Москва и мертвичи

Глава VII. Кали-юга

Странность вторая: на костях другого города

Когда мне было лет пятнадцать, в СМИ и соцсетях промелькнула интересная рекламная кампания московских достопримечательностей. Уж не помню, какой там был слоган, но суть была в том, что Москва хранит много секретов, и проиллюстрировано это было следующим образом. Известные здания вроде МГУ, Большого театра или храма Василия Блаженного имели зеркальные отражения, уходящие вглубь земли, при этом оригинальные строения оказывались лишь «верхушками айсберга», а под землей были погребены гигантские дворцы. Уж не знаю, было ли это просто креативом рекламщиков или тонким намеком неких сил другим силам, но те рекламные плакаты попали в точку: под нами погребен другой город. Вместе с жителями.

Позже в интернете мне попадались теории, что был некий потоп, что была война, сокрытие истории, не знаю, как к этому относиться, однако, если сложить несколько фактов, то получается, что современная Москва – далеко не первый город на этом месте.

Все слышали про «Москву белокаменную» – и сейчас можно у древних зданий увидеть цокольные этажи из крупного белого камня. Остаток стены «Белого города» можно наблюдать и во всем известной «Яме» на Чистых прудах (о, как мы там бухали!). Как получилось, что все белокаменное погребено под многометровым слоем земли, – большая загадка. Ученые говорят о «культурном слое», но я в это не очень верю. Что за слой такой, что дома по крышу засыпал, а откапывать никто не стал и легче было сверху по новой построить? Наконец, можно посмотреть на древние карты и гравюры Москвы. Крепости, неизвестные реки, непонятные циклопические сооружения. Где все это? Молчат историки.

Что еще – раскопки. Каждый раз, когда в Москве начинают копать, обнаруживают сюрпризы: неучтенные этажи под землей, остатки строений, неизвестно откуда взявшихся. Клали плитку на Тверской – копнули посреди дороги, чтобы кабели положить, а там дома. Делали фонтан на Биржевой площади, копнули, а там церковь. Реконструировали Политехнический, а там вообще несколько неучтенных этажей на семнадцать метров вниз. Как, спрашивается, могли не знать, если здание всего лишь в конце девятнадцатого века, по документам, построили. Это не говоря про библиотеку Ивана Грозного (тоже потерялась под землей), загадочные подвалы Остоженки, больше похожие на целый квартал средневекового города и подземелья, на которые то и дело натыкаются диггеры и археологи.

Ну и последнее – московское метро. Думаете, почему такое глубокое? Бомбоубежище потому что? Ниже секретных правительственных веток потому что? Плывуны? Все ответы правильны, но главная причина, я думаю, в том, что под нами – метров на сорок в глубину – остатки того, предыдущего, города. Погребенного вместе с жителями. Я не люблю метро, мне там некомфортно, по возможности я избегаю поездок на нем и пользуюсь наземным транспортом. На глубоких станциях я чувствую себя как на кладбище. Спускаясь на эскалаторе, я часто вижу призрачные руки в странных одеяниях, тянущиеся из потолка к головам ни о чем не подозревающих пассажиров. Иногда встречаю призраков других эпох на глубинах старых станций – они просто рассекают толпу и исчезают в стенах тоннелей, и временами они совсем не похожи на людей. Везде отрицательные энергетические воронки, высасывающие энергию из пассажиров, на поверхности их в разы меньше. Станции у Кремля – это вообще одна большая эманация боли и страданий, там стены сочатся злом, горем и смертью, подозреваю, что там находился центр и погребенного ныне города. Думаю, поэтому у нас и наверху столько нечисти.

Говорят, схожая ситуация и с другими мировыми столицами – Парижем, Лондоном, Римом. Подо всеми погребенные города. В Париже вообще эти жуткие катакомбы, где никто и не скрывает миллионы захоронений, даже экскурсии водят. Я там никогда не был, не поездишь на стипендию и зарплату курьера особо, но было бы интересно очутиться за границей и посмотреть на местную потустороннюю фауну. То же, что и у нас? Или свои чудища ходят и охотятся на людей? «Увидеть Париж и умереть» – для меня играет особыми красками, знаете ли.

* * *

Конечно, мы пошли к Филатову. К кому еще идти в данной ситуации?

Начальник и так был почему-то не в духе, а нашей экстренной встрече, на которой мы настояли, совсем был не рад.

– И ты не знаешь, кто это прислал?

– Нет.

– Почему тебе?

– Не знаю. Возможно, потому что я новенькая и меня сложно было успеть вовлечь в какой-то заговор.

– Кому-то еще сказала?

– Нет, только вам и Диме.

Филатов долго разглядывал записку, затем молча подвинул к себе зеленую мраморную пепельницу, зажег спичку и методично сжег письмо, подпалив бумагу с нескольких сторон. Потом перемешал и растоптал пепел тупой стороной карандаша.

Мы молчали, он тоже. Мне по-прежнему было неуютно, я знал, что мы втягиваемся в опасное дерьмо.

– Вы понимаете, чем это нам всем грозит? – наконец поинтересовался он, словно нанизывая нас взглядом на шампуры.

– Нарушение Пакта… – неуверенно начала Агата, смотревшая под ноги.

– Нарушение Пакта, да. Каких лет сто не было. Это экстренный созыв на встречу Черного Кремля. Это обвинение части из них (мы даже не знаем толком, кто у этих чертей там западник, а кто центрист) в серьезнейшем нарушении. Это потенциально ослабление или уничтожение одной из их фракций, и никто не знает, к чему это приведет. Это, в конце концов, – он сказал это слово, – война.

Он встал из-за стола и подошел к развешанным картам.

– Вот, посмотрите, – он обвел пальцем существенный кусок центра Москвы. – Вот это все на хрен сгорело в тысяча восемьсот двенадцатом. В «войне с Наполеоном». Остался с десяток деревянных домов и побольше домов из камня. Теперь представьте, как рванет, если война случится сейчас…

– Откуда мы вообще знаем, что в этой анонимке правда? – перебил его я. – А вдруг эта чья-то хитрая игра?

– И это может быть, – мрачно согласился Филатов, – но если и так, одно то, что кто-то стал играть в такие игры, очень опасно. Такое ни разу не случалось на моей памяти за все время работы в МПД. В архивах тоже такого не найдешь, правда, Дима?

– Я не все архивы видел, в центральном аппарате же закрытые…

– Поверь мне.

Филатов посмотрел в окно. Там опять шел мокрый снег. Проходящие по улице подростки в кроссовках и с голыми щиколотками весело скользили по наледи наклона тротуара.

– Значит, так. Доказательств у нас никаких нет. Включить вас в следственную группу по Назарову – расписаться, что дело с его убийством нечистое, моментально узнают. Ни слова никому пока. Возможно, секрет и любые планы западников он унес с собой в могилу. Мне надо подумать, что делать дальше.

– Меня вот что больше пугает, Николай Борисович, – оторвалась от изучения ковра Агата, – если одна их фракция якобы поддерживала какого-то кандидата, где гарантии, что другие не поддерживали его оппонентов? Какого-нибудь либерала? Или зеленого? Или кремлевского кандидата?

