Море любви

2

По субботам в местном магазине бывало немноголюдно, потому что не работало почтовое отделение – традиционное место сбора оддлоудских пенсионеров, где в уголке возле конторки они коротали дневные часы.

Когда Эллен вошла в магазин, двое праздношатающихся покупателей рассматривали прохладительные напитки в холодильном шкафу, а пожилая розовощекая женщина вела увлеченный разговор с невысоким полным мужчиной в яркой рубашке. Оба они стояли возле прилавка. Женщина возбужденно рассказывала о чем-то, ее собеседник изредка вставлял словечко. Он говорил с американским акцентом.

Эллен просто не узнала помещение магазина. Снаружи-то он, пожалуй, не менялся на протяжении последних ста лет, но внутри со времени ее последнего посещения полностью преобразился. Одну стену целиком занимали охлаждаемые витрины, заставленные всевозможными вкусностями: тут тебе и фаршированная паста, и копченый Чеддер, и мороженое "Бен-Джерри". Были здесь и все основные продукты, и свежая выпечка, и газеты с журналами. При магазине даже имелась видеотека, где можно было взять напрокат новые фильмы за смешную плату – один фунт за вечер.

Женщина у прилавка не прерывала свой взволнованный рассказ. Американец кивнул:

– Вы правы, это полная чушь.

По его гавайской рубашке и классическим бермудам девушка решила, что это – незадачливый американский турист, который зашел сюда за почтовой открыткой или пленкой для фотоаппарата и попал в лапы к болтливой хозяйке магазина.

Эллен взяла наполнитель для кошачьего туалета, буханку хлеба, пакет молока и подошла к прилавку. Она ждала, что ее обслужат, но розовощекая сплетница болтала, не умолкая.

– Простите, я могу расплатиться? – вежливо поинтересовалась Эллен.

Болтушка всплеснула руками:

– Нет, вы подумайте только, у меня столько работы, а я тут чешу языком. Простите меня, дорогая. Заставила вас ждать. – Она мило улыбнулась Эллен и вышла прочь из магазина, хлопнув дверью.

– Ну, слава тебе господи! Я-то уж думал, она никогда не уйдет! – Пухлый американец хлопнул в ладоши, встал за прилавок и стал водить устройством для считывания штрих-кодов над жалкими покупками Эллен.

– Скажите, я могу у вас на витрине выставить объявление? – спросила она, доставая из заднего кармана заранее приготовленный листочек бумаги.

– Ради бога, пятьдесят пенсов в неделю.

– Я заплачу за две недели. – Эллен передала объявление.

Продавец прочел его, держа на расстоянии вытянутой руки: «Отдам в хорошие руки прекрасно воспитанную колли, девочка, возраст – десять месяцев, и черно-белого кота трех лет (кастрированный самец). Можно порознь. Спросить Эллен по телефону…»

Хозяин улыбнулся, и девушка сообразила, кого он напоминает: Деда Мороза, побрившегося на лето.

– Что-то я вас раньше не видел в наших местах.

– Не была здесь сто лет. – Эллен достала из кошелька пять фунтов, чтобы расплатиться.

– Да мы и сами только полгода как приехали. – Он протянул ей большую теплую ладонь. – Джоэл Любовски. Рад с вами познакомиться, Эллен.

– Я тоже. Магазин просто великолепен. – Она улыбнулась в ответ.

Дверь звякнула, оповещая о новом покупателе. Эллен обернулась – вошла особа экзотического вида: черные волосы, бледное лицо и длинное черное пальто, и это несмотря на жаркий, просто знойный день. Не глядя ни на кого, она прошла к витрине видеотеки.

– Привет, Годспелл! – обратился к ней Джоэл, но не получил ответа.

Он надул щеки, приподнял брови и с по-детски обиженным видом стал перекладывать покупки Эллен в пакет. Хозяин магазина был, безусловно, из тех людей, которые могут жить только в атмосфере доброжелательности и сами излучают ее.

Годспелл выбрала последний фильм с Джонни Деппом и стала читать аннотацию на обороте упаковки, кивая головой.

– Это очень хороший фильм! – опять обратился к ней Джоэл. – Мы с Лили смотрели его вчера.

Посетительница не обращала на него внимания.

– У нее в ушах наушники. Портативное стерео. Она не слышит ни слова, – пояснила Эллен.

– Ах, вот оно что! – Джоэл воспрянул духом. – Угощайтесь мороженым. Премия для симпатичных покупателей.

– Спасибо. – Растроганная, она выбрала эскимо, хотя ей хотелось «Корнетто» – но оно стоило дороже, и девушке стало совестно. – До встречи!

– Заходите!

