* * *

– Низкая, надо заметить, месть, – Вера светила на Игоря любящими глазами и улыбалась улыбкой совершенно счастливой женщины, – Не месть даже, а так, мстишка… Не станешь же ты верить в этот бред? Даже про Петруху не так бредово. Правда…

Вера сидела в пенистой ванне и капризно-весело болтала выставленными из пены на поверхность точеными ножками. Игорь сходил на кухню за очередным нагревшимся чаном воды. В горячем кране, как обычно, было пусто, и Игорь получил отличную возможность совершить подвиг. Не мог же он оставить любимую женщину без ванны перед сном?

Это был первый вечер, проведенный Верой у Игоря дома. Три дня назад отсюда съехала Марийка. Без её вещей, вещичек, вещёночек квартира снова приняла вид аскетского жилища. Оставшиеся без покрывал старые кресла, лишенные занавесок окна и не прикрытые ковриками полы, не стыдясь, блестели своей наготой. Отчего-то Игорю это нравилось.

Вместе с домашним уютом квартиру покинули и воспоминания о прошлой жизни. Тем не менее, Вера ни за что не соглашалась немедленно переезжать в холостяцкое жилище Игоря. На долгие пространные уговоры девушка отвечала, что необходимо выждать для приличия, хотя бы неделю.

– Дух прежней хозяйки должен выветриться, – то ли в шутку, то ли всерьез говорила Вера, – Я не уживусь с ним.

– Поверь, давно уже выветрился, – пытался переубедить любимую Игорь, – Вместе со всеми атрибутами жилого помещения. Ты нужна мне там… Сам я даже приблизительно не представляю, как сделать жильё уютным.

– Это шантаж, – смеялась Вера, – Шантаж и примитивизирование женщины. «Новая женщина – новые тряпки, новое звучание старых мелодий семейной жизни» – думаешь ты, – иногда Вера выражалась очень витиевато.

– Ну… – замялся Игорь.

– Фигня это всё! – все же чаще Вера говорила просто, но резко.

– Что именно является этим словом?

– Глобально – всё. Локально – твои мысли о моих пятидесяти чемоданах. Увы, все мои личные вещи помещаются в две дорожные сумки. И больше вместе со мной в твою жизнь не прибудет вообще ничего, – Вера насмешливо вскидывала брови и порывисто прижималась щекой к внешней стороне ладони Игоря.

Отчего-то она ужасно любила его руки. Они отвечали её взаимностью. Впитывая кожей каждый изгиб, каждую черточку, Игорь внимательно проводил рукой по Вериной шее, опускал ладонь ниже, исследуя косточки ключиц. Спотыкался об импортный воротник рубашки, нелепо оглядывал стены очередного, ставшего их временным пристанищем, подъезда, и снова уговаривал Веру решиться на переезд. На третий день уговоров – свершилось чудо. Вера согласилась. Решение её, как всегда, казалось спонтанным. Просто после очередной рабочей смены Вера, подсаживаясь за столик к поджидающему её, как обычно, в кофейне, Игорю, глядя прямо перед собой, сообщила:

– Сегодня утром я занесла свои вещи в камеру хранения на вокзале. Не хотела афишировать в «Пробеле», что переезжаю.

– Немедленно отправляемся забирать их, – на одном дыхании выпалил Игорь.

Он уже привык к Вериным странностям и решил пока не лезть с расспросами. Может, Вера поругалась с домашними. Может, изначально решила переехать на третий день после отъезда Марийки, считая, что за три дня успеет выветриться любой дух. Вариантов могла возникнуть масса, но Игорь был настолько доволен самим решением Веры, что не придал его причине особого значения.

И вот теперь Игорь, предусмотрительно попросив Веру отодвинуться, заботливо подливал в ванну горячей воды.

– Не мерзни! – позвала Вера, и Игорь с наслаждением снова погрузился в теплую воду. Удивительно, но эти двое легко помещались в ванне вдвоем. Полулежа напротив друг друга, они соприкасались взглядами и глупо улыбались. Рядом на табуретке стояли нарды с незаконченной партией, которую прервали на время похода Игоря за добавкой горячей воды. Раньше Игорю никогда не приходило в голову использовать ванну, как место времяпровождения. Впрочем, раньше у Игоря вообще все было по-другому. Сейчас он, кажется, был почти счастлив.

Если бы не вспомнившиеся вдруг обвинения Марийки, слово «почти» в предыдущей фразе можно было бы не употреблять. Грустно, что так некстати в сознании всплывали подробности последнего разговора с Марийкой. Еще тогда, услышав брошенные в адрес Веры обвинения, Игорь решил забыть о них навсегда. Увы, человек не всесилен и не ему решать, что помнить, а что забывать. А еще Игорю очень не понравилась причина, по которой нахлынули эти воспоминания. Глядя на сияющую, совершенно не стесняющуюся возлюбленного Веру, Игорь невольно терялся в неприятных догадках. Являлось ли её чувство к Игорю причиной столь открытого поведения? Или, может, Вера была такой всегда. И точно так же сердито поводила смуглым точеным плечиком с игриво прилипшими брызгами мыльной пены, проигрывая в нарды Вадим-Сану? Игорь, считавший ревность, а уж тем более ревность к прошлому, высшей степенью глупости, искренне расстраивался, наблюдая в себе появление подобных мыслей. Но вместо того, чтоб исчезнуть, они привели с собой новые, связанные с воспоминаниями о Марийкиных словах. Тогда-то Игорь и решил, что проще и честнее будет поделиться с Верой своими переживаниями. Тогда-то и рассказал о сплетнях, слышанных Марийкой.

– Понимаешь, – продолжал Игорь неприятный разговор, после того, как Вера вдоволь отсмеялась, – Марийка не может быть столь жестокой. Она очень хорошая на самом деле. Сомневаюсь, чтобы она выдумала всё это.

Игорь считал, что, раз уж он решился на откровенность, то должен выложить все, что его беспокоит, до конца.

«Пусть даже это принизит меня в её глазах. Все должно быть честно. Пусть Вера знает обо всех моих комплексах. Знаю точно – она поймет» – думал Игорь.

– Нет, нет, – испуганно остановила Игоря Вера, – Я не то имела в виду. Ни в коем случае не хочу обвинять твою жену в том, что она обманщица…

– Бывшую жену, – как можно многозначительнее поправил Игорь, считая, что Вера оговорилась не случайно, и стремясь сразу на корню уничтожить в ней подобные поводы для беспокойства.

– Ну да, бывшую, – послушно соглашалась Вера, – Месть заключалась в том, что она рассказала тебе эту сплетню, зная, что ты будешь вспоминать об этом и мучаться догадками.

– Но нам такие выпады не страшны, правда? – с неприкрытой надеждой проговорил Игорь, – Потому что мы обо всем можем поговорить и всегда будем откровенны друг с другом. Да?

– Ну конечно, – Вера кинула кости и обрадовано присвистнула результату, собираясь передвигать фишки.

– Э, мой ход! – предотвратил нарушение правил Игорь.

– Вечно ты со своими правилами, – наигранно капризно вздохнула Вера, – Так вот. Я даю слово чести, что все эти гадости про меня, Вадима и наше окружение – враньё.

– Верю, – с радостью сообщил Игорь и действительно поверил, – Только расскажи, если не секрет, зачем, действительно, в вашем доме столько народу. Короля делает свита?

Игорь спрашивал из обычного любопытства, а вовсе не пытаясь подловить Веру, но девушка вдруг сделалась серьезной.

– Пожалуйста, верь мне без проверок. Я же сказала, никаких интимных отношений у меня ни с кем из, как ты выражаешься, «свиты», никогда не было.

– Ну что ты завелась? – Игорь искренне удивился, – Я просто спросил. Без умысла.

«Вот тебе и обо всем можем поговорить и будем полностью друг с другом откровенны» – мысленно передразнил сам себя Игорь, расстраиваясь.

– Игорь, пойми, – Вера бросилась спасать ситуацию, – Я не могу откровенничать с тобой о чужих тайнах. О моих собственных – сколько угодно. Не заставляй меня говорить о людях, судьба которых мне не принадлежит. Хорошо? Просто верь. Все рассказанное обо мне Марийкой – сплетни. Ты же сам понимаешь, обеспеченный человек оказывается в этом государстве в центре внимания. Про него тут же придумывают столько всего, что впору самому себе не верить. Про него, и про его близких, разумеется.

Игорь заставил себя не обратить внимания на то, насколько неприятные ощущения причиняет ему факт наличия среди близких Веры её мужа. Впрочем, не более неприятные, чем сам факт наличия мужа. Увы, Игорь с Верой встретились, когда у обоих за плечами было по солидному куску жизни. С этим приходилось считаться. Впрочем, теперь, когда они, наконец, жили вместе, все предыдущие жизни окончательно превращались в пустые формальности. Теперь Игорь с Верой по-настоящему принадлежат только друг другу. Теперь все будет хорошо.

Игорь, не в силах справиться с охватившим вдруг всё его существо порывом, подхватил смеющуюся Веру на руки и понес её в комнату.

* * *

На том хороший автор и закончил бы своё повествование. Отличное место для счастливого конца. Увы, жизнь частенько не заботится о красоте сюжета и сказочные хэппи-энды оказываются началом отвратительнейших, ничем не привлекательных историй. Сказаниями о том, как люди объявили войну собственным комплексам и проиграли её. Или, что еще печальнее, историями о том, как люди не объявляли войну собственным комплексам и постепенно наполнились ими. Заполнились настолько, что сами уже и стали этими комплексами.

Далее последует именно такая история. Не читай. Ты ведь не хочешь, чтобы варево из обид и непонимания снова вскипело в твоей душе? Не читай. И даже больше. Думай, пожалуйста, что это «дальнейшее» никогда не было мною написано. Думай, что я, хоть и не победил собственные комплексы, но, по крайней мере, не принялся расписывать их в гноящихся подробностях и скользких деталях.

Раз, два, три! Привычный взмах палочки. Итак, то, что никогда не должно быть написано…

* * *

Игорь поймал себя на том, что вздрагивает каждый раз, когда звенит телефон. За Анечкиным тщательно отработанным: «Компьютерный центр «Пробел»», в любой момент могло последовать: «Вера, тебя муж к телефону!» И совершенно неизвестно, как Вера отреагировала бы на этот звонок. Может, словно ребенок, прячущийся от надоедливой опеки родителей, недовольно поморщилась бы, перекинулась парой фраз и сделала вид, будто и не было этого звонка. Может, если звонили на сотовый, хитро подмигнув, отключила бы телефон вовсе. А может, стала бы вдруг серьезной. Сказала бы свое непреклонное: «Мне надо». И на длиннющий вечер испарилась бы из игоревой жизни. Вернулась бы потом, притихшая, ничего не объясняющая… Покрыла бы поцелуями. То ли извиняясь, то ли действительно оттого, что соскучилась. А он, Игорь, метался б между этими двумя вариантами. Не мог бы расслабиться, гадая. Мучался б унизительными догадками и проклинал себя за глупое: «Надо будет, – сама расскажет». Давно уже было ясно, что не расскажет. Давно уже было ясно, что жить с этим недосказанным Игорь больше не может… Но расспрашивать, демонстрируя свое недоверие, казалось стыдным. Кроме того, Игорь же прекрасно понимал, на что шел. Чего ж теперь жаловаться? Знал, что должно пройти время, прежде чем Вера окончательно изменит свою жизнь. Знал, что время это нужно будет каким-то образом пережить. Перетерпеть, не впадая в озлобленность. Постараться помочь Вере, а не еще сильнее усугублять тяжесть её положения.

Впрочем, многое ли пришлось пережить и перетерпеть Вере, прежде чем Игорь расстался с Марийкой? Много ли Вера помогала и поддерживала Игоря в той ситуации? Ведь, нет. Решил, поговорил, расстались. Без нудной резины и скользких ситуаций. Без омерзительных догадок и изнуряющих ожиданий. В любом случае, без неприятных для неё, Веры, моментов.

«Стоп! Основное правило – выкладываться полностью», – напомнил сам себе Игорь, – «В любви, в работе, в дружбе… Не считаться, кто для кого больше сделал, а просто совершать все от себя зависящее. Верить партнеру. Знать, что он тоже действует по этому правилу…»

Игорь поймал себя на том, что правило это кажется сейчас стандартным набором пустой высокопарности. Сделалось грустно.

– Алло, компьютерный центр «Пробел», – медовым голоском пропела Анюта и Игорь в очередной раз ощутил, как сердце начинает биться в припадке, – Критовский, тебя!

Может, Сан решил поговорить непосредственно с виновником ухода жены? Втайне Игорь был бы рад такому повороту событий. Это, по крайней мере, внесло бы ясность в их с Вадимом статусы. За Веру Игорь был готов воевать с кем угодно.

«Ах, Моська, знать она сильна…» – поддразнил внутренний голос. Игорь отмахнулся.

– Алло, Критовский? Так рано на работе? Вот это новость!

Меньше всего Игорь был готов услышать голос главного редактора.

– Здравствуйте, – промямлил он в ответ, лихорадочно соображая, какого же роста сейчас должен быть редактор, и чего от него можно ждать.

«Может, я ему что обещал и забыл? Или не обещал, и об этом забыл он?»

– Я по поводу интересовавшего вас господина, – ошарашил редактор. Рост его определить никак не удавалось, – Есть информация. Я тут покопался в материалах. В общем, могу поделиться фактажем. Я подумал… Идея книги – неплохая идея. Слишком смело, конечно. Но… бояться, так никуда не ходить…Я, собственно, никуда ходить и не собираюсь, а вот Вы сейчас в таком возрасте… Вам до осознания кайфа от статики еще ходить и ходить! В общем, рад подсобить в хорошем начинании.

Вот это новость! Или Главного Редактора подменили, или Игорь всегда ошибался в людях.

«В любом случае, сведения не помешают. Лень, конечно, но придется ехать…»

Наученный горьким опытом, Игорь не верил, что в этом городе кто-то может поделиться информацией просто по телефону. Если уж преподносятся «по дружбе» какие факты, то обязательно с понтом. В беседе с глазу на глаз, таинственным шепотом и под коньячок. Рассказчик тешит таким образом комплекс собственной значимости, слушатель платит за информацию подыгрыванием. Роли давно распределены и Игорю даже в голову не приходило менять сценарий пьесы.

– Куда мне подъехать? Я готов хоть сейчас.

– Упаси боже! Здесь только Вас еще не хватало… Вы же знаете, какой сумасшедший дом у меня тут в редакции. Я все расскажу вам по телефону. Нежный привет тем, кто прослушивает наш разговор. Знаете, иногда просыпаешься утром и понимаешь, что не хочешь больше бояться… И чего бояться-то? У нас свобода слова и экономия личного времени. В общем, слушайте… И потом, мне, человеку который боялся в столице, бояться в этом городе уже как-то неприлично.

