотя бы это. Остальное приложится...

Как это сделать? Да запросто. Нужно только преодолеть моральный запрет, наложенный на такие генетические эксперименты, как изменение человеческого генома. А делать подобное мы уже умеем. Добавляем же к генам яблока или клубники определенные гены хитина насекомых, чтобы фрукты имели более твердую кожицу или плотную мякоть - и дольше хранились.

Разумеется, прежде всего следует изучить, какие гены, а скорей всего, комплексы каких многих генов за что отвечают. За какие наши качества. К примеру - за то же критическое мышление и сопротивляемость внушению. Знаем же мы многое о передаваемых по наследству генетических болезнях. Определили гены, что отвечают за разные этапы реакций свертываемости крови. Если какие-то из этих генов, к примеру, отсутствуют в геноме того или иного ребенка - он обречен болеть гемофилией. Остается только такие гены сконструировать и добавлять.

Что стоит подобным образом изучить, снабжен ли, к примеру, генами, отвечающими за критическое мышление, геном (набор генов) того или иного будущего ребенка? И добавить ему эти недостающие гены, чтобы в ЗАВТРАШНЕМ человечестве на одного умного человека стало больше.

Остается выяснить, какой комплекс генов отвечает за критическое мышление. Как это делается в схожих случаях? Да очень просто. Тем же способом, каким изучают сейчас любой другой ген или комплекс генов. Отвечающих, например, за высокий рост или гемофилию.

Отбирают группу очень высоких людей и изучают особенности их генома - смотрят, есть ли в их ДНК такие гены, которые не обнаруживаются у людей обычного небольшого роста.

Что стоит изучить гены людей, которые, без сомнения, обладают критическим мышлением, и сравнить с генами тех, кто так себя никоим образом в жизни не проявил? Где взять нужные гены? Как получить выборку людей, обладающих критическим мышлением? В наше публично-интернетное время это не проблема. Можно, к примеру, изучить гены выходцев из России, говорящих на русском языке, подвергавших себя в течение всей своей жизни воздействию мощнейшей рашистской пропаганды - и никоим образом не одобрявших войну в Украине. Выявить таких людей, а потом сравнить с генами тех, кто эту войну всячески приветствует и одобряет. Хотя бы так.

Слушаем же мы в ютубе умные речи Веллера с Быковым, Невзорова и Яковенко, Пионтковского, Фейгина, Асланяна и Шейтельмана, Ходорковского, Портникова и Пастухова! Слушаем Алексиевич и Тихановскую, как только они появляются в эфире? И многих других, проживших всю жизнь в фашистской России под прессом ее пропаганды и не принимающих ни ее идеологию, ни ее русско-украинскую войну. Чем не подборка людей с генами критического мышления, способных сопротивляться пропаганде?

Конечно, куча проблем. Религиозных, этических, гуманитарных - псевдосерьезных и псевдомедицинских. Кто-то все это назовет чепухой. Кто-то - евгеникой. Кто-то скажет, что это бессмысленно и нереально. Но кто в прошлом поверил бы в появление компьютерных технологий? Не назвал бы все то, что принес нам интернет, несбыточным и бессмысленным? Не представляя на самом деле, что это такое.

"Ну, и с какого же бодуна, - скажет кто-то, - и какому еще дебилу понадобится улучшать человечество?!" Конечно, дураку не понадобится. И даже болеющему за человечество умному гуманисту ничего подобного сделать не удастся.

Улучшать человечество не будет никто, пока это не станет бизнесом. Пока за дело не возьмется энергичный и нестандартно мыслящий предприниматель, потому что новый необычный бизнес посулит ему выгоду. Кто-нибудь, типа Илона Маска.

Вмешательство в геном человека принесет прибыль новому поколению генетиков, которые станут получать дорогостоящие заказы от тех семей, которые ждут ребенка и захотят улучшить его генотип. Например, захотят убрать гены грозящей ему гемофилии или болезни Дауна, если выяснится, что ему такое грозит. Или родителям в нашем грядущем и еще более "айтишном" мире, чем наш сегодняшний, захочется добавить в геном своего ребенка, к примеру, математические способности, чтобы обеспечить ему на рынке труда хорошо оплачиваемую и престижную работу. И семьи будут копить не на поездку в Дубай, а, в первую очередь, на генетическое вмешательство, чтобы создать своим отпрыскам счастливое будущее.

К счастью, в человечестве всегда появляются одержимые страстью перемен. Те, кому вечно "не сидится". Кому всегда чего-то не хватает. Кто "самый умный". И действительно, бывает умнее всех. Так пусть эти одержимые страстью изменять мир, но далеко не всегда изменяющие его к лучшему, попробуют изменить самого "хозяина природы". Как говорится, хочешь изменить что-нибудь, измени самого себя.

Казалось бы, дело теперь только за генетиками, за новым научным прорывом в этой сфере! Ведь давно стало рутиной прибегать к экстракорпоральному оплодотворению и помощи суррогатных матерей. И за такие вещи давно уже платят правительства в тех цивилизованных странах, где катастрофически падает рождаемость. Стоит как следует изучить гены человека и манипулировать ими. И подобно тому, как освоили в прошлом пересадку органов, предстоит освоить и "пересадку генов", отвечающих за нужные качества, которыми не всех нас одарила природа. А возможно, в далеком будущем и "прививать" новые выдающиеся таланты, которых почти всем нам природа не додала. И можно будет наделять целые поколения генами людей, подобных Леонардо да Винчи, Эйнштейну или матери Терезе. По усмотрению родителей. Для этого создадут банки ДНК с полезными генами, подобно хранению переливаемой крови, клеток костного мозга и замороженной спермы.

