Морпех Рейха

Пять секунд будущего

— Гутен таг, герр Райнер, — сказал я, приближаясь.

— Здравствуйте, герр Нойманн. Идемте.

Мое появление не прошло незамеченным: один из пулеметчиков узнал меня в лицо и моментально «засветил» всему честному народу, отдав мне честь. Я едва не отзеркалил жест на рефлексе, но вовремя вспомнил, что без головного убора, потому ограничился кивком.

Мы прошли через холл к большим дверям для вип-клиентов, и за ними я сразу заметил и рамку детектора, и еще двоих «уберов» за ним — в придачу к еще двоим в главном холле. Это, типа, шесть «уберов» только в холле или непосредственной близости. Кажется, ограбление Рейхсбанку не грозит.

У детектора — куда ж деваться? — я выложил на конторку вначале документ на пистолет, потом и сам пистолет, а затем продемонстрировал бронежилет, расстегнув пиджак, и уже думал, придется ли его снимать, но охранник внезапно вернул мне ствол.

— Проходите, герр фон Дойчланд.

Понятно, он тоже знает меня в лицо.

Райнер к этому моменту уже прошел детектор и тот даже не пикнул, хотя на руке у него как минимум старомодный металлический браслет часов. Затем я прошел сквозь рамку и забрал со стола пистолет — реакции не последовало. Ни на бронежилет, ни на телефон, ни на пряжку ремня.

Я догадался, что детектор, возможно, работает иначе, нежели обычный. Все-таки, техномагия — сила. А что вернули пистолет… Во-первых, я известное лицо. Я пришел с фон Райнером — он и вовсе дворянин, дворян, видимо, не досматривают, они же и так всем известны в лицо. Во-вторых… в мире магов пистолет — игрушка, а вообще прямо напротив меня стоят два пуленепробиваемых шагающих танка. Пистолет? Ха-ха-ха.

Сбоку уже выскочил клерк и почтительно поздоровался с нами, а затем сопроводил нас к подземному хранилищу. Ну как сопроводил — именно что прошел туда вместе с нами, показывать дорогу Райнеру ему в голову не пришло. Видать, постоянный клиент.

Хранилище тоже оказалось впечатляющим и хорошо охраняемым. Райнер сразу прошел в нужную комнатку, я следом за ним, а потом и клерк. И тут к нам подошел, мерно ступая, охранник в «убере».

Подошел и застыл у входа, не спуская с нас окуляры своей боевой маски.

Меня это напрягло, но я быстро успокоил себя: это Рейхсбанк, его охраняет подразделение СС, а не какая-то частная охранная фирма. Чтобы устроить мне ловушку прямо тут, Райнеру пришлось бы закрутить мега-заговор с вовлечением хрен знает кого. То есть, он-то может это сделать, но в таком случае есть куча более простых решений.

Райнер и клерк подошли к панели, первый приложил к сканеру палец, второй повернул ключ, и из бокс-шкафа выехал наружу один из боксов. Клерк снял его с подставки — тяжелый, судя по тому, как клерк напрягся — поставил на стол и вышел наружу. Сразу после этого дверь из бронестекла скользнула на место, отгородив нас от клерка и охранника, которые остались снаружи.

Райнер кивком указал мне на сейф и сказал:

— Приступайте, герр Нойманн. Только учтите: если введете неверный код — это ваши последние часы на свободе. Цена мести будет для вас высока, вне зависимости от того, насколько сильно вы мне отомстите.

— Простите, а я-то думал, мстить вы мне должны… Что случится, если я ошибусь?

— Это невзламываемый «хранитель тайн». Неверно введенный код — и все, что находится внутри, сгорит, если может гореть. Получить содержимое без кода невозможно.

И тут меня поразила внезапная догадка:

— Так не в этом ли истинная причина эксперимента?!

Райнер кивнул:

— На девяносто процентов. У вашего таланта есть и другие пути применения, но причина, почему отец и дядя взялись за почти невозможный эксперимент — в этом сейфе. Вы вводите код — и я получаю то, что хотел получить мой отец, а вы — все остальные бонусы и преимущества. Но если решите повторить то, что провернули в лаборатории — я про базу данных — вы уже знаете, чего это будет вам стоить в этот раз.

— Что-то мне боязно стало его открывать. Вдруг ошибусь?

— Если эксперимент удался — не ошибетесь, в том-то и суть. Не должны, по крайней мере. Просто откройте его — точно так же, как вы открывали двери в лаборатории.

Вдох-выдох. Я коснулся рукой металла, и мой палец принялся тыкать в кнопки.