Игорь ошарашено замер, многозначительно почесал затылок и огляделся. Несколько пар глаз жадно ловили каждое его слово. Такова специфика телефонных звонков на работе. Коллеги настолько привыкли слышать всевозможные разговоры друг друга, что уже даже не берут на себя труд скрывать нездоровое любопытство. Антон встретился глазами с Игорем, смутился и быстро отвел глаза. Анечка же, напротив, сочла нужным прокомментировать.

– Да не смотри ты так, будто мы тебе интимничать мешаем. Я на своем рабочем месте столько конфиденса наслушалась, что меня ничем уже не удивишь. Разговаривай на здоровье. Только недолго. Рабочий телефон личными нуждами занимать не велено. Тем более, если речь о параллельном заработке идет, – секретарша лукаво подмигнула Игрю и своим выводам о его собеседнике, – Не обижайся. Просто я всех тут уже насквозь вижу.

Как обычно, Анюта знала о коллегах нечто такое, о чем сами они никогда не догадывались.

– Вы меня, вообще, слушаете? – редактору не понравилась образовавшаяся пауза, – Можете говорить? – Игорь решил плюнуть на окружающих. В конце концов, слова Редактора им слышны не были, а сам Игорь собирался подбирать крайне обтекаемые формулировки. – Значится так, – начал Редактор, – Ваш герой, представительный мужчина сорока восьми лет. Уроженец нашего города. За что и поплатился гипертрофированным патриотизмом. Всю жизнь мечтал, наконец, остепениться. Осесть в нашем городе и не мотаться больше по миру. Вот, наконец, осел. Осёл! Нормальный человек отсюда стремится, хоть в столицу, не говоря уж о забугорье, а этот наоборот…

– А чего он мотался-то?

На «Пробел» в этот момент вдруг снизошло безлюдье. То есть в зале не было буквально ни одного клиента. Анюта заскучала. Анюта обратила все своё внимание на разговор Игоря. Явно озадачившись тем, кто, собственно, «мотался», она незаметно пододвинулась чуть ближе к Критовскому. Игорь прикрыл трубку ладонью.

– Имейте совесть! Мне поговорить нужно.

– Если ты не имеешь совесть, то твоя совесть поимеет тебя! – пришел на выручку другу Жэка, в срочном порядке принявшийся развлекать Анюту всевозможными россказнями.

– Где он только ни был, – продолжал Редактор, – Но работал в основном в Эмиратах. Официальная версия – дипломат. Второй человек в посольстве… Кстати, Он нигде не фигурировал сам по себе. Вечно со свитой. Жена, бухгалтер, секретарша, и плюс еще несколько человек телохранителей. Впрочем, последние слишком часто менялись, чтобы можно было причислять их к костяку свиты. Говорят, будто телохранители не приживаются у вашего Героя из-за излишней привередливости его бухгалтера – старика-корейца с очень специфическими взглядами на жизнь. Старик то ли скуп не по рангу, то ли требователен не по возможностям… Об этом бухгалтере-корейце, кстати, наверняка можно будет нарыть что-то очень интересное. Говорят, у него прескверный характер. Но он практически «член семьи», и к тому же духовный наставник жены Героя, поэтому все его терпят… Впрочем, это просто сплетни. Если придерживаться строгих определений и излагать лишь доказанные факты, то история Героя будет выглядеть скучно. Книге здесь разгуляться негде… Блестящая карьера дипломата внезапно обрывается из-за проснувшейся вдруг тяги к родному городу. Вернувшись на родину, человек, ранее бывавший здесь лишь наездами, наконец, ощущает себя счастливым. Решив заняться благоустройством здешних мест, наш Герой баллотируется в депутаты гор.совета. Слава Богу, думать о хлебе насущном ни ему, ни семье не приходится – еще во времена своих недолгих побывок в городе, Герой выкупил одну из разлагающихся городских гостиниц и привел её в должный, то бишь не разлагающийся, но разлагающий, вид. Не без помощи иностранных капиталов и отечественных трудовых ресурсов, разумеется. Но и та небольшая доля в прибыли, что принадлежит в этом бизнесе лично Герою, вполне способна перекрыть все его здешние расходы… В общем, официально все очень добропорядочно и благопристойно.

– Одну минуточку, – Игорь демонстративно отвернулся от настойчиво требовавших освободить телефон коллег. В конце концов, он, Игорь, первый раз в жизни занял линию. Ничего удивительного, что Анечка считала её своей собственностью. Она уже столько просидела на этой линии, общаясь с подрастающей по телефону дочерью, что просто срослась с этим аппаратом. Теперь ревновала его к Игорю и, прикрываясь рабочей надобностью, грозно хмурилась на нерадивого Критовского. – Г-н Главный Редактор, но ведь вы сейчас попросту пересказываете мне общеизвестную информацию. То есть спасибо, конечно, но… Что вы там о неофициальном взгляде на нашего героя говорили?

– О неофициальном я молчал, – сухо заметил Редактор, – Вы интересовались содержанием файла о вашем Герое, с компьютера моего Зама? Теперь не отнекивайтесь. Я подумал, что идею книги вы все равно не отбросите (добрым советам такие как вы, я надеюсь, не внимают), и решил вам помочь. Чужой компьютер распаролил… А вы еще и в претензиях!

Игорю было тошно от самого себя. Наврал чепухи какой-то, а люди в тебя поверили. Репутацией рисковали, в чужие компьютеры тебе за информацией лазили. Книга, мол, вещь капризная, если факты не подкопить, извести автора может. Грех, мол, литератору не помочь… Наврал. А сам и не думал ничего такого писать.

«Нехорошо получилось… Может, и впрямь в Саноописатели податься? Тема, вроде, интересная…»

Тут Игорь вспомнил, что все его «слова для писательства» давно уже одичали. Теперь не даются в руки, ускользают сквозь дырявые мысли. Кроме того, все они, эти слова, уже были. У кого-то, где-то, зачем-то… Острый приступ ненависти к собственной профессии заставил Игоря на миг задохнуться. Можно ли так зависеть от благосклонности каких-то жалких слов, нелепых последовательностей звуков?

– Ладно, – Игорь решил признаться, – Не стану я ничего писать. Передумал.

– Да я не в том смысле. Критовский, фи! Не уподобляйтесь капризно-обидчивой барышне… Если неофициально, то, говорят, что ваш Герой имел непосредственное отношение к продаже оружия воюющим странам. Только опомнился вовремя. Решил выйти из дела, как только стал очень богат. На следующей ступени, – когда человек становится слишком богат, – в этом мире обычно убивают. Ваш Герой – мужик мудрый. Опять же, ему есть что терять… Ну, не захотел он быть трупом! Сумел вовремя остановиться… Теперь вот на совершенно другие рельсы перестраивается. Вон даже в политику полез…

– Красиво это… – не удержался Игорь, – Идея про ступени и про грань между «очень» и «слишком»…

– Увы, я не автор. Лишь пересказываю услышанное. На одном банкете наш Герой говорил это моему Заму.

– И про оружие говорил?

– Нет. Про оружие говорят другие. Те, кто вокруг.

– Мало ли что они говорить будут. Завидуют, вот и… С их слов писать нельзя.

– Простите, не собирался влезать в дискуссию об источниках информации. Хотите, – проверяйте, хотите, – нет. Все, что общеизвестно, наверняка никому интересно не будет. Был, не сидел, не привлекался, женат, у них сын…

«Женат. У них сын. Женат. Сын…» – сначала просто эхом, а потом уже и с настойчивостью заевшей пластинки заклокотало в мозгу, – «Женат. Сын… У Веры есть сын?!» – оформилось, наконец, в слова невозможное.

Игорь не помнил, как он попрощался с редактором. Не помнил, как вернул Анечке драгоценный доступ к уху подрастающей дочери, не помнил, как оказался за спиной у что-то спокойно объясняющей заказчикам Веры… Начинать разговор при посторонних было нельзя. Игорь раскачивался взад-вперед на тонких подошвах туфель, мысленно подгоняя время.

«Немедленно понять. Немедленно спросить. Если у Веры есть сын, тогда вполне понятны её обязательные визиты к мужу. Понятно, чем они так связаны…» – собственные мысли разрывали голову Игоря изнутри, чужие – атаковали снаружи, – «Но… как она могла? Как могла не рассказать? Настолько не доверяет? Бред! Это все невозможный, сумасшедший бред…»

Когда в «Пробеле» в очередной раз зазвонил телефон, Игорь даже не вздрогнул. И без этих звонков, было от чего дергаться.

– Вера! Иди скорее! Тебя муж к телефону! – Анечкина фраза насквозь пронзила замерший на мгновение «Пробел».

Игорь ясно ощутил, что больше не может. Сейчас убьёт кого-нибудь или убьётся сам. Предохранители перегорели. Где-то на дне сознания надрывно выла сирена экстренной капитуляции. Сочувствующий взгляд Жэки, всезнающая усмешка Анечки, отводящий глаза Тоха, Палюрич, подмигивающий особенно хитро – они все всё понимали. И про сына знали, наверное…

Решение сначала оказалось принятым, а уж потом поставило об этом в известность мозг Игоря.

«Пробел» потерял свою чистоту, «Пробел» безнадежно испорчен, «Пробел» должен исчезнуть…

Не сказав никому ни слова, Игорь молча вынул из-за стойки свою сумку и навсегда вышел из Центра. По крайней мере, ему казалось, что навсегда.

Ноги привычно несли в сторону дома, в мыслях наметилось неприличное раздвоение.

С одной стороны, Игорь искренне верил в свое бегство.

«На фиг!» – бубнил себе под нос этот Игорь, – «Пусть со всем этим возится кто-то другой. Сил моих больше нет на все эти недоговорки и двусмысленности. Что ж это за родной человек, который даже наличие собственного сына от тебя скрывает? Б-р-р! Не хочу больше всей этой грязи. Сочувственные взгляды, ободряющие подмигивания… Любовь до гроба, которая спотыкается о каждый телефонный звонок. Это неестественно. Это ненормально. Где же вы, открытые чистые чувства? Где же вы, обещанные?» – потом этот Игорь на мгновение ставил себя на место Веры, ощущал изнутри беспробудную тоску её положения, осознавал её невиновность и собственную несправедливость, – «Как предательски быстро я закончился. Как на многое меня не хватило…» – самобичевания не помогали, Игорь хмурился и приходил к одному единственному справедливому, но ничего не меняющему выводу, – «Как все сложно… Господи, как же все сложно на этой планете! Все правы. Всех можно понять, принять, поддержать, облобызать… Но ничего нельзя изменить. Ни себя, ни людей с их судьбами. Я, Господи, сдаюсь. Я не выдержал и ухожу. И обжигающий хуже каленого железа собственный стыд будет мне самым суровым наказанием…»

В мыслях тут же всплыло интересное:

Уходим. Без слов, без сомнений,

Без вычурно бравых оваций.

Время погасших стремлений

Лишает нас права остаться.

Честь заклеймили ничтожностью.

«Гений» созвучно с «гниением».

Время Великих Возможностей

Нам обернулось гонением.

Уходим! Нас кормят гадливостью…

Только погасший спасется.

А со своей справедливостью

Пусть мир этот сам разберется.

Придуманное понравилось, Игорь попытался ухватить улетающие строки за хвост, дабы потом доработать их уже на бумаге. Но, споткнувшись о невыполнимое уже желание поделиться написанными строками с Верой, поэтический дух Игоря как-то сразу скукожился, окрестил написанное очередным «Недописанком» и прогнал прочь. Не для кого было теперь писать. Увы, не для кого…

С другой стороны, Игорь ловил себя на повышенном интересе ко всем проезжающим мимо машинам. Непутевое воображение подкидывало карандашные наброски решающих сцен. Конечно, Вера не смогла спокойно продолжать работать, когда Игорь так внезапно ушел. Конечно, она забросила все свои дела, отослала куда подальше телефонных просителей и бросилась вдогонку. Таксист-частник, как и положено, немного удивился столь странному выбору маршрута (он ведь, в отличие от Веры, не знал, какой дорогой Игорь обычно ходит домой), но пассажирка решительно подтвердила необходимость названого ею пути. И вот уже неуклюжий Москвиченок, пыхтя, тормозит у обочины прямо возле Игоря. И выскакивает из него взъерошенная Вера. Замирает. Смотрит своими бездонными, ворошит душу… «Как ты мог уйти? Что опять тебе показалось? Я ведь – вот она. Я ведь есть у тебя…» И от этого её взгляда переполняется Игорь небывалой внутренней силой. И чувствует, что, несмотря ни на что, по-настоящему любит и любим. И это главное. И это – такая это редкая благость в нашем суетном мире, что пренебрегать этим шансом никак нельзя.

«Как, блин, девица на выданье!» – мысленно подтрунивал Игорь над собственными мечтами, – «Говорю «нет», подразумеваю да. Ухожу, мечтая быть пойманным и возвращенным. Омерзительное раздвоение личности»

Несмотря на подобные самобичевания, Игорь ничего не мог с собой поделать. Давился подкопытной пылью проезжающих мимо автомобилей, настораживал водителей поведением потенциального самоубийцы, но все равно старался идти поближе к шоссе. Чтобы не проехала погоня мимо. Чтобы не перегнала Игоря та, у которой, по общему их мнению, скорость была значительно меньше…

Уже и встречные прохожие стали приветливо кивать Игорю головами, подчеркивая, тем самым, что Критовский движется ныне по родному району. Уже и ноги подустали на положенную для такого расстояния степень. Уже и сумерки загустели до вечерней вязкости… А желанная погоня все ничем не обнаруживала себя.

Небо вдруг поднатужилось, громыхнуло, и разразилось разноцветными брызгами. Игорь вспомнил, что сегодня день города. Долгожданный праздник, который так хотелось провести вместе с Верой. Родной двор встретил Критовского полным опустением. Все бросились за дом, откуда лучше было видно праздничный фейерверк.

Под подъездом Веры тоже не оказалось.

Игорь мельком глянул на полыхающее за домом небо и вдруг, неожиданно для самого себя истошно заорал:

«Выключите салют! Выключите салют! Сегодня нет праздника! Выключите салют!» – Город не обращал на истерику Критовского ни малейшего внимания, продолжая торжественно тужиться и празднично рассыпаться по небу мелким бисером блестяшек, – «Выключите салют!»

Через несколько секунд Игорь уже молчал, незаметной тенью просачиваясь в скрипучий лифт. Ему было стыдно за свой срыв. Стыдно и даже немножко страшно. Раньше Игорь не думал, что такое может происходить с ним.