И конечно, будет все не так просто. Против будет религия - в первую очередь Ватикан и православные попы. Политики и моралисты поднимут вой, доказывая, что можно создать не только гения, но и злодея. Подобные проблемы в своей истории уже не раз решало цивилизованное человечество, почему-то "заточенное" самой природой на науку и неизбежный прогресс.

Хотя долго еще будут спорить - наделять ли и в самом деле целые поколения будущих наших детей "хорошими" генами и избавлять от "плохих"? Думаю, спор в итоге закончат решением, полезным для человечества. А это неизбежно поможет улучшить гибельное соотношение "один к девяносто девяти" - эту дьявольскую пропорцию добра и зла в человеческом генофонде.

Хорошо, если этот важный вопрос придется решать не одним только попам, генетикам и бизнесменам, а и тем, кто в высшей степени наделен превосходными умственными способностями. И для того, чтобы это установить, понадобятся не одни только сомнительные тесты на "измерение интеллекта", но и совершенно новые генетические исследования.

Вперед, генетики!

Дмитрий СТРОВСКИЙ
СТРАННАЯ ЛЮБОВЬ АЛЕКСАНДРА БЛОКА

Хорошо было в Боблово в то лето!

Днем нестерпимо палило солнце, выжигая своими лучами все окрестное пространство, которое в эти часы словно магически застывало в прозрачной дымке, чуть подернутой пеленой от изнуряющей жары. И тогда в усадьбе, что возвышалась на высоком холме, чуть поодаль от многочисленных деревянных изб, воцарялась обволакивающая тишина, пронизывавшая все вокруг - и соседний лес с густыми кронами его деревьев, и недавно вспаханное и поэтому дышавшее невидимой негой поле, и отдававшее густой голубизной небо. Окружающий мир бесшумно принимал на себя этот воздух, пропитанный ароматом окрестных пахучих трав. И ничто не могло поколебать и, тем более, разрушить его непроходящую и сдержанную сосредоточенность, какая присуща в России лишь тихим и уютным местам.

А к вечеру природа по обыкновению оживала. Вначале тихо и постепенно, когда незаметный ветерок вдруг начинал тормошить, казалось бы, навсегда застывший воздух, а потом все более зримо, яростно вторгаясь в окружающее пространство.

Приходило в движение все. Вздымались невесть откуда и стайками кружили в небе птицы, время от времени садясь на свежевспаханную межу и стараясь отыскать что-то в черной рассыпчатой земле; раздавалось густое мычание коров, под звук пастушьего рожка возвращавшихся с недалекого пастбища; беспрестанно хлопали деревянные двери сеней, издававшие дребезжащий звук давным-давно истертых пружин; выбегали на улицу дворовые девки и бабы, а вслед им раздавались громкие крики мужиков, выяснявших что-то у своих благоверных.

В эти часы в округе наступала та живая и даже одухотворенная жизнь, что заполняла собою все вокруг и подчиняла своему хаотичному ритму весь бобловский мир.

Так было и накануне Любочкиной свадьбы. И все окрестные деревни - и та, которая была рядом, и Шахматово, что притулилось в восьми верстах отсюда, и многие другие - знали, что отец Любочки, Дмитрий Иванович, человек очень известный и уважаемый, выдает завтра замуж свою дочь.

Сама же Любочка весь день, что предшествовал этому событию, оставалась на попечении своей многочисленной родни, невесть откуда устремившейся в Боблово еще накануне. Какие-то сватьи, тетки и двоюродные сестры невесты, приехавшие в усадьбу, обхаживали Любочку, заставляли ее по многу раз примеривать то утреннее платье, то свадебное, в котором в нужный час надобно было отправиться в церковь, и беспрестанно наперебой давали ей какие-то советы по женской части.

Любочка не артачилась, молча выполняла эти указания, а приехавшие все охали и ахали, воспринимая незавершенные на одежде мелочи как нечто роковое и невосполнимое. Будто речь шла о скором конце света, если несовершенства в нарядах невесты не будут устранены, и непременно в сей же час.

Любочка не то, чтобы не интересовалась происходившим, но смотрела на все эти приготовления чуть отрешенно и все больше молчала, не считая нужным перечить родне, а под конец приготовлений, сопровождаемых досужими разговорами, совсем устала. В душе она, конечно же, волновалась, и с каждым вечерним часом это беспокойство лишь нарастало, что можно было объяснить ничем иным, как приближавшимся торжеством. Но ее более тревожило не платье и не завтрашнее стояние в церкви со свечкой в руке, в ожидании того, когда, наконец, завершится церемония благословения на семейную жизнь. Нет, Любочку волновало совсем не это. Мысли ее занимал исключительно Сашенька, с которым она и готовилась обручиться.

Любочка воочию представляла, сколько пар глаз обратятся на них двоих в эти минуты, и от этого уже сейчас не находила себе места. Перед своим женихом она немного робела. Это чувство впервые посетило ее в момент их знакомства, а позже продолжало жить в ней, будоража ее и без того впечатлительную натуру. Любочка не знала, как преодолеть душевные сомнения, и от этого ей часто делалось не по себе.

