Москва и Волга

О побегах

Как это ни странно, ни печально, но приходится признать, что дети бегут из приемника, как и из других детских домов. Какая же причина этого? Плохие условия жизни в приемнике? Дети голодны? Педагоги с ними плохо обращаются? Ничуть не бывало! Кормят же хорошо и достаточно — во всяком случае дома или на воле они не будут сытее. На отношения воспитателей тоже не могут пожаловаться: многие относятся к детям с нежной любовью, ласкают их, отстаивают их интересы, вникают в их радости и огорчения, слово стараются дать им все, что ребенок может требовать дома. Правда, некоторые воспитатели относятся равнодушно, строго, официально, лишь бы отсидеть свои шесть часов, и не проявляют души в своих отношениях к детям, может быть даже брезгливо относятся к ним, но во всяком случае ни словом, ни делом их не обижают и дома, на воле, дети несравненно больше обижены и словом и пинком. Если предположить, что бегут самые скверные, испорченные ребята — и это не верно. В чем же дело?

По моим наблюдениям бегут самые ценные (если исключить явно преступные типы), самые предприимчивые, в ком силен дух возмущения, кто не дается втиснуть свою личность в узенькую коробочку распределителя. Это естественный протест, требование, чтобы считались с единицами, не обесцвечивали личность, не полагали границу уму и способностям. Например, какая нежная, трогательная дружба завязывается в дороге. Дети одинаковых наклонностей, потерявшие близких, пережившие перспективу голодной смерти, ужасы дороги. Дети, испытавшие утрату, страдания, с надломленной душой до того, что они ищут смерти, как избавленья. И вот эти дети, наконец, добрались до Москвы. Вся их энергия теперь направлена на устройство жизни по своему вкусу. Случайно, благодаря дороге, сделавшись друзьями, они вместе строят наивные планы на будущую совместную работу друг с другом… И вдруг друзей разлучают, увозят против желания, дают занятие неподходящее наклонностям.

Ребенок протестует, как умеет, выражая свой протест в капризах, грубости. И, наконец, бежит. Он предпочитает голодное, полное опасностей существование нравственной неволе. Вот, например, два мальчика. Они третий раз попадают в Покровский распределитель. Они были в Лефортове, были в детском доме на Мясницкой ул., убежали, голодали, взяты на вокзале, отосланы в детский дом и оттуда отправлены обратно сюда, в распределитель, как невозможные. А вся суть в том, что они ненавидят город, любят природу. Как они понимают красоты природы, как умеют обрисовать их, выразить простым безыскусственным языком! Мальчик рвется в деревню, к земле, называет себя «Сыном полей». Его давят высокие, грозные здания города, насильно его держат в городе чужие люди. И вот он бежит от них, бежит, чтобы вместе со своим другом пробраться в Ташкент, где находится брат одного из них, бегут, чтобы там работать.

Если бы детей устраивали, сообразуясь с их наклонностями и способностями, побегов не было бы. От добра добра не ищут (и с места на место не рыщут)! Эти беглецы и хулиганы, быть может, дали бы самых деятельных и полезных граждан…

Главное зло всех приютов и временных общежитий — отсутствие занятий, отсутствие настоящего труда. Здесь легче всего наблюдать ребенка, он всесторонне проявляет свою личность. Представленные, в сущности, самим себе, или «занимаемые» кисло-сладенькими рассказами о хороших детках, да плетеньями из бумажек, дети улицы, — дети практичные, умеющие ценить действительные ценности, — относятся презрительно к этим плетеньям и этим рассказам, совершенно справедливо не находя в них для себя ни пользы, ни удовольствия. Они скучают, шалят и, наконец, изверившись в уменья сестриц понять их, — бегут и устраиваются сами.