Мужчины двенадцати лет

БРИТАЯ ГОЛОВА

Зенону десять лет. Его бритая голова полна ссадин, и из всего его существа, такого невзрачного в своих лохмотьях, бросается в глаза только эта огромная бритая голова, шершавая, как потрескавшийся ком сухой земли. В восемь лет, схоронив мать (отца своего он не знал), он остался на попечении судьи по делам несовершеннолетних, и ему пришлось поступить в услужение в первый попавшийся дом. Вот уже два года, как он работал. Правда, мальчик не отличался расторопностью, но был силен и крепок, несмотря на свои десять лет, и безропотно брался за самую тяжелую работу. За это хозяйка и держала его.

Семья была небольшая: хозяйка, ее сын Тете — мальчик одних лет с Зеноном, и тетка, тощая и желтолицая, очень набожная.

Эта тетка ужасно мучила Зенона. Решив, что Зенону обязательно надо причащаться, она каждый вечер принималась обучать его закону божию. Куда там! В бритой голове мальчика никак не удерживались эти длинные фразы. И тетка, которая начинала урок, вооружившись всем своим христианским смирением, в конце концов теряла терпение — и заповеди, вроде «люби ближнего, как самого себя», Зенону приходилось повторять, морщась от непрерывных щипков.

После первого щипка у Зенона пропадала всякая охота любить ближнего, как самого себя. Наоборот, в нем закипала глухая ненависть ко всему человечеству, потому что для него все человечество воплощалось в этой тощей желтолицей женщине, которая мучила его каждый вечер, заставляя заучивать такие непонятные вещи.

Один раз, вдруг осмелев, он сказал своей учительнице закона божия:

— Иисус был просто дурак, раз дал себя распять!

Всю ночь он простоял в углу на коленях, со сложенными накрест руками, задыхаясь от ненависти к этой женщине, которая обучала его законам любви к ближним, оглушая криками и осыпая ударами.

Хозяйка и мальчик Тете тоже не очень-то нравились Зенону, но по сравнению с теткой это были ангелы, те самые «ангелы небесные», о которых тетка столько рассказывала.

У хозяйки была мания чистоты. Каждую минуту Зенон должен был бежать через весь двор с метлой или тряпкой в руках, чтобы поднять обрывок бумаги в углу или стереть на каком-нибудь шкафу пятно, только что обнаруженное хозяйкой.

Тете был капризный и избалованный мальчик. Из-за каждого пустяка он ревел: то Зенон подошел слишком близко, когда Тете перебирал свои чудесные игрушки, то, проходя мимо, нечаянно задел стул, на котором Тете расставил своих солдатиков… Зенон очень хорошо знал, что означали эти крики и слезы: сейчас прибегут обе женщины, хозяйка и тетка, и накинутся на него с кулаками, красные от гнева. Горе тогда маленькому слуге, если он не успеет скрыться вовремя! Градом посыпятся удары на его голову…

Ну, да это еще ничего. Его большая бритая голова уже нечувствительна к ударам. Слишком много выпало их на его долю. Каждый удар оставлял новую ссадину… и только. Но щипки тетки — вот что выводило его из себя! До чего больно щиплет эта ведьма! Руки Зенона посинели от ее щипков. Казалось, что тетка вонзает в его тело булавки, которые прокалывают его насквозь. Ну и ногти! Длинные, острые. Она ведь целыми часами их оттачивает, полирует, подпиливает…

Каждый раз, когда Зенон Заставал тетку за этим занятием, ему казалось, что она ухаживает за своими ногтями исключительно для того, чтобы лучше щипаться. И он молился святому Роке, самому ненавистному, самому худшему из всех святых, чтобы хоть один теткин ноготь сломался.

Почему Зенон так ненавидел святого Роке? Почему считал его худшим из всех святых, хотя все они, по его мнению, были злодеями? Это был прямой результат теткиного воспитания. Зенон думал, что все святые существуют только для того, чтобы обижать мальчиков-слуг. Все святые — гадкие уже потому, что их именем постоянно пугают Зенона обе хозяйки.

— Ах негодный! Погоди… Святая Роза тебя задушит в день ее поминовения!

— Вот увидишь, бесстыдник, святой Мигель всадит тебе в горло свой меч, как он сделал с дьяволом!

Святые внушали Зенону страх и ненависть. Дом был полон святых: со всех стен глядели их изображения в причудливых позах, в странных одеяниях: одни — бородатые, с глазами убийц, другие — безбородые, а лица как у женщин… А святой Роке? Ах, этот святой Роке! Он был уже не только на картине — это была целая статуя. Ростом с маленького мальчика, на пьедестале, и над ним всегда свеча горит. С каким удовольствием Зенон согнал бы с пьедестала этого притворщика, у которого глаза подняты к небу, а плащ нарочно откинут, чтобы все видели рану на его ноге! Палкой бы его, а собачке, что с ним рядом, голову бы оторвать!