Отвязав Сноркел, Эллен направилась к скамейке у пруда, чтобы на свежем воздухе съесть мороженое. Спустив собаку с поводка, она развернула мороженое и задумалась о подонках, надругавшихся над Гусиным Домом.

Чем больше девушка размышляла, тем яснее ей становилось, что это не могут быть Дот с Регом. Да, конечно, они не убирались, это ясно как божий день. Но и садо-мазо в постели, украшенной цветами и колоннами, они тоже не занимались. Зачем старичкам, в их-то возрасте, презервативы? Да и вряд ли они на старости лет увлекались компьютерными играми.

Значит, остаются двое подозреваемых: младший член семейства Виков Сол и агент из агентства недвижимости «Ситон». Только у них были ключи. Агента Эллен решила призвать к ответу в понедельник. Даже если он и не использовал зарегистрированную в его реестрах жемчужину Оддлоуда для незаконных встреч, он обязан знать, что дом находится в состоянии, которое отпугивает потенциальных покупателей. И потом, вдруг сообразила Эллен, почему нигде не видно объявления о продаже дома?

Эллен сидела на берегу того самого Утиного пруда, который Дженнифер в своей брошюре именовала сапфиром; перед ней открывался отличный вид на золотую филигрань домов. Доев мороженое и задумчиво постукивая палочкой от эскимо по зубам, она вдруг почувствовала, как на нее упало что-то маленькое и извивающееся. Посмотрев наверх, Эллен поняла, почему пустовала эта скамейка. С каштанового дерева, в тени которого она стояла, сыпались гусеницы. Девушка передвинулась на другой край скамейки, куда не простиралась сень каштана, и увидела на спинке скамьи металлическую табличку:

– «Бевис Аспиналд, – прочитала Эллен. – Любимому сыну, скорбя от горя. 12.12.74-22.06.91». О! – она прижала руки к губам, потрясенная совпадением. – Бедняга. Такой молодой, ему было всего шестнадцать лет.

Девушке стало грустно. Она почувствовала странную симпатию к Бевису, нашедшему последнее пристанище, видимо, в этом пруду. Они с ним родились в один день, и он тоже любил воду. Эллен покрошила уткам хлеба и поднялась, позвав собаку.

По дороге домой они со Сноркел встретили розовощекую сплетницу из магазина Джоэла. Она и сейчас болтала с кем-то, стоя у ворот. Заметив новичков, она толкнула локтем свою собеседницу и кивнула головой в их сторону, продолжая без остановки двигать губами.

Эллен приветливо помахала женщине рукой.

К шести часам вечера Эллен многое успела сделать. Самый мерзкий мусор, оставленный подонками, как она их называла, был упакован в три больших мусорных мешка и вынесен наружу, бутылки собраны в контейнер, а постельное белье крутилось в стиральной машине. Все окна Эллен открыла для проветривания. В комнатах в бутылках из-под молока теперь стояли охапки ландышей, душистых фиалок и французской лаванды, чтобы уничтожить застарелый запах табачного дыма.

Поскольку сигареты она купить забыла, а убираться не любила даже в лучшие времена, то чувствовала упадок сил и духа.

Чтобы отдохнуть, девушка вышла в сад. Глядя на окружавшие ее джунгли, Эллен подумала, что ей и за несколько дней с ними не управиться. Трава достигла такой высоты, что газонокосилка ее не возьмет – сначала нужно косить вручную. Цветы, беспорядочно разросшиеся на клумбах, выглядели довольно живописно, но сильно заросли щавелем и крапивой, которые при Дженнифер регулярно выпалывались. Пруд превратился в стоячее болото. Всю поверхность затянула отвратительная тина, и на ней лопались зловещие пузыри.

Эллен перехватила умоляющий взгляд Сноркел. Собака привыкла ежедневно пробегать с Ричардом несколько миль, плавать в море и карабкаться по горным тропинкам, как заправский альпинист. Сегодняшние игры в саду и поход в магазин явно ее не удовлетворили.

– Если хочешь, можем еще разок прогуляться до магазина за сигаретами, – предложила хозяйка. – А еще лучше, давай бросим на сегодня работу, и я покажу тебе реку.

Сноркел тявкнула в ответ. Не закрывая окон и дверей, они вышли на улицу.

Отец несколько раз водил Эллен на реку и радовался, показывая ей то пескаря, то плотвичку или колюшку с тремя шипами, разглядеть которых стоило большого труда. У дочери язык не поворачивался сказать ему, что в ручьях возле Треглина этой рыбешки как песчинок на берегу. Настоящим достоянием реки Одд были, безусловно, раки, выползающие на несколько дней в году на берег в таких количествах, что хоть лопатой греби. Вот в Третлине раки не водились, тут Эллен нечем было похвастаться. Секрет не разглашали, ловлю раков жестко ограничивали, а за соблюдением ограничений бдительно следил добровольный наблюдательный совет, в состав которого, конечно же, входила ее мать. Дженнифер активно участвовала во всех местных комитетах и всегда была в гуще событий. С таким же энтузиазмом, руководствуясь благими намерениями, она долгие годы боролась против того, чтобы Ричард был спутником жизни Эллен («Что за странное влечение к людям, которые ниже тебя!» и «Пойми, я стараюсь для твоего же блага!»).

