Муж беспорочный

Глава 28

Город начал готовиться к свадьбе. Это само по себе дело непростое и недешевое, а уж свадьба княжеская! Тем более в стране, едва лишь пережившей разрушительную войну. Здесь никак нельзя было обойтись «простым обрядом», ведь это свадьба была своеобразным символом победы.

Вот и трудились целыми днями и княжьи слуги, и нанятые работники и работницы, обновляя и убирая покои в замке, готовя пир не на одну сотню гостей и угощение для города, разные увеселения, скоморошьи представления, конные состязания и воинские игры, собирали по всему княжеству гусляров, песельников и плясуний, А главное — спешно готовили для невесты приданное, которое словенские девушки начинают собирать себе заблаговременно, еще с малолетства, и которого у Даньки, простите, Богданы, отродясь не бывало.

Но было и еще одно дело немаловажное, даже можно сказать, наиважнейшее. Ростислав не мог не признать, что, при всей своей беззастенчивости, стремянный был совершенно прав. Княжеству нужен был наследник бесспорный, против законности которого не смог бы возразить никто. Дети от наложниц, как ни крути, все же наследники не первой очереди. А сейчас складывалась самая благоприятная обстановка для того, чтобы заключить сей заведомо неравный брак. Пока дружина, на веселую (и не совсем трезвую) голову выкликнула Богдану княгиней, пока все помнят, как пострадала она от происков изменников, пока не забылись слова варягов о том, что она «имеет много удачи», к чему и словене, при всей разнице мироощущения, не были нечувствительны. А там, глядишь, промедлишь — все очнутся, вспомнив, что женщина эта — не более чем простолюдинка, бывшая рабыня, наложница. Могут возмутиться знатные роды, может выступить с возражением дума, а ломать чужую волю — не самое лучшее занятие. Тем более если претендуешь на звание Мужа Беспорочного.

Так что играть свадьбу нужно было немедленно, не задерживаясь ни на день. Однако по обряду предстояло провозгласить: «Ростислав из рода Беровых и Богдана из рода…». Вот именно. Некрас крутился, что тот уж на сковородке, собирая разрозненные крупицы смутных Даниных воспоминаний, разыскивая и расспрашивая всех ее прежних хозяев и знакомых, да кого только не расспрашивал, пытаясь выяснить, из какого же рода была шестнадцать лет назад уведена в полон трехлетняя девочка по имени Дана, Даня или Богдана. Ростислав торопил его, нетерпеливо дергал по нескольку раз на дню: невеста была уже едва не на сносях. Рыжий-Конопатый неизменно отвечал: «Терпение, Изяславич. Ничего нельзя сделать быстрее, чем это можно сделать».

Между тем не давала забыть о себе и еще одна, не менее насущная забота. Победа победой, но победители оказались в весьма непростом положении. Разоренная двумя войнами земля не имела достаточных запасов продовольствия: часть урожая не смогли собрать, часть была растащена или уничтожена. Белозерцам грозила голодная зима.

Эта забота терзала Ростислава, как огневица. На этот год пришлось дать весям леготу по той части полюдья, которую так и не собрали, но Ростислав знал, что и это — не выход. Забота эта передалась и стремянному, однажды прямо спросившему:

— Изяславич, так где будем хлеб покупать?

— Где-где! В… Ростове! — неожиданно для самого себя брякнул Ростислав.

— Забодай меня комар! И то верно.

Ростов, конечно, потерпел поражение, Ростову предстояло выплатить союзникам-победителям немалый откуп, причем серебром, а не простым обилием, но хлебные запасы Ростова были целы. И, вероятно, ростовские купцы не замедлят повезти жито на Белозерье, причем по завышенным ценам, а чтобы избежать последнего, придется брать торговлю в свои руки.

— Часть откупа возьмем зерном? — немедленно внес предложение Некрас.

— Да нет. Слишком большая получается часть, нельзя нам сейчас оказываться от такого количества серебра. Но мы можем взять часть мехами, если Ростовчанин обеспечит белозерским гостям возможность покупать хлеб по низкой цене.

— Ну ты, княже, жук! — проговорил Некрас с величайшим уважением. — Прямо-таки жучище.

Комбинация складывалась преизящная. Белозерцы получают хлеб. Ни белозерская казна, ни белозерские купцы не несут убытков. Ростовский князь должен быть довольнехонек — ведь издать такой указ легче, чем собирать по всей земле серебро. Единственные, кто может остаться внакладе — это ростовские зерноторговцы. Ну да и пес с ними!