* * *

Это была волшебная дверь. Ключ поворачивался в её чреслах только в специальные моменты. Когда ожидание встречи уже пересиливало все возможное раздражение. Когда всякая обида уже отходила на дальний план, уступая место одному единственному желанию увидеться. Когда даже нелепые пританцовывания возле телефона ( «Позвонить-не позвонить?») оканчивались, и оставалось только щемящее чувство тоски… Тогда в замке поворачивался ключ, и дверь резко распахивалась, пропуская радость от предстоящей встречи вперед пришедшего.

– Я пришла! – легко отрапортовала Вера, заполняя прихожую бодростью и запахом смородины.

Критовский кинулся встречать, но замер на полпути, устыдившись собственной непоследовательности. Игорь вспомнил, как нечто подобное когда-то рассказывала Марийка: «Вот соберусь на тебя наругаться за что-нибудь. Жду тебя, жду… А ты, негодник, приходишь только тогда, когда я про своё ругательное «что-нибудь» уже забываю. Помню только, что тебя хочу видеть и жду. Потому и встречаю тебя каждый раз так ласково-радостно…Хотя ты этого, в общем, нисколечко не заслуживаешь.» Вспомнил и поморщился от такой ужасной рокировки. Все перепуталось. Все поменялись ролями. Вместо положенной охоты на мамонтов он, мужчина, покорно сидел в пещере и с тоской ожидал возвращения своей самки.

«Пора завязывать!» – твердо решил Игорь и заставил себя снова усесться за стол в кухне.

– Ты мне не рад? – Вера замерла на пороге кухни, почуяв неладное.

– Я теперь ничему не рад, – с деланным безразличием разглядывая собеседницу, заявил Игорь, и самому ему сделалось тошно от этой своей наигранности.

– Бывает, – Вера, видимо, решила не воспринимать меланхолию Игоря всерьез, – Ты только объясни мне, что произошло, ладно? А то я ведь, возможно, волнуюсь за тебя. Звоню, звоню… Дома тебя нету, из «Пробела» ушел, не предупредив… Улыбнись и расскажи мне, в чем дело. Будем думать вместе…

– Вот в этом и дело. На словах – мы вместе. А на деле – каждый сам за себя. Впрочем, так, наверное, живут все люди… – потом Игорь непроизвольно смягчился, – А ты действительно звонила?

Игорь вспомнил, что вчера вечером отключал телефон и, кажется, забыл включить его сегодня. Поэтому Вера и не могла дозвониться…

– Конечно, звонила, – Вера, на этот раз не спрашивая, налила себе чаю и приземлилась напротив Игоря. Глаза её оживленно поблескивали, – Там, в «Пробеле» такое творится, а ты ушел. Пропустил самое интересное…

– Знаешь, мне больше не интересно, что творится в «Пробеле». Человек – существо эгоистичное. Интересоваться окружающим он может, только если внутри его самого порядок…

Вера недоуменно склонила голову.

– Да что с тобой? Во-первых, мы же вроде собирались самосовершенствоваться и отказываться от эгоизма и прочих неестественных для человека качеств… Ты же сам это в слова оформлял… Во-вторых, на любой внутренний беспорядок найдутся свои методы уборки… Давай наведем внутри тебя чистоту…

– Вот именно. Чистоту, – скорее самому себе, чем Вере, проговорил Игорь, – При желании грязь можно заметить во всем. Идеальная чистота – отсутствие всякой грязи. Значит, идеальная чистота – это пустота, – тут Критовский снова вспомнил о Вере, – Отсутствие тебя, например, существенно приблизило бы состояние моего внутреннего порядка.

Тяжелая пауза нелепой кляксой испортила красоту сказанного. Игорь хотел договорить, довести мысль до конца, но сломался… Вроде и говорил, то, что должен бы думать, вроде и правильно говорил, но… как-то так нелепо все это прозвучало. Даже не глупо, а зло, бессмысленно. Будто бы обиженный жестокий глупец говорит наобум, не считаясь с последствиями сказанного и переживаниями близких.

– Игорь, ты говоришь серьезно? – Вера замерла в полуулыбке, не веря в услышанное и не понимая его.

– Я и сам не знаю, – Критовский вовремя опомнился, – Просто не могу так больше… Раньше казалось – моя вина. Затянул свою резину с Марийкой – вот и казнишь ты меня безжалостно своим недоверием. А теперь что? Я все от себя зависящее сделал, а оно по-прежнему…

Вера наморщилась, помотала головой, будто бы пытаясь прогнать из ушей услышанный маразм. Она не притворялась. Услышанное и впрямь казалось ей невообразимым бредом.

– Постой, – она заговорила как-то настороженно мягко, будто вливала болеутоляющее, – Да разве враг я тебе? Разве могу сознательно казнить или миловать? Если чем-то задела, так ведь на то мы и родные люди, чтоб разговаривать… Ведь ты в этом сам меня убедил…

Игорь чуть не взвыл. Да! Да, он убеждал, что сила в умении все обсудить… Но как же объяснить теперь Вере, что есть такие ситуации, где сила эта бессмысленна? Где требуется не положительный ответ на просьбу, а самостоятельное нахождение этого ответа. Ведь если Игорь сам заведет разговор о Сане («Красиво звучит: «о Сане и сыне»», – мимоходом отметил Игорь.), то никогда не сможет себе простить этого своего вмешательства. Никогда не отделается от унизительного ощущения, что выступал в роли просителя, или, еще хуже, в роли тирана со своими ультиматумами. Как объяснить Вере, что единственное спасение сейчас – это её добровольная откровенность. Её собственное решение налаживать ситуацию… Пусть только решит, пусть только расскажет, доказав, что Игорь для неё – это всерьез. Но, увы, невозможно объяснить это, самому не затронув темы. Невозможно заставить человека чувствовать так, как человек этот не привык. А Игорю так было сейчас нужно, чтобы Вера чувствовала и говорила о своих чувствах. И тогда бы он, Игорь, нашел бы в себе силы пойти этим её чувствам на уступки…

«Угу, как глупая баба» – сам себя пресек Игорь, вспоминая старый анекдот, где женщина говорила о муже: «Хай он диктует. Только, хай он диктует только то, что мне нужно!»

– Игорь, – тихонько позвала Вера. Она сидела, поджав ноги и уместившись вся в квадратике табуретки. Следила, ставшими вдруг зеркальными, глазами. Выжидала, пока Критовский опомнится. Ждала ответа. Не дождалась, решила спросить еще раз, – Игорь, о чем ты говорил? Как это «по-прежнему»?

– Тоскливо… – невнятно пояснил Игорь.

Еще немного помолчали. Продолжать играть роль насупившегося обиженного дурака Игорь больш не мог. На объяснения не хватало сил и полномочий.

– Ладно, – Критовский решил временно отойти от главного, – Что там “такого” творится в твоем “Пробеле”?

Вера перестроилась мгновенно. Засияла глазами, вспонив об интересном.

“Как ребенок,” – восхитился Игорь, – “Увидела новую игрушку, и забыла тут же о всех своих предыдущих горестях. Эх, мне бы так.”

– Ты слушаешь? – Вера легко полскочила и в лицах принялась рассказывать о происшедшем.

“Как ожила она за последнее время. Как открылась. Будто и не было никгда её замкнутости и скованности. А я вот, наоборот, гляжу только внутрь себя. Правда, там у меня сейчас такое крушение миров, что откровенно есть, за чем наблюдать…”

– Только я заметила, что ты исчез, и собралась уже впасть в депрессию, как вдруг в “Пробел” приехали Орлики. Ни на кого не смотрят, ни с кем не здороваются, Вась-Вася жестами в кабинет выманивают. Ну Палюрич, ясное дело, бросает клиентов, следует за учредителями. Я ужасно хотела не подслушивать… Но тут, как назло, мои клиенты заторопились и ушли… А меня Антон попросил на склад сбегать бумаги принести… В общем, голова моя самопроизвольно притянулась к розетке.

Игорь, наконец, улыбнулся. Вера, завидев, что попытки разрядить обстановку начинают приводить к успеху, продолжила еще более оживленно:

– Стою это я в самой что ни на есть неприличной позе, самым что ни на есть неприличным делом занимаюсь и слышу такое… – тут Вера посерьезнела, – Это я тебе сейчас все так радостно рассказываю. А тогда, признаться, у меня даже желание схватить огнетушитель и ворваться в кабинет появилось.

– Зачем? – не понял Игорь.

– Полить хорошенько этих Орликов, чтоб подостыли и опомнились, – мечтательно протянула Вера, – Понимаешь, они отчитывали нашего ВасьВася, как мальчишку. И то, говорят, неправильно, и это… Прибыли “Пробела” не растут… А главное, кричат, мол, чтобы уладить конфликт с органами им, бедненьким, кучу денег выложить пришлось. И грозятся эту сумму в качестве личного долга на Палюрича повесить.

– С какой стати?

– Оказывается, он им за несколько дней до прихода проверки рапортоввал, что в “Пробеле” все в порядке, и никаких проблем с органами не возникнет.

– Правильно рапортовал, – Игорь вспомнил, что обсуждал эту тему с ВасьВасем, – Потому что Палюрич договорился со своим приятелем. Тот обещал прикрыть в случае любых неприятностей. Сейчас так все работают. Это и имелось в виду под “все в пордяке”.

– А Орлики восприняли это “все в порядке” так, будто проверке не к чему придраться будет. Они думали, что весь софт – уже лицензионный стоит, и все-такое…

– Да как же они могли такое думать? Ведь они ж все расходы контролируют. Они же видели, что лицензионка не закупалась? Не могла закупиться, потому что с тех пор, как приняли закон о лицензионном программном обеспечении, все оно, лицензионное, из продажи сразу же пропало. Мгновенно стало жутким дефицитом. Его сейчас только за два месяца вперед заказать можно. Как же они, учредители, могли этого не знать? Миленок же им все это должен был доложить… Чем же ж Палюрич виноват? Как на него можно долг вешать? Он ведь все от себя зависящее сделал. Это ж Орлик все испортила…

– Как ты понимаешь, она за собой никакой вины не признаёт…

– И что? ВасьВась их послал?

– Нет, – было видно, что такое развитие сюжета Вере даже не приходило в голову, – Очень спокойно сообщил им, что долга за собой не признает, и поинтересовался, что в этом случае делать. И тут Орлики внезапно раздобрились. Прямо засочились их голоса лаской и пониманием. Аж противно. «Ах, Василий Васильевич! Как мы вас понимаем! До чего же ситуация неприятная… Но, вы нас тоже поймите… Мы ж не единственные учредители, мы ж перед компаньоном, г-ном Громовым, ответственность несем… Так бы мы, конечно, может и простили бы, а так… В общем, это долг – не перед нами, а перед фирмой… Кстати, вам есть куда уехать? Есть, конечно, варианты, как спасти ситуацию…» ВасьВась, конечно, поинтересовался, какие же это варианты.

Вера внезапно замолчала.

– Ну? – Игорь всерьез заинтересовался, – Не томи душу. Какие варианты?

– Не знаю, – Вера вздохнула, – В этот момент Тоха меня пришел искать. Я ж ему бумагу должна была принести. Понятно только было, что ВасьВасю этот разговор ужасно не понравился. И варианты их тоже. Это по Палюричевскому настроению уже после ухода Орликов ох как заметно было…

– Ничего не понимаю, – Игорь мучительно раздумывал, стоит ли позвонить сейчас ВасьВасю с расспросами.

«Нет, не стоит. Все равно отошьет, отшутится. Он своими проблемами других грузить не любит…», – Игорь вспомнил, что собирался больше в «Пробеле» не появляться, – «И вообще, не мое это дело. Если помощь будет нужна, – догадается позвонить. Впрочем, какая с меня может быть польза?»

– И я не понимаю, – снова заговорила Вера, – Понимаешь, Орлики ваши уходили тоже в ужасном настроении. Он еще ничего, держался, а Александра так просто дрожала вся от негодования. Собственно, это меня и порадовало. Значит Палюрич им не поддался, – Вера снова засияла, – Наш ВасьВась – всем ВасьВасям ВасьВась. Он всех этих учредителей победит. Только… Ты уж Игорь, спроси, пожалуйста, у него завтра, что случилось. Может, мы что-нибудь придумать сможем, чтоб от него с этим мистическим долгом отстали. У меня, в конце концов, связи есть.

От последней фразы, как от спички, все Игоревы обиды снова вспыхнули.

– У тебя, Вера, не связи, – почти не сдерживая раздражения, проговорил Критовский, – А одна большая связь…

Вера настолько не ожидала от Игоря вражды, что даже не замечала явные её проявления.

– Точно, – с энтузиазмом согласилась Вера, улыбнувшись, – Одна Большая Порочная Связь – ты. И с этой Связью вместе я стою тысячи любых других связей. Мы с этой связью завтра все выясним и попробуем что-нибудь эдакое придумать, чтобы нашему Палюричу помочь. Да?

– Нет, – Игорь смотрел прямо перед собой, – Вера, я не пойду больше в «Пробел». Я там больше работать не хочу.

– Почему?!

– Не могу я работать в коллективе, где каждый в меня пальцем тычет и сочувственно так головой качает. Бедняжка, мол, связался с чужой женой, надеется на что-то, чего в жизни никогда не произойдет. А то и еще хуже, шипят вслед, мол, подлец, мать и жену с пути истинного сбивает…

– Это ты про кого?

Сейчас Игорь был уверен, что Вера все прекрасно понимает. Издевается просто. Насмехается…

«Господи, да что же я ей такого сделал?»

– Игорь, отвечай, – голос Веры звучал непривычно требовательно, – Кто это вслед нам тыкает пальцами? Может, этому кому-то стоит пальцы-то пообламывать?

– За что? За честные выводы?

– Да что б не лезли в чужую жизнь, в которой ни грамма не смыслят. Игорь, но ведь ты-то все понимаешь? Ведь ты-то знаешь, что никакой ты не подлец, никого ни от кого ты не уводишь… Мало ли что завистники сплетничают…

– Откуда? – на этот раз Игорь пристально смотрел на Веру, – Откуда я знаю? Ты мне ничего не рассказываешь.

– А сам ты не чувствуешь?

Вера подошла к Игорю вплотную. Критовский подавил накатившее желание обнять, напрягся, отсел. Вера поникла. Скукожилась, снова забираясь на табуретку с ногами.

– И почему люди не могут обмениваться мыслями? Все было так хорошо… Мы вместе, мы любим, мы – одно целое… Я так не хочу ни в чем оправдываться, ни о чем таком говорить…

– Не говори, – с мастерским безразличием пожал плечами Игорь, – Не хочешь – не говори.

