Муж беспорочный

Глава 20

Надо ли говорить, как поспешно подскочили к девице князь и стремянный, едва ли не толкая друг друга, чтобы придержать ей стремя.

— Внимай же, княже! — тожественно провозгласила Забава. — Стремясь помочь Милане, я…

Суть дела оказалась такова. Милана-то ради своей дочери смирилась и вернулась к бывшему мужу, а вот Забава смиряться не желала. Потому и вертелась постоянно вокруг веси Сычевых, разведывая все, что можно, и строя планы вызволения Заюшки. А когда углядела, что почтенная глава рода направилась куда-то тайком, то, понятно, решила за ней проследить.

— Надеялась уличить в какой-нибудь гадости и заявить: «Отдавай Заюшку, а не то разнесу по всему свету!», — без тени смущения объясняла юная авантюристка. — И ведь с кем, оказалось, она повидаться хотела? — Забава обвела взором благодарных слушателей. — С Бирючевским старшим конюхом! Жаль, не удалось подслушать, о чем они разговаривали, но от меня так просто не отделаешься. Я потом к этому конюху, Ярко его зовут, подольстилась, люли-люли, то да сё, да не намечается ли у вас жеребеночка. Прикинулась дурочкой, будто хочу батюшке подарок сделать, да непременно из бирючевских конюшен. Он и растаял. Да и понятно: часто ли боярская дочка перед холопом заискивает? Разулыбался, перья распустил, а мне только того и надо. В общем, проболтался дяденька, что как раз перед самым походом ездил… как вы думаете, куда?

— Куда? — в один голос выдохнули слушатели.

— В Ростов!!! Вот! Выходит, Сычиха разузнает, что где делается, передает тому Ярко, а он ездит князю Глебу докладывать.

— Все же Глеб… — пробормотал князь чуть слышно. — Забава, спасибо тебе. Ты добыла более чем важные сведения.

— Так что ж ты сидишь, княже, прикажи скорее имать[91] Сычиху!

Ростислав покачал головой.

— Не ее.

— Как не ее! Я же собственными глазами…

— Не все так просто, Забавушка, — вмешался Некрас. — Что Ярко о готовящемся походе предупредил Ростовчанина, а тот — весинов, сомнений нет. Как раз: узнать они успели, а подготовиться толком — нет. Но вот только никто не станет посылать с таким поручением чужого холопа. Своего пошлет.

Некрас и князь переглянулись.

— Любомир!

— Или Яросвет, — помолчав, добавил Некрас.

Забава замотала головой, да так, что зазвенели серебряные колечки.

— Быть того не может! Сычевы тебя, княже, ненавидят, а Бирючам-то зачем?

— Они — наследники, — вздохнул князь. — Причем оба — равноценные. Любомир умнее, Яросвет старше, но при не кровном родстве это не так и важно.

— И еще, Изяславич, промолвил вдруг Некрас с необычной серьезностью и какой-то… какой-то грустью. — Я тебе не говорил, не хотел волновать зря. Стрела, которая тебя у Мологи в шею поцеловала, была не весская. Нашего, белозерского образца стрела.

— Что ж ты молчал!

— Прости. Само по себе это мало что значит. С убитого или полоненного врага всегда снимают оружие, мне ли тебе рассказывать. Так и у какого-нибудь весина мог оказаться белозерский тул[92]. А все вместе вот как выходит. Только и это еще не все. Вспомни, княже. Когда тебя косолапый порвал, все бросились тебе на выручку. Первым Вадим метнул рогатину…

— Рогатину не мечут, — не удержался князь. — В ней лёту никакого.

— Вот именно. Только малец еще этого не знал, тем тебя и спас. Затем я и Любомир выстрелили одновременно, не могу сказать, кто раньше. А ведь Любомир во всем княжестве если не лучший стрелок, так один из лучших. Белку в глаз бьет. А уж самый скорый — наверняка. Так чего ж он промедлил?

— А ты? — вдруг тяжело уронил князь.

— Оно, конечно, в глаз можно и белке… Если ее предварительно изловить, — протянул Некрас, задумчиво разглядывая свой увесистый кулак.

Ростислав, конечно, спросил только для порядка. В кулачном бою Рыжий-Конопатый валил любого, да и на мечах, копьях, другом ближнем оружии боец был весьма серьезный, а вот стрелок — средний из средних. Про Мороза не стал и спрашивать — боярин был уже немолод и оттого непроворен.

— А Яросвет? — вклинилась в мужской разговор Забава. Какое ж обсуждение без нее?

