Морская пена

Глава 4. Рыцарь Большой клизмы

Дельфы принесли Репейнику странную весть. Якобы, доктор Четырбок обрел дар ясновидения и собирается стать вождем на острове зеленобородых.

Зеленобородые объявили о своей независимости сразу после бегства Горха с Эль-Бурегаса. С тех пор о делах островитян мало что слышали. Говорили, правда, что их предводитель Малина куда-то делся во время штурма Ласиоты, но это тоже была полуправда, так как на острове его незримое присутствие чувствовалось. Вроде бы он, даже, пару раз принародно появлялся.

В чем заключалась пресловутая независимость хойбов с зелеными бородами, доподлинно не знал никто, даже они сами. Главной была идея неподчинения избранному правителю. Хотя Дерг пока и не требовал ничего особенного от строптивых бородачей. Он только предлагал договариваться, например, о торговле, хотя и для нее поводов почти не находилось.

Комментируя новости, доставленные дельфами, Пит заметил:

— Совсем рехнулся эскулап. Интересно, а его енот, часом, не отрастил себе зеленую бороду?

Но надо было отправляться и разбираться во всем на месте. Вот только Пину стоило разыскать.

Пит уже привык к тому, что он в этих краях — лицо ответственное и обладающее немалой властью. Невысоклик, бороздящий на быстроходном паруснике море и имеющий в своем распоряжении все военные средства — существо солидное. И все-таки, без Пины он чувствовал себя не в своей тарелке, хотя виду не подавал.

Капитан «Чертополоха» иногда одним только лихим видом наводил порядок в умах местного населения. Несколько раз, правда, приходилось пригрозить применением силы некоторым зарвавшимся островным вождям. Особенно донимали «махаоны» своим безразличием к любым правилам.

«Пожиратели поганок, колоти их тунец! — ругался Репейник. — Сегодня они отравили всю рыбу вокруг острова, а завтра перережут соседей из-за вкусовых пристрастий!»

«Махаонов» отлавливали и отсылали на исправительные работы, отнимая возможность дурманить свои мозги и поя бодрянкой. Но отравленную психику живой водичкой не возьмешь, и все возвращалось на круги своя.

Пугай нашел Пину не сразу. Почему-то в ее привычки прочно вошло не объявлять о своих передвижениях. Если она считала, что делает важное дело, то ей было все равно, думает ли хоть кто-нибудь так же.

Пина украшала жизнь. Она искренне верила в силу усмарила. Появляясь то тут, то там, «фея» давала наставления, вводила какое-то очередное новшество и торжественно уезжала, оставляя жителям разбираться с плодами своих посещений. Это могли быть дворцы или бассейны с морскими обитателями, хрустальные фонтаны, парки или чудные агрегаты, предназначенные для обеспечения комфортного существования — все всегда общественное. Завороженные хойбы жадно внимали ее рассуждениям о достойной жизни. Она говорила, что любая работа должна быть в радость, тогда и жизнь превратится в праздник. Или наоборот. В общем, она и сама путала, что первое и где второе.

В этот, прямо сказать, совсем не прохладный денек Пина угощала своих последователей мороженым и плавала в бассейне. Очередные наставления были розданы, разбит очередной цветник. Все находилось в полном порядке, и жизнь казалась прекрасной.

Пугай влетел под ажурный свод купальни и уселся прямо на стол с лакомствами.

— Катастр-рофа! Жар-ра! Голодный мор-р!

Пока Пина сушила волосы, попугай попил из ее фужера, умял кисть винограда, нацеливаясь на мороженое.

— Ну ладно, хватит! А то плохо станет, а доктор в отъезде, — наставительно произнесла она. — Выкладывай, чего хочет Питти?

— В поход к зеленобор-родым! Дельфы сказали: Четырбок хочет стать вождем. Бр-ред!

— Вот именно.

— Доктор чокнулся — видит вещие сны! Катастр-рофа!

Пина отмахнулась.

— Да не ори ты… А доктора-то надо лечить. Передай адмиралу Репейнику, что я еду.

— Кр-расота! — кивнул попугай, а сам в это время уже косился на Апельсинку. Попугаиха появилась сразу, как только в саду захлопали крылья любимого.

