Москва и мертвичи

Интерлюдия

Из глубин ночи опустевший котлован разглядывали несколько пар глаз. Сгустившаяся тьма вокруг одних еле слышно шипела и клубилась красными всполохами от ярости. Другие глаза, бледно-серые, очень старые и уставшие, казалось, смотрели почти равнодушно. Третьи, похожие на крысячьи, все время бегали. Еще одна пара холодно-голубого цвета редко моргала длинными женскими ресницами. Пятая источала холодную решимость.

– Мы потеряли сразу два спящих актива.

– Это уже семь с середины лета.

– Да, но три из них целы. Ведьмы точно еще пригодятся.

– Раису вывели из игры?

– Успели, да. Запрос на нее был отправлен, но она уже на самолете в Петрозаводск. Пусть в карельских лесах попробуют найти.

– И тем не менее тенденция удручает. Мало того, что мы теряем силы, так еще и привлекаем к себе ненужное внимание. Если в министерстве найдется кто-то толковый и соединит ниточки…

– Сомневаюсь. Там такие же идиоты, как в Совете. К тому же они ничего не заподозрили по поводу «Лосиного Острова», хотя ходили вокруг да около. Итого, всего два ничем не связанных случая в их логике. Случайность. Формально даже нарушений Пакта не было.

– А если кто проболтается?

– Кто? Ты, что ли?

– Почему я? Я вообще не про наших. Вот Казимир тот же, он же наводку дал. Или волчок.

– Казимиру надо тонко намекнуть, чтоб языком не трепал. Разберитесь с ним. Слегка, без членовредительства, а то вызовет подозрения. Волчка можно и подмести потом, но пока просто под постоянным наблюдением держите.

– И все же меня напрягают подобные потери. Спящих в Москве единицы, заводить новых уже не успеваем.

– Они особой погоды все равно не сделают. Ничтожный процент планируемых сил.

– Вы скоро начнете сосредоточение?

– Уже начали. Зимой начнутся основные приготовления. В непогоду будет легче скрыть подготовку.

– И многие готовы вернуться?

– О да.

– Вы точно подтверждаете гарантии безопасности, когда это произойдет?

– Мы не забудем тех, кто нам помог.

– Первородные не вмешаются?

– Никогда не вмешивались раньше. Даже в Пожар. Но кто знает, что у них в голове или чем они там думают. Оцениваем риск как минимальный.

– Все-таки уверены, что готовы начинать сейчас? Сил хватит на два фронта? Я обещал поддержку, но должен быть уверен, что ставлю на победителей. Сейчас я вижу череду неудач. Пара-тройка лет ничего не изменят в масштабе ваших планов. Не подкопить ли сил?

– Мы это обсуждали. Во-первых, многие нас поддержат. Фронта будет полтора. Во-вторых, подобного шанса может больше и не представиться. Надо бить, пока они ослаблены. Вы с нами или еще сомневаетесь?

– Лучше бы вам быть с нами. Вы видели, что мы делаем с врагами.

– …с вами.

– Значит, ждем зимы-весны?

– Первый акт определенно начнется зимой. Часть II. Мракоустройство Глава VI. Нанайский мальчик

– Костя! Ну что ты за растыка такой? Я тебя просила тарелку помыть.

– Ба, прости. Зачитался.

Он отложил книжку на самом интересном месте: Иван-царевич встретился с Бабой Ягой. Многие его сверстники не понимали увлечений Кости, их больше интересовали появившиеся приставки и комиксы про черепашек-ниндзя.

Поплелся на кухню.

Слова, какие произносила бабушка Варя, не всегда были понятны. Взять того же «растыку». По смыслу это было что-то обидное. Отец как-то сказал ему, что она не из Москвы, а откуда-то с юга, поэтому и говорить может иногда странноватыми словами. Еще бабушка была очень старая и произносила слова как-то по-особенному, не как другие бабушки, которых он видел в деревне или в Москве.

Отец вечно работал, поэтому маленький Костя отправлялся каждое лето в деревню под Коломну. О работе своей отец не рассказывал, «работает в госорганах». Мальчик не очень понимал, что это. Матери у Кости не было.

Бабушка его любила, он же ее уважал и немного побаивался. Баба Варя иногда немного пугала. Могла рассказать страшную историю на ночь, нередко повторялись байки про соседний лес, куда она настрого запрещала ему ходить. Часто оказывалась в доме там, где ее не ждешь. Пару раз Костя заставал ее за разговором будто бы с самой собой – она сразу замолкала. Иногда странно смотрела, когда они шли по улице: будто видит что-то, что Костя не замечает.

Еще у бабы Вари был огромный черный кот по кличке Бармалей. Он почти не появлялся в доме, а вечно шлялся по деревне и окрестностям по своим делам. Бабушка разговаривала с ним как с обычным человеком, и казалось, он все понимал. Ночью его глаза ярко горели зеленым и один раз жутко испугали засыпавшего Костю.

В сарае у Вари хранилось огромное количество разных травок, склянок и корешков, как-то он порезался, а она приложила к его руке пару листочков, что-то прошептала – и наутро на месте ранки не было и следа. В другой раз Костя не пойми где сильно простыл и лежал с жаром. Обессиленный, он, кажется, видел, как бабушка махала на кого-то в комнате и повторяла: «Уйди, уйди, Кашлея». Наутро он спросил ее об этом, но бабушка сказала, что ему, должно быть, приснилось и почему-то напомнила, что в лес ходить нельзя.

В деревне ее тоже уважали и побаивались. Взрослые почтительно кивали и обходили стороной, встречаясь на улице. Большинство детей ее боялись, а с ним знаться не хотели. Соседский Витька, один из немногих, с кем Костя дружил в деревне, по секрету рассказал ему, что его бабка – ведьма. Костя хотел спросить у бабушки, так ли это, но потом передумал. Спросил отца, вернувшись в Москву осенью, тот нахмурился и запретил ему спрашивать об этом у бабушки, объяснил, что та обидится. А на следующее лето бабушка Варя умерла. Спросить возможности так и не представилось.

