Мой нежный граф

Глава шестая

Ему просто придется ее соблазнить.

Промучившись шесть долгих дней яркими воспоминаниями о полных грудях Кэролайн, набухающих в его ладонях, Брент пришел к убеждению, что другого выхода нет. Сегодня утром, запрягая лошадей перед возвращением домой, он понял, как довести до победного конца соблазнение такой независимой и умной женщины, как Кэролайн. Вино не сработало, а сам он никогда не мог похвастаться неотразимым шармом. Он добьется своего, как в ночь перед отъездом заставил ее стонать от желания, таять в его руках, потеряв власть над собой. По правде говоря, это был единственный способ, какой приходил ему на ум, — он добьется своего словесно.

Брент пустил лошадей по проселочной дороге, позволив им идти шагом последние две мили до Мирамонта. Моросил мелкий дождь, и он поднял откидной верх экипажа, но влага все равно проникала сквозь одежду. Граф замерз, проголодался и хотел только одного: оказаться дома, съесть что-нибудь горячее и принять горячую ванну.

Результаты его маленького путешествия с лихвой окупали неудобства. Ему понадобилось всего три дня, чтобы уладить вопросы по поместью, нанять необходимых работников, в том числе двух мастеров по отделке помещений, которые со следующей недели начнут ремонт в доме, а также обсудить с банкиром свое финансовое положение. Принимая во внимание его долгое отсутствие, счета находились в относительном порядке. Брент никак не ожидал, что положение окажется таким прочным, после того как Реджи презрел его законные права и распродал почти все имущество.

Поистине это была загадка. Почему Реджи продал все, что можно было вынести из дома, но оставил на его счетах много денег? Как ему удалось так быстро все это провернуть? И, самое главное, где он сейчас?

Но особенно Брента обеспокоил визит в Лондон, где он впервые после возвращения из Франции посетил Военное министерство. Несколько часов беседы со своими коллегами и информация, которую он получил, смутили и встревожили его.

На данный момент от источников с континента не поступало убедительных свидетельств, что Филипп Руссель, этот негодяй француз, убийца, который до сих пор преследовал Брента в ночных кошмарах, мертв или выслан. А если Филипп не умер, то обязательно попытается найти его. Брент знал это так же верно, как то, что завтра взойдет солнце. Руссель презирал Англию, а его ненависть к Ворону (прозвище, которым окрестили Брента хорошо знавшие его французы) заходила так далеко, что задевала не только его гордыню, но, казалось, самую душу. Брент надеялся, что после событий Ватерлоо Филипп считал его погибшим, но полной уверенности у него не было. Это тревожило графа, и, пока оставалось невыясненным местонахождение француза, ему следовало принять меры предосторожности.

Вот только Брент не знал, какую часть правды раскрыть Кэролайн и стоит ли вообще говорить ей об этом. Собственный опыт подсказывал, что нужно знать врага в лицо и понимать ход его мыслей, чтобы в конечном итоге успешно нанести удар по слабому месту. Однако иногда неведение спасало человеку жизнь, и тогда оказывалось, что лучше блуждать в потемках. Посвятив два дня серьезным раздумьям, Брент утвердился в мысли, что второй вариант лучше. Если Кэролайн будет знать, кто и что такое Руссель, и их пути пересекутся, она умрет, не успев даже понять, что произошло. Ей безопаснее блуждать в потемках.

Итак, Брент решил молчать, но отправился в Мирамонт в уверенности, что только сам сможет защитить всех, если Филипп жив и знает о его спасении.

На горизонте показалось поместье. Брента всегда согревало сознание, что все это принадлежит ему. Отца уже двадцать пять лет не было в живых; Мирамонтом с тех пор и до самой своей смерти пять лет назад, как королева на троне, правила мать. Иногда Бренту недоставало ее, но потом он одергивал себя, вспоминая, как она командовала не только своей маленькой армией слуг и наемных работников, но и членами семьи. За тридцать лет леди Мод сумела прогнать из своей жизни всех, кто ее любил.

