На ближневосточных перекрестках

На гору Сабр за «цветком рая»

В октябре 1959 г. я получил назначение на работу в Йемен, небольшую арабскую страну на юго-западе Аравийского полуострова. Через несколько месяцев, я вошел в курс своих обязанностей, завел знакомых в г. Таиззе, в то время резиденции короля Йемена и имама мусульманской секты зейдитов Ахмеда Хамид-ад-Дина. Дом, где я жил, расположен на невысоком холме, куда ведет единственная асфальтированная в стране дорога. Она начинается у аэродрома, принимающего только двухмоторные самолеты, затем, петляя между каменистыми холмами, заросшими канделябрами кактусов, минует Таизз, взбегает вверх мимо казарм Урди и, поплутав еще немного среди невысоких гор, упирается в массивные ворота бывшего королевского дворца Сала. Дорога протяженностью всего 30 км была построена в 1952 г. обосновавшейся в Джибути французской фирмой «Батиньоль», взявшейся провести реконструкцию порта Моха и связать его с Таиззом. Французы успели построить и залить асфальтом лишь часть дороги — от аэродрома до дворца Сала, а затем ушли из Йемена, разругавшись с королем Ахмедом, который посчитал непростительной дерзостью с их стороны требовать деньги за выполненную работу.

Таизз находится в 180 км от Адена, откуда в Йемен везли различные товары — от бензина и керосиновых ламп до оружия и запрещенных спиртных напитков. Огромные грузовики в то время часто не доходили до обнесенного крепостной стеной Таизза, сворачивая на дорогу, ведущую через города Ибб и Дамар в столицу Сану. Лишь некоторые из них, Следовавшие в Таизз, останавливались у полосатого шлагбаума близ дворца Сала, платили таможенные и благотворительные пошлины местному богатею аль-Джабали, взявшему на откуп у короля сбор этих пошлин, и, добравшись до городской стены въезжали в широкие ворота, за которыми начинался говорливый восточный рынок.

До 1948 г., когда принц. Ахмед стал королем и имамом зейдитов, Таизз был небольшой деревушкой с несколькими тысячами жителей. Имам Ахмед поклялся никогда не жить в столице Сане, в окрестностях которой в 1948 г. был убит его отец имам Яхья. Поэтому Таизз, где он еще до смерти отца занимал пост наместника короля, стал его — резиденцией. Фактический перенос столицы в Таизз превратил эту деревушку в шумный город с 40-тысячным населением, выплеснувшимся за сковывающие его средневековые городские стены. За чертой старого города были построены больница, электростанция, здание почты и телеграфа (на втором этаже которого находилось министерство иностранных дел), несколько сложенных из розового камня высоких домов для иностранных миссий. Строительство- административных зданий, жилых домов, аэродрома и появление иностранцев разбудили погруженную в средневековую спячку деревню- неожиданно, по прихоти монарха, ставшую новой столицей государства.

Таизз расположен на высоте 1400 м у подножия заросшей фруктовыми садами и виноградниками горы Сабр, поднимающейся еще на 800 м над городом. Климат здесь мягкий. Ветры с Индийского океана приносят летом облака, «которые спускаются с вершины горы Сабр к городу, укутывают своей рыхлой пеленой цитадель, построенную на обрывистой скале, и в полдень, всегда в одно и то же время, выливаются тропическим ливнем. Обильные дожди и многочисленные ручьи, стекающие с горы Сабр, позволяют выращивать в Таиззе практически- все известные огородные и злаковые культуры. По первое место среди всех растений Йемена занимал в то время кат — невысокий вечнозеленый кустарник, молодые листья и побеги которого, содержащие наркотические вещества, йеменцы жуют после обеда. Кат очень дорог, и лишь богатые люди могут позволить себе удовольствие каждый день лакомиться тонкими клейкими листочками и упругими красноватыми побегами этого кустарника.

В Таизз кат приносят молодые горянки. Они одеты в темные или цветастые платья, на голове каждой — повязанный чалмой платок с обязательным желтым пахучим цветком около виска. Они не закрывают лица, и молодые парни, покупая пучки ката, о удовольствием торгуются с ними. Мой йеменский, знакомый, с которым мы как-то остановились у городских ворот около красивой горянки, продающей кат, экспромтом сочинил маленькое стихотворение:

Горянка вскинула на нас большие, Подведенные сурьмой глаза и приветливо улыбнулась. В Йемене, как и везде на мусульманском Востоке, умение складывать стихи высоко почитается всеми — от простых крестьян до коронованных монархов.

Трое ворот, ведущих в город; охраняются денно и нощно аскерами, вооруженными старыми ружьями и кинжалами; С заходом солнца ворота запираются на толстую балку красного дерева, и до утра ни один караван, автомашина или запоздалый путник не войдет в город. Это правило осталось еще с тех времен, когда нищие горцы не. считали зазорным грабить любой не защищенный крепостной стеной город.

Прямо за главными воротами начинаются торговые ряды рынка, называемого по-арабски «сук». В первом ряду в маленьких темных клетушках прямо на полу, положив меж ног тяжелый кусок рельсы сидят кузнецы. Они делают мотыги, заступы, лопаты, лемеха для деревянных плугов, лудят медные казаны, ремонтируют ружья и шлифуют клинки. Все инструменты, которыми они работают, изготовлены тут же, на месте, за исключением механического поддувала, раздувающего в горне оранжевые горки древесных углей.

На другой стороне ряда сидят лавочники, торгующие дарами йеменской земли. Это крупная соль, привезенная из Салифа, мелкий злой чеснок, связки красного перца, пшеница с центрального плато, дурра и кукуруза из южных районов и овощи, доставленные с ближайших гор. Здесь же можно купить нас теризованное молоко из Дании, американские мясные консервы, болгарскую томатную нас ту и спички советского производства с изображением трех колосков — торговой марки, сделанной по заказу йеменских купцов.

Во втором, более широком торговом ряду расположены большие лавки, где солидные-купцы торгуют товарами, доставленными из Адена. На запыленных стеллажах или в застекленных витринах, в зависимости от удачливости и состояния дел торговца, лежат швейцарские часы, японские транзисторные приемники, китайские стаканы и фарфоровые безделушки, рулоны английских шерстяных тканей, плащи и огромные черные зонтики из Гонконга. Зонтики пользуются повышенным спросом. В самых отдаленных уголках страны я встречал спрятавшегося под черный гриб зонта йеменца, спешащего по горной тропе домой.

В других лавках продаются матрацы, металлические кровати и толстые ватные одеяла, которые тут же изготавливаются из атласа ярких сочных расцветок и хлопка, привезенного из Тихамы (прибрежная полоса Йемена). Этот широкий ряд сука упирается в конторы солидных оптовых купцов, которые не опускаются до мелкой розничной торговли на рынке. Они торгуют сахаром, маслом, автомобилями, аккумуляторами и покрышками.

Мое первое знакомство с городом началось с визита в таиззские мечети. В городе в то время не было музея, а мечети, построенные в раннем средневековье, привлекают внимание любого человека, интересующегося памятниками старины.