Святому Роке молились по девять дней подряд. С ужасом думал Зенон об этих днях. Долгие, томительные часы на коленях, рядом с теткой, хозяйкой и другими старухами, которые специально для этого приходили. Молитвы и снова молитвы, бесконечные, скучные фразы, в которых он ни слова не понимал. Зачем это все? Один раз он спросил об этом у одной из старух, и та ответила:

— Чтоб святой помог нам, чтобы мы все стали хорошими.

Хорошими?.. Мальчик смутился и спросил:

— А тогда почему же тетя Долорес не становится хорошей?

Тетка узнала об этом разговоре. Она накинулась на бедного Зенона, когда он уже лежал в кровати и почти заснул. Как больно она его щипала!

А на следующий день Зенон пошел к своему ненавистному святому и из мести выкрикнул ему в лицо все оскорбительные слова, какие смог припомнить. Даже сделал из бумаги шарики и бросил в голову статуи. Святой Роке продолжал бесстрастно смотреть в небо; на обнаженной его ноге зияла рана… Притворщик! Вот посмотришь на него, так можно подумать, что он очень хороший. А сколько он Зенону зла сделал! Это наверняка он, святой Роке, велит тетке каждый день щипать Зенона. Святой и научил ее так больно щипаться. Или, может быть, дьявол? Да нет, святой Роке, больше некому! Зенон был в этом твердо уверен.

Дьяволу он очень симпатизировал, оттого что тетка поносила дьявола как только могла. Наверно, дьявол не такой уж злой. «Ведь ее послушать, — думал мальчик, — так можно подумать, что я прямо ужасный, а я совсем не такой уж скверный».

Нет, это определенно святой Роке научил тетку вонзать в тело мальчика острые отполированные ногти. Притворщик! Поднял глаза к небу и показывает свою рану, чтобы все его жалели!

…В этот день хозяйка сказала Зенону:

— Сегодня вечером у нас гости. Если ты вымоешь пол в трех комнатах, я позволю тебе пойти на улицу и покатать тележку вместе с Тете.

Тележку?! Неужели она сказала «тележку»? Нет, он не ошибся, он хорошо расслышал:

«тележку». Да ведь он об этом только и мечтал уже целых две недели, с того самого момента, как Тете купили тележку.

Конечно, он вымоет три комнаты! Зенон опрометью побежал за водой, мылом, щеткой. И принялся скрести, скрести с лихорадочной быстротой. Он добела вымоет все три комнаты. Зато вечером ему позволят покатать тележку вместе с Тете.

Был февральский день, жаркий, удушливый[3]. Зенон работал. Лицо его горело, он обливался потом. Зенон работал… Он кончил перед самым обедом, когда уже начало темнеть. Три часа он скреб полы щеткой и теперь предстал перед хозяйкой с торжествующим видом:

— Сеньора, чисто я вымыл?

Она зажгла свет и долго всматривалась в пол, стараясь найти пятна. Не найдя ни одного, она неохотно согласилась:

— Да, чисто. Теперь иди обедать.

— А потом я пойду с Тете покатать тележку, да?

Она сухо ответила:

— Нет.

— Да ведь вы обещали! — закричал мальчик, взбешенный обманом. — Вы мне сказали, что вечером гости придут и, если я вымою три комнаты, мне можно будет пойти на улицу вместе с Тете, тележку покатать. Вы ведь мне обещали…

Он выкрикивал эти слова сквозь слезы, задыхаясь от обиды.

— Я тебе это сказала для того, чтобы ты поторопился, — ответила хозяйка, которой начинали надоедать слезы мальчика. — Сегодня у нас гости, и ты должен прислуживать за столом.

Он снова запротестовал, задыхаясь:

— Да ведь вы же сказали!.. Ой, ой!

Это тетка, незаметно подкравшись сзади, два раза ущипнула его за руку. Ее острые ногти словно врезались в тело и дошли до самой кости.

Громко плача, мальчик выбежал из комнаты.

— Бездельник! — кричала хозяйка. — Подумать только, какие претензии у этого бездельника: хочет катать тележку вместе с Тете!

— Ты сама виновата, — сказала тетка, — ты сама ему все это внушила. Зачем ты ему обещала?

— Думаешь, если бы я ему не обещала, этот лентяй вымыл бы за три часа три комнаты?

— Хотела бы я знать, кто были родители этого мальчика. У него дурные наклонности!

И тетка глубоко вздохнула, опечаленная тем, что у этого несчастного десятилетнего мальчика такие дурные наклонности, настолько дурные, что он не вымыл бы добела полы в трех комнатах в удушливо-жаркий февральский день, если б хозяйка не пообещала отпустить его на улицу поиграть.

Гости не пришли. После обеда обе женщины вынесли кресла и уселись подышать воздухом. Тете вышел побегать со своей тележкой. Зенон, скорчившись в комочек на пороге, уткнув в коленки свою большую бритую голову, следил жадными, расширенными глазами за каждым движением Тете.

Вдруг хозяйка в припадке великодушия сказала:

— Зенон, покатай тележку, а Тете пусть сядет в нее.