— А Яросвет с утра уж был хорош, — ухмыльнулся Некрас. — Он не то что стрелой в медведя, он бы задом в… то есть на лавку не попал бы. Не-е, тут одно. Любомир сознательно медлил, пока не понял, что ничего не вышло. И он же потом стрелял в тебя, понадеявшись, что в сумятице боя никто не разберется, мол, войны без мертвых не бывает и все такое… И снова он же, надеясь, что ты не выживешь, позаботился, чтобы исчезла Дана с младенем, что у нее во чреве. При сыне Любава местоблюстителем[93] всяко Любомир бы был. А там и до златого стола недалеко.

— Брать под стражу придется обоих, — безрадостно заключил князь. — Даже если виновен только один. Если что, повинюсь, дам виру. А пока упускать ни одного из них нельзя.

Оставался только вопрос, как же брать родственничков-крамольников. Забава наверняка невольно их переполошила, и не стоило рассчитывать на внезапность.

— Хотелось бы знать, сколько в Волчьем Логове может быть бойцов… — задумчиво проговорил Ростислав.

— Яросвет, Любомир, девять гридней[94], около десяти вооруженных слуг, — отрапортовала Забава.

— Ух ты, дева Мазанская[95]! — восхитился Некрас. — Ты что же, Волчье Логово приступом брать собиралась?

Забава возмутилась:

— Да нет же! Сычевку!

— В общем, выходит так, — продолжил рассуждения Некрас. — У них не менее двадцати человек, при этом нее следует забывать и остальных мужчин-Бирючей, которые сбегутся на подмогу своему боярину; если, конечно, успеют. Изяславич, сколько у нас боеспособных дружинников?

— Считая нас с тобой — сорок семь.

— Да-а… мы, конечно, перебьем их, как Жучка тараканов…

— А как Жучка тараканов? — заинтересовалась Забава.

— Да просто: лапой хлоп — и готово. Но сколько наших при этом поляжет… Волчье Логово — это ж не дом, это ж целый кремник[96].

Тут «Мазанская дева» вновь влезла в ход военного совета:

— Я выманю Любомира со двора, и тут-то вы его и скрутите.

Ростислав покачал головой:

— Не пойдет. Остается Яросвет.

— А Яросвет пусть сам сдается, не то его братцу худо будет.

Положительно, у юной Забавы Морозовны наблюдались явные преступные наклонности.

— Не годится, — заявил и Некрас. — Надо все гнездо зараз накрывать. А и то, Забавушка, если вдруг не заладится, Любомир ведь тебя разорвет на сорок тысяч кусочков.

— Вы за меня отомстите! — воинственно заявила девчонка.

— Отомстить-то отомстим. Да только кто тогда видоком[97] будет?

— Все гораздо проще, — раздался вдруг незнакомый Забаве голос. Ростислав с Некрасом совсем забыли про Шатуна. Настолько забыли, что матерый разбойник давно мог улизнуть. А ведь нет — сидел, слушал, думал. — Волчье Логово построено на скале, и с той стороны, которая над обрывом, не охраняется, поскольку считается, что там подняться невозможно.

— Не зря считается, — заметил Ростислав.

— Ба! Да я там лазал.

Ростислав не стал спрашивать, зачем.

— Повторить сможешь?

Вместо ответа Шатун показал на свою, зажатую в лубки, руку. Ростислав нахмурился, подавляя невольную и совсем неуместную жалость. Как ни странно, он не испытывал к разбойнику прежней неприязни. Обидно, но все же, видимо, главаря разбойников придется казнить. Перед миром нельзя оставить преступление безнаказанным…

В итоге приняли план Шатуна. Князь Ростислав с дружинниками прибыл под стены Волчьего Логова и потребовал, чтобы Яросвет и Любомир из рода Бирючей явились для беспристрастного разбирательства. Те, как и ожидалось, заложили ворота и выйти оказались. И вот княжьи вои гарцевали на ретивых своих конях, потрясали оружием и азартно переругивались с защитниками, точь-в-точь греки под стегнами Илиона. Словом, отвлекали. А в это время Шатун объяснял «путь наверх» Третьяку, который в ходе поимки татей в дополнение к шраму обзавелся синяком под глазом и прозвищем «Газель». Ну не везет человеку!

Третьяк сбросил зипун, подумав, снял пояс и даже рубаху — все, что могло стеснять движения. Гибкий, словно плющ, он начал карабкаться по скале, цепляясь за каждую неровность, тесно прильнув всем телом к отвесной каменной поверхности. Наконец дружинник оказался наверху; там, по бревенчатой стене, взобраться было уже парой пустяков. С заборола он спустил тонкую лесу и вновь втянул ее, уже с привязанной веревочной лестницей…

Короче сказать, Волчье Логово взяли. Схватка, хотя и жаркая, была недолгой. Яросвет Бирюч дрался с яростью обложенного псами волка; окровавленный, грозный и прекрасный, как сам Перун… Отбросив обломки меча, он одним движением перемахнул через огромный дубовый стол и тотчас с ревом обрушил его на своих противников. Его сняли стрелой…

— Княже! — подскочил к Ростиславу стремянный. — Любомир все ж таки утек.

— Как?!

— В погребе нашли тайный лаз. Вот ведь гадюка! Нет бы детишек вывести.

Нет, ну нельзя было сказать, что операция совсем уж провалилась. Во дворе дружинники древками копий согнали в кучу, точь-в-точь стадо, всю бирючевскую челядь.

— А с этими что делать? — кивнул в сторону насмерть перепуганных людей стремянный, колобком катившийся вслед за князем. Ростислав, не замедляя шага, равнодушно бросил:

— В поруб.

— Так ведь, княже, там разбойники сидят, места нет.

— Тогда повесить.

— Прям всех? — вытаращил глаза Некрас.

— Всех. Гнездо крамолы!

— Так ведь, княже, только не серчай, виноват-то только кто-то один.

— Остальные укрывали. Впрочем… — Ростислав остановился. — Если расскажут что-нибудь полезное, пусть живут.

Махнув рукой, князь стремительно вышел. А Некрас подскочил к притихшей толпе.

— Живо, кто что знает, говорите скорей, пока князь не передумал!

Слуги враз загомонили, кто во что горазд.

Это только со стороны выглядит смешно. А на самом деле люди — люди обычные, не герои и не воины, самые что ни на есть пешки, оказавшиеся заложниками чужих политических игр… Эти люди, кто как мог, старались спасти собственную жизнь и жизнь своих близких.

Иные кричали о своей невиновности; другие вспоминали все грехи хозяев, былые и небылые; некоторые, самые отважные или, быть может, самые преданные, пытались отстаивать и невиновность братьев Бирючей. Некрас, слегка обалдевший от всех этих воплей, честно сделал вид, что слушает, затем безошибочно вытянул из толпы того самого конюха, ради которого и было затеяно все это представление.

— Сдается, ты один можешь всех оправдать. Будешь говорить?

Конюх угрюмо кивнул. Заговорщик случайный и вероятнее всего невольный, он едва ли всерьез поверил в княжескую угрозу, но брать грех на душу все же не решился.

Ярко сознался во всем. И в изменнических сношениях с Глебом, и в похищении Даны, и даже в том, что докладывал Сычихе о поведении Миланы за то время, пока она жила в Волчьем Логове. Ничего худого не сказал, подчеркнул он особо, потому что ничего худого не было.

— Подзаработать решил! — с презрением бросил Некрас. Да, похоже Сычиха решила окончательно избавиться от блудной невестки.

— Отпустим людишек, что ли? — спросил Некрас. Ростислав кивнул. В этот момент подошедший дружинник доложил, что Яросвет пришел в себя и хочет говорить с князем.

Не нужно было быть знахарем, чтобы понять, что Яросвету немного осталось.

— Зачем… — прошептал он. Воздух с шумом вырывался из пробитого легкого.

Ростислав пробормотал какую-то ерунду, вроде «тебе нельзя сейчас говорить».

— Нет на мне… вины перед тобой… княже, — с трудом выговорил умирающий. — И на брате… нет.

Ростислав не знал, что сказать. Открыть правду, или не отравлять последних минут… но тогда Яросвет умрет, проклиная его, Ростислава.

— Любомир виновен, — решился он наконец. — Это доказано, Яросвет. Конюх Ярко во всем сознался. Как ни горько, но Любомир оказался предателем.

— Собака… — хрипло выдохнул Яросвет. И, кажется, снова потерял сознание.

Ростислав опустил глаза. Шурин, почти брат. Ни в чем, в сущности, не виновный. И вот умирает. Из-за него, Ростислава…

— Княже… — слабо позвал Яросвет.

— Да?

— Прости… за меня прости и за брата.

— Не за что тебе просить прощения. Ты прости меня… брат.

— Не вини себя… брат.

С неожиданной силой раненый вдруг притянул Ростислава к себе, ткнувшись губами в щеку. И Ростислав вернул братский поцелуй. Знак взаимного прощения. Яросвет коротко вздохнул… Все было кончено.

Ростислав невольно облизнул губы; и почувствовал отвратительный соленый вкус крови.

— Княже! — Забава, конечно, была тут как тут. Какая ж драка без нее. — Ты тут не при чем, это Любомир во всем виноват!

Ростислав обернулся.

— Вину можно свалить на другого. Грех не свалишь.