Мурена

7

У Мурены глаза были экзотические — волной, будто стрелки расходились от уголков растущих в два ряда ресниц вглубь к зрачку, отчего казались еще глубже. В мире Леона растущие в два ряда ресницы считались генетической мутацией, и у нее имелось свое название, тут же это, похоже, никого не удивляло. Также, если приглядеться, помимо прочих шрамов на нем можно было заметить совсем уж жуткий, проходящий под кадыком и делящий напополам длинную шею, точно кто-то собирался отрезать ему голову. Задумавшись над этим, Леон сглотнул и отвернулся, а Мурена, прервав себя на середине очередной байки про настоятеля местного монастыря, подхватил его под руку, прижимаясь бедром.

— Бледный вы совсем, как утопленник, — произнес он певуче, и Леон предположил, что скоро его ждет стихоплетство. — Хотите, свернем с вами во-о-от в эту арку, там, у канавы, есть темный закуток и удобная стена.

— Для чего удобная? — спросил Леон.

— Для того, чтобы я смог опереться, — проговорил Мурена и прижался еще теснее, мешая идти. — Вы меня там отдерете как следует. Или я вас. Как вам идея, мой светлый принц? Вас никогда не ставили раком?

Леон выдернул рукав и прибавил ходу, однако шут его быстро догнал:

— Вот, уже лучше — румянец вам к лицу! Хотя, я считаю, что кое-какая часть меня была бы вам больше к лицу…

У лавки с подвешенным над порогом медным кренделем Мурена перестал описывать Леону красочные подробности их соития, вплоть до звуков, которые герцог должен был производить в названной ранее позе, и зашел внутрь. Пока он отсутствовал, Леон пинал подвернувшийся камешек и злился из-за того, как легко краснеет в присутствии этого… человека. Он, взрослый мужик, краснеет в присутствии какого-то странного существа. Конечно, харизма из того перла такая, что будь шут страшен, как горгулья, он бы и не заметил, но шут был ко всему прочему еще и хорошо сложен и привлекателен. И это в цветастом тряпье и дурацкой, раздражающей бубенчиками шапке, которой сегодня, к счастью, не наблюдалось. А если его еще и приодеть в костюм, да пригладить растрепанную гриву…

— Ну и лицо у вас, — сказал, внезапно появляясь перед ним Мурена. — Воодушевленное какое! Вспоминаете, как пороли меня на конюшне и у вас снова петушок встал?

— Никого я не порол! — почти прорычал Леон, выхватывая у него из рук бумажный пакет с потрясающе пахнущей сдобой. — Все что было — забудь. Словно это и не я был. Я бы никогда в жизни не переспал с Вестой.

— Не беспокойтесь, — невнятно, потому что половина пирожка исчезла у него во рту, сказал шут. — Шу меня никогда не подводила. Ей плевать, герцог вы или хуй конячий — сделает так, что не прикопаешься. Талант.

— А ты тоже вроде как маг? — поинтересовался Леон, надкусывая сдобу и прикрывая глаза от удовольствия — такой он правда еще не ел, чтоб таяла на языке как безе.

— Это в крови, вроде как наследственный дар. Но я им почти не пользовался, так, по мелочи. Что-то серьезное требует больших жертв, а я существо мирное, пока меня не прижмут к стене. Да и не любит никто магов, которые не светильники зажигают и не мышей выводят, а судьбы склеивают или ломают, Шу тоже могут прикрыть в любой момент, если патрульные нагрянут — вы же сами это придумали.

— Ага, — Леон сунул руку в пакет, нащупывая поджаренный бочок. — То есть гадалки у нас не в чести.

— Но все к ним идут, когда нужно сосватать дочку за сына пекаря или отворожить мужа от соседки, — Мурена жевал шустрее, потому вскоре смял промасленную бумагу и бросил ее в ящик с объедками у местной харчевни. — Деньжат у них водится достаточно, но если нагрянут патрульные… Считай, сметут, будто и не было. Еще и должен останешься.

— Хм, — произнес Леон и завис в своих думах до самого особняка.