Через две секунды сейф отозвался щелчком и писком.

— Охренеть! — выдохнул Райнер. — А теперь отойдите в сторонку!

Я отошел и позволил ему открыть дверцу и заглянуть внутрь. Райнер смотрел внутрь примерно секунд десять, а затем сунул туда руку, что-то понажимал и закрыл дверцу.

— И что, все? — удивился я.

— Почти.

Он вынул телефон, отправил кому-то эсэмэску и сделал знак клерку.

— Готово, — сказал он.

Клерк вернул сейф на место, комната закрылась, охранник двинулся на свое место, а мы — на выход.

— Содержимое вас обмануло? — ухмыльнулся я.

— Не знаю. Я его еще не смотрел.

— Хм… неинтересно или что?

Райнер ухмыльнулся:

— Интересно, но я не собираюсь вынимать это из сейфа в присутствии человека, прославившегося вандализмом по отношению к научным данным. Просто сменил код, посмотрю завтра.

— Ну что ж. Теперь ваш черед.

— Угу. Давайте зайдем вот сюда.

Мы прошли в кафетерий, Райнер взял себе кофе, а я — баночный лимонад, на случай, если буфетчица — его сообщница. Сев в самом дальнем углу, он достал уже знакомую мне жужжалку и поставил на стол, причем я заметил в кафетерии еще одну пару деловых людей, которые беседовали с такой штукой на столе. Выглядим совершенно уместно, ничего подозрительного.

— Итак, — забарабанил пальцами Райнер. — Если совсем коротко и по-простому — то после проведенного над вами эксперимента вы видите будущие.

— Будущие что именно?

— Будущие как таковые. Все будущие, верней, все варианты. Верней, вы не совсем его видите — это происходит помимо вашей воли или восприятия. Просто все вещи, которые случатся через пять секунд, для вашего подсознания уже случились, причем во всех возможных вариантах, вам остается только выбрать нужный вам. Ваш палец может тыкать в кнопки в любом порядке — но вы хотите открыть сейф и вводите код. Вы всегда выбираете вариант, приводящий к желаемому результату — даже если неправильных триллион с половиной. Думаете, как вы подобрали коды от базы данных в лаборатории? У Хильды всегда длинные сложные пароли, возможных комбинаций миллиарды, если не триллионы.

Меня слегка покоробило от того, что он говорит о Хильде в нынешнем времени, словно о живой, потому я уточнил:

— Хильда — это системный администратор?

— Ага. Кстати, она вам передавала привет и благодарность за то, что обошлись с ней не так жестко, как с моим отцом.

— Хренасе!

— Ага. Тауматургия, герр Нойманн, может многое. В том числе сохранять человеческий организм в состоянии клинической смерти, долгое время не давая начаться разложению. Ну а то, что я владею способностью делать и пересаживать новые сердца, вы еще вчера узнали. Признаться, мне пришлось крепко попотеть.

— Ну так передайте ей, что если она мне еще раз попадется — я сделаю с ней то же самое, что она собиралась сделать со мной, и уже так, чтобы тауматургия не помогла.

— Простите, вы о чем?

— Я сидел у нее в шкафу, когда она по телефону обсуждала мою ликвидацию.

Райнер хмыкнул:

— Не ликвидацию. Транспортировку. Вас с огромным трудом создали для открытия сейфа, который не давал покоя моему отцу тридцать с гаком лет, и шансы успеха дядя оценивал как один к миллиону. И вообще, вы были бы курицей, несущей золотые яйца, какая еще ликвидация?

— Хм… ладно, допустим, я верю. Но вернемся к эксперименту. Как сюда вписываются мои броски монетки? Код я ввожу наобум, не зная его — но когда бросаю монетку, то всегда знаю, как она упала.

— Ну, если ваша цель — угадать выпавшую сторону, то монетка падает, как хочет, вы ее угадываете. А если надо выбросить нужную сторону — то вы бросаете так, чтобы выпало, что вам нужно.

— А почему я иногда знаю, как упала монетка, а иногда — нет?

— Это как?

— Я заметил, что если бросаю монетку в дальний угол, лежа на кровати — то не знаю, как она упала.

Райнер задумался.

— Опишите пошагово.

— Лежу на кровати, бросаю монетку. Как упала — не знаю, но внезапно начинаю знать, когда сажусь. Так что дело не в дистанции.