На острове Зеленой бороды и впрямь творилось что-то неладное. Министр нездоровья, как шутил Репейник, прибыл туда с визитом, по приглашению, да так там и остался. В приглашении говорилось о какой-то необычной болезни, косившей островитян. Известно было только одно: сначала жителей преследовали галлюцинации, а потом у них самым постыдным образом рыжели бороды.

Четырбок и его енот, после трех дней непрерывных обходов, валились с ног, но ничего так и не прояснялось. Симптомы представлялись весьма необычными. Хойбам «снилось», что они живут послезавтра. Вскоре бороды несчастных рыжели, а действия принимали такой выверенный и вялый характер, что случайности и совпадения напрочь покинули их жизнь. И тогда островитян начала убивать тоска. А разве можно жить, зная расписание судьбы на ближайшие два дня, совершенно ни на что не надеясь и не имея возможности что-либо изменить?

В невозможности изменить, как раз, заключался весь ужас. Это доктор Четырбок понял только на третий день. Мистическая болезнь не давала предпринять ни одного шага против предначертанного. Орудия валились из рук, огонь переставал гореть, силы в момент покидали решившегося. Хойб просто падал как подкошенный, делая наперекор судьбе «неверный» шаг. Вскоре население острова превратилось в унылую толпу, отбывающую суровую повинность на этом свете. Заразился и Четырбок, только как-то по-особенному. Доктору как всегда ничего не снилось, но предсказывать будущее он стал аж на целую неделю вперед. Только не себе, а любому, кто пожелает.

Возомнив, что обрел дар небесный, Четырбок поначалу наслаждался им, ставя точные диагнозы и предсказывая дни смерти, но затем случайно понял, что может, хоть и не без труда, изменить ситуацию. Достаточно лишь в нужный момент отказаться от «запланированного» действия и выполнить противоположное, но только руками заболевшего. И тот сразу шел на поправку. Не удивительно, что хойбилонский эскулап стал «светом в окошке» для зеленобородых.

Когда спасательный отряд прибыл на остров Зеленой бороды, ему явилась следующая картина. Под пальмой сидел Четырбок и беседовал с пациентами. С утра очередь страждущих была не очень длинной, и доктор довольно бодро вел прием. После вынесения очередного вердикта с пострадавшими занимался Санитар. Лечить приходилось действием. Вскоре енот так научился игре марионетками, что мог бы открывать собственный театр.

Пина и Пит подошли поближе. Спасители воцарившегося доктора увидели, как енот, сидя на дереве, дергает за веревки, привязанные к рукам и ногам зеленобородого. Несчастный обреченно жарил на сковороде рыбу. Масло шипело. В какой-то момент Санитар уставился вниз. Из-за дерева выпрыгнула лягушка и поползла между ногами хойба. Тот привстал и тут же наступил на нее. В этот момент ассистент Четырбока напрягся, натянув веревки как вожжи. Казалось, он сейчас крикнет «тпр-р-у-у!». Пит отметил, что если бы не это движение, несчастный хойб, упав, угодил бы лицом прямо на сковородку.

— Нет, ты видела? — Репейник тронул спутницу за плечо. — Он же его заранее спас! Только откуда они узнали про лягушку?

Тем временем, хойб, ошалело подпрыгивая, стал целовать енота в кончик хвоста.

Пина возмутилась:

— Да что тут происходит?!

К членам правительства подошел пожилой островитянин. Подняв палец вверх, бородач торжественно провозгласил:

— Великий Зрячий Четырбок спасет наш народ, и бороды вновь зазеленеют!

— Да уж, — кивнул Пит, — и не сомневайтесь. Этот Рыцарь Большой клизмы и не такое может, тут не только позеленеешь…

Но хойб не унимался:

— Великий Зрячий должен стать нашим вождем!

Репейник недобро посмотрел на него.

— Щас! Во-первых, он Министр здоровья Эль-Бурегаса, а во-вторых…

Он не договорил, крикнув еноту:

— Эй, полосатый, ну-ка слазь и давай сюда!

Санитар надулся, но подошел.

— Погоди, — вступилась Пина, — я сама поговорю.

Девушка-невысоклик быстро все выяснила. Пообещав еноту, что вечером с удовольствием с ним постирает, она угостила зверя большим жуком. Санитар удалился — само достоинство.

