Московские каникулы

В и к т о р М е ж о в }

С т а с и к П р о т а л и н }

Р и т а К о з ы р е в а }

Г а л я В о р о б ь е в а } — десятиклассники.

Е л е н а Г л е б о в н а — мать Виктора.

О л ь г а В а с и л ь е в н а — бабушка Риты.

Н и н а С е р г е е в н а Н е м ч и н о в а — учительница.

Москва. Сентябрь.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Уголок сквера поблизости от школы. Скамья, еще зеленые кусты акации, молодая березка. Солнечный день. Входит Н е м ч и н о в а.

Н е м ч и н о в а (с улыбкой вглядываясь в зал). Я — учительница. Тшш… Успокойтесь, пожалуйста, я ничему не собираюсь вас учить. Просто хочу рассказать одну историю, которая приключилась в моей школе, в моем классе, можно сказать, со мной самой. (Помолчав.) Меня зовут Нина Сергеевна Немчинова, я учительница литературы в старших классах. Мне нравиться быть учительницей литературы в старших классах, хотите верьте, хотите нет. И еще я классный руководитель в десятом «Б». Быть классным руководителем мне нравится еще больше. Тут, я знаю, вы мне совсем уж не поверите, но что поделаешь… Мой муж и мой собственный сын абсолютно уверены, что я «чокнутая». И доказательств у них сколько душе угодно… Правда, я с ними часто спорю — до хрипоты и полного безголосия. Похлеще, чем в школе на педсоветах. Но увы, в этих спорах приемлемая для всех истина пока не родилась. (Помолчав.) Большинство моих десятибешников давно учатся вместе, а многие и живут в одном доме, неподалеку от школы. Хотя бы наша знаменитая троица — Рита Козырева, Виктор Межов и Стасик Проталин. Они очень разные, эти трое. И всегда вместе… А в минувшем январе у нас в классе появилась новенькая, Галя Воробьева. Ее отца перевели в Москву, и после зимних каникул Галя пришла в нашу школу. Ох и трудно ей было вначале поспевать за моими крокодилами! Ничего, втянулась. (Помолчав.) Ну, наверно, вы уже сами догадались, что я люблю свой суматошный, бестолковый класс. Каждое утро я иду туда с замирающим сердцем — что еще они там сегодня выкинули? Ведь в настоящем живом коллективе всегда что-нибудь случается. Это, если хотите, показатель здоровья школы, когда в ней приключаются разные приключения, забавные и даже не очень забавные. Когда в моем десятом «Б» слишком долго ничего не происходит, я начинаю беспокоиться, уверяю вас! Но то, что произошло у нас в сентябре, в самом начале учебного года… Последнего школьного года моих милых крошек… (Рассмеялась.) Ух, они просто из себя выходят, когда я их так называю. Да, так вот… Стояли теплые, по-осеннему прозрачные дни бабьего лета. Я решила на воскресенье с классом поехать на Бородинское поле. Вскоре нам предстояла встреча с Толстым, я к ней всегда готовлюсь с особым волнением. Да и грех было не воспользоваться такой погодой… Быть может, последним теплым воскресеньем в этом году…

З а т е м н е н и е.

Тот же сквер. Справа появляются С т а с и к и В и к т о р с портфелями в руках. Виктор — в форменных брюках и строгом темном свитере. В одежде Стасика ничто не напоминает о школьной форме, причем можно даже предположить, что пестрота и беспорядок его одежды тщательно продуманы.

С т а с и к. Ну знаешь, Витенька! Если тебе не хочется тащиться с нами на Бородинское поле…

В и к т о р. Просто некогда.

С т а с и к. Ну и сиди дома, долби свою возлюбленную математику! Но отговаривать Нинон от выезда! В то время когда весь класс рвется на просторы нашей прекрасной родины! Да ты знаешь, сколько мы сможем филонить под этот выезд? Сегодня уроков не задали, в понедельник можно изобразить легкую простуду…

В и к т о р. Слушай, ты для кого, собственно, учишься?

С т а с и к (простодушно). А я разве учусь?

В и к т о р. Не помешало бы для разнообразия. До экзаменов — меньше девяти месяцев.

С т а с и к. Но больше восьми! Бесконечность!

В и к т о р. Именно. Порядка двадцати трех миллионов секунд.

Входит Р и т а, с аэрофлотовской папкой в руках. Она в красивом платье, которое только с большой натяжкой можно принять за форменное.

С т а с и к. Маргарита, поздравляю. Мы с тобой — миллионеры.

Р и т а. Откуда бы?

С т а с и к. Имеем двадцать три миллиона. Секунд! До выпускных экзаменов.

В и к т о р. Уже на десять секунд меньше.

С т а с и к. Да ты что, совсем у нас тюкнулся? Мгновения высчитываешь? Тик-так, тик-так, наш Витюнчик не дурак… Ведь под такой метроном жить невозможно!

В и к т о р. Возможно. Больше того — необходимо. Чтоб ни одна секунда зря не пропала.

Р и т а. Ты решил не ехать в Бородино?

В и к т о р. Поеду. Не быть же белой вороной.

Р и т а. Если хочешь, я тоже могу…

В и к т о р. Нет уж. Стасик, да и вы все с таким детским ликованием встретили идею Нины Сергеевны, что лишать вас вожделенного безделья было бы просто жестоко.

Р и т а. Ну, на полное безделье рассчитывать не приходится, Нина Сергеевна наверняка что-нибудь придумает этакое.

С т а с и к. Идя навстречу порочным склонностям своего любимчика Межова, она заставит нас измерять, сколько шагов отделяло в день битвы Багратиона от Наполеона. Или еще что-нибудь столь же необходимое. Одеяла брать будем?

Р и т а. Нина Сергеевна велела и спальные мешки тащить, у кого есть.

С т а с и к. Да, братцы, я сегодня нашу Нинон с поклонником засек! С майором!

Р и т а. Стас, не городи пошлостей. У Нины Сергеевны…

С т а с и к. Знаю-знаю, образцово-показательный муж-геолог. Риточка, но ведь ее Николай Петрович — кто? Рядовой труженик. А майор — Вооруженные Силы! Ракетчик или, может, вовсе космонавт!

В и к т о р. Мелко, Проталин. За ту двойку, что Нинон тебе вкатила, мог бы ей и полковника приконтачить.

С т а с и к (вздохнув). Глуп, кто тратит на вас правдивую информацию… Пошли собираться.

В и к т о р. Вы идите, а я должен Воробьевой внушение сделать.

Р и т а. Тебя обидела ее заметка?

В и к т о р. Дело не в моих эмоциях. Просто нашего нового редактора не туда заносит.

С т а с и к. То ли было, когда я в редакторах числился! Под Новый год номерок с картинками да под Первое мая. И никаких тебе личных выпадов. Переизбрали — пеняйте на себя. (Увидев кого-то.) Вон он скачет, наш грозный Воробей… Гляди-ка! Нас заметила — повернула…

В и к т о р. Стасик, будь парнем — приведи ее.

С т а с и к. Для потехи — можно. (Убегает.)

Р и т а. А вообще тебе нравится Воробьева?

В и к т о р. Козырева, мне нравишься ты. Давно и бесповоротно. Если я это недостаточно часто и четко выражаю — напоминай. Уговор дороже денег.

Р и т а. Слушай, тебе еще не надоела… наша игра?

В и к т о р (с удивлением). С чего это тебя на такие вопросики потянуло?

Р и т а. Так просто. Ведь тебе все-таки приходится тратить на меня свои драгоценные секунды. Иногда.

В и к т о р. Не беспокойся, все подсчитано. В том, что мы с тобой парочку изображаем, плюсов куда больше, чем минусов.

Р и т а. Каких же?

В и к т о р. Ну хотя бы таких, что к тебе доморощенные хиппи с чувствами не пристают. И меня на уроках никто записочками не донимает. Мало тебе?

Р и т а. Достаточно.

В и к т о р. То-то же.

Возвращается С т а с и к, ведя за руку Г а л ю. Она в форменном платье, с большим портфелем в руках.

С т а с и к. Где обедал Воробей? В зоопарке у зверей. (Виктору.) Товарищ первый ученик! Редактор классной газеты Пташкина, осмелившаяся критиковать Ваше Беспятиминутмедальство, доставлена на суд и расправу!

Г а л я. Пусти руку. Больно.

С т а с и к. Виноват. В приговоре зачтется.

Г а л я (Виктору). Это ты сорвал «боевой листок»?

В и к т о р. Угадала.

Г а л я. Кто тебе дал право?

С т а с и к. Курочкина, плохо знаешь Горького. Права не дают, права берут.

Г а л я. Если вы меня выбрали редактором, значит — доверили…

С т а с и к. Это не доверие, а наказание. За то, что отбояриться не сумела.

Г а л я (Виктору). Отдай газету! Не согласен с критикой — можешь ответить, я помещу.

В и к т о р (достав из портфеля «боевой листок»). Это ты называешь критикой?! (Читает.) «Межов — плохой товарищ. Он хоть и даст списать трудную задачу, но никогда не объяснит, почему у него получился такой ответ. «Сама шевели извилинами», — только и можешь от него услышать. Уверенность в том, что он всех умней, образованней и талантливей, сквозит в каждом его движении, в каждом слове…»

Г а л я. А что, разве неправда?

В и к т о р (читает). «Но Межов груб и высокомерен не только со своими товарищами. Он так же грубо, неуважительно обращается со своей матерью…» Была у нас дома один раз — и уже считаешь себя вправе влезать в мою семейную жизнь?

Г а л я (озадачена). А как же мы без критики свои недостатки исправлять будем?

С т а с и к. А зачем их исправлять? Ты же видишь, чистить пятна на солнце — не самое безопасное занятие. И потом, давно известно, что наши недостатки — это продолжение наших достоинств. Устранишь недостаток, а там, глядишь, и достоинство тю-тю…

Г а л я. Какое же это достоинство — грубить матери?

С т а с и к. Может, он на ней свою железную волю тренирует?

В и к т о р. Хватит обо мне. (Отдает Гале газету.) Найди себе другой объект для воспитательных упражнений.

С т а с и к (Гале). Слушай, Кукушкина, почему ты себя ни разу в газете не пропесочила?

Г а л я. Себя? Никто ж не поверит, что я честно… А я…

С т а с и к. Что — ты?

Г а л я. Не твое дело.

С т а с и к. А кляузы строчить — твое?

Галя молчит.

Ты у нас в школе уже сколько просвещаешься?

Г а л я. Не знаешь, что ли?

С т а с и к. И с января не усекла главного? Тогда могу популярно разъяснить. У нас не любят, кто перед учителями выслуживается. Да учителя и сами таких не обожают. Думаешь, Нинон тебе за этот пашквиль пятерку отвалит?

Р и т а (Гале). Нина Сергеевна сама знает, кто из нас кто. Во всяком случае, лучше, чем ты.

Г а л я. Вы правда думаете, я газету для нее писала?

С т а с и к. А для кого?

Г а л я (на Виктора). Для него.

С т а с и к. Даю поправку! Ты не карьеристка, ты идеалистка! Что еще опасней! Дожила до преклонных лет — и веришь в силу печатного слова?

Г а л я. А в людей еще можно верить?

Р и т а. Чего ж ты Стаса не критикуешь? Он вроде в этом больше нуждается.

Г а л я. Я сказала — в людей. А он… клоун.

С т а с и к. Ну ты, Пигалицына! По шее схлопотать хочешь?

Г а л я (с торжеством). Ага, и ты — за критику? Только — кулаками?

Входит Н е м ч и н о в а.

Н е м ч и н о в а. Вы еще здесь?

В и к т о р. А где нам быть?

Н е м ч и н о в а. Рюкзаки укладывать. Галина, ты с отцом говорила?

Г а л я. Утром. Был он у вас?

Н е м ч и н о в а. Да, недавно. (Ко всем.) Галин отец, майор Воробьев, по долгу службы сегодня срочно должен уехать, и он просил моего совета — можно ли оставить Галю одну в Москве до конца учебного года.

Р и т а. А жить она где будет?

Н е м ч и н о в а. У Гали отдельная комната и хорошие соседи. Что касается школы, то я пообещала, что мы сообща за ней присмотрим.

В и к т о р. Скорей уж она за нами.

Р и т а (поспешно). Виктор хочет сказать, что Галя сама достаточно серьезная и что о ней можно не беспокоиться.

Н е м ч и н о в а. Примерно так и я сказала. (Гале.) Ты довольна?

Г а л я. Довольна.

Н е м ч и н о в а. А я тобой — нет. Сегодня суббота, где «боевой листок»?

В и к т о р (насмешливо). Ай-ай-ай, Воробьева! Как не стыдно!

Г а л я (не сразу). Я думала… Лучше после выезда… Больше материала будет.

Н е м ч и н о в а. Что ж, не возражаю. (С едва заметной улыбкой.) Вы Проталина не видели?

Р и т а (удивленно). Вот же он!

Н е м ч и н о в а (обернувшись). Стасик здесь — и молчит? Невероятно! Впрочем… Они дуются на меня за двойку. Я не ошиблась?

С т а с и к (хмуро). Поставить двойку — что дураком обозвать. За это извиняться нужно.

Н е м ч и н о в а (улыбаясь). Ну, извини. Я должна была тебе кол влепить.

С т а с и к. Точно, осиновый… И после этого вы будете учить нас любви к людям?

Н е м ч и н о в а. Лентяй — еще не человек. Он не дает себе труда стать человеком.

С т а с и к (подняв руки). Сдаюсь! Провели еще одну душеспасительную беседу.

Н е м ч и н о в а. Только собираюсь.

В и к т о р (с улыбкой). Оставить вас наедине?

С т а с и к. Правда, им-то чего мучиться?

Н е м ч и н о в а. Знаю, все вы считаете себя сформировавшимися личностями и терпеть не можете поучений. Но ведь с твоими способностями… Да ты по литературе мог бы лучше всех учиться! Если бы только серьезно задумался над своим будущим.

С т а с и к. То ли будет, то ли нет…

Н е м ч и н о в а. Разве ясное понимание своего призвания не есть обязательный признак личности?

С т а с и к. Моя личность сначала сформировалась, потом расформировалась. Теперь жду, когда снова сформируется.

Н е м ч и н о в а. А если не дождешься?

С т а с и к (с преувеличенным пафосом). О, дайте мне мое призвание, и я переверну земной шар!

Г а л я (ей нравится его бравада). Тоже Архимед выискался…

С т а с и к. Не Архимед, Архимедик… Стоп! Архимедик — это маленький Архимед или большой медик?

В и к т о р. Большой звонарь.

С т а с и к (Немчиновой). А вдруг быть человеком без призвания — это и есть мое призвание? Мое маленькое хобби? (Декламирует.)

Н е м ч и н о в а. Бедный Стасик…

С т а с и к. А может, наоборот, богатый? Они уперлись каждый в свой закуток: Витька — в математику, Рита — в японскую лингвистику — и будут там всю жизнь смирно пастись. А передо мной открыт весь бурный мир со всеми его дорогами, выбирай любую!