О, этого не пришлось повторять два раза… Одним прыжком Зенон очутился возле Тете и ухватился за ручку тележки с такой радостью, словно это было необыкновенное сокровище. Тете влез в тележку, и Зенон помчался рысью, как лошадка. Пробежав несколько раз от одного угла улицы до другого, Зенон остановился. Он устал и сказал Тете:

— Я тебя уже пять раз возил. Теперь твоя очередь…

Тете нашел совершенно справедливым, что если Зенон пять раз его возил, то теперь он должен пять раз везти Зенона. Он слез с тележки, и маленький слуга сел в нее, смеясь от восторга. Рот его был открыт — огромная трещина, расколовшая ком сухой земли: его бритую голову, полную шрамов. Он был так счастлив в этот момент, что даже забыл про теткины щипки и в душе примирился с ней и с ее святыми. Тележка тронулась, а он, Зенон, сидел внутри и смеялся как бешеный, взвизгивая…

Недолго длилось его счастье. Когда они поравнялись с домом, хозяйка и тетка, отдыхавшие в своих креслах, вдруг заметили, что в тележке сидит Зенон. Они разом вскочили и с громкими воплями набросились на него. На бритую голову мальчика посыпались удары, его руки сразу посинели от щипков. Обе женщины кричали:

— Плут! Бездельник! Заставить Тете возить его! Этого еще не хватало!

Щипки и затрещины заставили Зенона спрыгнуть на землю. В тележку усадили Тете, осыпая его поцелуями и ласками.

— Если хочешь играть с Тете, так вози его!.. Еще что придумал!..

И хозяйка дала ему ручку тележки, чтобы он вез. Подумаешь, еще услугу ему оказывают! Сначала Зенон хотел отказаться, но вспомнил о щипках и затрещинах, подумал о том, что, если он откажется, его сейчас же пошлют спать, — и принялся тянуть тележку. Тележка двинулась, но Зенон вез лениво, не спеша. Так доехали до угла. Зенон уже хотел повернуть, как вдруг услышал голос Тете, который кричал ему:

— Эй, ты, поторапливайся! Живее, а не то я маме скажу!

Слепой, неудержимый гнев поднялся в душе мальчика с бритой головой. Почему другому мальчику всегда можно сидеть в тележке, а он, Зенон, обязан возить его? Вся ненависть, которую он чувствовал к обеим хозяйкам за их чудовищную несправедливость, за их окрики и побои, мгновенно сосредоточилась на этом неженке, у которого было все, что он захочет, которого ласкали и баловали.

Не думая, что делает, может быть, для того, чтобы не броситься на Тете и не задушить его, Зенон резко поднял ручку и опрокинул тележку. Крак… с глухим стуком ударилась о землю голова Тете. Послышался его плач и страшный крик обеих женщин. Зенон сразу опомнился, раскаиваясь в том, что сделал. Но было уже поздно, слишком поздно. Мальчик продолжал лежать на спине, громко плача, а обе женщины, испуская отчаянные вопли, неслись к месту происшествия. Что теперь делать? Утекать, это ясно. Ах, да ведь все равно его поймают, — если не хозяйка, то кто-нибудь из этих людей, которые сбежались на крик со всех сторон.

По бульвару, пересекающему улицу, быстро мчались взад и вперед автомобили. Прекрасно! Он бросится под один из них — и всему конец! Не будет больше ни хозяйки с ее ворчанием, ни тетки с ее святыми и с ее щипками, не будет больше святого Роке…

Он бросился бежать, преследуемый теткой… Смерть? Что такое смерть? В какую-то последнюю долю секунды в голове его пронеслось воспоминание о девочке-служанке, которая покончила с собой в прошлом году. Он говорил с ней за день до ее смерти. Это была девочка четырнадцати лет, тоже на попечении судьи по делам несовершеннолетних. Она была туберкулезная, и хозяева часто били ее. Она приняла какой-то яд. Зенон забыл какой. Накануне самоубийства она говорила с Зеноном о смерти. Она сказала: «Смерть — это сон». Она не думала ни о небесах, ни об аде. Ни о чем! «Смерть — это сон и больше ничего». Так она сказала, и она верила в то, что говорила, потому что на следующий день приняла яд и умерла. Значит, смерть — это сон? Зенону никогда не удавалось хорошенько выспаться. А ведь лучше навсегда заснуть, чем целыми днями работать, терпеть окрики и побои, выносить присутствие тетки с ее святыми да еще видеть постоянно этого святого Роке с его собакой!..

Зенон перебежал бульвар, остановился на мгновение… и бросился под колеса проезжающего автомобиля. Шофер заметил его — раздался хриплый гудок. И этот звук разбудил в мальчике животный инстинкт самосохранения. Уже упав на землю, он рванулся в сторону, и автомобиль не прошел по всему его телу, а только раздавил ему ногу. От боли мальчик потерял сознание.

Он пришел в себя в аптеке. Открыв глаза, он увидел хозяйку. Она держала за руку Тете, который уже не плакал, а, наоборот, был так спокоен, словно совсем не ушибся. Он увидел человека в белом халате, бинтовавшего ему ногу, двух полицейских и тетку. И в ту же секунду услышал ее голос. Она кричала:

— Бог тебя наказал! Бог тебя наказал! Бог тебя наказал!..