На следующий день, хорошенько посоветовавшись с самим собой, адмирал Репейник назначил расследование произошедшего.

С недавних пор запасы пресной воды на кораблях эскадры восполнялись бодрянкой — живой водой из источника на островах — Близнецах. Так было предписано адмиральским приказом: «…хорошее средство — и сил прибавляет, и заразу истребляет». Но доктор, прибывший на остров с оказией, в момент исчерпал запасы любимого профилактического средства и пил как все — из родникового озерца. Пина сразу подметила это, объявляя на «Чертополохе» карантин. Первое, чего не следовало делать на острове, охваченном эпидемией, так это употреблять в пищу местную еду и воду.

Вскоре предположения подтвердились — никто из команды не заболел. Сначала решили проверить источник, но Четырбок вдруг изрек, что доброволец, которому дадут воду из ключа, не заболеет.

— А вот озеро отравлено, — заявил Великий Зрячий, — и скоро прибудет тот, кто его отравил. Зачем? Чтобы забрать оставшихся в живых.

Пина и Пит так и сели на песок.

— На пищевые отравления жалоб не поступало, — надув щеки, пояснил Четырбок, — а про другое я и не думал — некогда. Процесс ликвидации эпидемии, он, знаете ли…

Тут Пина сообразила:

— Он ведь только на неделю вперед «зрит», он раньше просто не знал ничего!

Четырбок вряд ли понимал о ком говорит. Кем был на острове Малина, эскулап если слышал, то стремительно забыл. Но из его провидческих показаний всплыла именно эта фигура. К тому же подлеченные зеленые бороды вспомнили, что Малина недавно появлялся на острове, как ни в чем не бывало, разглагольствуя о прелестях независимости. После его второго исчезновения и начался «великий мор».

— Прыткий же гад ваш бывший вождь, — сказал старейшинам Пит. — Отравить сначала всех, чтобы заморить слабых, а затем украсть оставшихся. Но для чего? Кому нужны несколько сотен смотрящих сны про послезавтра? И что мне делать с Министром здоровья, когда он вылечит вас? А его кто вылечит, а? Власти Эль-Бурегаса не могут допустить, чтобы и без того чокнутые министры становились идолами у «независимых» островитян!

В день, предсказанный доктором, «Чертополох» снялся с якоря, отошел к соседнему острову и затаился в укромной бухте. Репейник с частью команды остался на Зеленой бороде. Первую засаду его матросы устроили в береговых зарослях, а вторая, во главе с Питом, расположилась у тропы, ведущей к озеру.

Море не волновалось, лишь бриз слегка трогал опахала пальм. Около полудня на горизонте показался рыбачий баркас. Судно направлялось прямиком к острову. С возвышенности было хорошо видно, как хойбы-рыбаки неторопливо управляются с парусом и садятся на весла.

— Что-то не похоже на посудину для трех сотен рабов, — заметил Питти. — Видать, будут еще гости, посерьезней.

Когда нос баркаса ткнулся в песок, из лодки высадилось пятеро хойбов. Вскоре стало понятно — на берегу они не задержатся.

Первая засада получила сигнал пропустить лазутчиков и без лишнего шума захватить лодку, когда те углубятся в лес.

Первый из пятерки, скорей всего местный, семенил уверенно, налегке. Четверо других несли на спинах тяжелые ранцы. Они были покрепче, отличаясь от первого широким упругим шагом и военной выправкой.

— Уклисты, — уверенно сказал кто-то, и «морские псы» потянули из ножен абордажные сабли.

— Тихо! — показал рукой Пит. Малину он узнал сразу — пунцовая физиономия предателя сально блестела на солнце. На поляне, там где тропа вплотную подходила к обрывистому берегу озера, маленький караван остановился. Уклисты внимательно огляделись и принялись снимать поклажу.

— Будем бросать здесь, — показал Малина. — В прошлый раз я отсюда сыпал. Сам, между прочим, мешок от берега до этой лужи тащил…

Только теперь Пит догадался, чего не хватает бывшему вождю зеленобородых — бороды. От этого его рожа казалась еще слащавей.

«Надо его потом местным показать, — злорадно подумал Репейник, — глядишь, и прибьют ненароком — все возни меньше».