Жених был высок, строен и, как ей казалось, необычайно красив на ее фоне. Несмотря на свое материальное благополучие, созданное в родительской семье, Любочка воспринимала себя на фоне Саши какой-то несуразной, нелепой даже. Ей казалось, что она совсем не вышла фигурой, да и лицом тоже. Ее лицо и в самом деле было не сказать, чтобы привлекательным: большое, округлое, с чересчур выступавшими и даже грубоватыми чертами, которые были сродни деревенским. Не то, что Сашино лицо - благородное, неподвижное, какое бывает обычно у людей аристократического рода, несущих в себе какую-то сокровенную, ни с кем не делимую тайну.

Любочке казалось, что в ее любимом Сашеньке живет куда больше добродетелей, чем бытует в ней. Они-то и привлекают к нему самых разных людей - всех этих молодых поэтов-символистов, кто без устали творят современное искусство и готовы чуть ли не до утра спорить о Шиллере, Бодлере и еще бог знает о ком. А у нее нет и толики тех достоинств, которые существуют в этом круге друзей-единомышленников. Не дал Господь ей, не снизошел до этого. Она куда хуже образована по части искусства, чем эти молодые люди. И о поэзии Любочка хотя и немало наслышана, но имеет о ней слишком общие понятия, чтобы на равных участвовать в общих разговорах.

Это ее не то чтобы сильно волновало, но заставляло держаться в тени, что не ускользало от внимания собравшихся. Они интересовались ее мнением, а, не получая ответов, начинали иронизировать по этому поводу - правда, ровно до того момента, пока в разговор не вмешивался Саша. Она была благодарна ему за поддержку, но жившие в ней сомнения от этого не разрешались.

Она боялась, что любимый рано или поздно разлюбит ее такую - нескладную и внешне, и в душе. Вместе с тем сейчас, накануне свадьбы, она гнала от себя эти мысли. То чувство, которого она ждала столько лет, наконец-то пришло к ней. И Любочка была неимоверно счастлива от этих ощущений. Ей совсем не хотелось строить каких-либо планов на будущее, она жила настоящим, и это сейчас пронизывало всю ее, подчиняло себе.

Любочка была дочерью Дмитрия Ивановича Менделеева, профессора Санкт-Петербургского университета, создателя всемирно известной системы химических элементов. А Саша был никто иной, как поэт Александр Блок. Отныне у них двоих начиналась новая неизведанная им доселе жизнь, и обоим казалось, что Всевышний дарует им то, что способны ощутить лишь немногие. Блок вообще плохо сопоставлял себя с остальными, а Любочка... Любочка просто чувствовала, что весь мир сейчас у ее ног и что такого состояния души не было еще ни у кого на свете.

О свадьбе между ними было решено без долгих разговоров спустя несколько месяцев после знакомства. Торжество запланировали на лето 1903 года. Вообще-то молодые знали друг друга еще с детства, но, как это часто бывает, в юности занялись своими делами, разъехались. А потом по воле случая вновь сошлись, чтобы уже быть вместе. Когда она спрашивала его, верно ли то, что они отныне никогда не расстанутся, он подходил к ней, ничего не говоря, и нежно целовал в губы.

Она отвечала ему тем же. А еще в моменты расставаний писала ему удивительно нежные письма.

"Ты пойми, что я люблю тебя по-прежнему, по-прежнему вся душа стремится к тебе, только к тебе. Да если бы это не было так, разве можно было бы выдержать это разрывание сердца...".

"...Когда ты пишешь, все чувствуется, что у тебя на душе, твои слова проникают и захватывают всю, талантливые, милые, дорогие слова. А... я не умею; вот если бы ты был тут, ты видел меня тихую, покорную и счастливую твоей любовью, я целовала бы твои руки, сидела бы у твоих ног...?"

И таких посланий от Любочки, адресованных Блоку, было множество.

А Блок называл ее Прекрасной дамой, вечной женой, таинственной девой - и все это через поэтические образы, которые создавал.

Он восхищался ее красотой, хотя, признаться, она совсем не отличалась особой привлекательностью. Позже это отметила и Анна Ахматова, писавшая о том, что Любочка выглядела "ужасной" со своей широкой и сутулой спиной, большими и непомерно толстыми руками, голосом, который приближался к басу. Да и характером Сашина избранница мало соответствовала "прекрасным дамам": "внутренне она была неприятная, недоброжелательная, точно сломанная чем-то".

Однако Блок словно не замечал всего этого. А может, со своей поэтической натурой и впрямь не придавал Любочкиному внешнему виду никакого значения.

В период их узнавания друг друга он был необычайно плодовит. Писал с неистовой жадностью, обуреваемой какой-то дьявольской силой любви, которую выплескивал на Любочку, подчинял ее себе, перемалывал ее душу - да так, что в ней создавалось ощущение чего-то демонического с его стороны.

Встречаясь с ней, он непременно декламировал свои стихи. Как важно ему было ощутить и увидеть ее восприятие услышанного! А Любочка и не скрывала от него своих чувств, просила еще его стихов, представляя себя в образах героинь, создаваемых Блоком. Он чуть сжимал губы, создавая впечатление какой-то нарочито нервной улыбки, и с удовольствием читал:

Созданные Блоком образы вихрем проносились по Любочкиной душе, и она чувствовала всем своим нутром, что перед ней не просто Сашенька двадцати трех лет от роду. Нет-нет, это подлинный поэт, осененный Всевышним, и поэтому его надо беречь, лелеять, носить на руках.