Эллен встряхнула головой, чтобы отогнать эти мысли. У нее будет время спокойно поразмыслить о Ричарде, не поминая при этом маму, когда верхом на лошади она будет пересекать Монголию или в запряженной волами повозке подниматься на Тибет.

Переходя через мост, Эллен засмотрелась на странное сооружение, назначения которого никогда не понимала: каменное здание с куполом и колоннами, со стенами, испещренными граффити, заросшими плющом и крапивой. Отец как-то сказал, что это храм Афродиты, возведенный горожанами, чтобы предаваться здесь утехам запретной внебрачной любви. Но он имел склонность к полетам фантазии, беспощадно пресекаемым Дженнифер. Эллен сомневалась, чтобы местные жители часто предавались утехам в крапиве – особенно теперь, когда в их распоряжении имелся Гусиный Дом.

– Какое уродство, не правда ли? – раздался голос у нее за спиной. – Даже нюхальщики клея в последнее время обходят стороной это безобразие.

Эллен вздрогнула от неожиданности и оглянулась. Она и не заметила, как ее догнала эта женщина. Щедро наделенная всеми дарами природы, с крутыми, как у лиры, бедрами, она прекрасно подходила на роль Афродиты для храма. Все в ней с головы до ног – начиная с гривы кудрявых каштановых волос и кончая помятым белым платьем и золотыми сандалиями – дышало чувственностью.

– Ненавижу его. Уродливая отрыжка неоклассического стиля, – сказала богиня удивительно глубоким мелодичным голосом, глядя на «храм». – Не понимаю, зачем нужно устраивать всю эту шумиху ради его спасения?

– А что это за здание? – спросила Эллен.

Широкий загорелый нос и фосфоресцирующие зеленые глаза приблизились к лицу Эллен.

– Его называют «Речной каприз». Местные жители наговорят вам кучу романтической чепухи о том, как местный землевладелец Вильям Константин построил его в восемнадцатом веке в знак любви к жене… Кстати, меня зовут Офелия Джентли, можно просто Фили. – И она протянула руку.

– Эллен. – Девушка пожала протянутую руку, немного растерявшись. Слишком уж внезапным оказался переход к знакомству. Так обычно, не прерывая рассказа, говорят «Будьте здоровы», если кто-то чихнет.

– Я достоверно знаю, – продолжала Фили, сияя огромными глазами, – что один из Константинов страдал жестокими запорами. Ему невыносимо наскучило часами сидеть в уборной, и он решил построить сортир с видом на реку. Но бедняга погиб во время войны с бурами еще до того, как строительство было завершено, и даже не успел опробовать свой новый нужник. Местная молодежь догадалась о подлинном назначении этого строения. Ирония судьбы заключается в том, что уже многие десятилетия оно служит верой и правдой потомкам.

Эллен «храм» тоже показался непристойно-вычурным. В душе она согласилась с собеседницей – здесь, на фоне великолепного пейзажа, он выглядит как бельмо на глазу, – хотя, конечно, ни одному слову из рассказа не поверила.

– Боже мой! Гамлет сейчас изнасилует вашу крошку! Эй, вы, на том берегу, погодите!

И Фили, скинув сандалии, бросилась в воду, чтобы отогнать своего огромного пестрого датского дога от Сноркел, которая не в меру раскокетничалась.

В мокром платье, с белыми цветами, запутавшимися в волосах, когда она рванулась в воду сквозь заросли боярышника, Офелия Джентли из греческой богини превратилась в свою шекспировскую тезку.

– Вы даете ей противозачаточные таблетки? – крикнула она, когда датский дог наотрез отказался покинуть свою новую подружку.

– Да! – Эллен стояла на берегу рядом с золотыми сандалиями.

– Ну, тогда пусть резвятся. – Фили, улыбаясь, вышла на берег. – Вы тут гуляете? Может, пройдемся вместе, чтобы не разлучать влюбленных?

Ее дружелюбие было таким обезоруживающим, что Эллен сразу прониклась к новой знакомой симпатией. Шагая с ней рядом, Эллен удивлялась тому, что Фили вышла гулять с собакой в белом длинном платье и золотых сандалиях: эксцентрично и непрактично. При ближайшем рассмотрении спутница оказалась моложе и стройнее, чем на первый взгляд. Сперва Эллен дала ей сорок с хвостиком, теперь же скинула десяток лет, а между пышной грудью и крутыми бедрами заметила тонкую талию.