Самой старой и большой мечетью города считается мечеть Музаффара, названная в честь построившего ее в VII в. имама Музаффара. Во внутреннем дворике мечети, у наклоненного набок минарета, можно увидеть оштукатуренную кремовым алебастром груду грубых камней. Это могила Музаффара. Из внутреннего дворика широкая дверь ведет в молитвенный зал, в центре которого расположена кафедра резного дерева — мимбар, откуда проповедники произносят хутбу (проповедь). Выкрашенный масляной краской, мимбар выглядит аляповато. Он снабжен микрофоном, и теперь мулла, не напрягая голоса, может читать проповедь: репродукторы, вынесенные на минарет и во все уголки центрального зала, доносят его голос до всех собравшихся в мечети и за ее стенами. Из правого крыла молитвенного зала широкие двери ведут на пыльную, усыпанную мелкой галькой улицу. Против этих дверей, по другую сторону улицы, амфитеатром расположены шесть длинных ступенек каменной лестницы, на которой толпится простой народ, чтобы посмотреть на богатых и знатных, приезжающих на пятничную молитву.

В монархическом Йемене, где запрещалась демонстрация кинофильмов и не было театров, торжественные пятничные выходы представителей местной знати были зрелищем, собиравшим толпы народа. Иногда в мечеть приезжал сам имам Ахмед. Но в свои последние годы, прикованный к постели тяжелым недугом, он не выходил из своего дворца и главными действующими лицами пятничной молитвы были или наследный принц аль-Бадр, или принцы — восьмилетний Абдалла и шестилетний Аббас, или же наместник короля в провинции Таизз.

Имам Музаффар построил в Таиззе и его окрестностях 360 школ и городскую стену. Эта стена, опоясывающая город и сегодня, сложена из крупных камней, наколотых тут Же в горах. В том месте, где стена пересекает вади Усайфира, сделан зигзагообразный проход для пропуска дождевых вод, причем таким образом, чтобы человек не мог проникнуть по нему в закрытый город.

Мечеть Ашрафия, построенная имамом Али ибн Юсефом ибн Даудом ибн Омаром, считается самым интересным культовым сооружением в Таиззе. Она имеет два 30-метровых минарета, белыми свечами упирающихся в небо. На фоне темно-серых с красноватым отливом склонов скалы, На которой построена цитадель, они выглядят особенно эффектно. В центральном купольном зале мечети за деревянной решеткой, составленной из мелких резных катушек, находятся могилы имама Али и его сына Ибрагима. На могилах — надгробные плиты из мягкого серого Известняка. Купол расписан арабской вязью — изречениями из Корана, которые, по мнению строителя, наиболее полно характеризуют жизнь и деятельность имама и его сына. В следующем зале расположены могилы трех правителей. Их имена, написанные на надгробии замысловатой арабской вязью, стерты временем, и даже йеменцам, привыкшим к беглому чтению рукописного текста, трудно их разобрать.

Большая часть мечети запущена. В центральном зале, прямо под куполом, висят шевелящиеся гроздья летучих мышей.

— Туюр аль-лейла (ночные птицы), — говорит сопровождающий меня аскер, показывая глазами вверх, на цепляющихся друг за друга летучих мышей.

В залах пахнет плесенью, давно не проветриваемым помещением. Небольшой зал, где сегодня творят молитву, устлан циновками. Не считая прилегающих двух комнат, где живут охраняющие мечеть аскеры, это единственное место, которое имеет ухоженный вид.

Из мечети Ашрафия по высокому мосту через вади Усайфйра я отправляюсь в мечеть Муатабия, построенную 700 лет назад женой одного из правителей Йемена. Шесть куполов с невысоким минаретом видны издалека.

Внутри мечети купола расписаны золотой и синей краской. Кроме обязательных изречений из Корана встречается изображение небольшой курильницы. Еще к глубокой древности из Йемена в страны Средиземноморья доставляли ценившиеся на вес золота ладан и мирру.

Поэтому присутствие курильницы в орнаменте украшений мечети вполне объяснимо.

Узкая тропинка вьется меж трех- и четырехэтажных домов старого Таизза, окруженных зарослями дынного дерева, папайи, и лопоухих бананов. Я вновь выхожу на центральную площадь. Отсюда можно пройти к мечети шейха Абд аль-Хади Суди с большим купольным залом, где расположены шесть могильных плит. Под одной из них, около михраба[1], покоится строитель мечети шейх Абд аль-Хади. Через двор мечети протекает бегущий с горы Сабр ручей. Йеменцы прямо здесь стирают свои длинные белые рубахи и раскладывают их перед мечетью на земле сушить, прижав по краям камнями, чтобы не унес ветер. Перед этой импровизированной прачечной находится кладбище. Йеменцы в длинных полотняных штанах (серваль) и в белых рубахах располагаются на могильных плитах и в ожидании, когда высохнут их рубахи, мирно беседуют о бренности жизни. Кладбище не считается у мусульман местом, которого следует сторониться. Поэтому просто сидящие люди или играющие среди могильных холмиков дети — обычная картина любого йеменского городка. Около последней, четвертой мечети старого Таизза — фамильной мечети семьи Мутаваккилей, построенной 375 лет назад одним из имамов этой семьи, я встретил своего знакомого, члена королевской канцелярии кади (судья) Абдаллу.

Это учреждение оказывало помощь королю в управлении государством, поэтому члены канцелярии назначались из числа наиболее преданных ему чиновников, чаще всего связанных, родственными узами с правящей династией. Через свою канцелярию король поддерживал связь с местными органами власти и с дипломатическими представительствами, зачастую минуя министерство иностранных дел.

Кади Абдалла принадлежит к той категории высших чиновников, которые стоят на ступеньку ниже йеменской аристократической знати, сейидов, ведущих по традиции свое происхождение от семьи основоположника мусульманской религии пророка Мухаммеда. Кади занимали посты шариатских судей, требовавшие прежде всего определенных знаний, а не звонкого титула. В Йемене было несколько семей кади, которые по своему состоянию и занимаемым постам в системе государственного управления оставили далеко позади некоторые разорившиеся и опустившиеся до простого народа семьи сейидов, не имевших ничего, кроме громкого титула и воспоминаний о славном прошлом своей фамилии.

Поскольку сейиды ведут свое происхождение от семьи пророка Мухаммеда, они считаются выходцами из Хиджаза.

Обращение к сеийду без упоминания его титула может расцениваться собеседником как преднамеренное оскорбление и сделать его вашим недоброжелателем. — Зная особую щепетильность йеменцев в отношении титулов, при знакомстве с богатым и знатным человеком лучше поинтересоваться его происхождением. Многие из тех, кто не относится к сейидам, как правило, особо подчеркивают свое йеменское происхождение.

Кади Абдалла, родом из горного района провинции Ибб, — типичный горец; сухопарый, невысокий, с правильными, немного мелкими для мужчины чертами лица, с живыми молодыми глазами. Он одет в длинную белую рубаху с длинными рукавами, завязанными на спине большим узлом. Рубаха подпоясана шитым золотыми и серебряными нитками поясом хузам, к которому прикреплен широкий национальный кинжал — джамбия. Через плечо перекинут шерстяной шарф голубого цвета, на голове шапочка. Белая рубаха кади около правого колена покрыта желто-зелеными пятнами — следами поцелуев просителей. Обычно, когда бедный проситель входит к судье, сидящему по-турецки на ковре, он низко склоняется, целует руку, а затем чмокает в колено. Если он до этого нажевался ката или табака, на белом платье остаются неотстирывающиеся следы.

