Млечный Путь № 4 2021

Далия Трускиновская
ОНОМАСТ

(Окончание)

Я догнал девчонок и пошел следом. Я все понял - они вместе учились в балетной школе. Это была не настоящая школа, что-то вроде студии. Но кое-что они уже умели. И они шли выворотно, шли носочками наружу, наконец-то я это заметил.

Динка-челеста!

Ее распущенные темные волосы колыхались невесомым облачком. В них жила музыка. Я слышал эту музыку, я должен был ее сохранить и повторить, но как, но как?..

Ее фигурка еще не оформилась, Динка-челеста пока прекрасно обходилась без всех девичьих округлостей, но ее ноги... ноги были сильные, прекрасной формы, с узким коленом, с изящной щиколоткой, с округлыми икрами, прекрасно вылепленными, без балеринского рельефа. Я взмолился всем богам: не надо ей этого рельефа, она сейчас прекрасна, пусть останется такой навеки!

Два квартала я шел за девчонками, боялся, что вот сейчас обернутся, увидят меня и испугаются: что за старый идиот вдруг погнался за ними? Но они не оборачивались. Оказалось, они провожали мою Динку. Она жила поблизости и у дверей старого дома, облепленного маскаронами и прочей гипсовой дребеденью, рассталась с подружками, наскоро поцеловав каждую.

Теперь я знал, где она живет.

Я уже понял, что буду бродить тут утром, ожидая, пока распахнется облупленная дверь и выпорхнет девочка в туфельках без каблуков, юбочке - на три ладони выше колена, с рюкзаком за спиной, а в рюкзаке - все, что нужно для занятий. И резинка, чтобы собрать волосы в хвост, и шпильки, чтобы превратить его в аккуратный узел. И два полотенца - одно будет висеть на станке в репетиционном зале для утирания пота, с другим она пойдет в душ. И длинные толстые гетры, собственной вязки. Все танцовщицы умеют вязать... откуда я помню это?..

Опять зазвонил смартфон.

- Полифем, Полифем, улыбнитесь, - пропел я ему и поднес смартфон к уху.

- Я должен уйти на остров, - басом сказал Семенов. - Устрой это.

- А сейчас ты где?

- На крыше. Пришли за мной пентеконтору.

- На крыше виллы?

- Нет.

- А на какой?

- Не знаю.

- Что ты забыл на острове?

- Там моя пещера. Пентеконтору пришли. Тут для нее есть подходящая гавань. И на весла посади вольных. От рабов толку мало.

- Так, ясно... Что ты видишь со своей крыши?

- Реку. Мост.

Если учесть, что город вытянулся вдоль реки, а мостов у нас шесть штук, ориентир сомнительный.

- Еще что видишь?

- Трубу вижу, полосатую.

- Так ты возле промзоны, что ли?

- Не знаю, я трубу издали вижу.

Труба у нас была одна - и знаменитая. Высотой - полсотни метров, не меньше, и в нее вмурованы железные ступеньки до самого верха, зачем - хрен ее знает. Вечно на нее кто-то сдуру лез, а потом его с большим трудом снимали.

- Если смотреть на реку, труба справа или слева?

- Слева.

- Уже кое-что...

За промзоной долгие годы были колхозные поля, теперь землю частично взял под себя город, частично ее распродали богатым дядькам, желающим поставить особняки почти что на берегу. Город же, если я правильно понял, строил там жилой комплекс - несколько многоэтажек с подземными стоянками.

Семенов зарычал и пропал. Потом в трубке раздались вопли - но вопили где-то очень далеко.

- Семенов! Валька! Полифем! - закричал я. Он не отозвался.

Я впервые по-настоящему пожалел о том, что продал свой "гольфик". Похоже, Семенов серьезно влип. Это не угон копытного средства или речного пароходика. Это гораздо хуже...

Нужно было мчаться на помощь - а на чем, на такси? Как объяснить таксисту адрес?

Я покричал в микрофон, вызывая Семенова, потом нажал на красный кружок. Может, моего друга и в живых-то уже не было...

Смартфон запищал, высветился незнакомый номер.

- Гражданин Макаров?

- Я.

- Хорошо, что мы вас нашли. Ваш номер сохранился в базе данных.

- Вы - кто?

- Полиция.

Ну да, подумал я, ведь я же уже искал однажды Семенова с помощью полиции...

- Семенов?.. Валентин?..

- Он самый.

- Что с ним?.. Жив?..

- Жив, - с загадочной ненавистью ответил незримый голос. - Засел на крыше многоэтажки и кидается оттуда бетонными блоками. Двух человек уже придавил. Знал я, что у сумасшедших случается такая силища, но чтобы своими глазами увидеть?

- Просто так кидается?

- Нет, многоэтажку наши хачи, или кто они там, оцепили. Целая дивизия с Западного рынка. Чем-то он их достал. Они по нему стреляли, он залег. Когда мы приехали, он как раз первый блок метнул.

- Где это?

- Приезжайте на Федотовскую.

- Это где? Я такой улицы не знаю.

- Улица новая, таксеры уже должны знать. Ориентир четыре башни, две готовы, а он на той, что недостроена. Сразу увидите - она ближе к реке. Может, вы уговорите его слезть с крыши. И мы его тогда сразу - на Афанасьевские Горки.

- А хачи?

- Этих мы отгоним. Правда, они от злости стали совсем невменяемые. Еще приедет один наш товарищ, который с их Саидом Алтынбековичем вась-вась.

- У него там поблизости вилла?

- Да, за полкилометра от Федотовской, вниз по течению.

Делать нечего - я вызвал такси. Пока ждал - вспоминал, что я помнил о Полифеме, и вообще пытался понять, как это имя забрело в мою дурную голову.

Кто такой Полифем?

Это не имя!

Откуда он вообще взял этого Полифема?

Что-то вроде из греческой мифологии...

Не может быть! Я дважды проверял - он открыл канал "Полифема"! Совсем свеженький канал! Раньше его не было!

Так что, теперь Полифем - имя?

Оно что-то значит?

Ничего оно не значит! Одноглазое чудище... погодите, сейчас узнаю точнее...

Но если он способен открывать каналы!..

Да, это - беда. Настоящая беда.

Ага - беда сам-знаешь-для-кого...

Полифем кинул камень в пастуха Ациса и убил его. Еще он запер в пещере Одиссея... в общем, придется читать Гомера...

Но как?! Как?!

Кто может закрыть канал этого проклятого "Полифема"?

Новый канал, еще не окреп, должно сразу получиться.

Собираю тройку, собираю тройку.

Нет, тройки мало.

Какой сильный канал, будь он неладен! Может, имя за две тысячи лет накопило силу и теперь держит его? Кто-нибудь хоть что-то понимает?!.

Да, это тебе не Христофор и не Тамерлан.

Христофор теоретически тоже силу накопил...

Мне надоело это безобразие! Придется решать проблему любыми средствами.

Кто должен был исследовать канал "Владислава"? Кто, я спрашиваю?

Там многомерный канал! Там целый пучок каналов прирос! Как это получилось - не понимаю! Не понимаю!!!

Пора действовать.

Да. Только открывателей каналов нам еще не хватало...

Так что - решено?

Тихо.

Да.

Гендель! Точно - Гендель! Опера "Ацис и Галатея"! Потом ее улучшал Моцарт. Но где ее ставили?

Там циклоп Полифем из ревности убил Ациса огромным валуном.

Семенов мог где-то что-то слышать про Сулеймана, Христофора, Тамерлана. Но я голову бы дал на отсечение - оперы Генделя он не знал! И греческой мифологии тоже.

Что я такое вытворяю?..

- Сюда, что ли? - спросил таксер.

- Если это Федотовская - то сюда.

- Может, и Федотовская, если навигатор не врет.

- Погоди. Нам нужны многоэтажки. А тут какой-то шанхай. Едем дальше.

Когда подъезжали, нам здорово повезло: бетонный блок слетел с крыши и грохнулся в трех сантиметрах от правой дверцы. Этот поганец чуть меня на тот свет не отправил!

Поодаль стояли полицейские машины. Возле одной я заметил группу восточных людей - уже немолодых, очень прилично одетых. Видимо, переговоры завершились - восточные люди не буянили, а стояли спокойно, ждали. А до чего они могли договориться с полицией? А до того, что бывшего Тамерлана, изловив, отдадут им с уговором, что сумасшедший будет доставлен на Афанасьевские Горки за счет Западного рынка. Полиции сумасшедшие не нужны. А до неврологического диспансера он точно не доедет...

- Хорошо, что приехали, - сказал мне седоватый плотный мужчина в мундире. Погоны были с красной полоской и четырьмя звездочками; видимо, капитан.

- Сейчас я ему позвоню, - я полез за смартфоном.

- Попытайтесь.

Семенов решительно не желал разговаривать. Вместо того он сбросил с крыши толстый рулон чего-то черного и вонючего.

Подошли восточные люди.

- Брат, ты нам только сними с крыши этого шайтана, клянусь, не обидим! - проникновенно пообещал самый толстый, с бровями такой ужасающей ширины, что на буденновские усы хватило бы. - Опозорил всех нас, опозорил девушку! Такое нельзя прощать.

По моему виду бровастый понял, что перегнул палку.

- Брат, убивать не будем! Пусть женится по закону! Пусть снимет с нее позор!

Я подумал: еще неизвестно, что хуже.

- Попробуйте это, - мне протянули рупор системы "матюгальник". - Может, до него дойдет?

И я заорал:

- Семенов! Семенов, это я, Макаров! Семенов, отзовись!

В ответ Семенов-Полифем зарычал, как целый прайд голодных львов.

Я еще несколько раз звал его, но безуспешно. Разве что прилетела сверху железная палка и пробила крышу полицейской машины.

- Ну, что, придется посылать ребяток, - усталым голосом сказал капитан. - Не жить же нам тут, пока он не проголодается.

- Придется, - согласился бровастый. И оба посмотрели на стоявший чуть поодаль микроавтобус. Совсем невзрачный микроавтобус, но я сообразил, кто сидит внутри. Спецназ, его тут еще только не хватало...

Какой бес подсунул мне это слово - "Полифем"? Отчего я вспомнил Генделя?..

Ой, нет, я не Генделя вспомнил! Я фильм вспомнил - про странствия Одиссея. Хитроумного Одиссея! Вот где был зловредный Полифем! О-дис-сей?

Годится!

И я тихонько забормотал: Одиссей, Одиссей, улыбнитесь...

Если бы я запел громко - сюда бы точно вызвали бригаду с Афанасьевских Горок. Пришлось исполнять песенку еле слышно, вкладывая в нее всю душу. Лишь бы подействовало!

С Полифемом спецназ на крыше справится. А вот с Одиссеем - дудки!

Нет, он меня в гроб загонит!

Кто может перекрыть канал "Одиссей"? Срочно! Пока еще свеженький!

Свеженький?! Да ему пять тыщ лет!

Кто работал с греческими каналами? Эй! Повторяю запрос - кто работал с греческими каналами?

Передайте по сетке - кто имел дело с греческими каналами?

А разве в Греции сейчас есть Одиссеи?

И как еще есть!

Ч-ч-черт! Поздно! Он зацепился за канал!

Ну, лопнуло мое терпение. Выезжаю на Федотовскую. Нужно его перехватить, пока он там.

Может, лучше возле дома подкараулить?

Я знаю адрес. Я там жила.

Если он вытащит оттуда своего Семенова, то вообще неизвестно, куда они уйдут.

Тихо, тихо. Не будем спешить. Решить проблему всегда успеем. Попробуем сперва с ним договориться. Может быть, он сам не понимает, во что влез.

А если поймет?

Тогда нам всем крышка...

А Гамаюн?

Ты что, не понимаешь?

ТАМ, наверху, могут предпочесть его. Если он открывает новые каналы...

Гамаюн нам нужен, господа.

В общем, у нас есть проблема, и мы ее решим. Точка.

Спецназовцы обшарили весь дом, но Семенова не нашли. Он словно испарился. И неудивительно - он же стал Одиссеем. А Одиссей не то что четверку спецназа - целый взвод обманет. Он хитрый!

Я редко задумывался над тем, как устроен человек. А тут вдруг задал себе вопрос: было ли в Семенове нечто - то, что я нечаянно разбудил новым именем? Просто было - спало в ожидании сигнала? Или же оно прилетело к нему вместе с новым именем? Скажем, страсть к лошадям - она в Семенове спала? Или желание плыть на поиски Америки? Это я еще как-то мог бы понять. Но силища, необходимая, чтобы швыряться бетонными блоками? Семенов щуплого сложения, откуда там силище взяться? Даже спящей? А вот же появилась. Откуда, как?

Опять же, хитрость. Семенов простодушен, его всякая тетка-гадалка вокруг пальца обведет. Так что же - хитрость в нем спала? Или откуда-то к нему снизошла?

Понять, куда он подевался, никто не мог. Восточные люди окончательно поняли, что имели дело с шайтаном. Полицейский капитан, кажется, тоже. Но на всякий случай общими усилиями обшарили окрестности. Я еще покричал в матюгальник, но безрезультатно.

А потом стемнело. И все мы расстались.

Восточные люди подвезли меня до городского центра. Могли и до самого дома, но домой я не хотел. Я хотел бродить по городу и слушать музыку в собственной голове. Время от времени я звонил Семенову. Он не отзывался. Я даже подумал: Полифем, если верить преданию, туп, он вполне мог потерять смартфон на крыше и не придать этому значения. А Одиссею, когда пришлось прятаться от спецназа, было не до техники.

Ноги сами привели меня к дому Динки-челесты. Не прежней, а нынешней. Руки сами взялись за дверную ручку. Кодового замка там не было, я вошел в парадное и поднялся на площадку между этажами. Там было окошко с довольно широким подоконником, я сел и...

Нет, не о поцелуях я мечтал! Я погрузился в странное состояние, вроде дремы, во мне звучала музыка, отчего-то - увертюра "Руслана и Людмилы", она всю голову заполнила, там играл большой оркестр, и я слышал голос каждой - каждой! - скрипки. Я вел эту увертюру, как ведут войско в бой, а оркестр шел за мной и, кажется, был счастлив.

И я был счастлив.

Завершившись, увертюра начиналась сначала, остановить ее круговращение я не мог - да и не пытался. Небо в окошке посветлело. Получалось, я в таком невменяемом состоянии просидел целую ночь. Но спать не хотелось.

Невзирая ни на что, я был счастлив.

- Ты влюбился, Влад, - сказал я себе, - и это прекрасно.

Я отлично понимал, что ситуация безнадежная, что никогда Динка-челеста не будет утром жарить мне яичницу. И, честное слово, не хотел я никакой яичницы! У меня вообще чувство голода скончалось, приказало долго жить. А хотел я видеть тоненькую танцующую фигурку и облачко темных волос.

Просто - видеть и слышать.

И ничего больше.

Такое, кажется, уже было однажды. Или не однажды? Я обречен любить девочек, вот что. Стройненьких, тоненьких девочек. И каждая девочка - музыкальная фраза.

Ве-ро-ни-ка?

Ну и странная же была у нас встреча...

Меня согнала с подоконника ранняя бабка, спешившая к открытию Западного рынка, когда фермеры выкладывают на подносы свеженький деревенский творожок с приятнейшей кислинкой и выставляют кувшины с настоящей сметаной - плотной, хоть ножом режь. Видно, бабка выкармливала любимого внучка самым лучшим, самым полезным, невзирая на цену.

Бабка пригрозила вызвать полицию и умчалась, а я опомнился и побрел домой.

Возле моего подъезда стояла синяя машина. Это была незнакомая "тойота". Я, хотя и избавился от колесной скотины, все же обращал внимание на личный транспорт и знал все местные колымаги в лицо. Из нормального мужского любопытства я заглянул в салон - кто там за рулем.

В "тойоте" были трое - двое мужчин спали в обнимку на заднем сидении, а на переднем скорчилась женщина.

Это была Маринка-Инга.

Очень мне не понравился этот почетный караул...

Нужно было привести себя в порядок, побриться, позавтракать и нестись на работу.

И я одним выстрелом убил двух зайцев. Я пошел к Семенову. В глубине души я надеялся, что этот Одиссей приплывет хотя бы к утру в родимый дом. Но его не было. В ванной я нашел все необходимое и даже поменял рубашку. Семенов у нас щуплого сложения, ну так и я не культурист, его джинсовая рубашка была чуточку маловата, зато свежая.

И я не переставал думать о Маринке-Инге. Конечно, приятно знать, что женщина, которая тебе нравится, способна ждать тебя во дворе всю ночь. Но вот двое мужчин на заднем сидении как-то не вписывались в благостную картинку.

Мне никогда еще не приходилось утром ехать на работу от Семенова. Вот он у меня, случалось, ночевал. Приятным сюрпризом оказалось, что можно пройти через парк. Выйдя из парка, я мог, сделав небольшой крюк, заглянуть в пиццерию. Не то чтобы я обожал пиццу, но как-то же позавтракать надо. А у Семенова в холодильнике какие-то пшеничные проростки и банки с непонятными кашами. Не иначе, очередное помешательство на почве здорового образа жизни.

Парк ранним утром - забавное местечко. Люди несутся по дорожкам, не глядя по сторонам, спешат с автобусной остановки на трамвайную и наоборот. А если идти неторопливо, то, то...

Чайковский, вальс цветов из "Спящей"...

Сладкий аромат вальса, как будто фортепиано автора стояло посреди розария...

Я невольно замедлил шаг, и меня обогнала девица. Шла она быстро, но ее качало и заносило. Скорее всего, детка возвращалась домой после бурно проведенной ночи, и хорошо еще, если ограничилась только шампанским и сексом, могла наглодаться какой-нибудь дряни.

Юбочка у нее была - если бы девица стояла, то ее кругленькая попка была бы прикрыта, а на ходу все время мелькали ягодицы. То ли они забыла там, где колобродила, трусики, то ли носила стринги.

А ножки были дивно хороши. Такие - одни на весь город..

- О! - воскликнул я. - Ноги!

Я совершенно не собирался с ней беседовать. Просто узнал - и само изо рта вылетело. И это относилось не столько ко всей девице, сколько к великолепным загорелым ногам.

Ноги обернулась.

- Привет, - сказала она.

- И тебе два привета.

Шутка у нас была такая - еще в школе. Ноги озадаченно посмотрела на меня - видимо, понимала, что я сказал смешное, но над чем тут смеяться - сообразить не могла.

Я догнал ее, и мы пошли рядом.

- Послушай, Ноги, а как тебя зовут на самом деле? - спросил я.

- А тебе на что?

- Да так, интересно.

Она задумалась, и на круглой мордашке отразилась единственная дурацкая мысль: нет ли в моем вопросе подвоха?

- Я - Ноги! - с неожиданной гордостью ответила она.