— Ну ладно, ты, полип корабельный, — громко начал капитан «Чертополоха», враскачку выходя из-за кустов, — хватит природу оскорблять! А вы, — Пит приказал уклистам, — на землю, лицом вниз! Быстро!

От неожиданности уклисты не сразу схватились за мечи. Флибустьерский вид невысоклика производил неизгладимое впечатление, а уверенность, с которой он держался, обескураживала.

Но шок длился не долго. Спутники Малины выхватили оружие и стали спина к спине. Появление десятка матросов никак не повлияло на их решимость сражаться. Зато Малина присел на землю и стал медленно отползать.

Чтобы предатель не убежал, Питу пришлось обездвижить его. Небольшая молния ужалила Малину в зад. На поляне запахло паленым.

Демонстрация волшебной силы подействовала только на троих уклистов. Четвертый бросился на Репейника и, прежде чем тот отразил удар, успел рубануть невысоклика по плечу. Пит только поморщился. Талисман по-прежнему хранил его. Пока уклист удивлялся, Репейник сделал выпад и зарубил врага. Остальные предпочли сдаться.

Связав пленных, прихватив груз и подвывающего от боли и страха Малину, матросы «Чертополоха» двинулись за своим неуязвимым капитаном вниз, к захваченному баркасу. Перепуганные насмерть рыбаки-скалоеды повиновались с полуслова. Они-то и рассказали, что вот-вот должен появиться большой корабль с Севера.

— Его послали за зеленобородыми, — сказал один из них, — а больше нам ничего не известно. Этот, — рыбак показал на Малину, — обещал нам полный жбан красного усмарила.

Бывший вождь злобно поблескивал поросячьими глазками, но молчал.

— Ничего, — процедил сквозь зубы Пит, — не хочешь рассказывать сейчас — расскажешь потом. Мы тебя даже пытать не будем… Почти.

Вдруг один из «морских псов» подскочил:

— Корабль!

Откуда в этих водах взялся военный фрегат, в точности такой, как были у Горха — загадка. Парусник возник из-за скальной гряды словно привидение. Баркас был еще только на середине пролива. Репейник понадеялся, что успеет добраться к стоянке флагмана на захваченной посудине. Теперь было поздно.

— Лети на «Чертополох», пусть снимутся с якоря и атакуют, — велел он Пугаю.

Крикнув что-то невообразимое, птица моментально умчалась в нужном направлении.

На фрегате баркас заметили, узнали и, видимо, удивившись, почему судно движется к противоположному берегу, стали догонять.

— Полный вперед! — скомандовал Пит, пытаясь выиграть время.

С фрегата ударил предупредительный выстрел. После того, как требование остановиться было проигнорировано, пушка выстрелила по баркасу. Ядро просвистело над головами и плюхнулось перед носом.

— А у вас — перелет! — мрачно иронизировал невысоклик, наблюдая за суетой вражеских пушкарей. — Право руля! Ну-ка, уклист, попади в адмирала!

Рыбацкое судно стала маневрировать и пошло зигзагами. Второе ядро не долетело, обдав сидевших на корме шипящими брызгами. Пленные уклисты заерзали.

С волшебством Пит медлил. «Если я ударю молнией, то на корабле сразу поймут, кто мы, и, возможно, ответят чем-то похожим. Подождем еще немного». Когда баркас поравнялся с бухтой, пассажиры облегченно вздохнули — «Чертополох» на всех парусах выходил в пролив. Первый помощник у Репейника был толковый. Старый шкипер-хойб не потерял ни минуты. Когда капитана, а Питу нравилось именоваться именно капитаном, а не адмиралом, не было на мостике, капитанские обязанности принимал он — Кройг из племени скалоедов.

Команда фрегата так увлеклась погоней, что заметила «Чертополох» только тогда, когда он почти вышел из бухты. Пушечный залп пронзил левый борт вражеского корабля, лишив его передней мачты и снеся напрочь бушприт. На фрегате что-то рвануло. Начался пожар. Паля из орудий, «Чертополох» приступил к развороту и пошел на сближение.

— Смотрите-ка, — весело крикнул Пит своим матросам, — старина Кройг идет на абордаж! Лево на борт! Поможем товарищам!

Баркас с «морскими псами» взял обратный курс. Когда он подошел к борту фрегата, на палубе вовсю шел бой. Исход стычки был предрешен, но прибытие адмирала нападающие встретили залихватским свистом и двойным натиском.