Мы сидим с Абдаллой на камне в тени большого дерева на центральной площади города. Хранитель мечети Мутаваккилей, родом из этой же семьи, был весьма суров и неразговорчив. Стоит ли разговаривать со мной, неверным насрани (так называют в Йемене всех европейцев), само присутствие которого уже оскверняет прах гордых имамов славной семьи Мутаваккилей, правивших Йеменом в течение нескольких столетий! Кади Абдалла, свидетель этой сцены, решил как-то сгладить неприятное впечатление от встречи с заносчивым сейидом и любезно согласился рассказать историю своей страны в мусульманский период. Знатоков истории ислама и шариатского права на Арабском Востоке уважительно называют алляма. Абдалла был именно тем самым знатоком, к которому без преувеличения можно было обращаться с таким титулом.

Кади Абдалла рассказывает неторопливым вкрадчивым голосом. В первые годы ислама в Йемене существовало несколько государств, которые вели междоусобную войну. Йеменские эмиры формально подчинялись аббасидскому халифу в Багдаде, но в 819 г. один из них — Мухаммед ибн Зияд, назначенный наместником Йемена, провозгласил независимость. Город Забид, основанный им в Тихаме, стал столицей. Аббасидские халифы время от времени продолжали назначать в Йемен своих, наместников, однако Мухаммед ибн Зияд, открывший период правления независимых династий в Йемене, укрепился в южной части страны и уже мог не считаться с волей своего багдадского сюзерена.

— Зиядиды правили в Забиде около двух веков, — продолжает Абдалла, медленно перебирая янтарные четки. Янтарь, всегда высоко ценился на Востоке, и четки, изготовленные из него, — принадлежность только состоятельных людей. — Их власть постепенно распространилась на большую часть страны, однако временное ослабление династии в конце IX в. привело к появлению в Йемене самостоятельных княжеств на севере и на побережье Красного моря. Правители Забида в течение нескольких десятилетий стали пленниками своих собственных визирей, вершивших дела в стране от их имени. Однако, в свою очередь, визири оказались в руках своих невольников. Один из них, абиссинец Наджах, в 1021 г. пленил своего хозяина Нафиса и захватил власть. Династия Зиядидов пала.

Кади Абдалла перевел дыхание после длинного рассказа. В стороне, под раскинувшимся деревом, устроились ребятишки с картами. Игра в карты весьма распространена в Йемене. Местные газеты писали об этом с осуждением, так как законы ислама запрещают азартные игры. Через несколько минут мальчишки затеяли шумный спор и начали громко пререкаться, подтверждая тем самым слова взрослых о том, что азартные игры не доводят до добра.

Благодаря рассказу Абдаллы я узнаю такие подробности из истории Йемена, о которых не прочтешь ни в одной книге. Так, например, в Забпде на смену династии Наджахидов в XII в. пришла династия Махдидов. Ее основатель Али ибн Махди, слывший набожным человеком, бродил, окруженный толпами своих поклонников, по Западному Йемену из города в город, из крепости в крепость, свергая наместников и назначая своих представителей. В 1159 г. он появился у стен Забида, и последний эмир города был вынужден сдать его.

Интересные факты я узнал и о государстве, существовавшем на самом юге Йемена, в Адене. Впервые в 1083 г. сюда были назначены наместниками правителя Йемена два брата — Аббас и Масуд. Эта объединенная система правления, столь редкая в истории ислама, безотказно действовала на протяжении нескольких поколений. Аденские эмиры успешно отстаивали свою самостоятельность и от королей Центрального Йемена.

…Из боковой улочки на площадь выходит Директор Управления воды и электричества Таизза. Его зовут Баасар. Абдалла и Баасар хорошо знают друг друга. Они пожимают руки и, отняв их, подносят ко рту, слегка прикладывая к губам. Этот жест — распространенная в Йемене форма приветствия. Родственники или просто хорошие знакомые при встрече, взявшись правыми руками крест-накрест, целуют друг другу руку.

Баасар — весьма примечательная личность. Он был первым человеком, который выехал за границу в 30-х годах по заданию имама Яхьи. Поставляемого контрабандистами оружия из Джибути не хватало, и имам решил направить своего представителя в Германию за оружием. Баасар слыл человеком технически грамотным, умел писать и имел другие достоинства. Ему был выдан «паспорт» — заверенный королевскими подписью и печатью лист плотной бумаги, где говорилось, что предъявитель сего документа едет, за границу с поручением от имама Яхьи. Цель намеренно не указывалась, так как путь лежал через Аден, бывший в то время английской колонией. Все шло хорошо на йеменской территории, но, как только Баасар пересек границу, он был арестован англичанами и посажен в тюрьму до выяснения личности. «Паспорт» был отобран. Поскольку на нем стояли подпись и печать имама Яхьи, известные англичанам, Баасара отпустили и посадили на пароход, идущий в Европу. Дальнейшее путешествие Баасара состояло из цепи заключений в тюрьму, где он отсиживался до выяснения личности, так как его задерживали в каждом порту при попытке сойти с парохода. Через три месяца с момента отъезда из Йемена он наконец прибыл в Германию и выполнил возложенное на него задание. Закупленное Баасаром оружие было тайно переброшено в Йемен, и англичане не раз конфисковывали у йеменских горцев, переходивших границу их протекторатов в Южной Аравии, длинноствольные винтовки немецкой фирмы «Маузер».

Баасар уходит, и я остаюсь с кади Абдаллой, который мне рассказывает о роли йеменцев в распространении ислама. Ислам — государственная религия в Йемене, и мусульманские проповедники и улемы (богословы и законоведы) всегда играли важную роль в стране. Йемен ню остался в стороне от ожесточенной борьбы сторонников двух направлений ислама — суннитов и шиитов. Спасаясь от преследования аббасидских халифов, в далекий Йемен бежали шиитские раскольники. Один из них обосновался в г. Сааде, расположенном в северной части Йемена, положив начало распространению ислама зейдитского толка. На юге страны, от Ибба до Аденского залива, сохранился шафиитский толк ортодоксального ислама.

Зейдитские имамы в IX–XIII вв. постоянно проживали в Сааде и лишь изредка наведывались в Сану. Их иранские «родственники», известные в истории под именем Алидов, в IX–X вв. продолжали отстаивать свои права на имамат в прилегающих к южному берегу Каспия провинциях-Дейлем, Табаристан и Гилян. Алиды в Табаристане присвоили себе права светских князей, чеканили свою монету, впервые соединив в лице главы зейдитской секты духовную и светскую власть. После 64 лет господства в Табаристане им пришлось уступить аббасидским халифам и бежать в Йемен под покровительство своих единомышленников. С конца XVI в. зейдитские имамы перебираются в Сану, сделав ее своей резиденцией.

В XVI в. Йемен захватили турки. Столкновения с турками, исповедовавшими суннитский толк ислама, часто приобретали религиозный характер. Зейдитские имамы не могли остаться в стороне от этой борьбы. Яхья Хамид адДин, получивший титул имама в 1904 г., возглавил борьбу йеменцев против турецких захватчиков и в 1918 г. провозгласил себя королем Йеменского Мутаваккилийского королевства.

…С высокого минарета мечети Музаффара раздается гнусавый голос муэззина: «Аллах велик, Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник. его. Спешите к молитве, спешите к молитве. Делайте только добрые дела! Аллах велик, нет бога, кроме Аллаха!». Усиленный современной техникой голос муэззина разносится далеко вокруг. Его призыв к молитве уходит в горы и возвращается оттуда повторенный громким эхом. Хлопают калитки, с грохотом закрываются металлические решетки и деревянные ставни, лавок.