– Понимаешь, я не хочу говорить, но хочу, чтобы ты знал и понимал. И писать тоже не хочу… Я эгоистка, да? Решила, мол, раз ты родной человек, то и так все поймешь. Без слов… А ведь на самом деле и тебе надо что-то доказывать. В общем, я давно уже должна была бы быть готова к этому разговору, но… В общем, неправда все это.

– Что?

– Ну, про жену. А уж тем более про мать, – тут Вера даже усмехнулась, – У Вадима действительно есть сын. Точнее, у Вадима с Яной есть сын… И сын, и семья.

Волна облегчения окатила Критовского с ног до головы, мгновенно смыв все налеты бесчеловечности. Игорь всматривался в любимую и никак не мог понять, причиняют ли ей эти признания боль.

– Прости, я не должен был спрашивать…

– Почему же? – Вера вскинула брови, – Кто ж еще должен, если не ты… Если бы Яна так сильно не ненавидела меня, я бы даже искренне радовалась за Вадима. Хорошо, когда у тебя есть близкие люди. Общие интересы, дела, все такое…

– Их невинные интересы были настолько близки, что вскоре от этого родился ребенок, – пошутил Игорь.

– Где-то так, – Вера уже тоже улыбалась, – Плохо только, что все это настолько запутано… Я ведь тоже дочь Вадима.

– Как?! – Игорь застыл с открытым ртом и снова тяжелым сердцем. Что же должно было происходить в этом семействе, что жена и дочь оказались в одном лице? Во что затащил этот Сан-негодяй Веру?

– Только приемная. А официально – жена. Вот видишь, как ты реагируешь. Я это пыталась объяснить только одному человеку до тебя, и тот тоже застывал с эдакой гримаской презрения на лице. А потом мы удивляемся, почему я не хочу об этом говорить…

– Нет-нет, говори, – поспешно изменил выражение лица Игорь, – Это же важно, в конце концов. Не бойся. Я с тобой, во имя тебя, ради тебя и для тебя. То есть целиком на твоей стороне…

– В том то ж и дело, – Вера поежилась, – Здесь нет сторон, есть только ситуация. Все правы, справедливы и благородны… А мне остается только терпеть…

– А ты не терпи, – глупо посоветовал Игорь.

Вера усмехнулась.

– Ты ж, вроде, на моей стороне? Значит должен говорить: «Будем терпеть вместе».

– Не будем, – на этот раз голос Игоря гремел от чего-то твердого, – Лучше сделаем так, чтоб терпеть было нечего. «Мы наш, мы новый мир построим…» Слышала такое? Для того мы и вместе, чтоб суметь создать благоприятную для нашего плодородного союза обстановку.

– Да, но ведь придется «рушить до основания старый мир»… А кто мы такие, чтобы распоряжаться судьбами миров? Если судьбе будет угодно, она сама создаст благоприятную для нас обстановку… Насильное вмешательство здесь чревато слишком большой ответственностью… Я боюсь её нести.

– Ну, так не живи! – возмутился Игорь, – Боишься нести ответственность за собственную жизнь, – откажись от неё. А раз и отказаться тоже не можешь, то должна найти в себе силы отвечать за прожитое. Фатализм здесь равносилен лени и эгоизму. Понимаешь, судьбе не «будет угодно»… Судьбе вообще в большинстве случаев не до нас. Причем не от равнодушия её, судьбинского, а от крайней занятости. Ей бы атомной войны не допустить, или террористов очередных от идеи использовать смертельное для планеты оружие уберечь. А ты к устройству своей личной жизни её привлечь пытаешься… Эгоизм в чистом виде.

Вместо того, чтоб обижаться, Вера вдруг повеселела, и, насмешливо вскинув брови и уголки губ, следила за мыслями Игоря. По всему было видно, что его горячность забавляет её.

– Кроме того, – уже начав излагать, Игорь не сумел остановиться, – Так как судьба эта у нас в некотором смысле общая, то я берусь утверждать, что знаю о ней некоторые факты. К примеру, что для меня она и пальцем не пошевелит.

– Почему?

– По привычке. Чтобы не утруждать её, я в своё время избрал довольно трудный путь – путь осознания и созидания. Вместо того, чтоб пенять на судьбу, я, когда нечто не устраивало мою привередливую персону, сначала пытался это нечто досконально исследовать, а потом, выявив, что же именно нужно изменить, брался менять это самостоятельно. И, ты знаешь, долгое время получалось. Устраивало всех: и мою привередливую персону, которую уже все устраивало; и судьбу, которой не приходилось тратить силы, вмешиваясь; и меня, получающего достойную самореализацию. Только выявился у этого метода один недостаток. Слишком поздно выявился, надо заметить. Когда изменить уже ничего было нельзя.

– Какой недостаток?

– Роковой. Подобно тому, как организм курильщика прекращает вырабатывать никотин, точно так же судьба того, кто сам решает свои проблемы, привыкает к этому и прекращает вырабатывать чудеса и спасительные хэлпы. Ныне в моей жизни происходит только то, что я делаю сам. Это – свобода. Но, с другой стороны, это ужасно скучно и бесперспективно. Ведь есть такие проблемы, которые без помощи чуда не разрешить… В общем, так как мы говорим об одной и той же судьбе, то выход у нас есть только один – менять её самостоятельно. И ты не имеешь права бояться.

– Браво! – Вера даже поаплодировала немного, – Теория блестяща. Звучит красиво и оригинально. Но только это совсем не про наш случай. Понимаешь, я считаю некорректным менять судьбу без её на то ведома. Не помощи я жду от неё, а всего лишь знака. Пусть подаст сигнал, что согласна на такие глобальные перемены, и я тут же начну действовать.

Все выводы, которые можно было сделать из текущего разговора, Игоря не устраивали.

«Что это мы все ходим, вокруг да около… Вроде как правильные вещи обсуждаем, но в столь обобщенном виде они совершенно ни о чем не говорят. Эх, как бы, не задавая вопросов, снова развернуть Веру к конкретике…»

– А ведь я по-прежнему ничего о тебе не знаю, – аккуратно начал Игорь.

– Неправда, – Вера насупилась, – Я – Вера. Я с тобой. Все это ты знаешь, и, по сути, это всё и есть я. Другой меня нет. Другая я – это формальности. Для чего же требовать унизительных откровений? – затянувшаяся пауза дала правильные ответы вместо Игоря, – Впрочем, действительно нужно объясниться, – смирилась Вера, – Просто мне хотелось сделать это потом, когда решение будет уже принято… В общем, слушай. Мы росли в селе. Точнее, росла я, а моя молодая мама, самая молодая, красивая и прекрасная из всех мам – не росла, а старела. Они с отцом познакомились на каком-то городском празднике, где понаехавшая из области молодежь перемешалась с городской и образовалось некое подобие всеобщей дружбы. Мама с отцом познакомились слишком рано, чтобы уметь регулировать обстоятельства. Мама воспитывалась в интернате. Родителей своих не помнила, и потому, поняв, что ждет ребенка, безоговорочно согласилась выйти замуж и переехать в село, к родственникам отца. А куда деваться-то? Жить негде, советоваться не с кем. Восемнадцатилетняя умница и красавица с грудной мною на руках осталась жить в селе, честно ожидая возвращения мужа из армии. Чтобы прокормиться, мама с дядьями и бабкой готовили горячие обеды и продавали их на местном базарчике проезжающим мимо села автомобилистам. Село тянулось вдоль оживленной трассы, и все сельчане подрабатывали прокормом пролетающих мимо путешественников. Конкуренция сделала жизнь в селе совершенно невыносимой. Соседи отравили нашу собаку – единственного моего друга за все детство. Впрочем, это я отвлекаюсь… Отец очень долго не писал вовсе, а потом сообщил, что нашел себе новую семью, и возвращаться к нам не намерен. Мама никогда не рассказывала мне о нем ничего дурного. Смеялась над ошибкою юности, оправдывала и себя, и отца, и все обстоятельства вместе взятые. «Просто мы слишком рано встретились. В том возрасте любая влюбленность кажется солидным чувством и гонит под венец. Его можно понять. Повзрослел, помудрел, встретил что-то настоящее… А я? Еще до его сообщения о новой семье, я поняла, что это обручальное кольцо жжет, будто кандалы. Вот приехал бы он – возмужавший, чужой, – я выплакала все слезы в преддверии этой пугающей встречи» – рассказывала она мне много позже, – «Впрочем, встреться мы позже, тебя бы, скорее всего, не было бы на свете. Так что, все случившееся не может не радовать». Мама всегда отличалась редкой жизнерадостностью и оптимизмом. Втайне я считала, что этим она пытается загладить душевные раны. Но, знаешь, однажды, уже в городской школе, я писала какое-то сочинение и спросила у мамы отчество отца. «Не знаю» – как-то даже растерялась мама, – «В их семье о деде никогда не говорили… А за те несколько недель, что мы с твоим отцом были близки, он не завоевал во мне должного уважения. Я обращалась к нему исключительно по имени. Откуда ж мне знать его отчество?» Сейчас это кажется смешным, но почему-то именно после этого разговора я всерьез поверила, что отец с мамой были абсолютно чужими людьми, и его уход никогда не представлял собой трагедии. Трагедия заключалась в другом. В месте жительства, в отсутствии перспектив, в окружении. «Личность моя гибла» – рассказывала мне мама о том времени, – «Монотонно пролетающие мимо дни, стучащие секундами, как машины колесами. Изнурительная своей одинаковостью работа… Я физически ощущала, как в мозгу моем образовываются страшные пролежни. А ведь в интернатовские времена я слыла лучшей головой школы. Побеждала на олимпиадах… Подавала будущему надежды, а потом обманула его и бросила. Теперь оно мстило мне деградацией»

Вера остановилась перевести дыхание, а Игорь не выдержал и спросил.

– Скажи, её слова ты передаешь дословно, или сама додумываешь словесные обороты?

Вера натянуто улыбнулась, понимая, но не принимая похвалу.

– Передаю дословно. Позже мама выучилась на переводчика, и оказалась ужасно талантливой в плане перевода всевозможной восточной литературы. С тех пор у меня периодически просыпается стойкая ненависть к словам и талантам. Думаю, что они украли у меня мать. Возможно, мама была бы жива сейчас, если б так не тряслась над всей этой гармонией формулировок, не гонялась за редкими рукописями, считая своим долгом донести их до соотечественников в первозданной красе…

Глядя, как ожесточается лицо Веры, как стекленеет её взгляд, Игорь уже и сам был не рад, что затронул эту тему.

– Извини… Не хотел причинить тебе боль, – Игорь успокаивающе взял Верину руку.

– Нет уж, – Вера резко вырвалась, – Я продолжу! Иначе нам еще триста раз придется возвращаться к этому ненавистному разговору. В общем, однажды на тот базарчик случайно занесло уже тогда преуспевающего Вадим-Сана. Крупный начальник чего-то там крупного – крупно напился, и решил отведать подножного корму. Корм пришелся не по чину и чин полез дебоширить. Его заместитель – собственно, Вадим, – пытался избежать крупного скандала и удержать своего начальника на должном государственном уровне. Всепонимающая мама, торговавшая рядом, улыбками и мягкостью помогла успокоить разбушевавшегося гостя и не позволила вызвать милицию. Вадим не мог не оценить мамино всепонимание, а также её красоту и остроумие. Начальника уложили отсыпаться. Там, куда он ехал, в таком состоянии показываться все равно было нельзя. А Вадим всю ночь сидел возле мамы, которая должна была торговать до утра, и не переставал оценивать и восхищаться. Даже такой крупный недостаток, как наличие трехлетней дочери, не смутил Вадим Сана. Спустя неделю он забрал нас к себе в город. Меня отдали в садик, а маму – на учебу. В общем, сказка о Золушке завершилась хэппи-эндом.

– Всегда знал, что так бывает, – обрадовался подтверждению реального существования красивых сказок Игорь, – До тех пор, пока ты не начал сам искусственно выстраивать свою жизнь, судьба понимает, что ей деваться некуда, и честно работает на тебя. Платит сказками и хэппи-эндами.

– Знаешь, Ромул как-то сказал на какой-то посольской свадьбе забавный тост: «Но не счастливого конца желаю я молодоженам! Потому как счастливый конец – это палка о двух концах. С одной стороны – счастливый, а с другой – все-таки конец…» Это я к тому, что в жизни история Золушек на этом «хэппи» не заканчивается. С него, как раз наоборот, обычно начинаются настоящие трудности и приключения. Впрочем, у мамы с Вадимом трудностей не возникало. Они на удивление подходили друг другу. Прожили в счастье и согласии аж 14 лет. Когда мне было десять, Вадим получил направление на работу за границей. Мама, как жена и переводчица, уехала с ним. Помимо желания быть рядом с мужем, её подгоняли профессиональные амбиции. Какое-то время мы с Ромулом жили здесь вдвоем.

– С тем стариком?

– Не такой уж он и старик, – Вера искренне обиделась за наставника, – Давний помощник Вадима, бухгалтер, советник, друг… Он, считай, меня вырастил. Кстати, школу выживания, о которой я тебе рассказывала, – это он придумал. И учебники издал…

Сейчас слова Веры были покрыты жирным слоем гордости. Отчего-то Игорю не понравилось столь теплое отношение Веры к правой руке мужа.

– А люди говорят, что у вашего бухгалтера прескверный характер, – с неожиданным ехидством вставил Критовский.

– Они также говорят, что у меня с Вадимом сын, и что ты – негодяй, уведший меня из семьи, – спокойно парировала Вера, – Ромул хороший. Просто не любит это показывать. Ведет себя резко и жестко. В каком времени живет, так себя и ведет. Ты ведь даже не знаешь, сколько всего он в жизни насмотрелся. Арабы – народ очень специфический.

– А при чем здесь арабы? – наигранно удивился Игорь.

– Вадим с ними работал долгое время, – Вера снова помрачнела, – Ты только не думай про него ничего плохого. Вадим – очень хороший человек. Просто у него работа была такая… Впрочем, я и сама его толком не знаю… В общем, вскоре после своего назначения, Вадим забрал нас с Ромулом к себе. Ну и к маме, разумеется. Только мама тогда стала уже совсем другой. Откровенно говоря, ей было не до меня. Подозреваю, она предвидела скорую кончину и намеревалась успеть сделать как можно больше. Все мы жили в одном доме, но как-то сразу так сложилось, что с Вадимом и мамой я почти не общалась, – они были по уши в своих работах. Воспитывал меня и других посольских детишек Ромул. Не по обязанностям, а по велению сердца. Он следил за тем, чтоб нам нанимали грамотных репетиторов, он возил нас на экскурсии, он доставал интересные русскоязычные книги, занимался с нами всякими духовными практиками. Жили мы очень замкнуто. Уходить куда-то без сопровождения категорически запрещалось. В общем, очень долго мои представления о жизни складывались исключительно из пафосных рассказов Ромула. И, знаешь, как подумаю, что на самом деле мир совсем другой, сразу хочется плакать…

– Мир такой, каким мы хотим его видеть, – Игорь снова полез со своими бессмысленными утешениями и тотчас же возненавидел себя за дурацкие вставки.