Вопрос напрашивался сам собой, но я испугался его озвучивать. Повисло тяжелое молчание.

– Может, магов этих наших как-то привлечь? – встрепенулся я. – С котлованом же помогло. Дадут наводки, свечки свои позажигают. К Изосимовой сходить? Может, Назаров сам к каким гадалкам обращался?

– А где гарантия, что они не проболтаются? В общем, я подумаю. Возможно, попробую подать в центральный аппарат идею, что всем кандидатам нужна дополнительная защита с нашей стороны, установим слежку. Идите занимайтесь вашей богемой. И молчите, узнаю, что проболтались, лично закопаю.

И мы отправились заниматься богемой. Еще одним дерьмовым делом в начавшейся вслед за турецким гастролером серии дерьмовых дел.

Говорят, что Гиляровский приукрасил ужасы дореволюционной Хитровки, мол, и сам потом признавал, что от него хотели жареных фактов, а местные жители недоумевали от прочитанного. Гиляровский так-то вообще не из Москвы был. Как бы то ни было, в этот раз, неделю назад, судьба привела нас в доходный дом, располагавшийся ровно на границе когда-то самого криминального района Москвы и более престижного – Ивановской горки. Всегда любил эти закоулки, тут почти нет шума машин и почти нет людей, что в центре (да и не только центре) столицы на вес золота.

«Лучше иметь доходный дом в Москве, чем золотой рудник в Сибири», – говорили до семнадцатого года. Доходные дома – пик дореволюционного домостроения, начало московской гонки за квадратными метрами и арендной ставкой, первые небоскребы города и нередко настоящие инженерные чудеса того времени. Даже сейчас размер их квартир, толщина стен, высота потолков, сохранившиеся парадные вестибюли с богатыми плафонами и резными лестницами кажутся недостижимым стандартом жизни. Например, в самом густонаселенном доме Нирнзее был каток на крыше, ресторан, картинная галерея и кинотеатр. И кое-кому из современных москвичей посчастливилось в этих домах жить и сейчас.

Как и нашим богемным жертвам. Мы прибыли на место поздно, луна уже выглядывала из-за туч, машину бросили недалеко, в Колпачном переулке. По доброй традиции все реагенты украшали центральные улицы, а тут переулки, шедшие под горочку, лопата ГБУ «Жилищник» не тронула. Мы некоторое время елозили в полутьме мимо отреставрированных и разваливавшихся кирпичных двухэтажных зданий, пока не достигли ржавых резных ворот во двор, которые, вероятно, были не оригиналом, а стилизацией под старинные.

Я закинул голову и посмотрел на последний, четвертый, этаж, где горело одно окно – нам туда. Фасад дома облепляли уродливые наросты, но даже под слоем кондиционеров, тарелок спутникового ТВ и варварски застекленных балконов угадывалась рука талантливого архитектора, придумавшего эркеры, барельефы и высокую арчатую дверь с световым оконцем. Подъезд встретил нас сохранившимся богатым панно с кувшинками над дверью квартиры номер один, сейчас такую плитку уже не делают. Лифта, естественно, не было. Вздохнув, я взялся за изящно изогнутые налакированные деревянные перила и начал подниматься навстречу новому делу.

* * *

Он встал в шесть утра и сказался больным на работе. Сегодня предстояло сделать два важных дела.

Надел черную толстовку с капюшоном, высокие берцы, солнечные очки и маску, благо вирусов на смену ковиду пришло много. В карман сунул несколько удостоверений – на случай, если встретится случайная проверка.

При выходе из квартиры осмотрел улицу – новых машин под окном за ночь не появилось. Проверил глазок и камеры наблюдения – коллег из министерства не наблюдалось, да и из других министерств тоже. На прощание кинул взгляд на медаль в рамке на стене и кивнул. В лифте было пусто, на улице никого не видно. Похоже, все чисто.

В свой джип, конечно, не сел. Предоставленное ему авто нашлось быстро на соседней улице. В багажнике, как и условились, – большой тяжелый сверток.

Ехать предстояло часа полтора-два, в окрестности Коломны. Когда-то давным-давно он ездил в Коломну с девушкой за калачами и пастилой. Музей пастилы, Музей-фабрика пастилы, лавки с пастилой… За десять лет жизнь круто поменялась.

Он ехал медленно, не привлекая внимания, но на выезде на МКАД все же был остановлен сотрудником ДПС. «Рейд трезвый водитель…» – начал было подошедший круглый страж правопорядка, но моментально замолк и приложил руку к фуражке, увидев протянутую в окошко приоткрытую ксиву.

За МКАДом потянулись километры платных и бесплатных трасс, ведших к новой дороге на Екатеринбург. Проезжая очередной мост, он усмехнулся, речка называлась Гнилуша. Вода в Гнилуше не замерзла. Что ж, подходящее место, чтобы покончить с этим. Встал на аварийку, сделал вид, что проверяет давление в колесах. Увернулся от обдавшего его грязью КамАЗа, проверил, что сзади и спереди больше нет машин, а на столбах – камер. А потом резко вытащил сверток из багажника. Скривился: титановая пластина в руке в такую погоду всегда ныла. Еще секунда – и на поверхности черной глади реки уже не было и следа металлической тайны. Отправился дальше.

Ехать в тишине стало скучно, включил девятичасовые новости. В столице успешно шло строительство нового центра БПЛА. Уходящий мэр выразил уверенность, что Москва продолжит оставаться локомотивом российской экономики, быть социально-ответственным городом и задавать стандарты для всей страны под руководством следующего градоначальника. Новый фильм про Чебурашку побил кассовые сборы первой части, несмотря на то что отзывы критиков в этот раз были смешанными. Синоптики теперь прогнозировали теплую, но дождливую весну, климат все отчетливей менялся.

Про Назарова в новостях говорили все меньше и меньше. Да и москвичи покричали, повозмущались да и забыли через неделю. Мало какая новость жила в современном мире больше недели. Назаров стал неожиданной проблемой, чуть не поломавшей их стройный план, хорошо, что голубоглазая была двойным агентом и обо всем предупредила. Теперь проблема была решена, а ее решение похоронено на дне Гнилуши. Немного жалко, хорошая винтовка.

До конца маршрута оставалось около часа. Его бабка говаривала, что в лесу у деревни, где он проводил каждое лето, кое-кто живет. Вот и проверит, лишние силы никогда не помешают.

* * *

Интерьер оказался современным. Богема сделала тут дорогой ремонт в французском стиле.

Стены были без обоев, выкрашены салатовой краской, плинтусы модные, по полметра в высоту, в утонченной, вероятно, частично антикварной мебели преобладали серые, белые и бежевые тона. Слева от входа висело большое старинное зеркало с резным деревянным окладом, а справа на стене красовался огромный красный квадрат в золотой раме. Его центр был украшен белоснежным барельефом в античном стиле. Паркет был новый, старым, вероятно, еще во время революции топили камин, видневшийся в углу гостиной. Кроме камина, о старинном происхождении квартиры говорили лишь две мраморных полуколонны, обрамлявшие вход в жилые помещения из прихожей.

– Хорошо устроились, – протянула Агата.