Приятно выйти на улицу в ясный и студеный зимний день, когда солнышко весело глядит с ярко-голубого неба, снежок искрится и поскрипывает под сапогами, морозец шаловливо норовит подлезть под бобровую шубу, но только бодрит и румянит щеки. Любо в такой день заломить шапку, гикнуть: «Э-ге-гей, залетные!» — и пошли, помчались борзые кони, встряхивая гривами, полетели расписные санки, только ветер в лицо, только снег во все стороны брызгами. Эх, любота! А еще приятнее вернуться домой, где жарко натоплена печка, свежевыскобленные желтые половицы пахнут деревом, и уже ждут тебя дымящиеся наваристые щи, и теплый душистый хлеб, и румяные блины со снетками, и кубок-другой горячего меда.

Ростислав влетел в терем, раскрасневшийся и веселый с мороза, на ходу стягивая большие дубленые рукавицы.

— Княже! — поднялся с лавки, видимо, уже давно сожидавший Некрас. — К тебе посетители.

— Кто?

— Воевода Ратибор с дочерью.

— У Ратибора есть дочь? — не поверил своим ушам Ростислав.

— Есть, и премиленькая!

— Но откуда?

— Княже, ну что ты как маленький! Неужто не знаешь, откуда дочери берутся? Оттуда же, откуда и сыновья!

— Да нет, я это… в смысле… когда?

— Княже, следует четче ставить вопросы, — продолжал издеваться верный слуга. — Если ты хочешь узнать, когда она появилась на свет — то лет примерно девятнадцать назад. А если когда появилась у Ратибора — то сегодня, можно сказать, только что, прямо на моих глазах.

И, поскольку Ростислав стоял, не зная, что сказать, стремянный распахнул дверь и торжественно провозгласил:

— Ратибор Нежданович и Богдана Ратиборовна из рода Еленевых!

Премиленькая… Чуть смущенная. В богато расшитой, еленевских — червлень с желтым — цветов поневе и уютной заячьей душегреечке. На шее тонкая золотая цепочка с тремя янтарными подвесками.

Князь так и стоял, не веря теперь еще и глазам.

— Ох, матушки-Рожаницы, ну чего тут непонятного? Ратибор удочерил нашу Данюху. Сегодня. Все по обряду, как полагается. А я тому был видок. Собственноглазно. Так что она теперь боярышня Еленева. Доброму роду нет переводу. Эй, княже, ты чего, раскаменей обратно!

Легко сказать! Так сразу и не переваришь.

— Изяслави-и-ч, ау! Ну и чего ты стоишь, как полный болван?

— Стремянный! Ты забываешься! — возмутился Ростислав.

Некрас вытянулся в струнку и гаркнул:

— Виноват, исправлюсь! Как худой болван.

Ну и что с ним, таким, делать? Окоротишь — обидится, неделю будет ходить надувшись, словно дитё, лишенное законного пряника. Ростислав только махнул на него рукой и, повернувшись к воеводе, поклонился в пояс:

— Батюшка Ратибор Нежданович, дозволь сватов засылать!

Так исполнилась мечта Некраса Кузнецова. На следующий день заранее предупрежденная Богдана затворилась в дальней горнице, чтобы, как требует обычай, не слышать, о чем будут говорить сваты. В сени резвым колобком вкатился Некрас, в высокой куньей шапке и крытой алым сукном и шитой золотом шубе, ради такого случая вытребованной из казны. Из мохнатого воротника торчала рыжая борода, довершая цветосочетание, нестерпимое глазу, точно лесной пожар. Не успела сваха Милана, как должно, положить к печке рукавицы, а ослепительный сват уже затараторил:

— Шли мы по тропинке, видали лису с серебряной спинкой, лиса бежала-бежала, во двор забежала, во дворе собаки, не дошло бы до драки… — и так далее, пока не дошел до главного. — … А звать того молодца Ростислав, сын Изяслава, из рода он Беровых, а званием князь Белозерский.

Батюшке-то невесты все было заранее известно, а вот его старуху-ключницу, при том присутствующую, никто предупредить не удосужился. И добрая старушка, услышав такое известие, воскликнула: «Батюшки-светы!», — схватилась за сердце и начала было падать в обморок, но передумала, закричала что было мочи: «Мы согласны!» — и со всех ног помчалась звать невесту, охая и причитая по дороге. Та вышла, расправляя на ходу складки червлено-желтой поневы. На полу уже был разложен кольцом узорчатый пояс, символизирующий вечное возрождение жизни. Не отнекиваясь попусту, Богдана заявила: «Хочу — вскочу», — и переступила круг. Скакать, конечно, было бы уже тяжеловато.