Оставив двух матросов сторожить пленных, Репейник с остальными полез по сброшенным канатам наверх.

— Не вздумай утопиться, червяк песочный, — бросил он напоследок Малине, — у нас впереди содержательная беседа. Не забыл?

Питти нервничал. Ему совсем не нравилось то, что удалось выжать из Малины путем временного превращения в студень и раскрытия перспектив общения с бывшими соплеменниками.

Горх поручил предателю вывезти обезволенных зеленобородых для превращения в особую породу уклистов-смертников. К тому же выходило, что Мазлус собрался штурмовать крепость, построенную переселенцами в Черед-Бегасе.

«Если все так, как рассказывает этот червяк, — сокрушался Пит, — то Олли и всем остальным придется очень нелегко». Капитан «Чертополоха» и адмирал Эль-Бурегасского флота почувствовал вдруг угрызения совести. Говорят же: «Время раскрывает глаза».

Репейник, опустив голову, как заведенный ходил по палубе взад-вперед и бормотал: «На кой леший мне этот архипелаг, этот флот и эти хойбы с их проблемами. Нет, надо что-то делать».

Питу стало не по себе. Он редко получал сообщения с материка и плохо представлял себе, что же там происходит. Далеко, на Родине, пусть теперь не такой цветущей и теплой, но Родине, его друзья наверняка терпят лишения, пытаясь помочь соотечественникам, а он…

Промучавшись так с полдня, к вечеру Питти велел посадить Малину в трюм, оставил Пину помогать Великому Зрячему Четырбоку, а сам отправился искать дельфов. Впервые после отъезда Виндибура Репейнику остро понадобился чей-то совет.

Через пару дней адмирал Эль-Бурегаса объявил островным вождям о раскрытии заговора и о своем намерении организовать дальний морской поход.

Питти был красноречив как никогда. Он говорил много, гневно, потрясая кулаками, надувая щеки и хмуря брови. Смысл его выступления сводился примерно к следующему: «Мы не можем себе позволить, чтобы враг использовал время и наши внутренние разногласия для накопления сил. Когда Мазлус Горх сочтет, что их у него достаточно, он не преминет вас навестить. Вы этого хотите?»

Не удивительно, что Совет принял предложение почти единогласно. Возражали только Дерг и несколько его сторонников. Но почему Правитель Эль-Бурегаса так отреагировал, было понятно даже Кройгу — штурману «Чертополоха»:

— А кому охота даже на время оставаться без силы, на которую он уже привык опираться? — говорил пожилой хойб. — Мой адмирал, вот увидите: мы уйдем, а они пересобачатся, эти усмариловые души.

Репейник с удивлением посмотрел на Кройга.

— Ты так говоришь, как будто сам нездешний.

Штурман гордо улыбнулся:

— Я никогда не зависел от усмарила. Я всегда был рыбаком — ведь уклисты предпочитали настоящую свежую рыбу. Нас таких несколько семей было у Ордена: кто огороды сажал, а кто рыбку ловил. Премудрости натурального хозяйства держались от прочих хойбов в большом секрете. Нашим даже жениться запрещали на чужих. Так что усмарил нам не сильно нужен был — уклисты и так всем снабжали: только знай улов давай.

— А Горх, он тоже только натуральное употреблял?

— А вот Горх, как раз — нет. Пристрастился он за полтыщи лет и, уже, говорили, без усмарила не мог. Но уклистов своих требовал кормить натурально. Так надо было. Они ведь основная сила и опора во всех его делах, а от усмариловой еды дух слабнет.

— А как же он сам?

— Так он же — вечный.

Питти расстроился:

— Тьфу, пропасть! А я к ужину грудинки сотворить хотел…

На третий день эскадра на всех парусах вышла из Ласиоты. Клипер «Чертополох», пять новеньких корветов и взятый на абордаж у острова Зеленой бороды фрегат.

За весьма непродолжительное время «морские псы» Пита превратились в серьезную, никому кроме своего предводителя не подчиняющуюся силу. Семь сотен крепких, поверивших в свою свободу хойбов рвали бушпритами кораблей морскую пену, стремясь на север, в опасную неизвестность. Пену подхватывал и уносил соленый морской ветер, не оставляя надежды на легкую долю и скорое возвращение.