Н е м ч и н о в а. Так выбирай же!

С т а с и к. Успеется.

В и к т о р. В армию призовут.

С т а с и к. Вот ты всегда так! Сразу заземляешь… А вообще… Это тоже призвание — быть призванным в армию.

Г а л я (горячо). Чего вы из армии пугало делаете? Я армию лучше вас знаю. И если бы парнем была…

В и к т о р. То что?

Г а л я. Сама бы туда пошла — вот что! Чтоб офицером стать.

С т а с и к. Жалко, что ты не парень. Сподручней было бы мозги вправлять.

Н е м ч и н о в а. Уверяю тебя, Стасик, твои мозги в большем беспорядке. И если ты бравируешь отсутствием призвания…

С т а с и к. Я, что ли, в этом виноват?

Н е м ч и н о в а. Кто же?

С т а с и к. Родители. Не наградили меня нужными генами. Или вы, учителя! Что не смогли во мне это призвание пробудить и воспитать.

Н е м ч и н о в а. А ты сам для чего на свете?

С т а с и к. Для счастья. Как птица для полета.

Н е м ч и н о в а. Говорят, птицы находят свой путь по магнитному полю Земли. Согласись, для человека такого ориентира маловато.

С т а с и к. Дорогая Нина Сергеевна! Если вы меня и в Бородино заманиваете, чтобы воспитывать… Так я лучше дома останусь!

Н е м ч и н о в а (взглянув на часы). Караул! Мы все рискуем дома остаться. Даю час на сборы. Опоздавшие идут в Бородино пешком. (Быстро уходит.)

В и к т о р. Ну, птички, попорхали?

С т а с и к. Лети-лети! Ты-то и без магнитного поля с пути не собьешься.

В и к т о р. Видишь, Воробьева, какой я паинька? А ты меня — дубинкой по голове. Пойдем, Маргарита, мне пора. (Демонстративно обняв Риту за плечи, ведет ее вслед за Немчиновой.)

Р и т а (оглянувшись). А ты, Стас?

С т а с и к. Идите, я догоню…

Рита и Виктор уходят.

Пауза.

Ты уверена, что я клоун? Может, мне в цирк податься?

Г а л я. Обиделся? Извини.

С т а с и к. Не перестаю удивляться неблагодарности человечества. Из сил выбиваешься, чтобы скрасить серость его будней, а тебя же за это обзывают. Клоуном или, того хлеще, лентяем.

Г а л я. Рита с Виктором давно дружат?

С т а с и к. Чего? А-а… Мы втроем с первого класса вместе.

Г а л я. Ты ж ее этак-то не обнимаешь…

С т а с и к (взглянув искоса). Вон ты про что… Любовь у них. Общеизвестная и общепризнанная.

Г а л я. Рита красивая…

С т а с и к. Заметила? Но Витька ценит ее не за формы, а за содержание. (Другим тоном.) Ладно, Соловейчикова, нам-то с тобой не до любви… Поскольку ты еще ростом не вышла, а я — плюю на нее с высотного здания. Пошли, пошли, Орлова-Коршунова, впереди у нас — Бородинская битва!

Г а л я (вздохнув). Потопали…

З а т е м н е н и е.

Улица (просцениум). Идут В и к т о р и Е л е н а Г л е б о в н а. У него за плечами — большой, туго набитый рюкзак.

В и к т о р (останавливается). Все, мать, дальше — запретная зона.

Е л е н а Г л е б о в н а (с улыбкой). Витька, мы одни, никто не заподозрит тебя в излишней сентиментальности.

В и к т о р. Важно, чтоб я себя сам не заподозрил.

Е л е н а Г л е б о в н а. Да, это было бы ужасно… (Другим тоном.) Носки шерстяные взял?

В и к т о р. Взял все, что надо. Уезжаю на сутки, а сборов и проводов — словно на целый год.

Е л е н а Г л е б о в н а. Любые провода — разлука навсегда. Вырастешь — поймешь. (На движение Виктора.) Ты уже вырос, вырос! Я хотела сказать — поймешь, когда своим чадом обзаведешься. Возвратишься когда?

В и к т о р. Сказал же — завтра вечером.

Е л е н а Г л е б о в н а. Не позже девяти?

В и к т о р. Надеюсь.

Е л е н а Г л е б о в н а. Нет, ты скажи точно!

В и к т о р (со вздохом). Ладно, не позже девяти. Все?

Е л е н а Г л е б о в н а. Будь здоров!

Виктор уходит, затем возвращается, целует мать и убегает. Елена Глебовна смотрит ему вслед.

З а т е м н е н и е.

Поляна неподалеку от Бородинского поля. Справа на переднем плане — большой стог сена с прислоненной к нему доской-лесенкой. Слева — рощица, за нею угадываются другие стога. В глубине — подмосковный пейзаж во всей его сентябрьской красе. Теплый день идет к концу. У стога, прислонившись к нему спиной, сидят Р и т а, В и к т о р и С т а с и к. Справа слышится негромкая песня.

Р и т а. Небо-то перед закатом какое… (Виктору.) А ты не хотел ехать.

В и к т о р. Так вот разнежишься, небом любуючись… К учебникам потом трактором себя не затянешь.

С т а с и к. И без учебников да тракторов люди жили…

В и к т о р. Ага, когда на четвереньках бегали.

Пауза.

Р и т а. Хорошо поют ребята…

С т а с и к. С голодухи и не так запоешь.

Р и т а. Бедненький, уже проголодался?

С т а с и к (с возмущением). Уже?! С обеда целый час прошел!

В и к т о р. Вот бы у тебя не только желудок, но и голова так время точно отмеряла…

С т а с и к. Духовной пищи мне во́ хватает!

Справа входят Н е м ч и н о в а и Г а л я.

Н е м ч и н о в а. Индивидуи, вы еще долго будете от коллектива откалываться?

В и к т о р. А здесь каждому больше кислорода достается.

Р и т а. Присаживайтесь, Нина Сергеевна.

Н е м ч и н о в а. Кислорода не жалко?

С т а с и к. Моим угощайтесь.

Н е м ч и н о в а. Ценю великодушных людей. Сели, Галина?

Г а л я. Сели.

Садятся. Пауза.

С т а с и к. Нина Сергеевна, как вы считаете, клоун — хорошая профессия?

Н е м ч и н о в а. Я мимов больше люблю.

С т а с и к. Которые все молча изображают? Намек понят.

Н е м ч и н о в а. А вообще это не мерило для профессии — хорошая, плохая. Профессия должна быть единственной, без которой не прожить. Ты не согласен?

Стасик молча разводит руками.

Г а л я (улыбаясь). Он уже в мимы записался!

Песня смолкает.

Р и т а. Чего это они замолчали?

Г а л я. Там ребята, наверно, картошку делят!

Р и т а. Какую картошку?

Г а л я. Печеную!

С т а с и к. Караул, грабят! (Убегает направо.)

Н е м ч и н о в а. Правда, пошли, а то не достанется.

Р и т а. Витя, догоняй!

Немчинова и Рита уходят.

Пауза.

Г а л я. Чего ж ты не догоняешь?

В и к т о р. Не люблю толкаться при дележке. Сиди, гостьей будешь.

Пауза.

Г а л я. Ты на меня больше не сердишься? За «боевой листок»?

В и к т о р. Понимаешь, Воробьева…

Г а л я (тихо). Меня Галей зовут…

В и к т о р. Видишь ли, Галя, я из тех чудаков, кто занимается самовоспитанием. Это не такая уж легкая штука, как может показаться со стороны. А если меня еще и воспитывать будут… Перебор получится, понимаешь?

Г а л я. Куда мне тебя воспитывать… Только если б я вместе с мамой жила…

В и к т о р (с улыбкой). Не бойся, и я не такой людоед, каким казаться стараюсь.

Г а л я. А стараешься — зачем?

В и к т о р. Давать волю чувствам… даже добрым… Словом, это непроизводительная трата энергии. Она для дела нужна.

Г а л я. А вот сегодня ты — добрый…

В и к т о р (недовольно). Разнюнился на природе. Завтра взыщу с себя за это.

Пауза.

Г а л я. Тихо как…

В и к т о р. Ага. Только и слышно, как Стасик чавкает.

Г а л я. Правда? (Прислушалась, потом спохватилась.) Ну тебя! Я чуть было не поверила…

В и к т о р. То-то и оно, что ты доверчива слишком. Поверила, например, и тому, что я добреньким быть способен.

Г а л я (серьезно). Добрым. Поверила.

В и к т о р (холодно). И зря. Терпеть не могу слюнтяев!

Возвращаются Р и т а и С т а с и к.

Р и т а. А вы что же не пошли?

В и к т о р. Беседовали.

Р и т а. О чем?

В и к т о р. О том, как плохо быть доверчивой. Верно, Воробьева?

Г а л я. И как хорошо — верить.

С т а с и к. Можете поверить, картошечка — первый сорт!

В и к т о р (Рите). Домой скоро?

Р и т а. Нина Сергеевна сказала, до поезда можем еще час отдыхать.

С т а с и к. Что означает — три тысячи шестьсот секунд!

В и к т о р. И каждую из них любоваться твоей сытой физиономией? (Внезапно.) Ритка, полезли на стог! Хоть на малость будем ближе к звездам, чем они!

Р и т а. Полезли! Только не на этот. Чтоб они нас подслушать не могли.

С т а с и к. Очень нужны нам ваши уцененные лирические секреты…

Р и т а (Виктору). Побежали!

Взявшись за руки, Рита и Виктор убегают налево.

Пауза.

С т а с и к. Ну, Канарейкина, почирикаем? Или ты тоже к мимам склонность заимела?

Г а л я (стараясь не глядеть налево). Сентябрь… Первый месяц последнего школьного года… Тебе не грустно?

С т а с и к. Еще как! Что месяц этот — не последний. (Посмотрев налево.) Интересно, чего они там делают?

Г а л я (вздохнув). Целуются, наверно…

С т а с и к (ужаснувшись). Воробейчик! Что за нецензурные выражения?! Так я им это и позволю! (Кричит.) Эй, звездочеты! Ну-ка, спускайтесь к нам на грешную землю! В темпе!

Г о л о с В и к т о р а. Без нас перебьетесь!

С т а с и к. Считаю до трех! Раз, два…

Г о л о с Р и т ы. Три, четыре, пять! Сбегай, Стасик, погулять!

С т а с и к. Вон вы как! Ладно же! Сейчас я вас мигом оттуда выкурю!

Г а л я. Ты что задумал?

С т а с и к (в запале). Увидишь! (Убегает направо и вскоре возвращается с дымящейся головешкой в руке.)

Г а л я (испуганно). Стасик, не надо!

С т а с и к. Да я их пугану только! (Убегает налево.)

Галя с тревогой следит, как он там взбирается на стог.

Г а л я (внезапно). Ой! (Истошным голосом.) Витя, Витя, прыгай скорей! Прыгай! (Срывает с себя куртку и бежит налево.)

Поляна освещается разгорающимся заревом.

З а т е м н е н и е.

Улица. Поздний вечер. Из конца в конец нервно вышагивает Е л е н а Г л е б о в н а. Входит О л ь г а В а с и л ь е в н а.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Из окошка гляжу — вы иль не вы тут, под фонарем, маршируете?

Е л е н а Г л е б о в н а. Дома места себе не нахожу. Виктор обещал — приедет не позже девяти, а сейчас уже…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Так ведь и Ритки нашей нет!

Е л е н а Г л е б о в н а. И вас это не тревожит?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Если б они одни, а то ведь со всем классом. Ну, загулялись. Бывает.

Е л е н а Г л е б о в н а. Нет-нет, в таких вещах Витя всегда точен. Прямо не знаю, что и думать.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Дома у вас есть кто-нибудь?

Е л е н а Г л е б о в н а. Нет. Муж на курорте.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Тогда лучше дома караулить. Вдруг позвонит кто.

Е л е н а Г л е б о в н а. Правда! Ольга Васильевна, голубушка, пойдемте со мной. Вместе все-таки легче ждать. Пойдемте!

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Ну что же, и то дело…

Уходят.

З а т е м н е н и е.

Комната в квартире Межовых. Стеллажи с книгами. Слева на переднем плане — письменный стол Виктора. Над столом — большой портрет юноши, одетого по моде тридцатых годов прошлого века. В комнате полумрак, горит лишь настольная лампа. Входит Е л е н а Г л е б о в н а.

Е л е н а Г л е б о в н а (включая верхний свет). Входите, Ольга Васильевна.

О л ь г а В а с и л ь е в н а (входя). Будь у внучки косы — оттаскала б от души! А так — и ухватиться не за что!

Е л е н а Г л е б о в н а. Дайте им сначала вернуться. Ладно, сейчас вас чаем поить буду.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Не хлопочите, пила уже. (Переводя разговор.) Елена Глебовна, давно у вас спросить хочу — чей это портрет висит? На родича вроде непохож, одет не по-нашему…

Е л е н а Г л е б о в н а (с улыбкой). Виктор считает, что это его родня по духу.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Нет, я всерьез… Лицо больно хорошее.

Е л е н а Г л е б о в н а. Это великий французский математик Эварист Галуа.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Молоденький такой?

Е л е н а Г л е б о в н а. Да, все свои научные открытия он сделал в юношеском возрасте. Изложил их в письме к другу, написанном ночью перед дуэлью, на которой Галуа был убит. Ему и двадцати не было…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Тьфу, не к ночи будь помянуто… Хорошо хоть, дуэли эти из моды вышли.

Е л е н а Г л е б о в н а. Зато выезды — вошли…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Бросьте вы паниковать, в самом деле! Нагуляются да наголодаются досыта — вернутся, голубчики, никуда не денутся. (Помолчав.) А вообще-то, конечно, от молодежи всегда одно беспокойство…

Е л е н а Г л е б о в н а. И не говорите… Характер у Виктора такой трудный…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Нынче разве дети с легкими характерами бывают? То ли от радиации повывелись, то ли в школе на них знаний через верх наваливают… Ритка наша только со мной и ладит, а с отцом-матерью каждый день цапается.

Е л е н а Г л е б о в н а. Мне казалось, у нее-то ровный характер…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. На людях ее и за тихоню принять можно. А задень за живое…

Телефонный звонок.

Е л е н а Г л е б о в н а (схватив трубку). Слушаю! Галя? Да-да, слушаю! (Слушает.) Спасибо тебе большое! Ты откуда говоришь? Из подъезда? Так поднимайся к нам! Нет-нет, немедленно поднимайся! Бегом! (Кладет трубку.) Это их одноклассница, Галя Воробьева. Говорит, Виктор и Рита повезли Нину Сергеевну в больницу. У нее что-то с сердцем. Сейчас расспросим подробно.

Звонок в прихожей. Елена Глебовна выходит и возвращается с Г а л е й. Та держит рюкзак в руках. По ее одежде видно, что Галя побывала в изрядной переделке.

Г а л я (Ольге Васильевне). Добрый вечер…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Добрый, если не шутишь. Чего у тебя вид такой? Словно ты с пожара спасалась.

