Млечный Путь. Номер 3, 2019

Александр КАЗАРНОВСКИЙ
СМАЙЛИК

Тихо горят свечи. Над субботним столом разливаются ароматы всяких вкусностей, приготовленных моей женой по случаю святого дня. Отхлебнув красного вина из бокала, я произношу "двар Тора" - речь, подобающую трапезе, на которую собрались мои родные.

"...И поскольку разрушен был наш Храм из-за беспричинной ненависти между евреями, единственное, что может помочь нам восстановить его и принести в мир Избавление- это беспричинная любовь..."

Все - благостно. Ничего оригинального и, главное, ничего, что могло бы вызвать возражение у слушающих. Но возражения как ни странно возникают.

- И что же, - спрашивает моя мама, - я прямо-таки должна любить всех-всех евреев?

- Увы, - отвечаю я с притворным сожалением, - должна.

- А нееврев - не надо?

- Неевреев любить наше право, а евреев - обязанность.

- Всех до одного?

- Всех до одного!

- И Троцкого?

- Мамочка, оставь Троцкого в покое. Он давно в могиле и за все, что сделал, расплатился.

- А других негодяев, что зверствовали в те времена? - не унимается мама. - Ведь половина чекистов - евреи были!

- Давай сосредоточимся на тех, кто сейчас живет и нас с тобой окружает.

Мама, погрузившись в раздумья, хмурится так, что морщины, ветвящиеся на ее лице, кажутся еще глубже.

Воспользовавшись воцарившейся тишиной, я накладываю себе в тарелку салата.

Вдруг мама закатывает рукав белой блузки:

- Смотри!

На коже, словно покрытой рябью от средиземноморского ветерка, огромною кляксой зияет синяк.

- ?

- Вчера на улице мне по руке залепили картошкой. Знаешь, как больно было!..

- Мама...

- Я эту картошину подобрала. На ней ножом был вырезан... помнишь, в Москве - ты в восьмом классе был - к вам в школу иностранцы приезжали, подарили тебе значок, большой такой, на нем две точки - глаза - и рот улыбается.

- Это называется "смайлик", - поясняю я, - там еще написано было "Make me smile!"

- Ага, ты потом всюду эту рожицу рисовал?

- А кто картошкой-то залепил?

- Откуда я знаю? День был жаркий, все окна трехэтажного дома, мимо которого я шла, были затянуты жалюзи. Они не успели бы их опустить - наверно кидали с крыши. Но ведь сволочи, сволочи! Так что, скажи, их я тоже любить должна?

Помолчав, выдавливаю из себя:

- Прости их.

- Да прощаю я их, прощаю, но любить? Уволь, пожалуйста! Обойдусь без беспричинной любви! Считай, сегодняшняя твоя проповедь пропала даром,

Делаю еще один глоток вина и закрываю глаза. Я уже не здесь, не в 2015 году - 5775 по нашему летоисчислению, не в маленьком городке на окраине Самарии, а в большом северном городе сорок лет назад. Два четырнадцатилетних придурка развлекались тем, что обстреливали картошкой прохожих.

Прелесть заключалась в том, что форточка находилась на третьем этаже, а дом был двенадцатиэтажным, и прохожие, потирая ушибленные места, задирали головы в поисках преступников, шарили взорами по окнам верхних этажей, не подозревая, что враг засел гораздо ниже. Один из этих четырнадцатилетних дебилов был лично я.

И вот, когда появился маленький плюгавенький мужичок, чей лоб словно был создан для того, чтобы служить мишенью юным снайперам, я прицелился и отправил в полет очередной корнеплод.

Но случилось нечто странное. То есть - ничего не случилось. Мужичок продолжил свое шествие под окнами квартиры моего друга, откуда мы терроризировали местных жителей, а картофелина... буквально на наших глазах исчезла, словно растворилась в воздухе.

- Вышла на орбиту! - заржал мой друг.

- Точно! - подхватил я. - Не зря же я смеющуюся харю на ней нарисовал!

Вот она докуда, выходит, долетела...

...В комнате - тишина. Над субботним столом плывут чарующие ароматы. В углу беззвучно догорают свечки.

- Прости меня, мамочка! - тихо произношу я.

- За что? - удивляется мама.