Моя Оборона! Лихие 90-е

Глава 10

С этими словами Ефим вышел из кухни. В жилой комнате зашуршало. Фима капался в каких-то бумажках.

— И че он там выдумал? — Спросил Женя, присаживаясь на место Ефима.

— Думаю, ничего хорошего, — проворчал Степаныч. Потом глянул на меня суровым взглядом. — Вить, честно говоря, эта твоя затея с охранным агентством и сначала была для меня сомнительным делом, но сейчас, когда с Сашкой Шелестовым и Злобиным так получилось, кажется мне, что и начинать не стоит.

— Почему ж не стоит? — Сказал я. — Деньги есть. Куй, пока горячо.

— Нервотрепки много, — покачал головой Степаныч. — Бегай туда-сюда, договоры заключай, возись с документами, лицензиями, оружием, в конце концов. А сколько станет бумажной волокиты? Мы, я считаю, и сейчас не самым плохим делом заняты. На жизнь хватает, а что еще надо?

Егор Степанович Елизаров являлся человеком сугубо советским и слабо себе представлял, что же такое весь этот ваш бизнес. Степаныч был в прошлом солдатом. В молодости служил он десантником и оказался в одном из двух воздушно-десантных полков, что высадились в Кабуле двадцать пятого декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Мой отец, однополчанином, служил тогда с ним.

Потом долгие военные действия, ранение, комиссование. Несмотря ни на что, Степаныч остался крепким мужиком. Он имел неплохие связи в армии и даже в некоторых спецподразделениях, но, в конце концов, нашел себя в нарождающимся охранном бизнесе. Хотя в полной мере то, чем он занимался, сложно было назвать бизнесом.

Однако, Стеааныча это вполне устраивало. Возраст давал о себе знать, да и на воротах Степанычу стоять было уже как-то не по чину. Потому организовался он со своими друзьями, по началу, вот такое занятное дело: защищать бизнес в Армавире и Новокубанском районе в целом, от рэкетирских налетов братков.

Обычно проходило все это по такой схеме: в гости к бизнесмену заваливались братки и предлагали свою помощь. Если хозяин заведения сомневался, его настойчиво убеждали, что помощь бандосов ему очень нужна (на этом этапе братки обычно били витрины, ломали мебель, запугивали сотрудников). Ну и после этого хозяину часто давалось время подумать.

Тогда и можно было обратиться к Степанычу. Он собирал людей, большинство из которых состояли в действующих спецподразделениях российской армии, и вся эта внушительная толпа, в день, назначенный бандюками, являлась в заведение, и, что называется, занимала его.

Бандиты, чаще всего небольшие, только сколоченные группировки, возвращались к потенциальному «клиенту» и очень удивлялись, видя там целый набор суровых бандитских, как они думали, а на деле солдатских, рожь.

Обычно все кончалось словами: «А че ж вы не сказали, что у вас крыша есть?» И посмирневшие братки скромно удалились. Удалялся и Степаныч со своими людьми. При этом и он, и солдаты получали неплохую шабашку. Так и жили.

Степанычу, дети у которого давно выросли, а жены уже не было, хватало на жизнь, и к большему он особо не стремился. Новое принимал тоже очень тяжело.

К слову, я был знаком со Степанычем с детства, а когда переехал в город учиться, он за мной присматривал, часто появлялся в спортзале политеха, где занимался я. Степаныч взял шефство и над потерянными после войны, по его мнению, Женей и Ефимом.

Хороший он был мужик, этот Степаныч, трудолюбивый. Был только один момент: Степаныч считал, что все это его «предприятие» и так прекрасно работает, и делать для его развития больше ничего не нужно. По сути же, «предприятие» представляло собой компанию людей по интересам, собирающихся по зову Степаныча и разбегающихся, когда себя исчерпал.

Я, будучи еще молодым, не опытным, но амбициозным увидел в этом потенциал, однако, чтобы раскрыть его, нужно было упорядочить работу, легализовать ее. Мы вчетвером могли бы запустить работу Обороны: у меня было понимание, как организовать это дело; Женя имел контакты со многими бизнесменами по всему городу — потенциальными клиентами. Ему часто приходилось стоять на воротах то тут, то там. Ефим был исполнительным, а его старшая сестра-бухгалтер сидела без работы. Степаныч же мог обеспечить приток сотрудников. Имя у него было, и среди афганских ветеранов Степаныча знали и уважали.

