Ссору с Леной Белов переживал мучительно. Его подавленное состояние было столь явным, что его без труда заметили и Пчела, и Фил. Сам Белов ничего не объяснял, отмалчивался – удрученный и угрюмый. Космос, верный слову хранить в тайне Сашин облом, в ответ на недоуменные расспросы друзей ограничился минимумом информации:
– Что тут неясного – с Ленкой своей поссорился…
На Сашу было больно смотреть, и друзья – каждый по-своему – старались ему помочь. Пчела приводил в беседку смазливых девчушек-хохотушек – продавщиц из универсама. Девушки, видимо предварительно проинструктированные Пчелой, оказывали хмурому Саше самые недвусмысленные знаки внимания – без толку. Белов никак не реагировал на их заигрывания, а когда девушки становились чересчур навязчивыми, просто вставал и уходил.
Тогда Фил предложил свой рецепт. Однажды он принес в беседку билеты на футбол.
– Пацаны, суперматч! Кубок Кубков! «Спартак» – «Эйндховен»! Айда, а? – выкрикивал он голосом ярмарочного зазывалы.
Футболом, кроме Фила, в компании особо не увлекался никто, но тут Пчела с Космосом проявили вдруг небывалый интерес.
– Зашибись! Ништяк! – едва не прыгал от восторга Кос. – На Федю Черенкова посмотрим! Он, говорят, такое вытворяет!
– А голландцы! – вторил ему Пчела. – Это же вообще улет! Ты как, Сань?
– Пойдем, сходим… – равнодушно пожал плечами Белов.
В Лужниках, несмотря на собачий холод, был аншлаг. Стадион ревел, стонал, выл. Захваченные всеобщим безумием, к тому же еще и подогретые пронесенной в рукаве Космоса поллитровкой, друзья так же, как и весь стадион, ревели, стонали и выли. «Спартак» выигрывал 2:1, голландцы наседали, игра становилась нервной. Атмосфера на трибунах тоже накалилась до предела.
Минут за десять до конца матча какой-то долговязый голландец, картинно всплеснув руками, завалился в паре метров от линии штрафной. Английский судья, естественно, свистнул. Стадион взорвался праведным гневом, на поле кое-где полетели бутылки, стаканы, какой-то хлам… Шумная компания пацанов лет четырнадцати несколькими рядами ниже тоже начала что-то швырять на поле.
И в ту же минуту курсанты школы милиции, стоявшие цепочкой в проходе, ринулись на чересчур раздухарившихся пацанов. В воздухе замелькали резиновые дубинки. Пацаны, прикрывая головы и яростно матерясь, беспомощно отступали, но менты, казалось, только входили во вкус своей усмирительной операции.
Особенно старался один светловолосый курсант. В пылу боя он успел потерять фуражку, но холодный ноябрьский ветер не мог остудить его непокрытую голову. Он вклинился в толпу болельщиков глубже всех и с искаженным от бешенства лицом исступленно лупил своею палкой направо и налево, не разбирая кто прав, кто виноват.
Было очень похоже, что он просто потерял над собою контроль, почти обезумел. Это заметили и его товарищи-курсанты. Один схватил его за рукав шинели, другой навалился сзади, третий, сграбастав коллегу за грудки, орал в его побелевшее лицо;
– Вовка! Каверин! Ты что, охренел? Да что с тобой, Вовка?
Двое курсантов подхватили блондинистого мента под локотки и быстро-быстро утащили куда-то под трибуну. В это время остальные курсанты отлавливали окровавленных пацанов и тоже куда-то уводили.
Пока длился этот инцидент, матч закончился. «Спартак» выстоял – на табло значились все те же 2: 1. Друзья покидали стадион, бурно обсуждая не столько перипетии игры, сколько карательную операцию ментов. Причем Белов принимал в этом самое активное участие.
Фил, Космос и Пчела незаметно переглядывались – похоже, футбол встряхнул-таки их захандрившего друга.