С ним будет непросто, она понимала это, но разве земные чувства всегда граничат с простотой? В заботе о своем Саше она отныне видит и смысл своего существования. Она так долго искала для себя этот смысл и вот наконец-то нашла. И от всего этого ее нутро обжигала какая-то неуемная страсть к жизни - к той, с которой она вроде сроднилась и прежде, но вот надо же - почувствовала ее заново - полно, объемно, во всей своей прелести, о чем прежде даже не помышляла.

"Милый, совершенно и не понятно мне и не верится, что ты приедешь через четыре дня; так хорошо! Я напишу тебе только несколько слов, так приятно знать, что писать не нужно, будем говорить...", - писала Любочка Блоку за месяц до их свадьбы.

Она ждала этого события неистово, хотя и тщательно скрывая свои чувства от окружающих, боясь, что всуе может расплескать их и потерять. И решительно никто не догадывался, что было у нее на душе, как мучительно и одновременно с трепетом прорывается она к пониманию самой себя.

В период влюбленности такое чувство свойственно многим людям, и Любочка не стала исключением.

Ее даже не смутила реакция на Сашу со стороны своего отца, которую она почувствовала за год до свадьбы. Любочка сама познакомила их в Боблово. Блок, вопреки своей прежней уверенности, держался при встрече не очень решительно, вероятно, ощущая перед собой авторитет, неоспоримый даже для него. Менделеев протянул ему сухую и морщинистую руку, они обменялись рукопожатием и перекинулись несколькими фразами. Дмитрий Иванович даже заинтересовался: как, мол, там поживают французские символисты? Блок что-то ответил.

Вечером Любочка полюбопытствовала у отца его мнением по поводу Саши. "Видно, что умен, - не отрываясь от своих бумаг, озвучил Менделеев, - только мысли выражает непонятно". Но позже по поводу выбора дочери артачиться не стал, лишь махнул рукой, бросив ей: "Ты ведь уже, Любаша, взрослая, поступай как знаешь".

Любочка же, боготворя своего Сашу, ощущала каждой частичкой своего тела, что путь к семейной жизни будет для нее совсем не прост. Поэты - люди неуравновешенные, мнительные. вспыльчивые, не от мира сего, думала она. У них неизбежна та гамма чувств, которую не встретишь у людей обычных и заурядных. И поэтому Любочка понимала, что во имя сохранения существующих чувств ей надо научиться многим житейским премудростям - чтобы стать для Блока своей. Но ее ничего не испугает, она возьмет на себя все хлопоты по дому, чтобы Саша писал стихи - такие же, которые посвящал ей, когда их встречи сделались регулярными.

Русские женщины все-таки удивительны! Своим желанием раствориться в близком человеке они являют собой нечто неординарное, глубоко выстраданное. И Любочка воспринимала себя точно такой же, хотя и не проговаривала этого вслух, не стремилась быть на кого-то похожей. В глубине души, мятущейся все последние месяцы, она догадывалась, что во многом именно по причине ее покорности Блок остановил свой выбор на ней. Его поэтическое начало неустанно требовало музу, но музу тихую, не мятущуюся, жаждущую силы со стороны обожаемого ею человека, и Любочка с присущей ей кротостью как нельзя лучше подходила на эту роль.

- А ты будешь славной женушкой, - сказал ей Блок незадолго до свадьбы.

- Буду, - с готовностью ответила она.

Этот разговор остался у нее в памяти на всю жизнь.

...Он появился в Боблово за несколько минут до того, как надобно было отправляться на венчание в православный храм.

Она с нетерпением ждала его у входа в дом, хотя многочисленные тетушки, да и мать с отцом уговаривали ее не выходить наружу. Пусть будет маленькая тайна, нетерпеливое ожидание и, наконец, долгожданная развязка, как велит негласная традиция. Но разве Любочка могла усидеть в своей комнате? Нет, она рвалась в этот миг на волю, туда, где, как ей казалось, и начинается настоящая жизнь.

Блок подъехал к усадьбе Менделеевых на молодом резком жеребце - в ослепительно белоснежной рубашке, надетой под модным черным фраком, специально приобретенным по этому поводу в дорогом петербургском магазине, и в высоких начищенных до блеска сапогах. Она буквально обомлела от восторга, увидев его. Он в своей одежде словно сошел с поэтических картин, им же созданных.

А Блок, не обращая внимания на окружающих, стремительно посадил ее к себе на седло, а потом с некоторой толикой экстаза привстал на стременах, словно демонстрируя блеск и своего костюма, и своей неуемной натуры. Он тронул повод, и жеребец неспеша устремился к церкви, находившейся неподалеку от усадьбы. Гости отправились следом - кто в повозках, а кто и пешком.

Когда свадебный ужин уже был завершен, а дорогое французское вино, специально припасенное "на послевкусие", выпито и большая часть гостей уже разъехалась, молодые остались одни.

Чуть уставший от торжества Блок стоял у окна, вглядываясь в черноту нависшего неба и будто о чем-то задумавшись.

Любочка сидела в кресле, не снимая с себя подвенечного платья, и терпеливо ждала, когда ее Сашенька устремится к ней и начнет продолжительно целовать в губы, как это не раз бывало прежде. Из французских романов и разговоров с матерью она знала, что сейчас и должно состояться то священное действо, которое бывает в отношениях между супругами в первую брачную ночь.