В планах у него наметился еще один пунктик — раз система, блюдущая порядки, обрела в лице правонарушителей золотую жилу в обход его, герцога, указаний и ведения, то это точно нужно было пресекать. Легализовать в герцогстве магов и иметь от них собственный доход — как обязать проституток открывать индивидуальное предприятие и платить с него налог.

— А еще ж проститутки… — произнес Леон задумчиво, и Мурена поднял обе брови, что означало высшую степень заинтересованности. — Бордели есть здесь? Они платят какую-то… дань? В казну?

— Вы запретили бордели, — сказал шут. — Все трахаются в подворотнях, если сильно припечет.

— А в других… мм… государствах? Есть бордели?

— В Мирамисе изумительный публичный дом, и в Гредагоне…

— Отлично. У нас тоже будет. — Леон широко улыбнулся, а бровям шута подниматься было уже некуда. — Наладим постоянный доход.

Новый Лойд не уставал поражать своей искренней бестолковостью и предприимчивостью одновременно, при этом, когда его посещала идея, улыбался он так заразительно, что хотелось двинуть ему по смазливой морде, чтобы не скалился так воодушевляюще. Новый Лойд был настолько не похож на старого, что Мурену осенило — потому, что это разные люди.

Пока они шли к особняку, пока обходили стадо свиней, которое пригнали ко двору для предстоящего пира, а затем пересекали задний двор, он приглядывался к задумчивому герцогу, отмечая мягкость в линии бровей и губ, которой раньше не было, общее слегка потерянное выражение лица и глаз. Он считал это временным явлением, но сейчас… Нужно будет спросить у Шу, что она думает по этому поводу.

С Лойдом они условились встретиться после завтрака в библиотеке, куда Мурена должен был приволочь поверенного для составления документов — про домик с виноградником герцог напомнил сам. Он с трудом представлял себя владельцем такого имения: у него, кроме цепочки с медальоном на шее и Кори, ничего постоянного и не было. Впрочем, Кори тоже постоянной не была, она умерла пять лет назад, и чтобы ее вернуть в этот мир, Мурене пришлось пожертвовать живой, честно украденной на рынке курицей. Ритуал он не помнил, но все знания оказались высечены в его сознании, потому Кори, ожив, грозила просуществовать еще пару десятков лет. Она была единственным его другом за последние годы, хотя поначалу они не поладили — Мурена едва не пришиб ее, когда она влезла к нему в комнату. Давно это было, он тогда еще жил на чердаке сапожника и промышлял мелким воровством. Крыса была хитрой, умной и всегда знала, когда у него плохое настроение и лучше не докучать, а когда можно позлить своей возней. Мурена подозревал, что ей было тоже скучно одной — она ведь была альбиносом, сородичи ее не признавали. Так они и привыкли друг к другу, и во все свои путешествия он брал ее с собой, усадив в карман.

А тут ему могло перепасть счастье в виде благоустроенной старости, возможно, с кучей внуков, собакой, хозяйством. Скучно, подумалось. Как скучно. Он так погрузился в свои мысли, что не заметил, как перед ним выросло нечто пышное и в рюшах.

— Леди Роза! — воскликнул он, пряча весь ужас от встречи в ослепительной улыбке. — Вы все хорошеете и хорошеете!

— Еще бы, — веер, щелкнув, расправился и смахнул локон с блестящего виска. — А я вчера ожидала вас, хотела взять уроки стихосложения — все знают, что я увлекаюсь искусствами.

— О, я, право, даже не знаю, могу ли…

— Сегодня вы свободны? — Леди куснула малиновую губу. — Вечером?

— У меня столько дел, — снова улыбнулся Мурена, запоздало понимая, что леди Роза могла трактовать это как флирт. — Маловероятно, что…

— Я буду ждать вас, как погасят свет.

Леди Роза точно знала, что такое флирт, поскольку, опустив руку, недвусмысленно пожамкала его яйца через штаны. За спиной неторопливо застучали каблучки, и Мурена, закрыв глаза, постоял, избавляясь от ощущения чужой пятерни между ног. Сегодня он снова ночует на конюшне. Только нужно будет забрать Кори.

