Женщина сидела перед овальным зеркалом, расчесывая волосы и что-то бормоча про себя. Она повторяла комплименты, высказанные ей только что во время свидания.
Прозрачный коричневый гребень мягко скользил по блестящим прядям ее длинных каштановых волос, изящные обнаженные плечи отсвечивали бледностью. Хотя в причесывании особой нужды не было, ей нравилось, после того как мужчины, которые держали ее в своих объятиях, уходили, соблюдать этот маленький ритуал. От женщины исходил приятный сладковатый запах духов – такой слабый, что казалось, это был ее собственный аромат…
Позади нее стоял мальчик. Он пристально наблюдал за ней и вслушивался в то, что она бормочет, как бы ожидая какой-то особенной фразы. Он знал, что вскоре обязательно услышит ее, поскольку к этим словам женщина приучала всех своих любовников, причем так, что те и не догадывались об этом.
Мальчик, для своих одиннадцати лет, был высок и строен. Его тонкое лицо поражало почти неестественной правильностью черт. И он был удивительно похож на женщину, которая сейчас сидела перед зеркалом.
Вот наконец и прозвучала фраза, которой он так дожидался. Мальчик не смог удержаться, несмотря на все старания…
– Как ты прекрасна, – сказала женщина своему изображению, – я еще не встречал никого прекраснее тебя…
– Но ведь мы с тобой знаем, что это не так, мама? – В голосе мальчика отчетливо слышалась решимость.
Женщина умолкла и повернулась к нему.
Ее зеленые глаза буквально пронзали его насквозь. Пальцы, крепко сжимавшие гребень будто какое-то оружие, побелели. Она никак не предполагала – а на это он и рассчитывал, – что сын окажется рядом с ней в такой момент.
Несколько долгих секунд мальчик смотрел на мать, ожидая, что же последует за первым импульсом убить его, мелькнувшим в глазах женщины. Убить за чрезмерную – даже по ее понятиям – жестокость его слов. Это было самым сильным оружием, доступным ему в борьбе против нее, причем сильным именно потому, что он говорил правду.
Искусно пользуясь искусством макияжа, женщина добивалась привлекательности – пожалуй, даже более чем привлекательности.
Но прекрасной она не была. А именно этого она желала больше всего на свете. Ей все время приходилось пользоваться своим недюжинным умом, чтобы приучать мужчин, которых она выбирала, как попугаев повторять ей эти слова в соответствующие моменты.
Именно отсутствие красоты, а не что-либо иное, было для нее непереносимым, и тут даже все могущество ее разума и воли не могло помочь ей. А одиннадцатилетний Блейз сейчас снова напомнил ей об этом. Острый гребень, который она сжимала в дрожащей руке, медленно поднимался к его лицу.
Мальчик смотрел на этот гребень, и ему было страшно. Да, он заранее знал, что будет испытывать страх. И все же у него не было другого способа, для того чтобы выжить, другого выхода, кроме как сказать правду.
Гребень, дрожа, остановился в нескольких дюймах от его горла.
Блейз знал, чего от нее можно ожидать – его мать по происхождению и воспитанию была экзоткой, то есть человеком в принципе неспособным на преступление – и именно поэтому никогда не смогла бы совершить то, чего требовала ее измученная душа. Правда, она постаралась избавиться от экзотских моральных принципов и привычек, как ей казалось, навсегда. И все же сейчас у нее не хватало сил переступить через них.
Наконец побелевшие пальцы женщины расслабились. Она осторожно положила гребень на столик перед зеркалом. Чувствовалось, что она сумела справиться с собой и успокоиться.
– Так, Блейз, – холодно и спокойно сказала она. – Похоже, настало время, когда наши с тобой пути должны разойтись.