Моряки идут на лыжах

ОДИННАДЦАТЬ В СНЕГУ

Мимоходом из деревни Руси Боковня со своей разведывательной группой в одиннадцать человек остановился на полуостровке Лаутеранта. Утомленные, разгоряченные переходом, бойцы утоляли жажду талым в котелках снегом, курили «ленинградские подарки».　

Боковня шел в очередную ответственную разведку к Муурильскому берегу и решил дать бойцам небольшой роздых.　

В единственный на полуострове домишко, где расположился Боковня со своими людьми, вошел командир артиллерийского дивизиона. Завязалась беседа.　

— Туда? — многозначительно спросил артиллерийский капитан, указывая рукою в сторону неприятеля.　

— Точно, — ответил Боковня и не без гордости прибавил: — Я уж хаживал туда.　

— Третьего дня наша разведка возвращалась оттуда, — продолжал капитан, — так ее приметили с мыса Кюрениеми. На рассвете это было. Задумали живьем взять и роту в погоню послали.　

— Ну, нас не возьмут, — сердито буркнул Боковня и машинально потрогал свой пистолет.　

— Я не к тому, — успокаивающе заметил капитан. — Вы дальше слушайте. Докладывает мне об этом наблюдатель. Хорошо. Стали белофинны наперерез разведке итти. Ну, думаю, пусть еще ближе подойдут. Подпустил, а потом ударил всей батареей с четырех километров. Поглядели бы вы!..　

Рассказ капитана натолкнул Боковню на полезную мысль.　

— Попрошу вас, — обратился он к капитану, — вести за нами наблюдение. Направление с берега по азимуту 270 градусов, прямо на залив. После семи километров меняю курс по азимуту 315 градусов. По прямой — тринадцать-четырнадцать километров. Но учтите небольшие отклонения из-за торосов. На траверзе Муурилы — поворот на 90 градусов. Если засыплемся и в оборот попадем — кройте после четырех красных ракет. Бейте метров на десять-пятнадцать правее сигнала, чтобы своих не накрыть.　

— Договорились, — охотно пообещал командир дивизиона и крепко пожал руку разведчику.

Выступили морозным вечером в двадцать часов пятого февраля. Шли без передышки часов шесть и, когда по расчетам оказались напротив Муурилы, круто свернули на нее.　

Метрах в восьмистах правее и ближе к берегу двигалась группа командира взвода Жмакина из четырнадцати человек, тоже стремившаяся выйти на берег. Достигнув его несколько раньше Боковни, Жмакин выслал вперед дозор из двух человек. Эти двое во мраке ночи сразу напоролись на финский сторожевой патруль и попали под частый обстрел. С затемненного берега краснофлотцы на открытом заливе представляли хорошо видимую цель. Одного, по фамилии Сапко, ударило в грудь, другого — в ногу. Раненый в ногу Волтусенок попытался спасти товарища: подполз и метров двести протащил на себе. Укрывшись от огня за снежным бугорком, осмотрел товарища и только тогда заметил, что тащил мертвеца. Простился с ним и, волоча раненую ногу, пополз под прикрытие берега, потому что именно там его меньше всего ожидали. Истекал кровью, но не расставался с винтовкой. При морозе в тридцать градусов, с изумительной настойчивостью и хладнокровием, медленно полз раненый краснофлотец в самую вражескую пасть. И вышел на берег правее заставы. Прислушался. Тихо. Замолкли автоматы «Суоми» и ружейный огонь. Пополз дальше и дальше, зарываясь в глубокий снег. Поминутно останавливался, давая отдых больной ноге и прислушиваясь к грозным шорохам ночи. Он находился теперь в самом центре Муурильской укрепленной линии. Вперед, только вперед! Обратно нет пути. Только бы миновать открытую прибрежную полянку с замаскированными огневыми точками в снежных ямах и крайние, на опушке леса, деревья со снайперскими гнездами. А дальше — лес и лес, до самого озера Кипинола-Ярви. Оно уже позади Муурильской позиции. От восточного берега его вправо по лесным тропкам можно выйти к передовой линии фронта. Километров семь, не больше! С железным упорством и осторожностью двигался раненый по намеченному маршруту, ни на минуту не забывая, что он разведчик, и напрягая свои силы на то, чтобы запомнить расположение вражеских укреплений. На исходе ночи армейские дозоры подобрали его окоченевшего, истекшего кровью и обессиленного.　

…Уничтожив дозор Жмакина, белофинская застава перенесла огонь всех своих восьми «Суоми» на оставшуюся группу Жмакина, которая находилась примерно в трехстах метрах от берега. Одновременно человек шестьдесят-семьдесят белофиннов выбежали на лед развернутой цепочкой.　