Оборона задумывалась мной как учреждение, основанное на армейской дисциплине, настоящем боевом опыте и бесстрашии ветеранов-афганцев, а потом и чеченцев перед организованными преступными группами нынешней России.

В девяносто пятом, когда агентство у нас отобрали, мы активно разрабатывали проект по так называемому «снятию крыш» с бизнесменов нашего города. Этому проекту никогда не суждено было воплотиться в жизнь. По крайней мере, в моей прошлой жизни.

У меня ушло много времени на то, чтобы уговорить Степаныча на открытие Обороны. Теперь я видел, как старик потихоньку сдавал назад. Нельзя было этого допустить.

— Что еще надо? — Повторил Степаныч.

— Тебе хватает на жизнь, а твоим детям? — Спросил я. — Сын у тебя в Краснодаре живет. Ему помощь от тебя не нужна? Поверь, Степаныч, охранный бизнес в ближайшие годы развернется во всей красе. Посмотри на «Боярд», на московский «Алекс», на питерский «Скат» в конце концов. В нашем городе ничего подобного нет, и мы будем первыми. Рынок будет расти, а вместе с ним и мы.

На лице Жени играло озабоченное выражение. Он водил взглядом от меня к Степанычу, как бы выжидая, какой же аргумент приведет в следующий момент старый солдат.

— Весь этот бизнес… Я до сих пор ума не приложу, как этим всем заниматься, с какой стороны подойти. Да и стар я, силы не.

— Степаныч, — я развел руками Женя. — Стар? А кто вывел на прошлой неделе двух гопарей из Казачка, когда те стали приставать к официантам? Да ты еще крепкий мужик!

— Слишком все поменялось, — вздохнул Степаныч. — В союзе за все эти вещи, что мы собираемся сейчас делать, грозил срок. Подумать только! Бизнес, да еще охранный! А тут, ты, Витя, выходит, подбиваешь меня на такое дело, что у меня и в голове не укладывается. Сложно, слишком сложно. Неправильность у меня какая-то в душе по этому поводу присутствует.

— Знаешь, Степаныч, — я улыбнулся. — Будь Союз на месте, и не нужны бы были все эти частные охранные фирмы. Я бы работал себе инженером на Армавирском машиностроительном, ты бы получал нормальную офицерскую пенсию. А Женьку с Ефимом государство не оставило бы на произвол судьбы. Я был бы рад, если бы все могло так получиться. Мало кто хочет в этом мире крутиться и выживать. Все хотят просто жить. Но время сейчас такое, что просто жить уже не выйдет. Ты либо идешь в ногу с чем-то новым, даже если оно, это новое, тебе не нравится, либо остаешься на обочине жизни. А может быть даже помираешь. Помирать из нас никто не хочет. Но в будущем Оборона поможет многим: и нам, и другим людям.

— Это верно, — буркнул Женя. — Помирать рано. Мне еще жениться надо.

Степаныч смотрел на меня с сомнением. Потом с хрустом почесал седую щетину.

— С волками жить — по-волчьи выть, — проговорил он.

— Наступят и другие, более спокойные времена, — сказал я.

— Это откуда ж ты знаешь? — Хмыкнул Степаныч.

«Знаю, — хотел я ответить, — я видел эти времена. Я там жил.»

Однако вместо этих слов я произнес другие:

— Я в это верю.

Женя со Степанычем переглянулись. Во флегматичных обычно глазах, по сути, молодого еще Жени горело выражение, которое можно было бы назвать надеждой. Степаныч при этом только вздохнул.

— Ладно уж. Уже согласился. Может, ты и прав, Витя. Может, оно так, и лучше будет.

— Будет, — подтвердил я.

Тут на кухню вернулся Ефим.

— Простите мужики, что так долго. Все никак найти не мог.

Фима принес свежий выпуск газеты Спорт Экспресс. Бросил перед нами.

— Смотрите, — опершись о стол, он склонился над газетой. Упер руку в бок. — В этом месяце у нас три игры. Можно поставить, и тогда…

— Ставки? Да ты че, сдурел? — Возразил тут же Степаныч. — Че, деньги за так собрался раздавать?