После завтрака, который Леон съел без аппетита, потому что до этого проглотил тонну сдобы, — нужно будет компенсировать отжиманиями, — и пережив беседу с невестой о выборе цвета бантиков на подвязках, он направился в библиотеку, где довольно быстро подписал все необходимые документы о передаче в собственность домика с виноградником, которого и в глаза не видел. Мурена, пряча подписанную бумагу во внутренний карман, сообщил поверенному, что в случае утечки информации тот лишится возможности заниматься своим трудом дальше.

— Руки по локоть отгрызу, — сказал он, улыбаясь шире обычного, чтобы было видно зубы. — А ноги ты сам себе отгрызешь, если не истечешь кровью к тому моменту.

Поверенный, меняя цвет от бледно-серого до зеленого, шустро застегнул саквояж и юркнул к выходу. Мурена тоже удалился — его позвали бренчать на арфе и составлять досуг для юных родственниц Весты, с тем отличием, что в этот раз в сопровождении охраны — взрослые родственницы вместе с невестой выбирали цвет бантиков для туфель, а оставлять молоденьких девушек в компании шута было слишком опрометчиво. Перед уходом Мурена сказал, что к вечеру должен приехать отец Брундо, настоятель местного храма с напутствием для новобрачных и часовой проповедью.

— Молись, ебись — ничего нового не услышишь, — проговорил Мурена, закрывая дверь, и Леон, посидев в тишине, снял с верхней полки том с историей государств. Нужно было вникать в суть происходящего и наверстывать упущенное. Он так увлекся чтением и родословными, — в отсутствии интернета мозг впитывал любую инфу с жадностью — что пропустил обед, а к ужину явился сам святой отец в сопровождении двух молоденьких монашек. Монашки были облачены в простые темно-синие плащи, волосы были убраны под своеобразный головной убор, напоминающий колпак, а святой отец, раздутый, как медуза, и важный, как индейка-производитель, вышагивал в балахоне такого же цвета. О том, что явился важный гость, Леон угадал по поднявшемуся шуму: во двор высыпала вся прислуга, затем выбежали домочадцы и гости. Святой отец выбрался у ворот из личного такси — маленькой кабинки, которую несли двое здоровых с виду парней. Кажется такой девайс назывался паланкином. Двигавшаяся за ним процессия из собак, мальчишек и попрошаек сначала сгрудилась у входа, а затем повалила следом во двор.

— Боги, какое мракобесие! — ужаснулась Веста, прикладывая к носу платочек. — Все отбросы города увязались! Как смердит!

Охрана, состоящая из бритоголовых мужчин в портупеях, принялась расталкивать сброд и тот с визгом, гоготом и проклятиями понемногу начал сдвигаться к выходу, хотя мальчишки успели подергать монашек за юбки и спереть чьи-то рейтузы с бельевой веревки. Кто-то бросился под ноги святому отцу, и тот, оступившись, свалился на землю, подняв облако густой пыли.

— Святой отец! — воскликнула Веста, бросаясь к нему.

Леон подумал — сейчас. Это точно случится сейчас, и убедился, что не ошибся, когда в руку Весты вцепилась старуха в лохмотьях. Он видел во всех подробностях ее почерневшие длинные черные ногти, больше похожие на когти птицы, впивающиеся в тонкую кожу, ввалившиеся глаза и обезображенный язвами нос, а также рассеянные по лицу и шее пятна — некрупную чешую. Веста заголосила, пытаясь вырваться, но когда Леон подбежал, старуха смылась вместе с прочими бродяжками.

— Нет, нет! — уже плача, Веста задрала рукава платья — в месте, где ее коснулись пальцы старухи, расцветали красные пятна. — Только не это!

— Что с ней? — спросил Леон оттряхивающегося от пыли святого отца, которого подняли монашки.

— Бедное дитя! — произнес тот патетично. — Это змеиная болезнь! Ты много грешила и воздалось по заслугам — придется перенести торжество и приходить на ежедневную проповедь до полного излечения. Сегодня я останусь, но завтра жду тебя в молельне.

Веста, охнув, осела на руках подбежавших охранников, которые, придерживая ее за плечи и талию, старались касаться только одежды.