Но она оставила ему Мирамонт, и в такие минуты, как сейчас, когда за последним поворотом дороги, за кустами сирени открывался вид на его дом, вспоминалась ему эта надменная, эгоистичная женщина, не любившая никого, кроме себя, и сумевшая отвратить от себя всю семью. Иногда, особенно в такие холодные, дождливые дни, как сегодня, эти воспоминания заставляли Брента чувствовать себя усталым и старым.

Граф направил лошадей на конюшню. Тут-то он и увидел Кэролайн, бегущую по маленькому лужку в том же направлении, куда ехал сам. Ее влажные волосы развевались за спиной, а мокрое от дождя платье облепляло изящную фигурку.

В этот миг он понял, что начались неприятности.

Через два дня, как граф покинул Мирамонт, Кэролайн стала замечать некоторые странности.

Вначале она не обращала особого внимания, что ее личные вещи стали куда-то пропадать, считая, что сама забывает положить их на место. Как-то раз щетка для волос куда-то запропастилась, потом туфля, а однажды даже кое-какие из ее растений оказались вырванными из земли. Когда Кэролайн узнала от своей новой камеристки, мисс Гвендолин Смит-Майерс, что ребенок одной из служанок без присмотра бегает по Мирамонту и что не более часа назад видели, как девочка с какими-то книгами в руках направляется на конюшню, ее любопытство переросло в дурное предчувствие и она решила немедленно проверить вещи.

То, что она увидела в своей комнате, привело ее в ярость. Ее записи по выведению лиловых роз были на месте, но, проверив еще не распакованные чемоданы, Кэролайн обнаружила, что не хватает двух вещей: маленькой книжки, описывающей первые французские ботанические сады, учрежденные при университете Монпелье, и ее самого главного сокровища — конспектов лекций Альберта Маркэма, которые она тщательно собирала в течение нескольких лет и в прошлом году переплела, чтобы забрать с собой в Америку. Кто-то украл их, играя с ней в непонятную игру, и Кэролайн пришла в бешенство. Не раздумывая, она бросилась на конюшню.

К тому времени, как Кэролайн достигла восстановленного строения, ее красивое шифоновое платье насквозь пропиталось водой и было обляпано грязью, но сейчас ее это не волновало. Она распахнула дверь и с шумом ворвалась в конюшню. Вокруг было тихо, только дождь мерно стучал по крыше да одна-две лошади пофыркивали в стойлах. Очевидно, те, кто ухаживал за животными, нашли себе другое укрытие от дождя. Кэролайн никогда не была на конюшне Мирамонта и задержалась на пару секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку.

В этот миг она увидела девочку.

Ребенок спал, свернувшись калачиком в углу на соломе. Это была маленькая замазуля не старше четырех лет, одетая в мятое, поношенное платье из хлопка. Спутанные, светло-каштановые волосы обрамляли грязное личико, длинные темные ресницы бросали тени на щеки.

«Ангельское лицо под слоем грязи», — подумала Кэролайн, но тут заметила листы бумаги, валявшиеся вокруг.

Это были ее книги, разорванные на клочки…

Кэролайн часто задышала, сердце тяжело забилось от ярости.

Внезапно, будто почувствовав ее гнев, девочка открыла глаза и вскочила на ноги.

— Ты, маленькая…

Кэролайн бросилась к ней, но не поймала, и девчушка, промчавшись мимо с юркостью лисы, выбежала за дверь.

Кэролайн выпрямилась и решительно повернулась к выходу. Но не успела она коснуться двери, как та широко распахнулась и вошел ее муж, держа отчаянно брыкающуюся девочку под мышкой, точно мешок с зерном.

Кэролайн была так потрясена, увидев графа, что замерла как вкопанная, и если бы девочка не пыталась расцарапать ему живот, она и вовсе забыла бы о ней.

Они молча смотрели друг на друга. Лицо Брента было усталым и хмурым, одежда — мокрой от дождя, а в пристальном взгляде она без слов прочла вопрос. Кэролайн тяжело дышала и, безусловно, представляла собой неприглядное зрелище, но ей было все равно. Все, что она последние пять лет скрупулезно собирала в персональный учебник, было уничтожено.

Кэролайн сникла и заплакала.

— Что она сделала? — тихо спросил Брент, опуская девочку на землю, но придерживая ее за руку, ибо она продолжала вырываться.

