Москва и мертвичи

Глава IX. Царствует, но не правит

We live in cities you'll never see on-screen

Not very pretty, but we sure know how to run things

Livin' in ruins of a palace within my dreams

And you know we're on each other's team^[1]

– We're on each other's team. We're on each other's team^[2].

На пути в Тверь Агата ставила разную музыку с телефона, среди треков оказалась и новозеландка Лорд, которой напарница теперь подпевала. Мы действительно живем в городах, которые не увидишь на экране.

Я никогда не видел Тверь. Да я бы и не поехал, наверное, никогда в Тверь, точнее, в заброшенную деревню Ходулино, если б не звонок Леши. Малой, как обещал, мониторил новостные сводки и донесения от региональных отделений МПД, пока не наткнулся ранним утром на показания одного из наших агентов. Местные бесы, тверские козлы, разбушевались, требуя найти виновного в гибели их сородича.

«Шерсть одного из нечеловеков. Кто-то не из Москвы. Пахнет лесом, снегом, здесь у вас так не пахнет. У шерсти тоже запах странный, у крови странный вкус. Как будто неживые».

Шерсти этих бесов нет в образцах лаборатории потому, что никогда и не надо было, они не нападают на людей. Зато теперь нам, возможно, дадут образец. Козлиная шерсть рекомендована для здоровья, а еще вполне может оказаться шерстью из квартиры Кочеткова. Тогда дело запутается еще больше.

Саму Тверь мы проскочили быстро. Обычный русский провинциальный город средней полосы, усадьбы – церкви – хрущевки – капром. Иногда промелькнет сталинка или конструктивизм. Если ты видел один областной центр, ты видел их все. А вот дальше, по мере продвижения к Ходулино, скорость движения снижалась прямо пропорционально качеству асфальта и исчезновению благ цивилизации.

– «Необычные фрески появились в храме Николаевского Малицкого мужского монастыря в Тверской области. На западной стене, где разместились изображения смертных грехов, добавились бесы с ноутбуками и смартфонами в руках. Рядом с ними в огне горят грешники, их руки скованы цепями», – вот так-то. Интернет-зависимость – грех, как прокомментировал батюшка…

– Это очень интересно, но ты лучше про козлов давай.

Когда мы позвонили Мечникову и сказали про Ходулино, что, возможно, появилась зацепка, он помялся, пожаловался на занятость, но потом все же обещал подъехать на встречу с разъяренной козлиной общественностью. Возможно, он был уже ближе к деревне, чем мы, или, наоборот, сильно опаздывал. Смотря как ехал. В Твери прямо перед нами на светофоре случилась авария, и мы простояли полчаса в пробке, растянувшейся на полгорода.

– «Козел испокон веков в Твери пользуется большим уважением, – зачитывала Агата найденную статью. – По легенде, козел спас Тверь от набегов Батыя. Жевал траву, случайно схватил за веревку, висевшую со звонницы, проснулся колокол, горожане отвлеклись от дел и увидели приближающихся монголов. Говорят, на щитах тверских дружинников был нарисован козел, правда, эти щиты никто не видел. Также Тверь долго являлась единственным поставщиком изделий из козлиных шкур. Есть якобы поговорка: „Тверичане – такой упрямый народ, что и козла на колокольню затащат“, она появилась, когда Тверь боролась с Москвой за владычество над Русскими землями. Еще как-то Екатерина II приехала в Тверь, а ее никто не встретил, так как горожан не известили о ее прибытии, тогда она в гневе воскликнула: „Вот же козлы тверские!“» Естественно, в городе есть Музей козла и памятник козлу.

– И магниты с козлами. И козлы за рулем, – прокомментировал я обогнавшего нас лихача.

Эти истории помогали мне не заснуть от усталости. Зимние путешествия по глубинке – процесс изнуряющий. На небе хмарь, за окном бесконечные елки или голые лиственные, стекло заляпано, ямы такие, что колесо можно оставить, расстояния такие, что можно километров тридцать проехать без единого села у обочины. Держишься только на музыке, разговорах и кофе на заправках. Впрочем, в медвежьем углу, куда мы заехали, уже и заправок не было. Сначала станции с кафе и неоновыми вывесками сменили просто заправки без кафе, потом заправки, где есть только АИ-80 и пропан, потом заброшенные заправки, видавшие Олимпиаду-80, потом уже без заправок, только заброшенные автобусные остановки, а потом остались только дорога и лес. Очень херовая дорога, по которой последние полчаса ехали мы одни. Где-то впереди было заброшенное Ходулино, где и убили козла.

Тверских бесов-козлов даже и бесами назвать-то было как-то неправильно. Да, прямоходящие и разговаривающие козлы. Но никаких тебе ужасов: милые, травоядные, иногда помогающие по мелочам местным жителям (формально это тоже было нарушением Пакта, но никто на это не обращал внимания). Стародавние РПО региона, не ушедшие с народниками, а принявшие новый порядок. И внезапно козлы теперь обещают «забодать» местное МПД, если убийца их сородича не будет найден. А у крохотного местного отделения и так дел по горло, просят Москву о помощи. И вот мы с Агатой едем в Ходулино. Сюжет для хоррора – заброшенная деревня вдали от цивилизации с разумными прямоходящими козлами. Мы едем. We're on each other's team.

* * *

Когда Ходулино появилось на горизонте, я заглушил машину и мы принялись ждать Мечникова.