Г а л я (поражена). Как вы догадались?

Е л е н а Г л е б о в н а (испуганно). С какого пожара?

Г а л я (поспешно). Вы только не пугайтесь! Все в порядке, никто не пострадал — ни Витя, ни Рита… Никто не обжегся даже!

О л ь г а В а с и л ь е в н а. А Нина Сергеевна?

Г а л я. Так у нее сердце… От волнения, наверно.

Е л е н а Г л е б о в н а. Положи рюкзак, садись и расскажи все по порядку!

Г а л я (сев на кончик стула). Мы, как вчера приехали, палатки разбили, песни пели… Было очень весело, всю ночь не спали почти. Утром пошли на экскурсию, Бородинское поле осматривать. А после обеда стали отдыхать. Ваш Витя на большой стог сена полез…

Е л е н а Г л е б о в н а. Один?

Г а л я (Ольге Васильевне). С вашей Ритой. И вдруг этот стог ка-ак вспыхнет…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. О господи!

Г а л я. Они спрыгнули с него сразу! Честное слово!

Е л е н а Г л е б о в н а. Ну, дальше, дальше!

Г а л я. Дальше мы все прибежали, стали огонь тушить…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Потушили?

Г а л я. Какое! Сгорел тот стог ясным пламенем! Хорошо еще, окопанный был, огонь на другие не перекинулся.

Е л е н а Г л е б о в н а. Никто не пострадал? Это правда?

Г а л я. Говорю вам — ничуточки! Только участковый на мотоцикле приехал, совхозные прибежали… Хотели нас в милицию вести, чуть вторая Бородинская битва не получилась!

О л ь г а В а с и л ь е в н а. И намяли бы вам бока — так за дело!

Г а л я. Что вы, нас больше было! Нет, до кулаков не дошло. Нина Сергеевна им расписку оставила. Тут мы домой и поехали. А уже в электричке ей дурно стало, вот Рита да Виктор со Стасиком ее в больницу и повезли. А я вам позвонила.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Это ты молодцом. Ну, разбойники! Кто же стог-то подпалил?

Галя молчит.

Не участковый я, чего таишься?

Е л е н а Г л е б о в н а. Не это главное, Ольга Васильевна. Счастье, что без жертв обошлось…

Входит В и к т о р. Вид у него еще более потрепанный, чем у Гали.

О л ь г а В а с и л ь е в н а (насмешливо). Явился, несгораемый?

В и к т о р (хмуро). Шкаф я, что ли?

Е л е н а Г л е б о в н а. Раздевайся и мойся, сейчас я соберу на стол. (Выходит.)

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Куда же вы свою наставницу-то спровадили?

В и к т о р. В больницу отвезли. Где вы работаете.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Хоть на это ума хватило. Доктор Саркисян на месте был?

В и к т о р. Кажется.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. У него все и выспрошу. А моя где?

В и к т о р (снимая рюкзак). Домой пошла.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Побегу полюбуюсь! (Остановившись у двери.) Всыпать бы вам по десятку горячих для вразумления! Так ведь не дадитесь, подростки-переростки! (Выходит.)

В и к т о р. Ты как здесь очутилась?

Г а л я (смешавшись). Сам же просил… Ну, маму предупредить, что опоздаешь…

В и к т о р (изумившись). Я просил?!

Г а л я. Ну, сказал — надо бы матери звякнуть… Я позвонила, а Елена Глебовна велела к вам подняться.

В и к т о р. И о чем же вы тут мило беседовали?

Г а л я. Я им про пожар рассказала…

В и к т о р. Все рассказала?

Г а л я (не сразу). Не бойся, лишнего не сболтнула.

В и к т о р. Надеюсь. (Помолчав.) Опасный ты все же человек, Воробьева. То меня принимаешься воспитывать, то о моей матери заботу проявляешь… У тебя что, своих дел нету?

Г а л я. Найдутся. (Надевает рюкзак.) Привет, Межов.

В и к т о р. Покедова.

Входит Е л е н а Г л е б о в н а.

Е л е н а Г л е б о в н а. Галя, ты куда? Сейчас будем ужинать.

Г а л я. Извините, Елена Глебовна, никак не могу. У нас телефона нет, я не предупредила соседей. Меня уже, наверно, через милицию ищут.

Е л е н а Г л е б о в н а. Тогда я тебе бутербродов приготовлю. Виктор, собирайся, проводишь Галю. (Выходит.)

В и к т о р (сквозь зубы). Вот еще… (Подходит к телефону, набирает номер.) Стас? Насытился? Так вот, забеги за Риткой и выходи. Поговорить надо. Какой дождь? (Выглянув в окно.) Не сахарный, не растаешь. Встретимся у нашего фонаря. (Кладет трубку.)

Входит Е л е н а Г л е б о в н а с пакетом в руках.

Е л е н а Г л е б о в н а. Галочка, вот тебе на завтрак и на ужин.

Г а л я. Что вы, Елена Глебовна, у меня дома все есть!

Е л е н а Г л е б о в н а. Когда уж тебе сегодня возиться… (Кладет пакет в карман Галиного рюкзака. Виктору.) Доведешь ее до самого подъезда!

В и к т о р (вытянувшись). Слушаюсь! (Раскрывает перед Галей дверь.) Прошу!

Г а л я. Спокойной ночи, Елена Глебовна.

Е л е н а Г л е б о в н а. Заходи к нам почаще. Всегда буду рада.

Галя выходит.

В и к т о р. Таких не приглашают. Сами являются.

Елена Глебовна молчит.

Чего ты? Сердишься?

Е л е н а Г л е б о в н а. Просто не пришла еще в себя… Кто поджег сено?

В и к т о р. Нашелся один… Одна… В общем, одно существо.

Е л е н а Г л е б о в н а. Не ты?

В и к т о р. Ну-у, мать… Я думал, ты лучшего мнения о своем единственном сыне. И вообще это случайно получилось. Так что спи спокойно. (Помолчав.) Правда, мама, ложись… Представляю, сколько ты тут себе фантастических историй напридумывала… (Выходит.)

З а т е м н е н и е.

Улица. Сеется мелкий дождь. Входят Г а л я и В и к т о р.

Г а л я. Ты любишь дождик?

В и к т о р. Ночью я спать люблю. (Становится под дерево.)

Г а л я. Чего ж ты за мной увязался?

В и к т о р (с изумлением). Я увязался?!

Г а л я. А то маму послушал, что проводить велела? Ах да, ты тут свидание назначил…

В и к т о р. Ну, вот что, Воробьева…

Г а л я (с готовностью). Что?

В и к т о р (сдержавшись). Ничего.

Г а л я. Ничего у меня самой навалом. (Пауза.) Нина Сергеевна как? Кардиограмму сделали?

В и к т о р. Сделали. Вроде ничего страшного. Завтра ее профессор смотреть будет.

Галя, изловчившись, достает из кармана рюкзака пакет с бутербродами.

Г а л я. Хочешь?

В и к т о р. Ешь и молчи.

Г а л я. Могу и так… (Принимается с аппетитом есть.) Чего ты нервничаешь? Раньше в переплетах не бывал, что ли?

В и к т о р. Еще не изготовлен переплет, который меня достоин.

Г а л я. А не дорожишься?

В и к т о р. В самый раз. Личность начинается с правильной самооценки.

Г а л я. Ты уже личность? И не расформируешься?

В и к т о р. Ты, оказывается, тоже. Тип. Хотя и Воробей. (Внезапно.) Слушай, ты добровольно этакую оптимистку-максималистку изображаешь? С настырно-проникновенными интонациями? Или тебя научил кто?

Г а л я. Не, я от рождения такая.

В и к т о р. И не скучно тебе?

Г а л я. Вот поговорю с умным человеком — развеселюсь.

В и к т о р. Может, все-таки у тебя второе дно имеется?

Г а л я (оглядев себя). Места мало.

Входят Р и т а и С т а с и к. У него забинтована кисть руки.

В и к т о р (с раздражением). Чего вы так долго?

С т а с и к. Из родительских объятий вырывались.

Пауза.

Г а л я. Ну ладно, совещайтесь, не буду вам мешать…

В и к т о р. Не заблудишься?

Г а л я. Постараюсь.

Р и т а. До завтра, Галя.

Г а л я. Привет. (Уходит.)

С т а с и к (проводив ее взглядом). Не трепанет она?

В и к т о р. Не думаю.

Р и т а (Стасику). Нина Сергеевна видела, как ты брал из костра головешку?

С т а с и к. Нет. Она как раз к пруду ушла.

В и к т о р. Ну, что делать будем?

С т а с и к (храбрится). А что нам делать? Отлично учиться — больше нечего.

В и к т о р. Ты с перепугу пятерки начнешь хватать, а Немчинова пятьсот рублей за стог заплатит?

С т а с и к. Мне прикажешь их платить?

В и к т о р. В этом была б хоть какая-то логика. Кто поджег…

С т а с и к (испуганно). Тшш… Видел кто, что я это?

В и к т о р. Говорят, природа не терпит пустоты. Как же она терпит твою пустую голову? Зачем ты это сделал — можешь объяснить?

С т а с и к (мрачно). Ни за чем… Просто для смеху.

В и к т о р. Соображаешь, чего плетешь?

С т а с и к. Ну, попугать вас хотел… Знал я, что у меня нога соскользнет и головешка эта в сено полетит?

В и к т о р. Это ж додуматься надо — полезть на стог с факелом в руках!

С т а с и к. Ладно, ты из меня факельщика не делай…

Р и т а. Подождите, мальчики, не о том вы говорите… Завтра в школу из совхоза приедут, потребуют виновника назвать, да и деньги уплатить тоже.

С т а с и к (упавшим голосом). Думаешь, приедут?

Р и т а. Да не одни, вместе с участковым!

В и к т о р. А не то в суд подадут. Сам слыхал, Нине Сергеевне грозили.

С т а с и к (слабо). Так она ведь обещала… Уплатить им… Расписку дала.

Р и т а. Откуда у нее такие деньги?

С т а с и к. Что же делать?

В и к т о р. Иди завтра к Анне Степановне, падай на колени, бей себя в грудь и канючь при этом тонким голосом: товарищ директор, простите меня, глупого, больше никогда не буду совхозное сено поджигать…

С т а с и к. Лучше не придумал? Анна Степановна давно на меня зубы точит. Я, мол, ей всю картину в десятых порчу. Так шуганет, из школы ракетой полечу.

В и к т о р. Значит, нет у тебя порыва — признаться и покаяться?

С т а с и к. На расстрел поведут — отпираться буду. Доказать не смогут, а из своих меня никто не продаст.

В и к т о р. Тогда нас всех по допросам затаскают.

С т а с и к. Не бойся, тебя не тронут. Ты краса и гордость школы, ты не мог себе такой пакости позволить. А остальные ребята на допросы не обидятся, за меня будут.

Р и т а. Без виновника торжества в совхозе как-нибудь перебьются, а вот деньги достать нужно…

С т а с и к. Где ты их достанешь?

В и к т о р (разозлившись). Не она достанет, а ты должен, ты сам! Сено поджечь ума хватило, вот и напряги свое серое вещество, как из этой дурацкой истории выпутаться!

С т а с и к. Оно у меня слишком серое для таких денег. Сообразили же, за сено — пятьсот рублей! Пойдут дожди — оно у них без всяких денег сгниет!

В и к т о р. На суде ты этим заявлением всех до слез растрогаешь. Мне уже сейчас рыдать хочется. А также врезать тебе с правой.

С т а с и к. Ну, сделал глупость… Нечаянно… Не подлость же?

В и к т о р (кланяется). Спасибо тебе за это!

Р и т а. Слушайте, а может быть… (Смолкает.)

С т а с и к (с надеждой). Что?

Р и т а. Нет, ребята не согласятся…

В и к т о р. Я тоже об этом подумал. Согласятся. В нашем классе обожают слабоумных…

З а т е м н е н и е.

Уголок больничного сада. Слева на переднем плане — скамья под деревом, справа — крыльцо с перильцами. В глубине — ограда с железными воротами посредине. Солнечный день. С улицы входят Р и т а и С т а с и к. В руках у них сумки, полные пакетов, банок и коробок.

С т а с и к. Терпеть не могу больниц… От одного запаха воротит. Пошли?

Р и т а. Виктора подождем.

С т а с и к. Приемное время как раз и кончится.

Р и т а. Ну, иди один. А я подожду.

С т а с и к (садится на скамью). Смех, как ты у него под каблуком. В межовых рукавицах!

Р и т а. Великая власть привычки.

С т а с и к. Меньше года осталось… После школы ваш уговор теряет силу.

Р и т а. Само собой.

С т а с и к. Погодка стоит, верно? Я вчера подумал, уже всерьез засентябрило. А сегодня — снова хоть загорай.

Р и т а. Жалко, у тебя кошки нет. И о ней бы поговорили.

С т а с и к. Ты сама не хуже кошки кидаешься.

Р и т а. Противно вспоминать, как Анна Степановна нас допрашивала.

С т а с и к. Ее дело — допрашивать. Наше — молчать.

Р и т а (изображает). «Десятиклассники! Неужели у вас не хватает смелости признаться в своем антиобщественном поступке?!»

С т а с и к. Что ты предлагаешь? Как Витька — чтоб я в ножки кинулся? Легче тебе будет, если мне такую характеристику выпишут, с которой ни в один институт не сунешься?

Р и т а. Не легче.

С т а с и к. Значит, терпеть надо, пока не отвяжутся. (Помолчав.) Ну, как твой факультатив по японскому? Движется?

Р и т а. Чего ты вдруг заинтересовался?

С т а с и к. Хочу бесплатную консультацию получить.

Р и т а. Какую?

С т а с и к. Как будет по-японски: я тебя люблю?

Р и т а. Для чего тебе?

С т а с и к. Любознательность одолевает.

Р и т а. Ватакусива анатао рэмбосимас.

С т а с и к. Как-как?

Р и т а. Ватакусива анатао рэмбосимас.

С т а с и к. Язык сломаешь, пока выговоришь.

Р и т а. А ты хотел бы на дармовщинку в любви объясниться?

С т а с и к (глядя ей в глаза). Ватакусива анатао рэмбосимас. Так?

Р и т а (серьезно). Ватакусива хокано хитоо рэмбосимас.

С т а с и к. Сие, надо полагать, означает: но я другому отдана и буду век ему верна?

Р и т а. Угадал. А буквально: я люблю другого человека.

С т а с и к. Вот теперь я полностью в курсе.

Р и т а. Тебе сейчас не о любви нужно думать, а о том…

С т а с и к (перебивает). О любви вообще думать не нужно… Нужно любить… Себя единственного. Да и то без надежды на взаимность.

Р и т а. Договорился.

Входит В и к т о р, с авоськой, полной апельсинов.

В и к т о р. Я не помешал?

Р и т а. Помешал. И очень вовремя. Стасик в любви объяснялся. К самому себе.

В и к т о р. Тут ему соперников бояться нечего. (Показывая апельсины.) Видали?

С т а с и к. Молоток. Главное — быстро.

