Муж для княжны Волконской

4 глава Расплата за завтрак с княжной

На постоялый двор заявился за полночь. Заспанная девка принесла чистые простыни, старое 'одеяло. Комната была пустая, хотя по углам стояли кровати. Не сезон, подумал Данила, засыпая. Это хо-

рошо. Разгулявшихся золотоискателей нет и в помине, А то с таким характером обязательно бы подрался. Утром встал поздно. Вымылся, тщательно побрился, заспешил вниз в трактир, навстречу вкусным запахам жареного лука, мяса, специй. В трактире народу было побольше, чем вчера, шумно. Два половых быстро сновали по проходу, разносили графины с водкой, огромные миски с жареным мясом, горячей кашей, супом. Данила прошел наискось, вышел на террасу. Тут под навесом стояло три стола. Один был занят веселящимися охотниками, за вторым сидел одинокий мужик, а третий стол пустовал. Сюда тоже доносился запах жареного мяса и неизменного дикого лука. Тут было уютнее. Тянуло свежим ветерком, отсюда были видны далекие сопки, лес, а если повернуться — улицу во всю длину. За соседним столом охотники громко разговаривали, стучали по крышке стола рукоятями огромных ножей. Такие ножи, с рукоятями из рогов оленей, Данила увидел впервые здесь, на Дальнем Востоке. Половой подбежал, наклонился:

— Чего изволите?

— Мяса с кашей.

— Водочки? Есть особая, местная. Китаезы привозят, на женьшене. Есть даже на гадюках настоянная. Данила поколебался, ответил, сожалея:

— В другой раз. Половой заметил его колебания, понимающе ухмыльнулся. Данила собирался есть не спеша, поразмыслить, помечтать о золотоволоске, княжне Волконской, но желудок требовал своего. За соседним столом кашлянули. Там мрачно веселился за полупустым графином водки широкоскулый, с темным от солнца и ветра лицом, одинокий мужик. Одет добротно, хотя пиджак и штаны поношены, а сапоги разбиты. На поясе висел большой нож.

— Хорошо ешь, паря, — сказал он, оборачиваясь к Даниле. — Если так и работаешь…

— Хочешь нанять? — осведомился Данила. Мужик засмеялся, показывая желтые прокуренные зубы:

— Впору самому наниматься. Просто уважаю людей, которые хорошо едят. Данила покосился на него. Похоже, этот мужик уважал весь трактир. Тут ели все в три горла.

— Меня зовут Иван Битый, — сказал мужик. — Промышляю золотишко, зверье. Вообще чем Бог пошлет в тайге.

— Данила Ковалев. Занимаюсь всем помаленьку. Сейчас пробую себя в торгашестве. Внезапно на террасе стало тихо. Данила ощутил на себе заинтересованные взгляды. Казалось, жрут да пьют, ни до кого нет дела. Ан нет, тут гав не ловят, такие сюда не едут. Не зевай, Данила, на то и ярмарка.

— Ковалев, — протянул Битый раздумчиво. — Не тот ли, что маньчжурских людишек побил? Самому нойону, говорят, руку прострелил! Потом еще гиляцкую девку у китаез отбивал?

— Похоже, что я, — неохотно согласился Данила. И похоже, что про него уже поползла плохая слава. Слава скандалиста и забияки, человека отпетого. Это была не та слава, к которой он стремился, но имя Данилы Ковалева принадлежало — увы! — ему. А вместе с именем и эта недобрая слава.

— И тот самый, который отказался наняться к Ворошиле? — продолжал Битый крепнущим голосом. — Теперь понятно, паря. Данила с досадой ответил:

— Видно, весь город знает, кто я и чем занимаюсь. Теперь бы еще и мне это узнать! Битый ответил с усмешечкой, но миролюбиво:

— Не серчай, а то печенку испортишь. Город маленький, все на виду. Ты парень заметный, удалой. Когда про драчку прослышали в других местах, сюда потянулись всякие разные. Пристав ругается, грозится, но не пойман — не вор. Говорят, Ворошило нанял беглых каторжников. Хоронятся в лесу, ждут. Но это слухи, за них не посадишь.

— А люди Гена? — спросил Данила.