Бабушка действительно была непроста. Но об этом он узнал сильно позже, когда стал видеть.

* * *

Баранину завтра купит на Дорогомиловском рынке. Дорого, но стоит того. Там у дагестанцев завоз хорошей вчера был, надо торопиться, пока не разобрали. А вот как ее есть, надо выбрать. Можно сырой по старинке. Можно по-человечески. Если по-человечески, то это жарить, тушить, запекать или на мангале. Больше всего нравится на мангале, но про маринад надо решить, еще одно человеческое изобретение.

Он взял очередную кружку и принялся натирать ее с мылом под струями воды. Старался держать крепко, чтоб стекло не выскальзывало из лап, и немного отводил кончики когтей в стороны – чтобы не оцарапать. Еще сто лет назад его предки в изумлении спросили бы его, что он делает и не сошел ли с ума. Быть барменом, набивать татуировки, натирать кружки. Но существование в городе, что в этом тысячелетии назывался Москвой, подписание Пакта наложило на многих отпечаток – они стали очеловечиваться. Завели бары, мыли кружки, носили человеческую одежду, слушали музыку людей. Про «проклятый старый дом» душевно, конечно…

Люди вообще не такие плохие и бесполезные, у них есть чему поучиться. Например, баранину можно на кефире сделать. А можно на маринаде, тогда надо будет еще томатов взять, пряности, вино, лук. Потом мясо порезать и закинуть в маринад на пару часов. Потом жарить, можно даже с овощами для пикантности, овощи-то есть необязательно. Казимир провел длинным языком по кончикам клыков от удовольствия, почувствовал, как живот наполняется соками в предвкушении трапезы.

На барной стойке появилась мохнатая лапа.

– Казими-и-ир! – постучала лапа кружкой о дерево, требуя долива.

Он отвлекся от мытья посуды и размышлений о смене нравов и баранине, поднял голову и уставился в зал. Поздно, бар почти пустой, его смена скоро закончится. Перед стойкой маячил мохнатый, уже пошатывающийся Гарольд, нетерпеливо теребящий кружку, за ним виднелся столик с тремя оставшимися посетителями, которых Казимир видел в первый раз.

Гарольд опять постучал о стойку кружкой. Вот ведь бездонная мохнатая утроба! По бочке за вечер выпивает.

– Тебе не хватит? Иди проветрись.

Мохнатый недовольно заурчал. Казимир клацнул зубами и плеснул ему еще «Волковского».

Забавно, что хмель действовал одинаково что на людей, что на многих обитателей его тайного города. Гарольд опрокинул кружку, рыгнул и покинул заведение: точно сегодня заблюет стены и пометит с десяток углов по дороге к своей берлоге. Троица за столиком тоже уже была навеселе и оживленно обсуждала извечные вопросы. До стола было далеко, громко играла музыка, но у Казимира был отличный слух, судя по всему, они придерживались либеральных позиций.

– Пакт! А кто вообще придумал и подписал этот Пакт?

– Тише ты.

– Чего ты меня затыкаешь? Уже больше двух столетий мы живем под ограничениями этого Пакта. Зачем? Почему? Почему я не могу покидать территорию страны? Страна, что это вообще? Людское понятие, для нас нет никаких границ!

– И что ты предлагаешь? – вмешался третий.

– Пакт надо пересматривать. Хочу свободно передвигаться по миру. В Париж хочу. В Берлин хочу. Новых запахов, вкусов, впечатлений! Достала зима вечная.

– Размечтался… Ну езжай давай. Министерство тебя поймает.

– А вот и нет. Скоро все поменяется. Запомни мои слова, скоро все поменяется и тебе придется…

На этих словах просивший говорить тише резко заткнул говорившего, прикрыв ему рот ладонью. Оба пристально посмотрели друг другу в глаза, а потом резко обернулись к барной стойке. Казимир сделал вид, что увлеченно натирает кружку.

* * *

Столица покрылась серой грязью, невыспавшимися кашляющими людьми в черных пуховиках, ледяной коростой, ломающей старухам шейку бедра, кашей от реагентов, долетающей до окон второго этажа у загруженных дорог, унынием и дорогими новогодними украшениями, которые простоят до марта. Зима пришла. Он с тоской смотрел на улицу сквозь тюль.

– Вот такой информацией мы располагаем, – улыбнулась посетительница, записавшаяся на встречу под предлогом обсудить проблемы малого бизнеса.

Евгений Петрович отдаленно начал понимать, от кого она, и улыбка эта была страшнее компромата, который ему только что показали.

– Вы когда-то сталкивались с моим… м-м-м… коллегой, помните? Москва, октябрь тысяча девятьсот девяносто третьего. Увидели, так скажем, наши ресурсы и возможности, – она снова широко улыбнулась и замолчала, разглядывая хозяина кабинета холодно-голубыми глазами.

С коллегами из других интересных служб и ведомств он сталкивался не раз, и знал, чего от них ждать, но кто это такие и что им нужно, он терялся в догадках. Тот эпизод осеннего московского противостояния он давно похоронил в глубинах памяти и предпочитал о нем не вспоминать. Но, видимо, от прошлого не уйдешь.

– Послушайте, Анна, – он не выдержал паузу и бросил взгляд на простенькую визитку, – Ивановна, – ФИО точно ненастоящие. Как и «Институт изучения прикладных гуманитарных технологий» без сайта и телефона, на который ничего не нарыли референт и служба безопасности. – И что же вы от меня хотите? Я известен своей принципиальной позицией по главным вопросам моей избирательной программы. А еще вы в курсе, да, мне не выиграть? Это мои последние выборы, весной я уйду на покой.

