К ночи усилился мороз. Эвакуация раненых в тыл выросла в сложную и важнейшую задачу. Даже легко раненых нельзя было оставлять на льду в такую стужу. И потянулись бойцы в глубь залива, унося на себе тяжело раненых товарищей. Легко раненые шли сами, не расставаясь с винтовками, и даже поддерживали более пострадавших.
На севере, за невидимой Муурилой, дальнее небо осветилось вдруг, зажглось дрожащими лучами. Лучи погасли и снова вспыхнули, запламенели с еще большей силой, рассыпаясь широким веером по всему горизонту. Белесоватый свет переходил в зеленый, потом в багряный, радужный. Порывисто дышат световые столбы, захватывая постепенно своим многоцветным сиянием все большее пространство и образуя на крайнем севере сверкающий золотом венец короны. Нежной синевой озарился снег, и фантастические, причудливые тени протянулись от ледяных громадин.
Забыв на минуту о тяжелой обстановке, о близости врага, зачарованные любуются лыжники непередаваемой, невиданной красотой северного сияния.
— Да, — вздохнул романтически настроенный политрук Бывалов: — отродясь такого не видывал.
— А ты белофиннов поблагодари. Если бы не война, так бы и не увидел, — посоветовал старшина Армизонов.
Пронзительный свист пролетающих снарядов и новая огневая волна с берега вернули бойцов к действительности.
Командование лыжного отряда решило продвинуться дальше, ибо на этой позиции люди служили мишенью для снайперов. Нужно было пустить три зеленых ракеты. Как на зло, ракетница находилась вне командного пункта, у одного из залегших в цепи лыжников. И Чепрасов послал за ней младшего командира Макарова. Извиваясь по снегу, тот поспешил выполнить приказание. Спустя минут десять Чепрасов увидел, что он возвращается назад. Проползши полдороги до командного пункта, Макаров вскочил и открыто побежал. Но, не добежав шагов двадцати, внезапно упал. Болью сжалось сердце Чепрасова. Хороший был младший командир Макаров. Но «убитый» неожиданно ожил и начал подыматься. Не отрываясь, наблюдал Чепрасов за движениями бойца, мысленно поторапливая его. Мелькнула молния трассирующей пули, ударив Макарова по каске. Ударила и рикошетом метнулась в сторону. Когда Макаров вторично упал, у Чепрасова не оставалось больше сомнений, что за ракетницей на этот раз придется бежать ему самому. Начальник штаба уже готовился к прыжку, когда Макаров вновь зашевелился.
«Ранен… — решил Чепрасов. — Но тяжело или легко? Во всяком случае, жив… Хорошо и это…»
— Давайте быстрее ракетницу! — крикнул ему Чепрасов. Макаров опять попытался встать. И в третий раз снайперская пуля точно ударила его по каске, но с тем же результатом.
Не веря глазам, Чепрасов наблюдал необычайное зрелище практического испытания чудесных свойств советской стальной каски. Но его изумление возросло, когда Макаров, после третьего меткого снайперского выстрела сразу же сорвался с места. Четвертая трассирующая пуля пронеслась над головой неуязвимого моряка. На этот раз раздражение и злоба ослепили глаза белофинского стрелка, и рука изменила ему. Уже не маскируясь больше, Макаров в несколько прыжков достиг командного пункта. Переводя дух и отдавая ракетницу, он, волнуясь, рассказал:
— После третьей пули по каске я понял, что попал под снайперский обстрел. Не выйти, думаю: от каждого удара по каске теряешь сознание — оглушает. В голове шум, звон… Оставаться, соображаю, под огнем — все равно прикончат. Что-то делать надо. Лучше уж побежать. Авось, проскочу… Так и вышло.
Три зеленые ракеты, прерывая рассказ, штопором вонзились в небо.
— Вперед!.. Вперед, товарищи!.. За родину! — подбадривают друг друга бойцы.
Метров сто прошли перебежками и переползаниями по глубокому в этом месте снегу. Кто-то со стоном падал, другие бежали, ползли. По берегу били наши, по заливу белофинские снаряды. С двух сторон — скрестились огневые трассирующие струи.
У проволоки произошла небольшая задержка. В дело пошли гранаты. В воронках за проволокой шевелились белые тени, неслись отчаянные крики: «Русс, сдавайса!». Гранаты заставили крикунов замолчать. В помощь лыжникам батареи щедро покрывали Муурильский берег и деревню ураганным огнем. Снаряды ложились с поразительной точностью, вызывая искреннее восхищение лыжников.
Одна за другой умолкали белофинские огневые точки, выведенные из строя или скрывая свое расположение. Высоко над Муурильской горкой зарделось небо пламенем пожара. Военком Богданов воодушевлял бойцов.