— У него их меньше, зато места знают лучше. Корнями тут проросли. Кого в долгу держат, кого в страхе. Трудно тебе придется. Ты, как бурундук, между двух медведей. Далеко на улице показались скачущие лошади, за ними темнел верх крытой коляски. Данила несколько мгновений тупо смотрел на приближающийся экипаж. Мысли его бродили вокруг картины, где бурундучок зажато верещит между разъяренными медведями, потом едва не подпрыгнул. Верх коляски сдвинут назад^ на сиденье сидит его золотоволоска, княжна Волконская! Рядом «держится пухлый розовый парняга, одетый по-городскому, чисто, даже франтовато.

Данила приготовился проводить ее тоскующим взглядом, но коляска свернула на эту сторону улицы, плавно остановилась перед постоялым двором. Пухлый соскочил первым, подал руку княжне. Она сошла легко, как мотылек, едва коснувшись его руки. вдвоем они поднялись на террасу. Навстречу, предупрежденный, спешил хозяин, толстый, раскрасневшийся на кухне среди котлов. На нем был чистый и, к удивлению Данилы, выглаженный фартук. На толстой морде, мокрой от пота, расплылась широчайшая улыбка:

— Ваше сиятельство! Как мы рады, как рады! Что же не упредили, встретили б с почетом. Изволите пройти на кухню? Откушать? К изумлению Данилы, все трое пошли на кухню. Битый насмешливо оскалился:

— Как же — не упредили! Чуял, что приедут. Готов, как волк на морозе.

— Что они поперлись к грязным котлам? — спросил Данила, сбитый с толку. — И хозяин, этот дурень, рад… Битый засмеялся:

— Инспекцию делают. Чтобы мух на кухне не было, тараканов. Дурни! Данила не отрывал глаз от двери на кухню. Вскоре дверь распахнулась, вышла пара, парень услужливо поддерживал золото– волоску. Хозяин семенил сзади, кланялся, прижимал ладони к груди. На его усеянном бусинами пота лбу было написано: пронесло! Пухлый парень повел взглядом по столам, сказал хозяину:

— Мы отобедаем здесь. Верно, Наташа? Вместе с народом. Мы не чужие, мы тоже народ, русский народ. Девушка окинула взглядом притихшее сборище, ответила вполголоса, но Данила услышал:

— Ты не думаешь, что мы помешаем?

— Что ты! — ответил бодро брат, но в голосе слышалось смущение. — Мы ведь тоже, народ. Не отгораживаться, а сливаться, верхи и низы. Даниле стало смешно» Он поднялся, вежливо указал на пустую лавку по другую сторон/ своего стола:

— Присоединяйтесь к нам.

— С удовольствием, — ответил брат. Он бросил иа сестру победный взгляд. — Верно, Наташа? Хозяин затоптался рядом, как медведь на цепи, бросая на Данилу и Битого свирепые взгляды.

— Ваши сиятельства, я принесу свободный стол! Оттуда вид на речку.

— Сюда, — оборвал пухлый. Он отодвинул скамью, пропуская сестру к столу. Его розовая шея покраснела, пошла волнами. Наташа села за стол, бросив неприязненный взгляд на Данилу. Битый торопливо отвернулся, но уши его вытянулись едва ли не на аршин. Пухлый сел, вежливо поклонился Даниле:

— Я Всеволод Волконский, инженер по строительству дорог. Это моя сестра. Вы тут проездом или живете?

— По делам, — ответил Данила. Он украдкой посматривал на девушку. — Я из переселенцев, которые прибыли в прошлом году. Мы заняли землю вверху по Иману. Неожиданно вмешалась Наталья:

— А также обожаете драться с маньчжурами, отнимать у китайцев девушек. Всеволод удивленно посмотрел на сестру. Ее щеки порозовели. Он вежливо спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Наша кухарка…

— Впрочем, я тоже слышал нечто подобное. Какие у вас планы теперь?

— Я занялся непривычным делом, — ответил Данила честно. — Увидев, что гиляков грабит всяк, кто изволит, завел свою лавку.