– Евгений Петрович. Ох, Евгений Петрович. Вы же давно в политике. Знаете, как настроения масс, – она улыбнулась, – переменчивы. По данным нашего института, у вас вот-вот начнет расти популярность. Удивительный камбэк на политический олимп, не предсказанный ни одним социологом, инсайдером и политологом, настоящая сенсация. Трамп-эффект, если хотите.

– Допустим. И дальше что? Кто мне даст выиграть? Это Москва, столица. Кто меня подпустит к бюджетным потокам?

– А дальше посмотрим. Правила игры могут скоро очень сильно поменяться. И когда это произойдет… я хочу, чтобы мы понимали, что смотрим одинаково на разные вопросы. Прежде всего, на малый бизнес, конечно же, хм.

Евгений опасливо оглянулся, склонился над столом и зашептал:

– Я хочу конкретики… И потом, вы же понимаете, что мою кампанию поддерживают разные структуры, так скажем? Как их интересы соотносятся с вашими? Кого вы представляете?

– Не сделав выводов из прошлого, не построишь будущего.

Собеседница многозначительно посмотрела на него, на папку на столе, а потом встала и вышла из кабинета, цокая черными каблуками.

Назаров долго сидел в молчании, потом зло грохнул кулаком по массивному столу, вскочил, начал ходить вокруг него кругами, вытаптывая дорожку на ковре. Схватил с подноса с флажком грузинскую минералку, резко открутил пробку и бросил куда-то под ноги, стал жадно пить, не переставая метаться по комнате. Облил рубашку, врезался больно боком в комод, подавился, закашлялся, чертыхнулся, пнул со всей силы попавшийся стул на колесиках, тот несчастно заскрипел и опрокинулся к стене. Наконец, подошел к окну и раздвинул тяжелые двойные занавески.

Столицу накрывала метель, завтра обещали ледяной дождь.

* * *

– Вообще, если ты не интересуешься политикой, политика заинтересуется тобой, – вдалбливал сзади в очереди сверстнику паренек лет пятнадцати с кудрявыми волосами. – Ты «1984» читал? Видел, до чего там дошли? Нужны четкие демократические процедуры, чтоб не было такого. Если ты не переубедишь свою бабку, можешь от нее в день выборов паспорт спрятать. Весь цивилизованный мир будет на эти выборы смотреть. Надо правильный выбор сделать. Бабка твоя ничего не понимает, лучше паспорт спрячь…

Фамильярный бариста наконец-то отдал мой кофе, американо с дополнительным эспрессо, и я рассеянно вышел на улицу, не узнав окончания увлекательной беседы. На выходе мутный гражданин спросил меня, не хочу ли я купить задешево айфон, как новый, я отмахнулся.

Пока был в кофейне, повалил снег. Уже облепленный белым пухом предвыборный билборд со слоганом «Выбери свое будущее!» посмотрел на меня с отеческой заботой и легкой укоризной (за недостаточную осознанность в выборе будущего).

Назаров. Кандидат в мэры.

В эти выборы политическая конкуренция в борьбе за столицу неслыханно выросла. Партия власти и разномастные политические силы выставили кандидатов-тяжеловесов, шедших, по опросам, ноздря в ноздрю. По прикидкам многих аналитиков, выходил второй тур. Коммунисты, социалисты, разнообразные левые, центристы, экологи, прозападные силы, правые партии и движения с националистическим уклоном – все активно включились в борьбу за кресло мэра и представили своих кандидатов или поддержали одну из мощных фигур. Выборы в столице проходили за два года до президентских, и все знали, что из кресла градоначальника уже и до Кремля недалеко, а значит, ставки были очень-очень высоки.

Не то чтобы я волновался за итог выборов или переживал за МПД, работа у нас всегда найдется, кто бы ни выиграл, но я видел определенные брожения среди москвичей, ставших резко политически осознанными и активными. Люди обсуждали грядущие выборы в ресторанах и кафе, ругались из-за позиций кандидатов в очередях в супермаркете или на заправке, а город стал, от глубин метро до шпилей высоток, окрашиваться в символику разных партий и кандидатов – местами это напоминало американские выборы с тоннами флажков, наклеек на витринах и лозунгов на дверях автомобилей. Каждые дебаты били абсолютно все телевизионные рейтинги, а интервью одного кандидата-урбаниста деловой газете стало на прошлой неделе не просто российской, а мировой темой дня.

Угрозу я и мои коллеги раньше видели одну: общественное напряжение создавало отличную обстановку для мертвичей – половить рыбку в мутной воде предвыборной истерии. Теперь же риски возросли кратно. Евгения Назарова, кандидата от народно-патриотической левой оппозиции, резко набравшего популярность в последние недели, убили.

Я узнал это пять минут назад и еще переваривал информацию, стоя под декабрьским снегопадом посередине Тверской.

* * *

«…Евгений Назаров многое сделал для нашего народа и государства. Мы запомним его как неутомимого общественного деятеля, блистательного оратора и настоящего патриота, последовательно отстаивавшего интересы страны в непростой международной обстановке. Прощание с политиком состоится в субботу на Ваганьковском кладбище.

Тем временем к расследованию убийства привлечены самые серьезные ресурсы и лучшие следователи, создана межведомственная группа. Вопрос находится на личном контроле у президента. Проводить или отложить выборы мэра, ЦИК обсудит уже на следующей неделе, а пока…»

– Игнатова! Проходите, – медсестра потрясла ее за плечо.

Агафья выключила новости, сняла наушники и глубоко вздохнула. Морально подготовиться опять не получилось. Что ж, надо сделать это: пойти и проведать мать.

Ей выдали халат, отворили решетку. Теперь прямо по коридору, потом направо и налево, комната № 158. Она уже, кажется, могла проделать маршрут от дома сюда вслепую. Медсестра открыла дверь.

Убранство маминой комнаты не менялось. Деревянный крашеный пол, голубые стены с белой полоской выше двери, маленькая белая тумбочка, железная кровать, зарешеченное окно во двор, под окном чугунная батарея, кресло-каталка в углу, там же, в углу, облезающая труба отопления.