Хорошая видимость позволила Боковне, находившемуся метрах в шестистах левее, отчетливо наблюдать создавшуюся для соседа угрозу тылового обхода и флангового охвата. Перед тем посланные им на берег отделенный командир Иванов и боец Кочененков доложили, что обнаружили слева у берега минное поле в квадрате двести пятьдесят — триста метров и что дальше, за отсутствием проволочных заграждений, выход на берег свободен.　

Получив столь важные и утешительные сведения, Боковня поднял было со льда свою группу, намереваясь двигаться во вражеский тыл. Но люди его не успели и шагу сделать, как начался ожесточенный огонь по всей группе Жмакина.　

— Надо выручать товарищей, — решил Боковня.　

Враг успел уже вклиниться между обеими разведывательными группами. Белофинны стремительным методичным своим лыжным ходом, напоминающим иноходь, все глубже и глубже охватывали левый фланг Жмакина. То же происходило и на правом.　

Боковня приказал своему гранатометчику открыть огонь. Второпях тот дважды промазал. Нетерпеливый и раздосадованный Боковня бросился к гранатомету, поставил прицельную трубку на шесть и снова дал два выстрела по финской заставе. На берегу вспыхнули два разрыва.　

Белофинны сообразили, что Жмакин не один, и поспешили изменить тактику. Разделились на три группы. Одна группа человек в тридцать на лыжах вернулась к берегу, обогнула минное поле и стала забегать с левого фланга Боковни. Человек двадцать проделали ту же операцию на правом фланге, остальные неслись напрямик, влоб. Вокруг Боковни поднялся грохот и огонь. Со льда часто обстреливали из винтовок, с берега — из пулеметов и автоматов «Суоми». Близкий мысок Ритониеми откликнулся широкой, ослепительно яркой лентой прожектора. Луч прожектора лег на льду залива под косым углом, прижав разведку Боковни к самому берегу. Отход был отрезан. Неподвижный луч застыл метрах в сорока от разведчиков и не намеревался, видимо, убираться прочь.　

План белофиннов был ясен. Обозленные частыми нашими набегами в Муурильский укрепленный район, они подготовились к сегодняшней встрече: подпустили разведку к самому берегу и пошли в обход, отрезая с помощью прожекторов возможность отступления на залив.　

Левофланговая группа противника быстро без выстрела шла на сближение. Метрах в тридцати сбросила лыжи и двинулась ползком. Ожил и зашевелился прожекторный луч, придвинувшись еще ближе к группе Боковин, повис на миг на высокой торосистой гряде, за которой, точно за крепостной стеной, укрылись моряки, — и беспомощно перевалился за край обратно.　

«Полундра, — с досадой подумал Боковня: — с трех сторон наступление, четвертая отрезана лучом». И скомандовал:　

— Занять оборону! Ложись!

На светлом снежном фоне было ясно видно движение врагов. Приблизившись на тридцать метров, они подползали медленно, молча, без единого выстрела, рассчитывая взять группу живьем. Не давая им встать и перейти в лобовую атаку, Боковня дал команду: «Огонь!»　

«По сути, — размышлял он под треск выстрелов, — положение еще не скверное. Мы защищены с четырех сторон естественными стенами торосов, у бойцов по сотне патронов и по четыре ручных гранаты, есть гранатомет, пара пулеметов. Можно жить! Попробуй-ка, возьми!»

Вдруг со стороны наступающих долетела отчетливая команда на русском языке:　

— Вперед!.. Бей москалей!　

«Эге! — смекнул Боковня, — белофинские дружки — белогвардейцы!.. Ну что же, если эта сволочь еще не забыла русский язык — можно извлечь из этого пользу».　

— Рота! Слушай команду!　

Боковня закричал громче, чем это требовалось для того, чтобы быть услышанным его крохотной группой.　

— Рота! Пулеметный огонь справа! Гранатометы слева!.. Приготовить ручные гранаты!　

Десяток разведчиков без объяснений поняли военную хитрость командира. Они постарались и развили огонь, которому позавидовала бы настоящая рота.　

Услышав команду Боковни, враг остановил продвижение и счел более благоразумным залечь, всячески стараясь подавить огонь «роты». Около получаса шла ожесточенная перестрелка.　

За ледяным укрытием торосов позиция Боковни была выгоднее позиции противника, расположившегося на открытом пространстве. Белофинны это поняли. Потеряв надежду взять одиннадцать моряков живьем, они стали бросать к торосам отдельные небольшие группки.　