Но Вера не сбилась, удержалась от споров или соглашательств. Просто оставила вставку Игоря без внимания. От этого Критовскому сделалось еще обиднее.

– Ромул растил в нас бойцов. Воинов, призванных на стражу добра и справедливости. Я была уверена, что Вадим – предводитель какой-то тайной организации, помогающей угнетенным сбросить с себя кандалы. Нет, Ромул об этом ничего не говорил. Моё детское воображение само подсказало такое оправдание занятия родителей. В доме о деятельности Вадима уважительно говорили – Дело. «Человек, занимающийся таким Делом, не имеет права на ошибки,» – говорила мама о муже, – «Поэтому он и ведет столь напряженный образ жизни. И все мы должны помогать ему. Поддерживать его и вести себя столь же осторожно, как он» На все вопросы о сути Дела, взрослые отмалчивались. Даже Ромул тут же переводил тему, заводя свои наставнические беседы о чести, служении великим целям и необходимой скрытности и сдержанности. Он даже инструкцию нам, своим воспитанникам, написал, КодексЧести, так сказать. Одним из пунктов там, как мне казалось, было не задавать Вадиму лишних вопросов, доверять ему и безоговорочно подчиняться. «Человек, служащий Великим Целям, должен уметь пренебречь собственными слабостями и сдержать свое любопытство. Живи, помогай своим и доверяй, не спрашивая. Придет время – сами расскажут, » – расшифровывал этот пункт своего творчества Ромул. Как я понимаю теперь, он не имел в виду лично меня и Вадима. Он подразумевал любого человека. Ведь действительно, все мы неспроста посланы в этот мир. Каждый из нас в этой жизни на службе у пославших нас сюда. Нужно просто найти в себе силы пренебречь личным, ради общей гармонии… Ромул сам не знал, что я понимаю его слова так категорично… Понимаешь?

Игорю померещился он сам в этом «личном», которым следует пренебрегать, но он, на всякий случай, промолчал.

– Ну вот, – Вера вздохнула, извиняясь, – Я неисправима. Снова отвлекаюсь и гружу тебя целым ворохом ненужной информации. В общем, в детстве я была уверена, что олицетворяю собой будущего благородного воина, охраняющего справедливость, и всерьез собиралась сложить голову в бою за великое Дело великого Вадима. Потом, когда Дело это спешно свернулось и мы вернулись на родину, я долго еще ничего не могла понять и страдала от отсутствия великой реализации… Впрочем, я и сейчас слабо понимаю. Кажется, Вадим занимался там совсем не благородными делами, а банальным заработком денег, связанным с массой незаконностей. Знаешь, даже не хочу разбираться во всей этой грязи. В сущности, это очень хорошо, что Вадим порвал с прежними делишками и вернулся на родину. Удивительно, что вместо пули в лоб, в награду за все предыдущие труды, Вадим получил всего-навсего нашего Горилла. Телохранителя, приставленного к нам наблюдателем от бывших арабских компаньонов. Все в доме знают, что он за нами шпионит, он знает, что мы об этом знаем, но все усердно создают видимость нормальных отношений. А может, я опять чего-то не понимаю. Может, это действительно нормально. Вадим Сан постарался выйти из грязной игры малой кровью, и его отпустили, решив контролировать какое-то время… В общем, не слишком-то я в этом всем разбираюсь, не слушай меня. И, упаси боже, не передавай это никому дальше…

Игорь не верил, что Вера не знает о сути прежних дел Сана. Недоверие обжигало, но, с другой стороны, было понятным. «Я не хочу откровенничать о людях, судьба которых не принадлежит мне» – вспомнились давние Верины слова. Игорь смирился и решил не лезть с расспросами о делах Сана.

– Я так и не объяснила тебе, почему я замужем, – вернулась к нужной теме Вера, – Не хочу вдаваться в подробности… В общем, затянувшийся хэппи–энд окончился ужасно трагично. Мама погибла в авиакатастрофе. Бросилась в очередную погоню за своими любимыми словами и села именно в тот самолет, который разбился. Причем, мы все отговаривали её лететь на эту злополучную конференцию. Узнала она о ней слишком поздно, чтобы хорошо подготовиться, Вадим в этот раз не мог сопровождать супругу, я заболела ангиной и так хотела, чтобы мама осталась со мною… Но, увы… Словно одержимая, мама бросилась навстречу судьбе…

Растерянный Игорь ожидал слез или тяжелых пауз. Собирался снова принести извинения, пообещать не ворошить впредь… Но Вера держалась молодцом, спокойно продолжая говорить.

– Хоронили здесь. На родине. Говорят, на Вадима было больно смотреть. Мне тогда было больно в принципе, поэтому таких нюансов окружения я не замечала. После похорон остро стал вопрос о том, что же, собственно, делать со мной. О том, чтобы оставлять семнадцатилетнюю девочку, совершенно не приспособленную к жизни, в незнакомой стране, и речи быть не могло. Вадим понимал, что ответственен за меня перед памятью мамы. С опекунством возникли какие-то юридические проблемы. А уезжать надо было срочно… В общем, Вадим психанул и, не долго думая, заключил со мной брак. Фиктивный брак, разумеется. Я нисколечко не возражала, не представляя себе жизни вне дома и вне своих идеалов служения Делу. Тогда решение о браке представлялось всем сущей формальностью, удачно решающей все проблемы. «Как только понадобится – разведемся,» – решил Вадим, и мы с Ромулом целиком поддерживали его решение.

– Ничего себе! – вырвалось у Игоря. Критовский вспомнил, как содрогался от одной мысли о прикосновении к Вере чужих рук, как маялся неизвестностью, как сходил с ума, – И ты не могла об этом мне рассказать?

– Ты не спрашивал. Кроме того, по части рассказов у меня имеется горький опыт… Даже не горький, но так, с горчинкой… Но, давай по порядку. Позже все мы поняли, что погорячились. Можно было оформить мне выезд на работу, можно было заочно сдать экзамены и поступить на учебу… Можно было придумать массу вариантов, но все это требовало времени и напряжения сил, каковых на тот момент ни у кого из семьи не оказалось. Последствия необдуманного начали проявляться уже через год. Во-первых, у Вадима появилась Яна. Одержимый страстью к родному городу, справедливо полагая, что пора подготовить себе тылы, он закрутил здесь дела. Про гостиницы, я думаю, ты знаешь, и в подробностях не нуждаешься. Часто наведываясь на родину, Вадим нашел свою новую любовь. Все бы ничего, если б не этот досадный казус – официально-то Вадим был женат. Яна смирилась, но возненавидела меня навсегда. Отчего-то она считает, что я пью из отчима кровь, качаю с него деньги и препятствую созданию им новой семьи. Объяснить ей, что мне этот наш брак нравится еще меньше, чем ей, пока ни у кого не получилось. Знаешь, как и всякой женщине, Яне необходимо иметь суку-соперницу. Вадим – порядочный семьянин, и потому кроме меня, ни одной подходящей кандидатуры у Яны нет. В общем, в результате Вадим оформил для Яны визу на работу. Я к тому времени выполняла у Сана обязанности секретарши и даже получала зарплату… Теперь в доме появилось две секретарши. Личный секретарь Яна и офис-менеджер – я. Обстановка была напряженная до предела. Вадим все собирался уладить вопрос с нашим разводом, да никак не доходили руки… Кроме того, он боялся, что я тут же выскочу замуж за какого-нибудь идиота и поломаю себе жизнь.

– Забавный способ контролировать личную жизнь дочери…

– Да. Во-первых, все эти, как выражался Ромул «идиоты» и близко ко мне не подходили, зная, чья я жена. Оказывается, быть замужем – крайне невыгодно. Тебя попросту боятся. А, если не боятся сами, то им тут же любезно разъясняют, что бояться все же стоит.

– В смысле?

– Я тайно встречалась с одним молодым человеком. Тоже из наших, из посольских. Скорее для самоутверждения, чем из каких-то чувств… В общем, узнав об этом, Ромул устроил ему такую проверку по всем статьям, такую нравоучительную сцену… Может, сам этот человек и не испугался, но мне, после подобных унизительных событий, напрочь расхотелось продолжать отношения, – тут Вера довольно искренне рассмеялась, – Как я могу смотреть в глаза человеку, который знает обо мне такое? Ну, что я и шагу не могу самостоятельно ступить, что всюду я подотчетна и подконтрольна… Даже если он не стал бы меня упрекать в этом, я все равно чувствовала бы себя с ним неуютно. Подозревала бы его во всяких плохих мыслях обо мне… В общем, я наотрез отказалась снова с ним видеться. Такой уж странный у меня характер, понимаешь?

– Ой, – Игорь был рад, что обстановка немного разрядилась, – Ты же не откажешься теперь видеться со мной? Поверь, никаких негативных мыслей, никаких унизительных для тебя оценок… Ты же укротишь свой характер?

– Нет, – заявила Вера издевательски категоричным тоном, – В этой семье я уже проявила себя с дурной стороны, пойду поищу следующую. Хочу семью, где я буду исключительно хорошей, и не должна буду прилагать для этого никаких усилий!

– Прям как в том анекдоте, – подхватил шутку Игорь, – Мол, в этом Мерседесе уже пепельница засорилась, пойду куплю следующий.

Звонким смехом обитатели известили квартиру о том, что инцидент исчерпан. Ссора почти рассосалась.

– Один только вопрос, Вера, – все-таки Игорь должен был довести экзекуцию до конца, – Это здорово, что ты, наконец, доверилась мне и все рассказала. Это очень здорово. Но… Со всем этим ведь надо что-то делать. Понимаешь? Нужно что-то менять.

– А я и меняю. Смотри, мы живем с тобой вместе, ходим на одну работу, строим планы. Это и есть моя настоящая, уже измененная, жизнь. Просто я не хочу пока обнародовать её. Горчинка, оставшаяся от предыдущего опыта, учит не спешить. Не хочу, чтобы к тебе приставали с проверками. Не хочу, чтобы лезли к нам в души. Я просто сказала Ромулу, что ухожу от них. Что буду жить сама. Что могу жить сама. Не хочу пока никого посвящать в подробности…

Игорь снова ощетинился.

– А я не хочу жить с замужней дамой. Меня достали все эти косые взгляды и необходимость прятаться по подворотням и. … Неужели ты не понимаешь?

– Понимаю, – Вера опять поникла, – Но… Не сейчас. Нужно выбрать удачный момент. Нужно выждать, пока все они успокоятся по мою душу, привыкнут, что я живу отдельно… Тогда им и в голову не придет пытаться помешать…

– Зачем жить во лжи, когда можно всем рассказать правду. Ведь, если твой брак действительно фиктивный, то что мешает тебе развестись?

– Ничего. Просто мне нужно подобрать момент, когда ни Ромулу, ни Вадиму не придет в голову опекать меня. Тебе ведь не нужны постоянные звонки и всевозможные глупые нравоучения? Я подготовлю домашних, и все сообщу им. Но не сейчас…

Игорь задумался. Загадка Веры Сан, наконец, раскрылась. Все оказалось значительно проще и безболезненнее. Но тревога не покидала. Почему «не сейчас»? Сколько можно мучить и мучаться? Пусть лучше звонят, расспрашивают, пытаются помешать. Все лучше, чем эта унизительная завеса из лжи, убивающая всякое благородство их с Верой чувства.

– Скажи, а зачем ты ходишь туда?

– По делу, – сухо ответила Вера, – У меня остались долги перед Вадимом. Игорь, прошу, отложи допросы… Есть вещи, которые я не могу пока рассказать. Я и сама их не очень понимаю. Прошу тебя…

Игорь заставил себя принять это. Ни одна настоящая тайна не разгадывается сразу. Вере нужно время. Вере нужно собраться с силами. Он, Игорь, ломает себя, корёжит собственные принципы, выжимает последние капли из самообладания, но даёт ей это время. Он отрекается от инстинктов самосохранения и гонит прочь свои слабости. Он, Игорь, безжалостен к себе. Потому что он любит Веру. Не себя, не собственные чувства к Вере, а именно её саму. Значит, и поступать должен так, как ей будет лучше.

Критовский набрал полную грудь воздуха, зажмурился, чтобы заглушить отчаянно рвущееся на свободу несогласие со сложившейся ситуацией, и довольно бодро произнес.

– А пойдем гулять?

Вера вдруг порывисто схватила его ладонь, уткнулась в неё носом, в качестве благодарности за доверие, после чего, тоже не без усилий, заставила себя принять беззаботный вид.

– Будем лазить по деревьям и есть яблоки! – торжественно постановила она.

Ночной город, уже изрядно соскучившийся без этой взбалмошной парочки, заботливо окутал Игоря с Верой гармонией и безлюдьем.

* * *

Ни одной яблони, в обыскиваемом квартале не обнаружилось. А Вере хотелось непременно яблоню. Жэка, якобы, рассказывал как-то, что в этой части парка росла старая яблоня.

– Нашла, кому верить! Он, как обычно, напутал всё! – шутливо ворчал Критовский.

Игорь с Верой сосредоточенно разглядывали грозно нависающие над потайными тропками парка ветви и от души смеялись над собственным занятием.

– Представляешь, как все это смотрится со стороны? – заливалась Вера, – Ночь, самый темный уголок самого дремучего парка и двое идиотов, сосредоточенно разглядывающих деревья. Нашли, кому верить! Хорошо, что Жэке не привиделась яблоня где-нибудь на кладбище… Появляющаяся ровно в полночь! Вот бы мы наискались…

– Исключено, – стараясь поддерживать беззаботную болтовню, авторитетно заявлял Игорь, – Я б ему тогда не поверил. Я-то знаю, что Жэка наш – в жизни ночью на кладбище не пойдет… Слушай, а может тебя все же каштан устроит?

Говорил Игорь одно, а думал совсем о другом.

«Представляю. Прекрасно представляю, как все это смотрится со стороны. Светская львица-королевна решила отведать пастушеской любви. Семья даже и не беспокоится – и так понятно, наиграется, споткнется о нищету, вернется… И сама она, наверное, предвидит подобный финал. Иначе не боялась бы огласки» – Игорь сам себе портил настроение и ничего не мог с этим поделать, – «Забыть! Не думать об этом пока. Я пообещал Вере подождать. Я подожду…»

Игорь вдруг остановился, схватился за Верину руку, словно утопающий за спасительную соломинку и резко притянул любимую к себе.