Здесь уже не работал мобильный интернет, а сотовая связь отображалась одной полоской. Примерно в километре перед нами среди заснеженного поля лежали зарастающие лесом и сорняком покосившиеся черные избы. Часть из них уже обрушилась внутрь себя, некоторые зияли дырами мертвых окон. Деревню забросили лет пятьдесят назад, и теперь тут, в соседнем лесу, жили только тверские козлы. И тут они назначили нам встречу, на месте убийства одного из их сородичей.

– Отличное место для засады, – протянула Агата, разглядывая пейзаж. – Мы даже связаться толком ни с кем не сможем.

– Погоди еще. С нами Мечников будет. Хоть посмотрим на его легендарные переговорные способности.

Но Мечников не появился. Я подождал еще минут десять, набрал ему. Абонент не абонент. Агата вышла на улицу, покурила дрожащими от холода руками, запрыгнула обратно в машину, наполнив салон запахом табака. Я поморщился. Подождали еще двадцать минут. Когда я начал набирать Мечникова еще раз, она дернула меня за рукав:

– Смотри!

Через деревню по полю к нам приближались несколько смешно подпрыгивающих фигур. Походка их была похожа на подпрыгивание козла, пытающегося боднуть нарушителя загона, если б его поставили на непрекращающийся репит. Уже скоро стали видны рожи впереди идущих козлов: я различил высокие рога, вытянутые морды, белесые бороды. Впереди идущий козел был черным, остальные серые и рыжие. Когда до машины им оставалось метров двадцать, мы вышли и двинулись навстречу. На всякий случай держа в карманах пистолеты.

– Мы-ы-ы д-о-о-олго в-а-а-ас ждали, – проблеял черный козел.

По его шерсти и брутальной, испещренной шрамами морде я понял, что он очень старый. – Решили сами к вам прийти, раз вы не идете к нам. Как вы там говорите про Магомета?

– Прошу прощения. Мы ждали коллегу, но он не доехал, – принес я извинения.

– А где эти, местные?

Козел смотрел на нас зло. Черный козел на задних ногах, таких показывают в фильмах про Сатану. Не хватало пентаграммы кровью.

– Прошу прощения, не смогли приехать. Расследования, у них людей не хватает. Мы из Москвы.

– Московские… – козел недобро усмехнулся. – Знаете, сколько мы живем на Тверской земле? Сколько мы вам, людям, помогаем? Я вот этими рогами, – он постучал копытом левой передней ноги по массивной, обломанной на кончике кости, – трех немцев и пяти монголов… мэ-э-э… забыл слово.

– Я думала, вы не трогаете людей, – удивилась Агата.

– Русских людей. Особенно тверичей. Монгол отдавал… кумысом.

Козлы сзади заблеяли, должно быть, это был смех.

– Но вот теперь, – козел заревел, спугнув в деревьях птиц, а я сжал в кармане пистолет, – готовы забодать и вас! Так вы нам отвечаете на нашу помощь? Убиваете моего правнука! И кто! Один из вас?

– Почему один из нас? Может, это был кто другой с даром. Сатанист какой-нибудь или маг. Мы же не всех контролируем!

– Вас, людей. Мы когда двести лет назад подписывали… – он опять задумался.

– Пакт?

– Пакт когда подписывали, нам обещали гарантию ненападения. Кому нужно было убивать тверского козленка?

– Скажите, а ваш правнук был тоже… м-м-м… черного цвета?

– Да.

– Так, может, действительно сатанисты?

– Девочка, мне все равно. Министерство, сатанисты, фашисты. Человек убил одного из нас. Мы не чувствуем себя в безопасности теперь, а многие больше не хотят помогать вашему роду. Это мы, тверские козлы! Мы тут столетиями на охране Русской земли! – он ударил копытом себя в грудь.

Я поднял примирительно руки:

– Послушайте. Мы так же, как и вы, хотим его найти и наказать. Мы здесь за этим. Чтобы между нами и вами был мир. Покажите нам место, где это случилось.

– Вон там, у последнего дома, – махнул копытом козел. – Тебе туда идти незачем, там ничего нет. Кровь ушла в снег. Тело приняла земля.

– Тогда зачем вы нас сюда позвали? В такую даль?

– Во-первых, многие теперь боятся. А во-вторых, передать сообщение: если вы не найдете виновных, вы сильно пожалеете. Некоторые из нас хотят мстить. Я пока охлаждаю горячие… мэ-э-э…

– Головы? Бошки? – подсказал я.

– Бошки. Но гарантировать ничего не могу. Вы меня услышали, человеки?

Мы напряженно кивнули.

– Мой второй правнук видел. Приехал на высокой черной машине.

– Джипе?

– Вроде да. Подошел к краю леса и позвал их. Они играли. Высокий, в плаще. Нос, говорит, острый, рожа острая…

– Скулы? – уточнила Агата.

– Да-да. Старый я. Слова забываю. Скулы острые. Подозвал их, сказал, поговорить хочет. Они с детства приучены помогать людям. И напал. Второй малец убежал, говорит, из-за деревьев смотрел, как его брата разделывают и шерсть вырывают. Он с тех пор из леса боится выходить… Найдите его! Я все сказал.

Козлы начали разворачиваться и прыгать обратно в сторону леса. Мы тоже вернулись в машину.

– Где гребаный Мечников? – спросила Агата.

Я еще раз набрал номер, телефон был выключен. Я начал заводить автомобиль, когда увидел, что один из козлов помоложе прыгает обратно, в нашу сторону. Скоро серый постучался копытом в стекло.

– Чего?

– Верховный забыл сказать. Память у него никакая стала. Снежок еще кое-что запомнил. У нападавшего одна рука не очень хорошо двигалась.