Но Блок не спешил подходить к ней, и она все ждала, недоумевая про себя, с чего это вдруг он тянет с тем, с чем мужчины и тянуть-то не должны. Так, во всяком случае, она тоже слышала от матери.

Наконец Блок отошел от окна, подошел к Любочке и нежно поцеловал ее. В это мгновенье она невольно сжалась, предвкушая уже недолгую развязку. Вот сейчас он еще раз прижмет ее к себе, потом возьмет за руку...

Блок какое-то время молчал, а потом произнес:

- Ты же знаешь, любимая, что между мужем и женой должна быть физическая близость?

Любочке в этот момент захотелось почему-то стать птицей, взлететь над мужем и с нежностью опуститься ему на плечо. А Блок, не дожидаясь, пока она что-то скажет в ответ, произнес: "Так вот, запомни раз и навсегда: у нас этой самой "близости" не будет никогда".

Он выплеснул эти слова на нее с какой-то быстротой, словно сам убоявшись их.

- Ты что, меня не любишь? - Любочка со страхом посмотрела на своего Сашу.

- Нет-нет, дело совсем не в этом! - поспешно проговорил тот. - Я любил и люблю тебя больше всех на свете. Но пойми, настоящая любовь - это совсем другое, чем ты представляешь. Как я могу верить в тебя, как в свою Прекрасную даму, верить, что между нами лишь светлые чувства, если мы уподобимся обычным телесным отношениям? В этом случае гаснет подлинная божья искра. Ты понимаешь меня?

Нет, Любочка совсем ничего не понимала. Какая божья искра? Есть два человека, и между ними бездонный мир любви, страсти, объятий. Разве человечество выдумало что-то еще? Господи, о чем говорит ее Саша!

- Я все равно буду со временем уходить от тебя к другим, и ты будешь. А я никогда не стану тебя сдерживать. Но прошу лишь об одном сейчас: доверять друг другу в чувствах. Доверять тогда, когда, казалось бы, все против. Это и несет в себе подлинную гармонию между людьми.

Он вновь поцеловал Любочку и решительно вышел из комнаты. А она осталась одна. Ей показалось в это мгновенье, что над ней нависла не только внешняя пустота, но и пустота потаенная, до поры до времени запрятанная в ее душе, а сейчас вдруг неистово выпорхнувшая наружу, уничтожая на своем пути надежды - все до единой, - которые жили в ней, устремленные в будущее, а сейчас вдруг разом замерли, сникли, испарились, не оставив ничего на белом свете.

Последние слова Блока безостановочно стучали у нее в ушах. Как можно оставаться верным, если в любой момент грозит расставание?! Как? Боже, за что ей такая участь...

Ей показалось что-то невообразимо страшное в том, что раскрылось сейчас перед ней. Где, на каком отрезке последнего года упустила она для себя что-то важное, не доглядела, не договорила с Блоком о предстоящей для них обоих жизни? А может... Может, просто не пыталась остановить своего Сашу, возвратить на землю от фонтанирующей в его сознании игры в возвышенную любовь. Ну, как же не пыталась, - говорила она сейчас себе, - разве я не возражала ему, когда он обращался ко мне на привычном для себя языке. Как это было у него? "Ты моя всеядная нежность, надежда, жизнь, без которой я останусь никем...".

Она тотчас поймала себя на мысли, что, несмотря на высокопарность этих слов, все же верила им - восторженно, трепетно. Как верят не желающие разочаровываться в близком человеке. "Господи, какая же я была дурочка, - подумала Любочка. - Какая несносная ду-роч-ка".

Озвучив это для себя, она вдруг припомнила блоковское письмо, адресованное ей еще давненько - в ноябре 1902 года. Его текст осел в ее памяти как-то легко, непринужденно, будто ему суждено было родиться в ней. И сейчас эти строчки снова всплыли в ее сознании:

"Ты - мое солнце, мое небо, мое Блаженство. Я не могу без тебя жить ни здесь, ни там. Ты первая моя тайна и последняя моя надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит тебе с начала и до конца..."

И после таких строк - возможно ли то, что она услышала минуту назад?

В это мгновенье словно черт выскочил из ее души, а сознание как-то разом прояснилось. Так почему же невозможно будущее расставание между ними? С его-то властью над женщинами.

Саша и сам рассказывал ей о том, как за несколько лет до их знакомства он влюбился в другую женщину. Ее звали Ксения Садовская. Они познакомились на немецком курорте, и та была вдвое старше Блока. А он писал ей, замужней женщине. Любочка совершенно неожиданно для себя даже вспомнила сейчас эти строки, однажды продекламированные Сашей:

Любочка тотчас пронзили интонации, с которыми Блок читал это стихотворение. По его лицу сквозила улыбка, но не лучезарно-добрая, а какая-то едкая, саркастическая даже. А потом Саша озвучил, что ей, Любочке, не стоит волноваться, что все его прежние отношения в прошлом, что сегодня для него есть только она.

Но разве не говорила ей когда-то мама, что в мужских словах нельзя растворяться, если ты хочешь сохранить свое счастье... А когда увидела Блока, вновь заметила ей: "Будь осторожна с ним. Он начнет играть с тобой, как кошка с мышкой".

Господи, как же она была права!