– Ну да, – улыбнулась Вера, – Что еще делать ночью в кустах?

Игорь не ответил. Изо всех сил он вжимал в себя её гибкое тело. Такое родное, такое уже покладистое и доверчивое. Ладони лихорадочно передвигались, стараясь охватить Веру всю. Чтобы защитить, чтобы сохранить и (сейчас Игорь отчетливо ощутил появление этой новой цели) чтобы присвоить, утвердить право на владение…

– Моя, – горячо шептал Критовский, сам удивляясь проснувшейся вдруг жажде обладания, – Только моя… Это реальность. Это по-настоящему. Остальное – мираж. Главное, что можно вот так вот обхватывать тебя и уже не разбирать, где стучит твоё сердце, а где моё…

Потом порыв прошел. Игорь расслабился.

– Кошмар, – решил поделиться он, – Во мне открылись вдруг собственнические инстинкты. Те самые, которые я в людях всю жизнь презирал. Наверное, ты послана мне в наказание за слишком высокомерное отношение к окружающим.

– Я послана тебе на счастье, – попыталась оспорить Вера.

– Смотри, – Игорь засмеялся, – Как бы не превратился я окончательно в какое-нибудь доисторическое животное. Вдруг еще территорию метить начну. Задеру лапу и…

– Не переживай, я и так уже давно тобой меченая. Ты у меня всегда вот здесь, – Вера коснулась ладонью груди, – Мой внутренний Игорь локального пользования. Где бы я ни была, чтобы ни делала… Ты всегда во мне и со мной. И окружающие это чувствуют. Я им чужая. Я им – твоя. Никто на твои территории не претендует, не нервничай.

«Никто, кроме тех, от кого ты скрываешь мое существование. А скрываешь ты его почти ото всех» – агрессия мелькнула в мыслях Игоря и затухла от нежности Вериных прикосновений, – «Ну почему я никак не могу прекратить вспоминать о плохом? Подумать только, а ведь когда-то я кричал, что каждый человек должен всегда оставлять себе запасные варианты… Мол, перекрывать пути к отступлению – все равно, что рубить сук, на котором сидишь… А теперь сам вот отчаянно страдаю из-за нежелания Веры обрубать свою связь с тылами… Как глуп я был. Настоящие тылы – это те, которые всегда с тобой и всегда готовы поддержать, а вовсе не те, к кому можно возвратиться для зализывания ран. Я – её тылы. Иначе все происходящее между нами – фальшь и кромешная ложь. Господи, даруй мне силы в здравом уме дождаться момента, когда Вера сама все это поймет…»

– Знаешь, – Вера осторожно высвободилась из объятий, – Теперь я решила быть кроткой. Смиряюсь с отсутствием яблонь.

– Идеи твои, как всегда, гениальны, – вполне искренне сообщал Игорь, спустя несколько минут. Они с Верой взобрались-таки на дерево. Сидели, обхватив ногами толстенную ветку клена и, посмеиваясь, по очереди кусали купленное заранее в круглосуточном магазине огромное яблоко.

– Просто так хотелось яблок на дереве, – оправдывалась Вера.

– Прямо по-Прутковски: «Хочешь быть счастливым – будь им», – усмехался Игорь.

«Вот бы еще в личной жизни ты придерживалась тех же правил» – неугомонно комментировал некто ехидный, накрепко присосавшийся к Игоревому мозгу.

* * *

Как ни старался Игорь скрывать свои дурные мысли, Вера все равно чувствовала их.

– Знаешь, по-моему происходит что-то непоправимое, – уже дома завела она разговор, – Я чувствую, как мы сгораем. Любовь плавится и утекает сквозь пальцы. Неужели всего лишь какие-то невысказанные признания способны довести наши отношения до такого накала?

– О чем ты говоришь? –Игорь удивился слишком наигранно.

– Ну, вот видишь! Ты даже пытаешься скрыть от меня собственную озабоченность… Говоришь одно, думаешь другое, чувствуешь третье… Я боюсь. Я вижу, как все рушится. Как в страшных фильмах: «Доктор, мы его теряем»

– Если для тебя эти «невысказанные признания» подходят под эпитет «всего лишь», почему же ты не можешь их высказать? Если это настолько не важно…

Игорь не сдержался, Игорь снова заговорил об этом и в словах его звучал не прикрытый упрек.

– Игорь?! Да что же это? Нельзя заставлять человека менять что-то из-под палки…

– Ты сама завела этот разговор! – Игорь почувствовал, как в душе его вздымается что-то очень нехорошее, он уже даже не говорил, а шипел сквозь стиснутые зубы, – Зачем? Чтобы иметь возможность насладиться чтением моралей? Вот, мол, какой я стал такой-растакой: вынуждаю, упрекаю, требую… Я ничего не требую, Вера. Я просто говорю то, что думаю… Но это, кажется, тебя не устраивает. Извини, мне надо побыть одному…

Игорь выскочил из кухни, выместив злобу на ни в чем не повинной кухонной двери. От хлопка та жалобно задребезжала вставленным стеклом. На пол посыпалась штукатурка. Бледная Вера, не проронив не звука, молча принялась подметать. От этой её покорности Игорь мгновенно пришел в себя.

– Кажется, я тебя не достоин, – попытался улыбнуться он, забирая из рук Веры веник.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть обоих. Игорь мельком глянул на часы и нехорошо сощурился.

– Поздновато для праздных разговоров. Может, началось? Предупреди хоть, как надо отвечать, чтобы прийтись по душе твоему мужу, – Игорь снял трубку, – Внимательно слушаю, – сдержанно поздоровался он с тишиной. Тишина немного подождала, вслушиваясь, потом повесила трубку.

Впрочем, после происшедшего, в доме и без неё хватало молчания. Вера напряженно думала о чем-то, привычно пристроив мизинец в уголок рта и глядя за окно. Игорь уже решил предпринимать попытки перемирия, как телефон снова зазвонил.

– Возьми, пожалуйста, трубку, – холодно произнес Игорь, вместо запланированных теплых слов, – Со мной им явно не хочется говорить.

Вера молча подошла к телефону. На этот раз молчали на том конце провода несколько дольше. Вера первая нажала отбой.

– Что ж, видимо просто хотели послушать голос твоего очередного ухажера. И правильно. О чем им со мной говорить? – Игорь раньше и не подозревал в себе столько ехидства, – Если бы у нас было что-то серьезное, ты б давно рассказала обо мне. А раз я просто очередное увлечение, то и …

– Игорь, ведь это была Марийка, – Вера исподлобья одарила взглядом-укором и снова отвернулась.

– С чего ты взяла? Она бы не стала звонить так поздно. Да и не молчала бы… – Игорь даже всю свою язвительность растерял от растерянности.

– Мне звонили бы на трубу, – пояснила Вера, – Кроме того… Знаешь, женщина всегда чувствует соперницу. Я знаю, что это была она. Просто знаю, и всё.

– Значит, перезвонит завтра, – резонно заключил Игорь, – Но это не в её привычках – молчать в трубку. Какая она тебе соперница, о чем ты? Мы с ней прекрасно друг друга поняли. В дружбе жили, дружески расстались. Я такой – какой есть сейчас – совершенно ей не нужен. Ей строители коммунизма нужны, а с сумасшедшими, к построению семьи по принципам женских журналов не пригодными, она всегда предпочитала не связываться… У тебя нет соперниц, Вера. Я свою жизнь от наносной фальши очистил полностью. Весь я теперь подогнан под нас с тобой. Без остатка. И знаешь, даже жаль немного. Оставил бы кусочек себя, было б куда сейчас прятаться. Когда ты уходишь в свою жизнь, оставаться нами становится невыносимо. А становиться собой уже не могу – весь в нас превратился.

И тут прорвало Веру.

– Ну что ты уцепился за эту свою «мою жизнь»? И как мне жить теперь, зная, что я мучаю тебя? – она почти кричала, нервно заламывая ладони и тяжело дыша, – Ведь ты крушишь сейчас все, что между нами есть, понимаешь? Оказывается, тебе плохо, оказывается, невыносимо… Я-то думала, что мы счастливы!

Такой реакции на свои последние слова Игорь никак не ожидал. Он открывал душу, стремясь к налаживанию контакта, а, его, как оказалось, воспринимали в штыки.

– Молчишь? – Вера сокрушенно покачала головой, – Нечего ответить? Значит, действительно несчастен, раз даже не возражаешь… И что же мне теперь делать? Понимаешь, все дело в разности темпов. У нас с тобой разные скорости… Ты успеваешь поломать прежний мир, выстроить свежий и уже приготовиться к разрушению этого нового, пока я только собираюсь с мыслями. Ты действуешь наобум и по наитию, а я хочу провести все как можно безболезненнее для всех, как можно правильнее. Я жду момента, а ты …

– А что мы будем делать, если момент этот не представится? Или, если наступит он тогда, когда от меня уже ничего не останется? Ты ведь не слепая, ты ведь видишь, в какое чудовище я постепенно превращаюсь из-за вынужденного бездействия…

– Момент представится! Я сама формирую его. Именно этим своим безэмоциональным бездействием и формирую. А ты своим неверием рушишь нас.

Игорь вдруг ощутил бесполезность всяких разговоров. Спор, в котором каждый преследует цель остаться при собственном первоначальном мнении, неизменно превращается в ругань. Ругаться уже надоело.

– Пойдем спать, – Игорь мягко обнял Веру за плечи, – Давай забудем все это, и пойдем спать. Знаешь, как будто сглазили… На нас обоих сегодня нашло что-то нехорошее. Это нужно усыпить. Пусть оно уснет вместе с нами, но, в отличие от нас, не проснется. Никогда больше не проснется.

Вера покорно позволила увести себя в комнату. Игорь вдруг почувствовал, что её слегка трусит. Кажется, происходящее стоило Вере еще больших нервов, чем ему самому.

– Вот такого тебя я люблю, – уже освободившаяся от оков одежды Вера сидела на краешке кровати и наблюдала, как Игорь заводит будильник, выключает телефон, гасит свет, распахивает окно, – То есть люблю-то я тебя любого, но с таким тобой, я, кажется, смогу быть счастлива всегда.

– С каким?

– Заботливым, мудрым, и верящим в то, что все у нас получится… Я очень люблю тебя. Правда.

– Я знаю, – Игорь взмахнул простынёй, укрывая, и сам нырнул в постель, – Я чувствую.

«Знаю, чувствую, но не знаю, смогу ли продолжать это делать» – мысленно добавил он, проваливаясь в сон.

– А ведь ты так и не переубедил меня. Неужели и впрямь чувствуешь себя несчастным со мной? – Вера подождала ответа и, не дождавшись, продолжила, – Если так, то к чему тогда все это…

Игорь промолчал. Опровергнуть – значило признать возможность дальнейшего затягивания всех этих маскировок, шифровок и тайных встреч. Увы, затягивалась они петлей, при чем на его, Игоря шее. Шею было не жалко. Жалко было испорченных отношений, которые потом уже вряд ли удастся восстановить. Согласиться – значило причинить Вере боль и дать повод к опусканию рук. Кроме того, на самом-то деле Игорю было очень хорошо с Верой. Она была, бесспорно, его женщиной – не в смысле собственности, а в смысле родства. Половинкой, судьбой… Шансом на настоящую жизнь, когда всю необходимую гамму ощущений получаешь от одного человека, и, отдаваясь, умещаешься в нем полностью. Когда не мечешься по разным судьбам, в поисках реализации чего-то своего невостребованного, или ради получения чего-то недоиспытанного. Шансом избавиться от фальши и поверхностности…

Игорь промолчал и сделал вид, что спит. Вера поняла, что он притворяется. Кажется, именно в тот момент она всерьез подумала о том, что ситуация начинает по-настоящему пахнуть безысходностью.

* * *

Будильник перехватил Игоря по пути к сновидениям. Ночью отчего-то не спалось. Критовсикй сражался с мрачными мыслями. То гнал их, то сам гонялся за ними, стремясь уничтожить, додумав до конца. Но у мрачных мыслей не бывает логического конца, а у Игоря не хватило сил просто забыть о них. Несколько раз Критовский подходил к окну покурить, потом долго сидел на постели, рассматривая спящую Веру. Во сне Вера превращалась в ребенка. Складывала ладошки под щеку, по-детски хмурилась каким-то своим снам. Простыня облегала, подчеркивая стройность тела. Игорь улыбался этакому противоречивому кадру. Женщина с лицом ребенка.

«Скорее ребенок, по нелепой случайности оснащенный телом женщины. От этого-то все беды. Ну не понимает она, что губит нас своей нерешительностью… Действительно не понимает. А может, у меня просто навязчивая идея? Что, собственно, пагубного в происходящем?»

Тут Игорь вспоминал, как дергается от любых телефонных звонков, вспоминал, что чувствует, когда Вера, как бы между прочим, бросает свое лёгкое: «Я сегодня к Вадиму. Приду позже»

«А раз не муж он ей вовсе, так тем паче нужно прекратить весь этот бред с тайнами. Раз не муж, то чего опасаться-то? Никому, значит, боль причинять не придется…»

В общем, как только Критовский нашел таки в себе силы уснуть – сразу же наступило утро. Игорь решил сделать вид, сто его это не касается. Не открывая глаз, он следил за Вериными перемещениями. Вот она просыпается, потом собирается с силами, резко подскакивает на кровати. Несколько секунд сидит, собираясь с мыслями. Успокаивает будильник, здоровается с городом возле окна, идет в ванну.

«На меня и не посмотрела даже. Может, обижена. А, может, нет ей до меня никакого дела. Что зря ласку расходовать? Я ведь сплю, значит, и не оценю даже»

Игорь вдруг понял, что уже много дней просыпается не в своей тарелке.

«Чтобы в своей тарелке просыпаться, нужно в ней и заспать» – справедливо объяснил себе он, – «Если наше «мы» когда-нибудь наладится, то и всякое утро будет, что надо. А от строевого построения с первыми же звуками будильника, Веру все же нужно будет отучить»

Вера вернулась в комнату и принялась собираться. Как всегда напряженно, четко, аккуратными рассчитанными жестами. Игорь открыл глаза.

– Каждое утро ты срываешься, будто в бой. Ведь масса времени еще есть. Улыбнись, расслабься…

– Не могу, – Вера сосредоточенно повязывала на шею какой-то прибамбас. То ли галстук, то ли просто платок. Получалась эдакая французская Вера, – Если расслаблюсь – усну. Для меня каждое утро – подвиг. Вообще-то я ужасная соня… Ладно, пойду кофе варить. Ты б тоже уже вставал.

– Могла бы хоть поболтать со мной для приличия, – проворчал Игорь.