– Итак, вы купили Гусиный Дом у этих ужасных Джемисонов, правильно я понимаю? – Фили стряхивала травинки и капли воды со своего платья.

– Нет. Я дочь этих ужасных Джемисонов.

– О-ля-ля! – не особенно смутившись, рассмеялась Фили. – Я слыхала, что дом продается. А Глэдис всем доложила, что вы сегодня приехали. Вот я и подумала…

– Какая Глэдис?

– Вы же встретились с ней в магазине.

– Я разговаривала только с американцем по имени Джоэл.

– Джоэл – чудо в штанах. И Лили была с ним?

– Лили – это его жена? – Эллен вспомнила, что в разговоре с молчаливой посетительницей Джоэл сказал, что смотрел фильм вместе с Лили.

– Ненормальная, между прочим, – снисходительно бросила Фили. – Но это к делу не относится. Глэдис около семидесяти, она тараторит без умолку. Спутать ее ни с кем невозможно.

– Так это та пожилая дама? – приподняла брови Эллен. – Но она на меня только раз взглянула и сразу вышла.

– Для Глэдис Тайдинг этого вполне достаточно. Она может прочесть вашу биографию с одного взгляда. – Фили запыхалась, поднимаясь в горку босиком, с сандалиями в руке. – На секунду увидит человека на автобусной остановке – и определит его возраст, национальность, политические убеждения, семейное положение, сокровенные тайны, а также готов ли он принять участие в традиционном городском празднике. Ей следовало бы работать сыщиком.

Эллен рассмеялась.

– И что же она рассказала обо мне?

– О вас? Замечена въезжающей в Гусиный Дом одна, только в сопровождении двух животных. В два тридцать замечена входящей в местный магазин с одним из них. Судя по всему, намерена избавиться от обоих. В данный момент наверняка уже готовится сводка о том, что в шесть вы отправились на прогулку с нашей милой Фили, прервав генеральную уборку. Вам дали следующую характеристику – цитирую: «Крашеная блондинка, вроде панка. Из тех, которые ходят с серьгой в пупке. Вообще-то ей палец в рот не клади. Похоже, не замужем, бедняжка». Конец цитаты.

– Ах, ты старая зараза с длинным носом, – невольно вырвалось у Эллен.

Фили весело фыркнула и, оглянувшись, подозвала Гамлета.

– Поверьте мне, у нее не такой уж длинный нос и она не такая уж зараза, как, например, я. У Глэдис очень доброе сердце. И намерения тоже добрые. Один бог знает, как мы все изголодались по развлечениям после того, как пятьдесят лет горбатились на Беллиигов, а перед этим – на Константинов.

– Это их предок – создатель Речного каприза?

– Род Константинов испокон веку владел землями Оддлоуда. Изабель первая из Константинов раздобыла себе титул. Теперь она леди Беллинг. А сэр Джон! Вы не представляете, сколько местные судачили об этой истории, просто мозоли на языках натерли. Его у нас прозвали Хирургом!

– Тот самый Джон Беллинг, политик? – Это имя показалось Эллен знакомым.

– Ну да, тот самый Джон Беллинг!

– Который чуть не стал премьер-министром?

– Ну да, тот самый, без пяти минут премьер. Еще пять минут – и ведь стал бы, если б не его дражайший сынок, спасибо тому преогромное. Честно говоря, мне не за что благодарить Джаспера Беллинга, но за это – спасибо ему от всей души. Хирург поверг бы страну во мрак Средневековья. Так что, вляпавшись в уголовщину, Джаспер спас нацию. Весьма благородно с его стороны.

Эллен плохо знала историю Джона Беллинга, известного политика, которого, кстати, ее мать обожала. Он сделал блестящую карьеру при Маргарет Тэтчер. Владелец Оддлоуда, одно время член парламента от местного отделения партии тори, член Совета министров и любимец Железной Леди, питавшей слабость к голубоглазым мужчинам, он попал в немилость после того, как выяснилось, что его сын занимается контрабандой наркотиков или чем-то в этом роде. Этого сына зовут Джаспер Беллинг, кое-как сообразила Эллен, мало что понявшая из болтовни Фили.

– Мне сегодня трудно собраться с мыслями, – продолжала собеседница. – Глэд Тайдинг страшно огорчилась, когда я сказала ей, что беру свое обещание назад. Она заявила, что это возможно только с согласия леди Би. Можете себе представить? Вот тогда-то она мне и рассказала про вас, наверняка хотела переключить меня на другую тему, что, впрочем, ей удалось! Я ведь как мотылек!