– Хорошо, да. Впрочем, большинство мертвичей при выборе жертвы вообще не волнует социальный статус или качество жилья.

– Зеркало, кажется, треснуло. Сфоткаешь?

– Ок. Во сколько, говоришь, их нашли?

Убитых обнаружила с утра горничная, часов в девять, пришла выгулять шпица. Известная в светской хронике пара. Он, Всеволод Айзенштейн, – не последний чиновник в Департаменте культуры, покровитель театральных режиссеров с фигой в кармане и современных художников, эпатирующих публику. Она – Влада Мироедовская-Штерн, арт-критик, фешн-инфлюэнсер, глянцевый фотограф, профеминист паблик спикер и ТЭД-толкер, местоимения она/они. Дедом Владе приходился известный комсомолец Арлен Штерн, а отцом – эстрадный певец Равиль Мироедовский. В девяностые Мироедовский еще прославился с хитом «Царица»:

Когда со мной

Твоя любовь,

Так холодеет быстро кровь,

Но ты велишь мне вновь и вновь:

Иди ко мне, не прекословь.

Покойники были непростой парочкой при жизни и обещали остаться такой и после смерти. Характер убийства и резонанс вокруг него привлек внимание МПД: горничная обзвонила все инстанции и успела прокомментировать налетевшим репортерам, что «они словно обескровленные», перед тем как родственники убиенной не заткнули ей рот. Пара действительно была не установленным пока способом до смерти обескровлена, возможно, во сне, и сейчас пребывала в морге. Нам же остались на осмотр элитные квадратные метры, где уже натоптали врачи, менты, следаки и даже один особо ушлый папарацци. Как всегда, мы искали детали, на которые обычный человек не обратил бы внимания.

– Мироедовскую нашли в гостиной. Вот тут, на диване, – указала Игнатова. – Была в пижаме.

На диванном столике стоял декантер с выдохшимся недопитым красным вином. Рядом полупустой бокал и альбом про замки Луары.

– А мужа – в спальне на кровати. Похоже, спал, голый. Каких-то следов борьбы не обнаружено, про чужие отпечатки еще информации нет.

– А откуда кровь-то откачивали? Укус в шею, в руку?

– Это и интересно, что не нашли следы. Патологоанатом еще копается с ними. Возможно, микроукусы под волосяной покров какие-то?

– Вариант применения медицинского оборудования не рассматривался?

– Ты себе как это представляешь, Дим? Насос кровяной какой-то?

Я пожал плечами и пошел по квартире.

– Ну, откачивание крови неустановленным способом без отпечатков и следов борьбы – это, похоже, по нашей части. На кого думаешь, Игнатова?

– Упырь? Вампир?

– Пили аристократы кровь народную, а теперь у них выпили, понимаешь.

– Ой, не начинай соревнование по остроумию, я опять выиграю.

Квартира имела анфиладную планировку, я читал, что такая была не редкостью в доходных домах и часто доставляла головную боль их современным жильцам. Из гостиной дверь вела в небольшой кабинет, из него – в спальню, дальше шли переоборудованное в кухню помещение и ванная комната.

Перед входом в кабинет я задержался в гостиной и пробежал пальцами по книжному шкафчику. «XX век в фотографии», «Шедевры Национальной галереи», биография Ротко, «Дягилевские сезоны», Керуак, Empire V, Тургенев. Рядом со шкафом висел цветной фотопортрет улыбающейся хозяйки. На ее правой руке краснела тонкая нитка.

Дальше кабинет. Технику изъяли до нас. Посреди комнаты большой письменный стол, на нем бюст древнегреческого философа, которого я не узнал. Идеальный порядок, в шкафчиках стола дорогие ручки и карандаши, пара кубинских сигар, чеки за коммуналку и не найденная при обыске стопка наличных под двойным дном выдвижного ящика. И еще книжные шкафы. Байрон «Гяур», штук десять томов Толстого, Лермонтов, «Это я – Эдичка», «Советские неформалы 80-х», «Грезы Февра».

В следующей комнате, спальне, висела небольшая картина с женщиной, томно склонившейся над странно свесившимся со спальной кушетки мужчиной. Я тоже склонился, над табличкой: репродукция, тысяча восемьсот девяносто седьмой год, Филипп Бернс-Джонс. Произведение называлось «Вампир». Я загуглил: в свое время популяризировало образ женщины-вампирши в массовой культуре.

– Тебе не кажется… – донеслось из гостиной.

– Что тут как-то много вампирской темы?

– Именно. У хозяйки реально был какой-то кинк на вампиров. Я тут фотки посмотрела на стене, например, здесь висит актер из фильма «Носферату» тысяча девятьсот тридцать первого года. Бела Лугоши зовут. В книжном шкафу – «Летучие мыши и их удивительная жизнь». И Empire V – там же тоже про вампиров вроде?

– В своем роде. Тут тоже картины и книжки интересные.

– Я еще нашла, ты знаешь, что она делала пару лет назад фотовыставку со знаменитостями в образах вампиров? «Новая кровь» называлась. Рудаков, Трубицына-Шталь, Цуриков – все там у нее были.

– Кто все эти люди?

– Тебе надо чаще интересоваться, чем живут люди, Дима.

– Мы живем в обществе. Ну так, может, ничего странного тогда? Оставила себе все это после работы над выставкой?

– А кровь из них куда делась?

Мы еще не знали, что, пока мы пытались понять, что же случилось в богемной квартире, где-то в Москве убивали нашего коллегу.

* * *

Они покинули квартиру без зацепок.

Надо было ждать утра и результатов вскрытия, только так станет яснее, с чем они столкнулись.

Дима предложил подкинуть до дома, но Агафья отказалась, сказала, что хочет немного проветриться. На деле же она собиралась навестить парочку мест. В расследовании с каликандзаром она дала слабину, повела себя непрофессионально. Дала волю эмоциям, проявила эмпатию к убитым девчонкам, пристрелила турецкого гостя без разбирательств. Честно говоря, у нее и доказательств-то не было, что это был один и тот же гастролер. Да, модус операнди и приметы совпадали. Но улик не было. Они даже размер копыта забыли в спешке замерить. Лишь покрывательство симпатизирующего ей Барченко помогло избежать серьезных проблем на работе. С тех пор он с ней особо и не заговаривал о произошедшем.

Теперь же она собиралась реабилитироваться перед ним (и в первую очередь перед собой) и показать, что она крутой следак. Провести свое небольшое расследование по делу богемы, все равно вся ночь впереди, а ей уже неделю не спится и по дороге в квартиру она напилась крепкого кофе. Значок при ней, ствол при ней, двери ночной столицы манят огнями, а сегодняшний мороз для одиноко идущей по улице девушки, пожалуй, пострашнее случайного пьяного (и редкого здесь) гопника или решившего напасть на сотрудника МПД мертвича.

Хитровка. Почему бы и нет? Криминальное раньше место? Криминальное.

На учебе ей рассказывали анекдот: в царское время к Хитровке даже был приставлен специальный агент, Рудников. Целый сотрудник на один район.

Как-то следователь по особо важным делам Кейзер спросил его:

– Правда ли, что вы видели всю нечисть на Хитровке и знаете ее в лицо, кто чем промышляет, и не арестуете их?