Мать сидела за столом и что-то рисовала. Агафья тяжело опустилась на край кровати.

– Привет, мама.

– Ты кто?

Понятно, сегодня совсем тяжелая.

– Я твоя дочь.

– Нет, дочь у меня маленькая. Дочка сейчас с Сережей, – она радостно засмеялась, немного идиотски, как глупый ребенок, Игнатова знала, что воспоминания о ее детстве доставляют матери радость.

Агафья аккуратно подошла сзади и медленно положила ей руку на плечо, погладила. Иногда это могло спугнуть, но сегодня эта близость была воспринята нормально. В углу стола лежала стопка рисунков акварелью, мама рисовала семью. Она, отец, Агафья. Хорошие портреты, только все в профиль и оба глаза на одной стороне лица, как дети рисуют, как у Свинки Пеппы. И краски преимущественно темные, губы у всех синие, и рисует не ребенок. Мать была в длинном потасканном свитере, рукава его растянулись длиннее ладоней. Когда мать тянулась за красками, она залезала в них болтающимися шерстяными краями.

– Что рисуешь?

– Вот это дочка моя, Агафья. Это я. А это… это… – мать вдруг разрыдалась, посмотрев на портрет отца. – Сережа. Сережечка-а-а мой. Убили!

Она зашлась в истерике и принялась дергаться, раскачиваться на стуле, комкать и рвать листы, пачкаться в еще не высохшей краске. Игнатова приобняла ее за плечи и аккуратно остановила. Та обернулась на нее с, кажется, прояснившимся взглядом.

– Агафья?

– Да, мама.

– Доченька моя… Где я? Где отец? Где отец?! ГДЕ ОТЕЦ?!

– Мама-мама, я с тобой, – принялась утешать ее Агафья, обнимая.

– Убили его. Убили. Ты убила! – мать вдруг резко оттолкнула ее. – Кто ты? Зачем моего Сережу убила?

– Я не убивала. Это я, мама, Агафья.

– Ты не Агафья! Отдай мою дочку!

– Я Агафья.

Мать схватила ее за руку и пронзила безумным взглядом:

– Ты все, ты, знаю. Знаю, ты Сережу в могилу свела, дочку мою украла. Зло в тебе какое-то есть, чувствую.

С этими словами она схватила Игнатову за волосы, за шиворот халата, начала визжать и бить ее кулаками по спине. На крики моментально прибежал врач.

Агафья не стала смотреть, что будет дальше, прекрасно зная, что следующее свидание будет не скоро, и в слезах помчалась на выход.

Она бежала и вспоминала мать, когда еще все было хорошо. Мать, даже в таком состоянии, была последней ниточкой, связывающей ее с когда-то безоблачным прошлым. Прошлым, в котором Агафья была девочкой-неформалкой, любящей лошадей, все были живы, и она думать не думала о карьере следователя. Ругалась, конечно, с матерью иногда, но из-за оценок, парней и внешнего вида, а не из-за того, что убила отца. Мечтала стать рок-звездой, даже гитару купила. А через пару месяцев – смерть, еще смерть, психушка. Когда-то тогда она и отложила гитару и начала носить только черное.

* * *

«По данным следствия, Евгений Назаров был застрелен в голову из снайперской винтовки Лобаева через окно номера на шестом этаже гостиницы „Савой“. Дерзкое убийство было осуществлено в самом центре столицы, напротив здания Детского мира, недалеко от Кремля, зданий правительственных учреждений, спецслужб и Минобороны.

Выбор не самого распространенного и узкоспециализированного оружия говорит о высоком профессионализме киллера и возможном опыте боевых действий, впервые в России разные модификации винтовки широко применялись в ходе конфликта на востоке…»

«Савой». Отель с единственным рестораном в Москве, сохранившим дореволюционный интерьер в стиле рококо… Приехали. Я выключил «Бизнес ФМ», проверил значок, крестик, пистолет и с тревогой посмотрел на Агату.

– Ну, с Богом! Через десять минут не позвонишь, я захожу за тобой. И убедись, что это наш клиент.

Игнатова кивнула и молча вышла. Как всегда, хлопнула дверью так, будто закрывала дедушкин жигуль. Она каждый раз находит, чем меня взбесить. Вот откуда эта привычка воспроизводится в людях, не заставших советский автопром?

Я же начинал воспроизводить судьбу деда: всю осень мы ловили гастролера и сейчас наконец-то подобрались к его логову. Восточный гость выбрал себе двухэтажный дом сталинской постройки в Курьяново.

Курьяново, советский оазис и Сайлент Хилл, большинство москвичей тут и не были никогда и когда-то узнали о районе из строчек нетленки «Кровостока» про «родился в семидесятом на краю города». Я помню, я поехал по делам куда-то на Рязанский проспект и по ошибке пересек двойную сплошную. Мент все сидел и спрашивал, «как будем решать вопрос», а я предлагал ему выписать мне строгий выговор. В конце концов права у меня отобрали, по суду прав лишили, а забирать спустя полгода отправили в отдел ДПС в Курьяново.

МЦД тогда тут не было, так что я поехал на метро в Марьино, а потом еще двадцать минут тащился непонятно куда на автобусе через поля хрущевок, серые промзоны, просто поля… пока не приехал в какой-то полузаброшенный образцово-показательный сталинский Диснейленд.

Дома тут были оштукатуренные, кирпичные, желтые, двухэтажные, с покатыми крышами, кое-где даже с намеком на архитектурные излишества, еще иногда попадались ряды амбаров-гаражей с салатными воротами и шифером и деревянные жилые постройки, видимо, раннесоветские. У каждого дома зеленый деревянный забор и палисадничек, что шокировало после тесного центра и типовых спальников с их двадцатиэтажками. Вдоль улиц – высокие вязы и клены, уже желто-красные. Была осень, стоял туман, и из него выплывали то стремные идущие на смену заводские, то ковры на веревках, то «жигули» и «Волги», в которых надо сильно хлопать дверью, то ДК с завитушками и колоннами, то еще стоящий здесь Ленин с протянутой рукой, словно паривший из-за невидимого в такую погоду постамента.