Любочка неистово терзала себя, ее бросало то в холод, то в жар. Перед ее глазами вдруг появилось яркое зарево, приближавшееся к ней стремительно и одним своим появлением вводившее Любочку в какое-то безумное состояние. Пламя с каждым мгновеньем ширилось, становилось всеохватным, вовлекая ее теперь в свой неистовый танец. А она, ведомая им, уходила в какой-то неистовый пляс - словно полоумная. И вдруг все - словно провалилась в какую-то бездну.

Вызванный утром следующего дня уездный доктор сообщил, что у больной, верно, дал себя знать нервный срыв. "Привычное дело, - спокойно добавил он. - Переволновалась, не иначе-с". И доктор по-доброму взглянул на Любочку.

Та промолчала.

От внезапно нагрянувшего недуга Любочка оправилась скоро. Правда, она еще долго сердилась на себя за то, что дала окружающим повод усомниться в своем здоровье. И особенно Саше. Ей негоже более проявлять такую слабость в его присутствии, говорила Любочка себе, разве она достойная жена после этого? Да и можно ли даже в мыслях допустить, чтобы ее Саша - сама искренность - разочаровался в ней?

Она с удивлением внимала своим мыслям. Как, разве случившееся совсем недавно не должно заставить ее внутренне отстраниться от Блока, пусть даже не подавая вида и избавив себя тем самым от людских пересудов. Зачем же тогда она строит на него какие-то виды... Боже, до чего она смешна в собственных глазах! Но почему тогда ее вновь неистребимо тянет к Блоку - настолько, что она готова забыть все, что случилось, тянет настолько, что и сейчас, после всего услышанного от него, она пытается выстроить свою жизнь рядом с ним?

На этот вопрос Любочка не находила ответа. Впрочем, она все-таки знает, что сказать самой себе. "Саша - непревзойденный талант. А талантам надо прощать их недостатки. Да-да, просто великодушно прощать, ничего не требуя взамен". Она вновь и вновь повторяла это в разговоре с самой собой. Жизнь рядом с таким человеком требует неустанной жертвенности. Тем более, что и Саша считает: в этом и только в этом основа подлинной любви".

Эти слова рефреном звучали в Любочкиной душе.

Она вновь вспоминала разговоры, предшествовавшие их свадьбе. Блок не раз говорил ей, что способность раствориться в любимом и есть главная добродетель совершенной личности. А она по-прежнему хочет соответствовать его представлениям о жизни. Ведь хочет же, разве не так? И разве не Блок всегда учил ее соучаствовать, сопереживать, сострадать?

Любочка только сейчас начинала понимать, сколь неоспоримым оказалось влияние Саши на нее. Оно было чуть ли не гипнотическим, подчинившим ее волю - целиком, без остатка. Так может ли Любочка сделать вид, будто всего этого более не существует? Значит, отныне наступает время проявить... нет, не слабость, но покорность - во имя все тех же возвышенных идеалов, живущих в сердце любимого человека. Так видел Саша смысл жизни каждого из них. "Вели, и я выдумаю скалу, чтобы броситься с нее в пропасть. Вели - и я убью первого и второго, и тысячного человека из толпы", - писал ей Блок.

Чувство покорности, возникшее в ее сознании внезапно, как спасительный якорь, успокоило Любочку. Да-да, сейчас значимо именно это. Женщина должна пребывать для своего мужчины на вторых ролях, жертвовать своими интересами, благодаря чему она становится для него надежной поддержкой. А что взамен? Взамен - возможность быть рядом с подлинной поэзией, глубокими чувствами, какие ей не даст, наверное, никто иной.

Через несколько дней, когда Любочка окончательно оправилась от внезапно нагрянувшей болезни, она поделилась своими мыслями с Блоком. Тот слушал внимательно, а потом, мягко положив свою большую ладонь на ее плечо, проговорил: "Какая же ты все-таки у меня прелесть. Как хорошо, что я не ошибся в тебе. Мы станем с тобой идеальными супругами, и все нам будут завидовать".

В ответ на это Любочка кивнула в знак согласия.

У нее еще теплилась надежда, что ее муж отступит от своего идеала, и они заживут нормальной жизнью, пусть чуть мещанской, прозаичной, но естественной, предполагавшей всю гумму мирских чувств. Но этого не случилось. Блок продолжал оставаться самим собой. Он писал Любочке романтические стихи, дарил ей небольшие букетики цветов, говорил нежные слова, но всякий раз с приближением ночи уходил к себе в кабинет и более не появлялся до утра.

Поначалу она пыталась изменить эту ситуацию, откровенно просила мужа остаться в ее комнате. Блок, однако, был неуступчив и не поддавался на ее женские хитрости. Они все меньше оставались один на один. Блок полагал, что так Любочке будет труднее воздействовать на него. Заходя в ее комнату, он даже теперь не проходил вовнутрь и вел все разговоры с Любочкой чуть ли не стоя у входной двери.

Со временем она привыкла к происходящему. Одна из ее многочисленных попыток все-таки совратить его однажды даже удалась, но и она не дала нужный ей результат. Да и Блок не ощутил от этого никакого отдохновения, скорее наоборот, почувствовал себя униженным.

А потом Любочка и сама отступила от своих плотских желаний. Блок по-прежнему притягивал ее к себе как личность, поэт, философ. Но как мужчина он вызывал в ней все большее равнодушие. Между супругами не было того, что называют земными отношениями. Их близость друг к другу если и была отмечена единением, то исключительно духовным.