– Вот потому двадцать годов и работаю там, а то и дня не проработаешь, пришьют! Конечно, всех знаю, – отвечал Рудников.

Рудникова пришили в годы Гражданской войны, когда тут совсем вакханалия началась. Советская милиция криминал отсюда каленым железом выжигала. ЧКПД в ранние годы советской власти тоже обратила пристальное внимание на район, по своей линии. Но, сколько ни обращай, а тут еще много старожилов. Самый центр, притягивающий к себе всякое древнее дерьмо. Определенно, надо было проверить район вокруг Хитровки, куда она по наитию и отправилась.

В последние лет пять окрестности начали немного джентрифицироваться – открылись модные отели с стенами номеров из вычиненного красного кирпича, коворкинги, магазинчики с винилом и книгами, китайские забегаловки и иранские бутики модной одежды. Воткнули и парочку бизнес-центров, но в целом тут оставалась нетронутая старая Москва. Где-то здесь Горький искал фактуру, когда писал «На дне».

Район все так же был чрезвычайно тих днем и практически вымирал по вечерам, машины не мешали своим шумом и газами, переулки все так же петляли вверх-вниз, встречались не опошленные заборами проходные дворы, а здания, столетиями перестраивавшиеся, через одно стояли в лесах или разваливались. Даже знаменитый треугольный «ссаный угол», притаившийся между двухэтажным и одноэтажным домиками, был на месте и все так же пах мочой. В прошлом году власти собирались отдать его под общественный туалет или поставить фонтанчик, но жители легли за локальную достопримечательность костьми.

Искать какое-то логово не было смысла. Тут в каждой первой заброшке могло быть логово – закрашенных, разбитых, забитых фанерой древних окон хватало. Хватало и целых, слегка приоткрытых, пыльных окон с негорящим светом, когда непонятно, жилой дом, или уже не очень, или очень нежилой. К таким она присматривалась, но лезть куда-то наугад тоже не было смысла. Особенно в соседние китайгородские подвалы, там теперь через стенку соседствовали модные секретные бары, заброшенные туннели шириной в улицу и логова неизвестно кого. Зайдешь и не вернешься. Так что она шла по улице, поглядывая по сторонам в надежде, что увидит что-то.

Болезненно-желтые московские особняки, какие-то перестроенные под жилье, вероятно, фабричные постройки с прорубленными по живому бог весть когда неровными окнами, крохотные, каких уж не строят, краснокирпичные церквушки… Ноги несли ее к центру, Хитровской площади, где когда-то был рынок, потом школа, а теперь сквер. Наконец, она вышла к причудливому зданию, словно сотканному из лоскутков различных эпох. На фасаде виднелись отреставрированные вывески: ПИВО, ЧАЙНАЯ, СТОЛОВАЯ, ВОДЫ, из-под советской штукатурки выглядывал частично оголенный кирпич с клеймами незапамятных времен и декоративная плитка, а под кирпичом, ближе к земле, местами вылезали основания времен белокаменной Москвы. За углом начиналась площадь.

При Собянине советская школа, ставшая техникумом, была снесена и город вновь получил Хитровскую площадь, на которой был разбит достаточно бестолковый, неуютный и обычно пустынный сквер. Зимним вечером находиться в нем на морозе и под сквозняками с четырех выходивших сюда переулков дураков и вовсе не было, Агафья была одна.

Она прикурила и осмотрелась: ни души. Окна единственной на всю площадь точки общепита уже погасли. Начала медленно бродить по диагональным дорожкам сквера, присматриваясь к обрамлявшим его зданиям. Да тут в каждом мог жить кто-то интересный: современный бизнес-центр с мертвыми тонированными стеклами, пара терракотовых сталинок, одна жилая, одна, кажется, корпус какого-то вуза, неприметная маленькая промзона с желтым бетонным забором и стройплощадкой метро, которое строят уже лет пятьдесят без указания станции. И двухэтажные дома, помнившие тот самый хитровский бедлам.

Один из них, разбитый на секции с офисами и магазинчиками, местами казался совсем издыхавшим, но привлекло ее внимание не это. В самом углу площади, где он смыкался углами с соседом, существовала непонятная «приступочка» высотой метра три, за которой в зазоре между домами виднелось еще одно окно второго этажа пристройки. Туда-то, на карниз приступки, с разбегу запрыгнула и скрылась какая-то небольшая фигура, которую Агафья едва уловила краем глаза. «Ага, что-то есть».

Она подошла к углу между зданиями. Тут даже дверь была, заваренная и исписанная граффитчиками. Без ручки. Теоретически, если встать на выступающий плиточный цоколь одного дома, а потом рукой схватиться за карниз другого и вставить ногу в декоративную кирпичную выемку первого, раскорячившись и ободрав руки и пуховик о холодный камень, можно туда залезть. Что она и сделала, содрав по дороге новый маникюр и половину ногтя.

На карнизе она тяжело отдышалась и прикусила губу, чтобы не шуметь от боли, огляделась. Перед ней предстала небольшая галерея на уровне второго этажа между двумя домами, заканчивавшаяся глухой стенкой. Странная фигура либо залезла куда-то сюда, либо умчала дальше по крышам. В торец соседнего дома смотрели три окна. Первое, видное с площади, над приступкой, занавешено и с решеткой. Она тихо двинулась вперед. Второе окно не горело и было заставлено сверху донизу каким-то хламом: старыми коробками из-под обуви, стопками газет и книг, цветочными горшками и банками с темной жидкостью неизвестного происхождения.

Третье окно слабо светилось, Агафья на цыпочках, стараясь не звенеть заснеженной жестью под ногами, подкралась и, присев, заглянула внутрь: за окном оказалась ванная комната. На подоконнике, раковине, изголовье самой ванны были расставлены зажженные восковые свечи. В большой белоснежной ванне профилем к окну сидела красивая девушка с русыми косами, прикрывавшими выдающуюся грудь. С другого конца ванны, перевесившись через край, торчал ее изумрудный хвост, оканчивавшийся двумя покачивавшимися плавниками. Русалка переговаривалась с кем-то в другой комнате и временами смеялась. На зимовку осталась. Некоторые так делают, вместо того чтобы уплыть на юг вместе с товарками, находят себе поклонника из другой московской нечисти и прописываются у него в квартире. В центре столицы русалок почти и не встретишь, слишком Москва-река грязная. Надо в Строгино или в Серебряный Бор за ними ехать. Повезло, что увидела.

Агафья проверила снег перед окном – его давно не открывали. Ее прыгун явно не задерживался здесь. Что ж, она замерзла, а ломиться к русалке ночью без повода было бы странно. Она мысленно отметила дом, чтобы вернуться и проведать Ариэль и ее сожителя при необходимости. Пожалуй, хватит Хитровки на сегодня.

Такси подкатило через три минуты. У нее была вторая шальная идея, куда отправиться этой ночью.

– Мясницкая тринадцать?

Она кивнула.

– Какая вы кровожадная, девушка, – усмехнулся мужик за рулем. Шутник. Поставит ему один балл за остроумие и разговорчивость.