Ну да, подумал я, лучшие ноги этого города. Можно сказать, пожизненный титул.

- И что, так в паспорте и записано - Ноги Ивановна Петрова?

Она уставилась на меня, догадываясь, что я пошутил, но смысла шутки не понимая.

- По паспорту ты кто?

- А тебе на что?

И тут меня осенило жуткое соображение. Что, если Ноги забыла свое имя? Несколько лет обходилась без него - и забыла?

- Как тебя мама зовет?

- А тебе на что?

- Так нельзя, - очень серьезно сказал я. - Давай ты будешь Катей. Ка-тя! Ка-те-ри-на!

- Это не я. Катька - моя подруга.

- Ну, Дашей, Дарьей. Договорились?

- Нет. Я с тобой договариваться не буду.

- Почему?

- Потому что ты тоже старый козел!

Она развернулась и пошла прочь, очень четко ставя свои блистательные ножки и треща каблуками. И в самом деле, если это - единственное, что у нее есть, стройные ножки и гордое имя "Ноги", - имею ли я право лишать ее единственной собственности?

Ну, старый... Но так уж сразу - козел?..

Брюха я еще не отрастил!

Ноги покачнулась и чуть не вошла в цветущий куст. Но удержалась и полетела дальше. Я смотрел ей вслед и уже жалел, что дал слово больше не разбрасываться именами. Хватит с меня Семенова!

Вот куда подевался этот Одиссей?!. Где его носит нелегкая?

Я присел на лавочку и достал смартфон. Мобильный интернет - великое дело, и через полминуты я уже знал, что Одиссей должен уплыть домой, на Итаку, где его ждет Пенелопа. Вот только Пенелопы в этом вселенском кавардаке недоставало!

Ноги тоже присела на лавочку. Я видел издали, как она снимает туфли на невероятных каблуках. Все девчонки уже бегают без каблуков, а вот ей требуются шпильки, с которых она после шампанского может здорово навернуться.

Но эта шалава чем-то меня задела.

Да, я дал слово больше не разбрасываться именами. Да! Но видно же невооруженным глазом - девчонка из-за своей кликухи попала в беду.

Конечно, спасать всех, кто сбился с пути и пошел по рукам, я не мог - это вообще невозможно. И слово дано... А что, если она сама может выбрать себе другое имя? Вот как я - стал Владиславом?

Может, достаточно будет ей подсказать?

Я подошел к ней.

- Ноги, не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Я только хочу дать совет.

- Какой еще совет?

- Придумай себе другое имя. У тебя тогда все в жизни изменится, честно! Вот, например, Алина, Светлана, Карина...

- Я не Карина! - закричала Ноги. - Не хочу быть Кариной! Не хочу и не буду!

- Почему?

- Потому что Карина - дура!

- А по-моему, это имя для умной и талантливой девушки.

- Нет! Я - Ноги!

Спорить было бесполезно.

Она сунула ноги в туфли и пошла прочь. Но как пошла? Больно было смотреть, как она ковыляет на жутких каблуках. Вдруг она остановилась и поднесла руки к лицу. Я понял - расплакалась.

Вышел я из семеновской берлоги с тем расчетом, чтобы обстоятельно позавтракать в пиццерии. Так что время до начала рабочего дня у меня было.

Догнав бедолагу, я сказал:

- Вот что, Ноги, мы сейчас доползем до пиццерии, ты там останешься, а я добегу до базарчика и куплю тебе шлепки. Бери меня под руку - и пойдем. Пойдем, Ноги, пиццерия - вон она, на углу. Совсем близко.

Как я ее дотащил до дверей и усадил за столик - это даже не песня, это поэма, Гомер отдыхает. Спросив размер, я побежал за шлепками, рассуждая примерно так: в последнее время я такого натворил, что хорошо бы сделать хоть одно доброе дело: шлепки, бескорыстный дар глупой девчонке, - как раз и есть доброе дело, опять же, я ее завтраком покормлю.

Взяв на базарчике еще и пакет, куда положить шлепки, я поспешил в пиццерию.

- Ты уже сделала заказ? - спросил я Ноги.

- Да, маленькую "маргариту".

Радость ты моя, подумал я, дитя трепетное, фея Канарейка из "Спящей", для себя она пиццу заказала, обо мне, конечно, не подумала. Ладно, я подозвал девочку и взял себе "Королевскую большую", рассудив, что половину съем тут, а половину - в офисе, в обеденный перерыв.

Ноги, видя, что я к ней не пристаю, расслабилась.

А девчонка-то неплохая, подумал я, и руки бы пообрывать, башку бы отвинтить тому, кто назвал ее "Ноги". Но я дал слово, я дал слово...

Однако всякое слово - как столб, перепрыгнуть сложно, а обойти можно.

Нужно было избавить бедолажку от этого опасного звукосочетания, причины ее беды... при этом нового имени ей не давая...

- Послушай, Ноги, давай ты возьмешь английское имя, - предложил я.

- Английское? - тут она наконец заинтересовалась.

- Да. "Ноги" по-английски - "Legs". Правда, классно звучит?

- Легс... - повторила она и задумалась.

- Вот представь - знакомишься ты с иностранцем, и он спрашивает: как тебя зовут? Ты, конечно, отвечаешь: Ноги! Но для него это - какое-то японское слово, понимаешь? Очень похоже на японское. И что оно означает - понятия не имею.

- Да?

- Да. Иностранец просто не поймет, что тебя так назвали, потому что у тебя лучшие в городе ноги. А скажешь "Легс" - и ему все сразу станет ясно. Хочешь имя Легс?

- Хочу, - подумав, сказала она.

Память Ноги на иностранные слова казалась мне сомнительной, и я сразу записал новое имя русскими буквами на салфетке. Она спрятала эту салфетку в микроскопическую сумочку.

- Теперь ты - Легс, договорились?

- Договорились...

Красивая круглая мордашка на миг перестала быть кукольной. Похоже, я был на верном пути, но больше ничего тут не мог сделать.

Расплатившись, я ушел.

Видимо, покупка шлепок для Ноги была очень хорошим поступком, и его оценили где-то наверху. Если бы не эта благотворительность - я бы притащился на работу минут за десять до начала рабочего дня и шел бы вальяжно, как индюк. Тут-то бы и случилась беда.

А так я ускорил шаг и в двери нашей богадельни просто влетел.

В фойе я почувствовал тревогу. Что-то было не так, что-то я заметил боковым зрением, но впопыхах не оценил. Что-то, в десятке шагов у входа...

Я вернулся и осторожно выглянул на улицу.

Машина Инги разворачивалась, чтобы уйти оттуда, где ждала меня. За рулем - Инга, на заднем сидении - два амбала. Такие вот дела.

Ясно было - она во что бы то ни стало решила меня подкараулить. И вряд ли с добрыми намерениями.

Так, значит, на обед не выхожу, а когда часы покажут шесть - выскакиваю в толпе... в толпе, а дальше?..

Если взять такси или попросить кого-то подвезти меня, Инга увяжется следом.

Влад, ты влип...

Канал не отслеживается.

Не может быть. У него же непонятно почему - очень прочный канал. Ничем не перепилишь!

А если пятерка?

И семерки мало.

А сейчас его нет.

Может, сам Гамаюн?

Тихо. Станет он тебе докладывать...

Так что, отбой?

Нет! Нужно понять, что это значит.

Ему наконец СВЕРХУ перекрыли канал?

Хорошо бы!

А то, чего доброго, и нам перекроют.

ТАМ своя логика.

А Гамаюн?..

Тихо.

Все-таки лучше от этого чудилы избавиться. Сейчас канала нет, а завтра вдруг - двойной.

Рожки-то у него остались!

Ты видела?

Днем не так хорошо видно, но - видела...

Рожки есть, а канала нет? Странно.

Имя освободить надо. За имя деньги плачены, клиент ждет.

Еще и это!

Гамаюн вызывает на связь всех.

Ох, что сейчас будет...

Я не привык ходить по своему городу, озираясь и вздрагивая.

Окно подсобки, где наша тетя Люся хранит свои швабры и пылесос, выходит во внутренний дворик, и оттуда, как оказалось, можно легко соскочить на крышу гаража.

В общем, рабочее место часов около пяти я покинул. А куда идти - еще не решил. К себе - опасно. Я никакой вины за собой не знал, но двое крепких дядек, которыми руководит ставшая сущей ведьмой Инга, доверия что-то не внушают.

Сидеть до скончания века в семеновской квартире я не могу. Да и Семенова хорошо бы отыскать. Если он сейчас - Одиссей, то где-то очень хорошо спрятался. Одиссей был хитрый.

И вдруг перед глазами возникло лицо, возник и прирос к моим зрачкам умный и пронзительный взгляд прищуренных глаз того странного художника. Того, что малевал причудливые искаженные лица и рогатые головы на набережной. Древняя восточная мудрость была в этом взгляде. Нам, как-бы-европейцам, да еще горожанам, этого не понять.

Я понял - он меня зовет.

Что-то такое это человек знал про меня - про мою синюю футболку и солнечные очки. Они тогда возникли, словно по волшебству. Может, он догадается, где искать Одиссея?

У него какие-то непонятные способности - и, возможно, именно это мне сейчас требуется.

Выписывая по городу кренделя и вензеля, озираясь и постоянно перебегая на другую сторону улицы, я направился к набережной. Время еще не позднее - может, ему нужен как раз этот теплый вечерний свет? Хоть и не с натуры он пишет, но кто этих художников разберет?

Это был, видимо, один из последних солнечных дней ускользающего лета. Один из последних жарких. Потому-то набережная даже в такое время была полна народа. Люди развлекались или просто грелись, сидя на лавочках и подставив лица солнечным лучам. Чуть ли не у всех в руках были стаканчики или вафельные конусы с мороженым.

Я шел, глядя по сторонам и невольно делая стойку на каждый мольберт. Восточного мудреца с рогатыми головами пока не было.

Там, впереди, подальше, была устроена купальня, из-за которой городские власти тронулись рассудком: то разрешали там купаться, то запрещали. Я был уверен, что сейчас, невзирая на запреты, молодежь с хулиганским весельем плещется в воде и наперегонки уплывает к другому берегу.

Даже позавидовал - хорошо быть молодым и беззаботным, плавать, показывая девчонкам свою лихость и силу, ох, хорошо...

А было такое в моей жизни? Чтобы девчонка, сидя на парапете, следила за моими подвигами и тихо гордилась: мой-то лучше всех?

А ведь не было.

Учеба сожрала лучшие месяцы и годы. Я думал - это правильно, и потому совсем одичал. Даже летом подрабатывал в компьютерной фирмочке, был приставлен к железу. В результате я стал винтиком в сложной машине. Винтиком по имени Михаил. Теперь я больше не Михаил, но нет тех девчонок, ради которых стоило бы стараться.

Вместо мольберта я увидел знакомое лицо.

На лавочке сидела Вероника и следила за стайкой детишек. На сей раз она была без очков - видимо, надела линзы.

Специально для малышей на асфальте был нарисован лабиринт, и они играли в непонятную мне игру, прыгая по дорожкам из квадратов, желтых и красных. Я понял, что безнадежно отстал от жизни. В годы моего детства такого не было, а потом как-то так вышло, что я с детишками дел не имел, разве что иногда в троллейбусе уступал место мамаше с детенышем.

И вдруг я угадал, который из малышей - ее сын.

Не умею определять детский возраст. Теоретически парню могло быть от четырех до семи.

Он подбежал к Веронике, и она его напоила из пестрой бутылочки. Потом поцеловала в щеку. И, наконец, дала ему игрушку - радиоуправляемую машинку. Ребенок погнал эту машинку вперед и вперед, но не рассчитал - она подъехала к лестнице слишком близко, не удержалась и заскакала вниз по ступеням. Решив, что машину еще можно спасти, ребенок побежал за ней, споткнулся и скатился в воду.

Там, я знал, не слишком глубоко. При мне взрослые мужчины доставали оттуда сегвей - так вода была им по грудь. Но - ребенок...

Вероника с воплем бросилась спасать сына. И точно так же, споткнувшись, свалилась в воду.

Ребята, сидевшие на парапете с мороженым, прыгнули в реку первыми. Пацаненок даже не успел нахлебаться воды. Его-то вытащили без проблем, а вот с Вероникой пришлось повозиться. Она, видимо, с перепугу как-то обмякла и потеряла власть над собственными ногами. Я спустился к реке и просто втянул ее на лестницу, как мешок с картошкой.

Хорошенькие тоненькие девочки уже утешали мальчишку и кормили его мороженым. Оказалось, они его знают.

Вероникиного сына звали Славиком.

Потом мокрые мама с сыном сидели на ступеньках и обсыхали. Я сел рядом. Почему-то не хотелось оставлять эту женщину - за ней не присмотришь, она еще во что-то влипнет.

- Я линзы в воде потеряла, - сказала Вероника. - С ними купаться нельзя. А без линз или очков я ничего не вижу.

- Плохо, - ответил я.

- Плохо, - согласилась она. - Вы бы не могли мне вызвать такси?

- Могу, конечно. А где ваша сумка?

Чего и следовало ожидать! Сумка с лавочки пропала. На этой прекрасной набережной, кроме художников, велорикш, мороженщиц, бродячих акробатов и музыкантов, водится ворье. Обычно они "своих" не трогают, больше промышляют по туристам. Но вот польстились на сумку с детскими шмоточками.

- Домой я вас со Славиком доставлю, - сказал я. - А вот как попасть в квартиру без ключей?

- Ключи у соседки есть... Когда я по вечерам занята, она смотрит Славика...

- Ну, хоть что-то. Если не секрет, где вы работаете?

- В нашей филармонии. Я на флейте играю. Концерты, репетиции, в театр нас тоже приглашают... А сейчас лето, нас отправили в отпуск.

И тут я услышал соло флейты... коротенькое соло, печальный голос женщины, все потерявшей... Брамс? Точно - Брамс?..

Нужно дома найти эту симфонию, чтобы убедиться!

Откуда в голове взялись вообще эта фамилия, Брамс, я не знал - но даже не удивился. В последнее время то и дело возникали всякие музыкальные имена.

Откуда дома симфония - тоже непонятно, но она где-то там есть... Винил?..

Я знал - есть фанаты винила, которые не просто хранят дома грампластинки, но и где-то добывают новые модели проигрывателей. У меня никогда ни одной пластинки не было. Сперва - кассеты, потом - диски, потом - флешки... и все это какое-то ненадежное. Хотя и пластинка ведь портятся, ломаются, покрываются царапинами.

- Брамс, - сказала Вероника.

Я кивнул.

И тут же стал вызывать такси.

Наша набережная чем хороша - на ней нет домов с нумерацией. То есть, отдельные дома к ней вроде бы пристегнулись, но числятся за переулками, которые ведут от Речной улицы к реке. Сколько этих переулков и как они называются, знают разве что фанаты городской географии. И когда вызываешь такси на набережную - это целый квест. Первая попытка оказалась неудачной - диспетчерша отказалась брать невнятный заказ. Я вышел на Речную, а там обнаружил здание "Трансинвеста", оно меня просто спасло.

Держа Веронику под локоток, я доставил ее с ребенком сперва к доброй соседке, а потом и к ее собственной квартире. Там сразу нашлись очки с мощными линзами, и Вероника, желая хоть как-то меня отблагодарить, предложила кофе. Я согласился.

Пока она хозяйничала на кухне, я посмотрел, чем украшена скромная комнатка. На стенах и на комоде были фотопортреты в рамках, с автографами - оказалось, Вероника выступала в концертах вместе с известными музыкантами.

Ко мне подошел Славик.

- Это дядя Леша, это дядя Боря... - он тыкал пальчиком в портреты. - Это тетя Настя, она играет на скрипке. Она мне самокат подарила. А это... это мой папка...

Ребенок повернулся ко мне, ожидая вопросов.

Меня поразило - как горестно он сказал "это мой папка".

- Серьезный у тебя папка, - чтобы поддержать разговор, заметил я, а сам подумал: мужчина в рамке тебе, Славик, пожалуй, в дедушки годится.

Лет ему было куда за сорок, возможно, чуток за пятьдесят. Крупное лицо, какое-то несовременное, и очки - очки чуть ли не из тридцатых годов. Опять же, папка позировал в костюме и при галстуке. Это было какое-то чересчур официальное фото.

- Серьезный. Мама сказала - он в Москву уехал, у него там важные дела. Он мне машинку прислал... Мама!.. Папкина машинка утонула!

Я вспомнил - ребята вытащили Славика, помогли выбраться Веронике, спасать игрушку даже не подумали.

Вероника вошла в комнату.

- Ну, утонула, что же теперь делать? - спросила она. - Я тебе куплю точно такую же.

- Не надо такую же! Я папкину хочу! Папкину!

Ребенок расплакался.

Вероника подхватила его на руки.

- Погоди, Славичек, не все потеряно, - сказал я.- Вот пойду завтра на набережную, попрошу ребят нырнуть и выловить твою машинку.

При этом я подмигнул Веронике.

Она чуть заметно кивнула.

- Слышишь, заяц? Завтра будет тебе твоя машинка.

- Да-а?

- Дядя Влад же обещал.

- А папка у нас тоже Влад!

И тут в голове у меня случилось прояснение.

Я вспомнил - в день нашего знакомства Вероника ехала на кладбище. И, услышав мое имя, сама чуть на тот свет не отправилась.

Тот, на кладбище, тоже был Владислав.

Влад-и-Слав. Папка и сын Славик.

Все вроде бы сложилось...

- А кто твой папка, Славик?

- Он музыкант! Он музыку пишет и играет! - с гордостью сообщил ребенок. - Я тоже уже играю, мне папка скрипку подарил. Только я ее не люблю. Я хочу играть на рояле, как тетя Настя.

- Папка хотел... Папка хочет, чтобы ты на скрипочке играл, - напомнила Вероника.

- Он говорил - когда он был маленький, у него тоже была скрипка, и он хотел ее потерять на улице! - доложил ребенок.

- Он шутил... - в Вероникином голосе была какая-то вселенская безнадежность.

- Не шутил, не шутил! Он потом играл только на рояле! И сейчас играет только на рояле!

Я слушал эту перепалку капризного мальчишки и завравшейся мамы. Слушал и понимал, что произошло. Точнее - понимал то, что на поверхности. Став Владиславом, я каким-то образом вызвал из небытия музыканта, и он вцепился в меня волчьей хваткой. Имя послужило крючком, которым я сам себя проткнул, ему осталось только привязать леску и потянуть... Откуда потянуть?..

Мне стало страшно - с тем светом в игрушки не играют.

И я сбежал.

Может, ему просто нужно помочь? Подсказать другое имя, чтобы он отказался от "Владислава"? И тогда мы отдадим "Владислава" заказчику.

А способность прицепляться к каналу как отнять?