Действительно, порхая, словно мотылек, с темы на тему, Фили упоминала о разных людях и событиях так, словно Эллен прекрасно знала всю подноготную оддлоудской жизни. На дорожку перед ними выбежали обе собаки.

– Умницы! Умницы! Вот славные собачки! Мне очень нравится ваша колли. Почему вы хотите отдать ее? – спросила Фили.

– Это собака моего бывшего друга. Он уехал в Австралию. Я тоже собираюсь за границу после того, как продам дом.

– Вот как! – Странно, что Фили не спросила, куда и зачем. Неожиданная деликатность для женщины, отрекомендовавшейся как «зараза», да еще с длинным носом». – А как поживают ваши родители?

– Спасибо, неплохо. Сердце у отца, конечно, пошаливает, зато он ведет жизнь, которая ему по душе. Да и мама привязалась к Испании. Я даже не думала, что она так полюбит ее.

– Жаль, что мы с вашей мамой не особенно дружили. Думаю, она считала меня жуткой неряхой и плохой матерью, и совершенно справедливо. Собственно, из-за этого я и попыталась увильнуть от своего обещания. Дилли заканчивает школу, и я должна присутствовать у нее на выпускной церемонии.

– Ваша дочь заканчивает школу? – Эллен даже приостановилась от удивления. В процессе разговора она все убавляла и убавляла возраст новой знакомой. Лицо у нее было чистое и молодое, а огромные глаза – просто детские. К этому моменту Эллен уже считала Фили своей ровесницей, если не моложе.

– Да, Даффодилл. – Фили тоже остановилась и с явным облегчением перевела дух. – Когда она родилась, мне было меньше лет, чем ей сейчас. Взгляните-ка отсюда на наш городок! Этот вид можно было бы назвать живописным!

– Почему можно было бы? По-моему, он и в самом деле живописный! – ответила Эллен, поняв, что Фили специально сменила тему. То она выдает информацию огромными порциями, то вдруг внезапно замолкает, как сломавшийся автомат. Эта манера и интриговала, и раздражала девушку.

– Вы видите перед собой бурлящий котел лжи и ненависти, – заявила Фили почти без иронии. – Издалека, может, он и выглядит живописно. Но этого не замечаешь, когда живешь тут долго. По сути дела, всю свою проклятущую жизнь. Вы ведь не жили здесь с родителями, правда?

Эллен отрицательно покачала головой, поглощенная вычислениями в уме. Математика всегда была ее коньком – к радости матери и к ее собственной досаде, потому что на нее нападала маниакальная потребность все считать. Сейчас она лихорадочно подсчитывала: если дочка, закончившая школу, сейчас старше, чем была мать, когда ее родила, то Фили от силы тридцать три. Эллен была потрясена тем, что у женщины почти одних с ней лет взрослая дочь.

– Счастливица, – сказала Фили. – Ваши родители приехали сюда из Сомерсета?

– Да, из Тонтона.

– Я догадалась по вашему приятному акценту. Вы бывали у них в гостях?

Эллен никогда не приходило в голову, что у нее есть акцент. Мать, не жалея денег, мучила девочку бесконечным уроками ораторского мастерства, поскольку считала, что «крестьянское произношение» помешает ей поступить в медицинский колледж. Поэтому уж за что, за что, а за свое произношение Эллен была совершенно спокойна. Она откашлялась и произнесла так отчетливо, что сам профессор Генри Хиггинс похвалил бы ее:

– Я жила по большей части в Корнуолле, но в других местах мне тоже приходилось бывать. Как в Англии, так и за границей.

– Счастливица! – спутница вздохнула. – И чем же вы занимаетесь?

– Я физиотерапевт, работаю со спортсменами-профессионалами.

– Ого! – Фили втянула живот. – Неудивительно, что у вас такая потрясающая фигура.

Эллен удержалась от признания, что жутко растолстела за последнее время (перееданием она глушила депрессию после расставания с Ричардом), понимая, что не стоит этого говорить особе, с такими пышными – при всем их великолепии – формами.

– Вы приехали сюда работать?

– Нет, у меня сейчас передышка. Я работаю, как сумасшедшая, зимой: внесезонные тренировки, иностранные туристы, зимние виды спорта и так далее. И все для того, чтобы освободить лето. Мы с Ричем увлекаемся… – Запнувшись, она поправилась: – Я увлекаюсь серфингом.

– Звучит впечатляюще. А моя жизнь кажется такой серой. – Фили, казалось, страстно завидовала той жизни, которая протекает где-то за пределами Оддлоуда, все равно, где. Душа ее, как мотылек, рвалась и билась о стекло закрытого окна.

Эллен хотела спросить у спутницы, чем она занимается, но тут Фили прижала руку к губам и радостно воскликнула:

– Как здорово! Скажите, а вас учили делать массаж?