Мусульмане должны молиться пять раз в день: в четыре утра, в полдень, после обеда — в три часа после полудня, в шесть вечера и — последний раз — в семь часов вечера. Но даже и ныне в Йемене, который признается богословами «неиспорченным» цивилизацией мусульманским государством, не так уж много встретишь людей, которые молятся пять раз в день. Как правило, йеменцы молятся в полдень, после обеда и вечером.

Положение тела и рук при молитве у зейдитов и шафиитов различное. Зейдит опускает руки и кладет их на бедра тыльной стороной, ладонями наружу. Затем он опускается на колени, прикладывается лбом к земле и, разгибаясь, садится на щиколотку подвернутой левой ноги. Шафиит складывает руки крест-накрест на животе. Он бьет поклон и, поднимаясь, садится на пятки. Зейдиты считают шафиитский, ритуал богохульством и все случающиеся в стране несчастья, вплоть до засухи, иногда сваливают на шафиитов, которые тоже не скупятся на обвинения в адрес зейдитов, при этом не забывая, что вся административная верхушка состоит из зейдитов.

Кади Абдалла встает: он религиозный человек и пропускать послеобеденную молитву не следует, даже если ты занят беседой с человеком, интересующимся историей твоей страны. Поднимаюсь и я, довольный, что посещение старых мечетей Таизза помогло мне узнать новые подробности из истории йеменского народа.

Сразу за площадью Урдй расположено длинное продолговатое здание конюшен. Лошадь считается в Йемене благородным животным, и ее используют только для верховой езды. Вы никогда не увидите здесь лошади, запряженной в повозку или с поклажей. Для этого служат выносливые и неприхотливые мулы и ослы. У йеменской лошади — особый рацион: два больших пучка клевера и торба дурры в день. Клевер приносят с гор женщины, и я не раз видел, как конюхи принимали пучки травы и выдавали горянкам расписки, Что которым они должны были получить деньги.

В Дамаре, лежащем на центральном плато, построен единственный в Йемене конный завод, где разводят знаменитую арабскую породу лошадей. О происхождении этой породы не существует никаких записей, однако древние, рисунки и наскальные барельефы, сохранившиеся в пустынных пещерах Аравии, свидетельствуют о том, что лошади появились здесь уже много веков тому назад. Предком всех восточных, — или, как их называют специалисты, горячих, пород считается лошадь, называемая по-арабски «кахлан», т. е. «чистокровная», «породистая». Веками арабы фанатически сохраняли чистоту крови арабского скакуна. Примесь чужой крови расценивалась как тягчайшее преступление. Именно это и сохранило для последующих поколений арабскую лошадь, которая по праву считается самой породистой в мире.

Арабская лошадь, обладающая, необычайной легкостью, быстротой, крепкими ногами, выносливостью и неприхотливостью, невелика по размеру, грациозна; у нее красиво очерченная маленькая голова, острые подвижные уши и задорно поднятый хвост. Мало сказать, что она самая красивая лошадь в мире, за которую знатоки платят бешеные деньги. Путем скрещивания эта порода оказала влияние на формирование других пород верховых лошадей, что является несомненным доказательством ее превосходства. В жилах английской чистокровной течет арабская кровь. Однако английские скакуны отличаются от своих восточных предков слабыми ногами и непостоянным, сбивчивым на скаку дыханием. Арабская лошадь, завезенная в Испанию в раннем средневековье, оказала благотворное влияние на формирование местной породы лошадей. В результате скрещивания появилась известная своей красотой, послушностью и выгнутой шеей испанская «дженнет». Сейчас лошади этой породы, некогда украшавшие своей, экстравагантностью королевские выезды и военные парады в Испании, Италии, и Австрии, сохранились в небольшом количестве в конюшнях испанского Хереса.

Арабская лошадь оказала влияние на формирование и. польской породы лошадей. Король Сигизмунд II в XVI в. был единственным европейским монархом, который содержал конюшню чистокровных арабских скакунов, а польская кавалерия XVII в., состоявшая из лошадей с большой примесью арабской крови, была почти непобедимой. Держать арабских скакунов считалось особым шиком у польской знати, и представители известных княжеских родов XVII–XVlII вв. Потоцкие, Ржевуцкие и Развадовские снаряжали в Аравию специальные экспедиции за ними. Один из графов Ржевуцких, влюбленный в лошадей, поселился среди бедуинов Аравийского полуострова и стал легендарной личностью.

В середине XVIII в. в конюшнях известного фаворита Екатерины II графа Алексея Григорьевича Орлова, удалившегося на покой после бурных событий, связанных с убийством Петра III, был скрещен арабский скакун Сметанка; привезенный из Хиджаза в Россию, с голландской кобылой, от которой родился жеребец Полкан. Родоначальником породы знаменитых орловских рысаков считается потомок Полкана жеребец Барс I. В окончательном формировании орловской породы приняли участие английская чистокровная, датская и мекленбургская породы, в жилах которых течет кровь арабских скакунов.

В конюшнях Таизза много лошадей, которые сохранили достоинства арабской лошади пустыни. Одну из них, короткую, высокую, с тонкими стройными ногами и маленькой головой, мне не раз приводили для загородных прогулок. Как-то я видел, как на водопой выводили лошадей, принадлежавших королевской семье. Первым из конюшни показался горячий жеребец буланой масти. Его шею охватывала тесемка с двумя кожаными мешочками, в которые были зашиты молитвы. Этого королевского коня первого отбора звали Дьявол. Второй конь, каурой масти, принадлежал принцу. Ибрагиму. Он считался самым быстрым конем королевской конюшни в Таиззе, хотя, как и первый, был несколько тяжеловат для арабской породы. Затем вывели еще одну, нервно перебирающую ногами лошадь светло-серой масти. У нее на шее была тонкая веревочка, на которой висели кожаный кошелек и металлическая трубочка. В кошельке помещался отрывок из Корана, в трубочке — предсказание судьбы.

Простые йеменцы убеждены, что судьба «каждого из них предопределена Аллахом и что тот, кому суждено умереть от кинжала, никогда не умрет от болезни или от пули. Такие предсказания, составленные сейидами или магами, йеменцы называют «китаб» и носят в серебряной трубочке, закрепленной у пояса.

Видимо, и судьба этой лошади была уже предопределена и записана на листке бумаги, вложенном в металлическую трубочку.

В декабре 1959 г. в Таизз вместе с французским консулом в Адене Картоном прибыл французский чиновник Фризанрош. Наслышавшись о великолепных лошадях в Йемене, он решил покататься верхом. Ему привели эту лошадь с амулетами. Фризанрош резко вскочил на нее, она рванула, и он, вылетев из седла, упал на левый бок и сломал руку. Я видел этого француза с рукой в гипсе на приеме в миссии Великобритании по. случаю приезда в Йемен английского Губернатора Адена Уильяма Люса.

Однажды ранним декабрьским утром я выехал верхом на гору Сабр, чтобы нанести визит одному йеменскому чиновнику. Сразу за городом дорога сворачивает к цитадели и взбегает на скалу Серпантином. Подъем очень крутой, и выносливый эфиопский мул с трудом поднимается в гору. С середины скалы открывается вид на Таизз. Среди, серых, окруженных садами жилых домов белыми пятнами выделяются таиззские мечети. Возвышаются минареты мечети Ашрафия, чуть поодаль — наклонный минарет мечети Музаффара. Муравейник базара почти не виден: его закрывают трех- и четырехэтажные дома. В цитадели, к которой я держу путь, ранее содержались заложники — дети и племянники шейхов йеменских племен.