Я думал, я никогда не вернусь в Курьяново. От пацанов почет, время течет. Я снова здесь.

Проверил часы – три минуты прошло.

Ка-ли-кан-дзар. Я запомнил название, кого мы ловим, раза с десятого. Каликандзар, тьфу, блять, язык сломаешь.

Первый труп из серии, как мы теперь думаем, не меньше десяти жертв, нашли неподалеку, у Курьяновских очистных сооружений. Молодая девушка, местная жительница, тоже из Курьяново, но уже современной его части с многоэтажками. Изнасилование, убийство. Ничего интересного для МПД, если б не одна деталь: рядом с убитой были найдены следы копыт, которые имелись лишь в пятиметровом радиусе от тела, а дальше исчезали. Копыта козлиные, возможно, ослиные, но точно меньше лошадиных. Следы от ботинок мужские, но нога некрупная и характер походки странный – то ли хромал, то ли шаркал, то ли имелась какая-то патология. В МВД и СК есть наши информаторы, так что копия дела ушла нам с пометкой «подозрительное».

Вторая похожая история: пару недель спустя на противоположном конце города, в промзонах Лианозово. Один почерк: изнасилование, убийство, копыта. Анализ ДНК выдавал нечто восточное. Либо непонятные ритуалы мигрантов, либо задачка для МПД. Дело на параллельное расследование спустили нам с Агатой.

Сначала мы стали смотреть, а кто вообще есть у нас с копытами из местных. Черт классический и его московские разновидности, как местные, так и ассимилировавшиеся после Пакта иностранные. У кого другая форма копыт, у кого вообще их не было. Еще парочка оборотней, превращающихся в парнокопытных, травоядные. Один безвредный, живущий где-то в районе «Битцевского леса», невесть когда попавший в Россию кентавр-отшельник. Все рассматриваемые варианты не то чтобы очень подходили, расследование моментально застряло.

Однако ждать долго не пришлось, объявилась третья жертва, выжившая. Нападение произошло в районе метро «Нагорная». По словам потерпевшей, в чайхане Vostok, недалеко от автосервиса в Симферопольском проезде, с ней познакомился мужчина средних лет с кожей оливкового цвета и сильным ближневосточным акцентом. Представился как Корай, родом из Стамбула. Мужчина оказался довольно обольстительным, а может, и жертва хотела быть обольщенной, так или иначе Наталья выпила довольно много шампанского, которым потчевал гость, а потом пошла с ним поздно вечером на прогулку. Была пьяная, помнила плохо, но, кажется, ловелас немного прихрамывал или шаркал. В какой-то момент, несмотря на прохладную погоду, новый знакомый затащил ее в кусты и предпринял действия сексуального характера, повалив на живот на землю. В разгар насильственного акта Наталье удалось достать из сумочки маникюрные ножницы и с размаху всадить их нападавшему в ногу, после чего спастись бегством. В момент нападения она, естественно, ничего такого не заметила, а вот прибывшая на место преступления полиция с удивлением обнаружила на земле следы копыт.

Семь минут.

За информацией по вероятному гастролеру мы обратились к коллегам из министерства, специализирующимся на изучении иностранных РПО. Вердикт был такой: с большой долей вероятности наш подозреваемый грек или турок-анатолиец, цвет кожи, акцент, человеческая внешность и наличие копыт указывали на каликандзара, беса из средиземноморского ареала. Древние мифы приписывали им жизнь в преисподней, боязнь крика первого петуха, подгрызание Мирового древа и относили к святочной нечисти. Ребенок, зачатый на Благовещение и явившийся на свет в Рождество, мог стать каликандзаром, чтобы этого не случилось, новорожденным обжигали пятки, подрезали ногти больших пальцев, вешали на голову зубчик чеснока.

Реальность же была прозаичней: из всех фольклорных историй лишь одна была правдой – любовь к охоте на молодых девушек. Подняли локации известных убийств, оказалось, что рядом с обеими тоже можно было найти чайхану. Вырисовывался модус операнди убийцы.

Стали ловить нашего клиента по чайханам на окраинах и прочим «тематическим» заведениям. Агата вульгарно наряжалась и изображала легкодоступную любительницу восточных мужчин, томно стреляла глазками и ждала, пока ее угостит кто-нибудь с турецким именем, акцентом и темнокожий. Я же обычно появлялся минут через пять, садился через несколько столов в зоне прямой видимости и заказывал плов. Люблю плов, особенно когда морковка красная и чесноку побольше.

Два месяца гребаного плова и наблюдений за тем, как Игнатова отшивает неподходящих мужиков. Наконец, отчаявшись, мы пошли по точкам, где «Корай» уже находил жертв, и вот в Курьяново с Агатой познакомился обольстительный Серкан, на прогулку она с ним не пошла, зато проверила походку и обещала заехать назавтра в гости.

Копыта, хвост и охота на девушек. Слабо, Турция, слабо. Сравнить хотя бы с нашими святочными чертями-шуликунами из народных поверий. Убитые и проклятые матерями младенцы превращались в чертиков чуть больше кулака, цепляли прохожих калеными крючьями, толкали людей в грязь и заталкивали в проруби. Хорошо, что такое не водится в реальной жизни.

Десять минут вышло.

Еще раз проверил пистолет, пули с сюрпризом, по совету Питона. Аккуратно вышел из машины. Вчера прошел ледяной дождь, сверху все припорошило снегом, температура последнюю неделю ходила туда-обратно через ноль, в общем, весь город превратился в каток. Я кое-как дошаркал до подъезда, чуть не поскользнулся и не упал на заборчик палисадника. Дверь была без всяких замков и домофонов, подошел к квартире № 2, прислушался. Тишина.