— Скорей всего, оно во времени. Чтобы вы могли знать, как упала монетка — у вас должна быть возможность узнать это в течение пяти секунд, примерно. Если существует возможный вариант, при котором вы вскакиваете с постели и добегаете до монетки за пять секунд — то вы знаете, как она упала, потому что в одном из будущих посмотрели это. С кодовыми замками, кстати, тот же принцип: вы вводите код правильно, потому что в одном из множества вариантов будущего выбрали верную последовательность случайно. А вот если мы возьмем код с сотней символов — вы не сможете его открыть, потому что на правильное введение нужно больше времени, чем пять секунд.

— А разве нельзя разбить сто кнопок на интервалы, которые можно ввести за пять секунд?

Райнер ухмыльнулся:

— Введя правильно первые пять цифр, вы все равно не знаете, что они правильные. Вы можете узнать правильность кода только после правильного введения полностью, понимаете? Разумеется, если замок подает сигнал тревоги после первого же неправильного нажатия — то его вы, конечно же, откроете, потому что заранее знаете, после какой кнопки тревога не зазвучит. Аналогично, вы можете разминировать бомбу, перерезая проводки, если только конкретная бомба может быть разминирована путем перерезки проводков в правильном порядке.

— Начинаю понимать. Если за следующие пять секунд я что-то узнаю — то я уже это знаю, так?

— В теории, это примерно так и должно работать. Вы заранее знаете все или почти все, что можете узнать за следующие пять секунд.

— Это и на оружие распространяется?

Райнер с интересом приподнял бровь:

— Вы уже успели пострелять?

— Да. И заметил, что попадаю в цель с закрытыми глазами.

— Закономерно. Есть множество вариантов, как держать пистолет, насколько сильно сжимать рукоять, насколько резко и в какой момент жать на спуск. Один из этих вариантов приведет к попаданию — и потому, если вы хотите попасть, ваше подсознание выбирает именно этот вариант. Поздравляю, герр Нойманн, с победой на Олимпийских играх во всех стрелковых дисциплинах. Вы просто не будете промахиваться.

Я отхлебнул из банки и заметил:

— Но при всем при этом стук в дверь застает меня врасплох. Я не могу этого предвидеть.

— Так и должно быть. Не вдаваясь в чисто умозрительную теорию, давайте проведем эксперимент. Вот вам монетка — угадайте пять раз.

И я угадал: два орла, решка, орел, решка.

— А теперь бросайте монетку так, чтобы она упала в мою ладонь.

Я сделал это и понял: я не знаю, как упала монета.

— И?

— Не знаю.

— Потому что будущее неопределенно, если в нем участвует чья-то воля помимо вашей. Когда монетка в вашей руке — вы можете разжать руку и посмотреть. Но сейчас ее держу я.

— Я могу отобрать у вас монетку, и в каком-то варианте будущего эта попытка может мне удаться, разве нет?

— Кто сказал? — прищурился Райнер. — В ответ на агрессию я могу бросить монетку — и тогда уже никто и никогда не узнает, как она упала.

— Но в каком-то варианте вы этого не сделаете или не успеете, и тогда…

— Кто сказал? — повторил он. — Может, я буду выбрасывать монетку во всех без исключения вариантах? Поймите, многовариантное будущее существует только для вас. Для меня же оно строго одновариантно, в том плане, что если на попытку отнять я отреагирую броском за плечо — то во всех ваших вариантах будет одно и то же мое действие… Но это все гипотетика. В источнике, о котором я вам не расскажу, не содержится никаких рассусоливаний, а только простое изложение факта: видеть можно только предопределенное будущее. То есть, для вас это только те варианты, на которые влияете только вы и больше никто. Если на монетку влияет и моя воля — вы не способны предвидеть мою реакцию, и потому будущее для вас закрыто. Вспомните вашу встречу с Брунгильдой Айзенштайн: она выстрелила, и только затем вы начали уклоняться. До момента выстрела будущее неопределенно, так как на него влияет ее воля. Но вот палец жмет спуск, ударник высвобождается — и все, дальнейшие события можно описать исключительно законами физики. Вот движение ударника под действием пружины, удар по штоку клапана. Клапан выпускает порцию сжатого воздуха, воздух выталкивает дротик, дротик летит… Строго говоря, вы увернулись только потому, что процесс выстрела пневматического пистолета медленнее, чем у огнестрельного, и дротик медленнее пули. Будь у нее обычный пистолет — там бы вам и конец настал.

— Так вы знаете?..

— Камеры наблюдения. Сервер находился на машине, не имеющей выхода в сеть лаборатории, и до него вы не дотянулись.

— Ясно. Значит, я не могу предвидеть поступки других людей?

— Именно. Только предопределенное будущее. И только на пять секунд — это теоретический предел. Практически вы, видимо, близки к нему.

— Понятно, — кивнул я. — Теперь такой вопрос: как это вообще работает? Хотя бы приблизительно? Как вообще такое может быть — видеть будущее? Ведь его же не существует!

Райнер усмехнулся и покачал головой:

— Понятия не имею и, скорей всего, никогда не узнаю, если только не удастся взять за жабры кого-то из ацтекских тауматургов. Но теперь, когда вы понимаете, что тауматургия врагов может даже такие вот немыслимые для нас вещи — может быть, поймете, если не сердцем, то умом, всю необходимость тауматургии и губительность запрета для нашей цивилизации.

— Вроде бы ацтеки-налетчики не были замечены в предсказании будущего?

— Верно. Тут дело такое, я читал технический процесс, так сказать — это мрак. То, что требуется сотворить с подопытным, практически никаким боком не совместимо с дальнейшей жизнедеятельностью. Мой дядя оценивал шансы как один к миллиону, я, не понимающий массы нюансов, вообще не видел способа осуществить это. Изменения, привносимые ритуалом, затрагивают почти весь мозг, кроме лобных долей, но на лобные доли затем влияют измененные части… Это просто мрак, я не буду вдаваться в медицинские подробности, но изменения мозга оставляют жертве мизерные шансы выжить. При этом неизбежно почти полное стирание участков, отвечающих за память и личность. Что и произошло с вами. Таким образом, создание людей, подобных вам… нецелесообразно с военной точки зрения, скажем так.

Я задумался.

— А медик Айзенштайнов сказал, что изменения не обнаружены.

— Резонатор Дойла вообще-то широкопрофильный инструмент. Он проверяет мозг на предмет механической целостности, получает очень приблизительный скан-образ и сверяет со среднестатистическим скан-образом здорового человека. Он не может обнаружить тонкие изменения. Травмы — да, повреждения, инородные тела, новообразования — да. Отказ функций — да, но не изменение функционирования. Люди разные, аномалии бывают у многих. Резонатор Дойла обнаруживает явные сбои, но не легкие отклонения. А еще верней — резонатор обнаружит разницу между мной и вами, но не может определить, ваше отклонение носит травматическую природу или же у вас с рождения такая аномалия и все с вами в порядке. Он не может отличить мозг дурака от мозга гения, мозг одаренного музыканта от мозга художника. Да, он заметит, что у музыканта развит слуховой центр, но это не значит, что все люди с таким развитием — музыканты. Если мы дадим медику десять пациентов и скажем, что у одного сильные изменения после тауматургического ритуала — возможно, он укажет на вас, а возможно, и нет. И даже еще верней — резонатор Дойла, как и любой инструмент, не разбирается в работе мозга. Он детектит аномалии, которые «научен» детектить. Если, фигурально выражаясь, показать ему аномалию и сказать «вот аномалия» — он будет находить ее у других аналогичных пациентов, но не ранее. У вас изменена работа мозга — но нет явных повреждений, потому врач-парамедик ничего не обнаружил. Вы живы, в сознании, вменяемы, связно говорите, поражения мозга не обнаружены, известные аномалии, возникающие после определенных ритуалов, не обнаружены — значит, с точки зрения парамедика, нет проблемы. Вот спец по мозгам может что-то заметить и заинтересоваться — так что избегайте таких спецов.

Я скрестил руки на груди:

— Понятно. Но тогда сразу же вопрос: если память мне была стерта в результате эксперимента — где я был предыдущие семь месяцев? Как я попал в лабораторию?

Райнер развел руками:

— Я не знаю, кто поставлял отцу подопытных. Я не знаю, как вы к нему попали. Повторюсь: отец и дядя держали меня в неведении относительно своих проектов, так что мне пришлось действовать в обход их воли, по-шпионски, так сказать, перевербовав пару ключевых научных сотрудников. Моя осведомленность неполная, и интересовался я, в первую очередь, научной стороной.

Я усмехнулся:

— Да уж, интересные у вас в Доме порядки.

Он пожал плечами:

— Не исключено, что это скрытый умысел главы Дома: ведь я получил возможность на допросе под детектором честно сказать, что меня держали в неведении. Как бы там ни было, глава Дома позаботился о том, чтобы его наследник научился выпутываться из сложных ситуаций… И вот еще что, герр Нойманн. Возможно, СБР докопается до поставщика и заставит признаться… И тогда вы, может быть, узнаете правду, где были после события на «Эльзасе». И есть вероятность, что она, эта правда, не понравится ни СБР, ни вам.