Племена здесь представляют собой особую категорию, которую редко встретишь в других арабских странах. В известном смысле каждое племя — это маленькое государство со своим названием, территорией, рынками, союзами. Шейхи племен, когда-то вассалы правящего имама, посылали ему заложников как гарантию своей верности. Племена придерживаются старых обычаев и традиций. Всякая попытка ввести какие-либо новшества еще и сегодня наталкивается на их упорное сопротивление. Они имеют свои законы и обычаи (урф), которые передаются из поколения в поколение, свои суды для разбирательства споров и криминальных случаев.

С существованием вассальной зависимости племен от правящего имама был связан средневековый обычай подавать ему прошения с просьбой рассудить поссорившиеся племена или семьи, готовые начать междоусобную войну. В этом случае шейх одной из сторон посылал имаму или наследному принцу письмо, в котором просил рассмотреть его просьбу. Часто имам не давал ответа. Через два-три месяца шейх посылал второе письмо. Если ответа снова не было, к воротам дворца приходила толпа сторонников просителя. Они закалывали приведенную с собой овцу или быка. Пролитая кровь означала, что терпение человека иссякло. Если ответа и на этот раз не поступало, а дело было чрезвычайно важным и не терпело отлагательства, шейх отрезал одну фалангу пальца руки и вместе с посланием направлял имаму. Теперь уже шейх считал себя свободным от всех: обязательств в отношении имама и мог предпринимать любые действия, которые счел бы необходимым для защиты своих интересов. Вопросы касались, как правило, имущественных споров, поэтому обязательно были истец и ответчик, каждый из которых требовал решения в свою пользу. Ответ иногда намеренно оттягивался до тех пор, пока между спорившими сторонами не возникало вооруженного столкновения. Тогда уже вмешивались власти, останавливали кровопролитие и начинали разбор дела по шариатскому суду. Я сам видел несколько раз, как вооруженные винтовками люди резали у ворот дворца горбатых йеменских быков, требуя у имама Ахмеда ответа на свои прошения.

Основные конфедерации племен Йемена — хашед и бакиль. От их. поддержки зависело положение того или иного правителя страны. Они выступали, как правило, на стороне правящей семьи Хамид ад-Динов, за что и получили лестное название «крылья имамата». Крупными племенами этих конфедераций считаются живущие в центральной части страны хамдан, хаулан, зу Мухаммед, зу хусейн, бени ислам, бени матар; здесь, же следует назвать большое племя зараник, населяющее Тихаму.

…Вскоре я оказываюсь на вершине скалы перед деревянной дверью в цитадель, сложенную из грубо обтесанных камней. Над дверью прямо в камне выбит большой мальтийский крест. На пороге мирно сидят два аскера. Они охотно отвечают на вопросы. Да, в цитадели заложники. Имам берет маленьких детей, а когда они подрастают, их отправляют домой, и на это место приходят их младшие братья. Заложников раз в году отпускают на побывку домой, где они проводят месяц-два, а затем прибывают на место заключения. Если же они не возвращаются, их забирают силой. Несколько раз в неделю заложники спускаются в город, где они гуляют в сопровождении аскеров.

В крепость меня не пускают, и я поворачиваю обратно. На пути встречается большой полуразрушенный бассейн, облицованный камнем. Во время дождя вода скапливается в нем, стекая в общий подземный резервуар, расположенный под цитаделью. У подножия холма, уже за городской стеной, — несколько разрушенных домов еврейского квартала.

70 тыс. евреев, выехавших в Израиль после 1948 г., были единственным национальным меньшинством в Йемене. Как считают, евреи пришли в Йемен сразу после разрушения Иерусалима, в первые века новой эры. Им не разрешалось иметь лошадей, носить оружие, и даже на мулах они ездили, сидя боком. Евреи жили в отдельных кварталах в Таиззе и в столице. В Сане еврейский квартал находился недалеко от района Бир аль-Азаб. Он был обнесен стеной, в которой было трое ворот. Сейчас ворота сломаны. Евреям не разрешалось строить высоких домов, вот почему большинство домов этого квартала — двухэтажные. В своем квартале они имели дома свиданий, делали вино и употребляли запрещенные в стране спиртные напитки.

Йеменцы веротерпимы. В Йемене не было ни одного погрома. В 1962 г. в Таиззе я видел двух еврейских мальчиков, приехавших из отдаленной деревушки провинции Хадджа. Они были одеты, как арабы, и только длинные пейсы отличали, их от арабских ребят, с которыми они играли в какую-то игру, похожую на наши «салочки».

…Петляя меж развалин домов еврейского квартала, я постепенно поднимаюсь на гору Сабр. Слева остается скала с городской цитаделью, справа — приземистое здание, лепрозория, где под полицейским надзором живут десятка два прокаженных.

Гора Сабр, разделенная на большие и малые террасы, лестницами поднимается к укутанной облаками вершине. Террасы покрыты густыми садами и плантациями ката. Горный Йемен считается классической страной террасного земледелия. Десятки поколений жителей горных районов разбивали скалы и камни на склонах гор, складывали из обломков стены и образовавшиеся впадины заполняли рыхлой землей, приносимой часто издалека, с долин горных речек и ручьев, в корзинах и мешках, Эти террасы — вечный памятник трудолюбию йеменского земледельца.

Большинство террас на горе Сабр занято плантациями ката. Его полное ботаническое название Catha edulis Forskal.

Кат был доставлен из эфиопской провинции Харар в 1403 г. шейхом Ибрагимом Абу Зарбайном. Петер Форскол — шведский ботаник, который в составе экспедиции Нибура[2] посетил Йемен и собрал коллекцию растений, в том числе и кат.

Местное название «кат», как считают, происходит от арабского «кавата», что значит «кормить», «питать», В Йемене кат часто называют «цветком рая» за то дурманящее удовольствие и подъем сил, которые испытывает жующий его человек.

Кат выращивают, в горах, там, где во все времена года сохраняется прохладная погода. Кустарник ката не переносит песка и пыли и хорошо растет в тех же местах, что и кофейное дерево, поэтому некоторые крупные землевладельцы и крестьяне предпочитают выращивать кат, который приносит большой и стабильный доход.

Разведение ката — дело несложное. Кустарник не цветет и не плодоносит, размножается черенками. Весной, после орошения поля, крестьяне удобряют его овечьим навозом, сажают черенки на расстоянии 1,5–2 м друг от друга и огораживают участок толстыми кактусовыми листьями от вездесущих коз. В конце лета из посаженных черенков вырастают пушистые кусты высотой 50–60 см. По местному обычаю крестьянин раздает «плоды» первого урожая односельчанам, с тем чтобы «распространились на него милости Аллаха». Побеги ката собирают с кустарника в течение 15 лет. К этому времени куст достигает высоты 4 м; у него сохнет верхушка, и в одну из весен крестьянин, выращивающий кат, срубает его так, чтобы от пенька на следующий год пошли новые тугие побеги.

Качество ката зависит от почвенных и микроклиматических условий района произрастания этой культуры. На горе Сабр расположены две деревни, разделенные невысоким холмом. Выращиваемый в них кат совершенно различен…

В горном Йемене есть районы, где произрастает лучший в стране кат, некогда подававшийся в королевском дворце и в домах знати. Высокосортным считается кат Бокари, в районе Худжарии. Его очень мало и поэтому трудно найти на рынке. Кат также выращивают в районах Шараана, Удейна и в окрестностях Саны и Хадджи.