– А как же. Это важная часть моей работы.

– Здорово! Тогда сходите, пожалуйста, со мной сегодня вечером. – Ее глаза сияли. – Вы ведь свободны вечером?

– Ну… Можно и так сказать. А что случилось?

– Белль проводит мероприятие у себя в особняке. О ради бога, скажите, что вы пойдете. Умоляю! Моя приятельница Эльфи сегодня не сможет, такая досада! Я не хочу идти одна, особенно раз там будет Джаспер, но мне безумно хочется увидеть все своими глазами. Давайте, мы с вами пойдем и вместе поглазеем, хорошо?

Для женщины тридцати с хвостиком лет, имеющей голос джазовой певицы и взрослую дочь, Фили ведет себя до странности инфантильно, подумала Эллен. Маленькая капризная принцесса, которая дружит с эльфами и ненавидит одна ходить на балы. При этом она заражает своей непосредственностью, в ее болтливости, легкомыслии, веселости, во всем ее поведении есть что-то завораживающее. Эта женщина затягивает вас в водоворот искреннего дружелюбия и свободного проявления чувств. От такой открытости Эллен давно отвыкла.

– Объясните, пожалуйста, в чем, собственно, дело? – осторожно осведомилась она. В последнее время Эллен стала тяжела на подъем и больше не откликается на зов неведомого с тем бесстрашием, которое так долго отличало их с Ричардом от всех прочих людей. Боже, как она изголодалась по этому азарту! – Впрочем, какая разница! Где мы встречаемся и как одеться?

– О дорогая моя! – Фили захлопала в ладоши. – Во что ни оденьтесь, вы будете украшением общества! Вы умудряетесь выглядеть сексуально даже в этих рабочих шортах и вывернутой наизнанку футболке! Но учитывая характер Белль, лучше надеть что-нибудь посерьезнее. Не потому, что она изверг по части этикета – а она изверг, а потому, что у нее в особняке всегда холодрыга, даже в это время года. Сначала зайдем ко мне, раздавим бутылочку. Глэдис что-то говорила насчет проблем с вином, так что мы заправимся заранее. – Она посмотрела на часы. – Ого! Пора наводить марафет.

Они почти бегом миновали «Каприз» и пересекли мост. Под старой липой Фили схватила Эллен за руку:

– Я только переоденусь и через двадцать минут встречу вас здесь.

– Может быть, я просто зайду к вам? – И тут Эллен испугалась, что согласилась пойти на загадочное мероприятие с незнакомым человеком, да еще раздавив бутылочку. Она даже не знает, где Фили живет.

– Вам будет сложно найти дорогу, – загадочно сказала новая знакомая. – Гораздо проще встретиться здесь. Я сейчас же позвоню Глэдис и скажу, что добавляется еще один лот. Думаю, Белль уже вернулась.

– Что еще добавляется? – переспросила Эллен, но Фили уже вприпрыжку направлялась к таинственным воротам в высокой стене, за которой хранили свои секреты разросшийся сад и прекрасный, разрушающийся дом, похожий на старинный замок.

Эллен улыбнулась. Все ясно. Офелия Джентли живет в загадочном волшебном замке, в своем таинственном мире, где водятся гигантские собаки, злые волшебники и друзья-эльфы. Она не настоящая. Таких в жизни не бывает.

Дома у Фили царил неописуемый беспорядок. Она жила не в самом замке, а в очень старом сооружении, которое характеризовала как «сборный дом из гофрированного железа XVII века постройки». Он находился позади замка, на дальнем дворе. Интерьер этого жилища напоминал инсталляцию авангардиста – то ли мастерская художника, то ли гардеробная.

Пройдя с хозяйкой по лабиринту меж высоких, декоративно постриженных деревьев, мимо статуй, покрытых лишайником, и фонтанов, извергавших плющ вместо воды, Эллен очутилась в доме и пристально рассматривала окружавший ее бедлам, чтобы удостовериться, что она не грезит. Пятнадцатикилограммовые пакеты с собачьим кормом громоздились рядом с грязным гончарным кругом, на котором лежала распечатанная пачка с «Тампаксами». Кошмар, учиненный подонками в Гусином Доме, показался ей теперь лишь легким беспорядком.

– Я тут ради твоего прихода убралась на скорую руку, – гордо заявила Фили. – Поэтому успела накрасить только один глаз. Вино в холодильнике, открой бутылку, а я пока дорисую второй глаз.

Мимо мешков с глиной Эллен пробралась по ковру, заваленному непарными туфлями и собачьими объедками, к доисторическому, тронутому ржавчиной холодильнику, где не оказалось ничего, кроме вина и фруктов.

Несмотря на фантасмагоричность обстановки, гостья ощущала себя на удивление легко. Это жилье напомнило ей домики серфингистов в Корнуолле или битком набитые вагончики-камперы на дорогах.