Он же сам не понимает, как это у него получается!

Выцепить канал и замкнуть его на носителя - это же...

Тихо.

Молчим.

Способность можно отнять только вместе с жизнью.

А еще Мастихин на наши головы...

Нужно торопиться - Мастихин может на него выйти.

Зачем?

Не знаю! Вот ты понимаешь, что такое - Мастихин? И я не понимаю!

Наверху понимают...

У него какие-то свои каналы, к которым у нас вообще нет доступа.

Зачем-то же его сюда прислали.

Молчим. Выхожу из канала.

Тихо. До связи.

До связи.

Сколько на Земле Иванов? И ведь все - разные. Живут же как-то, друг другу не мешают...

И Владиславов, наверно, сто тысяч. Вместе с покойниками. Вот надо же мне было связаться с неугомонным покойничком!

А Одиссеев сколько? Может, мне стать Одиссеем? Может, я тогда пойму, где искать Семенова?

В городе тихо. Никто речных трамвайчиков не угоняет и новостройки не разоряет. Восточные люди притихли.

Куда же этот дурак подевался?

Куда мог сбежать Одиссей?

Интернет мне в помощь - я нашел жизнеописание этого древнего грека, ужаснулся количеству версий и персонажей, запутался в них безнадежно, в голове застряли два жутких эпизода. Нет, не побоище, в котором Одиссей перебил сотню женихов супруги. Семеновская супруга давно была замужем, да и тот, за кого она вышла, никогда ее толком не домогался и не вызывал у Семенова злобы.

Меня испугала волшебница Кирка, превращающая людей в свиней. Если вспомнить, насколько Семенов внушаем... Брр!

А еще - весло. В Одиссее мог на минуточку проснуться Христофор. Семенов увидел весло, вцепился в него обеими руками, а дальше, уже в образе Одиссея, закинул весло на плечо и пошел искать народ, который спросит: "Чужеземец, куда это ты потащил лопату?"

Народы, никогда не видавшие весла, давно вывелись - даже в самом диком горном ауле уже есть телевизоры. Значит, идти ему через все российские просторы, пока не упрется в Тихий океан...

Либо - свинья, либо - путешествие с веслом? И неизвестно, что хуже!

Имя "Одиссей" спасло его от восточных людей, оно свой долг исполнило. Нужно подобрать другое, но как? "Сулейман", "Христофор", "Тамерлан" и "Полифем" сами откуда-то в голове появлялись.

Но первым был "Соломон"!

Вот! Вот что спасет моего друга!

Он бросит весло, вернется домой за документами и отправится на родину всех Соломонов. Как - не знаю, но надеюсь, что смогу его по дороге перехватить. Главное - изловить, пока он не наделал бед, главное - изловить!

Срочно требовались листок бумаги и ручка. Ни того, ни другого у меня при себе не было. И я огородами и задворками отправился в семеновское жилище. Тем более, что именно там собирался ночевать.

Семенов живет в старом доме, не знавшем ремонта со времен императрицы Елизаветы. Но что хорошо - в этом доме есть чердак, откуда дворник и полиция постоянно гоняют бомжей. Запирать его безнадежно, эта публика все замки с корнем выдирает. А вот что в этом чердаке хорошо - маленькие окошки с выбитыми стеклами.

В семеновской квартире я отыскал магазинный чек в полметра длиной, Семенов тоже любил затовариваться раз в неделю, и даже оранжевый маркер - зачем бы он моему другу понадобился?

Написав на оборотной стороне чека огромными буквами "ОДИССЕЙ", я поднялся на чердак, пробрался к окошку и отпустил имя в полет, бормоча самодельные заклинания:

- Лети, лети, найди того, кому больше делать нечего, кроме как по свету с веслом бродить! Или искать стерву, которая превратит его в свинью!

Чек улетел на поиски жертвы. А я крикнул в окно:

- Соломон, Соломон, улыбнитесь!

Если раньше на Семенова так действовала немудреная песенка, то, может, и сейчас подействует?

А потом я с чувством выполненного долга отправился спать.

Перед сном я обратился к Семенову:

- Соломон Семенов, твой паспорт и прочие бумажки лежат на книжной полке в коробке из-под старого смартфона, без них тебя не выпустят на землю предков. Живо чеши домой!

Потом я по привычке включил в голове мелодию из "Щелкунчика", и она меня усыпила.

Проснулся я часа два спустя - от страха. Я вспомнил про Владислава - того Владислава, что на Западном кладбище. Я вдруг осознал, насколько же крепко он в меня вцепился. И неспроста же я тогда выдернул из-под серой "мазды"! Это он мне ее подсунул... это он через меня хотел вернуться к ней, покойничек окаянный!..

Я не слишком суеверен, я не Семенов, которому кладбищенская земля перед дверью мерещится, но шутить с потусторонним миром я не желал. Как бы эта музыкальная сущность вообще с того света в меня не переселилась, вытеснив мою личность и завладев моим телом.

Этого я совершенно не желал - да и кто бы пожелал?

Я человек простой, мне нравится обычная жизнь, я прекрасно себя чувствую на инженерной должности, я люблю пиво и шашлык по выходным, люблю сериалы про дальний Космос, вот разве что для полного счастья недостает обычной приходящей женщины. И лишаться всего этого лишь потому, что сдуру разбудил неприкаянную душу, не хочу!

У меня был, в сущности, только один выход - вернуть свое осточертевшее имя. Опять стать Михаилом. Если я пожелаю сделаться каким-нибудь Митрофаном или Валерианом - поди знай, что за сущность ко мне прицепится. Может, вместо музыки у меня в голове начнет дешевая порнуха крутиться.

Ох, как не хочется быть Михаилом. А придется.

С этой мыслью я и уснул.

Утром я вышел пораньше - мне же предстояло брать контору штурмом с крыши гаража. По дороге я думал о Маринке-Инге.

Чего она от меня хотела? Зачем выслеживала?

От ее машины прямо-таки разило опасностью.

На работе случился праздник! Вырубилось электричество. Компы померли. Нам велели убираться и приходить к обеду.

- Но как?! - спросил я.

- Как-как... Сауна, будь она неладна, - ответила Юля.

Сауна досталась нам в наследство от бывшего владельца здания. Идиотом нужно быть, чтобы устраивать такую игрушку, не поменяв проводку. Ну, так мы в итоге имели компанию идиотов: первый устроил в подвале сауну, а второй, третий и четвертый забрались туда поздно вечером погреть старые косточки - как будто им днем жары мало. Ну, проводка и полетела к чертовой бабушке, хорошо, что дом не сожгли. Вот на что способен отдел снабжения, если не контролировать каждый его шаг и не стоять над ним с берданкой. Я подозревал, что они не понимают большинства слов, которые проходят по их заказам и накладным, но чтобы до такой степени?..

Я не был уверен, что к обеду наши электрики справятся с этой бедой. Выслеживать в стенках проводку времен царя Гороха - то еще развлечение, они плюнут на все и пустят под плинтусами наружную, так оно и надежнее выйдет. Но осчастливить все кабинеты до обеда?

В общем, я выглянул на улицу, Маринкиной машины не заметил и в компании счастливых сослуживцев сел в маршрутку, которая идет по Смоленской и выворачивает на Речную. А с Речной все переулочки ведут к набережной, к шашлычницам и пивным заведениями.

Там я отцепился от пелетона и слинял...

Я нарочно прихватил с собой листок и ручку, чтобы написать имя "Владислав" и пустить его по речному ветру. Лети, лети, лепесток, через запад на восток...

И я это сделал.

Имя упорхнуло, а я сказал себе:

- Ну, все, Миша, побаловались - хватит.

И не то чтобы вздохнул с облегчением... Вернее было бы сказать: я отказался от борьбы, я смирился, мне наплевать, какая у меня зарплата, на скромные развлечения хватает - и ладно.

Попробовал сыграть на том фортепиано, что в голове, прелюд Шопена. Начать-то начал, а финал повис в воздухе. Значит, от имени "Владислав" я почти избавился.

Интересно, к кому оно попало. То-то удивится товарищ, когда поймет, что к нему прицепился покойник.

Я шел по набережной, шел, шел и тихо радовался тому, что оглох. Я больше не слышал музыкальных фраз, не радовался им, а слышал обычный шум, и это было хорошо. Очень хорошо.

Еще бы Семенова отыскать, думал я, очень может быть, что он уже дома и открывает коробку с паспортом. Ну и пусть уезжает в землю обетованную. Может, ему там будет лучше. Обязательно будет лучше. Только бы магия имени помогла туда прорваться.

Значит, буду жить без Семенова...

Ничего страшного.

Как-нибудь проживу.

И тут я его увидел.

Сперва, правда, не узнал - тут всякие сумасшедшие попадаются, надеть на голову продырявленную плоскую коробку от пиццы - еще не предел безумия. Но пригляделся - и охнул.

Семенов сидел на лавочке и разговаривал со старушкой. Я так обалдел, что подошел и встал перед ними. Но они не обратили на меня внимания.

Семенов вещал! Старушка обалдело слушала.

- Не внимай льстивой женщине, - торжественно провозглашал Семенов. - Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее, но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый.

- Полынь и есть, - согласилась старушка. - Та еще крапива. Сколько лет ее терплю!

- Ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней!

- Так она помрет, что ли? А когда?

Я - не старушка, практическую пользу из семеновских речей добывать не стал. А обратил внимание на слова. Так же ни один нормальный человек разговаривать не станет. Стопы достигают преисподней, надо же! И ведь чешет, как по незримой шпаргалке.

Я отошел, зато подошел длиннобородый дедушка. Ему тоже было любопытно послушать. Подрулили еще две бабульки. Семенов прямо-таки соловьем разливался.

- Спаси и сохрани, - сказал старичок. - Всякие безумцы к нам в храм приходят, иных только с полицией и выведешь. Но чтобы "Притчи Соломоновы" - наизусть, без запинки?..

Я - не Семенов, у меня есть мобильный интернет. Я спросил у всемирной паутины про притчи Соломоновы и очень скоро получил ответ. Ответ меня не порадовал. По моей милости Семенов вообразил себя древним иудейским царем, прославленным мудрецом, и пришел проповедовать на набережную.

Где он болтался, воображая себя Одиссеем, я даже догадываться не смел - сия тайна для меня навеки останется покрыта мраком.

Ну, что же, подумал я, сегодня пусть побалуется, на радость бабулькам. А я придумаю что-то другое, нельзя же его оставлять в Соломонах навеки. И, кстати, мой Соломон ведь который уж день не выходит на работу! Чего доброго, выпрут за прогулы - и куда библейскому царю податься?

Я стал вспоминать, кого с семеновской работы знаю. Никого не вспомнил, зато подумал про Арину. Она, конечно, любовью к бывшему супругу не пылает, но заинтересована в алиментах.

Решив, что никуда Семенов с набережной не денется, и даже, может, его тут покормят, я пошел прочь. Нужно было до обеда придумать ему новое имя, да и себе, пожалуй, тоже. Я понимал, что нарушил какие-то порядки в мироздании, что восстановить их могу, лишь снова став Михаилом, но очень уж не хотелось.

Я прекрасно чувствовал себя Владиславом, все было замечательно - если бы ко мне не прицепился покойник. С другой стороны, если вдуматься, у каждого имени - здоровенный багаж из покойников. Как себя ни назови - непременно на каком-то кладбище могильный холмик всколыхнется...

Придумать совершенно новое имя, что ли?

Та-ак, а мобильный интернет на что?

Я выкопал списки совершенно доисторических мужских имен, потом подумал - даже если я назовусь Амфибрахием, из глуби веков может вынырнуть когтистая лапа покойника Амфибрахия. Решение пришло не сразу. Нужно было откопать редкое женское имя и отрубить у него хвост!

И тут я услышал, словно прощальный привет, музыкальную фразу издалека - крошечный кусочек из дуэта Водемона и Иоланты. Не иначе, Владислав прислал...

Я проверил - нет мужского имени Иолант! Нет! Значит, будет!

Он открывает канал! Тревога!

Он открывает новый канал! Совсем новый!

Сейчас ведь откроет!

Кто там поблизости? Пора с ним кончать!

Если наверху поймут, что он сильнее Гамаюна...

А Гамаюн это уже по...

Тихо.

Тихо.

Без Гамаюна бизнес сдохнет.

Кто возле набережной, войдите в канал.

Я возле набережной.

Задача ясна?

Знаешь его в лицо?

Да как-то оно...

Хочешь, чтобы он нам весь бизнес порушил?

Если его не убрать, он вообще может договориться с Мастихином!

Мастихин, кажется, нейтрален...

Но у него свой канал связи.

Которым он не пользуется.

Если они договорятся...

Я иду.

Выхожу из канала.

Тихо.

До связи.

Иолантик? Ланик? Ланочка? Ланушка?

Ну, как-то же надо с собой разговаривать.

Иолик? Иолочка? Елочка, блин!

Я приручал свое новое имя и брел по набережной невесть куда. Если так брести вверх по течению, можно дойти до Старой Пристани, а там стоит на вечном приколе посудина, в которой устроили ресторанчик. Новое имя нужно обмыть, чтобы хорошо служило.

Ну, не могу я быть Михаилом! С души воротит!

До обеда надо прогуляться, чтобы вернуться на работу с пустой, продутой речным ветром головой.

И тут я увидел, как из переулка выходят на набережную красивые девчонки. Одну я узнал - и мне даже стало стыдно, что, как дурак, целую ночь просидел на подоконнике в ее подъезде. Мало ли как развлекался покойный Владислав? Ну, нравились ему шестнадцатилетние девочки, ну, менял он их, скорее всего, когда им становилось восемнадцать или двадцать. Спал ли он с ними - уже другой вопрос. Может, они покойнику вообще были нужны для творческого вдохновения? Увлекся вон той тоненькой, с распущенными черными волосами...

Динка-челеста... Почему - челеста? Что такое - челеста?

Обрывки знаний, которыми покойник пытался нафаршировать мою голову, таяли.

Вместе с девчонками шел старик. Старика я уже где-то видел. В трамвае? Кажется, да. Чем-то он меня тогда удивил. Я узнал его аккуратную седую бородку. И ничего больше в голове не отозвалось.

С памятью творилось неладное.

Старик не просто шел с девчонками - они его вели. Они не позволяли ему сворачивать ни вправо, ни влево. Когда останавливался - ждали, пока соберется с силами. И ведь нельзя сказать, что он запредельно стар. Скорее, болен.

Они вели старика к тому спуску к реке, где торчал установленный на ступеньках мольберт А за мольбертом сидел...

Кто же этот чудак с восточной внешностью! Я нарочно сбоку зашел, чтобы его получше разглядеть.

Художник, которого я уже давно заприметил, сидел с мольбертом почти у воды и малевал очередное странное лицо.

К мольберту были прислонены листы чего-то, похожего на оргстекло. С одной стороны - замазанные темной краской, из мазков проступали строгие лица с белыми и желтыми бликами на носах и щеках. С другой - чистые и даже блестящие.

Я остановился поодаль, ожидая, что будет дальше.

- Канат Айткулович, вот, мы привели, - сказала белокурая кудрявая девчонка, настоящий одуванчик.

- Спасибо, красавицы.

Художник повернулся к деду, усмехнулся и быстро выдавил на большую доску белую краску из тюбика, смешал ее с капелькой голубой краски, размазал в полосатое пятно. А потом - шлеп, шлеп толстой кистью по мазне!

И я увидел, как на месте прежнего лица возникло другое лицо - тонкое, в длинных морщинах и с седой бородкой. Даже в бровях замерцала седина. Я посмотрел на деда - точно, его брови.

Что сделала кисть? Прилепила к пятну бородку с бровями, и оно вмиг стало лицом. Уму непостижимо.

- Узнал? - спросил деда художник.

- Вроде да.

- Узнал?

- Да они все теперь для меня - на одно лицо.

- Понятно. Будем лечить.

Мне стало интересно.

О том, что произведениями искусства лечат, я где-то слыхал или читал. Но какое же тут произведение искусства? Мрачная мазня, оживленная бликами!

Мазила меж тем как-то непостижимо сдвинул лицо деда в правый нижний угол и стал работать с левым верхним.

Я сперва подумал, что он хочет изобразить кабачок или баклажан. Но очень большой кабачок или баклажан-переросток. Почему-то белый с желтым.

Когда кисть прилепила этому овощу уши, до меня дошло: да это ж лошадиная голова! Но лошадиного тела не было, а вместо него - щелястый ящик. Из дыры в этом ящике выглядывала физиономия деда.

- Не узнал? - спросил художник.

- Троянский конь, - четко и внятно ответил дед.

Я попытался вспомнить, откуда знаю про троянского коня. Что-то я когда-то читал...Про Одиссея? Одиссей придумал коня, но зачем?

Голова вдруг стала похожа на старый шкаф, откуда при уборке выкинули ненужное тряпье, теперь там чисто и пусто. В самом деле, на кой там держать Одиссея с конем?

- Ты - троянский конь. Ты - существо, в котором прячется другое существо. Понял?

- Понял.

- Нет, не понял. Это вечный миф. В коня посадили солдат, чтобы они в нужную минуту оттуда вылезли и открыли городские ворота. Им там жарко, душно, они уже ничего не соображают. Им там плохо.

- Да.

- Не бойтесь, красавицы. Вы правильно сделали, что привели его сюда. Смотри на себя! Я не знаю, кто и зачем посадил тебя в деревянного коня, но сейчас ты оттуда вылезешь. Понял?

- Понял...

- Кто ты?

- Михаил? - сам себя спросил дед.

- Нет, ты не Михаил. Вылезай из троянского коня. Кто ты?

- Зигфрид.

- Зигфрид, Зигфрид! - повторяя имя, девчонки хватали друг дружку за руки.

Я впервые слышал это имя.

Художник уставился на деда так, будто у того на голове вдруг капуста выросла.

- Почему - Зигфрид? - спросил он, и в голосе был явный испуг. - Никакой он не Зигфрид!

- Он партию Зигфрида танцевал, - сказала белокурая девчонка. - Очень давно. Когда он был артистом балета. Он нам рассказывал. Еще когда в Перми жил.

У нас в городе не было театра оперы и балета, где бы ставили полновесные спектакли, но была филармония, которая в содружестве с институтом культуры могла преподнести концерт с участием заезжей вокальной знаменитости и с фрагментами опер, а то и даже концертное исполнение оперы. В институте культуры явно преподавали хореографию. И преподавателей приглашали из других городов - своих-то взять было неоткуда. Наверно, именно так попал в наш город балетный дед.

Да, балетный.

В пустую коробочку, одну из тысяч в том шкафу, что стоит у меня в голове, поместилось слово "балет", а на стенке незримый маркер написал "Зигфрид".

- Так, Лантик, так... - прошептал я. - Так, Ланочка...