Кроме культивированного ката встречаются дикие сорта, называемые «баляди» или «мули». Растение различается также по своему воздействию. Так, в районе Удейн растет, как говорят йеменцы, «тяжелый» кат. Если его нажеваться, особенно в тот период, когда листья вырастают на вершине ветки, становишься злобным, способным совершить тяжкое преступление. Выращивание этого ката, говорят, запретил еще имам Яхья. Мои йеменские друзья утверждали, что есть также «веселый» и «грустный» кат.

— В зависимости от сезона это растение имеет различные названия. Зимний кат бывает трех сортов, — мубаррах, джадда и масани, а летний — аварид, нашр и гилля. Длинные, в локоть, плети ката с редкими листьями-называют «мубаррах». Масани, или вторичный, — кат, листья которого вырастают после того, как обломают мубаррах. Как правило, масани с двумя-тремя маленькими обрезанными ветками усыпаны мелкими листочками. Ранней весной, как только из почек появляются бледно-зеленые клейкие листочки, Крестьянин снимает урожай ката нашр. Если не снять вовремя нашр и почки вырастут в топкие стебли, это уже будет кат аварйд. По цвету стебли растения делятся на три вида: белый — байяд, светло-красный — хамар и темно-красный — сыний. Последний — сильнодействующий, «тяжелый» кат, а первый — «легкий» и поэтому самый лучший.

К одиннадцати утра кат доставляют на рынок. В Таиззе его продают прямо у городских ворот. Ежедневно его переправляют на грузовиках по ухабистой горноу дороге в Аден, где много выходцев из горного района Худжария, в большом количестве потребляющих кат. В Адене ого продают на рынке Айдрус, в районе Кратера. Раньше здесь устраивался аукцион, на который собиралась живописная толпа, жаждущая вкусить удовольствие от «цветка рая». В Сане, Ходейде и других городах катом торгуют в специально отведенных. местах. Несмотря на дороговизну, его разбирают очень быстро. В 1960 г. пучок хорошего ката стоил около 1 риала и был доступен только богатым людям. Достаточно сказать, что в то время месячное жалованье солдата регулярной армии составляло 10 риалов.

…Хозяин дома на горе Сабр, куда я держал путь, занимал должность амиля.

Королевский Йемен был разделен на семь провинций. Во главе каждой из них стоял наместник короля — наиб. Провинция делилась на округа (када) и более мелкие административные районы — нахии, которые возглавлялись чиновником — амилем. Наибы и амили выдвигались из Числа родственников имама или наиболее влиятельных людей страны. Король лично назначал своих чиновников, и нередко случалось, что амиль какого-либо городишка по своему положению в йеменском обществе и родственным связям был выше, чем наиб, которому он подчинялся.

Амиль горы Сабр был близким родственником короля и происходил из семьи сейидов… До своего назначения на этот пост он служил амилем г. Забида и только недавно получил новое назначение. Его- дом в несколько этажей с многочисленными крытыми переходами скорее похож на средневековый замок, чем на жилой дом административного чиновника.

Это уже мой второй визит к амилю. В первый раз я приехал к нему в декабре 1959 г. и был любезно принят на гостевой половине дома. Мы сидели на подушках в комнате, из окон которой открывался вид на раскинувшийся внизу Таизз, и жевали кат. Семилетняя дочь амиля Шахия подносила воду, фрукты, печенье. Было очень интересно видеть, как эта красивая девочка уже сознавала и понимала свою роль хозяйки дома. Когда стали собираться мужчины, отец отослал ее на женскую половину. Это несколько расстроило Шахию, но в то же время, видимо, и льстило ей: она была довольна, что ее уже считают женщиной и скрывают. от нескромных глаз. Ведь знатные женщины из горного Йемена, особенно из семей сейидов, никогда не появляются перед посторонними с открытым лицом.

Итак, я снова у амиля. В приемной набилось много народу из числа местной знати и богатых крестьян. К полудню амилю приносят пучки ката. Они почему-то ему не понравились, и он, бросив их к ногам принесшего кат аскера, приказывает доставить другой: у него гость, которого он хочет угостить самым лучшим катом. Через четверть часа уже все гости лениво перекатывают за щекой все увеличивающийся комок ката. Рядом стоят термосы с родниковой водой и кальяны. Я сижу по правую руку от амиля. Так йеменцы сажают почетных гостей. Часто тот, кто хочет особо подчеркнуть свою дружбу с каким-либо высокопоставленным лицом, подсаживается к нему справа без приглашения. Из подушек и одеял для гостей устраивают ложе. В то время как все сидят на подушках, дорогие гости полулежат. Этот порядок соблюдался во всех домах — от бедняцких до королевского дворца.

Мы курим с амилем один кальян. Немного пососав резной деревянный мундштук, он вытирает его рукой и передает мне. Я беру мундштук и, немного повременив, как это делают йеменцы, начинаю тянуть в себя крепкий дым, стараясь, чтобы. в стеклянном сосуде, соединенном гибкой трубкой с горелкой, булькнула вода. В комнате с закрытыми, окнами душно и жарко. В воздухе стоит крепкий запах табака и сладковатый терпкий запах ката. Все молчат. Только время от времени в комнату входит солдат и подает хозяину скатанную в тонкую трубочку записку.

У таких чиновников, как «миль, нет строго определенных часов работы. Даже в пятницу, выходной день у мусульман, к нему могут обратиться с просьбой разобрать то или иное дело. Так было и на этот раз. Амиль разбирает дело о краже ката. Один аскер взял у женщины пучок ката, пообещав заплатить позже, но обманул ее. И вот теперь она пришла с жалобой. Солдат, тощий, с прыщавым лицом парень, в синей юбке — футе, белой рубахе и застиранной жилетке, снял свои сандалии у порога и, стоя перед развалившимся на подушках амилем, что-то бормочет в свое оправдание, называя его «мавляна»: («владыка наш»). Амиль все же признает солдата виновным и приказывает заковать его в кандалы — весьма распространенный в монархическом Йемене способ наказания за легкий проступок. Солдат вынимает из ножен джамбию и кладет ее к ногам амиля. И только тогда, когда джамбия будет возвращена солдату, его раскуют и он сможет считать себя свободным.

Вот уже три часа, как мы молча катаем под правой щекой огромные желваки ката. У йеменцев блестят глаза, некоторые закатывают их под лоб и в забытьи произносят «Алла! Алла!» На меня кат почему-то не действует. Вяжущий зеленый ком за щекой вызывает лишь какое-то чувство неудобства. Как говорят йеменцы, с первого раза кат может не подействовать на человека, и необходимо втянуться, чтобы полностью ощутить удовольствие, доставляемое этим «цветком рая».

В Сане, Таиззе и прилегающих к ним горных районах кат жуют после обеда. Здесь установлено даже официальное время для ката — от часа до четырех дня. Везде — от просторных залов богатых домов до общественных кофеен, где собирается беднота, — жуют кат, и даже срочные дела откладываются до вечера. В столице, где климат прохладен, эта процедура часто начинается с утра. Из-за ката йеменцы теряют 3,5 млн. рабочих часов в год.