В и к т о р. А где Воробьева?

С т а с и к. По дороге в какую-то калитку нырнула.

В и к т о р. Предприимчивая особа. Надо бы разведать — пускают уже посетителей?

С т а с и к. Двигай. Ты у нас самый представительный.

В и к т о р. А ты — самый обаятельный. Вернее, самый разговорчивый.

Р и т а. Чувствую — идти придется мне.

На больничном крыльце появляется Г а л я.

Г а л я (радостно). Идет! (Сбегает вниз.)

На крыльце появляется Н е м ч и н о в а в больничном халате, ее ведет под руку О л ь г а В а с и л ь е в н а в белом халате.

Н е м ч и н о в а (строго). Почему вас только четверо? Где весь класс?

Р и т а (растерянно). Мы думали, всем нельзя…

Н е м ч и н о в а (спускаясь). Видите, Ольга Васильевна, они у меня совсем еще глупые, даже без чувства юмора.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Юмор что, лишь бы меру знали. (Ребятам.) Вести себя смирно, глупостей не говорить, Нину Сергеевну не волновать! Ясно?

С т а с и к. Ясно, товарищ профессор!

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Нянечка я! У меня и профессора по струнке ходят! (Рите.) А ты проследи, чтоб больная Немчинова вела себя, как положено на прогулке.

Р и т а. Ладно, бабушка.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Я тебе дома бабушка, а здесь — медицинский персонал! (Немчиновой.) На все разговоры-переговоры — десять минут.

Н е м ч и н о в а. Хорошо, Ольга Васильевна.

Ольга Васильевна уходит в больницу.

Ну, здравствуйте, погубители души моей! Какие новости?

Р и т а. Есть и хорошие и плохие.

Н е м ч и н о в а. Начинайте с плохих.

Г а л я. Нет, с хороших!

В и к т о р. Классное собрание гвардейского десятого «Б» единогласно постановило: собрать в складчину деньги за сено и отвезти в совхоз!

Н е м ч и н о в а. Никаких складчин! Я затеяла этот выезд…

С т а с и к (перебивает). Воля коллектива — закон! Даже для классного руководителя.

В и к т о р. И вообще поздно спорить. Света Клюковская под вооруженным эскортом уже повезли деньги в Бородино. Конечно, если вы захотите нас обидеть…

Н е м ч и н о в а. Ладно, отложим разговор о деньгах до моего выхода из больницы. Но если эта новость хорошая, то какая же — плохая? Отыскалось то неразумное дитя, чья милая шалость привела к пожару?

Р и т а. В том-то и дело…

С т а с и к. Нина Сергеевна, если дитя, да еще неразумное, — какой с него спрос?

Н е м ч и н о в а (сухо). Проталин, я сказала это иронически. Если весь класс молчит, щадя товарища, то это вовсе не означает…

С т а с и к (перебивает). Ну, случился несчастный случай. Так ведь последствия ликвидированы, деньги собраны… Чего вам еще нужно?

Н е м ч и н о в а. Это нужно не мне, а вам!

С т а с и к. Нам?! Что нам нужно?

Н е м ч и н о в а. Чувство ответственности за собственные поступки!

Р и т а. Нина Сергеевна, у нас завтра, такая повестка на собрании — об ответственности комсомольца! Так что завтра обо всем и поговорим.

В и к т о р (внезапно). Нет, не поговорим. Хватит! (Немчиновой.) Мне совестно, что не сделал этого сразу там, в Бородине… Но чем дольше тянуть, тем трудней будет сказать… Словом, сено поджег я.

Н е м ч и н о в а. Ты?!

В и к т о р. Увы, даже с кандидатами в медалисты случаются случайно случившиеся случаи… Только это не была детская шалость! Просто я курил, плохо, видимо, погасил окурок, от него все и произошло.

Н е м ч и н о в а. Ты ж не куришь!

В и к т о р. Бывает, балуюсь. Теперь, конечно, брошу. Извлеку, как говорится, уроки.

Н е м ч и н о в а. Виктор, мне не до шуток.

В и к т о р. Извините, за этим дурацким тоном я прячу собственную неловкость. Впрочем, теперь мне уже легче… Ну, что нашел в себе силы признать вину. Готов нести за нее любое наказание.

С т а с и к (только теперь переведя дух). Да что тебе сделают?! На худой конец — получишь выговор! Верно, Нина Сергеевна?

Н е м ч и н о в а. М-да… Такого поворота я меньше всего ожидала… (Виктору.) Ты уже сказал Анне Степановне?

В и к т о р. Сейчас пойду обрадую.

Н е м ч и н о в а. Чем же?

В и к т о р. Ну, все-таки… Выдадут мне, что положено, и делу конец.

Н е м ч и н о в а. Думаешь, это главное?

В и к т о р (поспешно). Нет, вообще-то вы абсолютно правы, я вел себя с безобразной безответственностью! Не имел права на стог залезать, да еще курить там начал… Мы все сделаем из этого самые серьезные выводы! Но только так, чтоб это… Ну, учебе не мешало. Во всяком случае, без милиции.

Н е м ч и н о в а. Ладно, я сама обо всем подумаю на досуге.

Р и т а (пользуется возможностью перевести разговор). А сейчас, Нина Сергеевна… Мы вам подкрепиться принесли. От всего класса! (Показывает.)

Н е м ч и н о в а. Ого! Надеетесь, меня здесь целый месяц продержат?

Г а л я. Правда, мы о главном не спросили… Смотрел вас профессор?

Н е м ч и н о в а (неохотно). Смотрел… Был спазм какой-то… Теперь все в норме как будто. Но врачи есть врачи, раз уж попала в их лапы, то не отпустят, пока не обследуют полностью. (Другим тоном.) Ну-ка, что тут самое вкусненькое? (Осматривает содержимое сумок.) Вот, пирожные! (Достает коробку.) Прошу!

Г а л я. Что вы, это вам…

Н е м ч и н о в а. Не торговаться с больной! Стасик, начинай.

С т а с и к. А я что? Я сговорчивый! (Берет пирожное.) За ваше здоровье, за наш аппетит!

Все берут пирожные, едят.

Мы еще завтра придем, если останутся!

Н е м ч и н о в а. Чего ты вдруг такой веселый сделался?

С т а с и к (едва не поперхнувшись). А я всегда такой… Улыбающийся ученик морально всегда превосходит мрачного учителя. Скажете — нет?

Н е м ч и н о в а. Вчера у тебя было несколько иное настроение.

С т а с и к. Так то вчера… Жалко было народного достояния. (Поспешно.) Нет, я серьезно! И вообще я все понимаю! Честное слово — правильно понимаю! Только характер у меня такой… Легкий.

Н е м ч и н о в а. Не такой уж легкий. Для других. Если б ты соизмерял свои поступки с их последствиями…

С т а с и к. Да что вы все меня бичуете? Какие такие особенные поступки? Витька докурился, вот вы его и воспитывайте! Капля никотина убивает лошадь!

Н е м ч и н о в а (помолчав). Рука болит?

С т а с и к (с пафосом). Трус умирает от царапины, раны храбрых быстро заживают!

Н е м ч и н о в а. Да, ты храбро гасил пожар… Вот если б ты так же храбро…

С т а с и к (встревоженно). Что?

Н е м ч и н о в а. Умел признаваться в своих недостатках…

С т а с и к. Ну, на свои-то кто внимание обращает… На морщины — и то больше… (Декламирует.)

Н е м ч и н о в а. Чьи стихи?

С т а с и к. Нравятся?

Н е м ч и н о в а. Дальше?

С т а с и к. Не сочинил еще.

Н е м ч и н о в а. У тебя есть хоть одно, ну хотя бы одно-единственное законченное стихотворение?

С т а с и к. Было бы — меня б давно в Союз писателей приняли!

На крыльце появляется О л ь г а В а с и л ь е в н а.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Нина Сергеевна, пожалуйте в палату.

Н е м ч и н о в а. Бегу!

Р и т а. И мы с вами! Сумки отнесем!

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Не все, и двоих довольно.

Р и т а. Виктор, пошли!

Рита и Виктор нагружаются сумками.

Н е м ч и н о в а (Гале и Стасику). До свиданья! Спасибо, что пришли. Еще приходите!

Г а л я. Обязательно!

Немчинова, Ольга Васильевна, Рита и Виктор уходят в больницу.

Пауза.

С т а с и к. О чем молчишь?

Г а л я. Про Виктора думаю. Зачем он это сделал… На себя взял.

С т а с и к. Ясно зачем. Чтоб меня выручить.

Г а л я. Правда?

С т а с и к. А ты чему радуешься?

Г а л я. Счастливые, девять лет дружите… А я каждый год в новом городе. Только с кем-нибудь водиться начнешь — и уезжать.

С т а с и к. Охота к перемене мест?

Г а л я. Отца переводят.

С т а с и к. Не уживается? Вроде тебя, всюду газеты выпускает?

Г а л я. Нет, он у меня смирный. Просто профессия такая. Редкая.

С т а с и к. Офицеров пруд пруди.

Г а л я. Много ты знаешь.

С т а с и к. Тогда объясни популярно. Если это не военная тайна.

Г а л я. Тайна не тайна, а болтать не полагается. Ну, он вроде настройщика…

С т а с и к. Пианино настраивает?

Г а л я (развеселившись). Точно! Поживет на объекте, пока пианино настроит, потом на другой едет.

С т а с и к. Один?

Г а л я. С целым оркестром!

С т а с и к. И ты с ним… На объекте?

Г а л я. Что ты! Я в городе, где школа есть. На выходной он ко мне приезжает. А в Москву попали — это его на курсы вызвали, повезло.

С т а с и к. И мать с вами ездит?

Галя молчит.

Извини, что вторгся…

Г а л я. Нет, ничего. Мама давно с нами ездить перестала… Я, пока маленькая, с ней жила… А потом, после седьмого класса, поехала к папе на каникулы, да так и осталась у него.

С т а с и к. Почему? Интересней?

Г а л я. Сама не знаю. Наверно, я ему нужней. А с мамой я в Новосибирске жила… Там знаешь детский театр какой? Я мечтала туда в студию поступить…

С т а с и к (удивлен). Ты — в артистки?

Г а л я (виновато). У меня рост для детского театра подходящий… Теперь-то я знаю, что врачом буду.

С т а с и к. А грозилась — воякой.

Г а л я. Военным врачом. Не в части, конечно, а в гарнизонном госпитале.

С т а с и к. Все-то ты знаешь. Кем будешь, где будешь…

Г а л я. Ты разве про себя не знаешь?

С т а с и к (не отвечая). Я считал, ты в журналистки метишь. Глаголом жечь сердца людей! Корчевать пережитки и недостатки.

Г а л я. Совсем не люблю я жечь и корчевать. Вы меня сами выбрали.

С т а с и к. Да кто обращает, кого куда выбрали? Лишь бы птичку поставить.

Г а л я. Я так не умею… (Помолчав.) Вообще-то журналисткой тоже интересно… Ездить всюду, встречать замечательных людей, бороться за справедливость… Только говорят, чтобы на журфак попасть, нужно иметь напечатанные работы.

С т а с и к. Вот и напечатай. Свою сатиру на Виктора. В «Комсомольской смене», например.

Г а л я. Думаешь, они возьмут?

С т а с и к (испуганно). Ну тебя! Еще и в самом деле потащишь. (Помолчав.) Ты с какого класса решила врачом стать?

Г а л я. С восьмого.

С т а с и к. Думаешь, достигнешь?

Г а л я. Я?! (Поспешно.) Нет, я не самоуверенная… Просто очень хочу.

С т а с и к. Завидую.

Г а л я. Ты серьезно?

С т а с и к. До слез. Которых никто не видит…

Г а л я. Вот странно… Если б у меня столько талантов было…

С т а с и к. У меня? Не таланты все, талантики. Физиком, скажем, я быть не могу, извилины не в ту сторону повернуты. А лириком, гуманитарием… Нет, не хочу, не та профессия для мужчины в конце двадцатого века. А настоящий талант… Это умение хотеть!

Г а л я. Разве это трудно?

С т а с и к. Хотеть по-настоящему? Дьявольски! Видишь же, перед тобой — нормальный и распространенный нехотяй…

Г а л я. Кто-кто?

С т а с и к. Нехотяй. Кто по-настоящему хотеть не умеет. А если по-научному — у кого нет призвания.

Г а л я (горячо). Ты не горюй! Ты еще обязательно найдешь его!

С т а с и к (усмехнувшись). Утешила, добрая душа… Найду, если кто потеряет.

Пауза.

Г а л я. Стасик… Можно задать тебе один вопрос? Совсем про другое… Только обещай не смеяться и ответить по-честному.

С т а с и к (с пионерским салютом). Обещаю!

Г а л я. Вот ты вчера сказал… Ну, что нам с тобой не до любви… А если вообще… (Смолкает.)

С т а с и к. Что — вообще?

Г а л я (решившись). Скажи, могу я нравиться мужчинам?

С т а с и к (изумлен). Воробейчик, ты не того?

Г а л я (грустно). Боишься правду мне открыть?

С т а с и к. Тебе годочков-то сколько?

Г а л я (обиженно). Годочков… Я уже паспорт получила!

С т а с и к. Давно?

Г а л я. Еще в августе!

С т а с и к. Да-а, порядочно… (Отходит на несколько шагов и смотрит из-под руки.) Вообще-то в тебе что-то есть…

Г а л я. Правда?

С т а с и к. В скрытом состоянии. Тебе бы сантиметров на десять подрасти…

Г а л я. Тебе смешно, а я из-за этого всю жизнь мучаюсь!

С т а с и к. Знаешь, я бы так сформулировал: ты секс-бомба замедленного действия. Тихо, только без рук! Приходи лет через пять, поговорим на эту тему более конкретно.

Г а л я. Думаешь, если на полгода старше…

С т а с и к. На полгода? Я на полжизни старше!

Г а л я. Жизни-то я побольше твоего видела… А вот самой себя оценить… Это трудней всего.

С т а с и к. Зачем тебе?

Г а л я. Один великий человек сказал: личность начинается с правильной самооценки.

Из больницы выходят Р и т а и В и к т о р.

С т а с и к. Все в порядке?

Р и т а. Влетело от доктора Саркисяна, что Нину Сергеевну взбудоражили. Теперь он велит приходить только поодиночке. И чтоб никаких прений на школьные и прочие волнующие темы.

С т а с и к. Поодиночке? Нет уж, так она меня и вовсе довоспитает… До состояния плазмы.

Р и т а. Не бойся, Виктор уже геройски принял удар на себя.

В и к т о р. Не вижу повода для иронии. (Стасику.) По закону с тебя причитается.

С т а с и к. Знаю. Но вообще-то…

В и к т о р. Что — вообще?

С т а с и к. Предупреждать надо, вот что! А то как ты ей врезал, что сено поджег, так у меня челюсть и отвисла.

В и к т о р. Жалко, что совсем не отломилась…

С т а с и к. Благодетель, не груби!

В и к т о р. Ты что же думаешь, я для тебя это сделал?