Толкнул дверь, полумрак. Блядские бутафорские туфли-шпильки Агаты в прихожей. Кухня слева по коридору пустая, недопитое шампанское на столе. Дальше по коридору сброшенная мужская рубашка. Смятая женская юбка. Я разволновался за напарницу. Спальня, приоткрытая дверь. Приподнял пистолет. Видны стоящие на полу кроссовки. Свесившаяся с постели оливкового цвета человеческая нога, оканчивающаяся черным копытцем. Не шевелится, тишина.

Я резко ворвался в комнату, направил пистолет на монстра на кровати. Мертв, два пулевых – в сердце и голову. Джинсы приспущены ниже коленок, маленький сморщенный член. На простыне бурая кровь. Где Агата? Мой взгляд заметался по спальне, не находя ее, я без всякой логики начал подозревать самое худшее. Наконец обернулся, девушка сидела сзади меня в углу комнаты, полураздетая, на холодном линолеуме, в одних колготках и красном лифчике. Поджала ноги, обнимая коленки, уткнулась головой в них, в руке свисал пистолет с глушителем, черные волосы растрепались.

– Все никак не могла снять с него кроссовки, чтобы проверить. Штаны спустила, а хвоста, как на картинках, нет. А то застрелишь простого аниматора из Антальи… Всю облапал, – неровным голосом прокомментировала она, не поднимая головы, ткнув пистолетом в сторону кровати.

Тогда я накрыл ей плечи курткой, присел рядом, вытянул ноги и неуклюже обнял, сам не знаю почему. Она убрала мою руку не сразу. От нее пахло яблочным DKNY. В рапорте напишем, что сдаться гастролер отказался, был уничтожен в рамках самозащиты.

* * *

Я подвез молчавшую всю дорогу Агату домой, а потом отправился к себе. Дело закрыто, с трупом, который мы немного подвигали, чтобы придать достоверности нашей версии событий, разберется отдел сокрытия. Скоро полгода, как я в оперативниках: гонялся за несуществующим оборотнем, раскрыл несколько простеньких дел и даже одно резонансное с савеловским котлованом, а еще по одному уже собираюсь подтасовать результаты. Бодрый темп.

Я задумался, покрывал бы я так своего напарника, если б это был парень, а не красивая полуголая женщина в подавленном состоянии. Каликандзара надо было попробовать взять живым, потребовать у него сдаться, ну а потом уже разбираться по закону – депортировать, сажать в специальную федеральную тюрьму, уничтожать. На Агату он напасть не успел, она просто удостоверилась, что перед ней убийца, и без раздумий пристрелила. Красный лифчик. Нарушение протокола. Непрофессионализм? Грудь что надо. Не может осознать себя в этом новом мире на изнанке столицы? Эмоции взяли верх или эмпатия к убитым девушкам? У меня не было ответа. Еще поговорим. У Лерки была меньше, она никогда красные не носила. Лера… С какого хрена я вообще думаю о своей напарнице? Прости, Лера.

По радио опять бубнили про Назарова, выборы, все-таки переносить, видимо, не будут, завтра точно скажут. Выключил, осточертело. Пока вроде никакого всплеска правонарушений со стороны мертвичей не наблюдалось, народники больше не появлялись, а люди пусть выбирают, кого хотят.

На улице рано стемнело, пробка почти не двигалась, боковые стекла были заляпаны реагентной кашей, с лобовым дворники и омывайка тоже справлялись не до конца. Меня клонило в сон прямо за рулем. Нет, так совсем усну. Открыл окно, напустил морозного воздуха и выхлопных газов в салон. Стал щелкать станции, чуть не уснул на классической музыке и не въехал в бэху. Включил с телефона подкаст про кино, разозлился на ведущих за самоуверенную манеру говорить и непоколебимую веру в свою правоту, выключил. Еле дотянул до заправки, там взял кофе и хот-дог, обжегся, пожевал – полегчало, на этом заряде и дотащился до дома.

В подъезде Марья Петровна что-то бурно обсуждала с консьержем.

– Я никогда не задумывалась, а вчера в интернете прочитала. Знаешь, что ты не можешь самостоятельно посещать Антарктиду? Все континенты можешь, а ее нет. Даже на своей лодке или самолете – развернут. Несколько государств разбили ее на зоны влияния и закрыли границы. Что там на самом деле? Уже в сорок пятом году…

Я проскользнул мимо них и побыстрее скрылся в лифте. В Антарктиде хорошо, наверное. Нет пробок, реагентов, выборов, подкастов.

В квартире меня встретило фото Лерки, я держал его прикрепленным на зеркале в прихожей, незаправленная кровать (белье пора поменять, завтра сделаю) и немытые тарелки в раковине. Чистых бокалов и чашек не осталось, я пару секунд подержал под горячей водой вчерашнюю, плеснул в нее из початой бутылки красного, отпил. Мысли сразу же немного утратили четкость, картинка чуть поплыла. Пол тоже давно пора было мыть. Дмитрий, ты не был такой свиньей раньше, надо брать себя в руки. Завтра Филатов придумает мне новую работу, так что сегодня неплохо бы отдохнуть.

Иногда по вечерам я почитывал или посматривал хорроры, как комедии. Почти всегда показанное в них потустороннее никак не вязалось с реальной жизнью, напугать они меня были не способны, зато могли развеселить. Наверное, обычные менты смотрят так сериалы про ментов. Я же охочусь на анатолийских бесов и кикимор и смотрю западные сериалы про оборотней, демонов, одержимых и призраков в старых викторианских домах. Ну или читаю про них, прячусь от них, играя на приставке. Хотя после Леры я обычно лежу на диване и просто ничего не хочу.

В тот вечер как раз ничего не хотелось.