В Адене кат жуют в мабраза — больших, украшенных с восточной роскошью помещениях, принадлежавших богатым купцам. Завсегдатай аденского мабраза уходит из дома в определенный час со своим катом, завернутым в яркую шаль, которую он выставляет для всеобщего обозрения; пусть все знают, что он идет получать большое удовольствие. В мабраза пол устилают ковры, а вдоль стен на матрацах разложены подушки. Каждый посетитель занимает место около своей подушки. Подле него ставятся кальян, называемый здесь «хаббук», глиняный кувшин на медной подставке и вазочка со сладостями. Когда в мабраза уже достаточно народу, слуга зажигает кальяны и — кто-нибудь начинает читать Коран или рассказывать занимательные истории. Иногда в мабраза заходит певец, который аккомпанирует себе на трехструнном смычковом инструменте — тараб. По решению правительства Народной Демократической Республики Йемен, в Адене кат на рынке продают два раза в неделю.

С жеванием ката в Йемене связаны почти все семейные торжества и церемонии. В день свадьбы приглашенные собираются в доме жениха. Мужчины приходят к одиннадцати утра и удобно располагаются на мужской половине. Хозяева дома дают каждому отдельную связку ката. Все жуют кат, курят кальяны, которые разжигают мальчики с помощью вееров. Для этого у каждого из них — специальные горшочки с горящими углями и щипцами. К четырем часам подают ужин, до которого, как правило, никто почти не дотрагивается. Для приличия гости пробуют каждое блюдо, а затем начинают собираться домой. Кстати, после жевания ката есть не хочется, и вполне естественно, что гости, покидая дом, оставляют еду почти нетронутой.

Такие же церемонии с жеванием ката устраиваются по случаю рождения ребенка, обрезания или приезда дорогих гостей.

Кат никогда не употребляют в виде отвара. Жуют только молодые листья, которые имеют сладковатый вяжущий вкус — нельзя сказать, чтобы неприятный, но и не соблазнительный для? европейца. Высушенные листья теряют большую часть своей силы. Старые, грубые листья, вяжущие рот, не жуют вообще.

Профессор Страсбургского университета Альберт Бейтер в начале XX в. произвел химический анализ отвара листьев ката. Специфическое вещество, содержащееся в этом растении, он назвал «катин». Бейтер получил выделенные в виде кристаллов горькие алкалоиды: катинацетат, катинсульфат, катингидрохлорат, катингидробромид и катинсацилат, а также некоторое количество пахучих масел и кислот. Очевидно, содержащиеся в молодых листьях Стимулирующие вещества способствуют активизации деятельности сердечной мышцы, укрепляют нервную систему и повышают настроение. Однако известны случаи интоксикаций, которые иногда наблюдаются у новичков, не знающих меры при жевании ката. Пострадавший делается шумным, пошатывается, речь его становится несвязной. Иногда он чувствует головную боль и тошноту. Эти симптомы постепенно исчезают, не оставляя после себя никаких болезненных- явлений.

Некоторые, наоборот, утверждают, что употребление ката плохо влияет на деятельность сердца. Однако в Йемене единицы умирают от сердечных болезней, а такие болезни, как гипертония, инфаркт миокарда, атеросклероз, по свидетельству работавших в этой стране врачей, встречаются довольно редко.

В 1956 г. в министерство иностранных дел Йемена Международная организация по борьбе с наркотиками направила письмо, где указывалось, что кат содержит в себе наркотики и поэтому необходимо вести борьбу против его культивирования и употребления. Однако йеменские официальные власти, считая; что кат не содержит наркотических веществ, так как человек, употребляющий его в течение длительного времени, может легко отойти от этого занятия, что, кроме того, кат действует не расслабляюще на нервную систему, а, наоборот, укрепляет ее, оставили указанное письмо без ответа. Но после свержения монархического режима и особенно в последнее время положение несколько изменилось. Республиканские власти приняли специальные постановления, запрещающие расширение плантаций ката. Кат, дорожает и сегодня становится по карману лишь богатым людям.

…Мое пребывание у амиля подходит к концу. Я прощаюсь с ним и его гостями, пришедшими посмотреть на нас рани, жующего кат и говорящего по-арабски, и тем же путем, мимо-цитадели с заложниками, спускаюсь в город.

Где жила царица Савская?

На старом двухмоторном самолете лечу из Саны на восток, в Мариб, одну из столиц древнего Сабейского царства, существовавшего на территории Йемена с XI в. до н. э. по II в. н. э. Внизу проплывают лысые черные горы, в узких долинах ютятся деревушки. Обнесенные высокими стенами, они походят на маленькие крепости, связанные друг с другом белыми нитями горных троп. Через 40 минут полета самолет пошел на посадку. Пейзаж меняется: внизу лежит светло-желтая пустыня с одиноко стоящими Торами. Руб-эль-Хали — «пустая четверть». Так назвали арабы эту пустыню Аравийского полуострова. Когда глядишь на это безбрежное море песка и камня с темными островками гор, на глинобитные постройки сегодняшнего Мариба, кажется почти невероятным, что когда-то этот край был цветущим садом.

Со II тысячелетия до н. э. в Южной Аравии возникали, развивались, достигали вершин цивилизации и погибали государства. Минейское и Сабейское царства, царство Катабан, Хадрамаут — странные, почти ничего не говорящие большинству из нас названия. Многие историки древности писали о мраморных дворцах и храмах южноаравийских владык, о караванах, шедших с грузом ладана, мирры и других благовоний из Южной Аравии в Вавилон, Персию, Египет и Палестину. Благовония жгли на жертвенниках и алтарях по случаю свадьбы и рождения ребенка, хорошего урожая и победы над врагом, по случаю похорон и семейного несчастья. По представлениям древних, боги, обитавшие на небесах, питались благовонным дымом, поэтому большая и лучшая часть благовоний шла для религиозных церемоний. В XII в. до н. э. египетский фараон Рамсес III построил специальное здание, где хранились благовония, предназначенные для бога Амона. В крепости Иерусалима была священная комната, где-под усиленной охраной находились запасы ладана. Персидский царь Дарий получал из Аравии ежегодную дань в 1000 талантов ладана. Александр Македонский, будучи десятилетним мальчиком, бросил в огонь, горевший на домашнем алтаре, горсть ладана, за что получил замечание от своего сурового воспитателя Леонида: «Ты не настолько богат, чтобы бросать горстями благовония». Для всех божеств — иудейских, древнеегипетских, греческих и римских — нужно было воскурять затвердевшие капли ароматической смолы, получаемой с босвеллии и комифорры, растущих в Южной Аравии и на побережье Сомали. Благовония считались даром богов, а район, откуда их привозили, — священным.

В сегодняшнем Марибе живет около 800 человек, которые занимаются караванной торговлей солью, добываемой в близлежащих горах, и выращиванием на поливных, землях дурры и кукурузы. От Мариба до, Саны — 192 км, которые грузовая автомашина покрывает за три дня. На легковых. автомобилях по этой дороге просто не проехать. Государственная граница Йемена — на расстоянии «одного дня пути пешком» от Мариба.

…После короткого отдыха в гостинице еду к развалинам Марибской плотины, которая считается одним из чудес древнего мира. Наш грузовик медленно движется вдоль Вади-Дана, перегороженного плотиной.

— Плотина там, за этой горой, — говорит один из наших спутников, молодой бедуин из племени абида, живущего в окрестностях Мариба. Он стоит на подножке автомашины, одной рукой держась за борт кузова, а второй показывая на виднеющийся впереди холм. Длинные волосы, борода и брови бедуина покрыты белой пылью. Он похож на Деда Мороза, только вместо традиционного мешка с подарками на плече у него висит старая длинноствольная бельгийская винтовка. Ствол заткнут пробкой, затвор и магазин заботливо обернуты серой тряпочкой.

