Мужняя жена

Так ты не пойдешь со мной?

Ходят слухи про жену Повеля, любопытные глаза провожают ее, куда бы она ни шла. Но пуще всех усердствует старостиха Карна. Ее дом стоит рядом, ей сподручнее всех следить за Мэрит. И Карна почитает своим долгом вывести на чистую воду срамоту, какой в деревне не бывало, покуда эта молодица не приехала сюда. Ей надлежит восстановить честь Хэгербека. Карна, женщина серьезная, строгих правил, была до глубины души потрясена, узнав о случившемся. Но сперва надобно упредить и припугнуть беззаконницу. Она встречала ее у колодца каждый день.

Старостиха поведала Мэрит о том, что случилось в Оррай-ерде несколько лет тому назад. Одна крестьянская жена поддалась соблазну, потеряла стыд и жила в блуде с одним парнем. Грех ее открылся, она горько раскаялась и слезно молила мужа о прощении. Но он простить ее не пожелал. А вместо того отрезал кусок волчьей сети, обмотал ею неверную жену и привязал ее к воловьей спине. Она лежала на спине вола — ни рукой, ни ногой не двинуть, а он погнал вола по деревне. Вол пошел себе, куда ему вздумается. Так она и прокатилась с позором у всех на виду. И все считали, что поделом ей мука. Под конец кто-то сжалился и снял ее со спины вола. Мало того, после ее выгнали из дому и из деревни. Пришлось ей пойти странствовать по дорогам нищенкой. С тех пор о ней никто слыхом не слыхал. Согрешив, она потеряла все и погубила свою душу и тело.

Мэрит стояла и колотила белье; ее рука, державшая валек, задрожала. Она ответила: «Тяжкая ей выпала доля, такого и заклятому врагу не пожелаешь». Почувствовав на себе взгляд колючих, как иглы, глаз Карны, она поспешила добавить: «А может, ей и поделом…» Мэрит побоялась не сказать этих слов.

Карна решила, что сделала доброе дело, расеказав эту историю, — так велела ей совесть. Она добавила также, что у них в доме есть книга, где прописаны все законы, и в ней сказано: «Замужней женщине, повинной в блуде, должно всыпать тридцать пар палочных ударов или двадцать четыре розгами, а после посадить на хлеб и воду. А коли ее злодеяние особо тяжкое, ее следует лишить жизни». И примеров тому немало, когда нарушившие супружескую верность кончали жизнь на плахе. А прежде чем отрубить голову, у них вырывали волосы вместе с большими лоскутами кожи. Страшные муки были им в наказание, но ведь слабой рукой не вырвать плевелы греха. Может, закон об усекновении головы теперь и отменен, она точно не знает. Однако она слышала, как пастор в своей проповеди требовал, чтобы закон этот и поныне был в силе. Ибо чем мягче наказание, тем сильнее процветают грех и беззаконие. Палкой да розгой, хлебом и водой не искоренить сей тяжкий грех. Нужна плаха, чтобы вырвать сие зло с корнем. Правосудие бывает жестоким, но правосудие, словно каленое железо, выжигает мертвое мясо из раны раз и навсегда.

Мэрит хотела согласиться с Карной, но язык комом застыл у нее во рту, он разбух и закрыл ей горло, она едва дышала. Под конец она выдавила из себя несколько слов: «Коли пастор так говорит, стало быть, это правда…» Иного она сказать не осмелилась.

Теперь Карна чувствовала: она сделала все, что могла. Теперь совесть ее чиста, можно быть спокойной. Она упредила молодуху, дала ей хорошую острастку.

Мэрит была потрясена до глубины души. Она боялась, что придется держать ответ на том свете, а про людской суд забыла. Она никогда не думала, что ее грех столь строго карается по людскому закону. Никто ей прежде о том не сказывал. От слов соседки ее било мелкой дрожью, она дрожала всем телом. Ее трясло, словно холодное железо топора уже касалось ее шеи. Казалось, она уже чувствует, как руки палача вырывают волосы с корнем на ее голове… Палки и розги, хлеб и вода — самое легкое наказание…

Что сделает с ней Повель, когда услышит про нее? Об этом ей не ведомо ничего, ровно ничего; откуда ей знать, что творится у него в душе. Она никогда прежде не видела, каков он, когда с ним обходятся несправедливо, не знает, как он станет вести себя, если ему причинить зло. Стало быть, ей неоткуда знать, что он сделает.

Но теперь она узнала, что ей сулит закон, если муж не пощадит ее. Ужас объял ее: может, ей опомниться, покуда еще есть время? Поздно будет каяться, когда ее изобличат. Тогда она пожалеет об этой минуте, когда еще можно было обрести спасение. Да, время еще есть. Пока еще не поздно воротиться к тому, что было прежде, быть верной женой Повелю. Она больше не хочет недозволенного, хочет быть верной мужу. Кабы она только могла. Кабы она могла забыть Хокана, утехи, которым они предавались…

Она должна быть сильной Иначе погубит свою жизнь, навлечет на себя позор и бесчестье. Не слишком ли дорогой ценой придется ей заплатить за радость и утехи? Она должна быть сильной и отказаться от радости Разве это не веление господа? И ей должно сделать это, покуда еще не все потеряно.