Я кивнул и тронулся. На обратном пути перебирал в голове приметы. Черный джип. Острые нос и скулы. Плащ, больная рука. Что-то крутилось на языке, но я никак не мог собрать картинку воедино. Уже смеркалось, а я устал вести и в какой-то момент попросил Агату пересесть за руль.

Когда заправки, где есть только АИ-80, сменила заправка с неоновой вывеской и кафе, мы наконец свернули с дороги на Ходулино на основное шоссе.

– Ты думаешь, он это серьезно про горячие бошки? – прервала молчание Агата.

– Думаю, он нас хотел припугнуть. Чтобы расследовали активнее. Козлы с тверичами так-то столетиями в мире живут.

Я откинулся и стал листать ленту новостей – интернет заработал. Опять что-то про зерно, пролистнул, не глядя, про лисицу, бегавшую по центру столицы, про погоду на неделю. Про лисицу я уже не первый раз читал, она то фланировала по Тишинке, то забегала в монастырь на Петровке, изумляя звонаря, то вызывала затор на Николоямской. Подозрительная история, не помешает изучить, если время будет.

Позади осталась уже пара километров, когда я резко крикнул:

– Разворачивайся!

– Куда?

– Сейчас увидим. Назад, к повороту.

Она дала по тормозам, развернулась через две сплошные и втопила обратно.

– Вот тут, у заправки, тормози.

Я выскочил из машины и побежал за угол здания. Есть! Потом вернулся к Агате:

– Камера! У них на крыше камера! Только бы работала! Вылезай, будем комитет изображать.

Через три часа изучения видеозаписей я уже звонил в Москву и требовал срочно связать меня с Филатовым. Нам повезло со временем, записи, сделанные днем раньше, уже не сохранились, места на сервере было мало. Приедь мы сюда на день позже, и следов бы не осталось. Нам повезло и с поисками: их облегчило то, что единицы поворачивали в направлении на Ходулино, по дороге к которому умирали еще несколько деревень, остальные же машины ехали прямо.

Теперь все сложилось. Все это спускание дела на тормозах, вечные отсутствия и недоступность, выключенный сегодня телефон. Джип, острый нос и скулы, больная рука. Картинка была размытой, но я был уверен: из машины, засветившейся на видеозаписи в течение трех секунд, в камеру смотрел Константин Мечников.

* * *

– Please keep your seat belts fastened until take-off is completed^[3], – пропела бортпроводница в колонках.

Константин знал: он улетает надолго, а не удайся план заговорщиков, – навсегда. Улетает, оставляя холодную и неуютную столицу, работа в которой и привела его на борт самолета British Airways, нечастого рейса, выполнявшегося по линии Москва – Лондон. Хорошо, что был загранпаспорт и неистекшая английская виза, выданная в прошлом году, когда в Лондоне потребовалось помочь утихомирить гастролера из Москвы. Повезло и с расписанием, и с наличием билетов. Эта череда везений дала ему надежду, что все будет хорошо.

Через четыре часа самолет будет заходить на посадку над Ла-Маншем, а он станет то ли международным преступником, то ли политэмигрантом. В любом случае от Короны надо будет держаться подальше. Чертов Барченко. Хорош, сука, раскопал-таки про Тверь. Но Константин уже заранее присмотрел место, где, если что, заляжет на дно. Сейчас время шло на часы: главное, успеть приземлиться и выбраться из аэропорта, пока его не хватились. Будут ли в аэропорте ждать? Как повезет. Если не возьмут в аэропорту, на вокзале уже точно будут ждать, соваться туда опасно, да и как садиться на поезд без шенгена, разве что нелегалом. Лучше расположиться, где присмотрел, на побережье. Дилер из даркнета обещал даже туда доставить оружие взамен тому, что пришлось бросить в квартире. А если почувствует слежку или опасность – уйдет с моряками или рыболовецким судном дальше в Европу.

Он встал и вышел из салона бизнес-класса, побрел в конец самолета, делая вид, что в туалет, а сам внимательно осматривал пассажиров – есть ли знакомые министерские лица? Их он не заметил, а вот на двадцатом ряду оказался известный московский вампир. Нарушаем Пакт, значит? Интересно, как проскочил… Впрочем, плевать, уже не его забота.

В туалете он побрызгал на лицо скупой струйкой воды из-под неудобно расположенного крана. Глубоко вздохнул. Оставалось отдать себя в руки провидению на ближайшие несколько часов, дергаться нет смысла, может, его и не хватятся даже в ближайшие пару дней. А там все начнется и не до него будет. Константин неторопливо вернулся в бизнес-класс и откинул кресло.

– Костя! Костя! Ну что ты за растыка такой?

Бабушкин голос во сне убаюкивал. Уже начав видеть и анализируя детские воспоминания, бабушкины байки и странное поведение, Мечников понял, что бабушка была самой настоящей Бабой Ягой и водилась с теми, кто не принимал власть министерства и Черного Кремля, теми, кто ушел в глубокие леса и прятался от любой власти: и человеческой, и потусторонней. Когда на заре карьеры в МПД ему пришлось устранить объявившегося в столичном лесу лешего, он сделал это через силу, а потом долго себя корил, вспоминая бабушку. Уж она-то бы нашла общий язык. Узнавая историю страны и то, как истинных хозяев этой земли, народников, поставили за рамки закона и на грань выживания, он постепенно проникался к ним симпатией и проводил все отпуска, путешествуя по России и знакомясь с одинокими отшельниками в далеких буреломах и болотах.