— Да почему за так?! — Обиделся Фима. — Я ж разбираюсь! Точно знаю, куда ставить надо, чтобы выиграть!

— Ага. На вот, — Степаныч потряс стопкой долларов. — Бери, в окно выкидывай. Что так, что сяк, а разницы никакой.

— Ну как я сам не догадался, что он решил учудить? — Хмыкнул Женя. — Ефим с осени на ставках играет.

— И че? Много выиграл?

Степаныч посмотрел на парня с претензией во взгляде. Фима смутился.

— Ну… Пока немного, но выигрыши у меня были.

— И сколько же? Два? Три раза? Сколько выиграл? Триста рублей? — Спросил Степаныч.

— Кажется, два, — равнодушно сказал Женя. — Он меня заколебал этими своими ставками тогда. Весь день ходил и рассказывал, какой он молодец. Даже Ленку пытался на свидание позвать. Все рассказывал, что скоро разбогатеет.

— А мож и разбогатею! Не ну а что такого-то?

Обиженный Фима забрал газету, и в этот момент у меня как раз возникла одна интересная мысль.

— Ефим, дай-ка её.

Поникший Фима протянул мне свежий номер, и я развернул его на странице с анонсами. В этом месяце и правда будут разыграны несколько матчей: тринадцатого, семнадцатого и двадцать первого февраля. В двух из трех матчей Россия играла с США, в одном с Сальвадором.

— Коэффициенты будут высокие, — буркнул Фима.

Я хмыкнул, возродил в памяти смутные воспоминания о том времени, когда Ефим увлекся ставками. На протяжении девяносто третьего и половины девяносто четвертого он активно профукивал деньги в кассе кинотеатра Марс — первой и единственной букмекерской кассе Армавира.

Проигрывал Фима почти всегда, хотя и был уверен, что точно вот сейчас, на следующей игре, заработает хорошие деньги. Как всегда, не зарабатывал. Однако в редкие моменты судьба ему улыбалась и тогда о его победе знали все. Буквально все. Ефим надоедал окружающим так, что деваться было некуда.

Одна из таких ставок мне запомнилась довольно ярко: США — Россия двадцать первое февраля. Все потому, что в тот день Фима выиграл и превратил пятьдесят долларов в полторы тысячи. В победном угаре он запил так, что мы с Женей искали его потом где-то в Майкопе.

— Все думали, наши победят! Вот все! — Кричал тогда все еще пьяный Фима. — Первый матч на тебе! Победили — один ноль в пользу наших! Второй, бабах, победили — два один! А третий! Эх! Вот, видит бог, поставил бы на победу — продул! А я на ничью, и вот тебе ничья!

Хорошо, что к концу девяносто четвертого он прекратил все это дело со ставками. Оборона затянула его в водоворот работы, и Фиме стало просто не до этого. А потом и вовсе его интерес к азартным играм окончательно пропал.

— Ничья, — прошептал я, прогоняя воспоминания.

— Чего? — Поднял на меня глаза от газеты Степаныч.

— Да так, ничего. Поставить хочешь? — Спросил я у Ефима.

— Ага. Тут и тут против наших, а на последний матч на ничью.

— А че эт ты против? — Сузил глаза Женя. — Че, не патриот?

— Э! — Обиделся Фима. — Ты че, шибко в футболе шаришь? А я вот шарю. Наши в такой форме, что америкосов им никогда не выиграть, вот увидишь! Но в последнем матче, думаю, будет все ж ничья.

Я хмыкнул. Взял полторы тысячи, что выиграл у Косого. Отсчитал триста долларов и отдал их удивленному этим Жене. Еще триста Степанычу, триста Ефиму. Триста себе.

— Эт че? — Спросил Женя.

— Деньги.

— Я вижу, что не крышки от бутылок. А зачем?

— Возьмите, — сказал я. — Это на жизнь оставим. Десятку забери, Степаныч, в свой сейф.

Я отсчитал с обеих пачек по тысяче долларов, оставил лежать перед собой. Остальную десятку подвинул Степанычу и тот, покосившись на иностранные деньги с какой-то советской неприязнью, все же взял их, сунул в карман.

— А остальное? — Спросил он.

— Тут две шестьсот. — Ответил я, смешивая отсчитанные деньги в стопку.

— И куда их?