Ресторан-бар-клуб «Свежая кровь» открылся под занавес осени и стал громким столичным явлением в первые месяцы своего существования. Тут нередко появлялась богема, готовившуюся здесь «Кровавую Мэри» сразу полюбили фотографировать телки из запрещенной соцсети, а в первую ночь певец Колдун подрался с одним из посетителей из-за политики – все СМИ написали, впрочем, говорили, что это пиар-ход. Короче, с московских вампиров станется иронически заседать там среди ничего не подозревающих горожан.

– Холодно сегодня, – с надеждой протянул таксист.

– Ага.

– Вчера вот потеплее было, а сегодня холодно?

– …

– Сегодня на гололеде чуть каршеринг в меня не улетел. Напокупают прав, гоняют по городу черти как.

– Соблюдать ПДД важно. Вы тоже на дорогу смотрите.

– Я сам с Краснодара, у нас потеплее. Вообще, там фирма у меня строительная, таксую я так, для себя.

Ну за что? Хорошо, что до Мясницкой ехать пять минут.

– Ну, может, бесплатно тогда отвезете? – предложила Агафья.

– Да у меня каждая копейка на счету, – заныл мужик. – Дочу вон в школу скоро, на бизнес менты смотрят. Вам, если не сложно, поставьте пятерку в приложении потом.

– Только если молча поедем.

* * *

Охранник в костюме поморщился от ее пуховика и потрепанного внешнего вида и уже начал было поднимать руки, чтобы показать, что она не пройдет:

– Девушка…

– Следственный комитет, – и корочку ему.

Как поднял, так и опустил.

По обе стороны от входа в главный зал «Крови» были установлены два прозрачных холодильника, внутри которых висели туши мяса элитных сортов, подсвеченные красным. В зале царил полумрак, носились алые огни стробоскопов, играл диджей, у круговой барной стойки толпился и пританцовывал разряженный народ, туда-обратно сновали дивы в багровой помаде и на каблуках, а в нишах с диванами по периметру выпивали и закусывали гости побогаче и посерьезней.

Она пристроилась у освободившегося кусочка барной стойки, махнула бармену, заказала «Мэри» и начала изучать публику. Золотая молодежь, студенты Вышки и МГИМО. Сладкий мальчик в обтягивающих джинсах сладко клеит студенточку-первокурсницу со сладкой жопой. Тигрица, ночная охотница в красном платье с вырезом до пупка, ждет, когда ее угостят. Два молодящихся тусовщика «за зо» пытаются выглядеть своими среди молодых. Троица деловых мужчин из провинции не в своей тарелке: пришли отдохнуть, выглядят несуразно, но шмотки и часы дорогие. Толстый пьяный, танцующий, как в последний раз, парень неопределенного возраста в очках, девушки обходят его за три метра. Пять тонких как спичка, бледных брюнеток в сложносочиненных нарядах total black. Возможно, героиновые наркоманки, возможно, кураторки картинных галерей, часто не поймешь. Парочка любителей неформатных отношений. Фотограф светской хроники. Кто-то очень худой непонятного пола с татуированным лицом.

Перевела взгляд на ниши. Похожая картина. В одной богатые мужики клеят молодых баб и кладут им невзначай руки на коленки. Другая занавешена, у входа переминается охранник, какие-то ВИПы. В третьей очень худые мальчики и девочки в очках и с дорогими аксессуарами о чем-то томно разговаривают под мартини. В четвертой… В четвертой два вампира. Оба лысые, оба в черных водолазках, с заостренными ушами, ястребиными носами и поблескивающими в темноте клыками. Пальцы – длинные, ногти – заточенные, вино в бокалах – красное. Не напрасно приехала. Теперь главное – не спугнуть.

Она начала посматривать на них украдкой, чтобы и не показать, что видит, и проявить интерес и быть замеченной. На это ушло около десяти минут, за которые она отвергла две попытки познакомиться, пока наконец один из вампиров не поймал ее взгляд, потом второй, третий, а потом подозвал официантку и указал на нее.

– Гости за столиком приглашают вас выпить с ними, – сообщила фигуристая брюнетка с неодобрением разглядывая Агафью.

Она улыбаясь пошла к столу.

– Привет. Я Нина.

– Привет. Я Димитрий, а вот это Арман. Выпьешь? Я уже заказал тебе бокал красного, – плотоядно спросил тот, что выглядел помоложе.

Второй рассматривал ее с интересом.

– Ты вроде не похожа на легкодоступную девочку. А пришла к двоим мужикам за столик.

– Да вы тоже вроде не легкодоступные мальчики. А кто сказал, что вам что-то светит? Я просто не отказываюсь от новых знакомств. Я два бизнеса создала с случайными знакомыми из клубов.

– Два бизнеса, говоришь? – недоверчиво спросил Димитрий, окидывая взглядом ее прикид.

Старый засмеялся, обнажая клыки.

– Ты не смотри, тяжелый день выдался… Что обсуждаете, мальчики? Вы же сюда тоже не за девочками пришли, одни сидите? Или вы по мальчикам?

– Театр, – ответил Арман.

– В таком месте?

– А что такого? Я рассказывал, как был на постановке «Вакханок» Эврипида. В Электротеатре Станиславский. Постановщик Теодорос Терзопулос.

– Ты хоть слово поняла? – ухмыльнулся «молодой».

– Можете рассказать мне об этом. Все не обязаны все знать.

– Ладно. По сюжету бог Дионис хочет отомстить царю Пенфею, который не признает его божественной природы. Он сводит с ума знатных женщин города, и они становятся его поклонницами, вакханками. Пьют вино, – он обвел клуб рукой, – участвуют в оргиях. Пенфей клянется убить вакханок, но в результате проделок Диониса лишается головы от рук собственной матери.

– И какая мораль? – поинтересовалась Агафья.

– Надо смотреть. Основная мысль в том, что конфликт Диониса и Пенфея – это конфликт инстинкта и логики. Когда и то и другое не знает меры, человека ждут жестокие последствия.

Димитрий включился в разговор:

– Мало того, режиссер соединил российскую театральную традицию с традицией древнегреческой трагедии, зрелых актеров Электротеатра с актерами младшего поколения. Очень интересная постановка.

– И ты тоже театрал? По древним грекам угораешь?

– Я регулярно посещаю культурные мероприятия. Театр, выставки, балет, но больше всего люблю консерваторию. На прошлой неделе довелось слушать Мусоргского, «Ночь на лысой горе», в консерватории. Его-то знаешь? И что вино совсем не пьешь, не притронулась?

Агафье надоело играть комедию. Древнегреческую.

– Как хорошо, что в Москве такие культурные вампиры, – улыбнулась она. – Твой-то друг, поди, Мусоргского еще при жизни слушал?

Старый изменился в лице и сначала удивленно посмотрел на нее, а потом оскалился, молодой, оправившись от изумления, схватил ее за руку.

– Руки! МПД! – рявкнула она, выкладывая на стол значок.

– Тихо, тихо, – примирительно поднял руки «Арман».

– Габриэль, отпусти ее, – приказал он «Димитрию». – Чем мы так заинтересовали досточтимое министерство?