Настал день, когда Мэрит одумалась. И тут, когда она наконец собралась с силами, вдруг является Хокан и велит ей уходить с ним. Он уже собрался Распорядился со всем в доме и расквитался с деревней. Ему велено явиться на тинг, где будут считать его долги. А осенью его сгонят со двора. Так уж лучше ему не утруждать ленсмана, а по доброй воле оставить свой клочок земли. Он уже приготовился, продал все, что можно было продать, курицы даже не оставил. За последние ночи он унес в лес припасы, упрятал их хорошенько, чтобы после перенести куда-нибудь подальше. Запасся топорами, порохом, солью, свинцом, шкурами и прочим, в чем у них будет нужда. Они отправятся в глухие леса, к северу; от деревни до деревни по тем краям не меньше целой мили, а в густых лесах можно надежно укрыться по первости, если их станут искать. Теперь ей надобно собраться, взять самое что ни на есть необходимое и идти с ним. Ведь она ему жена, ему лишь одному?..

Вот она, минута трудного выбора. Сейчас Мэрит должна дать ответ. Ее глаза больше не сияют лучисто, они темные и скорбные.

— Попомни мои слова, покаемся, да поздно будет.

— В правом деле не каются.

Она долго молчит, говорить тяжко. Хокан продолжает, и голос его дрожит:

— Так ты не пойдешь со мной?

— Не-ет…

— Дурачишь меня?

— Хокан!

— Нет, ты пойдешь! — Он с силой сжимает ее.

— Ты что, спятил?

И тут она изливает на него все, что переполнило ее душу. Она думала-гадала дни и ночи и теперь знает, что не может кинуть мужа, усадьбу и дом и идти куда глаза глядят. Она не в силах лишиться всего, что есть у нее, жены Повеля. Ей нужна жизнь надежная, спокойная. Не в силах она вырвать себя, словно траву из земли, из жизни, к которой привыкла с младенчества. Так жили и живут ее родня и все односельчане, и она так будет жить. Не смеет она решиться на другую жизнь, не смеет ринуться в новое, незнакомое. Она боролась с собой, боролась изо всех сил и не может одолеть себя и стать беглою женой, жить среди лесных бродяг.

Вот и получил Хокан ответ. Каково ему слышать его?

Однажды она видела, как пылают его глаза. Это было, когда она сказала ему, что уступила мужу. Лицо его вспыхнуло огнем, а руки сжались, словно хотели схватить что-то, сломать, сокрушить.

На этот раз он сдержался. Может, сейчас им овладел не гнев. Может, на душе у него тяжко. Может, он страдает от своего бессилия.

Да, Хокан страдает жестоко — оттого, что не добился чего хотел. Не смог он сделать ее свободной. Она сама ему сказала, что не может оторваться от этой жизни. Разве он не пытался помочь ей? Тщетны были его усилия! Мэрит не может перестать верить в то, во что верили до нее отцы и деды, перестать думать, как думали они. Она не может оторваться от привычной жизни, потому что думает, будто иначе жить нельзя. Повель и его земля владеют ею, и она позволяет им владеть собой.

Он говорит, стиснув зубы:

— Делай как знаешь.

— Ты на меня серчаешь?

— Воля твоя, оставайся, коли хочешь.

— А ты?

Глаза Хокана сверкнули:

— Уйду один.

Он твердо стоит на своем: он уйдет, в деревне ему больше делать нечего. Да и что ему остается? Наниматься в работники, коли своей земли нет? Да лучше уж в лес идти, чем быть подневольным. Долго терпел он над собой господ, теперь он хочет жить свободно, чего бы это ему ни стоило. Никогда больше он не согнется, чтобы надеть ярмо. А ведь оно было приготовлено для его шеи, как только он родился. Но он не верит, что родился на свет лишь для того, чтобы платить подати за издольщину… Нет, он родился не для того, чтобы платить десятину пастору и налоги ленсману, а для того, чтобы жить, как ему хочется. В деревне, где много людей, ему это не позволено, так он попытает счастья в лесу.

Мэрит не говорит ни словечка про свой страх перед людским судом. А он силен в ней. Она думает: «Может, я и стану верной женой. Хокана не будет в деревне, не будет искушения и соблазна. Может, это и к лучшему, если он сдержит слово и уйдет. Коли есть у меня разум, я не стану его держать. Мне же будет легче».

Но она тут же утешает себя: он, верно, воротится скоро. Надоест маяться и опять придет в деревню. А там его снова потянет к ней…

Она заставляет себя думать, что он вернется назад. Ведь жить без него будет нелегко, а дней впереди много.

Сомнение грызет Мэрит, она сама не знает, чего хочет: боится и жизни с ним и жизни без него. Верно, больше страшится первого, раз желает сохранить все, что у нее есть надежного.

Хокан — дело иное. Долго он обманывал соседа, позабыв про мужскую честь. Довольно он унижал себя и соглашался делить с другим женщину, которую называл своей. Теперь он соберется с силами и станет свободным. Он уйдет — и будет прав.

— Так ты не пойдешь со мной?

Но у Мэрит своя правда, и потому она остается.