С т а с и к. А для кого?

В и к т о р. Нашел дурака — в жертву себя приносить. Для себя! После трезвого расчета.

С т а с и к. Жаль… Я думал, ты это в душевном порыве сотворил. К которому меня призывал. Иногда все же хочется верить, что за железной оболочкой кибера у тебя скрывается нормальное человеческое сердце.

В и к т о р (презрительно). Сердце? Просто мускульный насос для перекачивания крови, только и всего. А я для принятия решений предпочитаю головой пользоваться. И тебе советую, по мере возможности. Как-то оно надежней.

С т а с и к. И что же высчитала твоя безусловно надежная голова?

В и к т о р. Свою элементарную выгоду. У меня есть самолюбие, мне дико противно, когда меня начинают исповедовать, словно первоклашку. Это раз. Мне нужно заниматься, я охоты не имею тратить дорогое время на бесполезные обсуждения и разбирательства — это два…

С т а с и к. Да что ты все своим драгоценным временем в нос тычешь? Оно у тебя не дороже, чем у других!

В и к т о р. Мне вот его на необходимейшее не хватает, а тебе свое девать некуда.

С т а с и к. Ты к этому сам стремишься, чтоб не хватало!

В и к т о р. Правильно. И вообще я к жизни так относиться стремлюсь… (Смолкает.)

Г а л я. Как?

В и к т о р. Как относится к ней человек в ночь перед дуэлью!

Г а л я (испуганно). Каждый день так относиться?

В и к т о р. Да! Как будто твой каждый день… Ну, словно тебе завтра на дуэль, на которой убить могут. Тогда не позволишь ни одному мгновению уйти впустую и добьешься чего-нибудь стоящего.

С т а с и к. Ясно, добьешься. Что и без дуэли на тот свет отправишься. Самоходом. А уж в психиатричку — это обязательно.

В и к т о р. Высмеять чужие убеждения легче, чем иметь собственные. Так вот, повторяю, я не желаю тратить свое драгоценное время на разбирательство твоих анонимных подвигов, в которых ты, с присущей тебе скромностью, боишься сознаться. И коль скоро ты, нашкодив, трусливо поджал хвост…

С т а с и к. Ну-ка, стоп! Пошли оскорбления вместо мужского разговора.

В и к т о р. Ты разве мужчина?

С т а с и к. А то кто? Я по наивности так прямо и пишу в анкете: пол — мужской.

В и к т о р. Мужчина начинается не с анкеты, а с поступков. Ты же в этой истории вел себя…

С т а с и к (перебивает). Ты, думаешь, лучше?

Р и т а. Мальчики, правда, давайте только спокойней…

С т а с и к. Не мешай! (Виктору.) «Ах, Нина Сергеевна, мы всем классом сделаем выводы! Как вы справедливо изволили заметить, дорогая Нина Сергеевна, это была с моей стороны безобразная безответственность! Я готов нести за нее любое наказание!» (Другим тоном.) Это ты-то геройски принял удар на себя? Ничего себе геройство — с полной гарантией безопасности! Да кто тебя в нашей школе будет наказывать? Цену себе набивал? Будь спок, тебе цену и так знают… Готов за медаль повеситься!

В и к т о р (с кривой усмешкой). Вот такие оскорбления смываются уже только кровью. Когда прикажете прислать к вам секундантов для выбора оружия?

С т а с и к. Это твоего Эвариста Галуа на дуэли кокнули. А я тебя голыми руками удушу, как бог черепаху! И никакой доктор Саркисян не поможет!

В и к т о р. Ты — меня?

С т а с и к. Я — тебя! Глазом не моргну! Кому медальку свою завещаешь?

В и к т о р. Я тебе сейчас таких медалей понавешаю, трепло несчастное!

Начинается драка. В это время на крыльце появляется О л ь г а В а с и л ь е в н а.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Эй, петухи! Вы что, другого места для своих дуэлей не нашли?!

Р и т а (поражена). А ты откуда про дуэль знаешь?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Кому же знать, как не мне? Только я так считаю: это раньше смертью правоту доказывали. А ты жизнью докажи! Оно хоть и медленней, зато вернее. Так что давайте по домам. Считайте, дуэль ваша на кулаках мною отменяется. Как отсталая от времени, понятно?

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Тот же сквер неподалеку от школы. День. На скамье сидит С т а с и к, углубившийся в чтение газеты. Входят Р и т а и В и к т о р.

Р и т а. Стасик, что случилось? Почему в школе не был?

С т а с и к. Заметили мое отсутствие?

В и к т о р. Между прочим, Анна Степановна тоже тобой интересовалась.

С т а с и к. Ясненько… Специально из-за меня приходила?

Р и т а. Она всю неделю приходит, пока Нина Сергеевна в больнице. Где ты был?

С т а с и к (не отвечая). А вы почему так поздно?

Р и т а. В библиотеку заходили.

С т а с и к (живо). Газету почитать?

Р и т а (с недоумением). Какую газету?

С т а с и к. А я вот, когда в школу шел, прочел газетку на заборе. Большое удовольствие получил.

В и к т о р (выжидающе). Ну, давай дальше…

С т а с и к. Раздобыл номерочек. В киосках расхватали, пришлось аж в редакцию ехать. Вот, полюбуйтесь.

В и к т о р. Газета как газета.

Р и т а. Это «Комсомольская смена»?

С т а с и к. Угадала. За сегодняшнее красное число.

В и к т о р. Не тяни жилы. Выкладывай, что там.

С т а с и к. Могу. (Разворачивает газету.) Вот. Статейка. Вернее, письмо в редакцию. Называется «Прав ли десятый «Б»?»

В и к т о р. Какой десятый «Б»?

С т а с и к. Наш родимый. Доходит? Сначала тут коротко, но довольно правдиво описывается, как десятый «Б» энской московской школы отправился на экскурсию в Бородино. Это можно пропустить. А вот дальше начинается…

Р и т а. Ты читай, а не рассказывай!

С т а с и к (читает). «После обеда весь класс отдыхал у костра, а двое ребят забрались на огромный стог сена, стоявший неподалеку. Тут их друг — третий, оказавшийся лишним, — по имени Станислав П., решил над ними подшутить. Он выхватил из костра головешку и полез с нею на стог. Шутка удалась на славу — от неловкого движения головешка упала в сено, и весь стог сгорел дотла. Товарищи Станислава по достоинству оценили его милую проказу — она обошлась им в пятьсот рублей. Да-да, они сами, добровольно собрали эти деньги, чтоб возместить убытки совхозу. Иначе их пришлось бы уплатить учительнице, организовавшей выезд. Или же самому Станиславу, если б он признался, что поджег сено. Но в том-то и дело, что у Станислава не хватило духу сознаться в своей выходке. Он трусливо спрятался за спины товарищей, как напроказивший дошкольник…»

В и к т о р. Так и написано?

С т а с и к. Черным по белому. Дальше — еще хлеще. (Читает.) «Этот семнадцатилетний парень наверняка считает себя мужчиной. Но когда классный руководитель после пожара выдала расписку, что заплатит за сгоревшее сено, он это принял как должное, даже не задумавшись над тем, чего это будет стоить учительнице, отдающей все силы тому, чтобы воспитать из него честного человека. А когда один из его друзей, которому надоело затянувшееся разбирательство «дела о поджоге», взял вину на себя, то Станислав и это принял как само собой разумеющееся. Он предоставил расплачиваться учительнице, другу, классу — кому угодно, лишь бы не отвечать самому. Так вот, я хочу спросить — прав ли десятый «Б», который покрывает этого великовозрастного шутника? Права ли учительница, которая наверняка знает о подлинном виновнике пожара и молчит, надеясь, что он когда-нибудь, в едва обозримом будущем, сам признается в этом? Доволен ли весь класс таким результатом этого дела? Какие уроки извлекли из него ребята? Главное же — какие выводы теперь сделает сам Станислав? Будет и впредь продолжать свои дорогостоящие клоунские выходки, в твердой уверенности, что товарищи всегда поспешат ему на выручку? Или же поймет, как надеется его учительница, что пришла наконец пора самому отвечать за свои поступки? Может быть, тогда и поступки его станут иными? Хотелось бы узнать, что думают об этом десятиклассники из других школ».

Р и т а. Все?

С т а с и к. Все. Подписано — «Н. Иноземцев».

Р и т а. Псевдоним, наверно?

С т а с и к. Ясно. Настоящую фамилию в редакции не сказали, запрещается.

Входит Г а л я с газетой в руке.

Г а л я. Читали?

Р и т а. Читали.

С т а с и к (с подозрением). А ты где газету взяла?

Г а л я. Соседи выписывают. Что ж теперь будет?

С т а с и к. То самое, чего гражданин Иноземцев добивался. Ох, узнать бы, кто прячется за этой красивой фамилией…

В и к т о р. И лучше, что не узнаешь. Не отяготишь свое положение преднамеренным убийством.

Р и т а (держа газету). Ребята, а ведь письмо кто-то из наших написал…

В и к т о р. С чего ты взяла?

Р и т а. Со знанием дела написано. Про Стасика никто же больше не знал. И знакомые слова, даже фразы попадаются…

С т а с и к. Точно! Они мне тоже все время слух тревожили… Теперь я знаю, кто этот Иноземцев!

В и к т о р. Да брось ты! Какой из тебя комиссар Мэгре!

С т а с и к. Знаю! Это один из нас четверых!

Г а л я (умоляюще). Нет!

С т а с и к (непреклонно). Даже из троих! Надеюсь, вы не заподозрите, что я написал донос на самого себя?

Г а л я. Стасик, не нужно!

В и к т о р. Правда, ведь доказать ты все равно не сможешь…

С т а с и к. Смогу. Но если этот человек сам сейчас сознается…

В и к т о р. Что тогда? Ну что ты ему сделаешь?

С т а с и к. Считаю до трех. (Считает с большими интервалами.) Раз. Два. Три.

Молчание.

(Резко повернувшись к Гале.) Ты письмо написала! Ты!

Г а л я (с изумлением). Я?!

С т а с и к. Кто меня клоуном называл? Кто сказал — после выезда больше материала будет? Кто говорил, чтоб на журфак попасть, нужно иметь напечатанные работы? Вот она, твоя работа, можешь гордиться — разоблачила поджигателя! Такое разоблачение за дюжину статей тебе зачтется. Для комплекта можешь еще сатиру на Виктора приложить!

Г а л я. На Виктора?

С т а с и к. Ту самую, в «боевом листке»! Эх, Воробьева, а еще в друзья-приятели набивалась…

Г а л я (Рите). Ты тоже на меня думаешь?

Р и т а. Докажи, что это не ты, — я только рада буду.

Г а л я. Даже если это… (Смолкает.)

Р и т а. Что — если?

Г а л я. Ничего. Не обязана я доказывать. Кто обвиняет — пусть сам докажет.

С т а с и к. Грамотная! Видно, не в первый раз…

В и к т о р (мягко). Зачем ты это сделала, Воробьева? Может, просто по неосторожности рассказала в редакции, а там за тебя написали?

Галя молчит.

Глупо молчать… Ведь и без твоего признания мы теперь всё знаем.

Г а л я. Ты очень хочешь, чтобы я призналась? Скажи — очень?

В и к т о р. Как твой одноклассник, я имею право требовать этого.

Г а л я. Ты требуешь?

В и к т о р. Да, требую!

Г а л я. Ладно же. Я это письмо написала… Я.

Р и т а (с выдохом). Фу-у, даже не верится!

В и к т о р (Гале). Зачем ты это сделала?

Г а л я (глядя ему в глаза). Чтобы разбудить в Станиславе П. человека. Мужество в нем разбудить! Способность отвечать за свои поступки. Правильно?

С т а с и к. И ты думаешь, этого можно добиться такой статейкой?

Г а л я. Неважно, что я́ думаю. Дело сделано, письмо напечатано.

Р и т а. Теперь еще и отклики пойдут…

Г а л я. Так ведь статья правильная! Нет, что ли? Почему вы об этом ни слова не сказали?

С т а с и к. Молчи уж, правдоискатель…

Г а л я. Разве не пора тебе, деточка, самому за свои поступки отвечать? Не время?

С т а с и к. Заткнись, сказал! Никогда кляуза на товарища не была и не будет правильной!

В и к т о р (брезгливо). Да уж лучше не хвастай тем, что сделала. И вот что: уходи-ка ты вообще из нашего класса!

Г а л я (поражена). Что?! Куда уходить?

В и к т о р. В параллельный переведись. Для всех нас и для тебя самой так лучше будет. (Быстро уходит.)

С т а с и к. Точно. Безопасней для жизни. (Уходит.)

Помедлив мгновение, Рита уходит вслед за ними. Галя бросается на скамью и безутешно рыдает.

З а т е м н е н и е.

Улица. Бредет, понурившись, Г а л я. Навстречу ей входит Е л е н а Г л е б о в н а.

Е л е н а Г л е б о в н а (окликает). Галочка!

Г а л я (с вымученной улыбкой). А, Елена Глебовна… Здравствуйте…

Е л е н а Г л е б о в н а (обеспокоенно). Ты плакала?

Г а л я. Что вы! Соринка в глаз попала. Еле вынула.

Е л е н а Г л е б о в н а. Отчего ты к нам не заходишь?

Г а л я. Уроков много задают… Я ведь не такая способная, как ваш Виктор.

Е л е н а Г л е б о в н а. Он еще над задачами для кружка до ночи сидит.

Г а л я. Вы его очень любите?

Е л е н а Г л е б о в н а. Странный вопрос… Конечно, люблю.

Г а л я. Я спросила — очень? И можете для него в с е сделать? Даже если вам самой от этого плохо будет?

Е л е н а Г л е б о в н а. Разве не в этом настоящая любовь? (Помолчав.) Но почему ты спрашиваешь?

Г а л я. Глупо, да? Плохо я еще в людях разбираюсь… Думаю — знаю человека, а он вдруг такое выкинет…

Е л е н а Г л е б о в н а. Ты это про Виктора, что сено поджег? Так ведь он нечаянно…

Г а л я. За нечаянно бьют отчаянно! (Поспешно.) Вы куда идете?

Е л е н а Г л е б о в н а. Навестить Нину Сергеевну. Пойдем вместе?

Г а л я. Мне еще домой забежать нужно. А Виктор ваш… Он все нечаянно делает?

Е л е н а Г л е б о в н а. Что — все?

Г а л я. Сама не знаю! (Убегает.)

З а т е м н е н и е.

Уголок больничного сада. Идут Н е м ч и н о в а и Е л е н а Г л е б о в н а.

Е л е н а Г л е б о в н а. Вы не устали? Может быть, сядем?

Н е м ч и н о в а. Сядем.

Садятся. Пауза.

Е л е н а Г л е б о в н а. Чувствую, вы всё ждете — зачем это я вдруг к вам пожаловала. Не просто ведь пришла навестить болящую учительницу…

Н е м ч и н о в а (рассмеявшись). Каюсь, мелькнула такая мыслишка, но я отогнала ее как недостойную.