Любые человеческие пристрастия специфичны. Однако в душах Саши и Любочки действительно витали странные чувства, совсем не похожие на привычные, многократно описанные в литературе. Как могли одновременно сочетаться в ней пиетет перед Блоком и его физическое отторжение, она объяснить не могла. Как мог Блок неустанно, едва ли не каждый день, признаваться своей Любочке в любви и бесконечно одаривать ее поцелуями, но при этом на глазах у других словно стыдился своих чувств и сторонился своей жены? Как все это соединялось в нем? Кто скажет...

Но было именно так, а не иначе.

Если Блок заболевал, Любочка не находила себе места. Она была готова сутками сидеть у его постели, поить молоком с медом и бесконечно замерять температуру. И он вел себя по отношению к ней точно так же. И если Любочка вдруг заявляла поутру, выйдя из своей комнаты в петербургской квартире, что страсть как соскучилась по картошке, Блок мчался на один из столичных рынков. Он потом мог собственноручно почистить эту картошку, зажарить на сковороде и торжественно внести на подносе в Любочкину комнату. Но стоило ситуации успокоиться, возвратиться на круги своя, как между супругами начиналась привычная отстраненность.

Временами возникало даже ощущение, будто существовали два Саши и две Любочки. Одна пара жила в мире и согласии, а вторая предпочитала беспрестанно враждовать. Оба, впрочем, знали, что реальность оказывалась совсем иной, когда никакой двойственности не было. Просто в сознании каждого существовало что-то трагическое, неподвластное какому-либо контролю с их стороны. И это трагическое бытовало своей жизнью, и ничего сделать с этим было невозможно.

...Она уже могла не прийти к вечеру домой. Блок терпеливо ее ждал, зажигая по всей квартире свечи и словно готовясь к чему-то сосем новому и необычному. Он догадывался, где она могла быть - то у поэта Георгия Чулкова, то у набиравшего известность в России Андрея Белого.

Впрочем, Любочка и сама не скрывала своих личных привязанностей. "Я же верна моей настоящей любви, как и ты? - как-то написала она Блоку, уехав на гастроли с театром Мейерхольда. - Курс взят определенный, так что дрейф в сторону не имеет значения, не правда ли, дорогой?".

Блок отвечал Любочке тем же, слоняясь в это время по петербургском борделям и отправляя своей жене стихи, где по-прежнему господствовал образ Прекрасной дамы.

Получая от Блока стихи, Любочка часто писала ему восторженные письма, в которых говорила и об его исключительности как поэта. Но часто в этих посланиях не было ничего, что могло бы относиться к их семейной жизни, будто ее и не существовало вовсе все минувшие годы. Речь в Любочкиных строчках шла исключительно о большом и значимом. Возникало впечатление, будто скромная студентка ведет полный признания и пиетета разговор с отягощенным знаниями профессором.

В эти моменты между Блоком и Любочкой отчетливо проявляла себя все та же ставшая уже привычной недосказанность, когда было непонятно: то ли мир царит в их сердцах, то ли их пронзает дикая ревность, которую и он, и она не в силах ни с кем разделить.

Как писала та же Анна Ахматова, близко наблюдавшая за всеми этими перипетиями, жуткой была эта семейная жизнь: "...Настоящий балаган, другого слова не подберешь. У него - роман за романом, она то и дело складывает чемоданы и отправляется куда-нибудь с очередным молодым человеком. Он сидит один в квартире, злится, тоскует. Пишет в дневнике: "Люба! Люба!" Она возвращается, он счастлив, но у него в это время роман... И так все время. Почему бы не разойтись? Быть может, у нее было бы обыкновенное женское счастье".

Все это продолжалось годами...

Оба сознательно избегали открытого разговора друг с другом. То ли боялись его, то ли уже не считали для себя нужным после многих лет что-то проговаривать вслух.

"Милая, если ты меня покинешь, погибну... Если откажешься от меня, жизнь моя будет разбита..." - записал Блок в дневнике в январе 1913-го.

Они то сходились, то неистово расходились вновь. По причине своей давней болезни Блок не мог иметь детей. Но он остался внешне спокойным, когда обнаружилось, что Любочка... на сносях. Она разрешилась мальчиком, назвав его Дмитрием - в честь своего теперь уже покойного отца. Блок, вопреки досужим пересудам, принял ребенка как своего, кровного и очень радовался произошедшим переменам. Мальчик, однако, прожил лишь восемь дней.

После его похорон Блок написал полное трагизма стихотворение "На смерть младенца", а потом не раз в одиночестве посещал могилу ребенка и подолгу оставался подле нее. С женой старался не разговаривать, даже сторонился ее.

Странными и подчас необъяснимыми были все-таки отношения между Любочкой и Блоком.

В 1907 году он серьезно увлекся актрисой Натальей Волоховой, потом оперной певицей Любовью Дельмас.

- писал в письме к Дельмас Блок.

Любочка очень страдала от блоковских романов. Как-то она сама пришла к Волоховой и предложила той взять все заботы о Блоке. При этом добавила, что Саше нужен особый подход, он неуравновешен, его мать страдает эпилепсией.

Она ударила в точку: отношения между Блоком и Волоховой тотчас распались.

Сама же Любочка то ли от ревности, то ли от жажды мщения не раз уходила от мужа. Через некоторое время возвращалась, а потом внезапно, ничего не говоря Блоку, опять покидала на несколько дней их квартиру. И тоже вела дневник, в котором записывала, втайне от всех, те ужасы, которые вдруг нежданно-негаданно возникали в ее сознании.