– Костя! Костя! Иди пряник дам!

Он побежал по изумрудной деревенской травке на теплый бабушкин голос, но внезапно оказался в темноте. Ее зов резко сменился на рык монстра и крики раздираемого на части. Красные лапы с длинными когтями рвали мясо, кровь била фонтаном. Мечников дернулся и резко вынырнул из сна. Серый салон, синяя обивка кресла… Он в самолете British Airways, выполняющего рейс Москва – Лондон, расчетное время прибытия – через сорок минут.

Константин снова вспомнил, почему ненавидел эту систему и хотел ее разрушить. Вспомнил, как побывал на кормлении, потом еще на одном, про преференции и как Филатов рассказывал ему, что «всей этой Москвы с ее лоском… всей страны… ничего не будет. Сожрут». Он не был наивным мальчиком и понимал, что всегда есть жертвы, но должен быть другой путь.

Система, породившая кормление, система, дискриминирующая своих же древних, должна прекратить существование.

* * *

– Он ушел. Взял билеты Москва – Лондон и вылетел, примерно когда вы выехали из Москвы в Тверь. Муж в Тверь, а жена – в дверь. Приземлился и растворился в неизвестном направлении, прежде чем мы успели провести первые контакты по дипломатическим каналам.

Филатов был задумчив. Взгляд его скользил по карте Европы.

– Конечно, теперь ему будет трудно сесть, скажем, на поезд Лондон – Париж, там будут ждать на вокзале, но теоретически он может хоть на частной лодке уйти во Францию или небольшом корабле в Бельгию или Голландию. Или сесть на какой-нибудь траулер и попасть в Скандинавию. Скрыться в Ирландии. Много вариантов. И так мы его никогда не поймаем. Лететь надо срочно.

– Кто полетит? – задумалась Агата. – Федералы?

Он усмехнулся:

– Кто-кто? Вы!

Я изумился:

– Но он же теперь террорист номер один! Почему вы отправляете нас? Отправьте спецназ. Дайте нам кого-то в усиление.

– А еще мы на корпоратив не попадаем, – протянула Агата. – Первый корпоратив – и сразу мимо.

Точно, у нас же юбилей министерства на носу.

– Дима, у нас нет людей. Федералы тоже стоят в шпагате и у них рвутся яйца, понимаешь? По всей стране брожения. Спецназ нужен в столице. Кроме того, кому, кроме вас, я могу доверять? Я думал, я знал Мечникова, до вчерашнего дня. Кочетков мертв. Сотрудников вашего уровня у меня еще дай бог по пальцам руки… И вы там будете не одни, вас там встретят, – он откинулся в кресле. – Вы вообще что-то понимаете в происходящем? Какие версии?

– Так, ну что мы знаем, – я принялся загибать пальцы. – Он заколол тверского козленка, а его шерсть и кровь использовали для инсценировки при убийстве Кочеткова. Скорее всего, после этого Мечников или другой нападавший переоделся в одежду жертвы, чтобы спутать ренаров, взял кочетковский значок и застрелил Казимира, который был его информатором…

– При этом Казимир откуда-то знал, что среди нас есть крот, а еще, что Назаров работал на западников, – добавила Агата.

– Вот этот момент, как ни кручу, не могу уложить во всю историю, – признался Филатов. – И почему он тебя выбрал, чтобы отправить письмо.

– Так вот, – продолжил я. – Давайте позже об этом поразмышляем. После этого он подбросил значок Кочеткова Казимиру. Сделано это было, чтобы стравить МПД и мертвичей.

– А я назначил его в следственную группу расследовать его собственное преступление как самого опытного. Неудивительно, что он тормозил его как мог…

– При этом, пока он якобы вел дело сам, случилось еще несколько резонансных смертей с обеих сторон для дестабилизации обстановки. Нельзя исключать, что это тоже организовал Мечников. И прокололся он на одном: на камере заправки.

– И теперь мы на грани войны и у нас практически нет доказательств всей этой истории. Мечников в Англии, а может, уже и не в Англии, – резюмировал Филатов. – Но главное, какой мотив? Зачем он это делает, стравливает нас? При чем здесь западники и мертвый крокодил? Или это отдельная история?

– Даже если отдельная, история с западниками прекрасно ложится во всю картину дестабилизации обстановки в стране. Они даже пошли с политическими лозунгами о пересмотре Пакта.

– Но даже в Черном Кремле их многие не поддержали.

– Ну вот вам и версия, – вклинилась Агата, – они стравливают обе стороны, начинается война, после чего заключают при перемирии новый Пакт, где пункта о национальных границах уже нет.

– И кто тогда и зачем убил их человеческого кандидата? Зачем им вообще мэр-человек? – подкинул вопрос Филатов.

– Может, это южные, из новых мертвичей? Албасты все эти… – предположил я. – Как понимаю, они не оформлены как политическая сила у них?

– Непонятно, зачем Мечникову работать на понаехов, – парировала Агата. – У версии про западников хоть есть какая-то основа: он убежал на Запад.

– Короче, ваши дипломатические паспорта и визы будут готовы завтра. Займитесь сегодня чем-нибудь своим, отдохните. Билеты вам уже тоже выписывают. Послезавтра вы вылетаете в Лондон. Да, и наведайтесь домой к Мечникову, возьмите какую-нибудь шмотку. Там пригодится. На вас вся надежда, не подведите.

* * *

Из глубин ночи занесенную снегом столицу разглядывали несколько пар глаз. Сгустившаяся тьма вокруг одних еле слышно шипела и клубилась красными всполохами от ярости. Другие глаза, бледно-серые, очень старые и уставшие, казалось, смотрели почти равнодушно. Третьи, похожие на крысячьи, все время бегали.