Накануне Пит нашел дельфов. Ему очень хотелось поговорить с Флогом. Можно было, конечно, для начала поговорить и с Пиной, но Репейник нуждался в ком-то, перед кем не надо было «казаться». А чего ломать комедию перед дельфами, когда они и так тебя насквозь видят!

Флог долго не расспрашивал, а Питти не объяснял. Репейник только спросил, к чему прислушаться: к сердцу или уму. Ответ поражал своей простотой: «Если ты спрашиваешь меня об этом, — сказал Флог, — то сердце говорит правду. Тем, кто видит мир только умом, все предстает лишь с одной — правильной, с их точки зрения, стороны». Высунувшись из воды и глянув на переваривающего мудрость Пита, морской эльф весело стрекотнул и добавил: «Прочь сомнения, невысоклик! В мире нет таких сокровищ, за которые была бы куплена настоящая дружба. Расстояния и опасности ей не страшны, а время только делает крепче!»

— Но ведь я и здесь нужен! — попытался возразить капитан «Чертополоха».

Но дельф успокоил: «Это только видимость. Источник опасности для всех нас в другом месте — там, где тебе суждено оказаться».

«Источник опасности, источник опасности… — бормотал Репейник, стоя на мостике флагмана. — Прихлопнуть надо этого колдуна-долгожителя, да и дело с концом. Не будет его — все проблемы кончатся».

Волны летели навстречу, выгоняя бесконечные стада пенистых барашков из-за горизонта. Над парусами, в необъятной голубизне небесного пастбища, толпились взбитые ветром облака, с удивлением взирая на бестолковую суету своих маленьких морских собратьев. «Ну что за жизнь у этих крошек, — думали неповоротливые воздушные скитальцы, — прошелестел бездумно вспорхнув над пучиной, и, через мгновение, пропал, поглощенный породившим тебя морем. То ли дело мы — властители высших сфер: можем громыхнуть как следует и пролиться дождем, а захотим, так и само солнце закроем. Если бы не этот бузотер-ветер, нам не было бы равных!»

Вскоре чайки, сопровождавшие корабли, поотстали. Эскадра миновала острова-Близнецы, и те растаяли в дымке, как мираж.

Пина восседала под зонтиком в обществе двух попугаев. Апельсинка и Пугай время от времени комментировали действия команды, а маленькую чародейку это забавляло. Вскоре на уровне палубы показалась флибустьерская шляпа с пером, а затем на ют поднялся и сам Пит. Вид у адмирала был немного озабоченный. Пина знала: такое обычно бывает перед тем, когда Репейник выдает долго вынашиваемую идею или план.

— Ну, — подчеркнуто холодно произнесла она, — что на этот раз?

Ей вдруг захотелось побыть вальяжной дамой.

Пит важно надул щеки, подбоченился, но внезапно важничать раздумал и присел рядышком, положив руки на колени и уставившись прямо перед собой.

— Скоро подойдем к материку, — вздохнул он. — Но с чего начать, я до сих пор не знаю.

— Вижу, что придумал уже, — Пина наигранно зевнула.

— Вообще-то да. Кое-что есть, — Репейник повернул голову и прищурился. — Но это так, только наметки.

Пина вопросительно подняла брови.

— Я думаю, — продолжал Пит, — нам нужно идти туда, где все начиналось — к Безымянному острову. И возвращаться той же дорогой, через Долину ветров.

— Зачем это? — удивилась Пина.

Ей совсем не хотелось лазить по горам и мерзнуть на перевалах.

— Чтобы выйти в Черед-Бегас через какое-нибудь ущелье. В горах проще быть незаметными.

Маленькая фея задумалась.

— А что если крепость окружена морками или… — она долго не решалась произнести, — …или разрушена?

— У нас есть разведчики, — Репейник кивнул на попугаев. — А Флог говорил про речных выдр. Попробуем с ними связаться, когда подойдем к берегу.

Неожиданно Пугай, перебиравший перышки на хохолке у Апельсинки, брякнул:

— Позор-р! Выдр надо выдр-рать! Нет довер-рия!

Апельсинка поддержала:

— Опр-ределенно! Они птицееды!