Е л е н а Г л е б о в н а. И напрасно. Визит вежливости и прочее — это само собой. А по-настоящему я пришла, чтобы задать вам один вопрос… который мне и самой сейчас кажется странным…

Н е м ч и н о в а. Так и быть, задавайте.

Е л е н а Г л е б о в н а (не сразу). Нина Сергеевна, как вы относитесь к моему сыну?

Н е м ч и н о в а. Ну знаете, если вам это до сих пор не ясно…

Е л е н а Г л е б о в н а. Нет, разумеется, он ваш лучший ученик, отличник и тому подобное… Математиком Виктор будет хорошим, это я знаю. А вот человеком — будет ли? Боюсь, не любит он никого, кроме себя. Нет, не так… Кроме себя в математике, понимаете?

Н е м ч и н о в а. Значит, любит не свои слабости, а свою силу.

Е л е н а Г л е б о в н а. Ответьте, пожалуйста, прямо — считаете вы его хорошим человеком?

Н е м ч и н о в а. Порядочным — безусловно. Пожалуй, чего ему не хватает, так это доброты.

Е л е н а Г л е б о в н а. Не хватает?! Да он доброту за позор считает! Можете понять — стыдится быть добрым! Даже со мной, даже когда мы наедине… Борется с добротой, как со слабостью! Нет, не думайте, ничего ужасного он не делает, я не жаловаться пришла. Но когда у человека сердце на семь замков закрыто…

Н е м ч и н о в а. А ключик ко всем семи в одних руках окажется? У той, которую он полюбит?

Е л е н а Г л е б о в н а. Я тоже так надеялась. Обрадовалась было, когда он с Ритой Козыревой дружить стал. Их ведь в доме все парочкой считают…

Н е м ч и н о в а. В классе — тоже.

Е л е н а Г л е б о в н а. А потом поняла — нет, не то. Умничанье какое-то, чуть ли не игра. Если хотите — дань моде. Неприлично-де быть уже в десятом классе и не водиться с девчонкой…

Н е м ч и н о в а. Почему вы именно сегодня об этом заговорили? Что-нибудь случилось?

Е л е н а Г л е б о в н а (помолчав). Когда они приехали из Бородина и я узнала про пожар… Я прямо спросила Витю — не ты поджег? Он ответил — хорошего же ты мнения о своем сыне. И вдруг узнаю — он!

Н е м ч и н о в а. Для меня это тоже было изрядной неожиданностью…

Е л е н а Г л е б о в н а. До сих пор Виктор меня никогда не обманывал. Скрытен бывал, иногда просто груб. Но лгать никогда не лгал…

Н е м ч и н о в а (улыбаясь). Ну, если подходить формально, тогда он вам только вопросом на вопрос ответил.

Е л е н а Г л е б о в н а. Ответ показался мне настолько ясным…

Н е м ч и н о в а. Я вам такого дать сейчас не могу. Подождем несколько дней, хорошо?

Е л е н а Г л е б о в н а. Что за это время изменится?

Н е м ч и н о в а. Ну, хотя бы то, что я в школу вернусь. Так сказать, на поле боя.

Е л е н а Г л е б о в н а (живо). Вы не оговорились? Вы себя с ними тоже в состоянии войны чувствуете? Как я с Виктором? И вы их тоже боитесь, как я его?

Н е м ч и н о в а. Боюсь? Это не то слово. Но благодушествовать в школе не приходится, это верно. Весь фокус в том, что ребята меняются быстрей, чем мы успеваем это заметить. Вот мы и вынуждены иногда приспосабливаться к новому, еще не разобравшись в нем как следует. (Подумав.) Нет, я их не боюсь… Но вот мой муж считает, что я заискиваю перед своими десятибешниками. Слишком стараюсь им понравиться.

Е л е н а Г л е б о в н а. Что в этом плохого?

Н е м ч и н о в а. Нет, заискиваньем любви не добьешься… А мне, чего греха таить, хочется, чтоб они меня любили. Если не все, то хотя бы те, кого я сама люблю. А таких, к счастью, не так уж мало…

С улицы входит Г а л я с пакетом яблок и книгой в руках.

Г а л я. Можно к вам, Нина Сергеевна?

Н е м ч и н о в а. Ну конечно же! Очень рада, что ты пришла.

Г а л я (отдавая пакет). Это вам…

Н е м ч и н о в а. Снова целое кило?

Галя молчит.

(Елене Глебовне.) Вы знакомы?

Е л е н а Г л е б о в н а. И знакомы, и уже виделись сегодня.

Н е м ч и н о в а. Тогда, Галинка, помоги решить наш спор. Я утверждаю, что Виктор Межов… Ну, в общем, хороший человек. А Елена Глебовна считает это пока преувеличением. Кто из нас, по-твоему, ближе к истине — скромная мать или восторженная учительница?

Г а л я (не сразу). Виктор — в переводе победитель… Межову все удается, что б он ни задумал.

Н е м ч и н о в а. Это хорошо или плохо?

Г а л я. Когда все-все удается? Не знаю. А вы как думаете?

Н е м ч и н о в а. Я сама не очень люблю везунчиков. Но Виктор ведь трудом всего добивается.

Г а л я. Я не только про учебу говорю…

Е л е н а Г л е б о в н а. Ты сегодня уже второй раз как-то многозначительно и малопонятно о нем высказываешься… Может, объяснишь?

Г а л я. Не обращайте на меня внимания… (Немчиновой.) Я пойду?

Н е м ч и н о в а. Ты ж еще все новости должна рассказать!

Г а л я (испуганно). Какие новости?

Е л е н а Г л е б о в н а. Пойду я. Мне в магазин надо. (Немчиновой.) Выписывайтесь поскорей.

Н е м ч и н о в а. До свиданья, Елена Глебовна.

Елена Глебовна уходит.

Г а л я. Вас когда выписывают?

Н е м ч и н о в а. Завтра.

Г а л я. И вы сразу — в школу?

Н е м ч и н о в а. Доктор Саркисян не велит. Но если не выдашь…

Г а л я. Не выдам.

Н е м ч и н о в а (шепотом). Сразу в школу! (Помолчав.) Ты не рада? Не успели отдохнуть от меня?

Г а л я (не отвечая). Я вас спросить хочу… Вы могли бы человека уважать… Он совершил поступок… ну, за который вы его презирать должны… А вы ему всё оправдания ищете…

Н е м ч и н о в а. Вопрос сложный. Если не знать, к кому он относится…

Г а л я (быстро). Нет, я вообще спрашиваю!

Н е м ч и н о в а. Если «вообще»… На такие вопросы каждый сам себе отвечает. (На книгу, которую Галя держит в руке.) Книжка тоже мне?

Г а л я. Нет, сдавать несу.

Н е м ч и н о в а (берет книгу). «Жизнь замечательных людей. Эварист Галуа». Виктор и тебя своим преклонением заразил?

Г а л я. Трудная у него была жизнь, у этого Галуа… Не то что у нынешних ученых…

Н е м ч и н о в а (внезапно). Нет, ты мне решительно не нравишься сегодня!

Г а л я (испуганно). Почему?

Н е м ч и н о в а. Выглядишь скверно. И дрожишь вот. Тебе холодно?

Г а л я. Знобит что-то…

Н е м ч и н о в а. Ты малярией не болела?

Г а л я. Болела. Когда папа на южной границе служил. Только меня тогда сразу вылечили!

Н е м ч и н о в а. Придешь домой — выпей горячего молока, укройся потеплей и постарайся выспаться хорошенько. Авось это простое недомогание.

Г а л я (машинально). Авось простое…

Н е м ч и н о в а (листая книгу). А у настоящего ученого жизнь непременно трудная. Он ведь всегда один на один с неведомым. (Находит сложенную газету.) Это «Комсомольская смена»? Сегодняшняя?

Г а л я. Что вы! Старая совсем! (Торопливо отнимает книгу и газету.)

Н е м ч и н о в а (с удивлением). Галя, что с тобой?!

Г а л я. Извините меня… Прощайте! (Внезапно целует Немчинову в щеку и убегает.)

На крыльце появляется О л ь г а В а с и л ь е в н а.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Что это она в галоп сорвалась?

Н е м ч и н о в а. Не знаю… Не случилось ли чего…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. В этом возрасте всегда что-нибудь случается. По себе помню.

Н е м ч и н о в а. Боюсь, температура у нее.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. От возраста ее время вылечит, для температуры — медицина имеется…

Н е м ч и н о в а. Одна она сейчас осталась.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Вот это уже худо. (Подумав.) Вы мне ее адресок дайте, после работы ненароком зайду. А то ежели возраст, да температура, да одиночество разом — тут и до беды недалеко…

З а т е м н е н и е.

Улица. Вечер. Идут Р и т а и В и к т о р.

В и к т о р. Не понимаю, чего тебе приспичило к ней идти? Воробьева это поймет как попытку помириться.

Р и т а. Маленькие мы, чтоб ссориться да мириться? Тут все куда серьезней… И если Галя действительно это письмо написала…

В и к т о р. Ты сомневаешься? Она же сама призналась!

Р и т а. Не просто призналась, с вызовом каким-то… А когда ты ей велел из класса уходить… У нее даже лицо переменилось. Ты извини, но это было… чересчур жестоко…

В и к т о р. А не жестоко Стаса на газетную страницу выволакивать? Перед всей Москвой? Нет, я окончательно убедился — у Воробьевой неистребимая страсть к разоблачениям. От таких надо подальше.

Р и т а. Подальше — это легче всего. А если попробовать поближе? Чтобы понять?

В и к т о р. Не знаю, мне и так все понятно. А вникать в извивы ее психологии… (Помолчав.) Правда, поначалу мне самому казалось, что из нее может получиться свой парень. Только видишь, как все повернулось… А у меня из-за происшествий этих целая куча нерешенных задач накопилась. Лучше ими займусь, больше пользы будет.

Р и т а. Да ты не оправдывайся, занимайся. А я — к Гале.

В и к т о р. Желаю удачи. Хоть и не знаю, какой именно…

З а т е м н е н и е.

Комната Гали в ведомственной квартире. Казенная безликая обстановка. Вечер. Комната освещена только светом уличного фонаря. Входит Г а л я, включает верхний свет. Видно, что ей очень худо. Галя подходит к столу, берет лежащую на нем записку.

Г а л я (с трудом читает). «Галочка, мы неожиданно уехали на три дня в Звенигород. Обед в холодильнике. Не скучай! Твои беспутные соседи». (Выпускает из рук записку, она, кружась, падает на пол. Галя тяжело опускается на стул, кладет голову на руки. Потом с усилием поднимается и выходит из комнаты. Возвращается с чайником в руке, оставив дверь открытой. С недоумением смотрит на чайник, не зная, что с ним делать, затем начинает жадно пить воду из носика, захлебываясь и обливаясь. Напившись, Галя ставит чайник на стол и бредет к дивану. Падает на него и лежит в самой неудобной позе. Потом начинает метаться и наконец замирает, лежа навзничь. Едва слышно.) Ой, мама… мамочка…

Освещение меняется. Верхний свет меркнет. Комната теперь освещается то лучами фар проходящих машин, то какими-то красноватыми отблесками, напоминающими свет от горящего стога сена. Внезапно в дальнем углу комнаты возникает В и к т о р. Он одет и причесан, как Эварист Галуа.

В и к т о р (выйдя на середину комнаты, повелительно). Встань, Воробьева!

Галя послушно встает.

Г а л я (слабо). Кто ты?

В и к т о р. Не узнаешь меня?

Г а л я. Ты Эварист Галуа?

В и к т о р. Он был Эварист, а я — Эверест! (Хохочет.) Джомолунгма математики! Или как там у вас сейчас этот пригорок называется? (Хохочет.)

Г а л я. Зачем ты так оделся, Витя?

В и к т о р. Не фамильярничай, Воробьева! Я — Виктор Межов, Победитель. И пришел я, чтобы задать тебе один страшный вопрос (Громовым голосом.) Как смела ты полюбить меня, Галина Воробьева?!

Г а л я (умоляюще). Тише! Пожалуйста, тише…

В и к т о р. Отвечай, несчастная!

Г а л я. Но откуда ты узнал?

В и к т о р. Я?! Которому ведомы все тайны матанализа? Я читаю в чужих сердцах, как в собственном конспекте!

Г а л я. Почему ты раньше не сказал мне, что знаешь?

В и к т о р. Мне нужны были доказательства — и я получил их!

Г а л я (испуганно). Какие доказательства?

В и к т о р. Ты догадалась, что это я написал письмо в редакцию. Почему же ты призналась публично, будто сама написала его?

Г а л я. Мне показалось, ты пожалел… Тебе стало стыдно, что ты написал…

В и к т о р. Стыдно?! Мне?! Да разве ведомы мне чувства, присущие всем прочим смертным? Мне, Виктору Межову? Стоящему выше добра и зла! Дышащему чистым воздухом математики!

Г а л я. Извини, но мне так показалось…

В и к т о р. Чего я должен стыдиться? Разве есть в этом письме хоть одно слово неправды?

Г а л я. Но ты сам говорил, что нельзя на своих…

В и к т о р. И ты захотела спасти меня от осуждения товарищей? Разве просил я тебя о подобной жертве?

Г а л я. Когда очень любишь, то готов сделать все… Даже если тебе самому потом будет от этого совсем плохо…

В и к т о р. Это кто же — ты очень любишь? (Хохочет.) Ты, получившая паспорт только в августе? Прочь! Не нужны мне твои жертвы и твоя жалкая любовь!

Слышится звонок в прихожей.

Прочь! Прочь! Прочь!

Виктор медленно отступает и исчезает в дальнем углу комнаты. Освещение снова меняется и становится обычным. Галя лежит на диване в прежней позе. Опять раздается звонок. Потом стук в дверь комнаты. Входит встревоженная Р и т а.

Р и т а (осматриваясь). Галя, где ты? Почему у тебя открыты все двери? (Увидев лежащую Галю, подбегает к ней и начинает тормошить.) Галя, Галя, Галя…

Галя только стонет в ответ. Рита прикладывает ладонь к Галиному лбу и в испуге отдергивает.

Что же делать? (Беспомощно оглядывается по сторонам, замечает на полу записку, поднимает и читает ее.) Понятно… (Берет полотенце, смачивает его водой из чайника и кладет Гале на лоб.) Галочка, скажи мне только, где тут у вас телефон?

Раздается звонок в прихожей. Рита выбегает и возвращается с О л ь г о й В а с и л ь е в н о й.

Я хотела тебе звонить… Галя заболела! Прямо горит вся… А соседи уехали. Может, «скорую» вызвать?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Не мельтеши… Сейчас посмотрим. (Садится рядом с Галей, пробует лоб, считает пульс.) Галина, узнаешь ты меня?

Г а л я (садится). Мамочка, это ты? Я тебя по рукам узнала… У тебя одной они такие легкие и добрые. Ой, как мне без тебя плохо бывает…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Ложись, деточка, ложись…

Г а л я. Сейчас, только скажу тебе… Раньше он на меня внимания не обращал, а сейчас… Нет, ты не думай, совсем другое! Он просто презирает меня. Видишь, вот и сейчас надо мной смеется! (Показывает на угол.) Видишь?