Еще двоих пар не было.

– А где голубоглазая?

– После их демарша с требованием пересмотра Пакта ей стало небезопасно с нами встречаться. Будем считать, что она временно вне игры. Но что они там задумали? Зачем им был нужен мэр, зачем эти требования? Они так сломают нам всю игру. Я не люблю неожиданности.

– Их меньшинство, даже в Совете их не поддержали. Но списывать со счетов нельзя. Тем не менее я рассчитываю, что часть из них выступит на нашей стороне.

– А Мечников? Что с ним делать будем?

– Случись что с нашим другом Константином, у нас появятся ненужные осложнения отношений с Короной, они ревностно относятся к своей территории.

– Не стоит ли ему переместиться в другую страну? Министерство наверняка будет его искать. А я полагаю, что Корона может быть в контакте с министерством.

– Пусть сам решает. Пока он там, он тоже вне игры. А еще у нас есть в Лондоне некоторые активы.

– Вы гарантируете, что у вас все идет по плану? Вы говорили, что я делаю ставку на победителей. Даже первородные что-то почувствовали…

– Вы в нас сомневаетесь? Мы справимся и вдвоем, а вот вы пожалеете!

– Хватит! Да, у нас по-прежнему все идет по плану. Что по подготовке? Что в Твери?

– Часть из них уже не готовы защищать своих драгоценных людей. Смерть сородича многих потрясла, все чаще говорят о мести. Наблюдается раскол, половина точно будет за нас.

– И сколько их?

– Сотни. Может, тысячи. Внушительная сила. И это только Тверь.

– Прекрасно, прекрасно. План Мечникова, конечно, был гениален. Одним махом всех перессорил. Жаль, так глупо попался.

– Что там по другим регионам?

– Активизация под Коломной. Хозяин леса решился, ведет других. Раиса в Карелии завела интересные знакомства. Есть новости по Туле, но об этом в следующий раз, когда будет точная договоренность.

– И когда же вы хотите начинать?

– Терпение. Уже скоро, силы почти собраны. Второй акт начнется весной. Пока готовьте гексоген.

* * *

У меня был один день на прощание со столицей. Нас посылали на опасное дело, и я не знал, вернусь ли назад. Мой противник – из наших, один из лучших, настоящая легенда. На моей стороне фатализм, Агата и «вас там встретят». Шансы неясны, так что надо побродить по городу на прощание.

По традиции на «Площадь Революции»: собаки на станции уже не первую неделю испуганно прижимали уши, жались к стенкам и, словно провинившись, били хвостами, чуяли перемены. Уж если первородные боялись, мы в жопе. Я погладил бронзовые носы на удачу всем четверым, она понадобится и столице, и мне.

Оттуда изгибающимся на половине пути Старопанским до Большого Черкасского, по дороге здесь живописно вылезает из-за трансформаторной будки зажатая семиэтажным соседом крохотная краснокирпичная Космодамианская церковь. Пятьсот лет назад это место называлось «Старые паны», тут жили поляки, было торговое и дипломатическое посольство Польши, при церкви кладбище. В две тысячи девятнадцатом году при укладке плитки тут нашли могильную плиту. Скорее всего, под тихим переулком покоятся москвичи далекого прошлого.

На углу Большого Черкасского все так же работала «Шоколадница». В городе, где средняя точка общепита живет два-три года, это похвальная стабильность и постоянность. За ней следом, по Ильинке, – сквер, разбитый на месте храма Николы «Большой Крест». Мало кто из горожан и гостей столицы обращает внимание, но мощение и бордюры повторяют контур стен снесенной большевиками церкви.

Дальше громада Политехнического музея, в прошлом году он наконец-то открылся после реконструкции, а следом – зеленый конструктивистский Дом трестов, кажется, я читал о нем в каком-то триллере про зомби и журналистов на севере. Он подавил еще одну краснокирпичную церковь, в этом районе церквей вообще много, православных и не только. Есть синагога, есть католический храм, есть величественный собор Петра и Павла, удивляющий оказавшихся здесь в первый раз прохожих своим высоким шпилем. В нем проводят красивые органные концерты, я был на одном, с Леркой.

Я шел по оживленной Маросейке с ее фуд-кортами, клубами и ресторанами, то ныряя в переулки и арки, исследуя новые гастрономические открытия, то возвращаясь на главную улицу, по которой неторопливо ползли машины. Сегодня был редкий солнечный день, и казалось, что даже водители в пробке не такие злые, как обычно.

Ноги несли меня куда-то за Чистые пруды, мимо белорусского посольства и магазина винила, мимо страшного Музея кукол, говорят, по ночам тут творится чертовщина. Мимо «дома со зверями», на фасаде которого можно отыскать усатого льва с человеческим лицом, мимо модной библиотеки и неоднократно переименованной пивнухи, где мы смотрели матч Россия – Хорватия. Переулки-переулки-переулки, дореволюционные особняки и новоделы, хрущевки и палаты Юсуповых, театры и книжные, кофейни и рюмочные, сталинки и бизнес-центры, секонд-хенды и бутики, бомжи и миллионеры, молодые и старые, «Жигули» и «Бентли», кошки и собаки, вороны и орлики, москвичи и мертвичи. Я терялся в них и растворялся в Москве, пока выбранная наугад дорога не вынесла меня к метро «Красные ворота». Пора домой, собираться в полет.

Я люблю тебя, Москва.