– Вчера утром недалеко от Хитровки нашли мертвыми Мироедовскую и Айзенштейна. Из убитых не установленным пока способом откачали кровь. Что скажете?

– Слушай, милочка, ты думаешь, ты нашла двух из ночного племени и мы тебе все рассказали, что ли? – ответил «Арман». – Раньше ваши следователи хотя бы старались… Мы вообще за вашими человеческими разборками особо не следим.

– Это не говоря о том, что ты нашла двоих, что соблюдают уже сколько лет Пакт и ездят регулярно в Коммунарку за пакетами с вашей тухлятиной. Мы вообще-то давно законопослушны.

– Но если б в городе появился гастролер или известный вам нарушитель, вы бы мне, конечно же, сказали? – ухмыльнулась Игнатова.

– Конечно же, – ухмыльнулся в ответ, показывая клыки, «Арман».

– Вы бы лучше, люди, за собой следили, – раздраженно сказал «молодой». – У вас элита черти чем занимается, в секты вступает, культы, шарлатанской магией балуется. Каждый раз перед тем, как подумать о нас, сначала поищи проблему в людях.

– Культы? О чем ты?

– Да мало ли в каких культах могла быть замешена твоя парочка. Мы же общаемся с вашей элитой, вашей богемой. Вот только на прошлой неделе нас позвали на какой-то дурацкий ритуал. Опять культ Кали в моде у них.

– Кали. Как богиня индийская?

– Четыре руки, голубая кожа, три глаза, ожерелье из черепов. Кали, ага.

– И что они там делают на обрядах этих?

– А вам в МПД не рассказывают про такое, да? Спроси у старших. Поинтересуйся, почему некоторые новостройки так выглядят, – он хихикнул.

– Кали же вроде головы отрубает? Тут головы на месте.

– Слушай, министерская, я тебе справочное бюро? У ваших богатых очень причудливо все в голове переплетено. Полный постмодерн. Электротеатру не снилось.

– А кто позвал?

– Этого мы тебе не скажем. Те люди точно к смертям не причастны.

– Хочешь сказать, что это могло быть ритуальное убийство?

– Хочу сказать, что тебе стоит изучить эту версию. Я не слышал, чтобы наши были в этом замешаны.

* * *

По итогам работы патологоанатома оказалось, что богемную парочку перед смертью придушили чем-то, не оставляющим следов. Возможно, шелковым платком. А уже потом обескровили, способ по-прежнему был непонятен. Впрочем, это было наименьшей из наших проблем. События в то утро закрутились стремительно.

Я пришел на работу, невыспавшаяся Агата как раз рассказывала мне про свои ночные похождения и предлагала поглубже копнуть в оккультные увлечения московских богатых, когда мимо нас пронесся в сторону лифта на парковку встревоженный Филатов.

Парой минут позже к нам подбежала Женька:

– Кочеткова убили! Ночью. Кажется, мертвичи!

И понеслась дальше разносить весть. Честно говоря, для кого-то даже благую.

Кочетков был мудаком. Важный сотрудник в Московском отделении, неплохой следователь, но как человек – полное говно. Презирал нижестоящих коллег, не здоровался, хамил, кляузничал, разводил бюрократию, подставлял ради карьерного продвижения, «заслуг» у него было много. Начальство ценило его за профессиональные навыки, но прекрасно представляло, с кем имеет дело, не повышая в высшую лигу. Я с ним особо не пересекался, но и меня он буквально за пару встреч успел сделать своим неприятелем. Не могу сказать, что я сильно расстроился, хотя смерти от нечисти никому не пожелаешь.

Как его убили, пока никто не знал. На месте работала следственная группа, источник инсайдов Евгении был неизвестен, впрочем, информаторы у нее, как порядочной кабинетной сплетницы, были не хуже, чем у приснопамятных СМИ Габрелянова. Часа полтора-два офис шумел, обсуждая произошедшее. Я безуспешно пытался работать, изучая и кидая Агате имеющуюся информацию по культам и тайным обществам. Даже легче, если это они, тогда работа не наша, ничего сверхъестественного тут нет, закрываем дело.

Масоны? Ну есть они в России, да. Всегда все думают про масонов, это так банально, ребята же сами работают ширмой для организаций посерьезней. Удушить? Откачать кровь? Грубовато для них, пожалуй, хотя сбрасывать со счетов не стоит.

Иллюминаты? Судя по всему, давно кончились, вместе с тамплиерами и розенкрейцерами. Еще в прошлом веке.

Ближневосточные культы? Нет, эта тема у наших, конечно, неистребима. Что зиккурат на Красной площади, что поза, в которую положили вождя революции, что специфические статуи, разбросанные по бывшему СССР. Раз в несколько десятилетий новое поколение элит начинает этим развлекаться.

Что-то экзотическое? Шаманизм? Культ Осириса? Сатурна? Чем черт не шутит, культ Кали? Я вроде что-то читал про удушение шарфиком…

Раздавшийся звонок вывел меня из раздумий. Нас с Агатой вызывали к вернувшемуся Филатову.

– Думаешь, это про Кочеткова? – поинтересовалась в лифте напарница.

Я пожал плечами:

– Может, про наших фанатов «Сумерек» хочет расспросить.

Начальник выглядел как человек, замученный грузом знаний и ответственности. Он отмахнулся от наших протокольных приветствий и велел садиться.

– Я только что с экстренной встречи, собранной Черным Кремлем, – рассказал Филатов, прикуривая. – Ситуация нехорошая.

Что-то серьезное. Экстренные встречи назначались редко.

Филатов помедлил.

– Это все строго между нами. Я думаю, это все связано с той информацией, которую вы принесли мне про Назарова. Больше мне довериться сейчас некому. Вы же знаете про «Последнее дыхание»? Вроде там бывали, когда расследовали котлован?

Я кивнул.

– Казимира, бармена, застрелили сегодня ночью. Он давно жил в Москве, соблюдал Пакт, ел баранину и никого не трогал. Два выстрела в голову.

– Из-за этого экстренное собрание? – уточнила Агата.

– Догадливая.

– Они думают на МПД? Какие доказательства?

– На месте убийства найден значок МПД. Кочеткова. Про него вы слышали, думаю.

До меня начало доходить.

– Николай Борисович, а как убили Кочеткова?

– Жестко, вся квартира в крови. А на месте преступления вырванные клоки шерсти. Не похожа на животную, забрали на экспертизу.

Я сложил два и два.

– То есть кто-то пытается стравить МПД и Черный Кремль?

– Похоже на то, Дима. Убили нашего, потом убили крокодила, подкинули значок… Я не могу придумать ни одной причины, зачем Кочетков мог сам пристрелить Казимира. Мы проверяем его вещи и дела, но сомневаюсь, что что-то найдем. Во-первых, Кочетков был хитрой сукой и такую информацию хранил бы только в голове, во-вторых, повторюсь, я просто не могу додуматься, зачем ему стрелять в какого-то бармена. Он вообще расследовал дело о куйгороже в последнее время, причем тут бар на «Флаконе»?

– Куйгороже? – переспросил я.