Свадьбу отпраздновали пышно, как и подобает. Невеста, несмотря на выпирающий животик, была прелестна, как утренняя заря, и алое платье с жемчугами, в котором она вышла к пиршественному столу, оказалось ей очень к лицу. Жених в светло-голубом охабне, шитом серебром, тоже выглядел неплохо. Единственное, о чем можно было пожалеть — что пела на этом празднике не Богдана.

На стенах расцвели яркие факелы, девушки-подружки завели песню вечернюю, а веселее всех заливалась звонким жаворонком Забавушка:

С этой песней молодых подвели к дверям изложницы. Здесь случилась короткая заминка, и, под хихиканье подружек, Ростислав без особого труда подхватил на руки молодую жену и перенес через порог.

Захлопнулись с грохотом двери, подружки спели прощальное:

Послышался и стих легкий топоток.

Ростислав бережно опустил Богдану на постель, и сам присел рядом. Та подняла на мужа сияющие глаза.

— Ростиславе… — вымолвила она второй раз в жизни.

Ростислав отчего-то смутился, погладил жену по руке, не решаясь заговорить.

— Данюша… то есть Богдана… ладушка моя! Если что неладно вышло… Я тебя люблю. Больше жизни люблю, радость моя, свет мой светлый!

— И я тебя люблю больше жизни, — прошептала Данюша, притягивая к себе рыжую голову…

Долго еще они говорили, шептали друг дружке ласковые слова, прежде чем Даня уснула, подложив под щеку ладошку, а второй и во сне удерживая руку мужа. А Ростислав так и остался сидеть на краешке ложа, с бесконечной нежностью вглядываясь в любимое лицо. Красота его ничуть не поблекла от беременности, напротив, Даня хороша теперь казалась за двоих, и на лице ее сквозь сон проступала легкая тень улыбки, умиротворенной улыбки счастливой женщины.

Какая же удивительная сегодня ночь, думал Ростислав. Вот уходит день, полный суеты, нужных-ненужных дел, когда что-то устраивали и обеспечивали, пытались выправить ускользающее время. А завтра все станет, как и подобает быть, и будет просто семья, семья, ожидающая первенца. А где же грань? В какой миг свершится это превращение? Верно, идет оно вот в этот час, может быть, уже свершилось? Или незаметно совершится на следующем вздохе? Ростиславу не хотелось спать, хотелось пережить и удержать в памяти каждое мгновенье этой волшебной ночи. Осторожно высвободившись, он подошел к окну. Огромный, светло-светлый месяц сиял на небе, казалось, протяни руку — и ляжет в ладонь. Ниже спал в синей ночи их город. А между месяцем и городом, на гульбище, происходило нечто, князя весьма заинтересовавшее. Набросив шубу, он поспешно вышел.

Хотя ночь была светлая, Ростислав разглядел только очертания двух фигур, мужской и женской. Неслышно ступая по крытому переходу, он приблизился, и стало можно расслышать всхлипы, нежный шепот и звуки поцелуев.

— Миленький, что же делать нам, — говорила сквозь слезы девушка. — Батюшка не отдаст меня за простолюдина…

— Полно, Забавушка, солнышко, не плачь, — утешал ее другой голос, который нельзя было не узнать. — Все сладится. Ты ж меня даже обижаешь. Уж я-то да чего-нибудь не придумаю!

— Считай, уже придумал, — с бестактностью счастливого человека заявил, подходя к ним, князь.

Забава ахнула, и — в темноте не видно было — вся зарделась. Некрас скептически хмыкнул.

— Томило Твердиславич погиб при Медвежьем, — продолжал Ростислав. — Ты займешь его место в думе.

— Но, княже… — ошеломленно пробормотал стремянный, от неожиданности растеряв все свое краснобайство, — это ж ведь… боярская должность.

— Ба! Будешь и боярином. Разве ты не старший в своем роду?

— Только весь род из меня одного и состоит.

— Уж о прибавлении рода ты сам позаботишься, а? — лукаво подмигнул князь.

Он уже было повернулся, чтобы уйти и оставить влюбленных обсуждать радостную новость, но вдруг ему отчего-то вспомнился давний сон и то, как Некрас настойчиво уговаривал его «присмотреться к Морозовым», и Ростислав решительно отвел верного слугу в сторону.

— Слушай, а мне казалось, что Забаву ты того… мне предназначал?

— Забаву? Тебе? — вытаращил от изумления глаза Некрас. — Не-ет, тебе — Вадима.