Любочке представлялось, что она оказывалась то в пустыне, то среди снегов, через которые ей приходилось пробираться к своему счастью, а на самом последнем этапе вдруг останавливаться и возвращаться к своему Саше. В ней ощущалась неприкрытая боль за происходившее вокруг, где все перевернулось, смешалось, в одночасье сделалось никому не нужным. Все это выглядело для нее поистине страшным.

Однажды, незадолго до начала Первой мировой войны Любочка все же нашла в себе силы, чтобы выехать вместе с Блоком за границу. Доподлинно неизвестно, кто кого пригласил в это путешествие. Но они поехали, радуясь открывавшейся перспективе. Первым делом отправились в Париж. Но этот город совсем не вдохновил Блока. Позже он признавался, сколь "скучно" и неимоверно "тоскливо" ему было там.

Его не трогало ничего. Ни здешняя архитектура, ни вечнозеленые парки - все то, что определяло изящество этого города. При этом Блок озвучил, пожалуй, впервые в жизни, что с Любочкой ему "совсем не интересно". Она и впрямь раздражала его своей хозяйственностью и неуемным вниманием, которым он оказался окружен. Блоку это было совершенно не нужно. Он выходил из дверей маленького отеля, где они остановились, и бродил в одиночестве по парижским улицам, оттягивая время возвращения к жене. И Любочка чувствовала это отчуждение и страдала.

Домой, в Петербург, оба возвратились в еще более тягостном состоянии, чем поехали в путешествие. Блок начал пить, жизнь для него все более теряла всякий смысл. Любочка же вновь стала уходить из дома, а иногда и уезжать надолго - непонятно с кем. Из поездок писала Саше: "Люблю тебя одного в целом мире. Часто падаю на кровать и горько плачу: что я с собой сделала?"

Если это любовь, что же собой представляет все остальное? Не найти ответа.

В этом вихре коротких и отрешенных надежд, куда более длительных разочарований и новых невесть откуда берущихся надежд они прожили до большевистского переворота в 1917-м. Между Блоком и Любочкой в это время, когда страна поистине встала на дыбы, наконец-то воцарился долгожданный для них мир. Они перестали спорить, ссориться, пытаясь в водовороте политических страстей, обрушившихся на Россию, найти для себя какое-то подобие успокоения.

Получалось не очень. А временами совсем не получалось. Окружавшая жизнь совсем не добавляла светлых чувств.

Блок сильно страдал. Сочинять стихи у него выходило все хуже. Его одолевал полнейший раздрай: каким идеалам верить? В ком или в чем теперь будущее страны? А его будущее - какое оно уготовано? В январе 1918-го вышли в свет чуть ли не одновременно две его поэмы: "Скифы" и "Двенадцать". А потом творчество окончательно замерло в нем.

"Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! - писал он иллюстратору Юрию Анненкову. - Мы задыхаемся, мы задохнемся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!"

Блока было не узнать, он дико исхудал, осунулся, сник. Неизменным остался лишь взгляд - такой же пронзительный и даже демонический, как и прежде. Но и в нем напрочь исчезла привычная живость. В Петрограде стало совсем трудно с едой, приходилось экономить на всем. Блок почти перестал выходить на улицу, он отчетливо ощущал для себя, что умирает. На эту тему не делился - да и решительно не с кем было вести эти разговоры.

Любочки в это время уже опять не было с ним - они расстались, кажется, теперь уже навсегда. Но, узнав о происходившем с Блоком, она тотчас возвращается в их квартиру и ухаживает за ним. По старым связям пытается достать какие-то продукты, чтобы хоть немного подкормить его.

Неожиданно в Совнаркоме вдруг вспоминают о поэтических заслугах Блока перед революцией. К этому времени, в незабвенном его сердцу Боблово большевики устраивают хозяйственный склад, Шахматово - имение блоковского деда - уже спалено дотла. Нарком просвещения Луначарский хлопочет, чтобы Блок возглавил комиссию по защите культурного наследия советской России. Это должно сулить ему какие-то деньги, продовольственные карточки. Привычную жизнь, наконец.

Но у Блока уже нет сил - ни на что. Ему не нужны никакие комиссии, он пишет письмо в Кремль с просьбой разрешить ему выехать за границу. Любочка обращается к Луначарскому со словами, что это единственная возможность спасти умирающего поэта.

Прошение Блока все время откладывается в Совнаркоме, о чем отстраненно сообщают Любочке всякий раз, когда она звонит туда. Наконец в августе 1921 года принимается решение в его пользу. Голосование состоялось в тот день, когда поэта не стало.

Совсем незадолго до смерти он написал посвящение своей Любочке.

Может, до Блока все-таки дошла простая формула жизни: беречь то, что есть... К сожалению, мы часто понимаем многое слишком поздно. Когда уже бывает совсем нечего сберегать.

Любочка пережила Блока на восемнадцать лет. Она добровольно до конца своей жизни взяла на себя бремя вдовы поэта, не гнушалась разговорами о Блоке, когда ее просили рассказать о нем, участвовала в общественных мероприятиях, посвященных его памяти. Женой в полном смысле слова ей стать не удалось, роль вдовы у нее получилась куда лучше и ярче.

Последнее слово, которое она вымолвила перед смертью, было "Саша".