Р и т а (испуганно). Она бредит?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Галина, ты ложись, тебе легче будет…

Г а л я. Не-ет, я лягу, а он опять уйдет… Витя, не гони меня больше! Ведь я все равно буду любить тебя! Всегда, всю жизнь! Даже когда стану совсем старая… Я умру, если не буду любить тебя, Витя…

Ольга Васильевна наливает в стакан воду и дает Гале пить.

(Напившись.) Ой, как хорошо стало… Спасибо тебе… Если ты хочешь… Хорошо, я уйду, насовсем уйду… И никто никогда не узнает… Только скажи правду, мне одной скажи — зачем ты написал это письмо в газету? Ты хотел как лучше, да?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Какое еще письмо?

Г а л я. Хитрый, притворяешься, что не знаешь… Про Стасика. Так ругал меня за критику, а сам…

О л ь г а В а с и л ь е в н а (Рите). Ты понимаешь, о чем она?

Р и т а (растерянно). Настоящий бред… Никакого письма Виктор не писал… Это она сама его написала!

Г а л я. Я, конечно, я… Ребята, я больше не буду! Только скажите, зачем он это сделал?.. (В изнеможении падает на диван и затихает.)

Р и т а. Бабушка, что с ней?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. По-научному — лихорадочное состояние. Лихорадка, значит. Скорей всего, приступ малярии.

Р и т а. Это опасно?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Ночь, по всему, предстоит тяжелая… Утром мы Саркисяна вызовем. Анализы возьмем, чин по чину. А пока… Будем лечить ее, как нас лечили. Беги домой, в аптечке хина имеется. Матери скажи, она найдет.

Р и т а. Хорошо.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Поесть чего захвати. И бегом обратно. Одна нога здесь, другая там! Ну?!

Рита выбегает. Ольга Васильевна подходит к Гале.

Г а л я (мечется). Как жарко горит это сено… Жарко… Жарко…

З а т е м н е н и е.

Улица. День. Идут Р и т а и С т а с и к.

С т а с и к. Подожди, шнурок развязался… (Присев, завязывает шнурок и остается так сидеть.)

Р и т а (нетерпеливо). Ну, пошли! Чего ты?

С т а с и к. Думаю все… (Встает.) Сегодня Нинон пришла… И Анна Степановна на месте. А о письме этом чертовом — ни слова, будто и не было его.

Р и т а. Да-а, загадочное письмо… Вот и Галя вчера говорила. Правда, в бреду…

С т а с и к. Ты можешь толком рассказать, что все-таки она говорила?

Р и т а. Нет, сначала у нее самой кой о чем спрошу. Утром она еще слабая была… И меня все торопила, чтоб я в школу не опоздала. А сейчас я у нее спрошу!

Идут. Навстречу входит Н е м ч и н о в а.

Н е м ч и н о в а. Вы это куда?

Р и т а. Галю навестить.

Н е м ч и н о в а. Не торопи́тесь.

Р и т а (испугавшись). Почему?

Н е м ч и н о в а. Гали нет. Она уехала.

Р и т а. Как — уехала? Больная?

Н е м ч и н о в а. Вот почитай. (Дает Рите письмо.)

Р и т а (читает). «Дорогая Нина Сергеевна! Я знаю, вы ко мне после школы придете, поэтому пишу. Извините, что вчера вам ничего не сказала и что вообще уезжаю без разрешения. Но я больше не могу прийти в свой класс, вы сами это поймете, когда узнаете все. Сейчас я лечу к маме в Новосибирск, у нее там я быстрей выздоровею. А потом — к отцу… И заживем мы, как прежде жили. Не судьба мне, видно, в Москве школу кончить… Не сердитесь на меня, но я не могу иначе. Вы — добрая, спасибо вам за это. Ваша ученица Галя Воробьева». (Пауза.) Нина Сергеевна, знаете, а ведь Галя не писала то письмо в газету — про стог сена…

Н е м ч и н о в а. Я только утром узнала. И про письмо, и про его автора. (Помолчав.) Это письмо написал мой муж.

С т а с и к (поражен). Николай Петрович?

Н е м ч и н о в а. Он самый.

Р и т а. Ой, как хорошо!

Н е м ч и н о в а. Что — хорошо?

Р и т а (смутившись). Ну, что из ребят никто не писал… Николай Петрович — это совсем другое дело… Каждый имеет право…

Н е м ч и н о в а. Да, он во многом бывает со мной принципиально не согласен. Считает, например, что я потворствую Стасику и тем самым порчу его. На мои уверения, что Стасик должен сам во всем разобраться и сделать выводы…

С т а с и к (глухо). Уж разберусь как-нибудь… Сделаю.

Н е м ч и н о в а. Как видите, мне тоже досталось на орехи в этом письме…

С т а с и к (Рите). Не понимаю… Если Галя его не писала… Почему она призналась в этом, когда я на нее набросился? И теперь вот — улетела?

Р и т а. Потому что она уверена — письмо написал Виктор. И сам же велел ей уйти из нашего класса…

З а т е м н е н и е.

Комната в квартире Межовых. За письменным столом, освещенным лампой под зеленым абажуром, сидит В и к т о р, он погружен в свои вычисления. Звонок в прихожей. Виктор не реагирует на него. Еще звонок, потом еще один. Затем звонок звенит не переставая. Наконец этот трезвон доходит до сознания Виктора, он вскакивает, бежит в прихожую и возвращается вместе со С т а с и к о м.

С т а с и к. Оглох ты, что ли?!

В и к т о р. Засчитался… (Включает верхний свет.)

С т а с и к. А мать где?

В и к т о р. В кино ушла. Или к соседям. Словом, не знаю…

С т а с и к. Что ж, тем лучше…

Звонок в прихожей.

Это Ритка.

Виктор выходит и возвращается вместе с Ритой.

В и к т о р. Надо понимать, произошло организованное вторжение?

С т а с и к. Ага. Убивать тебя будем.

В и к т о р. Двое на одного?

С т а с и к. В одиночку не справиться. Слишком ты грубошерстный.

В и к т о р. Ну вот что. Или выкладывайте, зачем пришли, или отваливайте. Мне работать надо.

Р и т а. Витя, дай чаю погорячей. Мы долго ходили по улицам, замерзли совсем. Такой туман опустился, до костей пробирает.

Виктор молча выходит. Стасик включает радио. Тихая музыка.

С т а с и к. Говори ты. Я не мастер сообщать подобную информацию.

Р и т а. Подожди, согреюсь сначала…

Возвращается В и к т о р, несет поднос с чайником, сахарницей и керамическими кружками. Молча расставляет все на журнальном столике, разливает чай в кружки и становится поодаль, скрестив руки на груди. Рита берет кружку и пьет, обжигаясь, чай.

Затянувшаяся пауза.

С т а с и к (с усмешкой). Беседа проходила в теплой, дружественной атмосфере…

В и к т о р. Валяй для разгона про погоду.

С т а с и к. Было. Туман, слякоть. Одним словом, осень наступила, высохли цветы.

В и к т о р. Тогда про хоккей.

С т а с и к. И с хоккеем все ясно.

В и к т о р (выключив радио). Что же тебе неясно?

С т а с и к (у письменного стола, небрежно полистав тетради Виктора). Неясно одно — когда ты своим трудолюбием хвастать перестанешь?

В и к т о р. Никогда. Труд превратил обезьяну в человека. Наука же сделает человека богом.

С т а с и к. А у кого голова наукоотталкивающей тканью покрыта — тому обратно в обезьяны подаваться? По твоей логике так выходит?

В и к т о р. Логика не моя, общечеловеческая. Не можешь стать ученым — становись поэтом, художником, трактористом, фрезеровщиком. Кем способен. Только становись. Поднимайся с четверенек.

С т а с и к. Но на первом месте, конечно, ученый?

В и к т о р. К твоему сожалению — да.

С т а с и к. И ты уверен, что будешь великим ученым?

В и к т о р. Не знаю.

С т а с и к. Врешь! Ты-то думаешь, что будешь. Но какая людям от этой учености польза, если ты ее только для себя накопишь — ради славы своей?

В и к т о р. Плевать мне на славу! Для меня главное знать — я сделал все, что мог!

С т а с и к. Вот-вот: я сделал! А для чего, для кого — тебе начихать!

В и к т о р. А какая обществу польза от тебя, если ты даже и будешь знать — для кого или для чего, но ни черта сделать не сможешь? Обществу не болтуны — специалисты нужны. Я хоть отдам ему реальные научные ценности. Большие или маленькие — другое дело… А ты что? Громкие слова о пользе человечества? Их и без тебя в мире вот так хватает!

С т а с и к. На это мне пока крыть нечем, ценностей у меня действительно кот наплакал… Да и у тебя… Если не считать отметок.

В и к т о р. У меня есть цель! Нужно ставить перед собой огромную цель, самую огромную! Пусть я никогда не достигну вершины, но идти к ней — уже счастье!

С т а с и к. Может, и у меня есть цель, откуда ты знаешь?

В и к т о р (декламирует насмешливо).

Ты свою цель так умело прячешь от других, да, наверно, и от себя, что ее как будто и нет. Ради цели надо р а б о т а т ь, милый мой Стасик, работать изо всех сил, а не лелеять свою голубую мечту в тайниках души!

С т а с и к. «Работать, работать»… С пеленок, что ли?

В и к т о р. С пеленок! С того мгновенья, когда осознал ее! И уже ничего лишнего не должно существовать для тебя!

С т а с и к. Для тебя и люди лишние, даже родная мать! Создал себе идолище и приносишь ему в жертву все, даже собственные чувства!

В и к т о р. Ненавижу и презираю твои так называемые чувства! Счастлив, что выбрал математику, единственную науку, исключающую чувственное восприятие!

Р и т а (тихо). А ведь ненависть, презрение — тоже чувства. И не менее сильные, чем любовь.

В и к т о р (с усмешкой). Давно ждал этого словечка… «Любовь»! Утешение для слюнтяев всех времен и народов. У меня нет цели жизненной, у меня нет силы и упорства, чтобы идти вперед по дороге познания, — ничего, пустяки… Ведь в недалеком будущем там, за первым поворотом, меня ждет самое главное — л ю б о в ь…

Р и т а. Хорошо, пусть ты радуешься, что тебе не нужна любовь. Или что ты не способен на нее… Правда, глухой вряд ли счастлив от своей глухоты, да это твое дело. Но видеть любовь других людей к тебе… Ты же должен, ты обязан ее видеть?

В и к т о р. Я знаю одного человека, который любит меня, — мою мать. С меня достаточно.

Р и т а. А что Галя Воробьева чуть не умерла от любви к тебе — это ты знаешь?

В и к т о р. Воробьева? Да вы что? Разыграть меня явились?

Р и т а. Разыграть?..

В и к т о р. Ну рассмешить. У Воробьевой — любовь, да еще ко мне?! С вами животики надорвешь. Если она и способна на какую-то, как ты выражаешься, любовь, так это на любовь во все вмешиваться, всех поучать, переделывать по своему образу и подобию.

Р и т а. Да ведь она… Она готова была на костер за тебя пойти! И пошла!

В и к т о р. На какой еще костер? Чего ты плетешь?

Р и т а (ровным голосом). Галя считала, что письмо в газету написал ты. Была уверена в этом. И под нашим нажимом призналась, что сама написала его. Она думала, что ты написал письмо сгоряча, рассердившись на Стасика, и теперь жалеешь об этом, стыдишься этого.

В и к т о р. Совсем чепуха какая-то…

С т а с и к. Для тебя все чепуха, что не влезает в таблицу умножения. Или в любую другую, какие в математике существуют.

В и к т о р. Погоди… (Рите.) Но если не Галя… Кто же тогда написал письмо?

Р и т а. Муж Нины Сергеевны.

В и к т о р. Николай Петрович?!

С т а с и к. Ага, тихий геолог. Но принципиальный…

Р и т а (Виктору). Галя тебя считала автором. И чтоб защитить тебя, терпела наши издевательства — и твои в том числе. А не вытерпев… когда ты ей велел из класса уходить… бросила школу и уехала.

В и к т о р. Куда уехала?

Р и т а. К матери в Новосибирск. А потом — к отцу. Только там, где он сейчас служит, нет десятого класса…

В и к т о р. Когда она уехала?

Р и т а. Утром. Улетела.

В и к т о р (садится). Но я не знал… Даже не догадывался…

С т а с и к. Да что ты вообще знаешь? Что Рита сама любит тебя — знаешь? Что ваш дурацкий уговор, ваша развеселая игра во влюбленных, такая удобная для тебя, для нее давно стала пыткой, от которой выть хочется, — знаешь?

Р и т а. Стасик, не надо…

С т а с и к. Надо! (Виктору.) А что я Ритку люблю, жить без нее не могу — знаешь? И что только из чувства товарищества — одного из тех самых «чуйств», которые ты ненавидишь и презираешь, — из чувства дружбы к тебе я не говорил ей об этом?! Зато теперь скажу, чтоб она знала, да и ты заодно. (Рите.) Ватакусива анатао рэмбосимас!

Р и т а (с трудом). Ватакусива хокано хитоо рэмбосимас…

С т а с и к. Да разве нужна ему твоя рэмбосимас? Он только одного себя любит, великого и недоступного!

В и к т о р. Погодите, ребята, что-то у меня голова кругом пошла…

С т а с и к. Слава аллаху, хоть разок автомат не сработает!

В и к т о р. Значит, я Галю совсем не знал? Совсем не такой видел, какой она была на самом деле?

С т а с и к. Дошло наконец? Поздравляю!

Р и т а (Виктору). Галя сама никому и ни за что словечка бы не сказала! Но вчера у нее была высокая температура… Она даже бредила… И я г л а в н о е поняла.

В и к т о р. Что же делать теперь?..

Входит Е л е н а Г л е б о в н а.

Е л е н а Г л е б о в н а. О, да у нас, оказывается, гости!

Р и т а. Добрый вечер…

Е л е н а Г л е б о в н а. Витя, что ты им даже раздеться не предложил?

С т а с и к. Мы на минутку забежали.

В и к т о р (внезапно). Мама, где мои деньги, что я на магнитофон собрал?

Е л е н а Г л е б о в н а. У меня.

В и к т о р. Дай мне пятьдесят рублей… Нет, лучше сто!

Е л е н а Г л е б о в н а. Зачем тебе?

В и к т о р. Нужно. Я лечу в Новосибирск.

Е л е н а Г л е б о в н а. Куда?!

В и к т о р. В Новосибирск.

Е л е н а Г л е б о в н а. Ты с ума сошел! Ни с того ни с сего — в Новосибирск! Может, хоть объяснишь — зачем? Что случилось?

Виктор, не отвечая, подходит к телефону, набирает номер. Он уже полностью овладел собой.

В и к т о р (в трубку). Справочная? Какие самолеты вылетают сегодня в Новосибирск? Да, ночные тоже. Хорошо, я подожду.