Хмыкнув, я передал эти деньги ошалевшему Фиме.

— Поставим. Слишком большая сумма вызовет много лишнего внимания. Попробуем ограничиться этим.

Женя ничего не сказал, а только встал из-за стола и нервно закурил у окна.

— Витя, — Степаныч сузил глаза, внимательно заглянул мне в лицо. — Ты пьяный? Или под наркотой?

— Ни то и не другое, — рассмеялся я. — Просто мне кажется, что в этот раз Фиме повезет.

— Я даже знаю, как поставить! — Возбудился Фима. — Полторы тысячи на первый матч, потом…

— Нет, Ефим, — перебил я его. — Поставишь на один-единственный матч, тот, что пройдет двадцать первого. Всю сумму. Поставишь так, как ты и хотел. На ничью.

— Ну, Вить, твои деньги, профукивай их так, как сам считаешь правильным, — крякнул Степаныч. — Но, когда Фимка все просадит, что б я от тебя ни одного слова жалобы не слышал.

Женя снова громко затянулся, также громко выпустил дым.

— Да не, Вить, давай лучше я сам поставлю. Я знаю как… — Запротестовал Фима.

— Ну лады. Давай деньги обратно.

Я протянул Фиме ладонь.

— Это зачем? — прижал он к груди пачку.

Не ответив, я только посмотрел на него испепеляюще-суровым взглядом.

— Ну… Ну ладно, ладно. Поставлю, как ты просишь.

— Смотри мне. Я тебе доверяю, Ефим. И надеюсь, что ты меня не обманешь.

Фима стал таким серьезным, будто присутствовал на похоронах кого-нибудь из генсеков партии. Кивнув, он спрятал деньги в карман. Я знал, что Ефим не обманет. Пусть и был он глуповатым, бесшабашным и неорганизованным, но за своих стоял горой. Иначе не оказался бы в костяке Обороны.

— А с чего ты решил, что именно эта ставка сыграет? — Спросил Женя, туша бычок в банке.

— Предчувствие, — пожал я плечами.

Женя не возражал, а только растерянно вздохнул и вернулся за стол.

Тогда, наконец, пошел разговор по поводу того, что случилось с нашей сделкой со Злобиным.

— Я решил, что иметь дело со Злобиным опасно, — говорил я. — Он пытается отвязаться от Черемушек, но у него не выйдет, это уже видно. И тогда все наши долги перед ним могут легко стать долгами перед пацанами с Черемушек. Оглянуться не успеем, как мы на таком счетчике, что не выпутаться.

Остальные слушали молча. Женя выглядел безэмоциональным, но внимательным. Степаныч поджал тонкие губы. Ефим слушал с видом школьника, внимающего учителю.

— Когда я поговорил об этом с Шелестовым, — продолжал я, — он вспылил и проболтался, что работает с Черемушками.

Конечно, все было не совсем так, однако, мне нужно было что-то придумать, чтобы объяснить все мужикам более-менее понятно. Не мог же я сказать, что прожил целую жизнь, потеряв всех их в войне за Оборону, а вместе с ними половину здоровья и способность ходить? Тогда Степаныч точно обвинит меня в том, что я поехал крышей.

— Он мне сразу не нравился, этот Шелестов, — сказал Степаныч. — С самого начала не нравился. Слишком уж он хотел всем показаться хорошеньким. У таких часто за душой одна гниль бывает.

— Ну не знаю, — возразил Женя. — Я знаком с Саней давно, и он никогда не показывал себя с говницой. Простой скромный парень, вроде хороший.

— Да это тебе только так показалось. Если он связался с бандюганами, значит, всегда был червивый, просто негде было себя проявить, — выдал неожиданно умную мысль Фима, и все даже наградили его удивленными взглядами.

— Верно, Ефим. Я тоже так думаю, — кивнул я. — А теперь вот проявил. И я думаю, не пресеки мы это в зародыше, ой какими плохими последствиями все обернулось бы.

— Ладно, — вздохнул Степаныч. — Что сделано, то сделано. Деньги у нас, благодаря Вите, есть. Давайте, работайте. Я в эту бумажную херню не полезу. Но если иная помощь будет нужна — всегда на связи.

— Ниче, Степаныч, — я улыбнулся. — Как и всегда, самую скучную часть работы я возьму на себя.