Озираясь в поисках штопора, Эллен не могла понять, где же спит Фили. Коттедж состоял из одной-единственной комнаты, очень высокой, с двумя каминами на противоположных стенах. В одном из них находилась большая печь для обжига. Одежда была свалена в две огромные кучи, которые приняли форму диванов, что косвенно свидетельствовало о наличии тех, хотя сами они не были видны. У стены с высокими французскими окнами расположились скамьи, заляпанные глиной, полки, раковина и гончарный крут. За открытой дверью Эллен увидела небольшую террасу, заваленную горшками, каким-то предметами, садовыми украшениями – одни были покрыты глазурью, другие – нет, а какие-то и вовсе разбиты.

Кровати не было нигде. Где хозяйка спит, так и осталось неясно, а ведь с ней живет еще дочь-школьница.

– А Даффодил нет дома? – спросила Эллен у Фили. Та уже подвела глаза черной блестящей тушью, так что теперь они походили на кружочки киви. В алом бархатном топе, облегавшем ее формы, и огненно-оранжевой длинной шелковой юбке Фили выглядела потрясающе. Эллен почувствовала себя жалкой в своих лучших вельветовых брючках кремового цвета и белой блузке. Она полагала, что этот наряд наилучшим образом подчеркнет ее загар, но рядом с ярким великолепием Фили ощутила себя серой мышью.

– Девочка сейчас в школе, – пояснила Фили, осторожно вынимая два стакана из кучи грязной посуды, громоздившейся в раковине. Открыть кран, чтобы помыть их, ей не удалось. – Она приедет на выходные. Вот уж расцелую-то мою ласточку! Бедняжка, они там занимаются, как проклятые, готовятся к этим ужасным экзаменам. Иногда я даже радуюсь тому, что сама избежала таких мучений. Это студия моего папы. – Она опять перепорхнула на другую тему и перешла со стаканами ко второй раковине. – Тебе тут нравится?

– Да, – кивнула Эллен, пытаясь старым ржавым штопором открыть бутылку, на разноцветной этикетке которой значилось просто «Дешевое белое вино».

– Мне это подходит, – сказала Фили без особой уверенности в голосе. – Я не могу переехать в замок. Папа завещал его Дилли. По крайней мере, эти акулы из недвижимости не могут его оттяпать. Ей исполнится восемнадцать в августе, и, когда дочка вступит в права наследства, я стану ее квартиранткой. – Она протянула два вымытых стакана, на ободках которых остались следы губной помады. – Готово! Ослепительно чисто!

Эллен разлила вино по стаканам.

– Скульптуры в саду – работы твоего отца? – спросила она, подавая стакан Фили.

Та кивнула:

– Да, в основном. Он много экспериментировал с бронзой. Я не могу продать их. Ирония судьбы – я хочу работать в бронзе, но мне это не по карману. Поэтому леплю из глины горшки и гномов. Продай я хоть одну его работу – и у меня появились бы деньги на двадцать моих собственных. Но их-то уж точно никто не купит, – рассмеялась Фили. – Вот в чем разница между нами. За новую дружбу!

«Дешевое белое вино» оказалось неожиданно хорошим. Поскольку сесть было некуда, они бродили по террасе и потягивали вино.

– Итак, вот тебе вкратце суть дела. – Фили уже опорожнила свой бокал наполовину. – Сегодня вечером Белль собирает в своем особняке сливки нашего общества – иными словами, самых богатых и самых талантливых, и проводит аукцион. Идея заключается в том, что таланты вроде нас с тобой продадут свои услуги богатым бездарям типа Хейтсов из «Джин Паласа», чтобы собрать деньги на реставрацию сортира с видом на реку.

– Речного каприза?

Фили пожала плечами.

– Как ты понимаешь, я не горю желанием его реставрировать, но Белль умеет убеждать, ты еще узнаешь. Я, каюсь, пообещала вылепить бюст из глины, что честно говоря, чересчур щедро с моей стороны. Ты представляешь себе, сколько времени требуется, чтобы изваять человека?

Эллен высказала предположение, что немало.

– Ты – счастливица, ты сделаешь массаж, и все. Очень просто. Я думаю, сеанс занимает не больше часа. Хотя ума не приложу, кто рискнет купить твой лот. У нас тут очень консервативная публика. Но мы должны предложить твои услуги обязательно. Это особенное мероприятие – только избранная публика, строго по приглашениям. Неграм, ирландцам и Викам вход воспрещен.

Эллен хотела задать вопрос, но Фили уже продолжала:

– Сегодня должно быть интересно. Не беспокойся, ничего ужасного – просто забавный спектакль. Шпора появится на сцене впервые за десять лет. Как ты думаешь, успеем мы побаловаться травкой? – спросила она, как спрашивает школьница, успеет ли она сбегать в туалет до начала урока.