Слово "балет" потащило за собой картинку - художник не видел, как дед проделывает в трамвае балетный экзерсис, но я-то видел.

Память оживала, коробочка наполнялась.

- Пермь... Пермь, Лантик, - сказал я.

И тут же вспомнил - в Перми с балетом все в порядке, отличный театр, отличная школа. Взять оттуда отставного Зигфрида было хорошей идеей.

Зазвучала музыка из второго действия "Лебединого"...

Но я сразу не ощутил тревогу.

- Простите, не подскажете, кто это? - спросил я девочек, мотнув головой в сторону деда.

- Это Николай Борисович, наш педагог-репетитор, - ответила девчонка.

- То есть, он у вас урок проводит, а потом с вами репетирует?

- Ну да.

Коробочка наполнялась!

Откуда-то я знал, что разминка балетных называется уроком, и откуда, догадаться нетрудно: Владислав, чье имя я подхватил и нацепил на себя, имел какие-то дела с балетными.

Владислав?..

- И что, сегодня он тоже урок проводил?

- Да...

В голосе девчонки я услышал тревогу. Что-то с Николаем Борисовичем было не так...

- А напомните-ка мне его фамилию, - попросил я. - Мне кажется, много лет назад я видел его в Перми, он там танцевал Зигфрида в "Лебедином".

- Он всех принцев перетанцевал, и в "Лебедином", и в "Щелкунчике", и в "Спящей", - с гордостью сообщила девчонка. - Он настоящий классик, знаете, какая у него школа?

- Знаю.

Я не соврал - откуда-то я это действительно знал.

И тут-то я наконец понял, что происходит!

Владислав, покойник проклятый, не желал меня отпускать! Он снова запустил в меня когти!

- А шиш тебе! - закричал я.

Бей!

Бей!!

Я не понял, что это такое было. Надо мной вдруг возникла толстая зеленая палка. Она должна была ударить меня по голове.

Все произошло стремительно - я понял, что меня убивают, но... Но не имел против этого возражений! И в самом деле, какого хрена я живу?

Я не попытался уклониться.

Возражения были у художника. Он вскочил, в его руке оказалось оружие - что-то вроде плоской стальной стрелы на длинной рукоятке.

Стрела метнулась между мной и человеком, задумавшим меня убить. В это же время балетный принц Зигфрид оттолкнул меня, и я со ступенек полетел в воду.

Раздался крик - стрела впилась в плоть.

Рядом со мной шлепнулась в воду пустая бутылка от шампанского. Орудие убийства!

Я хотел было закричать: что ж ты, сука, делаешь?! Теперь я хотел сам напасть на убийцу. Но меня уже подхватило течение. У берега оно не слишком сильное, однако метра на два от ступенек утащило прежде, чем я опомнился.

Опомнился?

Тело вспомнило навыки плавания, а голове включилась в процесс метрах в двадцати от того спуска. И как включилась!

Первая мысль была об ответном ударе. Вторая - не о смертельной опасности, а о смартфоне. Ну да, я же технарь... У меня в голове может не остаться половины мозгов, но вторая половина сохранит технические характеристики компа, смартфона и тех смарт-часов, к которым я недавно присматривался.

Страстное желание спасти свою драгоценную технику заставило меня быстрее работать руками и ногами. До следующего спуска оставалось метров шестьдесят, к тому же, мне помогало течение.

Я выбрался на набережную, одолев ступеньки на четвереньках. И там же, прямо на ступеньках, достал из поясного кожаного футляра свой смартфон.

Я - современный человек, и без смартфона я - как без печенки и селезенки. Для своего сокровища я завел дорогой, нет - дорогущий футляр. Дрожащими пальцами я вытащил оттуда технику - о чудо, она работала. Тут-то я и понял, что такое счастье.

А потом я выбрел к скамейкам и сел. Нужно было как-то просохнуть. Я подумал - может, пойти к купальне? Там есть раздевалки. Можно хотя бы выкрутить рубашку и джинсы...

Но по пути к купальне придется пройти мимо того места, где на меня напали.

Как-то оно того... стремно...

Я вспомнил балетного деда Зигфрида. Дед плохо соображал, это у него и на лбу было написано. Однако кинулся мне на выручку, блеснув быстротой реакции.

Он считал себя Михаилом...

Так это что же получается? Он мое имя поймал? Допустим, допустим... И теперь видит во мне родственника, что ли? Что-то вроде названого брата? Ономастического брата?

Выходит, именно к нему попало отпущенное мной по ветру имя. А вместе с именем - странная особенность меня-бывшего не видеть разницы между человеческими лицами.

Каменные блины, будь они неладны...

А он - стар, голова уже не слишком хорошо варит, память подводит. И ничего удивительного, что новое имя произвело в нем такие разрушения.

Что же я натворил?

Так, тихо, Ланчик, сказал себе я. Начинаем жизнь с чистого листа, если только в моем положении это возможно. Меня пытались убить. Видимо, еще раз попытаются. За что - уже неважно. Допустим, я сильно попортил бизнес, которым занимается моя бывшая, как там ее... За мной, кажется, идут по следу. Возле нашей конторы поймать не удалось - пока не удалось, но они сообразят, как я залезаю и вылезаю по крыше гаража. Могут бесшумно сопроводить до квартиры Семенова - и там прихлопнуть. Значит, к Семенову мне возвращаться опасно.

Где-то нужно жить... Спрятаться, затаиться...

Но до каких пор мне прятаться?

И - где?

Поселиться на работе? Но у нас нет на входе охранников. Первый встречный может войти и попасть в любой кабинет. Напроситься к кому-то из сослуживцев, наврав, что дома - потоп и пожар? Но ведь долго меня там держать не станут.

Я думал, что хорошо знаю свой город. И вот выясняется, что я не могу припомнить ни одного подходящего местечка и ни одного знакомца, у кого мог бы хоть переночевать. Голова моя пуста, шкаф Иоланта только начал заполняться сведениями.

- Плохи твои дела, Иолантик, - сказал я. - Может, у тебя есть друзья, только ты их не знаешь. А вот враги уж точно есть. Если напрячь голову, можно докопаться, что это за враги...

В мозговом шкафу я налепил на ящичек имя "Инга". Был разговор с Ингой в кафе... как же называлось то кафе? Был разговор об именах... о бизнесе... кажется, о серьезном бизнесе... ну да, все дело в бизнесе...

И в ящичек положить нечего...

В голову пробивалась мелодия. Это было - как будто крошечное существо стучит кулачишками в дубовую дверь: впустите, впустите!

- Владислав... - прошептал я.- Ну, неймется же покойнику!

И вдруг я осознал: покойник-то мне сейчас друг! Если я позволю ему ко мне прицепиться - память вернется. И моя личная память, и память Владислава. Ну что же... Кажется, иного выхода нет...

Значит, буду все-таки Владиславом. Жаль красивого имени "Иолант", да и связываться с покойником совсем не хочется.

Или все-таки вернуть прошлое и стать Михаилом?

Решение нужно было принимать немедленно. Из-за пустых ящичков в головном шкафу я рисковал жизнью. И, в общем-то, не только своей. Если эти ономастические бизнесмены отправят меня на кладбище, Семенов так и останется царем Соломоном, для окружающих - безобидным городским сумасшедшим. А если его отвезут на Афанасьевские Горки, то там начнут лечить... Брр, только не это!

Михаилом я уже был. Сейчас странный художник каким-то непонятным способом избавит балетного деда Зигфрида от этого имени, оно освободится, и я смогу его вернуть. Но с этим именем я не был счастлив. А с именем "Владислав" - был, когда музыка во мне звучала.

Ввек бы не подумал, что способен так любить музыку.

- Я - Владислав, я - Владислав, - бубнил я, озираясь по сторонам, чтобы найти клок бумаги и отпустить на волю "Иоланта".

Удивительно, что бдительное население не вызвало спецбригаду и не отправило меня на Афанасьевские Горки.

И вот мне повезло! Я набрел на подвальчик, в котором помещался сэконд-хенд. При себе я имел банковскую карточку, несколько бумажных десяток, отсыревших во время нечаянного плавания, и несколько металлических десяток. Карточку в этом бутике не приняли, а десятки - согласились. Я получил сухие штаны и сухую футболку. На радостях я сыграл в голове солдатский марш из "Фауста". И, когда он прозвучал целиком, я понял, что снова стал Владиславом.

Я поспешил на работу, по дороге взяв беляшей и пирожков с картошкой в надежной пирожковой, а раздобыть кофе в нашем коллективе - не проблема.

Я попал на рабочее место с крыши гаража и повеселил коллектив рассказом, как сдуру свалился в воду. Я повесил в углу на просушку штаны и рубашку. Я даже взялся за работу - и вдруг вспомнил страшное.

Ведь на набережной сидит и морочит головы старушкам Соломон Семенов!

Ночи становятся прохладнее, когда уйдет последняя бабулька - он ведь так и останется сидеть на лавочке, бормоча непонятные ему самому слова.

Переименовать?

В кого?

Тут в голове моей зазвучало "Dies irae" Моцарта.

То бишь - Гнев Божий...

Идти на набережную опасно - может, и не слишком опасно, а просто страшно, ведь меня там чудом не убили. И те, что меня выследили, возможно, знают и Семенова. Сидят в кустах или за шашлычницей, ждут, когда я за ним припрусь.

И караулят возле моего дома. И, наверно, караулят возле семеновского дома - если сообразили.

Страшно...

Мне совершенно не хотелось умирать. Так не хотелось, что я запел.

Я даже не подозревал, что у меня такой трагический тенор!

- Мой час настал, и вот я умираю, и вот я умираю... - пропел я. - Но никогда я так не жаждал жизни! Не жаждал жизни!

Это явно был голос Владислава. И это был кусок арии. Если напрячься, может, даже название оперы вынырнет из памяти.

Выскочило и пропало непонятное слово "Каварадосси". Что оно означало - знал только покойничек; знал, но не признавался.

- Миш, что это с тобой?!

- Что-что... пою вот... Пою. Мне это помогает.

Наверно, и впрямь помогло - я подумал об Арине. Она - лицо, заинтересованное в алиментах. Смерть Семенова ей ни к чему. Послать ее за Семеновым на набережную, что ли? А дальше? Начать с того, что она его никогда не любила, она просто хотела замуж. Но общий ребенок, но алименты?..

Прямо удивительно, что в тот день я доработал до шести и никаких бед не натворил. Потом я притворился, будто доделываю график, все ушли, а я с пакетом, в котором лежали сырые штаны и рубашка, отбыл через окно и гаражную крышу.

А дальше-то куда?

Ка-ва-ра-дос-си...

И тут покойничек подсказал: Вероника!

Я же эту дурочку от смерти спас, я ее потом помогал из воды вытаскивать. Если у нее совесть есть - должна помочь.

Даже если она не пустит переночевать - сходить-то за Семеновым она может? Мамочка с сыночком вечером гуляют по набережной - что может быть невиннее?

- Спасибо, старина, - сказал я покойничку. Значит, Семенова можно отправить в его жилище, а меня? Если на меня идет охота, то семеновская квартира - плохое убежище.

Вероника?

Она непременно пустила бы меня переночевать! Она - добрая. Без всяких амурных поползновений, просто - переночевать. Хоть в прихожей на коврике.

Потом я призадумался - ведь у меня не было телефона Вероники. Теоретически она нигде по вечерам не пропадает, сидит со Славиком на детской площадке во дворе или перед телевизором.

Но идти к человеку с просьбой и с пустыми руками как-то нехорошо. Торт, цветочки? Лучший способ, чтобы тебя приняли за искателя постельных приключений! Подумав, я решил купить что-нибудь Славику. Это было дипломатически точным ходом.

Я был уже в трех шагах от нашего "Детского мира", когда остановился в полном обалдении.

Оттуда выходила Ноги, таща три увязанные вместе большие коробки. Вид у нее был деловитый, а лицо, а взгляд...

Я увидел проблески разума!

Ноги спешила и не обратила на меня внимания. Впрочем, вряд ли она меня запомнила.

В "Детском мире" я купил радиоуправляемую машинку. Я подозревал, что их у Славика - уже целый автопарк, но это был беспроигрышный вариант.

Вызывает Гамаюн.

Я в канале.

Я в канале.

Передайте по личным каналам - вызывает Гамаюн.

Есть.

Доигрались...

Присасывайтесь к моему каналу.

Ну, что? Блеснули интеллектом? Олухи! До пустой бутылки додумались! Нашли надежное средство. Молчать! Вы еще не поняли, что происходит? Он рано или поздно договорится с Мастихином. Он поймет, что Мастихин может его защитить. Молчать всем. Этого новоявленного ономаста нужно убрать. Немедленно. В опасности мой собственный широкий канал.

Надо было его еще тогда купить!

А кто провалил эту покупку? Кто?

Не я!

Не я!

Я сам действовать не могу. Немедленно все - на дело.

Но как?

По каналу, идиоты! Он опять присосался к блоку Владислава и вытянул из него канал. Значит, он будет искать подругу Владислава. Отслеживайте канал, ползите по каналу!

Но...

Как хотите и чем хотите! Если он научился сам лепить каналы - наверху это оценят. Ему дадут настоящий шанс! А мы с чем останемся? Канал Иоланта пока что повис, но не рассыпался, остаточные возмущения можно отследить. И отследят! Работать позволят ему, а не нам. Все, хватит. Отлепляйте задницы от диванов. Утром - связь. Жду победных реляций. Выхожу из канала. Идиоты!

- Я просто не понимаю, что тут можно сделать, - сказала Вероника. - Ну, вот подойду я к этому человеку, скажу, что меня прислал за ним Владислав...

Перед моим именем она сделала паузу.

Я человек не сентиментальный и в женских психологических вывертах не разбираюсь. Маринка-Инга, Аллочка и Светка мне это наглядно доказали. Но тут...

Ей не хотелось называть любимым именем чужого человека. Пусть даже этот человек ее от смерти спас...

- Вы пропойте: Соломон, Соломон, улыбнитесь. Знаете эту песенку?

- Какую песенку?

- Ясно...

Но ничего мне не было ясно. Я не мог придумать, как увести Семенова с набережной, разве что опять поменять ему имя. Но в качестве Соломона он хоть сидит на месте и бормочет. Я очень хорошо помнил, что он вытворял, сделавшись Сулейманом, Христофором и, не к ночи будь помянут, Тамерланом.

Каждое имя тащит с собой чемодан, в чемодане большую часть места занимают, видимо, вспоминания о самых ярких владельцах имени. Ведь не все Христофоры открывали Америки, только один - и именно этим одним на несколько часов сделался Семенов. Вот так назовешь Семенова Сигизмундом - а потом выяснится, что самый заметный Сигизмунд - серийный убийца.

Назвать его Иолантом?

Это значит, что в голове у него возникнет пустота с обрывками каких-то моих соображений и воспоминаний.

Что должно быть в голове у древнего царя Соломона?

Я же прочитал о нем целую статью в Интернете, чтобы разобраться, что же я такое натворил.

У Михаила память работала избирательно: его ночью разбуди, и он с закрытыми глазами нарисует схему "шкафа" для кабелей. Владислав же - личность творческая, он может забыть таблицу умножения, но запомнит какую-нибудь артистическую чушь. Должен, обязан запомнить!

- Есть!

- Что - есть?

- Вероника, миленькая, вы подойдете к этому убоищу и тихонько скажете, что его зовет царица Савская! Он не пойдет за вами - он побежит!

- А потом?

- Приведете его к себе и напоите до такого состояния, чтобы заснул под столом.

- У меня дома нет алкоголя...

Да хранит меня Господь ныне и впредь от безупречных женщин. Когда я жил с Маринкой-Ингой, у нас всегда стояла в кухонном шкафу бутылочка хорошего вина.

- Идем. Я куплю ему бутылку водки.

- Водки?!?

- Я знаю, какую он любит.

- Но водка?.. Это же ужасно!

- Почему?

- От нее медициной пахнет!

И в глазах, и в голосе этой красавицы был настоящий неподдельный ужас.

- Так ее же не нюхать, ее пить надо... Так, понял. Я не алкоголик. Я пью только хорошие вина. В данном случае нужно то, что уложит этого Соломона основательно и надежно. Это - водка, простая русская водка.

Разумеется, я соврал. Водки за жизнь было выпито немало - в обществе того же Семенова. Но только беспардонная ложь могла нас сейчас спасти.

Веронике даже не пришлось заходить в магазин. Я их со Славиком оставил на детской площадке, а сам сбегал и принес бутылку в пакете - чтобы Веронике не краснеть перед соседями и прохожими за свой дурной вкус.

Потом я соблазнил Славика тем, что он сможет погонять по набережной свою новую машинку на большие расстояния. Заодно объяснил парню, что такое километр.

- Вы не представляете, как я вам благодарна, - прошептала Вероника. Ей и в голову не приходило, что Славик должен знать не только гаммы, но и килограммы. Ей казалось - он однажды сам до всего этого додумается.

Я помянул покойника незлым тихим словом - нашел же кому делать ребенка, да еще мальчишку!

Дальше события развивались так - Вероника со Славиком подошли к Семенову и пригласили на рандеву с царицей Савской. Он спросил: а где верблюд? Вероника растерялась - о верблюдах я ее не предупреждал. Она вернулась туда, где я торчал за углом кришнаитской кафешки "Прасад". Это было совсем некстати - она могла навести на меня этих проклятых киллеров.

- Сдох верблюд! - воскликнул я. - Держите деньги...

Понимая, что в моем положении наличка может оказаться полезнее карточки, я снял с нее немного - на мелкие расходы. И Семенова повезли к царице Савской на велорикше - против такого экипажа он не возражал. А я стал придумывать - где бы переночевать.

Я не знаю правил, по которым живут кришнаиты, но вряд ли у них одобряется курение. Однако наша бывшая бухгалтерша Катя выскочила из служебного входа, забежала за угол и, достав спрятанные в глубоком вырезе оранжевой кофтенки сигаретную пачку и зажигалку, с огромным наслаждением закурила.

Слово за слово - проблема убежища на эту ночь была решена. Меня приютили кришнаиты. Они жили целой коммуной, и жили очень весело. К трем часам ночи я уже танцевал вместе с ними и звенел колокольчиком. Даже удивительно, что утром я побежал на работу в штанах, а не в желтой кришнаитской юбке.

Странно устроена моя голова. Вот ведь на меня охотятся, убить собираются, мне бы сбежать из города - а я ровно в девять сижу на рабочем месте, и гори все синим пламенем!

- Миш, к начальству!

Я поспешил на зов.

- Вызывали, Виктор Иванович?

- Да. Ты был прав. Онищенко с завтрашнего дня у нас не работает. Мне начхать на его пенсию. Поезжай в Ключевск, на месте разберись, что там наворотил этот бездельник.