На этом мы и порешили, разошлись по домам.

В понедельник мне предстояло продижурить свою смену в Элладе, простоять там на воротах. Смена начиналась в девять вечера, а до этого почти весь день я был свободен.

Потому привычным делом, решил я вернуться в политех, в свой родной зал. Тогда, а вернее, уже сейчас, я стабильно занимался здесь три раза в неделю.

В эти времена, времена простых людей, сюда мог войти кто угодно. Пускали как студентов института, так и тех, кто просто хотел позаниматься. Меня же, кроме всего прочего, там еще и хорошо знали. Как никак, два последних года обучения именно я был заведующим в спортзале.

На тренировку с железом я приехал к десяти утра. В это время зал был пуст от студентов, но не от остальных желающих позаниматься. Просторный, наполненный старыми грубыми тренажерами, он представлял собой именно одну из тех самых подвальных качалок, из которых в свое время выходили чемпионы по пауэрлифтингу и бодибилдингу.

Вот только теперь, в эти беспокойные времена, большинство подобных мест выпускало крепких, подготовленных к жестким противостояниям парней, которые находили себя среди многочисленных молодежных и не очень банд города. Точно то же самое происходило и со спортзалом политеха.

Проходя по коридору с деревянными красными полами и белеными стенами, я вспоминал, как в молодости не раз видел в стенах своего зала спортивных парней, которых не пускал потом в Элладу или любое другое кафе Армавира. Которых позже видел среди местных братков.

Несколько раз мне даже встречались, как я потом узнал, воры в законе, решившие поработать над своей физической формой. Тогда я не удивился этому. В девяностые годы такие штуки были будто бы в порядке вещей.

Переодевшись в раздевалке, я взял свои вещи с собой, от греха подальше, и отправился в спортзал. Там уже тренировались несколько парней, и сначала мне показалось, будто я никого из них не знаю.

Поздоровавшись с каждым за руку, я расположил свои вещи на деревянном, крашеном белым подоконнике. Принялся разминаться привычной с детства школьной гимнастикой. Самой эффективной, на мой взгляд.

— Ну че, Вить? Че надумал? — Спросил у меня вдруг один из парней, с которыми я поздоровался минуту назад.

Он обратился ко мне вежливо. Подождал, пока я не закончу разминку.

— Че надумал? — Спросил я.

Парень лет двадцати был невысоким, но поджарым, с развитыми, жилистыми мышцами дворового пацана и суровым не по годам лицом. Короткие волосы его, несмотря на небольшую длину были почти черными. Он утер пот со лба, и я увидел его сбитые костяшки пальцев.

— Ну как же? Не хочешь к нам?

Я на миг задумался, внутренне судорожно стал перебирать в голове воспоминания: старые и не очень. В один момент меня прострелило узнаванием. Старое воспоминание нечетким пятном проснулось в разуме.

— Да не, Марат. Спасибо за предложение, но я откажусь. Я не вступаю ни в чьи группировки.

— Я Игнат, — улыбнулся он, показав сколотый зуб.

Игнат, Марат… Ненадежная память подвела. Еще бы, попробуй сохранить воспоминания больше, чем тридцатилетней давности.

— Да, Игнат.

— Ну и зря, — сказал он, все еще улыбаясь, и пошел вслед за мной к стойке жима лежа. — Я, когда с пацанами стал ходить, почувствовал, будто у меня настоящая семья появилась. Мы все друг за друга горой. Да и жизнь стала как-то налаживаться. Деньги хоть стали водиться.

Тогда я смутно вспомнил, что именно я знал об этом Игнате. Он тренировался в нашем спортзале около двух лет. Пошел в качалку, как только окончил детский дом. Общались мы с ним неплохо. Простой как три копейки парень, хоть и был немного наивным и добрым, постоять за себя умел.

Работал Игнат где-то на промзоне, пока не совершил, наверное, самую главную свою ошибку — связался с какой-то моложавой братвой. Как я узнал потом, это разделило его жизнь на до и после.

— Вот, нашел девушку, — похвастался он. — Красивая, Жанна зовут. Раньше на меня девушки и смотреть не хотели.

Я сел на лавку для жима, вздохнул.

— Хочешь дам совет, Игнат?

Он не ответил, уставился на меня, приоткрыв рот в немом вопросе.