– Долго рассказывать, – отмахнулся Филатов. – Существо из Мордовии. Хозяину надо украсть совиное яйцо и высидеть его самому. Получается типа домового, исполняющего желания. Какие-то мордовские любители фольклора с даром раскопали точный ритуал и высидели его в Москве. Одного не учли – как только перестаешь его нагружать задачами, ему становится скучно и он убивает хозяина… Неважно, – Филатов тяжело вздохнул и затянулся. – Там, на собрании, сегодня наши потусторонние партнеры были в бешенстве, хотят крови. Казимир был практически образцовым гражданином и любимцем публики. Еще кто-то убил нашего и пристрелил кандидата в мэры, который, – он оглянулся, словно проверяя, не слушают ли его стены, – в общем, вы знаете, что было в записке. Такое ощущение, что некая третья сила раскачивает ситуацию.

– История про Назарова не ложится сюда, – сказала Агата. – Эти два убийства нарочито публичные, а там все было сделано тайком и мы узнали случайно.

– И тем не менее, если в записке правда, то идет какая-то непонятная игра. Непонятно кого с кем. В общем… Я как мог попытался успокоить Черный Кремль и обещал им, что мы максимально заинтересованы быстрее разобраться в деле и найти виновных. Будем сотрудничать. Скоро отправим им образцы шерсти из квартиры Кочеткова. А вы отправляйтесь на квартиру к Казимиру, вас там встретят их представители. Может быть, и найдете чего. Второй Спасоналивковский переулок, один, строение два дробь пятьдесят.

– А богема?

– Плюньте пока на это дело. Не до них.

* * *

– Почему ты прикрыл мне задницу? В турецком деле? – застала меня врасплох Агата, пока я плутал по невыносимой развязке на Таганской.

Я сглотнул.

– Я думаю, я понимаю твою мотивацию. И женскую солидарность. Также эмоциональное состояние и достаточно мерзкие вещи, которые пришлось сделать, чтобы его выследить. Самому иногда хочется кого-то пришить без суда и следствия. Еще ты моя напарница… И личная симпатия тоже есть, – добавил я неожиданно для самого себя.

– Очень эмпатично, – ухмыльнулась она. – А с тобой что?

– Со мной?

– Я же вижу, что ты постоянно грустный. Не радуешься жизни особо. Не так не радуешься, как половина сотрудников МПД, знающих, какие твари рядом бродят, а по-другому.

Я помолчал. Некоторое время смотрел прямо перед собой и вел машину.

– Я потерял кое-кого близкого. Из-за монстров.

– Девушку?

– А с тобой что?

– А что со мной?

– С чего бы начать? – я хмыкнул и стал загибать пальцы. – Ты всегда в черном, про себя никогда не разговариваешь, от всего мира огородилась щитом из циничности, сарказма, грубости и презрения. Я ставлю на глубокую травму, возможно, не одну… Твою мать!

Я резко дал по тормозам, чтобы не въехать в такси с водителем из солнечной братской республики, который решил перестроиться из третьего ряда без поворотников. Сзади кто-то возмущенно засигналил. Я присмотрелся: пассажирка у таксиста была непростая.

Восточного вида, с огромными раскосыми глазами и толстым носом, в зеленой юбке, тюбетейке, красном платке поверх распущенных светлых волос и с голым торсом. Груди были длинные, обвисшие настолько, что были перекинуты через плечи за спину. Водитель, кажется, не обращал на это ни малейшего внимания.

– Албасты, – отозвалась Агата. – Я уже нескольких на этой неделе видела.

– Ну а что ты хочешь? В столице все больше тюркских народов. С ними и приезжают.

– Вот Николай Борисович сказал, что Кочетков кого-то там из Мордовии искал. А я знаешь кого на прошлой неделе встретила? Бобо! В окно первого этажа лез, мимо проходила.

– Это кто?

– Тоже мордовский. Про бабайку тебе в детстве рассказывали? Вот это оно. Маленький такой мохнатый бес. Безвредный, но любит детей попугать. Шумит, в окно стучит, бубнит: «Бо-бо, бо-бо».

Она неожиданно стала кривляться, приговаривать: «Бо-бо, бо-бо» и тыкать меня пальцем в бок.

Я заржал.

– Нам Филатов скоро бо-бо сделает, если мы ничего не найдем по мертвому крокодилу. Вообще всем бо-бо может настать, если война начнется.

Мы задумчиво замолчали.

– Допустим, кто-то реально хочет стравить МПД с Черным Кремлем, – после паузы продолжила размышлять она. – Кому это может быть нужно?

– Каким-то радикалам из одной из башен? – я пожал плечами. – Не нравится, что мы просто так им жрать людей не даем?

– А смысл им? Ну хорошо, вот в Москве у нас еще более-менее порядок. Что мешает им в какие-нибудь подмосковные леса кататься? За грибниками? Без всяких войн?

– Ну, у некоторых лесов свои хозяева есть… А потом… Не знаю. Расстояния? Желание власти и свободы действий? Боязнь быть пойманными?

– Что-то тут не сходится. Казимира застрелили, так? С каких это пор мертвичи пользуются оружием? Тем более огнестрельным? И почему они тогда не избавились от тела, чтобы не привлекать внимания? Может, это случайное убийство?

– В квартире? Двумя в голову? А значок МПД там откуда? Одновременно с Кочетковым?

– Ни хера не понимаю…

Я припарковался в Спасоналивковском переулке минут через десять.

– Приехали.

– Я тоже потеряла кое-кого. Многих, – неожиданно сказала она, выходя из машины.

На душе у меня почему-то потеплело. Агата хоть немного мне приоткрылась.

* * *

У подъезда нас ждали.

Две фигуры в неподходящих к зимней погоде темных плащах и шляпах, как у американских детективов прошлого века. Две длинных принюхивающихся морды с хитрым выражением лица. Два торчащих из-под плащей рыжих хвоста с белыми кисточками. Два набора мохнатых лап без обуви. Один стоял с пакетом «Ростикса» и жевал курицу. У второго морда была приплюснутая, казалось, он щурился от плохого зрения.

Зрелище было несколько комическое, я чуть не расхохотался. Откуда они понабрались этой моды с плащами? Эркюля Пуаро перечитали? Ну просто «Розовая пантера». Вообще у Черного Кремля плохо с фантазией, раз лис-ищеек так дословно взяли и записали в детективы.

Но смеяться было не над чем. Ренары, личная, если так можно выразиться, служба безопасности Черного Кремля. Редкие звери, я видел их впервые. Трикстеры по природе. Несомненно, очень опасные. Они откуда-то из Западной Европы, но и у нас в России есть, натурализовавшиеся. Этим двоим спокойно может быть лет по триста.

Я кивнул:

– МПД. Следователь Барченко.

– Следователь Игнатова.

Щурившийся втянул воздух носом и ответил:

– Рейнеке. Пойдем, человеки.

Второй просто скосился, не представился и остался караулить у подъезда, чавкая и обгладывая панированные ножки.

Казимир жил на втором этаже старинного трехэтажного дома, выкрашенного в небесно-голубой. Кажется, тот паренек с дневником, спасшим мне жизнь, писал, что вся нечисть в Москве к центру жмется, что ж, верное наблюдение, тут несколько минут пешком до Полянки. Сколько еще таких квартир хранит район Якиманка, остается только догадываться.