— Нужно позвать лекаря! — воскликнул Леон, перекрикивая визги и вопли родственниц невесты, однако святой отец остановил его:

— Пусть этим займутся ее тетушки. Пока жена расплачивается за грехи, муж спасает свою душу в молитве. Идемте же, очистимся возлияниями.

Отправив монашек следить за невестой, которую унесли на руках, святой отец бодро засеменил дальше, подразумевая, что герцог пойдет за ним, и потому даже не оглядывался. Леон пошел, но по пути — с огромным облегчением — заметил шута.

— Церковник сказал, что у Весты змеиная болезнь, — проговорил Леон, не замедляя шаг. — И что нам нужно очиститься возлияниями. Что это значит?

— Это значит, что вы будете пить. Прикажите притащить в ваш кабинет сразу бочонок вина, святой отец не дурак ужраться на халяву, — фыркнул тот. — А леди Веста не сможет выйти замуж ближайшие пару недель, ибо змеиная болезнь крайне заразна, и, как видите, передается через случайные прикосновения. Ничем не лечится и проходит сама, но если не принимать ванну со специальным снадобьем раз в три часа, то кожа покрывается чешуйками, чешуя становится панцирем и уже ничем не выводится. Говорю же, Шу можно доверять.

Леон, отправив в кабинет бочонок вина по совету шута, заглянул к Весте, в комнате ее творилось столпотворение: тетки охали, жались по углам, лекарь ворчал, опасаясь подходить к больной на близкое расстояние, больная ревела и, глядя на Леона, просила убить ее, чтоб не мучилась, и не говорить пока папеньке.

— Он все равно гостит в Мирамисе, это неделя пути, — сказала леди Роза. — Он и на свадьбу приехал бы с опозданием на несколько дней. Ох, бедная девочка!

Веста выла, тетушки причитали, и Леон решил, что они справятся и без его помощи. Идти к церковнику тоже не хотелось, но выбора не было — мало ли, чем грозило неповиновение священству. За это, может, и казнить могли. Святой отец ждал его, развалившись в кресле у очага и потягивая вино из бокала. На столе перед ним лежали закуски: сыр, виноград, половинки слив.

— Вино — кровь Нанайи, дарующая силу и очищающая тело, — крякнул святой отец, с бульканьем наполняя второй бокал и протягивая его Леону. — Ею единой и живы! Прими же очищение!

Леон, принимая бокал, долго смотрел на руку святого отца, сообразив только минуте на третьей, что не убирает ее тот потому, что ее нужно поцеловать. Когда он это сделал, святой отец хмыкнул и приложился к своему сосуду, опустошая его до дна.

— Прочти мне семнадцатый псалом, — приказал святой отец, и Леон залпом опрокинул в себя свою порцию, ощущая приближение неприятностей:

— Простите, но я забыл все, что знал прежде. Вы наверняка наслышаны о моем несчастье — я ведь страдаю потерей памяти после удара головой.

— И что же, ты и Святого Писания не помнишь? — побагровел отец Брундо.

Леон коротко выдохнул:

— Нет.

— Негоже правителю таких земель умишко иметь, какой впору младенцу голозадому. Плесни чудесного винца и слушай же — поведаю тебе всю историю от сотворения мира…

Леон вздохнул вторично и наполнил бокалы, открутив краник у бочонка. Беседа со святым отцом длилась до того момента, пока тот не отключился, захрапев на середине фразы, и за это время Леон узнал об этом мире если не все, то почти все. Просветился и восхитился, портил впечатление от светской беседы только переполненный мочевой пузырь, потому когда святой отец заглох, точно у него сели батарейки, он спешно покинул кабинет, выруливая на задний двор, к темной кабинке туалета — такой был только для прислуги, господа исправно справляли нужду любых объемов в ночные горшки, к чему Леон так и не привык, повадившись ходить в уличную уборную. Посетив ее и едва не провалились ногой в дыру, Леон двинулся обратно, но оказался остановлен той самой тоскливой песней, что слышал вчера. Одернув край рубашки, Леон устремился к конюшне.