На отделенного командира Иванова, не раз уже глядевшего в лицо смерти, неслись два солдата. Иванов неподвижно лежал за выступом льдины. Он видел развевающиеся от быстрого бега белые полы маскировочных курток, слышал тяжелое шуршанье лыжных полозьев, хриплое прерывистое дыхание врагов. Осталось метров десять. Пора! Привстав на колено, Иванов вскинул винтовку и выстрелил в упор. Один из бегущих подпрыгнул и, широко раскинув руки, плашмя свалился в снег. Второй замялся было и кинулся к товарищу. Не меняя положения, Иванов дал выстрел — и второй солдат покрыл своим телом первого.　

В сторонке трое финнов с автоматом «Суоми» крались на голос Боковни. Нервничая и торопясь, они устанавливали автомат метрах в двадцати и наводили его на Боковню. Занятый преодолением угрозы с другой стороны, старший лейтенант не замечал новой опасности. К счастью, выдвинувшийся на несколько шагов вперед боец Кочененков успел предотвратить нападение врага. Выпрямившись внезапно, он с бешенством бросил ручную гранату. Треск и пламя взрыва — и на кровавом снегу остались три распластанных тела и поваленный на бок «Суоми». Снежным вихрем и звенящими ледяшками осыпало Боковню.　

— Товарищ командир, на вас «Суоми» наставляли. Так я в это дело вмешался, — как бы оправдываясь, объяснил Кочененков.　

Через минуту он снова обратился к Боковые.　

— Разрешите, товарищ командир, я «Суоми» принесу: жалко, без дела валяется!　

— Видите, какой чорт огонь!? Головы не поднять — в решето превратитесь. Отставить!..　

С нескрываемым сожалением вернулся Кочененков на свое место и еще долго с грустью и досадой поглядывал на заманчивый автомат.　

Боковня неутомимо ползал по снегу к каждой щели, в которой залегли его люди, подбадривая их.　

Во время одного из таких «рейсов», взобравшись на высокий ледяной гребешок, он заметил внизу слева пять притаившихся вражеских фигур. Боковня отчетливо рисовался на верхушке тороса. Враги открыли огонь. Вперед выбежал, судя по пистолету, офицер. Он торопливо и неудачно бил по Боковне, успевшему во-время укрыться. Быстро прикинув расстояние до группы противника — метров десять, не больше, — Боковня швырнул гранату. Стрельба внизу мгновенно смолкла.　

— Чисто! — похвалил себя Боковня.

— Невеселая штука, товарищ командир, — докладывали бойцы, — патроны на исходе, а гранат и того меньше.　

Впервые за эту ночь в душу командира проникла тяжелая дума: кажется, не выйти… Но поглядел вокруг, увидел своих краснофлотцев, своих героев, готовых умереть, но не сдаться. Каждого из них он знал еще по Кронштадту, с каждым связан давней и крепкой дружбой, за каждого отвечает, за каждого сам готов отдать жизнь. Так неужели дать им погибнуть, не спасти для родины, для близких?! Не бывать этому!! И старший лейтенант вспомнил свой уговор с артиллерийским капитаном в домике на Лаутеранте, вспомнил про условные четыре ракеты.　

«Самое время», — подумал он и кликнул бойца Тегелева:　

— У вас ракетница?　

— У меня, товарищ командир.　

— Отойдите метров на пять-шесть и дайте четыре красных.　

Тегелев в точности исполнил приказание, и черный полог над головой внезапно загорелся яркими вспышками. Кровавое зарево зажгло торосы и залив, осветив на короткое время сражающихся. Обе стороны усилили огонь. Тегелев, выпускавший ракеты, представлял отличную мишень, и два белофинских офицера поспешили воспользоваться этим. Подойдя метров на десять, открыли стрельбу из пистолетов.　

— Никуда не годится такая стрельба, а ещё господа офицеры! — крикнул никогда не терявший веселого настроения помощник командира взвода Цветков и бросил в офицеров последнюю свою гранату. И когда после взрыва увидел, что оба полетели в разные стороны и не поднимались больше, нравоучительно добавил:　

Граната, она тоже с понятием. Зря не рвется, особенно ежели последняя.　

Балтийцы расстреливали последние патроны. Тщательно прицеливались, чтобы не тратить заряд впустую. Враг, чуя близкий конец сопротивления по ослабевающему ответному огню, наглел, подступал все ближе и ближе, но, наученный горьким опытом, на штурм итти не решался.　

Боковня, сдерживая волнение, до боли в глазах всматривался в темную даль, в сторону спасительной Лаутеранты. Прошло пять-шесть минут после пуска сигнальных ракет, пять-шесть томительных, долгих, напряженных минут.　

И он пришел, наконец, — ответ артиллерийского капитана.　