— Вот видишь, — победно сказала Наталья брату. Данила поперхнулся, почуяв, что сам дал понять свои слова как-то иначе, не желая оправдываться, сказал с ожесточением:

— Торговцев никто не любит, я их сам не люблю. Ну раз уж так получилось, то доведу дело до конца. Хозяин в сопровождении двух половых с почтительно вытянутыми лицами сам поставил гостям две тарелки. Каши, словно полудохлым котятам, ломтик мяса, который комар унесет. Черемши не положил, дабы не пугать высоких гостей чесночным запахом. Во второй тарелке, которую поставил перед княжной, был крохотный ломтик рыбки. Наталья сказала саркастически:

— Для начала он отнял бедную девушку, увел к себе. Она избежала волков, это верно, но попала к тигру. Всеволод повернул голову к Даниле. Тому кровь бросилась в лицо:

— Не к себе. Я вернул ее родителям! Ей лет десять, не больше. Как можно?

Наталья, вяло ковыряя вилкой в рыбке, ответила сухо:

— Говорят, у гиляков можно. Недаром китайцы воспользовались этим. Да все мужчины готовы забыть про все запреты. Всеволод перевел непонимающий взгляд на сестру. Она вскинула красиво изогнутые брови. Насмешливые огоньки разгорелись ярче:

— Как, ты еще не знаешь? Весь город говорит, что я буду женой этого человека. Всеволод смотрел с недоверием, потом лицо его покраснело слегка:

— Если это шутка…

— Это не шутка, — ответил Данила. — Я надумал жениться на вашей сестре. Правда, она княжна, но у всех свои недостатки. Я знал одну с такими кривыми ногами, будто всю жизнь сидела на бочке, и то выскочила за хорошего парня. А у вашей сестры ноги вроде бы в порядке, хотя под таким длинным платьем хрен что углядишь. Всеволод побагровел сильнее. Брови его угрожающе сомкнулись на переносице, глаза сузились:

— Рекомендую прекратить вести такие разговоры о моей сестре, тем более в таком тоне! Я сумею ее защитить.

— Ради Бога! — сказал Данила, поднимая ладони кверху. — Я не хочу с вами ссориться. В нашей семье будет мир со всей родней. Всеволод сжал кулаки, начал подниматься. Кулаки у него были белые, будто вылепленные из рыжего творога. Наталья торопливо опустила ладонь ему на плечо, голос ее был насмешливым:

— Сева! У него нож и револьвер за поясом. А на коленях новенький винчестер. Такие люди редко доживают до свадьбы.

— Это верно, — ответил Данила, обращаясь к Наталье и глядя ей в глаза. — Но уж если кто доживет!.. Я приехал из самого сердца России, из дремучей подмосковной деревушки, где каждая старуха — ведьма, где в любом доме тесно от домовых, где в сарае шагу не ступишь, чтобы не наступить на коморника, са– райника. У нас сразу за околицей играют в горелки, а вдоль реки водяницы и русалки водят хороводы. В таких деревнях народ живет чуткий. Мы чувствуем не только приближение засухи, неурожая или морозов. Сейчас предчувствие говорит мне, что когда меня зароют в этой дальневосточной земле, то здесь будут жить десятки моих сильных и красивых внуков. Он поднялся, бросил на стол серебряную монету. Битый, который искоса поглядывал, не пропуская ни слова, бросил на молодого купца внимательный взгляд. Этот Данила заплатил за обед впятеро дороже, чем он стоит.

— И еще я чую, — произнес он сильным голосом, — что мой гроб понесут на могучих плечах семеро высоких, как отец, и красивых, как мать, сыновей. С ними ты будешь, Наташа, вспоминать долгую и счастливую жизнь, которую мы прожили. Он спрыгнул с террасы, минуя ступеньки. Всеволод уже покраснел, как индюк, вот-вот лопнет, но Даниле не хотело с ним ссориться. Парень чистый, богатство и лакеи смолоду не испоганили душу. Правда, между ними пробежала черная кошка, но это сам Данила виноват — не сдержал язык. Постареет, научится обуздывать себя, а сейчас удаль прет из груди, сердце стучит сильно и смело. …До обеда он отбирал с сыновьями Васильева товар, помогая грузить на баркасы. Хотел было ехать с ними, но речники обещали отправиться послезавтра. Да и путь по воде против течения займет времени впятеро больше, чем на коне напрямик. К постоялому двору вернулся, когда солнце начало опускаться к закату. Жаркие лучи нагревали спину, рубашка на спине взмокла. Данила мерял взглядом расстояние от солнца до вершин сопки, прикидывая, когда обрушится темнота, успеет ли добраться до Новохатовки. Рискованно. Доберется впритык, а если хоть малость задержится в дороге, придется ночевать в лесу. В темноте и сам без головы останешься, и ноги поломаешь. Поколебавшись, решил выехать с утра. На постоялом дворе и кормят хорошо, и простыни чистые. И когда сердце радостно екнуло, понял, что весь день хитрил с собой, оттягивая момент отъезда, все надеялся увидеть еще разок золотоволосую Наталью, увидеть ее надменно вздернутый носик, гордую приподнятость скул, насмешливые умные глаза. Хмурый, пошел прямо в трактир. Поужинал в закрытой половине, молча поклялся, что выедет домой рано утром, когда город еще спит. Вышел, постоял у ворот, глядя на усыпанное звездами черное небо. Впереди, посреди двора, стоял крупный широкоплечий человек. Данила сделал несколько шагов, остановился, пото-