Лера. Сначала я почувствовал, или, как она потом научила меня говорить правильно, услышал ее яблочный запах и только потом обернулся и увидел. «Сапсан» Москва – Петербург. Количество пар, образовывавшихся на этой дороге, воспетой еще Некрасовым, наверное, не поддается счету. Я обернулся, она улыбнулась, продолжила слушать музыку. Потом встретились в пустом вагоне-ресторане, поезд дернуло на рельсах, и я облился кофе. Потом случайно в «Подписных изданиях». И три года не расставались, пока ее останки не нашли в логове во дворах Третьяковской. Я знал, на что иду, и поплатился. Я видел, что вокруг, она – нет. Сотрудникам министерства не рекомендуется заводить отношения с людьми без дара, но я не устоял и теперь жил с этим выбором.

Я опрокинул еще красного, лег в одежде на кровать, спать пока не буду, просто немного полежу. Только минут десять с закрытыми глазами.

Особенность третья: не высовывайся в дождь, бери зонтик

Городской романтик? Любите теплый весенний дождь и московские вечерние дворики? Не спорю, красиво, да и воздух свежий, вот только каждый раз вы подвергаете себя смертельной опасности. Самая дрянь обычно вылезает в дождь.

Слышали про рекордные потопы в Москве из года в год? Конечно, тут виноваты и городские власти, не занимающиеся ливневой канализацией (а может, и не надо ей заниматься, кто там только ни живет), но у дела есть и бесовская, сверхъестественная сторона. Весенний дождик очищает, моет город, заставляет его блестеть, но он же и проникает глубоко в его землю и стены и словно раскрывает поры, вытаскивая наружу духов, нечисть и энергетические ловушки. И с каждым годом эти ливни все сильнее, а мерзости вылезает все больше.

Забавно, что ненавидимые многими москвичами зима и снег, наоборот, немного «консервируют» обстановку. Под надежной снежно-ледяной подушкой мертвяки будто уходят в спячку и особо не тянут свои бестелесные руки и не кидают людей под колеса. Не тащат русалки прохожих в реки с набережных. И только в метро, под землей, продолжается загробная жизнь. Тут можно вспомнить, что зима и снег со льдом помогли победить крестоносцев, Наполеона и Гитлера, а всякие беды нередко происходят в стране под осень, когда заряжают дожди. И – очередной повод для конспирологии – подумать, почему городские власти не дают нам насладиться снежком, каждый год посыпая тротуары чудовищным слоем реагентов.

Про сам дождь надо сказать отдельно. Во-первых, он в Москве не самый экологически чистый. Еще хватает в Подмосковье грязных предприятий, выбросов от ТЭЦ и машин, мусоросжигательных заводов и черти чего еще. Во-вторых, все в школе проходили на биологии круговорот воды в природе. С водой из земли поднимаются и остатки того, что в ней жило раньше, и падают обратно с каплями воды, мелкими невидимыми червячками хтони, оседая на головах и плечах людей, заползая им в глаза, рты и уши, вызывая болезни, весенние обострения, несчастную любовь и депрессии. И поэтому, кстати, в столице гуляет круглогодичная ОРВИ: в межсезонье и зимой – от моды и естественных причин, а в остальные сезоны – от причин загробных.

Впрочем, что я в последнее время все о мертвяках и духах пишу? А есть же полно маскирующейся под людей нечисти, и она дождь тоже обожает – прохожих в это время на улицах меньше, возможностей для охоты – больше. Вот и тогда был апрельский дождь, когда я снова потерялся в тихих двориках старой Москвы между Покровкой и «Курской». Я был без зонта и нервно сбрасывал с головы и плечей лившуюся с небес воду, ругаясь на свою забывчивость и пытаясь сохранить в сухости очередную посылку с книгой. Я проделал большую часть пути на трамвае, сошел у «Ямы» и отправился дворами к очередному заказчику, опять в дореволюционный дом, да еще и с дорогим старинным изданием «Мертвых душ» (на нашем сайте есть раздел с антиквариатом). В общем, я очень надеялся, что Прасковья Никаноровна окажется простой московской бабушкой-интеллигентшей с экзотическим именем, а не ведьмой, которая попытается меня съесть. На телефоне оставались два процента батарейки, а надо было еще отчитаться о доставке, поэтому я не открывал карты и шел по памяти, срезая дорогу через дворы (и чертыхаясь, когда они оказывались несквозными). В какой-то момент я понял, что заблудился и вообще не узнаю район.

Весенний московский вечерок, смеркается. Дождь моет столицу от грязи и копоти. В воздухе пахнет новой жизнью. Вокруг старая Москва, усадьбы, доходные дома и ранние сталинки. Но мне страшно в этой красоте, я не узнаю ее, хотя весь район можно обойти за полчаса вдоль и поперек, тут три улицы и штук пять переулков. Вокруг никого, на домах почему-то нет адресных табличек, уже темнеет, я лезу за телефоном все-таки вбить адрес в навигатор и обнаруживаю, что он сел. И тут от стены ближайшего особняка отделяется он.

Старомодный костюм. Длиннющие руки и ноги. И нечеловеческая круглая голова, лысая, как бильярдный шар, с узкими глазами и гигантским ртом. Я замер от страха. Чудовище протянуло руки ко мне и медленно, подпрыгивая при каждом шаге, двинулось навстречу. С каждым его шагом мир вокруг меня начал меняться, теряя краски: мимо прошагал городовой, в арке двора зажегся газовый фонарь, прогрохотала бричка с ржущими лошадьми. Я опомнился, развернулся и побежал в арку. Существо понеслось вслед за мной. Теперь я летел по мелкой брусчатке мимо купеческих особняков, расталкивая прохожих и уворачиваясь от повозок. Я кинул взгляд назад – круглоголовый был уже в паре метров. И тут я врезался в уличного торговца пирожками с подносом на голове, кулебяки рассыпались по дороге, а он запричитал, вскинув руки. Времени на извинения не было, я в последний момент вскочил, увернувшись от руки преследователя, приготовившегося схватить меня за ногу, и продолжил бег.