Кэролайн закрыла лицо руками.

— Она… она уничтожила мои книги, мои записи… — Вдруг она подняла голову и с яростью выпалила: — Избавься от нее!

Он глубоко вздохнул.

— Я не могу этого сделать.

Кэролайн посмотрела на него в изумлении.

— Она моя дочь, Кэролайн.

Слова графа не сразу дошли до ее сознания. А когда суть сказанного прояснилась, Кэролайн почувствовала, что сейчас впервые в жизни упадет в обморок.

— Что?!

Она схватилась за деревянный столб, чтобы удержаться на ногах.

Брент еще раз глубоко вздохнул и прижал девочку, которая постепенно успокаивалась, к своему бедру.

— Ее зовут Розалин. Она моя дочь.

Кэролайн по столбу сползла на ворох соломы, раскрыв рот от изумления.

— Я тебе не верю, — шепотом выдавила она из себя.

— Посмотри на нее, Кэролайн, просто посмотри, — взмолился Брент.

Она медленно перевела взгляд на ребенка. Большие глаза цвета лесного ореха в обрамлении черных ресниц с любопытством ее разглядывали. Кожа девочки была чуть смуглее, волосы — немного темнее, а лицо — овальное, не угловатое, с более мягкими чертами. Быть может, при хорошем освещении…

Но тут девочка улыбнулась, и перед глазами Кэролайн возник образ мужа. Улыбки были столь похожими…

Внезапно ребенок исчез, выскочив за дверь, точно спасающийся от погони кролик.

Внутри Кэролайн чувствовала пустоту. Откинув голову на загородку стойла, оказавшегося за спиной, она устремила вперед ничего не видящий взгляд.

Несколько минут оба молчали. Даже дождь затих, и повисшая тишина стала оглушительной.

Брент понимал, что нужно что-то сказать. Кэролайн выглядела такой несчастной, такой растерянной. Он присел на корточки рядом с женой.

— Она ненормальная, Кэролайн.

Девушка резко повернула к нему голову и смерила гневным взглядом. Ее большие глаза сверкали, темные влажные волосы свисали вдоль лица, прилипая к розовым щекам и молочно-белой шее. Поразительно, но в грязном, мокром, прилипшем к телу платье она была необыкновенно притягательна… Брент не знал женщины, которая выглядела бы такой привлекательной, когда плакала.

— Что с ней не так? — спросила она наконец глухим, разбитым голосом.

Брент сел рядом с ней на сено, подобрал под себя ноги, уперся локтями в колени и принялся теребить соломинку.

— Она… дикая. Неуправляемая.

Кэролайн усмехнулась и повернула голову.

— И, надо полагать, незаконнорожденная.

Брент шумно выдохнул, прощая Кэролайн грубость, ибо прекрасно понимал ее чувства.

— Ее мать была французской куртизанкой…

— Шутишь, — недоверчиво перебила она.

— Нет, я не шучу, Кэролайн, — спокойно возразил граф. — Ее зовут Кристин Дюмонт. Это красивая, экзотичная женщина из Лиона, которая пробилась в высшие круги наполеоновского двора.

Краем глаза Брент заметил, что Кэролайн повернулась и жалобно смотрит на него.

— Девочка впервые появилась на моем пороге чуть больше четырех лет назад. Представь себе, ее прислали с курьером и запиской от матери, приколотой к одеяльцу. Когда малютка прибыла в Англию, она вся горела в лихорадке и, если бы не Недда, наверняка не выжила бы.

Кэролайн опустила голову.

— Я не могу сейчас об этом разговаривать…

Брент придвинулся к жене. Кэролайн вновь смотрела в пол, не мигая, замерев в неестественной неподвижности. Он понимал, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы копаться в прошлом, но это всегда будет непросто, а Кэролайн должна знать все о ребенке.

Граф откинулся назад и устремил взгляд прямо перед собой. Очень печально он прошептал:

— Розалин умственно больна, Кэролайн. Она не способна учиться и почти все время проводит с Неддой. Она дикая, неуправляемая, и с этим никогда ничего нельзя будет поделать.