му что этот человек загораживал дорогу к крыльцу. Можно, конечно, обойти его, но человек явно знал, что Данила не обойдет, и Данила это тоже знал. Человек был массивный, широколицый. Голова вырастала прямо из широких плеч. Луна светила Даниле в лицо, скрывая лицо незнакомца.

— Это ты Ковалев, — услышал Данила резкий требовательный голос.

— Я, — ответил настороженно Данила.

— Торговец из Новохатовки? — уточнил незнакомец.

— Он самый. Он успел увидеть кулак, огромный, как отполированный речной валун. В голове с грохотом взорвалась бомба. Данила непроизвольно шагнул вперед, вто-' рой удар обрушился на его скулу. Колени подогнулись, но он удержался, попробовал закрыться, но чудовищные кулаки с легкостью пробивали защиту. Во рту резануло болью, почувствовал соленый вкус крови. Как в тумане, выбросил вперед руку, целясь в лицо огромного человека. Тот с неожиданной скоростью увернулся. Голова Данилы дернулась из стороны в сторону, когда незнакомец быстро ударил правой и сразу же левой. В глазах потемнело, Данила рухнул лицом вниз. Еще не успел удариться лицом о землю, как страшный удар ногой в живот буквально поднял его в воздух. Данила скрючился, хватая ртом воздух, увидел занесенную для второго удара ногу в огромном ботинке, но не смог ни уклониться, ни дернуться. В голове гремело, изо рта текла кровь, в животе и груди сплошная резкая невыносимая боль. Жесткие удары сыпались часто. Человек шагал за Данилой легко, бил жестоко и страшно, с каждым ударом перекатывая его тело по двору. Когда Данила начал терять сознание, удары прекратились. Он услышал тяжелое мощное дыхание и грубый голос:

— Слушай, дурак, если ты еще живой, конечно. Еще раз брякнешь, что женишься на ее светлости, убью. Здесь это делается просто. Понял? Не дожидаясь ответа, он повернулся, шагнул в темноту и растворился. Данила лежал, борясь с чернотой, которая наступала, гасила сознание. Изо рта и разбитых губ текла кровь, смешивалась с пылью. При каждом вздохе остро кололо в груди, сломаны ребра. Гудело в голове, резкая боль перекатывалась по всему телу. Когда он попробовал подогнуть ноги, остро полоснуло по каждой жилке, каждому нерву. Отдохнув, он рискнул подняться на ноги. В голове гудели колокола, но звезды уже перестали качаться, и луна зависла неподвижно. Морщась при каждом шаге, стиснув зубы, он кое-как пересек двор, вернулся в конюшню. Буян шарахнулся. Даже в полутьме Данила увидел, как расширились глаза коня, когда тот почувствовал запах свежей крови. Ноздри раздулись, затрепетали.

— Это я, — прошептал Данила. Голос его был слабый и сиплый, тоже разбитый. — Ты еще таким меня не видел. Пальцы его были в крови, на костяшках лохмотья кровоточащей кожи. Буян мелко вздрагивал, часто переступал передними копытами. Данила с огромным трудом оседлал, с третьей попытки кое– как залез в седло. Перед глазами качалось и плыло.