* * *

В Лондоне обещали плюс восемь, а в Москве градусник показывал минус пятнадцать. Приятно поменять зиму на раннюю весну, мне даже пришлось слазить в чулан и достать легкую обувь и куртку.

Лондон. Один раз меня свозили сюда родители, в школе. У меня еще тогда не проснулся дар, и мы просто гуляли – вдоль Темзы, я смотрел на Биг-Бен и колесо обозрения London Eye, куда с визгом затащил родителей, заставив отстоять часовую очередь. А вот Тауэр меня даже тогда не впечатлил, на фоне Кремля маленькая серая крепость смотрелась бледно. Зато Собор Святого Павла ничем не уступал нашему Христа Спасителя по мощи и убранству. Вот, в принципе, и все, что я помнил, еще мы купили что-то из сувениров на Оксфорд-стрит и поели в китайском ресторанчике в Чайна-тауне. А, ну и часами таскались по Национальной галерее, я тогда сильно утомился от картин. Еще произношение у всех англичан было такое, что я не понимал их с первого раза, в школе нас учили американскому английскому, а тут все растягивали привычные слова или, наоборот, глотали половину согласных. Когда я в первый раз услышал, как англичанин говорит «бутылка воды», я совсем не понял, что это за булькающие звуки.

На уроках английского в школах вообще часто рассказывают про Англию всякие небылицы. Например, что в Британии монарх царствует, но не правит.

Дерьмо собачье.

Нет, мирские дела Виндзоры давно отдали на откуп голосящему парламенту и индийским и пакистанским премьер-министрам, но вот руководство Орденом они не выпустят даже из отрубленных рук. В Британии не было демократии, как у нас, никакого вам «Черного Вестминстера». Тут все были подданные Короны: и обычные британцы, и британцы с даром, и разнообразная нелюдь. Короли железной хваткой держали Британию, владычицу людей и нелюдей. МПД оставалось только завидовать.

Рейс у нас был дневной, так что я спокойно доехал в Шереметьево на аэроэкспрессе. Ехал налегке, с ручной кладью, нужное планировал докупить на месте, если что. В чемодане у меня лежала в отдельном пакете нестираная майка Мечникова, с утра я заскочил к нему домой и порылся в вещах. Филатов сказал, это поможет взять след, правда, не уточнил как.

Минут сорок на прохождение досмотров, и я сидел в «британском» пабе с кружкой пива, дожидаясь Агату. Я взял почитать в дорогу «Женщину в белом» Уилки Коллинза. Во-первых, руки все никак не доходили, во-вторых, автор – англичанин, так что мистическое чтиво было под стать поездке. Я только дошел до места, как появилась сама женщина в белом, как на соседнее кресло скинула сумку Агата.

– Хау ду ю ду?

– Будешь? – я подвинул ей тарелку с картошкой фри.

Она помотала головой.

– Есть не хочется. Нервничаю немного. Первый раз за границей буду. Тем более в статусе сам знаешь кого. По-английски говорю плохо. Еще мать вчера навестила… неважно.

– Все будет хорошо, – пообещал я, – мы его поймаем.

– Ладно. Покажешь девушке Лондон? – усмехнулась она.

– Обязательно покажу. Все четыре места, что помню.

Нервы Агаты не помешали ей модно нарядиться. Выезд в свет, что тут скажешь. Посадка началась через полчаса, и среди пассажиров ее наряд ничем не уступал нарядам любовниц олигархов, тюнингованных эскортниц, дочек богатых родителей и просто обеспеченных женщин. Не посрамила министерство.

Вылет случился на сорок минут позже графика, нам долго обрабатывали крылья реагентами. Я думал почитать еще про тайны Камберленда, но моментально отключился, как только самолет набрал высоту.

* * *

Первое, что почувствовала Агафья, оказавшись в Лондоне, еще даже не выйдя из аэропорта, был странно знакомый запах. Казалось, так иногда пахнет в московской подземке и переходах МЦД – воздух с легким привкусом пластика и тормозов. Этот запах она слышала здесь еще не раз, в абсолютно непохожих местах города. Это вызывало странное чувство дежавю. Возможно, дело было в виде пластика, который использовали в строительстве британцы, возможно, в системах кондиционирования, или в каком-то моющем средстве, но Лондон, помимо тысяч других ароматов, временами пах Москвой.

Британцы, конечно, знали, что они приедут, как бы им еще дали так быстро визы? Встречал их немного дурашливый англичанин, чем-то похожий на Бориса Джонсона, с метелкой светлых волос и носом картошкой. Странно было видеть такого увальня на работе в британском аналоге министерства.

Говорил Барченко, разговорный английский у Игнатовой был так себе. Дима сказал встречающему, что они готовы отправляться на встречу по поводу причины их прибытия прямиком из аэропорта, но тот отвечал, что: «Корона примет вас завтра». Дима изумился и настаивал, что они торопятся, подозреваемый может в любой момент покинуть страну, на что был дан ответ что «в Англии этикет превыше всего, вечерняя встреча не может состояться никоим образом». Посадил их в служебный автомобиль с водителем и был таков.