Далеко уйти мне не удалось. Мощный удар в спину повалил меня наземь. Я понял, что это конец, и перевернулся, чтобы встретиться со смертью лицом к лицу. Круглоголовый открыл пасть так широко, что вторая половинка головы откинулась на сто восемьдесят градусов. Я зажмурился. Укуса не последовало. Он с силой рванул посылку, которую я продолжал сжимать в руках, и издал утробный вой. Я открыл один глаз и с изумлением поддался вцепившимся в коробку пальцам. Монстр не обращал на меня ни малейшего внимания. Урча, он разодрал картон и целлофан, пустил слюну и закинул «Мертвые души» себе в пасть. Острые клыки принялись разрывать старинную бумагу, а мир начал снова обрастать красками…

Очнулся я от резких, оглушающих звуков. Я полусидел на проезжей части Покровки, передо мной уже скопилась пробка гудящих машин, а вокруг стояли зеваки и снимали происходящее на телефоны. Я вскочил и побежал подальше от этого всего в спасительные переулки Чистых. К моему удивлению, видео так и не попало в вечерние новости, на Ютубе я его не нашел, и работодатель ничего не узнал. Отделался рассказом, что меня ограбили по дороге (что было правдой), разговором с полицией (где я от балды составил фоторобот «грабителя») и несколькими днями больничного, когда я вообще не выходил из дома и задумался о том, чтобы бросить работу, шарагу и уехать из Москвы. Если бы чудику нужна была не книга, а я, был бы уже мертв. Впрочем, средств на резкую смену жизни у меня не было, я жил от зарплаты до зарплаты, так что скоро я вернулся к своим курьерским обязанностям.

Так что, городские романтики, осторожней. Гуляйте в дождь не одни, в оживленных местах, зонтик не забывайте, берегите себя. Ну и с книгами поаккуратней.

* * *

Снилась какая-то дрянь. Я был орликом и болтался над городом в поисках добычи. Стояла пасмурная весна, прохожих и автомобилей на улицах почти не наблюдалось, то тут, то там разгоралось пламя пожаров, а в подвалах толпы мертвичей раздирали вопивших горожан на куски. Долгие поиски добычи увенчались успехом: на крыше старого особняка я увидел кошку и ринулся на нее с неба с мерзким криком. Кошка почуяла опасность и побежала, но я был быстрее. В момент удара когтями я осознал, что кошка – это тоже я, да и весь город – это я, и меня выдернуло из сна.

Проснулся с мигренью. Мерзкой такой мигренью, как будто пил, только не пил, бокал-другой вина на ночь не считается. В последнее время голова болела по утрам все чаще, я думал, что я метеозависимый, но в интернете врачи авторитетно рассказывали, что метеозависимость – выдумка и ничего такого не бывает. Впрочем, другие ученые говорили, что в Москве этой зимой рекордно скачет давление, рассказывали про барическую яму и барическую пилу, которые могут сказываться на самочувствии граждан. Ученые, на дискурсе верченые.

В любом случае в молодости со мной такого не было. Марья Петровна говорит, что это американцы испытывают на нас климатическое оружие, лучше б это были американцы, а не приближающаяся старость и износившиеся от нервов сосуды в голове. Постонав, я дополз до кухни за нурофеном. Помогал от головы мне только нурофен, через полчаса полегчает, как раз к выходу из дома.

ЛЕТ МИНИСТЕРСТВУ ДЕЛ – позже встретили меня запакованные элементы праздничной конструкции.

Рядом готовился стенд с фотографиями гордости московского отделения: Филатов, Мечников, Кочетков… Мы с Агатой пока не заслужили.

Я и забыл, дата совсем близко, внутри министерского здания уже начинали появляться декорации и украшения. Скоро юбилей нашего непревзойденного места работы, а значит, будет большой прием, торжественные речи, воздушные шарики, цветочные вазы, стенды с историческими вехами, шампанское, фруктовые тарелки, пьянка и несколько зачатых детей с даром от обоих родителей.

Поразглядывав первых ласточек дебоша, я неторопливо зашагал по лестнице на рабочее место, а навстречу застучали каблуки. Женька, давно ее не видел.

– Дима, Дима, Дима. Куда пропал такой красавчик? Совсем не навещаешь старых коллег. Ты наш кабинет-то помнишь? Околдовала, видать, мымра твоя. А тут такая женщина, как я, пропадает. Ты смотри у меня, доберусь на корпоративе!

Я послал ей воздушный поцелуй и смеясь преодолел пару пролетов по красному ковру, здороваясь с проходящими коллегами. В кабинете обнаружилась поджидающая меня напряженная Агата. На коленях у нее стояла сумочка, в которую она вцепилась, как уносящий добычу коршун.

– Барченко, надо тебе кое-что показать. Это важно. Пошли.

– Куда? Зачем?

– Не задавай лишних вопросов, – нервно приказала она.

Я пожал плечами и молча проследовал за ней обратно по лестнице в гардероб. Мы оделись, вышли через проходную под насмешливым взглядом Жени, околачивающейся у охраны. Агата закурила и прошла несколько зданий вдоль улицы, прежде чем завернула во двор похожего на питерский дома-колодца.

Она осмотрелась по сторонам, после чего отвела меня в самый дальний и неприметный угол за хозяйственной пристройкой, там повторно осмотрелась и проверила, нет ли на здании камер. После чего извлекла из сумочки смятый конверт из крафтовой бумаги гречишного цвета.

– Это бросили мне в почтовый ящик. В предпоследний раз я проверяла его позавчера, сегодня с утра обнаружила конверт. Прочти.

Я достал письмо. На бумаге размашисто и коряво, словно писал ребенок, без указания отправителя было выведено: «Назаров контактировал с, как вы говорите, западниками. Донесите информацию до вашего руководства, но не доверяйте никому. У меня есть основания полагать, что среди вас работает двойной агент, возможно, даже несколько».

Во дворе завыла вьюга, предательски заблестел под ногами лед. Я почувствовал себя очень зябко и неуютно.