- Ничего он не наворотил. Просто все ваши указания тупо игнорировал, - ответил я, и тут меня осенило: - Виктор Иванович, я там за день не разберусь. Мне, чтобы встретиться с бригадой и разобраться во всех приписках, дня два-три потребуется. То есть, командировка.

- Это - само собой. Но чтобы выехал немедленно!

- Есть выехать немедленно!

Похоже, он принял меня за сумасшедшего - нормальный человек так радоваться поездке в Ключевск не станет.

Я, как шпион из кино, прикупил все необходимое в разных торговых центрах, а на автовокзал явился впритык и прыгнул в свой автобус в самую последнюю минуту. Оттуда позвонил Веронике.

- Как там наш Соломон?

- Он спит! И храпит!

- Да, это ужасно. Вероника, вам придется продержать его у себя хотя бы два дня... Не перебивайте! Вы знаете номер своего банковского счета?

Ответила она не сразу - ей пришлось долго вспоминать, в котором банке у нее счет, потом искать бумажку, на которой он когда-то был записан. Сомневаясь, что она способна прочитать цифры вслух, ничего не перепутав, я велел ей сфотографировать бумажку и прислать мне картинку.

- Очаровательное создание... - бурчал я, пока она решала эту проблему. И вдруг я понял - лет шесть назад она действительно была очаровательным созданием! Вроде той танцевальной девочки, которую я для себя назвал Динкой-челестой. Покойничек увлекся, у девочки не хватило ума отправить его на поиски ветра в поле.

Потом я через интернет-банк перекинул ей деньги на временное содержание Соломона Семенова, клятвенно пообещав, что через три дня заберу его. И дальше до самого Ключевска придумывал этому балбесу новое имя.

Проблема была в том, что у Семенова обнаружилась способность притягивать к себе знаменитых покойников. Ну, мало ли на свете Соломонов? У нас вот работал дедушка Соломон Моисеевич, работал, пока ноги носили, а потом правнуки двадцать лет назад увезли его в Израиль. Скорее всего, наш обаятельный Соломон Моисеевич уже на том свете. Так нет, чтоб Семенов с ним сцепился! Ему древнего царя подавай!

И я тоже притянул не какого-нибудь алкаша проспиртованного - я притянул известного музыканта.

Может, на том свете у покойников образовалось что-то вроде биржи или службы знакомств? И за то, чтобы прицепить покойника к живому человеку, кто-то деньги получает? Потусторонние, но все же - деньги? Может, бизнес, к которому пристегнулась моя красавица Мариночка, с тем замогильным бизнесом как-то увязан? Брр! Во что же я вляпался?

В Ключевске я сразу пошел в наш филиал и обнаружил, что он заперт. Ну, ладно, у меня есть телефоны бригады...

Оказалось - утром, получив на завтрак мощный разгон от Стасова, старый бездельник изобразил инфаркт. Он такие штуки уже проделывал, артист хренов. И супруга ему подыгрывала. С одной стороны, я был ему благодарен за возможность три дня прожить в Ключевске. А с другой - был на него зол.

- Ну ладно, паразит... - проворчал я. - Будет тебе инфаркт... Кто ты у нас, Анатолий? Будешь, будешь... Полифемом, черти бы тебя, паразита, побрали!

Про Полифема я твердо знал - будет таскать тяжелые предметы и швыряться ими во что попало. Онищенко - не худосочный Семенов, хрупкое создание, а дядька в теле. Ему не вредно хоть на старости лет потрудиться! Сколько он в нашей конторе числился - столько и занимался главным образом отращиванием пуза и задницы.

Но сперва я при помощи бригадира Рысакова все же проник в филиал. Как и следовало ожидать, инструктажей Онищенко не проводил, документация была в изумительном беспорядке. Я сам учил его пользоваться компьютером, но в рабочем компьютере стояли в основном игрушки. Еще я нашел ссылки на порнографические ресурсы. А мы-то еще удивлялись, почему из Ключевска поступают жалобы...

- Старый врун, - сказал я. - Ловко он нашего добренького Стасова за нос водил. Я старенький, я хворенький, мне бы до пенсии дотянуть, мне врачи больше трех кило поднимать запретили! Будешь, гад, Полифемом. И будешь таскать бетонные блоки, пока я не разгребу твой бардак. Эй, Онищенко, слышишь? Ты - Полифем! По-ли-фем!!

Поймал!

И я поймал!

На кой ему канал "Полифем"? Что он там задумал?

Может, делает из кого-то телохранителя?

Надо брать его в Ключевске. Я этот городишко знаю. Там поблизости - знаменитое болото. Вывезти тело из голода, утопить в болоте - до второго пришествия не найдут.

Кто может поехать в Ключевск и сделать из этого подлеца тело?

С меня хватит! Я тогда, на набережной, еле ноги унес. Мне Мастихин чуть сонную артерию не перерубил!

В Ключевске Мастихина нет.

Я не могу.

Сейчас в канал войдет Гамаюн и что-нибудь скажет...

А что, если скинуться?

У тебя есть подходящий человек?

По всем каналам - у кого есть подходящий человек?

Тихо. Гамаюн...

Да. Он не одобрит.

Одобрит!

Разлетаемся.

Важен результат!

До связи.

Тихо. До связи.

Я до последней секунды сомневался - получится, не получится?

Именем "Анатолий" я наделил бомжа, сидевшего на церковной паперти. Бомжу как раз и надо, чтобы ему деньги платили за факт его существования. Как контора платила Онищенко. Я дал ему пятачок и сказал:

- Бери мое добро и имя "Анатолий" впридачу.

Надеюсь, что сработало.

Потом, разгребая бардак и ругаясь с Рысаковым, который очень не одобрял этого занятия, я время от времени бормотал:

- Ну, Полифем, погоди!

А поскольку подходящей музыки для моей доморощенной магии я придумать не мог, да и жалко было переводить музыку на старого паразита, я сопровождал "Полифема" всякими интересными прилагательными - от таких Вероника бы рухнула в затяжной обморок.

Но сперва я выражался скорее из баловства, а потом - просто других слов не осталось. Я понял, что Рысаков врет, и неудивительно - он же заинтересован в приписках старого паразита. Поэтому я лично отправился к заказчикам и потребовал показать плоды паразитовых трудов. Тут я узнал много любопытного о конторе, которая платит зарплату такому вот Онищенко.

Вечером, перед тем, как идти в гостиницу, я перевел дух и позвонил Веронике.

- Заберите его, ради Бога! - взмолилась Вероника. - Он совсем больной!

- Я сейчас не могу. Извините! Подержите его у себя еще немного!

- Он требует верблюдов, чтобы ехать навстречу царице Савской! А Славика называет Ровоамом. Я не знаю, что делать, ребенок перепуган!

- Я что-нибудь придумаю!

А что тут можно было придумать? Только одно - разжаловать Семенова из царей в обычные ИТР-овцы.

Пусть побудет Валентином, решил я, пусть пока побудет просто Валентином. По крайней мере, не убежит встречать царицу Савскую.

Гостиница в Ключевске построена при покойном генсеке Брежневе. Изначально она явно для чего-то другого предназначалась, а не для проживания людей. Может, тут была общага. С одной стороны, дешево, а с другой - комнатушки крошечные, удобства в конце коридора. Однако в общаге должна быть кухня. А в гостинице - хоть какой-то буфет.

Бежать на автостанцию, где пасутся тетки с плакатиками "Сдам комнату на сутки", не имело смысла - поздно. Другую гостиницу еще только строили, так что выбирать не приходилось.

Тетка на входе, унылая и брюзгливая тетка под шестьдесят, с кошмарной короткой стрижкой, накрашенная примерно так, как красилась наша бухгалтерша Катя в годы бурной молодости, записала меня в графу таблицы, выведенной на монитор, а потом еще для надежности в какую-то тетрадь. И еще предупредила, чтобы - никаких кипятильников, а ужинать и завтракать - в городе, вон там через дорогу пирожковая. Про кипятильники я в последний раз слышал лет двадцать назад, когда мы с ребятами странствовали автостопом.

Ну да я не избалован роскошью, три дня как-нибудь продержусь.

И вот тут меня спас мой собственный организм.

После всей суеты и ругани я приплелся в гостиницу, разулся, рухнул на постель и заснул. Напрочь забыл не только про Семенова, но и про естественные потребности. А проснулся я в первом часу ночи. Потребности дали о себе знать.

Вздыхая и зевая, стараясь сохранить полусонное состояние, поплелся я в дальний конец коридора.

А вот когда выходил из комнатушки с примитивными удобствами - увидел человека у двери моего номера. Этот человек огляделся по сторонам и вошел...

Я гостей не ждал. И тот, кто ко мне входит без стука, доверия что-то не внушал. Пришлось проснуться окончательно.

Не найдя меня в номере, он сообразит, куда я ушел, и сядет в засаду. Возможно, он опять вооружен бутылкой из-под шампанского. А возможно, и чем-то похуже.

Можно, конечно, вернуться и ждать решения своей судьбы, сидя на унитазе...

Еще можно вломиться в чужой номер и разбудить постояльца, зажечь свет... Но я твердо знаю - постояльцев сейчас мало, об этом администраторша предупредила. Если ломиться подряд в три запертых номера - то как раз и схлопочешь по дурной башке...

Вооружиться?

Чем, вантузом?

Я вернулся в туалет и вытащил палку вантуза из резинового черного клапана. Ну, теперь хоть сопротивляться смогу. Но где сказано, что за мной пришел всего один человек?

Долго этот киллер в моем номере не просидит, забеспокоится, высунется. Может пойти на поиски. И тут все зависит от того, чем он вооружен. Палка от вантуза против пистолета с глушителем - это как-то неправильно. Надо делать ноги... Надо - пока он сидит на моей кровати и ждет моего возвращения...

Я опять вышел в коридор. В торце его было окошко. Оно смотрело в переулок, под ним, скорее всего, чахлый газон. Этаж - полуторный, то есть прыжок получится с высоты примерно двух метров. Ерунда.

Я прокрался к окну, распахнул его, сел на подоконник, перекинул ноги. Приземлившись, побежал прочь, не выпуская из руки палку.

А вот теперь вопрос: что делать ночью в чужом городе человеку, у которого нет ни кошелька, ни смартфона, зато есть палка от вантуза? Хороший вопрос, да?

Ответ был на поверхности - вернуться в гостиницу через обычный вход, разбудить дежурную, чего-нибудь ей наврать. Но не все, что на поверхности, годится в дело. Как говорят поляки, не все то лебедь, что из воды торчит...

Я подошел ко входу и увидел кое-что любопытное.

Напротив этого входа была автобусная остановка, прозрачные стенки, символическая крыша. Рядом торчал фонарь. Так вот, на крыше сидел человек. Я прищурился - и опознал Онищенко.

Рядом с паразитом лежали камни. Как он их затащил наверх, как сам туда взгромоздился - уму непостижимо. А вот что понятно - так это "почему". Кто-то перехватил управление Полифемом Онищенко. Паразит и так был на меня зол, особого труда не потребовалось, чтобы сделать из него убийцу.

- Логично, - сказал я. Рассчитали правильно - если я даже вырвусь из номера, то побегу не в дальний конец коридора, а в ближний, где выход в фойе со спящей дежурной, и затем - на улицу. А на улице меня ждет Полифем. Так ли, этак ли, а ночевать мне уже на том свете.

Ведь очень может быть, что где-то поблизости торчит и третий убийца. Возможно, Рысаков.

Я ушел в ночь.

В сквере на лавочке я просидел с полчаса. Все это время я аккумулировал в себе злость. Нужно было сопротивляться сволочам! И для начала - вывести паразита из игры. Я ему дал новое имя - я и отниму. Что там у нас в загашнике?

Я вспомнил имена, которыми от большого ума награждал Семенова. Их я как-то умею добывать с того света. Требовалось имя, которое загрузило бы немногие мозги моего паразите под завязку; имя, парализующее способность действовать.

Я нашел афишную тумбу. Я ободрал с нее несколько плакатных клочьев. Писать все равно было нечем - но я напряг воображение - и увидел на бумаге слово "Соломон".

- Семенов, Валька! - позвал я. - Валентин, Валентин, улыбнитесь! Ведь улыбка - это флаг корабля! Валентин, Валентин, подтянитесь! Только смелым покоряются моря! Эй, Семенов! Отныне ты Валентин. По крайней мере, пока не кончится весь этот кавардак. Ты слышишь меня, Семенов?

От Ключевска до Протасова - примерно шестьдесят километров, если по прямой. А автобус тащится, выписывая странные загогулины. Интересно, с какой скоростью летит имя, подумал я.

Теперь нужно было пустить по ветру имя "Полифем". Но я не хотел, чтобы оно прилипло к ни в чем не виноватому человеку.

Тот, древнегреческий Полифем - давно покойник. Значит, нужно отправить имя на тот свет, к хозяину. А как?

В руке у меня был содранный с афишной тумбы клочок. Я зажмурился и удивительным усилием воли увидел на нем имя "Полифем", хотя и не сразу опознал - оно было написано какими-то совсем древнегреческими буквами. Я смотрел на него, смотрел - и, как будто я нацелил на него солнечный луч сквозь линзу, оно принялось тлеть, буквы покраснели, пошли искорками, потом почернели и рассыпались серым пеплом. Я понял, что, кажется, заснул и вижу это во сне. Однако сон не имел продолжения.

Вдруг мне стало холодно. Смертельно холодно. Я обхватил себя руками. В голове была одна мысль: вернуться в гостиницу, завернуться в одеяло, и пусть убивают!

Но я эту мысль выгнал. На гостинице свет клином не сошелся. Свет... клин... я это увидел, увидел точку, в которую световой клин уперся, и понял, что это за точка: домик на окраине Ключевска, где жил старший мастер Рысаков. Он ненавидит меня, но в дом впустит.

И я побежал, не выпуская из руки палку от вантуза. Странные события этой ночи требовали: ты должен быть вооружен!

За мной кто-то бежал следом.

Я заскочил за угол и увидел: да это же паразит Онищенко! Спешит дурацкой рысцой, и пузо у него колышется. Стало быть, незримые враги пустили его по следу. Как - не время выяснять.

В общем, я треснул его палкой по дурной башке и побежал дальше. При этом я еще сам себя ругал: нельзя же оставлять человека совсем без имени! Он сразу станет легкой добычей. Имя "Анатолий" я у него отнял, имя "Полифем" просто пришлось забрать, пока он меня не прикончил. И кто-то незримый поместил на пустое место имя человека или иного существа, задача которого - бежать и выслеживать. При этом мне совершенно не было жаль паразита. Видимо, желание крепко его ударить, и именно по голове, зрело во мне годами.

Усадьбу Рысакова охранял крупный и очень брехливый пес. Хозяин вышел на крыльцо и встал так, чтобы оставаться в полумраке, а меня видеть у привратного фонаря во всех подробностях, включая палку от вантуза.

Я объяснил ситуацию так: в поганой гостинице стал свидетелем какой-то загадочной и кровавой местной разборки, пришлось утекать. Рысаков поверил и постелил мне на диване в углу веранды.

Утром я предложил ему взаимовыгодное соглашение. Я ничего не говорю начальству о его участии в махинациях Онищенко с приписками, а он предоставляет мне веранду на два дня. При этом я рассчитывал еще и на пса-брехуна, и на тот ствол, с которым Рысаков вышел мне навстречу.

По своей инициативе Рысаков включил в соглашение кормежку. И надо отдать должное его супруге: мало того, что овощи - с собственного огорода, а курятина - из собственного курятника, так еще и приготовлено - пальчики оближешь!

Днем я, разгребая бумажный бардак в филиале, в присутствии Рысакова уничтожил несколько бумажек, на которых стояла его подпись. Пусть за все теперь старый паразит отвечает.

Так что расстались мы с мастером лучшими друзьями.

Онищенко как сквозь землю провалился. Рысаков полагал, что старик очканул и прячется от меня. Я же подозревал, что лежит в больничке с черепно-мозговой травмой. Вроде бы совесть моя была чиста - я же спасал свою жизнь. Но не того я треснул палкой от вантуза. Удар следовало нанести тому, кто послал в погоню Онищенко, тому, кто его на меня натравил.

И я даже понимал, как найти эту сволочь.

Через Маринку-Ингу.

И я даже знал: найду. Должен найти.

Я по натуре не боец. Но если я не справлюсь со сволочью, сволочь справится со мной.

Это невозможно.

Он научился добывать огонь.

Но он сам этого не понимает.

Куда пропал Гамаюн?

Гамаюн, войдите в канал!

Он ведь такого может сейчас натворить!

Инга вызывает Гамаюна, Инга вызывает Гамаюна!

Что же теперь делать?

Прекратите панику.

Он оставит нас без куска хлеба!

Нужно еще раз попытаться...

Но чтоб уж наверняка.

Все - в канал!

Все в канал! Идиоты! Вы уже совсем не соображаете? Мало того, что вы его упустили в Ключевске - вы еще и подставили ему какого-то старого дурака! Ничего получше для погони не нашли? Осталось только за ручку привести его к Мастихину!

Гамаюн, объясните наконец, что такое Мастихин!

Враг это. Враг!

Может, его уничтожить?

Болваны! У него такой канал связи, что вам и не снилось. Его невозможно уничтожить! Так что - все на охоту. Любые средства хороши. Все. Выхожу из канала.

Гамаюн!..

Гамаюн!..

Вышел...

Господа ономасты, мы влипли...

Итак, я обзавелся врагом.

Это - тот, кто руководит Маринкой-Ингой и ее коллегами, чтоб их приподняло да шлепнуло. Тот, кто умеет давать имена и ищет клиентуру. Маринка-Инга что-то, наверно, уже умеет, но встречаться с ней нет никакого желания. Она устроит ловушку.

Что я знаю о враге?

То, что ему служат беспрекословно. Попытка убийства посреди набережной о многом говорит. Попытка убийства в Ключевске говорит еще больше. Похоже, враг там был самолично - уж больно ловко он оседлал паразита Онищенко.

У меня подчиненных нет. Я один.

С одной стороны, это скверно. С другой - я ничьей жизнью не рискую, только собственной. Значит, пока задачи такие: перевести Веронике денег на временное содержание Семенова, выпросить на работе свои законные отгулы и взять след этой сволочи.

Ведь не только Маринке он имя поменял! Она еще рассказывала про других женщин.

Женщин...

А ведь я знаю одно несчастное существо в юбке, к которому приклеили дурацкую кличку, заменившую и мозги, и вообще все на свете.

Ноги.

Где же я впервые встретил эту бедолажку?

Впервые я ее видел в баре... в бар меня затащил Норберт... оттуда я видел семеновскую подворотню... "Соната"!

Тут я включил логику. Ноги хорошо знают в "Сонате", это ее охотничьи угодья. Видимо, девочка живет где-то неподалеку. Там, в "Сонате", должны знать - она личность яркая и заметная.