Кори он нашел на чердаке, когда та перегрызала кусок бечевки — чесались зубы. Когда Мурена подставил руку, она влезла по ней и уселась на плече, щекоча усами шею.

— Боюсь, я стал слишком популярен среди женского пола, — сказал он, поглаживая ее гладкую голову с ушами-ракушками. — Стареем, дружище, стареем. Моя задница уже не так упруга, как десять лет назад, а твой хвост похож на облезлый огрызок. Но ничего, мы еще свое наверстаем. С домиком-то на юге.

Бумага в кармане грела сердце, хоть он себя и не представлял владельцем имения.

В этот вечер Мурена так же долго вычесывал фыркающих лошадей и собирался идти спать, как вдруг у входа в конюшню что-то упало. Судя по звуку, прямо в кормушку с сеном. Спустя минуты, наполненные пыхтением и возней, в свете лампы возник герцог. Мурена, глянув на пылающую алым цветом физиономию, хохотнул:

— Умаял вас совсем святой отец! Вот оно, очищение, как тяжко дается. Только вы немного запутались, ваша спальня в противоположной стороне.

Герцог, споткнувшись на ровном месте, приблизился к нему, дохнул винными парами и сделал такие умоляющие глаза, что Мурена выдал невольное «О!».

— Можно я у тебя посплю? — спросил Лойд, и глаза его съехались у переносицы.

— С чего бы? — удивился Мурена. — Вы боитесь, что святой отец позовет вас среди ночи читать Писание?

— Одному плохо, — с детской непосредственностью очень пьяного человека сообщил Лойд и умилился высунувшейся из-за прядей волос шута Кори. — У тебя, вон, есть кому послушать, а я сам с собой разговариваю, — протянул руку, сгреб — аккуратно, Мурена следил — крысиное тельце в руку и, поднеся к лицу, с чувством поцеловал в морду, куда-то между глаз. Крыса вывернулась и перебежала по его руке обратно к хозяину.

— Остаться вам нельзя никак, — произнес Мурена. — Слухи пойдут. Все равно кто-то, да увидит, скажут, мол, слегла невеста, а герцог — кутить. Идите…

Лойд повис на нем, обхватывая руками за шею, и Мурена чуть не замурлыкал, когда его пальцы коснулись линии роста волос — задняя часть шеи, всегда скрытая воротником и волосами, была у него особенно чувствительна. И хотя несло от герцога как от бочки с брагой, Мурена не стал препятствовать влажным ласкам его губ. Лойд лез целоваться с упорством распаленного девственника, прижимался внушительным стояком и постанывал, стоило его приобнять.

— Трахнуть тебя или… — Мурена обвел ногтем линию его подбородка, представил, как удобно было бы разместиться на сдернутой со стойла попоне, прямо на куче сена. Лойд смотрел с надеждой, как-то одним взглядом умудряясь показать, что он хочет быть ведомым, но… Но он был пьян. — Возвращайтесь к себе. Вы сегодня плохой любовник.

Лойд, не протестуя, послушно кивнул, погладил его ладонь напоследок — как сиську помял — и осторожно двинулся к выходу. Мурена, потерев руку другой рукой, рассмеялся, усаживаясь на сено. Лойд ему напомнил теленка, лезущего со своими нежностями — но почему-то это его не раздражало, хотя он думал, что давно очерствел.

Утром стало известно, что служанки отказываются носить воду для ванной — ночью, когда Весту купали, одна из девушек случайно схватилась за ее голое плечо.

— Чудом не заразилась! — воскликнула проходящая с кем-то мимо конюшни на рассвете кухарка. — Да и таскать по десять ведер туда-обратно по лестнице — мыслимо ли? Нет, мы все откажемся. Нынешний, пришибленный, герцог нас поймет. Они, графья, могут себе хворь позволить, а мы потом, кривые, куда, кому? Нет, мы откажемся. И мужики откажутся, никому это не надо, пусть хоть увольняют. Пусть кого не жалко наймут, рабов купят — как раз ярмарка приехала, шатры раскидывает…

Голоса, удаляясь, затихли. Мурена, перевернувшись на другой бок, сладко потянулся.