Кэролайн молчала. Голос изменил ей, голову затянуло туманом, и, по правде говоря, сейчас ей не было дела ни до девочки, ни до пятен в прошлом мужа. Сквозь пелену сознания проступала только одна мысль: мечта, которая вот-вот должна была осуществиться, теперь валялась на полу конюшни, в клочья разорванная отвратительным, невоспитанным ребенком, который к тому же оказался ее падчерицей.

Слезы вновь покатились по щекам Кэролайн; ее начало знобить от холода и потрясения. Брент, очевидно, заметил это, потому что поспешно снял пальто и накинул ей на плечи.

— Почему? — измученно спросила она.

— Это… сложно объяснить.

— Я не о тебе говорю! — прокричала Кэролайн, поворачиваясь к мужу. — Я говорю обо всех мужчинах на земле, которые так невероятно затрудняют женщине путь к успеху!

Брент посмотрел на жену, как на сумасшедшую. Она быстро встала, сбросив его пальто. Граф не менее быстро поднялся и схватил ее за руку.

— Не прикасайся ко мне, — с убийственным спокойствием сказала она.

Брент убрал ладонь, сжав челюсти от нарастающего раздражения.

— Моя жизнь была счастливой, пока я не встретила вас, лорд Уэймерт. Теперь все, к чему я стремилась, рухнуло.

Граф строго ответил:

— По-моему, ты слишком близко принимаешь это к сердцу…

— Слишком близко к сердцу? — Кэролайн отступила на шаг, глядя на мужа, как на прокаженного. — Да знаешь ли ты, каково женщине, которая хочет учиться? Мы не можем посещать занятия и получать образование, как мужчины. Единственное, что нам позволено, если мы происходим из хорошей семьи, это изучать с гувернантками грамматику и музыку, чтобы, став леди, мы могли развлекать мужчин, читая им глупые стихи или часами просиживая за фортепиано. — Она сделала шаг к мужу и ткнула его пальцем в грудь. — Так вот, я родилась одаренной, но с маленькой проблемкой — женщиной. А я уже сказала, как позволяют учиться женщинам, талантливым в таких науках, как естествознание и математика. Нам приходится тайком урывать информацию.

Граф молча смотрел на жену, которая, уперев руки в боки, продолжала:

— Несколько лет назад я начала посещать занятия в Оксфордском университете.

Брент был заметно шокирован, и это рассмешило Кэролайн.

— Да, мой дорогой супруг, — с сарказмом подтвердила она. — Я начала посещать занятия вместе с несколькими другими отважными женщинами, которые тоже хотели учиться. И знаешь, где мы сидели?

Она скрестила на груди руки и замерла в ожидании ответа.

Немного помолчав, граф признался:

— Понятия не имею.

Она горько усмехнулась.

— Мы вообще не сидели! Нас не пускали внутрь классных комнат, Брент. Нам позволяли стоять в коридоре и слушать, при условии, что мы не будем отвлекать тех, кто приходил туда учиться по-настоящему, то есть мужчин. Как предусмотрительно с их стороны придумать эти правила, верно? Мы не могли задавать преподавателям вопросов, не могли писать контрольных работ — это можно было только мужчинам, удобно рассевшимся на стульях.

Кэролайн прервала свою тираду и вытерла щеки тыльной стороной ладони. Она оглянулась на изорванную бумагу, и ее глаза снова наполнились слезами. Девушка всхлипнула.

— И все это здесь, — проговорила она сквозь рыдания, указывая на то, что осталось от ее работы. — Пять лет я писала конспекты, сидя на корточках в коридорах Оксфордского университета, пытаясь учиться у величайшего в мире ботаника. Все здесь и уничтожено невоспитанной девчонкой.

— Кэролайн…

— Нет!

Брент протянул к ней руку, но она попятилась в сторону двери. Открыв ее, Кэролайн оглянулась на мужа.

Он выглядел потрясенным.

— Твоя ненормальная дочь уничтожила единственное, что было для меня важно. — Она понизила голос до угрожающего шепота. — А ты погубил мою жизнь.

— Кэролайн…

Брент потянулся к жене, чтобы утешить, но та, не обращая на него внимания, в ярости кинулась прочь.