Конечно, с мозгами у девочки проблема. Но если поговорить по-хорошему - она может вспомнить, кем была до того, как стала Ноги.

Норберт!

Он в курсе всех дел Гринмана, он может знать, где живет Ноги. И опять же все упирается в "Сонату". Телефона Норберта у меня нет, а с барменом он явно не первый день знаком.

Я просидел целый вечер в "Сонате", но ни Норберта, ни Ноги не дождался. Про девицу вообще сказали, что уже дня три ее не видели. Насчет Норберта - за стойкой был новый бармен, который мало кого из постоянной клиентуры знал, но потом пришел человек, который, как и я, искал Норберта. Мы объединили усилия.

Потом были какие-то несуразные ночные поездки на такси, авария посреди шоссе, пешее путешествие к автозаправке, знакомство с женщиной по имени Тамила, а проснулся я в загородном доме. Сколько было выпито - на знаю.

Тамила сказала, что знакома со Стасовым, и действительно - они оказались давними приятелями. Мне полагались отгулы, и Тамила предложила пожить в ее доме заместо сторожа - сама она улетала в Китай, на какую-то текстильную ярмарку. В моем распоряжении были: спальня, кухня, джакузи, квадроцикл, чтобы ездить купаться на Берладку, а также два здоровенных пса, которым следовало утром и вечером выставлять бадью с кормом.

Можно было считать, что я успешно спрятался от киллеров.

Оставалось разобраться с Семеновым. И я позвонил Веронике.

- Как там наш Соломон? - осторожно спросил я.

- Он пришел в себя, - доложила Вероника. - Сейчас вешает занавеску в ванной. Он ее ночью сорвал. Еще говорит, что нужно поменять прокладку в кране.

- То есть, хозяйничает?

Меня это немного смутило. Кран в семеновской квартире подтекал всегда. То есть - ВСЕГДА. Семенову и в голову не приходило что-то с ним сделать.

- Вы его потом выставьте. У него свое жилье имеется. Пусть там сантехнику чинит, - посоветовал я.

- Он еще обещал повесить шторы.

- Ну, пусть вешает. А потом - пусть выметается. Я и так ваш должник навеки.

В сущности, я вздохнул с облегчением. Семенов опять стал Валентином - то есть, вернулся на исходные позиции. Наверно, это имя ему на роду написано. Ну, пусть с ним и живет. Ведь все мои попытки изменить его судьбу ни к чему хорошему не привели. Пусть будет прежним раздолбаем, верящим во всякую доморощенную мистику и время от времени провозглашающим вегетарианство.

А я займусь поисками своего врага.

Теперь у меня был телефон Норберта. И я к концу дня все же до него дозвонился.

- Ноги?! На кой она тебе? - удивился Норберт.

- Да вот жалко стало дурочку. Может, смогу ей как-то помочь.

- Единственное, в чем она нуждается, так это богатый папик. Ты теперь богатый папик? Нет? Ну так и выбрось ее из головы. Ей нужна ходячая кормушка - а она за пайку и тряпки будет честно раздвигать свои прекрасные ножки.

- Но ты все-таки узнай, как там она. Я на звание папика не претендую. Просто хочу, чтобы у нее, наконец, все хорошо сложилось.

- Погоди, я, кажется, знаю, кого можно спросить...

Информацию о Ноги я получил ближе к полуночи. Папик-таки нашелся! И, что совсем прекрасно, всего в десяти километрах от моего нынешнего жилища. Я знал, что берега тихой Берладки обживают серьезные люди, которые хотят тишины и покоя. Один такой и приютил Ноги.

Попасть в его владения оказалось непросто. Во-первых, поселок по периметру обнесен забором, есть ворота на востоке и на западе. Во-вторых, серьезная охрана.

Я пошарил в особняке Тамилы и нашел надувной плотик - плавсредство, чтобы загорать посреди Средиземного моря. Съездил в разведку - и точно, со стороны реки охрана не выставлена, узкий пляж на берегу заводи даже не поделен на зоны влияния, да и зачем? Там все - свои. Там расхаживают чуть ли не в чем мать родила.

Плавок у меня не было, зато на карточке имелись накопления. Я съездил в Сакрай и вернулся с двумя парами плавок.

Как искать в элитном поселке девицу, которую поселил у себя богатый дядька, я не знал, но подозревал, что Ноги - на то и Ноги, чтобы демонстрировать свое главное сокровище всюду, где позволяют обстановка и погода. Значит, начнем с пляжа.

Я спрятал квадроцикл в леске, переплыл Берладку, которая перед заводью - не больше сотни метров в ширину, вынырнул в камышах и прокрался к пляжу, где отдыхали мамочки и бабульки с малышами. Это была совершенно не нужная Ноги публика, и я даже расстроился, осознав неудачу, но решил пройти подальше, туда, где кончалось мелководье. Решение было разумное: на песчаном пятачке площадью - как кухня в Тамилином доме, я обнаружил свою красавицу.

Она в таком бикини, что скорее было - как несколько блестящих ниточек, сидела на коврике по-турецки и складывала из фигурок "Лего" какие-то диковинные конструкции. Большая коробка с фигурками стояла рядом.

- Привет, - сказал я. - Узнаешь?

- Привет. Ага... - рассеянно ответила она. И продолжала складывать непонятную разноцветную композицию.

Мне стало страшно - похоже, дурочка спятила.

- Ноги... - тихо позвал я. Ответа не было. Тогда я вспомнил нашу последнюю встречу.

- Легс...

- Ага...

Лицо не изменилось - как было неподвижным кукольным, так и осталось.

- Легс, ты что делаешь?! - в ужасе спросил я.

- Играю.

- Во что?

- Вот это мой будущий дом, это - гараж, это - бассейн.

- Легс!

- Как ты сказал? Меня не так зовут.

- А как?

- Ты же сам тогда сказал - меня зовут Лего. Я нарочно с собой носила ту салфетку, чтобы не забыть.

Салфетка нашлась в сумочке. Я посмотрел на корявые буквы - и все понял.

Писать шариковой ручкой на салфетке трудно, получается невесть что, и я каждую букву прорисовывал дважды. "С" в итоге получилось похоже на "О". А бедная девочка откуда-то знала название конструктора для малышей. Вот у нее в голове все и совместилось.

Вот что она тогда тащила из "Детского мира"!

- Лего, ты молодец, - сказал я. - У тебя очень хорошо получается. Та, наверно, любила складывать такие домики, когда была маленькая. Тебя тогда иначе звали. А как?

- Я - Лего!

- Да, сейчас ты - Лего. А помнишь, раньше тебя называли Ноги. Плохие люди прозвали тебя Ноги, потому что у тебя фантастически красивые ноги.

- Да, я знаю, - согласилась она.

- Наверно, они стали такими красивыми, кода тебе исполнилось пятнадцать... или четырнадцать... - я пытался нашарить точку в ее красивой головке, нажать на которую нужно, чтобы возникли хотя бы обрывки памяти.

- Они всегда были красивыми. Всегда...

- Когда тебе было десять лет, они были красивыми по-детски, а потом просыпаешься однажды утром - а у тебя уже прекрасные взрослые ножки...

Боже, какую чушь я несу, подумал я, какую несусветную чушь! И даже если дать девочке новое имя - память не проснется...

- Да, - согласилась Лего. - Проснулась в спальне...

- А где в твоем будущем доме будет спальня?

- Вот тут, видишь - розовый пол...розовый пол...

- Лего, а что, если ты построишь два дома? - предложил я. - Один - тот, где ты жила раньше, а другой -тот в котором будешь жить, когда... Когда тебе его подарят.

Я чуть было не сказал: когда выйдешь замуж. Но она уже побывала замужем, она потеряла ребенка... Незачем, чтобы она это вспоминала.

- Я сама его построю. Я же - Лего.

- Можно и так. А где был твой старый дом?

- Я не помню... - в голосе была растерянность.

- Давай начнем строить - и ты понемногу вспомнишь.

- Я не хочу! Я не хочу вспоминать! Я не могу! Это, это!..

- Это страшно?

- Да...

- Тогда - не надо.

Какая-то сволочь заперла ее память на огромный амбарный замок, а ключ забросила в Марианскую впадину. Кажется, я даже понял, что это за сволочь.

Обижать девчонку просто так, из любви к искусству, - последнее дело. Может, сукин сын сводил счеты с ее родителями? А что? Если из единственной доченьки сделать говорящую куклу и пустить ее по рукам - лучшей мести и не придумаешь. Ну, ладно...

- Значит, тебе нравится имя "Лего"?

- Очень нравится.

Уж не созвучно ли оно прежнему имени Ноги? Те же звуки - но в ином порядке?

- Ольга? - спросил я.

Лего продолжала возводить стены игрушечного особняка.

- Гелла?

Тоже - мимо.

"Эль", "е" - или "э"? "Г"... "О"...

Не получалось!

- Хельга?

Лего резко повернулась ко мне.

- Хельга, Хельга... - повторил я.

- Нет, нет, нет!

- Ты - Хельга, а вовсе не Лего. Давай, вспоминай! Тебя так мама звала! Где твоя мама, Хельга?

- Нет, нет, нет, нельзя...

- Да вспоминай же!

- Не могу, не получается...

- Получится!

- Нет!

Она вскочила и убежала. Пестрые кусочки "Лего" остались на песке.

А я понял, что взял след.

Теперь уже вообще ничего не понять...

Гамаюн в ярости!

Прямо озверел!

Да тихо вы! От ваших воплей канал треснет!

Гамаюн его убьет.

Сам.

Да.

Видит, что от нас толку мало...

Вот и хорошо, что мало. Я там, в Ключевске, чуть в штаны не наложил...

Мы - наемная рабочая сила. И нам нужно удержать Гамаюна. Кто мы без него?

Офисный планктон, господа.

Нищеброды!

Ладно, ладно, мы еще можем что-то предпринять.

Мы же знаем, где прячется этот ономаст.

Лучше - мы. Гамаюн так зол, что может пристрелить его посреди улицы.

Тихо. Сейчас выходим из канала.

Связь - в полночь.

Тихо. Я - вышел.

Я выхожу.

До связи.

До связи.

Хельга - имя редкое.

Скандинавское. Но откуда в наших краях скандинавы? Должно быть, появилась парочка примерно двадцать два или двадцать три года назад.

Вот что - мне нужна база данных нашего загса. Для начала - хотя бы это.

Оказалось - наш загс хранит информацию пятнадцать лет, потом сдает ее в архив, а в архиве такой бедлам - тетки, которые там работают по сорок лет, привыкли держать в порядке бумажки, а компьютер для них - все еще страшный зверь, к которому лучше близко не подходить. То есть, регистрация новорожденных мне недоступна.

Хорошо, подумал я, попробуем с другого конца.

Ноги до какого-то времени была Хельгой. По документам она, возможно, и теперь Хельга. Когда выходила замуж на Гринмана - должна была предъявить паспорт. Ищем Гринмана...

Да, действительно, вступил четыре года назад в брак с Хельгой Янсон. До сих пор, кстати, с ней не развелся. Странно, однако факт. Движемся дальше. Ищем мужчин и женщин подходящего возраста с фамилией "Янсон". Их в городе должно быть не очень много.

Оказалось - ни одного. С луны, что ли, свалилась к нам Ноги?

Но человек, который раскопал все приписки и фальшивые накладные паразита Онищенко, так просто не отступит.

Если кому-то пришло в голову отнять у Ноги ее законное имя, то - не для того ли, чтобы передать другой женщине? Что мне тогда рассказывала Маринка-Инга?

Если имя в данном случае - товар, то оно должно принести покупателю удачу или хотя бы деньги.

Я полдня прожил в Гугле. Пробовал и так, и сяк, носился по всем просторам нашей необъятной державы. Наконец отыскал подходящую Хельгу: двадцать лет, красавица, артистка, пробивается в Москву, а ее матушка трудится у нас, в "Трансинвесте", входит в совет директоров, не слабо...

Ирина Сергеевна Дударь. А у дочки фамилия "Берладская". То бишь, псевдоним.

Ну, займемся мадам Дударь. Поднимем всю ее прекрасную биографию. Итак - дочка Хельга училась в средней школе, номер не указан, а потом поступила в наш институт культуры. На отделение вокала. Очень хорошо. И вдруг рванула в Москву. Надо разбираться, надо разбираться...

Я иду по следу!

Была ли она Хельгой с рождения?

Информация об этом должна отыскаться в архивах нашего гороно. Окончила ли одну из наших средних школ девушка по имени Хельга?

Я иду по следу!

Окончила. Судя по всему, сразу после школы поступила в институт. А в школу откуда попала? Жаль, классные журналы не сдают в архив... Хотя - чего ж я дурака-то валяю? Одноклассник Валерка женился чуть ли не сразу после выпускного бала. Значит, он женился на Жанне. А Жанна собиралась поступать в педагогический. Скорее всего, поступила - и, судя по тому, что Валерка никуда не уехал, а выгуливает внука на набережной, она тоже живет у нас в Протасове. Она действительно хотела быть учительницей, такое случается.

Значит, ищем Валерку Фомина.

Но во втором часу ночи искать Валерку Фомина бесперспективно.

Я нашел его телефон такими кружными путями, что восстановить маршрут час спустя не сумел бы. А в тринадцать тридцать я уже говорил с Жанной.

- Ты не поверишь, Хельга училась в нашей школе! - сказала Жанна. - Имя редкое. Я запомнила. Но не с первого класса. По-моему, с пятого. А откуда пришла - понятия не имею.

- А, может, в твоей школе училась девочка по фамилии Янсон?

Жанна задумалась.

- Точно тебе не скажу, но фамилия на слуху. Что-то с ней такое связано... Да. Девочка была, но она заболела. Ее перевели на домашнее обучение, а потом, кажется, вообще увезли.

- Имя, возраст не помнишь?

- Имя не помню. А училась то ли в восьмом, то ли в девятом. Помню ее маму - эта мама все бегала с конфетными коробками, чтобы дочке хоть тройки ставили.

Кажется, я таки напал на верный след.

Куда-то пропала девочка по фамилии Янсон и откуда-то взялась Хельга Берладская, она же - Дударь.

Еще немного посижу в Тамилиных владениях, а потом - вперед, в институт культуры. К балетному деду Зигфриду и к хорошеньким девчонкам-плясуньям.

Они совсем молоденькие, но должны помнить Хельгу, которая умчалась покорять Москву. Мне кажется, девчонки такое запоминают. И теоретически завидуют - ведь Хельга не с фанерным чемоданчиком в Москву уехала, мамочка ей там и квартиру сняла, и прочие расходы оплатила. Мамочка - не дура, а такое помещение денег называется "инвестиция".

В институте я узнаю хотя бы часть правды.

А еще я пойму, как во все это замешался художник с набережной, который рисует рогатые головы...

Делать мне все равно было нечего. Выдав псам корм, я полез в Интернет с глупейшим запросом "рогатые люди". И узнал кое-что любопытное.

Я вообще-то от религии с ее обрядами далек. Как теперь определяют таких почти верующих, я агностик, и хотел бы я знать, что означает это слово...

Так вот, Библию я не читал и, честно говоря, не собираюсь. Я вообще очень мало читал, а она же толстенная. Знаю, что были Адам, Ева, змей и яблоко. Имя "Моисей" мне ничего не говорило - разве что вспоминал с улыбкой нашего симпатичного Соломона Моисеевича. Занятный был старик, добрейшая душа, умел войти в разгар любой ссоры и всех как-то ненавязчиво помирить. Так вот, я даже не знал, что в Библии, а не только в нашей конторе, тоже был Моисей, и его изображали рогатым.

Увидел я на экране скульптуру Микеланджело из Сикстинской капеллы и задумался.

Рожки были очень похожи на те, что рисовал художник с набережной. Только у него они завершались пушистыми золотыми облачками, вроде кисточек из тончайшего волоса. Конечно, изготовить такое из мрамора вообще нереально.

Так вот, "рогатый" Моисей предстал перед своим народом после общения с Господом. И если бы я отнесся к этому делу по-научному, то назвал бы его рожки каналами связи со Всевышним. И это явно были не рога, как у козла или быка, а скорее уж лучи - как на том моем внезапно возникшем портрете.

Я ощупал голову. Дырок, из которых могли исходить лучи, не обнаружил...

Во дворе залаяли псы. Я выглянул в окно и тут же спрятался. Вот только не хватало, чтобы убийцы меня выследили. Псы, конечно, их во двор не впустят. Но торчащий в окне дурак - прекрасная мишень. Приедет Тамила с ярмарки, увидит покойника и очень удивится...

Владислав послал мне с того света кусок похоронного марша Шопена.

- Премного благодарен, очень кстати, - сказал я ему.

Продовольствие в доме имелось, мешки с собачьим кормом стояли на кухне. Но рано или поздно придется отсюда уходить. Мои убийцы могут наладить круглосуточное наблюдение за особнячком Тамилы. Как же быть-то?

Вызвать такси!

Я за всю свою жизнь, может, раз десять на такси катался. Когда была "белочка" - на расстояние больше десяти кварталов ездил "белочкой". Потом на работу с удовольствием ходил пешком, если требовалось - брал служебную машину. А вообще мне вполне хватало общественного транспорта. Такси - это какое-то понятие не из моего репертуара.

И тут я обратился с речью к своему покойнику.

- Влад, дружище, - сказал я. - Объясни человеку, который ничего не смыслит в искусстве и в гуманитарном образовании, когда начинается учебный год в нашем институте культуры! Еще не сентябрь, но девчонки туда уже бегают. И балетного деда Зигфрида они явно оттуда привели на набережную. Заодно узнай по своим каналам - что общего между девчонками и художником, который рисует странных людей.

Ответа я не получил.

И, поскольку других дел не было, стал заниматься мадам Дударь.

Я, конечно, тот еще лопух мохнатый, но даже я понимаю: если дама пробилась в совет директоров "Трансинвеста", то вряд ли только в силу своих деловых способностей. Нашлось несколько фоток, на которых она присутствовала. Красавицей я бы ее не назвал. Но, чтобы лечь в нужную постель, не красота нужна, а характер. У нас в конторе такое однажды было: после корпоратива Стасов проснулся в постели новой сотрудницы. Тридцать лет, незамужняя, бездетная, откуда-то из глубинки... Он даже растерялся, зато не растерялись наши девочки - тут же на нее повесили полтора миллиона косяков, причем косяков финансовых. Ей пришлось выбирать - или скандал и увольнение чуть ли не по статье, или тихий уход по собственному. Жена Стасова получила анонимку, но ей объяснили: подленькая месть за увольнение, и не более того. На что способна женщина, рвущаяся вверх, я, выходит, знаю.