Дернуло воздух, дрогнули небо, лед и суша. С первого залпа погас прожектор, исчез проклятый луч. Неплохо, видимо, пристрелялся капитан. Путь на залив снова свободен. Теперь только не зевать и не мешкать.　

— Отходить! — скомандовал Боковня: — Отход прикрывают Кочененков, Иванов и Киреев.　

Лыжники поползли. Залп за залпом, не жалея стали, шлет Лаутеранта врагу. Взлетают на воздух темные массы мерзлой земли, облака снега и льда, ветви и стволы деревьев и между ними бесформенные тени людей. Этот адский огонь, неожиданно обрушившийся на врага, ошеломил финнов. Все три осаждавших Боковню отряда — фланговые и лобовой — поспешно и в беспорядке бросились к северу и югу, минуя близкий, разворачиваемый снарядами берег.　

Выходя из боя, Боковня приказал снять лыжи и ползти, чтобы враг не мог бить в спину. Бойцы, по примеру командира, легли животами на лыжи и, заложив правые руки за жесткое железное крепление их, начали передвижение. Еще во время боя, для удобства стрельбы, Боковня в боевом задоре снял свои перчатки, а потом где-то обронил. Теперь, проползши метров двести в тридцатипятиградусный мороз и придерживая лыжи за железные крепления, он почувствовал, как немеет левая рука.　

«Не ранен ли?» — пришла мысль. Но, оказалось, другая напасть — обморозил.　

Но стоит ли думать об этом? Собрал людей, проверил. Все налицо, и, главное, — никаких ранений. На юношески молодом лице парторга скользнула улыбка. Теперь домой. Сделали, что могли.

Лыжный батальон на марше.

Вдали у заставы и на мысе Ритониеми еще гремели залпы артиллерийского капитана. Зато на заливе — мир и покой. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад здесь шел жаркий бой, рвались снаряды, щелкали винтовки и стрекотали пулеметы, что горсти смельчаков-балтийцев, казалось, не вырваться из железного охвата. И в этой внезапной тишине, сменившей жестокую перепалку, Боковня радовался за своих замечательных бойцов.

— Домой!.. На базу! Там, небось, заждались.　

Встали на лыжи. Пошли. Но в эту минуту на пути возникла еще одна преграда. Боковня шел позади группы. Рядом — краснофлотец Киреев. Вдруг немного правее из темноты вынырнули две фигуры, они низко склонились над пулеметом. В нем, очевидно, что-то заело. Финны суетливо поворачивали пулемет на группу. Как рукой сняло наплывавшую дрему.　

— Гранату! — повернувшись к Кирееву, приказал Боковня.　

— Бросаю! — почти одновременно крикнул Киреев.　

Огонь, пламя у самого пулемета. А людей не видно.　

Вон, они, впрочем, в нескольких шагах, неподвижные и полузасыпанные снегом. Это был, очевидно, далеко забежавший вперед авангард левофлангового охвата. Он отходил последним и нашел в этом отходе свою смерть.　

— Ну, теперь все, надо полагать, — сказал Боковня.　

Было пять часов утра. Небо очистилось от туч и мерцало холодными звездами. Боковня встал впереди группы и резко свернул на открытый залив. Он знал, что, «засекши» у себя в тылу нашу разведку, белофинны обычно долго и упорно преследуют ее. Если ей и удается выйти из окружения, враг связывается по радио и телефону с пунктами, расположенными на пути дальнейшего отхода. Оттуда высылается погоня, разведку стремятся отрезать, снова окружить, словом, делают все возможное, чтобы «принять» смельчаков и не дать им уйти на свою территорию. С наступлением ясного дня и далекой видимости положение Боковни могло стать еще более серьезным.　

Подгоняя передних и подбадривая отстающих, он уводил их все дальше и дальше от вражеской земли с ее укреплениями, минными ловушками и многочисленной живой силой, вероятно уже осведомленной о предстоящем проходе одиннадцати храбрецов.　

Прошли восемь километров, но все еще находились во вражеском районе. Несмотря на сильно обмороженную руку, Боковня решил итти прямо на базу в Руси, минуя Лаутеранту, чтобы не приближаться к вражескому берегу.　

Наступил мутный рассвет, а люди, не зная устали, шли и шли. Встало солнце. Тысячами искр засияла снежная равнина.　

На коротких остановках, чтобы перевести дыхание, наспех глотали чистый снег или ледяные сосульки и снова, движимые единой волей, товарищеской спайкой, примером своего командира, продолжали лыжный бег. Шли до самого заката, когда прояснившееся на западе небо окрасилось во все цвета — от желто-голубого до лилово-багряного.　

И только в восемнадцать часов шестого февраля вступили на родной берег у деревни Руси.