— Подожгли, дьяволы, деревню. Значит, скоро побегут. Там N-ская дивизия нажимает.
В нервном, боевом возбуждении военком не заметил, как по спине его скользнула пуля и прошлась как ножницы по ткани ватника. Заметивший это Лосяков со смехом упрекнул Богданова:
— Неаккуратность у тебя в туалете, товарищ военком.
Профессиональные моряки, квалифицированные минеры, электрики, комендоры, сигнальщики, рулевые — балтийцы-лыжники здесь, на штурме Муурильских позиций, изучали на практике армейскую тактику боя, перебежки, залеганье, атаки в цепях, змейками и звеньями. Сами создавали новые приемы, например, ухитрялись буравить снег головами в касках, вырывая защитные канавки.
Чепрасов не покидал командного пункта. Тусклый зимний день сменял черную ночь, и снова ночь приходила на смену дню, но Чепрасов не прекращал корректировки артиллерийской стрельбы и зоркого наблюдения за всеми действиями отряда и сопротивлением врага. Блестящее действие артиллерии Шура-Буры, поддержка батальонов N-ской дивизии слева и особенно батальона Панфилова справа — помогли лыжникам выйти к проволоке на всем участке расположения отряда.
Атакующие сосредоточились за небольшим снежным бугром. По ту сторону его — проволока. Короткая передышка перед последним рывком. За проволокой — высокий, каменистый подъем на берег. Дальше — пологая площадка, — вначале открытая, с замаскированными пулеметными гнездами и глубоко упрятанными в застывшую почву ЗОТ, а затем — поросшая лесом, со снайперскими гнездами. Метров триста ровного снежного пляжа переходили в крутой, лесистый косогор. На плоской вершине его — неприступная Муурила.
За бугорком бойцы переводили дыхание; один, сняв варежки, растирал замерзшие руки, другой, сорвав ушанку, вытирал ладонью вспотевший лоб. Иные вытряхивали из валенок набившийся снег, другие вставляли в винтовку свежие обоймы или заряжали пистолеты. У каждого находилось дело в считанные секунды боевого отдыха.
Небо опять засияло ослепительно цветистой короной северного сияния. Ухали орудия Шура-Буры на Тамико. Откликались — близкий берег яркими разрывами и пожаром деревни, а Бьеркэ — своей мощной «десяткой». И тогда метровая толща льда широко расступалась. Ширилась, чернела морская глубь в полынье, взметалась и тяжело обрушивалась обратно высокой волной. Далеко вокруг со стеклянным звоном разлетались тонны снега и ледяных осколков, обильно засыпая пространство и людей.
Но ничто не могло остановить отважных. Они шли вперед, теряли товарищей, стискивали в ненависти зубы и еще крепче сжимали винтовки в руках. То одна, то другая вражеские точки умолкали, выведенные из строя меткой стрельбой, точным накрытием всевидящего Шура-Буры.
Но враг еще сдерживал себя, таил свои силы. И только тогда, когда балтийцы подошли на угрожающую близость в каких-нибудь триста метров от берега, он взревел во всю свою ружейную, пулеметную, артиллерийскую и минометную глотку.
С короткой дистанции, из предательских «кукушечьих» гнезд, заговорили снайперы.
Упал ничком один моряк, свалился на бок другой, зашатался, роняя винтовку, третий. Бросив скорбный, прощальный взгляд на отставших, остальные продолжали движение вперед.
Перебегая от одного раненого к другому то вприпрыжку, то ползком, военфельдшер Федосов оказывал первую помощь раненым бойцам.
До проволоки — совсем недалеко. Тогда начальник штаба Чепрасов подал, по приказу Лосякова, сигнал ракетой: в атаку!
С удвоенной, утроенной силой, как выпрямившаяся пружина, рванулись цепи и змейки к берегу. Сам собою вырвался из груди единый призывный клик: «За родину! За Сталина!»
В сумраке черной тенью высоко пронесся самолет. Он не стрелял. Только позади оставил след больших снежных хлопьев. Они долго кружили в воздухе и медленно оседали на поле залива. Несколько белыми листовками упали среди бойцов. Младший командир Макаров поднял одну и передал Лосякову. На листовке был изображен красноармеец: штык в землю, руки вверх и зазывающее приглашение:
— Переходите к нам!
Даже в эту грозную минуту командир отделения Переверзев не мог удержаться от привычной шутки:
— Вот и хорошо! Пошли, значит, ребята в Муурилу, раз приглашают. — Переверзев сделал широкий приглашающий жест в сторону Муурилы.