Так что у них образовался свободный вечер. Пока ехали до гостиницы, возмущенный Барченко смотрел в окошко и комментировал пейзаж за окном. Уже по пригородам было видно, что Лондон менялся на глазах и превращался в Нью-Йорк. Тут и там целыми кварталами сносили старые двухэтажные кирпичные домишки вроде того, в котором жил Шерлок Холмс, а на их месте вырастали громады кранов и стеклянные небоскребы. Каждый второй на улице был либо из Индии, либо другого доминиона Британской империи. Чернокожие в белоснежных кроссовках что-то покупали в халяльных лавках, а из проезжающих такси доносилась музыка из болливудских блокбастеров. И это не говоря про местных «мертвичей», она забыла спросить, как англичане их называют. Некоторые были похожи на московских собратьев, другие мало отличались от людей, но при этом в толпе можно было увидеть и огра, и фею, и английского домового боггарта или адскую гончую, а в небе – парящего гиппогрифа.

Спустя еще часа два они заселились в гостиницу, из плюсов которой было центральное расположение и историческое здание, а из минусов – такой маленький номер без окон, что почти все его пространство занимала кровать, она же не давала до конца открываться двери в ванную. Агафья еле нашла, куда пристроить чемодан, быстро переоделась и спустилась в лобби.

Было семь вечера. У них оставалось часов семь на прогулку по Лондону, назавтра за ними заедут в девять. Можно не выспаться, но немного посмотреть другую страну, решила она. Через пару минут спустился Дима, кажется, он смирился с потерянным временем для поисков Мечникова и теперь даже радовался предстоящему променаду. Услужливая ресепшионистка подсказала близлежащие достопримечательности. Оказалось, что минутах в десяти от отеля начинается район, про который она никогда не слышала, Little Venice, Маленькая Венеция.

После московской зимы здесь было прекрасно. Можно было идти в легкой куртке, чистых кедах и вдыхать легкий и свежий морской ветерок, доносившийся с Темзы. Первые пару минут она просто наслаждалась воздухом и отсутствием снега.

Что касается «Венеции», то такого она точно не ожидала от Лондона. Вокруг пары каналов здесь было создано какое-то особенное, правда, не венецианское, а амстердамское, судя по фото, что она видела, настроение. По каналу лениво ходили гондолы, лодки покрупнее жались к стенкам и использовались как жилые дома, тут и там попадались уютные бары и модные рестораны, арт-объекты, под деревьями сидели накурившиеся подростки, а за листвой вырастали новые стеклянные гиганты. Дима и Агафья какое-то время постояли у парапета, любуясь на отражающийся в воде закат, и побрели дальше, к метро, как тут говорили, London Tube.

«Mind the gap, – повторяли по громкоговорителю, – mind the gap, смотри не свались в зазор между платформой и поездом, они тут бывают большими, и это приводит к несчастным случаям». Конечно, ей надо было посмотреть Биг-Бен, они поехали на станцию «Вестминстер». В вагоне тинейджеры громко слушали с колонки грайм, валялись газеты (она подметила, что пассажиры здесь спокойно подбирают чужие оставленные газеты, изучают их и дальше оставляют лежать на сиденьях для следующих заинтересовавшихся), каталась пустая пивная бутылка, а в дальнем углу сидел и пялился на них гоблин. Игнатова, не зная местных порядков, старалась не показывать, что заметила его.

Через несколько станций пересели на другую линию. Она поразилась, какие узкие, клаустрофобные здесь тоннели переходов, случись что в час пик, и сотен жертв не избежать. Дима же, однако, вел ее уверенно, словно был в своей воде, она даже немного позавидовала его расслабленному и быстрому ориентированию в чужом мегаполисе, но, с другой стороны, в кои-то веки позволила себе стать ведомой. Когда наконец пришло время выходить на следующей, Агафья ожидала увидеть старинную станцию под стать возрасту аббатства, но оказалась в циклопическом металлическом колодце, уходящем под землю на несколько спусков эскалаторов.

Вынырнув из-под земли, они погрузились в многонациональную, мультикультурную, голосящую на десятках языков толпу, находящуюся в броуновском движении: одни пытались зайти в подземку, другие выйти из нее и перейти мост через Темзу, третьи перебегали дорогу к Биг-Бену. Туристы-азиаты просто всем мешали, стоя в неподходящих местах с селфи-палками, а редкие англичане врезались в них и говорили: «Sorry», и, если этого было мало, вокруг еще носились велосипедисты, стояли в пробке такси, в нос бил запах травы и какого-то смердящего стритфуда. Тротуары были довольно грязными.

Смеркалось. Дима сказал, что с того берега вид лучше, и они медленно пошли вместе с толпой через мост искать выгодный ракурс Биг-Бена. Пофоткали башню, себя на фоне часов, послушали звон. Потом спустились к колесу обозрения и побрели вдоль реки, брели в основном молча, захваченные ритмом нового города и крутя головами во все стороны. Заходили в интересные сувенирные магазины, книжные лавки с изданиями, чьи обложки были совсем не как в России, и разглядывали тоже, как и в Москве, куда-то бегущих лондонцев и отдыхающих лондонцев за витринами ресторанов и кафешек. Уличные музыканты играли как набившие оскомину рок-баллады, так и что-то совсем незнакомое. В небольшом сквере проводился уличный кинопоказ чего-то интеллектуального, под еще одним мостом в модном уличном баре жарили бургеры и наливали пиво.

Взяли по бургеру с крафтовым пивом в пластиковых стаканчиках. Она в уме умножила чек на сто и ужаснулась получившейся в рублях сумме. Но бургер был вкусный, то ли реально хорошо пожаренный, то ли от всех новых впечатлений, пива и чувства голода. Посидели еще немного на улице, поразглядывали лондонцев и двинулись дальше от Биг-Бена, в сторону Тауэра и Лондонского моста. Скоро набережная стала сужаться, толпа редеть, вокруг принялись вырастать новые башни из стекла и бетона. На том берегу в подсветке величественно сиял на фоне темного неба Собор Святого Павла. Сильно похолодало, от реки шел морозный пар.