Итак - сорокалетняя бизнес-леди, имеющая, скорее всего, законного мужа, а также имеющая двадцатилетнюю дочь, с которой связаны большие надежды. В раскрутку девочки вкладываются большие деньги. В какую-то минуту дочь получила имя "Хельга". Могу ли я через Интернет найти человека, знакомого с мадам Дударь, который дал ее дочери имя? Вряд ли они где-то появлялись вместе...

Ирина Сергеевна Дударь. Дама, делающая карьеру и деньги в провинциальном городе. А муж? Не поискать ли мужа?

Как ни странно, целое гнездо Дударей обнаружилось сравнительно недалеко - в Сакрае. Для девочки из Сакрая Протасов - почти столица мира. Значит, с человеком, способным менять имена, Ирина познакомилась в Сакрае...

"Дударь" наша мадам, скорее всего, по мужу. И что-то мне кажется: мужа она за собой в Протасов не потащила.

Видимо, куда-то ездила и познакомилась с мастером, меняющим имена. Вряд ли в Сакрае живет такой специалист - для него там нет клиентуры.

Будь я частным детективом - знал бы, как раздобыть нужную информацию. Но я частных детективов только по телевизору видел. И нет у меня в Сакрае...

Стоп! Болван!

У нас же там клиент, которого обслуживает бригада из Ключевска! А моя задача - разгрести кучу дерьма, которую оставил, удирая на пенсию, паразит Онищенко.

Я расхохотался - надо же, будет польза и от паразита!

И начал я считать часы и минуты до возвращения Тамилы.

Вызываю Гамаюна!

Вызываем Гамаюна!

По всем каналам, по всей сети передайте - вызываем Гамаюна!

Он вызвал такси и помчался в Сакрай!

Мы уже ничего не успевали сделать!

Гамаюн! Он едет в Сакрай!

Все оказалось проще, чем я думал.

Гнездо Дударей было сильно обижено мадам Ириной. Она увезла дочку, не спросившись ни у своей родни, ни у родни мужа. Муж, человек простой, бухгалтер в местном Доме быта, уже понял, что он этой мадам - не пара. Не пара, а всего лишь ступенька, необходимая, чтобы подняться на следующую ступеньку.

Была еще одна личность, которую мадам Дударь обидела, - ее лучшая подруга. Вместе они собирались штурмовать вершины, вместе учились на каких-то курсах менеджеров, а потом Ирина Сергеевна заявила, что для нее место в Ключевске, в филиале банка, есть, а вот для подруги Натальи - увы. То есть, она приехала в Протасов уже из Ключевска.

Я встретился с этой подругой - клиент, который обалдел, узнав о деятельности Онищенко, из благодарности помог устроить встречу.

Я увидел женщину лет сорока пяти, крупную блондинку, которая смирилась с провинциальным житьем-бытьем, ни о какой карьере не помышляла и считала, что заведовать химчисткой по сакрайским меркам - даже круто.

- Это ее Гамаюн с толку сбил, - сказала Наталья. - Экстрасенс тут у нас завелся. Знаете, вроде тех, что по телевизору показывают. Она ему кучу денег отдала.

- За что?

- Он ей какие-то талисманы сделал, что ли. И обещал, что ее Катька станет звездой.

Так, подумал я, из Сакрая выехала Катька, в Протасов въехала Хельга. Ну, кажется, я на верном пути.

- А вы этого Гамаюна видели?

- Мерзкий тип!

- Мерзкий тип еще в Сакрае?

- Кто его знает! Я за ним следить не нанималась. Мне кажется, он тут отсиживался после каких-то неприятностей. На картах гадал, талисманчики делал.

- А теперь он где?

Наталья задумалась.

- Так это что же - они вместе уехали? - вдруг спросила она.

- Одновременно?

- Говорю же - я за ним следить не нанималась! Но девочки говорили - он больше не принимает. Ну, мало ли, почему не принимает? Не больно-то он мне и нужен! У меня, слава Богу, семья, детки, я мужа люблю, мы дачу строим! На кой мне его талисманчики?! И на любовников я гадать не собираюсь!

Встал вопрос о настоящем имени этого Гамаюна, встал второй вопрос - о его внешности.

Настоящего имени Наталья не знала, а вот про внешность рассказала: высокий, тощий, лысый и прихрамывает, в магазин может выйти без палки, а если куда подальше - обязательно с палкой.

- Совсем лысый? - уточнил я.

- Как колено!

- А лет ему?..

- За полтинник, наверно. Да, еще - усы. Противненькие такие усишки. Гаденькие. Тьфу!

Мою поездку в Сакрай можно было считать удачной - я получил портрет врага. Правда, пока не знал, что делать с этим портретом.

О том, что Гамаюн - псевдоним, я догадался без посторонней помощи.

Теперь следовало поискать информацию о Хельге.

Я - это всего лишь я, армии полевых агентов не имею, наладить круглосуточный присмотр за мадам Дударь не могу. Но в институте культуры мне могут рассказать не только о Хельге.

- Дружище Влад, что же ты со мной делаешь? - спросил я своего покойника. - Это ведь ты, а не я, мог потерять голову от азарта. Ты, а не я, был способен преследовать цель, я-то человек мирный. Если бы не ты - я бы и паразиту Онищенко войну не объявил...

Покойник ничего не ответил.

- Мысль о девочках из института - это ведь твоя мысль, - продолжал я. - Ты хочешь хоть моими глазами еще раз посмотреть на ту - тоненькую, с черной гривой! Так, да? Мало тебе было Вероники! На сына посмотреть тебе совсем уж не хочется?

Покойник молчал.

А я решил, что общаться с тем светом - скорее всего, опасно. И в одностороннем порядке прекратил разговор с покойником. Положение мое было незавидное: я - Михаил просто обречен на погибель, потому что не смогу сопротивляться моим киллерам, а я - Владислав сопротивляться способен, но играю в опасную игру.

Значит - в Протасов, в институт культуры.

То, что девчонки туда бегают и даже встречаются с преподавателем, означает: он открыт. Имя преподавателя известно - Николай Борисович. Я его найду, найду девчонок! Девчонки хитрые - они немало знают о Хельге и мадам Дударь. Главное - чтобы они захотели со мной говорить...

Кататься на такси между Протасовым, Ключевском и Сакраем - никаких денег не хватит. Я спросил у своих новых сакрайских знакомых, не едет ли кто в Протасов, и вариант нашелся.

В давние времена возле Сакрая был колхоз - то ли "Заветы Ильича", то ли "Знамя Ильича". Колхоз приказал долго жить. Отличные теплицы стояли на отшибе и понемногу разрушались. Но нашелся умный человек, приватизировал их, вскоре Протасов и Сакрай получили свои, а не привозные, помидоры, огурцы, кабачки и зелень. Опять же, рабочие места. Десяток сакрайских и даже протасовских женщин вместо того, чтобы торговать дешевыми колготками на рынке, кормился от тех теплиц: и зарплата шла, и можно было пару помидоров домой прихватить. И что еще хорошо - сам себе рабочий график назначаешь. Тем, у кого дети и внуки, очень даже удобно.

В пять часов утра я сел в грузовик, который вез ящики с овощами на рынки. И в семь часов утра я уже стоял у запертых дверей института культуры. Место было открытое, я малость струхнул и побежал искать, где бы спрятаться. Тут мне помог мой покойничек.

Напротив института культуры у нас парк, в парке большой пруд, в пруду летом плавают лебеди, а на берегу стоит "лебединый домик". Это не значит, что птицы там ночуют. Просто городские власти поставили его для хранения граблей, метелок, лопат и прочего добра, необходимого для ухода за парком. Домик красивый, в древнерусском духе, и когда однажды обдолбанная молодежь его подожгла, дураков осудили по всей строгости закона, процесс был громкий и показательный. Домик восстановили за счет обдолбанных (конечно, их родителей, а родителям в этой истории никакие деньги и связи не помогли отмазать своих обалдуев), после чего все поняли - подходить к нему опасно. Однако ребята из института культуры научились открывать дверь и потихоньку водили туда подружек - романтика же, ночь, пруд, луна, древнерусский терем и поцелуи!

Мой дорогой покойник об этом знал и, как я понял, сам туда кого-то водил. Может, даже Веронику.

Как раз туда я и забрался. Уселся на перевернутый ящик, среди груды новых метелок, и включил в голове оперу "Иоланта". Окон в домике не было, было их декоративное подобие снаружи, я время от времени высовывался, чтобы посмотреть на институтские двери. И как же я там тосковал! Когда мои сверстники водили девчонок в этот домик, я учился, и меня подобрала соседка, которой между разводом и новым браком нужно было чем-то занять себя. "Лебединого домика", впрочем, еще не было...

А когда мой покойник водил туда Веронику?

Я был с Маринкой-Ингой? Или уже с Аллочкой? Я приходил с работы домой, и все у меня было хорошо - еда на столе, телевизор в углу, женщина в постели...

Старый дурак!

Старый - не значит, что много лет прожил. А значит, что молодости у тебя не было!

Но, может, еще не все потеряно?

Вон мой покойничек, судя по всему, до смертного часа влюблялся, бегал за девочками, балдел от прекрасной музыки. И от избытка чувств играл, играл, играл!

Ну что же, и я сыграю. В игру с убийцами. Каждому - свое.

Мне удалось перехватить тех девчонок и вместе с ними войти в институт. Они мне сразу объяснили - с начала августа могут приходить, заниматься в зале, и Николай Борисович приходит - ведет "урок", причем бесплатно. Нельзя в танцах делать большой перерыв, а летом, в жару, заниматься даже полезно - мышцы уже разогреты.

Я спросил про Хельгу.

Оказалось, Хельга и ее мамочка - живая легенда института. И все очень рады, что девица убралась из Протасова. Мамочка совсем задолбала институтское начальство, а доченька со всеми ссорилась, потому что все - бездари, а она - гениальная певица.

- И что, в самом деле - гениальная? - спросил я.

Мои девчонки только поступили на первый курс хореографического отделения и почти с Хельгой не сталкивались. Но про ее скверный нрав были наслышаны. Однокурсницы Хельги по всему институту разносили слухи о мадам Дударь и ее любовниках. Девчонки - народ ядовитый. Как-то они догадались, что мадам Дударь шла к вершинам успеха по смятым чужим простыням.

- А помните, как мы впервые встретились? - спросил я. - На набережной? Вы туда еще своего педагога привели.

- Ага, к Канату Айткуловичу! - вспомнила та, от которой я был почти без ума, а звали ее Гаяне. - Мы знали, что он поможет.

- Канат - это разве имя? - удивился я.

- Казахское. На самом деле очень красивое имя, означает "крыло", - ответила русоволосая, синеглазая Таня. - А знаете, как мы с ним познакомились? Он тоже приходил в институт, спрашивал про Хельгу.

- Ну, мы ему все и выложили! Все что знали! Как она Галину Петровну до слез довела! - и дальнейшие подвиги студентки Хельги девчонки излагали хором. Подвиги были отвратительные, и улаживать конфликты прибегала мадам Дударь.

- А как вышло, что вы повели к нему вашего балетного педагога?

Девчонки засмущались.

- Ну вот как-то так... У Николая Борисовича что-то с памятью стало... Он старенький, но педагог - зашибись! Классный педагог, почти не ругается! Вот раньше был Евгений Павлович, девочки с третьего курса рассказывали, чуть что - орет: это не балерина, это мясокомбинат! А мы в балете танцевать не собираемся, мы будем в домах культуры работать! Подумаешь, два лишних кило! А Николай Борисович вообще нам всем - как родной дедушка!

- И все-таки - почему вы его повели не к врачу, а к художнику?

- Понимаете... Канат Айткулович - не совсем художник... - тихо сказала Гаяне. - Он, он... ну, не знаю, как объяснить... Он что-то такое видит, чего обычные люди не видят...

Вот уж точно, подумал я. Но спросил не о художнике:

- Девочки, а не встречал ли кто в обществе Хельги и ее мамаши высокого, старого, лысого дядьку, голова - прямо как колено, хромает, ходит с палочкой?

- Да мы и саму-то Хельгу очень редко видели, - ответила Таня. - Мы поступили - а ее через полгода мамашка в Москву увезла.

- А я такого дядьку видела, - сказала Рита, самая маленькая из девчонок. - Только не живого.

Меня аж передернуло - как будто мне мало одного покойника!

Оказалось - она гуляла поздно вечером со своим парнем по набережной. Там сидел художник и сочинял портрет несуществующего человека с рогами. Уж как он мог это проделывать почти впотьмах - Рита объяснить не могла. Но белые и желтые блики буквально испускали свет. А лысина человека была розовой - такого цвета, который Рита назвала няшным и мимимишным. Я понял, насколько отстал от жизни.

- А рога? - спросил я.

- Рога, кажется, желтые, вот такие.

Рита показала, раздвинув пальцы, расстояние сантиметров в двенадцать.

Стало ясно - нужно встретиться с этим Канатом Айткуловичем. Для начала - поблагодарить за то, что он своей серебряной стрелой вывел из строя моего киллера. А потом... Потом - рога. Он же и на портрете, который условно можно считать моим, их изобразил... Орудие связи с тем светом, что ли?

Я хотел отвести девчонок в кафе, отблагодарить их мороженым, но они отказались - у них был "урок". Девочки уже научились соблюдать танцевальную дисциплину.

Я бодро вышел из института культуры - и чуть ли не задом наперед влетел обратно.

В двадцати метрах от входа стояла синяя "тойота". А синяя "тойота" принадлежала Маринке-Инге. Похоже, меня выследили.

Странно, подумал я, они охотятся за мной и не трогают художника. Тайну эту может разъяснить только сам Канат Айткулович. Надо пробиваться к нему. Сперва - затаиться в институте, потом козьими тропами мчаться к набережной. Вряд ли он там сидит с раннего утра. Значит, по меньшей мере два часа мне торчать в институтском мужском туалете, что ли?

Это было бы разумным решением. Да...

Но - не для меня.

Если меня хотят уничтожить, я - не просто враг, я - сильный враг. На слабого бы таких облав не устраивали.

Я опасен.

Это прекрасно.

Рогатый человек, скрывшийся под кличкой "Гамаюн", считает меня серьезным врагом.

Я должен жить! Должен! Хотя бы ради того, чтобы посчитаться с Гамаюном за Ноги! Жалко же дурочку! Хотя теперь она уже не Ноги, она - Лего...

Я задумался. Странно получилось, очень странно...

Я вспомнил Ноги-Лего на пляже, вспомнил, как ловко она, совершенно не задумываясь, соединяла разноцветные кусочки пластика. В этом что-то было...

В голове у меня щелкнуло. Не иначе, покойник повернул выключатель!

О том, что имя может сделать из человека мыслящий набор деталек "Лего", я и не подозревал. Но если так, если так...

То имя - страшное оружие.

Не способ поменять судьбу Семенова, Машуты, еще кого-то в лучшую сторону, а именно оружие.

До сих пор мне ни с кем воевать не приходилось. Да и кому я на фиг сдался? За всю жизнь не завел ни одного врага.

Что я вытворял с придуманным именем "Иолант"? Вот что-то похожее требуется и теперь. Слова, не имеющие смысла!

Я знал новые имена троих из тех, кто меня преследует. Жаль, что не знал имени Гамаюна. Но хоть что-то...

Вы сцепились с технарем, детки, сказал я, вы сцепились с технарем, у которого голова набита всякой электрической терминологией. Вы у меня сейчас ходячими "шкафами" с кабелями станете!

Вот прекрасное женское имя - Фальшпанель. Прямо-таки средневековое. Прекрасная дама, которая сидит в башне, как Рапунцель (спасибо Семенову, он как-то поставил этот мультик, когда мы у него пиво пили). Вот прекрасная туалетная бумага, достаточно плотная, чтобы писать на ней шариковой ручкой, забытой на подоконнике. Сейчас я пущу по ветру имя "Инга" - пусть улетает в сторону Сыктывкара! Имя "Юрий" - лети следом! А тебя, бывшего владельца, нарекаю...

Я чуть было не запел "Термостат, Термостат, улыбнитесь!", вовремя испугался - имя могло прилететь к Семенову. Требовалась попса, которую Семенов не любил. И я запел на мотив "Миллион алых роз":

- Термостат, Термостат, Термостат, Термоста-а-ат!

Имя "Аркадий" было отправлено в сторону Владивостока. На смену ему явилось не менее благозвучное имя "Силикон".

- Силикон, Силикон, Силикон, Силико-о-он!..

Конечно, я не знал, насколько внушаемы Маринка-Инга и те двое, которых я знать не знал и в глаза не видывал. Судя по всему, внушаемы - если новые имена тогда так хорошо прижились.

Значит, получайте имена, у которых нет при себе чемодана с информацией. Может быть, когда-нибудь вы от них освободитесь... Может, даже с моей помощью. А пока - в страхе и смятении ищите хотя бы обрывки воспоминаний.

Но это - всего три человека. Сколько еще подчиненных у Гамаюна - я не знал. Вряд ли, что сотня...

Была еще, кажется, Элеонора, которой досталось имя "Марина". Женщины бывают разные - вон Вероника и мухи не обидит, скорее уж муха ее обидит, а работает у нас Валерия - так она увлекается айкидо и скалолазанием, как-то давала пощупать свой бицепс - у меня такого нет! Если Элеонора стала Мариной - вряд ли она так уж агрессивна, Маринка была вполне миролюбива.

Я выглянул из дверей - синяя "тойота" стояла на прежнем месте. Очень хорошо, подумал я, нужно бы показать рыбке наживку. Я вышел и прогулялся вдоль институтской стены. Потои сделал вид, будто сворачиваю на Парковую.

"Тойота" дала задний ход, сделала какой-то невообразимый финт и налетела бампером на фонарный столб. Это радовало: Маринка-Фальшпанель разучилась управлять машиной! Надолго ли - это уже другой вопрос.

Я выстроил маршрут с опорными пунктами, где можно спрятаться при опасности. Последним был кришнаитский ресторанчик "Прасад". Там я мог, взяв на завтрак полюбившийся мне панир, подождать, пока не выйдет на набережную Канат Айткулович с мольбертом и кусками оргстекла.

Кто решил, что именно этот человек спасет меня? Я - или покойный Владислав? Скорее всего, он. Ну что же, с того света виднее...

Вызываю Гамаюна!

Вызываю Ингу!

Гамаюн, Инги нет в канале!

Вызываю Аркадия!

В чем дело? Аркадий, вы там перепутали каналы?

Кто в канале - отзовитесь!

Передайте по сети Гамаюну - тревога, тревога!

Тревога!

Тихо! От ваших воплей канал треснет.

Все - на набережную, да?

Тихо, идиоты. От вас проку - как от козла молока. Я пущу в ход обслуживающий персонал. Другого выхода нет.

Вызываю Юрия, вызываю Юрия!