– У тебя есть травка? – Улыбка расползлась по лицу Эллен.

– Сама выращиваю. – Фили взглянула на часы. – Черт подери, немного опоздаем, ну да ладно. Расслабиться просто необходимо. Ты так добра, что согласилась пойти со мной. Я объясню, почему я так зациклилась на этом вечере.

Спустя десять минут Эллен откинула голову на бюст какого-то монстра и сделала глубокую затяжку, заставившую ее забыть про сигареты, и ее первый день в Оддлоуде показался ей лучшим в жизни.

– Ммммм… – Затянувшись, Фили отхлебнула большой глоток из стакана. – Вот так-то лучше. Джаспер Беллинг известен у нас как Шпора, и клянусь тебе, это прозвище не я придумала. Ужасный тип, просто оторви и брось. Ты даже не представляешь себе, какое это чудовище. Я симпатизировала ему одно время, пока он вконец не сбился с пути. Он, конечно, здорово подпортил биографию своему отцу. Да и все на него были очень, очень злы, когда Джаспер уезжал из города одиннадцать лет назад. Боюсь, если бы он замешкался хоть на денек, его бы просто прикончили. И вот сейчас он вернулся.

Блаженство стало заполнять Эллен. Доморощенное снадобье новой подруги было сильнодействующей штукой. С трудом ворочая языком, она спросила:

– Почему вернулся?

Фили пожала плечами:

– А кто ж его знает. Глэд Тайдинг разнюхивает, как овчарка, но единственное семейство в Оддлоуде, о котором ей труднее всего раздобыть сведения, – то, в котором она работает. Они всегда держат рот на замке. Наверное, это нелишнее, когда ваше хозяйство ведет сама Глэдис Тайдинг. – И на Фили напал приступ неудержимого смеха.

Эллен нашла эту шутку невероятно смешной и с трудом проговорила сквозь пароксизмы смеха:

– А что… что такого ужасного… он натворил?

От восторга Фили застучала ногами по полу:

– Слушай, однажды этот тип спалил до основания гараж Хантера Гарднера, такой уродливый, что смотреть было противно. Со всем содержимым. Это было так смешно, ей-богу!

Обе разразились новым приступом смеха.

– О, Джаспер всегда придумывал что-нибудь невероятно смешное! – Фили вытерла выступившие слезы и привстала, пошатываясь. – Но иногда из этого получалось что-нибудь ужасное, чего уж скрывать. Сейчас нет времени рассказывать. Мы безнадежно опаздываем, просто кошмар. Я должна видеть, кому достанется мой лот. Если Лили Любовски, то я просто сбегу из Англии вместе с тобой.

Выбравшись из садового лабиринта, они прошли под старой липой и поспешили к Гусиной аллее.

Гусиный Дом в лучах вечернего солнца вновь выглядел как сказочная принцесса, несмотря на былое беспутство. Все окна были открыты нараспашку. Фили показала на них:

– По-моему, это не разумно, учитывая, что Вики гуляют сегодня вечером.

– Думаешь, лучше закрыть?

– Нет, лучше оставь так. Все подумают, что ты дома. – Очевидно, Фили не хотела терять время. – Младший Вик сегодня празднует свое восемнадцатилетие в столовой, а старшие отмечают это в «Лоудз Инн».

Пока подруги шли по аллее, Эллен рассказала Фили о подонках и о том, что они сделали с гусиным домом.

– В конце концов, я же не против, все бывает. Но мне ужасно хочется выяснить, кто это. У меня есть одна зацепка – их игровая приставка.

Фили разразилась хохотом, который уже не стихал до самого особняка.

– А если это развлекались Дот с Регом! Ну и картинка! – Немного успокоившись, она добавила: – Прости. Я даже не представляю, какие тут могут быть версии. Я редко выглядываю из своей берлоги. Твоя мама очень рассердилась?

– Я ничего ей не сказала. – Эллен покрутила головой, пытаясь понять, откуда доносится громкая и развязная музыка. Вряд ли леди Беллинг выбрала такое сопровождение для своего изысканного приема.

Фили кивнула в сторону кафе, которое они недавно миновали:

– Наша местная рок-группа. «Ночные убийцы». Играет на дне рождения Вика. Мелодично, не правда ли?

Эллен с трудом сдержала новый приступ смеха.

– Белль была в ярости, когда узнала, что они играют сегодня вечером. Итак, добро пожаловать! Сейчас полюбуешься, какова она во всей красе, наша Белль. – Фили взяла Эллен под руку, и они под сильным кайфом, с большим опозданием и твердым решением дружить вечно вошли в ворота поместья.