— А вы почем знаете? — грозно спросил Пит. — Вы же их в глаза не видели.

Попугаи моментально отодвинулись в сторону, от греха подальше, а Апельсинка пискнула:

— Пр-рирожденная эр-рудиция!

— Ну вот, Питти, — хохотнула Пина, — твой план пернатые не утвердили.

Репейник засопел, изображая приступ ярости:

— Ощиплю!

Попугаев как ветром сдуло.

Вдруг по палубе пробежала тень. Над мачтами, раскинув крылья, кружил альбатрос. Репейник, запрокинув голову, проводил его взглядом.

— Так-так… А шпионы Горха не дремлют. Надо птичку-то поджарить, жаль только, что она невкусная.

— Погоди-ка жарить, — попросила Пина. — У меня тут заклинаньице припасено, как раз для таких случаев. Я давно думала о том, как остановить птицу в полете.

Она что-то произнесла и махнула рукой. Вокруг парящего альбатроса образовалась сиреневая дымка. Когда дымка пропала, то пропала вместе с перьями. Ощипанная птица, нелепо задрыгав конечностями, шлепнулась в воду. Но утонуть так и не успела, потому что была проглочена акулой. Та давно крутилась возле кораблей, мечтая набить ненасытное брюхо.

— Так тебе и надо, индюк обритый! — позлорадствовал Пит и с уважением посмотрел на спутницу. — Научишь?

Все-таки магическая наука давалась Репейнику с трудом. Он и заклинания частенько путал, и усмариловые составы, и копаться в книгах не любил. Поэтому Пина, постоянно объясняющая и подсказывающая, была для него кем-то вроде наставника. Пит решил, что в «лысом» заклинании есть большой прок. «Так можно охотиться, например, на уток или куропаток, — решил невысоклик, недавно ставший поборником натурального питания. — И тушка не портится».

То, что они с Пиной, наконец, покинули Эль-Бурегас, несмотря на тревожную неопределенность ближайшего будущего, вызывало у Пита чувство облегчения. Груз адмиральских обязанностей, государственные заботы, регулярное и не самое приятное общение с островными представителями в парламенте — все это угнетало независимую душу юноши. Лучше соленого ветра в парусах, для Репейника теперь не было ничего. Он заболел свободой и морем. И не хотел лечиться.

Другое дело Пина. Стремиться под парусами за горизонт ей было откровенно скучно. Время от времени она вспоминала о своем отце и сестре, и чтобы не грустить, устраивала представления для команды флагмана.

В запасе у юной феи было множество разных забавных заклинаний, не имевших строгого практического применения, но зато весьма эффектных. Пока клипер летел на север, Пина замораживала акул, раскрашивала облака, устраивала дожди из крекеров и так далее. Один раз она даже сделала прозрачным дно «Чертополоха», чтобы свободные от вахты «морские псы» наблюдали за жизнью морских обитателей. Правда, на этот раз, Пит быстро прекратил «балаган», сказав, что у них не прогулочный шлюп.

Альбатросы еще несколько раз появлялись в небе над эскадрой, но всех ожидала одинаковая судьба. Кроме этого, да еще кроме несильного шторма, немного потрепавшего оснастку, корабли на всем пути не встретили никаких помех.

И вот однажды, в плотной шапке серых облаков, на горизонте показалась земля. Хойбы, никогда не видевшие другой суши, кроме своего архипелага, и до последнего момента не представлявшие, что земная твердь может быть крупнее их главного острова — Бурегаса, высыпали на палубу. Сказать, что они были поражены — не сказать ничего. Немое созерцание уходящей в бесконечность береговой линии с грозными высоченными горами, прячущими свои снежные головы среди туч, вызывало благаговение. Материк, некогда бывший домом и их народа, встречал блудных, привыкших к теплому солнцу детей, суровыми очертаниями и пронизывающим ветром.

Слева по курсу, в устье реки, виднелся остров Безымянный. На фоне материкового величия он смотрелся словно камешек, оброненный в лужу. Репейник на минуту представил себя на месте мага Кронлерона, впервые приставшего к Безымянному пятьсот лет назад. Интересно, а что видел и чувствовал тогда он?

— Лево руля! — скомандовал Питти. — Курс прямо на остров!

Предчувствие подсказывало ему — этому обломку суши еще есть что рассказать.