Е л е н а Г л е б о в н а. Витька, если ты немедленно не скажешь…

Р и т а. Тетя Лена, миленькая, не мешайте ему! Пойдемте, я все расскажу… (Обняв Елену Глебовну, уводит ее из комнаты.)

В и к т о р (в трубку). Да-да, слушаю! Аэропорт Домодедово? Понятно. Минуточку, я запишу. (Берет ручку, записывает.) Большое спасибо! (Кладет трубку.)

С т а с и к. Совесть заговорила? Очень рад за тебя.

В и к т о р (холодно). При чем здесь совесть? Совершена элементарная несправедливость. Кто совершил — обязан исправить.

Возвращается Р и т а.

Где мать?

Р и т а. Собирает твою сумку. Я лечу с тобой. (На движение Виктора.) Не спорь, я решила. Стасик, ты?

С т а с и к. Не знаю. Подумаю.

Р и т а. Надумаешь — зайдешь за мной.

В и к т о р. Встретимся у нашего фонаря. Через десять минут.

Р и т а. Постараюсь управиться. (Выходит.)

С т а с и к. Рита, подожди! (Выбегает вслед за ней.)

Входит Е л е н а Г л е б о в н а со спортивной сумкой и курткой в руках.

Е л е н а Г л е б о в н а. Деньги внутри, в кармашке…

В и к т о р. Спасибо, мама.

Е л е н а Г л е б о в н а. Ты уверен, что так надо?

В и к т о р. Уверен. Еще ни в чем не был так уверен, как в этом.

Е л е н а Г л е б о в н а. Сядем.

Садятся. Пауза.

Прилетишь в Новосибирск — дай телеграмму.

В и к т о р. Обязательно. Отцу не пиши, я вернусь до его приезда.

Е л е н а Г л е б о в н а (готова заплакать). Ох, Витька…

В и к т о р (предостерегающе). Все! (Помолчав. Другим тоном.) Не бойся за меня, мама… Сама меня сухарем называла… Ну, отмокну малость — не развалюсь. Верно? Да, согласуй нашу поездку с Ниной Сергеевной.

Е л е н а Г л е б о в н а. Хорошо.

В и к т о р. Я всегда знал, что ты — хороший друг. (Надев куртку.) А теперь дай я тебя поцелую. За то, что ты оказалась еще и умной. (Обнимает и целует мать. Взяв сумку.) Пошел. (Уходит.)

Стук захлопнувшейся двери. Елена Глебовна у окна прощально машет рукой.

З а т е м н е н и е.

Улица. Ненастный вечер. Идет Р и т а, с сумкой в руках, и О л ь г а В а с и л ь е в н а. Останавливаются у фонаря.

Р и т а. Бабушка, ну что ты меня провожать вздумала, перед ребятами неудобно…

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Вам всегда неудобно, ежели кто по-людски делает… А лететь невесть куда на ночь глядя — удобно?

Р и т а. Так нужно, бабушка. Галя может себе всю жизнь испортить.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Родителей уговорила, а меня — не думай, не выйдет. Да ты и летать ведь толком не умеешь!

Р и т а. Самолет полетит. А я спать буду.

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Ты-то будешь, бесчувственная… Обо мне подумала — я хоть на минутку глаза сомкну? Ладно-ладно, мое дело сторона, бабушки нынче не в счет. Я тебе там, в сумку, провианту положила…

Р и т а (с досадой). Ну что ты, честное слово! В самолете кормят, да и в аэропорту буфет имеется!

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Знаю я эти буфетные харчи. Одно расстройство — что для кошелька, что для желудка. А тут все свеженькое. (Помолчав.) Маргарита… Рита. Ну, что еще?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Тебе небось кажется, я отродясь старая… А мне чудится, будто я еще вчера такой, как ты, была…

Р и т а. Ну и что?

О л ь г а В а с и л ь е в н а (в сердцах). Ты не нукай, не запрягла! А то, что бойся ты своей особой другим навязываться! Это хуже нет, когда любовь твоя — лишняя. Прямо скажу — последнее дело. Лучше зубы сцепи да молчи в тряпочку.

Р и т а. Вдруг про какую-то любовь заговорила… Ко мне, что ли, относится?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Умный поймет, что относится, а дураку не втолкуешь. Сидела бы ты лучше дома, матушка, вот тебе мой окончательный приговор!

Р и т а. Сидя дома летать не научишься. Это ты понять можешь?

О л ь г а В а с и л ь е в н а. Чтоб с мое понять — с мое и прожить нужно. А весь мой разговор… Не в коня корм.

Р и т а (тихо). Не сердись, бабушка… Я все понимаю. И третьей лишней быть не собираюсь, не бойся…

Входят В и к т о р и С т а с и к.

В и к т о р (с удивлением). И вы с нами, Ольга Васильевна?

О л ь г а В а с и л ь е в н а (сердито). Чести через край! Сдам вот с рук на руки имущество — спать побегу.

С т а с и к. Считайте — принято. Расписку дать? (Внезапно сорвавшись с места.) Такси! Такси! (Убегает.)

В и к т о р (Рите). Побежали! (Убегает.)

Рита бежит за ним, потом возвращается, чмокает бабушку в щеку и снова убегает.

О л ь г а В а с и л ь е в н а (держась за щеку). И поцеловать-то порядком не умеет…

З а т е м н е н и е.

Открытая веранда на крыше аэропорта. Ночь на исходе. Туман. За балюстрадой веранды угадываются контуры летного поля, силуэты зданий и самолетов. У балюстрады стоят Р и т а, С т а с и к и В и к т о р.

С т а с и к (подняв воротник куртки). Вы меня что, совсем заморозить хотите? Люди в тепле сидят и кроссворды решают, а мы на крыше толчемся.

В и к т о р. Улетим — согреешься.

С т а с и к. Дожидайся. Вон туманище какой…

В и к т о р. Синоптики обещают на рассвете ветерок и чистое небо.

С т а с и к. Когда синоптики свои обещания выполняют?

Р и т а. Стасик, не ворчи. Мне еще не приходилось бывать ночью на аэродроме.

С т а с и к. Так ведь не видно ни черта!

Р и т а. Угадывать — еще интересней.

С т а с и к. Угадывайте дальше, а я побегу в зал погреюсь. Узнаю насчет вылета. (Уходит.)

В и к т о р. Стасу здорово не по себе… Злится, что не летит с нами?

Р и т а. Он еще днем кинул Нине Сергеевне — принял, мол, решение. А какое — не сказал.

В и к т о р. В общем, хорошо, что он ушел. Поговорить надо.

Р и т а. Четыре часа лететь. Успеем.

В и к т о р. Нет, сейчас… (Помолчав.) Я и без Стасика знал, что ты ко мне… ну, хорошо относишься. Но я тебя о таком попросить хочу… О чем только самого лучшего друга можно.

Р и т а. Я и есть твой самый лучший друг.

В и к т о р. Знаю. (Помолчав.) Когда ты мне про Галю сказала… Ну, что она уехала… и вообще… Я вдруг почувствовал такое… Не знаю, как сказать… Словом, никогда не подозревал, что этот дурацкий мускульный насос может болеть так сильно. (Пауза.) Вижу, что ты ничего не понимаешь…

Р и т а. Не бойся, я давно все поняла. Еще раньше, чем ты сам… (Идет.)

В и к т о р. Куда ты?

Р и т а. Сдам свой билет в кассу.

В и к т о р. И не будешь на меня за это злиться?

Р и т а. Не буду.

Входят Н е м ч и н о в а и С т а с и к.

Н е м ч и н о в а. Привет, полуночники! Битый час ищу вас по всем залам. Если б не встретила Стасика…

В и к т о р. Как вы узнали, что мы еще не улетели?

Н е м ч и н о в а. А телефон для чего? (Помолчав.) Вы как собирались там Галю искать?

Р и т а. Ну, справочное есть…

Н е м ч и н о в а. Галя прописана сейчас в Москве и в Новосибирске наверняка не значится. Да и фамилия у нее такая… Пришлось бы неделю по всем адресам бегать.

В и к т о р. Правда, мы не подумали.

Н е м ч и н о в а. То-то же! Я разыскала ее личное дело, там кое-что для вас имеется. Потому и приехала. Училась Галя на Красном проспекте, это главная улица Новосибирска. Значит, и жила неподалеку. Маму ее зовут Ирина Викторовна, тридцатого года рождения. По этим зацепкам адрес уже легче найдут.

В и к т о р. Спасибо большое, Нина Сергеевна!

Н е м ч и н о в а. Найдете Галю — вяжите без разговоров, запихивайте в чемодан и обратным же рейсом в Москву. Вдвоем сладите?

Р и т а (тихо). Нина Сергеевна, я не лечу в Новосибирск…

Н е м ч и н о в а. Это уже новость… Почему?

Р и т а. Так лучше будет… (Уходит.)

С т а с и к. А чтоб Ритиной новости не скучно было — могу и свою добавить.

Н е м ч и н о в а. Давай, если не жалко.

С т а с и к. Так вот. После долгих и зрелых размышлений — подчеркиваю это! — я решил уйти из школы.

Н е м ч и н о в а. Перевестись в другую?

С т а с и к. Нет, совсем уйти.

В и к т о р. Стаська, всего год остался…

С т а с и к. Двадцать три миллиона секунд, прожитых неправильно!

Н е м ч и н о в а. И ты уверен, что именно сейчас решил правильно?

С т а с и к. Просто не могу иначе.

Н е м ч и н о в а. Думаешь, уйдешь из школы и сразу решишь все свои проблемы? Из школы ты можешь уйти. Но ведь обучение в школе жизни — принудительное, от него тебе не отвертеться!

С т а с и к. Оно-то мне сейчас и требуется! Пойду работать.

Н е м ч и н о в а. Куда?

С т а с и к. Еще не знаю. Где потрудней хочу. Чтоб если обкатку — так настоящую пройти. А школьные премудрости… Не бойтесь, я их тоже осилю. Вечернюю кончу. Поймите — не аттестат для меня сейчас главное. Я должен знать, на что гожусь. И зарабатывать пора. С долгами расплатиться.

Н е м ч и н о в а. Да какие у тебя долги?

С т а с и к. Накопились помаленьку. (Виктору.) Так что не удивляйся, если получишь вдруг перевод на двенадцать рубликов. Твой пай за сгоревшее сено.

В и к т о р. Не умаешься, сам занесешь.

С т а с и к. Не знаю, может, я его с Камчатки пришлю. Или с Памира… Не пугайтесь, Нина Сергеевна, я никого из ребят сманивать за собой не собираюсь. Знаю, не для всех такое решение годится. Но мне без него — зарез. Верите?

Н е м ч и н о в а (не сразу). Школу-то ты кончишь, заставлю… А вот потом… Может, ты и прав, что тебе надо жизни хлебнуть погуще… Только не вздумай потом на трудности пути сваливать свои неудачи… Никогда не поддавайся этому соблазну! Есть в тебе искра божья, не дай ей погаснуть. Из-за лени, равнодушия, боязни взять ответственность на себя.

С т а с и к. Легко сказать — не дай… Попробую. (Повернувшись к Виктору.) Ну, а ты что молчишь, друг мой закадычный? Считаешь меня дураком? Что я под влиянием минуты себе жизнь порчу?

В и к т о р. Да, считаю. Такие решения нужно принимать на ясную голову.

С т а с и к. Хватит, слыхал не раз! Ты вот хочешь всю жизнь прожить одной головой, без сердца…

В и к т о р (усмехнувшись). Угадал… А ты — одним сердцем, без головы? Что ж, посмотрим, кому это лучше удастся.

С т а с и к. Посмотрим! Будем считать сегодняшнюю ночь ночью перед нашей дуэлью… Да-да, я вызываю тебя на дуэль, которая будет длиться всю жизнь! Сейчас у тебя и на секунду нет сомнения в ее исходе… Но я говорю — посмотрим!

В и к т о р. Ну что ж, поглядим.

Н е м ч и н о в а (с улыбкой). Знаешь, Проталин, мне нравится, что ты замахнулся аж на самого Межова. Ты ведь всегда считал его моим любимчиком. Поэтому хочу сделать тебе сейчас одно трогательное признание. Моим любимчиком в классе был не только Межов. Ты — тоже.

С т а с и к. Ловко же вы это от меня скрывали…

Н е м ч и н о в а. Увы, не могла иначе. Но я верю, что еще стану когда-нибудь со страшной силой нос задирать, что была твоей учительницей. Не только верю — уверена!

С т а с и к. Как говорят в таких случаях воспитанные дети — хотел бы не обмануть ваши ожидания.

Н е м ч и н о в а. Да, уж ты, пожалуйста, постарайся.

В и к т о р. Нина Сергеевна, это нечестно — перед дуэлью вдохновлять только одного из противников!

Н е м ч и н о в а. А с тобой мы поговорим, когда ты вернешься из Новосибирска. Я думаю, нам будет о чем поговорить…

Вбегает запыхавшаяся Р и т а.

Р и т а. Витя, объявлена посадка! Скорей!

В и к т о р. Иду! Всех, кого я обижал, — прощаю!

С т а с и к. Лети-лети… птичка!

Р и т а (Виктору). Вот тебе деньги за мой билет. Пригодятся.

В и к т о р. Спасибо! Потом отдам. (Немчиновой.) Ну, Нина Сергеевна…

Н е м ч и н о в а. Скорей возвращайся!

Рукопожатие.

С т а с и к (Рите). Ты правда не летишь?

Р и т а. Правда.

С т а с и к. Почему?

Р и т а. Сам догадайся.

Н е м ч и н о в а (Виктору). Мы не пойдем провожать тебя к самолету, чтоб не хлюпать носами у трапа…

В и к т о р. Да вас и не пустят! До скорой встречи! (Убегает.)

Поднимается ветер и уносит туман с аэродрома. Открывается летное поле с самолетами на нем. А за полем — кромка березового леса, из-за которого поднимается ярко-красный диск солнца. Гул взлетающего самолета, постепенно замирающий на звенящей ноте.

С т а с и к (выходя вперед). Мне всегда казалось, что в школьные годы каждый из нас пишет только черновик жизни, в котором все можно еще будет переписать начисто, исправить и переделать — там, за порогом школы, когда и начнется-то настоящая жизнь… А настоящая уже идет — полным ходом! — и ничего в ней не повторится дважды! Возвращайся, Межов, мы еще с тобой потягаемся.

Р и т а (выходя вперед). Самолет с каждой секундой уносит его все дальше и дальше… Но ведь и тогда, когда Виктор был совсем рядом, он был так же далеко от меня, как теперь… Странно, мне почему-то не хочется реветь, словно маленькой, как это бывало со мной раньше… Почему я сегодня верю, что тоже еще дождусь своего самолета, на котором люди летят за счастьем? И он тоже будет весь розовый от солнца…

Н е м ч и н о в а (выходя вперед). Мы проводили Виктора и ждем теперь, когда он вернется. И вернется один или вместе с Галей. А главное — каким вернется. Ведь это самое главное — какими мы становимся, взрослея… Правда?

З а н а в е с.

1971