– Замерзла, – пожаловалась Агафья.

Тогда Барченко ее обнял и начал растирать ей плечи. Она не сопротивлялась. В какой-то момент он остановился и пристально посмотрел на нее. Ей показалось, что сейчас он притянет ее и поцелует, и кажется, он даже начал это делать, когда вдруг крикнул:

– Гоблин!

– Что?

– Да сзади!

Она резко обернулась. Маленькое мерзкое зеленое существо уже подкрадывалось к сумке Игнатовой, видимо, желая вытащить телефон или кошелек. Гоблин очень удивился, когда ему дали с размаху по тянущимся рукам. С шипением и какой-то скороговоркой на английском воришка ретировался в ближайшую подворотню.

Агафья засмеялась.

– Что он там сказал?

– No offence, mate. Без обид, приятель. Очень по-английски.

Они поняли, что уже совсем поздно и на улице они одни. Холод от реки становился нестерпимым, но рядом горела вывеска подземки, метро еще работало. Решили вернуться в отель.

На входе в гостиницу Агафья заметила, что неподалеку на улице терся еще один гоблин, да сколько же их тут! Она крепче прижала сумку.

В лобби они с Димой несколько неловко пожелали друг другу спокойной ночи, и Игнатова рухнула спать.

* * *

Но сон не шел. Агафья ворочалась с одного бока на другой, со спины на живот, вставала раз за разом умыться и прополоскать рот. Спать под одеялом было жарко, а без одеяла холодно. Комната без окон давила, казалось, было душно, несмотря на работающий кондиционер. Будто бы в помещении летали мухи или комары, она чувствовала, что на нее кто-то садится, бегает по ней, покусывает, она била руками по голым частям тела, пытаясь поймать невидимую мошкару.

Это все, конечно, были нервы. Она не могла заснуть от эмоций, вызванных неоднозначным эпизодом у реки, не могла отделаться от напряжения из-за предстоящей им охоты на Мечникова, не могла избавиться от мыслей и воспоминаний обо всех, кого она потеряла.

Который год проблемы со сном. То кошмары, то бессонница. Кошмары иногда казались даже предпочтительней, ведь когда была бессонница, она рано или поздно возвращалась мыслями к эпизоду, изменившему ее жизнь.

«Ты все, ты, знаю. Знаю, ты Сережу в могилу свела, дочку мою украла. Зло в тебе какое-то есть, чувствую».

Детство кончилось как-то в один момент. Все было хорошо, и выходные с лошадками и папой в Битце, а потом перестало быть хорошо. Ей тогда надоела опека родителей, она начала испытывать комплексы по поводу внешности – то ноги казались недостаточно длинными, то нос недостаточно тонким, то волосы натурального цвета дурацкими. Она подстригла и покрасила их, тогда мать дала ей подзатыльник, а она обругала ее в ответ. У отца начались какие-то проблемы на работе, он вечно ходил нервный, взвинченный, невыспавшийся, с синяками под глазами.

Она стала убегать из дома без спроса, проводить время в компании парней постарше. Родители запрещали это делать, но она все равно убегала, пела наивные песни под гитару, давилась дымом и пила дешевый алкоголь. Отец просил по-хорошему приходить пораньше, беречь себя, но она не слушала.

Как-то раз она опять поздно пришла и обнаружила у подъезда отца, окруженного несколькими страшного вида людьми в кожанках. Говорил кто-то высокий и лысый. Еще издалека она услышала, что разговор идет про деньги. С отца требовали крупную сумму, говорили на повышенных тонах.

Она не знала, как ей быть. Звать полицию? Не навредит ли отцу? Исчезнуть и никак не помочь отцу? Но она же не может его бросить. Окликнуть и спугнуть их, не станут же они при дочери ничего делать? В конце концов, должна у них быть какая-то бандитская этика? Неизвестно. Проскользнуть мимо них в подъезд? Заметят.

– Папа, все в порядке? – решилась она.

Отец в ужасе посмотрел в сторону Агафьи.

– О! А вот и гарантийное обеспечение! Кажется, мы знаем, как решить проблему твоего долга, Сережа. Взять! – скомандовал лысый.

– Беги, дочка, беги, – крикнул отец, но ему моментально дали под дых, и он сложился пополам на асфальт.

Агафья побежала, но пара здоровых быков моментально сбили ее с ног и потащили в припаркованный неподалеку джип. Она визжала, волоча ногами по асфальту и колотя похитителей своими слабыми кулачками. Кричала от ужаса, звала папу. Внезапно раздался оглушительный гром, она увидела, что лысый, стоявший около отца, как-то странно заваливается, а другой бандит бежит к отцу с чем-то блестящим в руке… Тащившие ее на секунду остановились, потеряли хватку, и она вырвалась, побежала куда глаза глядят от дома.

Мать же не сразу такой стала. Той ночью она нашла отца с двумя ножевыми у подъезда, сказали, конфликт хозяйствующих субъектов. Следующие дни была какая-то очень спокойная, временами только нервно улыбалась. На похоронах отца Агафья у гроба целовала его в лоб, а мать улыбалась. Брат бросил учебу и ходил за закладками, а мать улыбалась.

Она миллионы раз задавалась вопросом, могло ли все сложиться иначе, не окликни она тогда папу. Может, не было бы двух смертей, Академии комитета и всей этой потусторонней жути? Она не знала.

Но она не виновата, она не специально, так сложилось. В ней не было зла. Она не виновата!