– Не могу. Мне такие приличия вредны. Ты одним своим видом меня провоцируешь на совершенно недостойные мысли. Не подумай ничего дурного. Просто и так из последних сил заставляю себя не думать о сне, а тут ты блаженно валяешься, как наглядная провокационная агитация. В общем, приходи кофе пить. Выходим как обычно?

– А есть варианты?

– Нет. Сначала я, через пятнадцать минут – ты. Не обижайся… Это все скоро закончится.

– Безусловно. Только, боюсь, оно может закончиться плохо.

Вера молча ушла в кухню. Игорь вспомнил, что вообще-то сегодня не его смена. Со времени появления Веры, Критовский вне зависимости от графика каждый день ходил в «Пробел». Дел там на всех хватало, а лишней возможностью побыть рядом с любимой, пренебрегать не хотелось. Но это было раньше, до вчерашних насмешливо-сочувствующих взглядов коллег, до решения прекратить все это в ближайшее время, до сегодняшней бессонной ночи… В конце концов, вчера Игорь собирался вообще никогда не появляться в «Пробеле». Нужно было хотя бы один день отдать под соответствие этому «всегда»…

– Я не пойду сегодня на работу.

– Ой, – Вера так искренне огорчилась, что Игорь даже подумал изменить решение, – То есть, не ходи конечно. Смена-то не твоя… Просто я так не привыкла без тебя. Представляешь, целый день…

– Пусть у тебя будет время подумать. Своим постоянным наличием рядом, я никак не даю тебе собраться с мыслями… Кроме того, у меня по журналу уже столько дел накопилось… Это только кажется, что внештатникам время для работы не нужно…

Все это было правдой, хотя и вспомнил о ней Игорь уже после решения никуда не ходить. На самом деле Критовский попросту хотел выспаться. Чтобы усыпить собственную вспыльчивость. Чтобы разогнать мысли. Мрачные, не мрачные… Всякие. Отключиться и ни о чем не думать.

– Если ты очень хочешь, я, конечно, пойду с тобой, – без особого энтузиазма сообщил Игорь, после нескольких не слишком болезненных уколов совести.

– Очень хочу, но не ходи, – Вера пробежалась пальцами по волосам Игоря и в мире тут же стало чуточку светлей, – Журнал – это важно. Журнал, в отличие от «Пробела» – это творчество…

– Ты же терпеть не можешь слова, – Игорь подмигнул.

– Вот так я странно устроена. Терпеть не могу все, что мне по-настоящему нравится.

– Просто ты боишься попасть в зависимость. Но это дурацкая боязнь. Самая страшная разновидность несвободы – это строить жизнь, основываясь на боязни эту самую свободу потерять …

– Буду меняться, – покорно заявила Вера, немного насмешливо.

– Буду учиться не читать нотаций, – не менее покорно отреагировал Игорь.

– А еще я буду ужасно без тебя скучать. Постараюсь прийти поскорее.

Закрывая за Верой дверь, Игорь подумал, что, после вчерашних разговоров, во всем этом обмене любезностями, уже не сквозит прежняя непосредственность и искренность. Кажется, и Игорь, и Вера решили бороться за видимость хороших отношений, пренебрегая сутью.

Завалиться спать на этот раз помешал телефонный звонок. Уже знакомая тишина ехидно скалилась на том конце провода. После пятого нервного игоревского «Не молчите!», ситуация изменилась.

– Быстро же ты привел её в дом… От меня еще и соседи не успели отвыкнуть…

Значит, все-таки Марийка. Только этого не хватало.

– О соседях я как-то не подумал, – Игорь постарался держать нормальный дружеский тон, – Надеюсь, они обо мне тоже не думают. Надеюсь, у них есть дела поважнее. А чего ты звонишь и молчишь?

– А о чем нам с тобой разговаривать? – горечь в интонациях Марийки на миг сменилась агрессией.

– Если не о чем, то чего звонить? – Игорь произнес это непростительно мягко. Надо было жестче, чтобы навсегда убедить Марийку в том, какая он, Игорь, сволочь. Чтобы не сожалела добрая Марийка, теплая Марийка, мудрая Марийка, о потере Игоря. Чтоб не испытывала по поводу расставания никаких эмоций, кроме облегчения. Надо было жестче, но у Игоря не хватало сил.

– Действительно, – Марийка хмыкнула как-то совсем по-игоревски, – Наверное, просто привыкла иногда слышать твой голос… Ладно, извини. Я, кажется, не в том состоянии, чтобы сейчас адекватно общаться. Мне не стоило звонить… Просто, знаешь, жить самой оказалось не так просто… Думаешь всякое, переживаешь… Хорошо хоть работа у меня есть. Она – не человек, она – не предаст…

Хотелось закричать что-то поддерживающее. Хотелось кинуться оправдываться, мол, не предавал он никого – напротив, спас от необходимости жить с таким чудовищем, каким был Игорь до встречи с Верой. Хотелось просто узнать, как Марийка поживает. Но любое вмешательство ныне было равносильно вредительству. Марийку нужно было отпустить полностью, не оставив ни малейшей зацепки для былых привязанностей. И, кажется, выполняя это необходимое, исполнитель испытывал даже более болезненные ощущения, чем сама жертва.

– Ну, пока, – не дождавшись никакой ответной реакции, Марийка положила трубку.

«Все правильно. Ты поступил правильно,» – нашептывал растревоженный внутренний голос. А сам Игорь тревожился совсем по другому поводу. Вера… Прикрыв глаза, Игорь попытался представить, что происходит сейчас вокруг неё.

«Пробел» все так же тонул в суете. Чудачества клиентов забавляли, подбадривающий Палюрич заботливой квочкой витал над работниками. Анюта – полноправная хозяйка своих марионеток – направляла их незаметно на очередную жертву. Отчаянно пытался расти духовно Тоха. Нелепо старался случайно не повзрослеть Жэка. И даже Стас, конечно же, появлялся со своей неизменной бутылочкой пива. А вот Игоря уже среди них не было. И это ровным счетом ничего не меняло в компьютерном центре. Коллектив уже обрел собственную душу, не зависящую от наличия конкретных своих членов. А значит он, Игорь, свою миссию на этой работе уже выполнил. Значит, больше он был не нужен. Ни Палюричу, ни «Пробелу», ни, в сущности, Вере… Эта собственная ненужность тяготила. Вместо уместного ощущения свободы, несла с собой обиду. Игорь знал, что это злое чувство. Знал, что оно только портит все. Но ничего не мог с собой поделать.

«Порчусь», – произведя краткий самоанализ, сухо констатировал Игорь, – «Уже даже воняю тухлятиной. Уже сам себе противен. Пора менять. Снова пора что-то менять. Нужно жить своей жизнью. Господи, я ведь уже даже забыл, как это делается».

Отказавшись от первоначальных намерений выспаться, Игорь решил действительно позаниматься журнальными делами. В качестве холодильника, спасающего от окончательного протухания, такая работа вполне подходила. На первый взгляд. При последующем рассмотрении оказалось, что не так все это просто. Даже столь привычные и родные когда-то строчки обозрения отказывались сдаваться без боя. И война велась даже не за творчество или четкость формулировок. Завоевывать приходилось каждую секунду, свободную от трагичных мыслей о бесперспективности будущего. Вера, насмешливо выслушивающая очередные претензии клиентов, не покидала мысли Игоря. Точнее, не покидало отсутствие у Веры мыслей об Игоре. Писать в соавторстве с собственной обидой Игорь не умел.

– Алло, – Игорь все-таки набрал её номер, – Извини, что отвлекаю. Просто соскучился. Люблю, наверное… Как ты? Как "Пробел"? Что там наши монстрообразные Орлики?

– Извините, вы не туда попали, – холодно проговорила Вера и нажала отбой.

Игорь почувствовал себя последним идиотом. Что, интересно, на этот раз он сделал не так?

Гуманная Вера решила объяснить это, спустя несколько минут. Перезвонила с автомата на домашний телефон.

– Нет, с тобой в разведку ходить нельзя, – вместо ожидаемых извинений сообщила она, – Никогда не откровенничай, не уточнив, можно ли говорить. У меня же довольно громкий динамик в телефоне, а рядом Миленок стоял. Зачем ему знать, что я думаю о Орликах? Кроме того, если звонишь на сотовый, лучше просто говори, куда тебе можно перезвонить по городскому. Мы ведь с тобой пока еще не миллионеры.

Голос её звучал официально. Строго по-«Пробеловски». Так, будто звонила она не с автомата, а прямо из-под носа строгой Анюты.

«У нас действительно разные скорости», – Игорю оставалось только посмеяться, – «Я, выходя с работы, перестраиваюсь значительно быстрее.»

– Это все, что ты можешь мне сказать? – Игорь даже посмеивался, предвкушая положительный ответ.

– Пока все. У нас тут дурдомно и динамично. Как всегда. Правда есть и новости. Позже перезвоню. Пока отбой.

На отбой нажал сам Игорь. Вера Домашняя оказалась временно недоступна, а Вера Деловая его сейчас абсолютно не интересовала. Даже спорить и ссориться с такой Верой не хотелось.

«Все маслом вниз! И динамик в телефоне слишком громкий, и Миленок рядом, и в «Пробеле» все «как всегда», хотя меня там нет… Гадостно все-таки устроена гражданка-судьба. Все для неудобства пользователя!»

Совершенно не к месту вспомнился армейский БТР. Чтобы залезть в кабину, необходимо погрузиться в люк, наступая грязнющими подошвами не куда-нибудь, а прямо на сидение. Сначала потоптался, потом туда же сел. По другому в машину не залезешь. Такая уж конструкция. Все для отбивания человеческих инстинктов у солдата. Игорь вспомнил эту «школу жизни». Внутренне перешел на военное положение. Погрузился в привычный при данных обстоятельствах скептис и, без лишних капризов и творческих метаний, снова уселся за работу. Получалось пусто, но много. То, что нужно, для окружающей бессмысленности. К своему ужасу Игорь обнаружил, что даже не стыдится написанного. Все так пишут, отчего же ему, Игорю, нельзя?

«Вот и я научился подменять себя настоящего бессовестным роботом» – Игорь, ранее завидовавший боевым качествам Веры, вдруг обнаружил, что ему тоже довольно легко дается безразличие к плодам собственной деятельности, – «Нажал на кнопку, перекрыл нужные каналы… И вот уже не мечущийся между знанием “как надо”, и видением того “что получается”, слабак, не сгорающий от противоречий между любовью к ближнему и собственной целостностью, слюнтяй, а эдакий механический автор. Стальной строчитель ежемесячного литературного обозрения для журнала.”

Как ни странно, даже халтурная работа отняла довольно много времени. Когда телефон в очередной раз зазвонил, Игорь мельком глянул на часы и удивился. Вспомнив, что Вера обещала еще перезвонить, Игорь ускорил шаг.

– Старик, надо выпить и обмозговать, – вместо обещанной Веры, судьба, конечно же, подкидывала неожиданного Жэку.

– Что будем мозговать? – вообще-то Жэка не так часто навязывал своё общество в столь требовательной форме. Значит, и впрямь что-то стряслось. Отказаться от встречи Игорь не мог.

– Что будем пить, тебя, как обычно, не интересует… Или алкоголик, или абсолютнейший негурман.

Это странное словечко появилось у Жэки в обиходе сравнительно недавно. Произносилось оно с такой интонацией, что обозначало нечто вроде «профана», лишенного, вдобавок, всяких эстетических запросов.

– Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты, – огрызнулся Игорь.

– Да, – смирился Жэка, – Действительно. Ты мой друг, значит и я тоже абсолютнейший… В общем, забивай стрелу.

Игорь, наоборот, с удовольствием забил бы на эту стрелу, но дружба обязывала, приходилось назначать встречу.

– Я с Веркой приду, – в довесок ко всему, обрадовал Жэка, – Ну, в смысле, с твоей Веркой, – поправился друг, дабы избежать уже знакомых странных реакций друга.

Игорь, нехотя, влез в кроссовки.

* * *

Из пижонства Игорь уселся прямо на бордюре. Домашние замызганные джинсы, выгоревшая футболка, легкий прищур, вместо солнечных очков… Прямо целый стиль, а не просто «лень погладить брюки». Вот оно, сладостное веяние свободы. Раз ни на какую работу идти не надо, значит, и одеваться можно, как вздумается…

Пришедший несколько раньше срока Игорь восседал под оговоренным с Жэкой памятником и лениво разглядывал прохожих.

Два торопливых силуэта в строгом показались на противоположной стороне дороги спустя несколько минут. Собранная Вера – чуть впереди. Жэка, кажущийся рядом с ней несуразной громадиной, – покровительственно отставая на два шага. Заметили Игоря, немного развернулись. Пошли на сближение по оптимальной траектории.

Со стороны казалось, будто серьезное приличное семейство решило вдруг вычитать курс нравоучений беспризорнику. Серьезная физиономия Жэки нависала над свеженьким, отутюженным пиджаком, полы которого, в свою очередь, нависали прямо над нерадивым Игорем.

– Игореха, мне тут не нравится, – доставал Евгений, – Пойдем где-то в приличном месте сядем. Кофейку бахнем. Массу всего обсудить надо…

– Лень идти. Давай, валяй, выкладывай…

– Нельзя ж вечно таким вот «Хиппи-эндом» страдать…

Вера аккуратно приземлилась на краюшек скамейки, развернувшись вполоборота к Игорю. Она молча ждала результатов переговоров, всем своим видом выказывая презрение к мелочности обсуждаемых тем. Ладони её чинно возлегали на плотно сжатых коленках.

«Утром и не заметил, что она сегодня в юбке. Кому скажи, что еще ночь назад эта леди с восторгом лазила по деревьям, – не поверят».

– Какая разница, где говорить? – вмешалась, все-таки, Вера, не выдержав, – Не хватало еще так много времени терять на обсуждение таких мелочей!

Можно было поспорить, рассказать, что антураж – это вовсе не мелочи, что он порой создает именно тот дух, который необходим для введения собеседника в нужное для восприятия конкретных мыслей состояние. Можно – но не нужно. Что-то в Вериных нотках насторожило, заставило почувствовать, мол, на этот раз речь идет не об очередных философских исканиях Жэки…

Игорь молча встал, демонстрируя готовность смириться с желанием Евгения.

– Да ладно, – Жэка, кажется, тоже решил уступить, – Могу и здесь остаться. Верка права, какая разница где…

Игорь сел на лавочку рядом с Верой. Её ладонь тут же перекочевала в его руку.