— Буян, милый, — попросил Данила шепотом, — пожалуйста, не сбрось меня сдуру. Иначе мне хана. Данила цеплялся за седло, его раскачивало. Избитое лицо начало вспухать, боль усиливалась. К рассвету будет как освежеванная туша. Даже кости будут ныть так, что пальцем шевельни — заорешь, как ни крепись. Потому и надо убраться отсюда поскорее, пока темно, чтобы не видели его стыда и позора. Хорошую работу кто-то сделал. Сам Волконский распорядился, защищая честь дочери? Конечно, такой власти у него нет, но тут город такой, что за бутылку водки забьют насмерть. А посули четверть — разорвут в клочья. Кажется, Битый говорил, что есть бродяги и беглые каторжники, которые в лесу прячутся вблизи города. Их вроде бы нанял Ворошило, но эти разбойники могут услужить любому, кто заплатит. Нет, скорее всего толстый братец. Аж побелел, когда услышал, что какой-то купчишка хочет жениться на его благородной сестре. Такой даже к принцу будет ревновать, души в ней не чает. К тому же ему проще, чем бате, договориться с бродягами. Он панибратствует с низами, заводит «друзей из народа», не замечает, что те втихомолку смеются над ним. …Данила поднял голову. Высокое крыльцо, массивные двери, двухэтажный кирпичный дом. Буян всегда чувствовал хозяина, но разве сейчас Данила хотел остановиться? Или все-таки хотел? С разбитой в кровь рожей, распухший и в синяках?

Окна на втором этаже светились, одно было открыто, оттуда доносились приятные звуки. Кто-то играл на фортепиано. Данила уже хотел тронуть коня, как вдруг музыка оборвалась. В освещенном окне возник тонкий девичий силуэт. Лицо ее было в тени, но в золотых волосах, подсвеченных сзади, запрыгали веселые искорки. Девушка наклонилась, всмотрелась. Данила услышал, как она тихонько ахнула. Свет из окна падал на него, освещая с головы до ног. В ее голосе он уловил нотку жалости:

— Попало вам, герой тайги.

— Да, — сипло проговорил Данила, потому что разбитые губы двигались с трудом, — кто-то из ваших постарался.

— Из наших? Ах, да… Уезжайте обратно в лес. Постарайтесь ему больше не попадаться.

— Ему? — переспросил Данила. — Вы его хорошо знаете? Ее голос стал чуть холоднее:

— Не так хорошо, как вы прекрасную гилячку. Здесь город маленький, мь« все знаем друг друга. Это адвокат Арнольд Дьяков, работает в здешнем суде. Сердце Данилы забилось остервенело, в голове начал набухать болезненный комок:

— Почему он? Адвокаты — люди обеспеченные. В судах кулаками тоже не дерутся. Наталья помолчала. Данила видел, что она выпрямилась, взялась за створки, будто хотела закрыть окно. Голос стал совсем ледяным:

— Он тоже вбил себе в голову такую же дикую идею. Тоже собирается жениться на мне. И если кто появляется вблизи, расправляется. С каждым по-своему. Данила попытался выпрямиться в седле, но острая боль пронзила весь позвоночник. Вместе с дыханием через нос послышалось нечто подобное на стон.

— Должна заметить, — сказала она высокомерно, — что как он ни далек от цели, но у него шансов больше, чем у вас, рыцарь тайги. У Данилы вырвалось:

— Жизнь не заканчивается сегодняшним днем. Я честный купец, свои долги плачу. Она, все еще держась за створки, сказала резко:

— Выбросьте из головы! Из Петербурга его сослали сюда не за примерное поведение.

— Я плачу по счету, — настойчиво прохрипел Данила.

— Выбросьте из головы, — повторила она настойчиво, и ее голос совсем потерял жалостливый оттенок. — Вы не представляете, он был чемпионом Петербурга по английскому боксу. Он побьет пятерых таких увальней. Данила пяткой тронул Буяна, стараясь попрощаться первым. Конь пошел резвой иноходью, окно с легким стуком закрылось. Данила сцепил зубы, крепко держался за луку седла. Теперь успеть бы отъехать подальше, пока не свалился посреди улицы. Город остался за спиной. Конь осторожно шел вдоль реки, выбирая места куда ставить ноги. Луна светила ярко, полнолуние, но ее часто закрывали наплывающие тучки. От реки тянуло холодом, прохладная ночь жалостливо охлаждала избитое тело. Тело взрывалось болью при каждом движении. Он доковылял до ручья, осторожно умылся. Ледяная вода приятно холодила распухшее лицо. Вернувшись, он отыскал в переметной сумке ломти мяса, поджарил на прутике. Жевать больно, челюсть едва двигается, но он заставил себя проглотить полуразжеванное мясо. Надо жить, набираться сил и думать, что делать дальше.