Интерьер квартиры Казимира не менялся, казалось, с советских времен. В наличии были чешская стенка, отходящие от стен бежевые обои, туркменские ковры на полу и стенах. Как таковых персональных вещей в квартире почти не было.

– Давно он тут жил? – поинтересовалась Агата.

– На этой квартире годов семьдесят.

– Мне всегда было интересно, а как вы коммуналку платите? – добавил я. – Или ремонтируете что-то, если ломается?

– Иногда сами. Иногда специальные человеки помогают, – фыркнул лис.

– Рейнеке, покажи, где его нашли.

Он провел нас на кухню. Это была комната, которая выглядела самой обжитой. Виднелись пакеты с луком и картошкой, рядом с мойкой сушился набор острых японских ножей. Посреди комнаты, завалив при падении простой четырехногий стол, лежала туша Казимира. В его голове виднелось два точных отверстия – в виске и во лбу. Тело было полуразвернутым, одна из лап как бы вскинута в защите, что, вероятно, говорило о том, что атаковали его со спины, когда тот стал оборачиваться. На пол натекло немного крови. Красной, похожей на человеческую.

– Кто его нашел?

– Подруга.

– У вас и подруги бывают?

– У некоторых.

Агата присела у трупа и начала рассматривать отверстия.

– Ну, это от пуль, точно. Но если вы хотите что-то узнать, мы должны прислать своих экспертов. Их же надо извлечь.

– Мы скажем, когда и куда, – Рейнеке кивнул.

– А где значок Кочеткова? – вспомнил я.

Лис неуклюже засунул лапу в карман плаща и повозился там, пока наконец не извлек значок, и протянул мне его на открытой лапе. Неприметный маленький коричневый жетон без всякой геральдики и военной символики, чтобы, если потеряется, у нашедшего не возникало ненужных вопросов. На обратной стороне имя владельца.

– Вот.

– Подожди, ты хочешь сказать, что вы трогали и двигали улики? Все отпечатки залапали?

– Мне не нужны отпечатки. Нужен запах. Пахнет человеком. Мне нужно понюхать вашего Ко-чет-кова. Пахнет странно. Как будто двумя людьми одновременно.

Я посмотрел в прищуренные глаза:

– А нам нужны улики, у нас не такой нюх. А вы нам их уничтожаете. Где значок лежал?

– У двери. Наверное, выпал.

Сзади раздался тяжелый вздох Агаты.

– И вы предлагаете вам верить? Вы главную улику в кармане таскали и отпечатки шерстью с лапы затерли. Может, это вы Кочеткова убили и сюда значок принесли?

– Нужно поверить, – прищурился он. – Нет у вас выбора.

Я покачал головой и пошел смотреть другие комнаты, пока Агата в перчатках, держась за края, рассматривала жетон.

Ванная была пустая, кроме неожиданной коробки морской соли для релаксирующих купаний. В спальне на полу лежал голый продавленный матрас, видимо, хозяин не был чужд человеческих удобств. На стене висел выцветший на солнце плакат с группой «Король и шут», судя по всему, из какого-то древнего подросткового журнала типа “COOL” или «Все звезды». Интересный выбор для декорирования интерьера.

В гостиной же обнаружилось кресло с драной обивкой, стопка старых, судя по корешкам, книг и лакированный стол с разбросанными на нем листами бумаги. Я подошел и взял один из них в руки.

– Он вами интересовался, человеками, – раздался за спиной голос лиса, казалось, с нотками горечи. – Пытался понять. Читал.

Рейнеке пнул стопку книг.

– Даже стихи пытался писать. Вы его застрелили.

На бумаге размашисто и коряво, словно писал ребенок, танцевали неуклюжие четверостишья Казимира. Агата подошла к столу и взяла еще один лист. Ее лицо изменилось. Мы переглянулись. Мы знали этот почерк. Почерк из письма-анонимки.

* * *

«…аналогичным образом разбивается и миф о якобы скульптурном изображении богини Кали в Тбилиси, где некоторые конспирологи находят ее следы в советских статуях „Мать Картли“, „Муза“ и „Победа“. Помимо уже знакомого нам натягивания совы на глобус, когда „маски Мельпомены“ у „музы“ с легкой руки фантазеров превращаются в черепа, а патина в „черную кожу“, мы снова видим попытку обосновать присутствие Кали путем разбивки ее ключевых визуальных признаков на несколько скульптур. Раз у одной из статуй есть меч, а у другой округлые груди – значит, из них мы можем собрать суровый образ. Подобная разбивка объекта поклонения по разным статуям не только противоречит индуистской традиции, но и здравому смыслу: ни одно из изваяний не имеет открытого рта или высунутого языка, каноничного для изображения богини.

Отдельно хотелось бы остановиться на позднесоветской и раннекапиталистической архитектуре на территории СНГ. Здесь „фантасты“ превзошли себя и начали в каждой кубической или пирамидальной конструкции, столь полюбившейся не особо одаренным архитекторам того времени, видеть культ Луны или культ Исиды и смешивать его с культом Кали. Не спрашивайте, какая тут логика, я не знаю. Надо полагать, в каждом московском доме с „башенкой“ или „пирамидкой“, построенном в лужковские годы, живут жрецы культа Кали, они же ходят на работу в Администрацию Лукашенко. Нет, я не шучу, они об этом прямым текстом пишут, в Минске у правительственных зданий тоже что-то якобы оккультное нашли.

Поиски богини по географическим названиям не менее смехотворны – следы Кали ищут на оставшихся в стране улицах Калинина, ареалах произрастания калины, на улицах Калининграда и, мой персональный фаворит, в Калиновском поселении Серпуховского района, думаю, жители этого подмосковного городка немало удивятся божественному происхождению названия их города. Все это давно стало шуткой, как говорит молодежь, мемом, среди моих коллег-филологов и востоковедов, но весьма печально, что подобная задорновщина и фоменковщина проникает и в умы, казалось бы, образованных людей. Все это следствие глубокого кризиса гуманитарных наук и образования…»

Профессор Видья Владленович Май дописал строчку и удовлетворенно откинулся в кресле. Еще пару абзацев написать – и готово. Статью под названием «Культ Кали в советской архитектуре: правда или вымыслы?» через пару дней опубликуют в авторитетном научном журнале «Востоковедение», и вновь поползшие ненужные слухи и инсинуации про Великую мать навсегда останутся уделом интернет-конспирологов.

Он перенесся мысленным взором в их укромный подземный храм, где вблизи от бурлящего коллектора, озаряемый тусклым светом сотен свеч, черный гранитный куб ждал и жаждал новой живительной влаги.

Скоро, скоро. Видья Владленович развернулся и открыл дверцы шкафа, располагавшегося за письменным столом. На верхней полке стояли два новых жертвенных кувшина с кровью. Добротная кровь, не плебейская.

Едва касаясь их пальцами, он аккуратно проверил герметичность сосудов.

А затем с благоговением прошептал: «ОМ САРВАМ АДЙА-КАЛИКАРПАНАМ АСТУ».