– Понятно, солировать придется мне, – Вера вздохнула, – Надеюсь, это хоть как-то поможет. А вообще, для пользы дела, вас, кажется, следует держать подальше друг от друга. Поодиночке – люди, как люди. Что-то делать пытаетесь, мыслить, осознавать… Стоит собраться вдвоем – как рычаг какой поворачивается – моментально переключаетесь на споры друг с другом, обо всех своих делах забывая.

– Это потому, что мы слишком всерьез друг к другу относимся, – улыбнулся Игорь, – Мужчины, знаешь ли, в присутствии достойного противника ни о чем другом, кроме победы над ним, думать не могут…

– Что естественно для обычного двуногого самца, но совсем ненормально для мужчины-Человека, – едко прокомментировала Вера.

Игорь собирался парировать, но вмешался Жэка.

– Не спорь с дамой! – наигранно строго сказал он, после чего значительно тише добавил, – С сумасшедшими лучше не спорить, – после чего, ловко увернувшись от брошенного Верой взгляда, весело захихикал.

Игорю такие игры не понравились. Это его Вера, вот пусть в него одного взглядами и метается!

– Ладно, гаврики, – Игорь резко посолиднел, – Что обсуждать-то собирались?

– Ты знаешь домашний телефон Вась-Вася? – вместо ответа, поинтересовалась Вера.

– Сотовый знаю. А что?

– Сотовый все знают, – отмахнулся Жэка, – Только он не отвечает, этот сотовый. А нам Палюрич сейчас позарез нужен.

– На работе искать не пробовал? – пошутил Игорь, – Ладно. Хватит словесного бисера. Что случилось, выкладывайте?

– Жэка, расскажи ты, у тебя статус круче. Не свидетеля, но участника – горько усмехнулась Вера.

– Скажи еще «соучастника», – огрызнулся Жэка, – Прямо счастлив буду от таких твоих формулировочек.

– О, – Игорь не удержался от смеха, – Его и с тобой, Вера, тоже нельзя рядом держать. Тоже спорить бросается, обо всем на свете забывая. Его вообще изолировать от общества надо…

– Перестань! – хором цыкнули на Игоря собеседники, – Дай человеку с мыслями собраться…

– Короче так, – затараторил Жэка, – Я тебе пока своего ничего не скажу. Только факты и все. А выводы – сам делать будешь… Наперекосяк все с самого утра пошло. Я в первый раз в жизни не опоздал к открытию, и, на тебе, не было открытия… Представляешь? Нету Палюрича, и все тут. Ну, мы, ясное дело, стоим под дверью, нехорошими словами ругаемся. Сначала только между собой потом уже и с клиентами некоторыми… Наконец, пришла Галина. Глянул я на неё, – и все упреки в горле застряли. Ну, точно, стряслось что-то…

– Не выдумывай, – вмешалась Вера, – Ничего такого по ней видно не было, это мы с тобой уже позже пофантазировали, что она, наверное, ужаснее всех себя в этой ситуации чувствовала… Не из тех Галина, кто свои ощущения так легко на публику выдает.

Не столько придерживаясь чьей-то стороны в споре, сколько внутренней интуицией представляя, как все это могло происходить, Игорь уже представлял описываемую картину. Как обычно, целеустремленным снарядом, Галина достигла крыльца «Пробела». Коротко взорвалась в ответ на недовольные реплики сотрудников.

– Мы вас ждем, ждем, – конечно же, это Анюта, – А вы…

– А где Вась-Вась? – это все хором.

– Нет, вы только посмотрите на них! – ворчит Галина, якобы, сама себе, но так, чтоб слышно было всем, – Я, значит, все бросаю, еду с того края света эту злополучную дверь открывать, а они еще и недовольны. Скажите спасибо, что я вообще сюда приехала.

– Спасибо, – умиротворяюще произносят сразу несоклько голосов (Верин, конечно же, среди них).

– В мои обязанности сие, вроде как, не входит. Директор ваш заболел, – продолжает Галина, пытаясь победить хитрый дверной замок, – Я, можно сказать, проявила верх альтруизма, вызвавшись вам ключи подвезти. А вы, мерзавцы, еще и морды кривите… – и тут же совсем другим тоном, – Ой, Тошенька, помоги мне завершить это вскрытие. В жизни с таким замком не сталкивалась…

Антон, давно Палюричем натренированный, легко открывает дверь. Толпа вваливается в «Пробел».

– Господа клиенты, господа клиенты! – голосит Анюта, заметив суматоху, – Пока не заходим. Стоим на крылечке, ждем. Работникам нужно три минуты, чтобы приготовиться к встрече с вами. Господа клиенты! Выйдите, я сказала! Ну, до чего тяжелый народ, а?!

Галина ловко хватает швабру и приходит на помощь Анюте, начиная механическими движениями обмывать пространство вокруг столпившихся на пороге любопытных клиентов. Те мгновенно испаряются за дверь.

– Галя, а что с Вась-Васем? – это Вера упросила Жэку подойти спросить. Сама она, конечно же, спрашивать постеснялась.

«Вдруг Галине будет неприятно, что я интересуюсь её мужем,» – игнорируя очевидный глубочайший маразм подобного предположения, Вера, все же, настаивает на том, чтоб спрашивал все же Жэка.

– Ты как, – Галина с секунду раздумывает, напряженно царапая безупречным маникюром наконечник швабры, – Для огласки интересуешься, или для души?

– Для осведомленности и нанесения помощи в случае необходимости, – отчитывается Жэка.

– В этом контексте все с твоим Вась-Васем в порядке, – Галина смотрит настолько многозначительно, что даже Жэка начинает искать в её словах второй, скрытый смысл, – Помощь не нужна. Спасибо, – потом Галина отводит глаза и снова повторяет, – Ты за него не волнуйся. С ним все хорошо. Не волнуйся и не вздумай что-то предпринимать, если не хочешь навредить. Понял? Просто обстоятельства так складываются… – Галина замолчала.

– Как? – Вера уже и не скрывает, что вслушивается в чужой разговор.

– Поживем, увидим. Мое дело сообщить, что жив ваш Палюрич, чтоб вы каких глупостей не придумывали и нервы зря не растрачивали. А все остальное меня не интересует, – загадочно отвечает Галина и больше уже не отвечает ни на какие вопросы, целиком отдаваясь скрупулезному оттиранию пола.

«Да уж, это все действительно весьма странно. С чего бы Галина вдруг заговорила загадками? Да еще сотовый у ВасьВася не отвечает…» – Игорь хмурился и не мог найти ровно ни одного здравого объяснения загадочных речей Галины.

– Ты слушаешь вообще? – Жэка перебил сам себя и Игорево воображение на самом интересном месте, – Морда лица у тебя такая, будто ты давно уже не здесь.

– Слушаю, слушаю, – поспешно заверил Игорь, – Просто не понимаю ничего. С чего это Галина так?

– Вот и мы не поняли, – Вера снова перехватила инициативу в разговоре, – А потом пришел Миленок и все нам объяснил.

– Это он вам, мадам, что-то объяснил. Для меня лично после его визита все стало только еще загадочнее.

– Не томите душу! Имейте совесть! – возмутился Игорь, – Что опять натворил Миленок?

– Он учинил переучет в отделе торговли, – уже без тени иронии ответил Жэка.

Нехорошие предчувствия заставили Игоря крепко сжать Верину руку.

– Да, да, – Вера поняла догадки Игоря правильно, – Ты не ошибся. Обнаружилась крупная недостача. По накладным на складе «Пробела» числится чуть ли не в два раза больше товара, чем есть на самом деле.

Игорь вопросительно уставился на Жэку.

– И не смотри на меня так. Откуда я знаю? Я ж не с самого начала работаю… Точно могу сказать только, что тот товар, что в недостаче, на моей памяти к нам не приходил. Я Миленку об этом говорю, а тот ласково так: «Ах, Евгений Викторович, вы еще так молоды и потому делаете поспешные выводы… Я разве в чем-то вас обвинял? Нет. Вы у нас вообще лицо материально не ответственное. Мы с вами никаких договоров не заключали… Палюрич ответственный. И подпись на накладных его. Значит, товар пришел в отдел продаж еще до вашего поступления на работу. Не переживайте, Евгений Викторович, лично вам это все ничем не грозит. Распишитесь, пожалуйста, вот здесь. Мол, согласны со списком фактического наличия товара.

– Расписался?

– Нет, – Жэка косо хмыкнул, – Не знаю, что именно они там в офисе задумали, но точно уверен, что, если Миленок начинает вдруг разливаться медовыми интонациями, значит жди подлянку. Я ему так и сказал. Ничего не знаю, без своего непосредственного начальника ничего подписывать не стану…

– А Миленок что?

– Не знаю… Все так же медовенько откланялся. Сказал, что вызовет сейчас из офиса более сговорчивого свидетеля… Или даже самих Орликов освидетельствовать недостачу позовет… В общем, подозреваю, я там больше не работаю… Но это не так важно. Важно, что эти гады на Палюрича какой-то бред повесить хотят.

– Подпись на накладных действительно ВасьВася была? Он правда товар этот недостающий принимал? – Игорь лихорадочно соображал, что же такое происходит. Тревога возрастала прямо пропорционально глубине обдумывания проблемы.

– Подпись Палюрича была. Только… Понимаешь, я сам по три раза на день такую подпись на чеках ставил. Легкая у него подпись, как два пальца…

– В общем, очень легкая, – поспешила уточнить Вера, которая терпеть не могла грубые выражения.

– Ты переучет на складе когда в последний раз делал? – Игорь все еще сверлил Жэку требовательным взглядом. Жэка работал в этом самом отделе продаж. Жэка должен был знать хоть что-то обо всей этой загадочной недостаче, – Был этот недостающий товар у нас на складе?

– То-то и оно… По мне – так и не было никогда. Но точно я утверждать не берусь. Точно только один Палюрич знает. Он же – личность добрая, никогда не заставлял меня полный переучет делать. Ну там, мелочевку всякую и витрины – это я смотрел, подсчитывал. А на складе ВасьВась с Галиной сами все проверяли. Отвечать-то, если что, им, вот они основное всё сами и считали. Но… Понимаешь, старик, – Жэка приподнял одну бровь, – Меня смущают некоторые вещи… Во-первых, я не думаю, что Палюрич стал бы хранить на складе товар, образцов которого нет на витрине, а в перечне недостачи были и такие наименования. Во-вторых, если товар действительно должен быть в «Пробеле», а мы с Миленком его не нашли – это еще не значит, что товара там нет. Нужно у ВасьВася спрашивать, куда он его мог положить… А Миленок спрашивать и не собирался. «Ура, я нашел недостачу!» – и никаких других эмоций… А ведь он, по идее, перепугаться должен, панику поднять. И Палюрича вызвонить, и весь коллектив за шиворот перетрусить. У нас ведь – свобода. Весь коллектив спокойно на склад и обратно шляется… Значит, всех надо было построить, порасспрашивать, не видели ли, куда товар на энное количество штук испариться мог? А Миленок этого ну совсем не собирался делать…

– Естественно, – вмешалась Вера, – Ведь он и не собирался искать товар. Ему просто нужно было зафиксировать за Палюричем недостачу. Вот, мол, все видели, я пришел с переучетом, поискал, не нашел, имею теперь право обвинять…

– Кого обвинять?! – хором возмутились Игорь с Жэкой, и Игорь, заметив рвение друга, решил уступить тому право голоса, – Палюрича? Он что, по Миленковскому мнению, специально себе недостачу в отделе организовал? Что б побольше остался должен? Да это все просто какое-то недоразумение…

– Нет, – твердо заявила Вера, – Ты сам говорил, подпись Палюрича подделать всегда было очень легко… Это – не недоразумение. Это намеренное очернение «Пробела». Я ведь тоже видела, как Миленок старательно искал якобы пропавшие вещи. Совсем он их не искал… Он заранее знал, что товара этого на складе быть не может… Только вот зачем ему нужно вредить Палюричу?

– Из ревности, – не думая, ляпнул Игорь, – Чтобы Орлики его, Миленка, больше ценили… А то что-то много внимания они ВасьВасю начали уделять…

– Не похоже, – Вера без тени улыбки покачала головой, – Вряд ли Миленок будет предпринимать хоть что-то сам, без указаний Орликов…

– А ведь после того неудачного нападения на «Пробел», один из Бздычей утверждал, что видел неподалеку машину Александры Орлик, – у Игоря в голове постепенно сопоставлялись все факты. – Палюрич еще тогда замял это дело и порекомендовал мне считать это ошибкой… Мол, неисповедимы пути начальства… Плюс вчерашний разговор Орликов с ВасьВасем…

– Какой разговор? О чем ты? – оказалось, Вера Жэке ничего не рассказывала. Поволокла его на встречу с Игорем (которую перед этим вынудила назначить), а сама толком ничего не объясняла.

– Я думала, если ты сочтешь нужным, сам расскажешь, – объяснила Вера Игорю, и тот почувствовал себя неимоверно мудрым и значимым.

– Сочту. Точнее, уже счел, – и польщенный Игорь принялся вкратце излагать другу нюансы дела. Еще раз оформляя происшедшее в слова, Критовский и сам начинал лучше понимать происходящее. От выводов делалось жутко… Палюрича немедленно нужно было предупредить.

– Вот это бред! – восхищенно заявил Жэка, выслушав, – Мазохисты Орлики вдруг ужасно захотели сами себя разорить… Сначала попытались подослать грабителей – не вышло. Потом властей натравили, а когда Палюрич сумел утрясти проблему, намеренно снова раздули её. Но сумма для разорения получалась слишком маленькая… Тогда мазохисты-Орлики решили еще и недостачу на собственный «Пробел» повесить… Зачем им это может быть нужно? Не думают же они действительно повесить этот бред на Палюрича в качестве долга? Орлики не дураки. Они прекрасно знают, что, при всем желании, у ВасьВася таких денег нет и никогда не будет… Нет, они не могут подстраивать это все ради того, что б нажиться на Палюриче… Не их это уровень…

– Тем более, что они сами предупреждают Палюрича, что будут вешать на него долги, и предлагают уехать, – подтвердила мнение Жэки Вера, – А Палюрич, похоже, понимает, что загнан в тупик, и смиряется. Соглашается исчезнуть. Любой бы на его месте так поступил. Представляешь, если тебя ставят перед выбором: «Или будешь кругом должен, или уезжай-ка куда-нибудь на пару месяцев». Любой бы выбрал отъезд. Ну, если ему еще пообещали, что его отъезд всем остальным неприятностей не принесет, конечно. Поэтому он, Палюрич, сегодня на работу и не пришел. Поэтому Галина так странно и выражалась, чтобы мы поняли, что с ВасьВасем все нормально, что он по собственному желанию исчезает… Вспомни, она просила ничего не предпринимать, если мы не хотим навредить ВасьВасю. Галина – мудрая женщина. Она знала, что говорила…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги