Морпех Рейха

Врачи, генералы и ацтеки

Сознание возвращалось медленно. Вначале мне было абсолютно все равно, где я и что со мной происходит, я открывал на секунду глаза, а затем снова погружался во мрак и тишину небытия. Но некоторое время спустя я осознал, что нахожусь вроде как в больнице, и попытался приподнять голову, чтобы оглядеться и убедиться, что это и правда больница, а не лаборатория, и что я точно в палате, а не в морге.

В мое поле зрения попала медсестра с журналом, при этом моя активность сразу привлекла ее внимание. Она нажала кнопку на каком-то пульте, и в палате тут же появился еще и врач.

Он задает вопрос по-хорватски.

— Не шпрехаю по-вашему, — слабым голосом отвечаю я.

— Как мы себя чувствуем? — спрашивает врач по-немецки.

— Ну вы-то явно в добром здравии, а насчет себя я не уверен…

— Ха, чувство юмора на месте, будете жить, — улыбается он.

— Мне досталось, да?

— Не без этого. Из вас достали сорок семь осколков общей массой восемнадцать граммов. Наложено двадцать четыре шва. Но вообще ваши дела неплохи, ничего серьезного, а то, что сейчас вы чувствуете слабость — нормальное явление. Вас доставили без сознания, потом анестезия, трехчасовая операция…

— Быстро же, однако, вытащили сорок семь осколков…

— Вас оперировали четыре хирурга одновременно, и притом, к вашему счастью, не военных. То есть, вначале пытались военные, госпиталь-то военный, но мы прибыли вовремя и успели их своевременно выгнать, ха-ха!

— Выгнали военных хирургов в их же госпитале? А зачем?

— Ради вашего же блага! Знаете, что общего между военным врачом и морской свинкой? Морская свинка не имеет никакого отношения ни к морю, ни к свиньям.

— Что-то я не понял вашу шутку…

— С военными медиками такая беда: они не врачи. Медики — да, но не врачи. Не всякий медик — врач. У них другой способ работы и мышления. Понимаете, долг врача — спасти жизнь и здоровье пациента, и сделать это так хорошо, как возможно. Хорошо сделанная операция для самого врача способствует карьере, плохо — могут затаскать по судам. А военные медики должны спасать только жизнь пациента, но не здоровье, и делают это не хорошо, а быстро.

— Почему? — снова не понял я.

— А потому. Военный медик обычно работает в условиях, когда раненых много, а медиков мало. Он должен работать быстро. При этом здоровье пациента не имеет значения, потому что человек, оказавшийся на столе военного хирурга, уже в любом случае не имеет боевой ценности. Его ждут месяцы восстановления, он уже не годен воевать, и будет ли годен месяцы спустя — большой вопрос. Такая вот у военных медиков профессиональная деформация, и это очень хорошо видно в ситуациях с катастрофами, землетрясениями и прочим, когда на месте работают и военные медики, и обычные врачи. Военный медик успевает спасти больше жизней за счет большего числа пациентов, но у него ниже процент выживаемости, а у обычного врача пациенты реже остаются калеками. Такие вот дела.

— Понятно… Только почему я не чувствую ни рук, ни ног?

— Вам введен препарат, блокирующий обратную передачу сигналов по нервам. Иначе вы сейчас страдали бы от сильных болей. Просто поверьте мне, вы поправитесь и будете в порядке. Вам даже особо повезло, и аккурат после операции примчался Жданкович…

— Кто?

— Самый известный в Хорватии маг-целитель. Одиозная личность. Прибыв, уже он выставил хирургов — с таким не поспоришь, он умеет не только лечить, но и калечить. После его работы ваши раны приняли такой вид, какой приняли бы недели через две в обычной ситуации. Самые крупные швы зарубцевались без воспалений, а мелкие ранки, откуда осколки вынимали электромагнитом, зажили вовсе.

— О как… мною даже занялась такая важная фигура?

— Угу. Было указание сверху спасти вас любой ценой. Но это нам, лучшим врачам страны. За Жданковича не знаю, такому не поуказываешь особо, но стало известно, что в отеле, который вы защищали, находились его сын и невестка на медовом месяце. Простите, как вас зовут, а то вы до сих пор не опознаны?

— Зигфрид.

— Вы из Рейха, да?

— Ага.

— Что же, Зигфрид. Вы ни о чем не беспокойтесь, с вами все будет хорошо. Правда, могут быть осложнения, но не по хирургической части.

— А какие?

— В самом начале, опасаясь заражения, вам ввели слоновью дозу антибиотиков, полный букет, так сказать. Не исключено, что в течение нескольких месяцев у вас могут быть проблемы с иммунитетом, но это уже не очень страшно. Недельку-другую вы побудете тут под наблюдением, а потом вас можно будет выписывать, я думаю.

— Ох-х, плакал мой отпуск…

— Увы. Если что — с любыми пожеланиями обращайтесь к медсестре, а я, с вашего позволения, наконец-то сдам дежурство и пойду прилягу — девятнадцать часов тут за вами слежу.

Однако уже вечером того же дня меня разбудил тот же самый врач.

— Такое дело, — сказал он, — к вам гости, причем с самого верха. Военные, пара министров, прочие важные шишки. Вы в состоянии их принять? Я их предупредил, что у них максимум пять минут — но вот совсем прогнать не могу, сами понимаете. Это их стараниями вас тут лечат лучшие врачи, я сам вообще-то работаю в самом дорогом медицинском центре Хорватии, ну вы понимаете.

— Ладно, пускай приходят, — зевнул я.

И они пришли — целая толпа, причем куча народа осталась в коридоре. Врач и медсестра по бокам от моей кровати, вначале просачиваются журналисты и репортеры, выстраиваясь вдоль стен со своими камерами и микрофонами, затем и «гости» чинно заходят, и самый первый — большой такой генерал.

Большой он в буквальном смысле: здоровый такой тип, солидный, в парадном мундире с кучей орденов. Явно важный тип, может быть, министр обороны или что-то в таком духе.

Мы молча смотрим друг на друга, затем он отдает мне честь, я пытаюсь в меру своих возможностей приподнять руку.

Он начинает говорить — по-хорватски.

— Простите, а можно по-германски? Ну или вы, доктор, переведите…

И тут…

Немая сцена. Они все смотрят на меня во все глаза, даже репортеры застыли с вытаращенными зенками…

А потом генерал качнулся, схватился рукой за сердце и начал падать. Его подхватили на руки и поспешно выволокли в коридор.

— Какого хрена? — спросил я, но мне толком никто не ответил.

Свита генерала поспешно покинула палату, затем врач решительно выгнал репортерскую братию и закрыл за ними дверь.

— Уфф, вот так поворот, — пробормотал он. — Герр Зигфрид, вы простите за этот кошмар, кто ж мог представить, что…

— Да мне-то ничего, что с генералом этим? Ему бы помочь, укольчик там…

— Да его уже понесли в кардиологию, это буквально в двадцати метрах на этом же этаже. Там откачают.

— А что он за речь толкнуть пытался?

— Да какой-то торжественный официоз. Может, орденом наградить собирался, вы же вроде как герой, хотя деталей я толком не знаю, у меня была напряженная ночка, вы тут не единственный раненый во время атаки, а днем я отдыхал после трудов праведных… Да уж… в общем, вы отдыхайте дальше, а я пойду узнаю, что там в кардиологии, может, помогу чем, а то кардиолог там военный, на него мало надежды у меня.

Он ушел, а я благополучно заснул и проспал практически до обеда следующего дня.

Проснувшись, я почувствовал себя намного лучше и захотел, наконец, покушать ртом, а не внутривенно. Мне быстро сообразили диетический завтрак, а затем появились новые гости: уже знакомый мне морпех Книспель и его командир майор Майерлинг.

От Майерлинга я, наконец, узнал полную картину событий той ночи и последующих двух дней.

Атака ацтеков на Сплит была далеко не простым налетом с наскока, ей предшествовала хорошая подготовка.

Ацтеки проникли в залив не на подводной лодке, а при помощи входящих в залив судов. Просто примагничивались к днищу электромагнитами. Первая партия диверсантов вывела из строя противолодочный корабль, прицепив к гидроакустическим сигналоприемникам странные устройства, понизившие чувствительность. Противолодочный корабль буквально оглох и не услышал бы не то что подводную лодку, а даже извержение подводного вулкана.

Что касается гидроакустической станции на входе в залив, то тут все оказалось проще: станция питается энергией по проводам, и этот провод в нужный момент оказался перерезан. Как и кем — никто не видел, ибо местность на внешнем краю полуострова безлюдна, как раз из-за опасения ацтекской атаки.

— Кем-кем, — проворчал я, — да просто высадились на берег, подошли и перерезали!

— А вот и нет, — возразил Майерлинг, — весь внешний берег Хорватии перекрыт забором с колючкой, сигнализацией и камерами. Там нельзя высадиться незаметно. Диверсия была проведена изнутри. Если мы отбросим возможность местных сообщников — ацтеки высаживаются внутри залива, имея с собой местную одежду, и спокойно идут по городу куда им надо. Мы уже прикинули, где мог высадиться диверсант.

— А что, ацтек может переодеться и уже не видно, что это ацтек?! Это же краснокожий индеец!

— У них столетия назад уже были белые пленники. Не исключено, что у них уже есть и полукровки, и квартероны, выглядящие как мы и подготовленные для диверсий. Они и язык могут знать, и даже не обязательно владеть им в совершенстве. Город курортный, иностранцев полно.

Когда станция была обесточена, персонал попытался запустить генератор, но не вышло: станцией оперируют немецкие военные специалисты, но вспомогательный персонал и охрана — хорваты, которым не свойственен железный орднунг. Генератор давно не использовался и в нужный момент не завелся.

Далее ацтеки проникли в залив основными силами на подводных скутерах, при этом с собой они протащили подводные понтоны, то есть всплывающие платформы с установленными на них ракетными системами залпового огня.

И в назначенный час пошла атака по всему «отельному берегу».

Выбор места тоже, видимо, не случаен: ацтеки понимали смысл отелей и их значение для города. Гибель богатых туристов привела бы к смерти Сплита как курортного города. Знали ацтеки и о дотах, и о пулеметах на крышах, для их подавления и нужны были ракетные установки, похожие на маленькие «Катюши».

В общем и целом, атака не добилась значительного успеха. На атакованном участке из четырех дотов удалось подавить только два, оперативное появление цеппелина сыграло важную роль в отражении атаки, поскольку цеппелин сумел уничтожить понтоны с ракетными установками и поддержал два обороняющихся дота. Противолодочный корабль был подорван прикрепляемой миной, но сумел дойти до мели и сел на грунт, откуда поддержал оборону огнем скорострельной пушки, а наземная атака на гидроакустическую станцию и вовсе провалилась: встретить там подразделение СС в «уберах» ацтеки не ожидали, после отбития атаки эсэсовцы двинулись на помощь охране берега. Пулеметные точки на крышах тоже сделали свое дело, была полностью уничтожена только одна, как раз на моем отеле.

После того, как слева и справа от моего отеля преодолеть доты не удалось, нападающие перегруппировались. Часть ацтеков проскочила мимо дотов и проникла в отели, после чего вышла с другой стороны. План атаки вовсе не был самоубийством: нападающие, пройдя сквозь отели, собирались убить всех на пути, проскочить поперек полуострова, выйти к внешнему побережью и, сломав ограду, уйти в море, где их уже ждали подлодки. Частично он сработал: некоторое число ацтеков действительно прорвалось сквозь отели, особенно много из прошло через самый дальний отель, где удалось подавить дот. Однако в городе часть ацтеков удалось перебить, в том числе благодаря рейховской морской пехоте, которая выдвинулась очень быстро, и хорватским солдатам, которые патрулировали улицы.

Часть ацтеков, впрочем, все равно прорвалась и ушла. При этом число погибших мирных жителей оказалось невелико, в самих отелях и того меньше, потому что провал атаки не оставил ацтекам времени побегать по верхним этажам, а с нижних постояльцев успели эвакуировать, в том числе в убежища под самими отелями.

Что до меня, то я оказался на самом удобном для ацтеков пути отхода: в моем отеле подавили и крышу, и дот, хотя расчет дота оказал непродолжительное, но отчаянное сопротивление и перебил некоторое число нападающих. Сюда стянулись ацтеки слева и справа, которые не хотели прорываться мимо неподавленных обороняющихся дотов, и у них на пути остались только я и тот хорватский парень.

Собственно, тут-то и засияла моя звезда на небосклоне.

Однако моя героическая оборона была не финалом истории, а началом новой.

На пятом этаже отеля, в боковом крыле, с балкона которого было видно выход, где я держал оборону, какой-то богатый бизнесмен развлекался с девушкой-эскортницей, параллельно записывая свои развлечения на дорогую, качественную камеру. Когда началась стрельба и взрывы, промышленник в ужасе убежал, а девица спряталась под кроватью. Чуть погодя, придя в себя, она осознала, что стреляют только внизу и ей, вероятно, ничего не грозит. Выглянув девица заметила нас с тем хорватом и смекнула, что можно сорвать большой куш. Она воспользовалась камерой и сняла все события, начиная примерно с того момента, как убежал хорват.

Само собой, что она получила видеозапись века, и к тому моменту, когда меня только готовились оперировать, запись уже ушла к одному телеканалу за колоссальную сумму и моментально появилась в выпуске экстренных новостей. Часом спустя видеозапись того, как один хорватский солдат в одних трусах, бронике и каске отражает атаку большого числа противников в экзоскелетах, при этом уничтожая их всех, крутили уже все каналы.

Меня приняли за хорвата просто потому, что я был в бронежилете и каске с хорватскими опознавательными знаками. То, что я был в одних трусах, никого не смутило: все отели пускали солдат в бесплатный буфет для персонала, а в некоторых им даже отвели комнату для отдыха. Дело не только в уважении и солидарности, но и в том, что присутствие на территории отеля вооруженных солдат повышает привлекательность отеля в глазах постояльцев. И потому меня приняли за солдата, которого разбудили взрывы и он выскочил защищать отель и город от краснокожих только в трусах и защитной экипировке. При этом девица начала снимать уже после того, как я напялил на себя бронежилет, раненых хорватов в кадре не оказалось.