— Уходи от них. Бери Жанну и беги подальше. Лучше в другой город. Пока не поздно.

— Да ты че, Витя, — удивился он. — Это ж братья мои теперь. Мы с ними дом делим, еду, машина у нас одна на всех. Все по-братски. Они за меня горой, я за них.

— Убеждать я тебя не буду. Но ты солоно хлебнешь, если останешься с ними.

Теперь он ничего не ответил. Застыл на пару мгновений обдумывая, будто бы следующие свои слова.

— Ты дежуришь сегодня в Элладе? — Спросил он холоднее.

— Дежурю.

— Тогда давай. Там увидимся. Зря ты так про моих пацанов. Увидишь, что мы стоим друг за друга, как надо.

— Только не безобразничайте в клубе, — ответил я, ложась под штангу, и в общем то, не надеясь, что Игнат станет меня слушать.

В клубе, хотя был понедельник, народ гулял. Люди словно бы торопились жить, торопились получать от жизни все, в том числе и такие простые удовольствия.

Танцы начинались только в одиннадцать, а сейчас Эллада работала чем-то вроде кафе. Я стоял на входе. Привычного современным двадцать первому тысячелетию людям фэйсконтроля еще не существовало и в помине. Потому я должен был следить, чтобы посетители исправно платили в кассу на входе и не буянили в очереди.

Конечно, среди гостей попадались и братки, и гопники. Мы с Женей, который был у меня на подхвате, то и дело напрягались, когда вслед за очередной группой молодых дагестанцев, проходила золотая армянская молодежь. Такое взрывное кавказское сочетание грозило обернуться проблемами для клуба. Долго в Армавире парни из этих диаспор враждовали, и утихать это дело стало только к концу нулевых.

Мы ничего не могли сделать с потенциальными нарушителями спокойствия, пока они вели себя смирно. Если посетитель платит и не нарушает правила клуба, мы должны были пропустить его внутрь.

Вот, в очереди попалось знакомое лицо. Это был тот самый парень из зала, Игнат. Одетый в новый спортивный костюм под кожанку и кеды, он вошел в тамбур клуба с милой чернявенькой девушкой.

Девушка была симпатичной и фигуристой, но очень молоденькой. Едва достигшая совершеннолетия, если вообще достигшая, она носила яркие колготки и джинсовую юбку. Под короткую дутую курточку она надела белый свитерок с горлом и бежевым ромбом. То, что девушка была почти ребенком, я определил по неумелому макияжу и немного небрежному начёсу темных волос.

Следом за ними шли одетые в спортивное парни. Видать, те самые, к которым прибился Игнат. Все они с Игнатом и Жанной держались вместе, как одна компания. Пацаны были типичные гопники.

Зная дальнейшую судьбу парня, я смотрел на входящих в Элладу пацанов холодно. Но в душе не было равнодушия. Мне хотелось не пустить их внутрь. Очень хотелось.

Смена тянулась, как обычно. К двенадцати пошли первые клиенты: несколько кавказцев и какой-то перебравший гопник, цеплявшийся к девушкам.

Потом, когда я уже почти забыл об Игнате и той девчонке, в тамбур клуба вышла его компания пацанов. С ними были брюнеточка и Игнат. Игнат о чем-то спорил с высоким светло-русым парнем. Спор пошел на повышенных тонах, и Женя прикрикнул на них:

— Все разборки давайте на улице!

Гопники злобно покосились на нас, но вышли. Я видел, что на Жанне просто нет лица. Белая как смерть, она повиновалась светло-русому, который тащил ее за руки.

— Неладно что-то тут, — шепнул мне Женя.

— Да. Пошли следом. — Ответил я.

Мы вышли за толпой, увидели, как они тащат девчонку к их белобокой восьмерке.

— Сева! Ну ты че творишь?! — Кричал светло-русому Игнат. — Пусти ее! Пусти, а то я щас…

Один из гопников встал у Игната на пути, толкнул.

— Ты че, падла? — Зашипел он. — Братом называешься? Называешься. Хавку с нами делишь? Делишь! Дом делаешь? Делишь! Так давай, дели и телку!

— Так, все, — сказал я Жене тут же. — Идем. Надо вмешаться.

Вместе, торопливым шагом, мы направились к пацанам.