Нет больше Юрия, идиоты! Инга заложила его имя! Молчите! Я сам буду командовать операцией!

А мы? Нам - куда?

Куда хотите! Потом я выйду в канал и соберу вас. Конец связи.

Наконец художник появился.

Он шел к своему любимому местечку - у самой реки. И очень легко нес и мольберт, и что-то вроде больший фанерной папки с работами.

Он улыбался.

Он раскрыл мольберт, установил, приспособил портрет - примерно метр на метр, довольно крупная работа. Приготовил палитру.

Вдруг его лицо изменилось. Брови сошлись, взгляд стал пронзительным. И я услышал в голове голос:

- Сюда! Ко мне!

Звал он - художник!

И я кинулся к дверям "Прасада".

Выскочил в последний миг - эти двери уже загородили два крепких парня в форме охранников "Трансинвеста". Еще доля секунды - и мне бы не удалось проскочить между ними.

Они развернулись довольно быстро и помчались в погоню.

Я бежал, выключив дыхание, на предельной скорости. Пробежать следовало всего-то с полсотни метров.

Мне махал рукой с зажатой в кулаке серебряной стрелой художник Канат Айткулович.

И я чудом успел затормозить, чтобы не полететь со ступенек в воду.

- Так, - сказал художник. - Пошли вон отсюда.

Охранники остановились, глядя на человека с серебряной стрелой в великом недоумении. Один обернулся, словно ища поддержки у кого-то за спиной. Я проследил взгляд. К нам спешил, прихрамывая, мужчина - ростом под метр девяносто, лысый, усатый.

- Ишь ты... - выдохнул я. Это означало - ишь ты, какого зверя выманили из норы...

- Перемирие, Мастихин, перемирие! - кричал этот мужчина.

Тогда я посмотрел на художника и по его лицу понял: перемирия не будет.

Быстрым движением Канат Айткулович скинул с мольберта одну картину, и она встала возле его ноги, как дрессированный пес; вторым движением он выдернул из фанерной папки другую свою работу и установил ее.

- Стой, не уходи, - сказал мне художник. - Сейчас все поймешь.

Несколько стремительных мазков кистью - и темное лицо с едва намеченными чертами обратилось в лицо мужчины, который, прихрамывая, спешил к мольберту.

Другая кисть, нырнув в бело-желтое пятно на палитре, шлеп-шлеп по лысине на портрете - и выросли рожки с пушистыми кончиками.

- Очень хорошо. А теперь - мастихин... - художник взял ту плоскую серебряную стрелу на рукоятке, которой спас меня, и дважды метнул ее в портрет.

На стреле осталась краска, а там, где торчали рожки, образовалось пустое место. Более того - абсолютно прозрачное место. Ну да, сообразил я, он ведь малюет на оргстекле...

Мужчина, который был уже в двух шагах от мольберта и даже замахнулся тростью, окаменел.

- Все. Теперь - уходи, - велел художник. - Нет больше твоего дара и твоей власти. И ребят своих забирай.

- Я хотел...

- Теперь это уже не имеет значения. Ты стал убийцей, - ответил художник.

- Никого я не убил!

- Потому что не успел. В душе ты его уже десять раз убил.

- А Хельга?! Ты ведь ее все равно что убил! - крикнул я. - И ее ребенка ты убил! Ты!

- Так, - сказал Канат Айткулович. - Хельгу ты уже спас. Теперь смотри, как он уходит.

Гамаюн повернулся и побрел прочь. Показалось мне, что ли? Он с каждым шагом делался все ниже ростом...

Смущенные охранники из "Трансинвеста" побрели следом.

- Ну, мне осталось немного. Осталось поговорить с тобой, Владислав.

Художник стал собирать свое живописное имущество.

- Послушайте, не уходите! У меня проблема! - взмолился я.

- Говори.

- Ко мне прицепился покойник! Нет, я ничего не имею против музыки, и имя мне нравится, но - покойник же!

Канат Айткулович расхохотался.

- Нет никакого покойника, друг мой. А есть блок в огромном хранилище информации. Ты как-то умудрился установить с ним связь - через имя, но не только. Ты открыл канал. Это многим удается, но не все это осознают. Большинству, как тебе, покойники мерещатся. Твои приключения с Валентином - именно этим объясняются. Ты так хотел ему помочь, что и для него стал открывать каналы. Больше так не делай, пожалуйста.

- Но ему же требуется другое имя.

- Ну, еще один раз можешь попытаться. Канал связи у тебя остается - это награда за Хельгу.

- Но, Канат Айткулович! За что он ее так?..

- Ни за что. Просто злая шутка. Ему хотелось еще раз проявить свою власть. Он очень веселился, когда придумал для девочки кличку "Ноги". Очень... Мне кажется, что ты равнодушен к власти. Только не злоупотребляй каналом. Слушай музыку, ищи в мире прекрасное. А тех, кто соберется сделать из тебя ходячий кошелек, гони. И свитой себя не окружай. Сам видел, что натворил Гамаюн со свитой. Иначе мой мастихин тебя найдет. Мой мастихин на самом деле - оружие.

- Понял...

Я вспомнил тот портрет, одновременно мой и не мой, на котором под кистью художника выросли светящиеся рожки.

- Я ухожу. Приходил, чтобы разобраться с сомнительными каналами и навести порядок. Меня уже ждут в другом месте. Что-то хочешь спросить?

- Да... У вас такие странные работы... Люди, каких не бывает...

- Я творю мир, он взаимодействует с иным миром, случается, что мои картины - двухмерные проекции того, что я вижу в ином мире, а случается и наоборот - там возникают многомерные проекции моих фантазий. Ступай. И никого больше не ищи. Кому надо - сами к тебе придут.

- А если встречу человека, которому нужно поменять судьбу? На что я имею право?

- Душа у тебя есть? Вот ее и слушайся.

Кто в канале?

Гамаюн, Гамаюн!

Что это? Канал распадается!

Где ты, Гамаюн?!

Инга, Инга! Вызываю Ингу!..

Я ничего не слышу!

Кто в канале- отзовитесь!

Кто в кана...

Гама!..

Я был абсолютно счастлив.

Я избавился от врага! Покойник оказался вовсе не покойником! Я имел право окончательно поменять судьбу Семенова!

Я даже мог бы найти потерявшую новое имя Маринку. Как знать, как знать...

Когда звонил Семенову - был уверен, что он, поблагодарив Веронику, уберется к себе домой. И вот, извольте радоваться, он все еще торчит у Вероники! А у нее, видно, не хватает духа, чтобы выставить этого красавца!

По сравнению с проблемами, от которых я с помощью художника избавился, эта - выеденного яйца не стоила. И я отправился к Веронике.

Семенова я обнаружил на лестнице. Он тащил на помойку старый унитаз.

- Там теперь мастер работает. А я вот помогаю, - объяснил Семенов. - Оказывается, новый унитаз - не такое уж дорогое удовольствие, если знать, где брать.

- Это хорошо, - сказал я. - Она тебя приютила, она о тебе заботилась. Помочь ей по хозяйству - святое дело. Мы проконтролируем мастера, а потом поедем к тебе, и я все расскажу...

- Я обещал ей починить люстру. Так что сегодня, извини, не получится.

- Эта женщина - не для тебя, - подумав, сказал я. - Давай, тащи унитаз. С люстрой я помогу. Вероника очень милая, согласен, но ей, по-моему, нужен другой мужчина. Более основательный, что ли...

Семенов помрачнел.

- Основательный... А он ее сможет так полюбить, чтобы?.. Они же, основательные, все толстокожие!

- Понимаю... - пробормотал я.

- Да нет, ты ничего не понимаешь, - сказал Семенов. - А она... Она же совершенно беспомощная. Ее защищать нужно. Все еще не понимаешь?

Я хотел было сказать "да сам же ты беспомощный, балда", но чудом удержался. У Семенова появился какой-то другой голос. Более твердый, что ли. Когда он про Арину говорил, то хныкал и чуть ли не визжал. Про подруг, которых навещал, вообще говорил неохотно - как будто про несварение желудка. А тут...

- Ты влюбился?

- Н-ну... Ну, наверно...

- И как же ты будешь ее защищать?

- Еще не знаю. Но буду.

- Не думаю, что ты на это способен.

Семенов задумался.

- А ты-то сам когда-нибудь любил? - вдруг спросил он.

- Я?..

Вот теперь задумался я.

- Валька, ты что вообще называешь любовью?

- Я не про постель. Этого у нас с тобой было навалом. Это - когда хочешь взять ее на руки и нести, нести... Чтобы никто и никогда не смел ее обидеть!

- Ты разве сможешь?

- Смогу.

Вот такой получился неожиданный разговор.

- А она? Ее-то ты спросил? Ты ей нужен? А, Валька?

- Не знаю... - Семенов задумался. - Но я буду рядом. Понимаешь, она - одна! Она хочет только одного - растить Славика! А Славику отец нужен! А не покойник, к которому мамочка в гости ездит!

- Ты твердо решил?

- Да.

Я имел право в последний раз помочь ему - и прямо сказал об этом.

- На этот раз мы подберем тебе такое имя, чтобы ты стал для Вероники настоящим мужем, крепким плечом, опорой, ну, как это еще называется, - пообещал я. - У меня получится. Я за последнее время многое понял.

- Не надо, Мишка... То есть, Влад. Не надо.

- Но почему? Если у тебя такие серьезные намерения?..

- Идем. Не торчать же нам до ночи тут с этим унитазом.

Мы спустились вниз, я предлагал свою помощь, но Семенов отчего-то решил, что должен справиться с унитазом сам. Спровадив это сокровище на помойку, он повел меня к детской площадке, чтобы вместе посидеть там на лавочке. И я понял, что впускать меня в жилище Вероники он не хочет.

Это был какой-то другой Семенов. Точно - другой!

Я понял, что, кажется, теряю друга.

Если он сейчас ревнует, потом-то что будет?

- Знаешь, ты... мы оба ошиблись, - сказал он. - Мы думали, что имя должно изменить человека.

- Но ведь меняло же.

- И что получилось? А на самом деле человек должен изменить имя, ну, перевоспитать его, что ли... Чтобы от него польза была. Так что извини - я все-таки останусь Валентином. И сам как-нибудь разберусь с этим именем.

Семенов даже внешне, кажется, изменился - лицо стало суше и строже.

- Валь, а ты помнишь, что вытворял, когда был Сулейманом?

- Лошадь - помню. И что было потом - обрывками, как сон - утром. Вроде все было в нем логично, и вдруг вываливаются целые куски, все тает, тает... какой-то фрагмент вроде остается, но это на самом деле снилось, или я пытаюсь что-то додумать - уже непонятно. Я хочу жить своей жизнью. Хочу думать свои мысли.

- Но вот я же стал Владиславом - и ничего...

Я не хотел его переубеждать, я просто хотел понять.

- По-моему, ты тоже изменился. Мы оба стали другими. Хорошо это или плохо - я пока не знаю.

- И я не знаю.

Я мысленно перебрал все семеновские причуды - начиная с эзотерики и кончая вегетарианством. Но вслух о них говорить не стал.

Хочет человек по имени Валентин начать новую жизнь с белого листа?

Пусть начинает.

Имеет право.

Вот накаркал же художник! Я действительно не гонюсь за властью - и честно сопротивлялся, когда предложили временно возглавить филиал в Ключевске. Ну, какое из меня начальство? Стасов пообещал, что это - всего на месяц, а просидел я там все полтора.

Вернувшись в Протасов, я взял два дня отгулов - действительно, страшно устал.

И вот иду я по улице, в полной расслабленности, еле ноги волочу, и ем мороженое! Да! Захотелось мороженого - для полного счастья лишь его недоставало.

А навстречу мне - Левка...

Нет, не Левка - Марат.

Левка был постоянно чем-то озабочен, а у этого рожа - счастливая. Сытая, круглая, очень довольная, и весь он какой-то сытый, круглый, очень довольный.

- Привет! - разом сказали мы и пожали друг другу руки.

- Как жизнь? - спросил я.

- Очень странно, - ответил он. - Я никому не рассказывал, боялся - засмеют. А рассказать страшно хочется. Может, ты поймешь?

- Попытаюсь.

Мы сели за столик уличной кафешки. Я еще мороженого взял - так на меня этот Ключевск подействовал, что, наверно, бочку мороженого бы съел. Марат спросил бокал мартини.

- А что такое? -полюбопытствовал я.

- Понимаешь, я поменял имя. Это вообще был какой-то кошмар. Пришлось закрыть "Римские каникулы", долгов - выше крыши, моя Ленка забрала Димочку и к родителям ушла, я забурился к Надьке, ты ее не знаешь... Взял бутылек и забурился, ну, ты ж понимаешь... Совсем мне было тошно. Надька добрая, накормила, напоила, с собой уложила. И вот - Надька заснула, а я лежу рядом, как бревно, думаю - нужно встать, одеться и тихонько уйти. Ну, встал... А у нее напротив тахты - трюмо. Смотрю я в это трюмо и понимаю: там, в стекле, не я! А кто? А хрен его знает! Но - точно не я!

- Допился...

- Да нет, я уже трезветь начал. А дня за два до того я ходил на митинг!

- Ни фига себе!

Митинги у нас проводят бешеные бабушки перед городской думой. Туда человек может забрести только спьяну. Видимо, Марат крепко поддал, раз пошел вместе с бабками протестовать против капитализма.

- Нет, ты слушай, слушай! Я сам себе казался таким крутым борцом с властью, что даже готовился сесть за решетку. И нашел я инструкцию - как себя вести в толпе, чтобы не затоптали. Там такой приемчик: если понимаешь, что у тебя паника, нужно самого себя звать по имени. На митинге паники, конечно, не было, а в Надькиной спальне... В общем, стою в чем мать родила перед трюмо и взываю, как идиот: Лева, Левочка!

Я расхохотался.

- Ага, тебе смешно... А я думал - пора самому ехать сдаваться на Афанасьевские Горки, пока спецбригада не повязала. Зову сам себя - а тот, в трюмо, не отвечает. Значит, он - не Лев Короткевич, понимаешь? Так, думаю, значит, я уже не Лев. А кто же я? И тут в головушке: бум-бум, Ма-рат, Ма-рат! Какой Марат, почему Марат? И вдруг до меня доходит: в слове "Лев" буквы неправильные, а в слове "Марат" - правильные! Понимаешь? Нет? Мне нужно имя с сильными, твердыми буквами! В общем, никуда я не пошел, а лег к Надьке и заснул. А утром еще раз посмотрел на себя в зеркало... Смотрю, а там - Марат... Ты думаешь, я кукухой поехал? Слушай дальше! Мне нужно было днем встречаться с одним хмырем, я хотел ему мебель из пиццерии загнать. Он только мою фамилию знал. Ну, я и представился - Короткевич Марат Петрович. Что б ты думал?! Мебель за хорошие деньги ушла, а он вокруг меня прямо на цырлах выплясывал: Марат Петрович да Марат Петрович!

- И ты вместо того, чтобы хоть какой долг вернуть, поехал в загс менять имя!

- Точно!

- И дела резко пошли вверх?

- Точно! Я взял кредит, вложил деньги в магазин детских товаров. У меня там - все! От сосок до велосипедов. Ну и всякие шмоточки, знаешь, от которых тетки балдеют, все эти ботиночки, шапочки, комбинезончики. Закупками заведует супруга, она в этом деле сечет. Я Надьку на работу взял, продавцом-консультантом. Она просто счастлива! Погоди...

Он достал айфон и вытащил на экран фото витрины своего магазина. В витрине стоял рыцарский замок чуть ли не в натуральную величину, из окон и ворот торчали кукольные головы.

- А что не так было с "Римскими каникулами"? - спросил я. - Ты это понял?

- Понял, конечно. Пицца уже не предмет роскоши, а средство передвижения. Зачем тащиться в ресторан-пиццерию и платить за всякие ресторанные прибамбасы, когда можно через инет заказать любую пиццу, и мальчик на велосипеде привезет ее тебе горяченькую? Дураков все меньше... Мальчики после школы или там института нанимаются в дешевую пиццерию, два-три часа вечером носятся по городу на великах, получают небольшую денежку. Ну и подкармливают их там. "Римские каникулы" были обречены.

- А твой новый бизнес как?

- Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, - сказал Марат. - Мамашки с папашками придут за какой-нибудь бутылочкой с соской, а уносят мешок всякой детской дребедени. Опять же, ведут мелкого мимо моих витрин, он как увидит всю эту архитектуру, сразу ор и рев: хочу-хочу-хочу! С такой витриной другой рекламы уже не нужно, а мы ведь ее два раза в неделю обновляем. Деткам интересно, они сюда просятся.

- И в самом деле, классно, - согласился я, разглядывая картинку. - Занятная архитектура. И что - все из "Лего"?

- Представь себе, да. Мы случайно нашли девчонку, которая собирает настоящие дворцы и замки. По-моему, она их из головы сочиняет. Мы ей выдали десять наборов, и она фантазирует! Золото, а не девчонка! И знаешь что? Она молчит!

- Как - молчит?

- А так - лишнего слова не скажет. Сидит на полу, возится с детальками. В последнее время, правда, стала петь. И, знаешь, неплохо у нее получается. Но какие дворцы строит!

- Ее не Хельгой, часом, зовут?

- Точно, Хельга. Ты ее знаешь?

- Встречались.

- Конечно, мы ей платим. Не так чтобы много...

- Переманят, - уверенно сказал я. - Ты на девочке не экономь. А то потом локти кусать будешь.

- Да?..

Марат показал мне еще картинки. И впрямь, бывшая Ноги нашла себя - видно, среди предков затесался великий архитектор.

И она запела.

Это была самая лучшая новость за полтора месяца.

Она - Хельга, и она будет петь!

Вот так-то, Гамаюн!

Я шел по городу, ел третью порцию мороженого и понимал, что счастлив.

Где-то далеко вместе со мной был счастлив художник, чья обязанность - служить мастихином. Я ощущал его присутствие и нес в себе радость - словно бокал отменного вина, что налито в склень.

Где-то близко звучал молодой и звонкий женский голос. Слов я не разбирал, но понимал - голос набирает силу. И от этого радость становилась еще ярче.

Навстречу шли имена, имена, имена...

Сплошной поток имен, и они, в сущности, подходили своим людям. Я все ждал - не проснется ли во мне тревога, не зазвучит ли Dies Irae. Но нет - пока все было благополучно. Моя помощь пока не требовалась.

Я шел по своему городу и улыбался.

И незнакомая женщина вдруг улыбнулась мне. Очень милая женщина, очень светлая и грациозная, и звучала - как музыка Моцарта. Не какой-то один концерт, а весь Моцарт вообще.

- Здравствуйте, Надежда, - сказал я ей. - Меня зовут Владислав. Как насчет чашечки кофе?

- Согласна, - ответила она.