Словом, в тот момент, когда меня готовились оперировать, я стал знаменитым и ко мне послали лучших врачей, к моменту окончания операции «неопознанный хорватский воин» уже стал суперзвездой. В крупнейших городах страны прошли стихийные митинги с пением патриотических песен и плакатами вроде «Слава защитникам Родины» или «Хорватов не сломить!», даром что на дворе еще глухая ночь.

Уже с самого утра события приняли характер лавины. Лидер оппозиции в армейских кругах, националистический генерал Павелич, развил бурную деятельность, доказывая, что Хорватия великая страна и ей незачем быть сателлитом Рейха, оппозиционная фракция собирала митинги, а лидер националистской партии уже вовсю расписывал в своих газетах величие нации хорватов и героизм хорватской армии.

При этом правящая партия, ориентирующаяся на прорейховскую политику, потихоньку начала собирать манатки: выборы через полгода, а рейтинг националистов вышел на орбиту и оттуда его уже не спустить. Многие колеблющиеся переходили в лагерь националистически настроенных граждан, а те, которые понимали, что героизм одного человека не влияет на ситуацию в масштабах страны, молчали в тряпочку, не имея сильных контраргументов. На любые резонерские реплики, дескать, у нас сильной армии нет, своей оборонки нет и так далее следовал безжалостный аргумент «а нам и не надо, хорваты могут просто купить оружие и с ним в одних трусах отразить любую агрессию».

К слову сказать, я не был единственным героем в этих событиях. Многие люди героически исполняли свой долг, и без них не победил бы и я.

Расчет дота понес потери при первом обстреле, из шести человек двое погибли сразу, третий получил тяжелую рану. Командир дота отправил самого молодого парня вынести раненого и организовать вывод людей, а сам вместе с заместителем принял неравный бой, оба погибли смертью храбрых. Тот парень тоже проявил немалую отвагу, так как поначалу готовился отбивать атаку в одиночку и сражался вместе со мной, пока мог. К слову, он выжил и его раненный товарищ — тоже.

Тот самый пулеметчик, поддерживавший меня издали, оказался двумя разными людьми, которые остались на месте даже после попытки подавить их ракетами. Первый стрелял одной рукой, а затем его сменил контуженный, который и сам потерял сознание ненадолго, а когда очнулся — продолжил вести огонь. При этом с ними был третий человек расчета, помогавший перезаряжать и державший ленту — тоже раненный.

Героически сражались и расчеты остальных дотов, и экипаж противолодочного корабля, и взвод СС, который вначале дрался против самого большого вражеского отряда, а потом перешел в контратаку и зачистил побережье. Солдаты в городе, как немцы, так и хорваты, действовали сообща и весьма храбро, один хорват принял смерть героя, накрыв собой гранату.

Однако все эти отважные люди оказались в моей тени. Во-первых, потому, что они были лишь обычными людьми, каждый делал что мог — но мои возможности оказались выше, и именно перед моим отелем количество мертвых ацтеков на единицу площади было самым высоким. Во-вторых, я сражался прямо перед высококлассной камерой, которая запечатлела все мои маневры, перекаты, меткую стрельбу и жонглирование гранатами.

В-третьих, власти Сплита предприняли все возможное, чтобы привлечь к моему сражению максимум внимания. Все же, в паре отелей погибли люди, что было очень плохо, и потому боец, отразивший атаку в одних трусах, стал для них спасением, который отвлек внимание публики от жертв. Феноменальная победа одного солдата против шайки убийц в доспехах была действительно фантастикой.

Дошло даже до того, что начали снисходительно посматривать и на германцев вообще. Вы там, говорите, уберменши, да? А слабо в одних трусах перестрелять нахрен толпу бронированных ацтеков? Может, это на самом деле не германцы — вершина эволюции, а хорваты?

Словом, все шло к небывалому торжеству национального духа и к решительной победе националистически настроенных сил.

И вот когда наконец-то сообщили, что хорват-супергерой пришел в себя, к нему поперлась вся верхушка — с помпой, с армией журналистов и репортеров.

И вот генерал Павелич приветствует героя в прямом эфире…

…И тут героический хорват, защитник отечества и спаситель нации, оказывается немцем.

Шесть букв, вторая «и», но не «фиаско»?

Немудрено, что генерала Павелича хватил инфаркт на месте, притом настолько обширный, что спасти его не удалось. Полчаса спустя лидер оппозиционной партии осознал свою бесповоротную политическую смерть и выбросился из окна собственного кабинета, а члены партии принялись жечь партбилеты.