В XIX в. некоторым исследователям удалось — проникнуть в Южную Аравию, где они обнаружили развалины Марибской плотины, руины городов и храмов и поняли, что легенды о богатстве и величии древних южноаравийских государств имеют под собой реальную почву. Первым, кто посетил Мариб, был фармацевт турецкого наместника в Йемене француз Арно. Это произошло в июле 1843 г. Он снял копии 56 древних надписей и поместил первое достоверное сообщение о памятниках города. Затем, в 1870 г., сюда прибыл француз Жозеф Галеви, представитель Семитологической археологической ассоциации. Ему удалось скопировать немало надписей. Третьим был австриец Эдуард Глазер, побывавший в Йемене четыре раза (с 1882 по 1894 г.). Во время третьей поездки (1888 г.) он разослал своих людей по всей стране с заданием отыскать и принести ему, копии и эстампажи древних надписей. Его визит в Мариб чуть не окончился трагически: из-за конфликта с представителями племени абида он вынужден был бежать в Сану. Собранная им коллекция хранится в Венской Академии наук.

В начале 1936 г. имам Яхья разрешил сирийскому журналисту Набиху аль-Азму снять копии нескольких надписей в Марибе. В 1947 г. египетский археолог Ахмед Фахри посетил Мариб и опубликовал заметки о своих наблюдениях. В 1952 г. американская археологическая экспедиция Фонда по изучению человека провела первые раскопки храма Аввам, посвященного лунному божеству сабейцев Альманаху (Илумкуху). На этом список исследований Мариба оканчивается. В последнее время правительство Йемена предоставляло возможность иностранным делегациям лишь любоваться сокровищами Мариба.

…Я еду к древним развалинам с чувством человека, которому предстоит увидеть что-то необыкновенное.

Наша машина останавливается у склона горы Балак-эль-Кибли. Кроме нас, кругом ни души. Вечереет. Воздух звенит от стрекота цикад. Большие голубые ящерицы перебегают от камня к камню, — забавно припадая на передние лапки. Мы переваливаем через холм, и нашему взору открывается небольшая, вспомогательная плотина, сложенная из узких базальтовых плит. Параллельно плотине идет ирригационный канал длиной около километра, некогда орошавший сады левого берега Вади-Дана.

Головное сооружение канала имело два находящихся на разных уровнях отверстия, через которые из водохранилища в канал поступала вода. С высоты одного из склонов Балак-эль-Кибли видна сохранившаяся часть плотины, пересекавшей Вади-Дана в юго-восточном направлении. На правом берегу также заметны головные сооружения второго отводного канала, орошавшего сады правого берега. Даже по тем развалинам Марибской плотины, которые сохранило нам время, можно судить о большом-инженерном мастерстве древних сабейцев. Длина плотины по гребню составляла примерно 600 м. Тело плотины, наклоненное под углом 45° к поверхности воды, состояло из земляной дамбы, укрепленной щебенкой и облицованной сверху обтесанными базальтовыми плитами. В каждой плите на определенном расстоянии, были сделаны углубления, в которые забивали свинцовые пальцы, выступавшие на 10 см над поверхностью плиты. При наложении одной плиты на другую отверстия, выдолбленные в последней, надевались на пальцы первой, и плиты склепывались навечно. В VI в. н. э. плотина разрушилась, вода ушла, а вместе с водой ушли люди, оставив некогда цветущие сады и поля.

В 5 км от Мариба расположен храм Аввам.

У древних семитов Луна, часто изображавшаяся в виде рогов быка, была одним из главных божеств, и это вполне объяснимо. Даже в представлении сегодняшнего жителя пустынных районов Аравии солнце — всегда символ зла и жестокости, а луна — символ добра и миролюбия. Появление луны на- небосклоне связывается со спокойным серебристым светом, темным, усыпанным жемчугом звезд небом, прохладным ветерком, приносящим облегчение после знойного дня. Солнце — прямая противоположность луны. Его лучи не только «изгоняют луну», но и «угнетают» человека, животных, сушат растения. Более того, бедуины убеждены, что все кровавые распри среди племен начинаются летом, когда солнце ожесточает людей. Они считают, что солнце — супруга луны, однако, «поскольку у них разные характеры, они не смогли жить вместе». В конце или в начале каждого месяца супруги приближаются друг к другу, и если в это время случается гроза с громом и молнией, то это отголоски семейной ссоры. Часто бедуины с состраданием смотрят на полную луну, на «лице» которой видны темные пятна-следы побоев безжалостного солнца.

Я осматриваю развалины храма. С северо-востока к овальной стене главного сооружения пристроен перистиль. Крыша перистиля, вероятно, покоилась на каменных колоннах с капителями в виде крупной чешуи. У стен перистиля видны полузасыпанные песком каменные монолитные столбы, испещренные сабейскими письменами. Во время раскопок этого храма американская экспедиция установила, что овальное сооружение построено около середины VII в. до н. э. (по мнению некоторых других исследователей — в IV в. до н. э.).

Здесь, у развалин храма Аввам, я встречаю бедуина, стройного, в темной. набедренной повязке, перетянутой широким кожаным поясом. Он сидит в тени полуразрушенной стены. Его верблюд с шишкастыми мозолями на брюхе и коленях лежит рядом, капризно шевеля «замшевыми» губами. Бедуин ждет ночи, чтобы отправиться в дорогу по пустыне. Луна будет освещать его путь, как освещала путь его предкам, водившим по Руб-эль-Хали караваны верблюдов тысячелетия назад.

У европейцев существует представление, что бедуины водят караваны по пустыне, ориентируясь по звездам. Из короткой беседы с моим новым знакомым я узнаю, что ему известно о Полярной звезде и движении вокруг нее других звезд. «Белый пояс» — Млечный Путь, рассказывает бедуин, Образовался из пыли, которую подняла звезда, указавшая путь архангелу Гавриилу, спешившему к Аврааму, чтобы остановить занесенную над Исааком руку с кинжалом. Но мой собеседник отрицает, что вечером и ночью он поведет своего верблюда, ориентируясь по звездам. Совсем нет: цепкая память и хорошее знание местности помогут найти ему дорогу к родному оазису.

В тот же день мне удалось осмотреть темную комнату в городской крепости Мариба, где хранится около 60 алебастровых предметов. В этой великолепной коллекции наиболее часто встречаются различные изображения быка. Головой быка украшали алтари, на которых курили благовония и приносили в жертву животных. В марибском музее много человеческих фигурок и головок, тоже алебастровых. Они имели культовое назначение и, по-видимому, изображали усопших родственников. Некоторые из них сделаны без соблюдения пропорций; короткое туловище, короткие ноги, но голова и лицо выполнены, как правило, тщательно, и по ним можно судить о типе лица древнего сабейца, его прическе; украшениях. Среди растительного орнамента часто встречаются изображения пшеничного колоса, виноградных гроздей и листьев, фигурки баранов. Сабейское царство было богатой сельскохозяйственной страной, и древние скульпторы в своих работах с большим мастерством передавали те предметы, которые они постоянно наблюдали в жизни.

Покидая Мариб, я задумался над большой несправедливостью, свидетелем которой я стал и которой не в силах помещать, несправедливостью по отношению к истории народа — носителя древней культуры, которому реакционные имамы внушали мысль, то только ислам приносит «Настоящую культуру». Q том же я подумал и после посещения музея древностей в Сапе, расположенного в одной из комнат нижнего этажа правительственной гостиницы. Здесь в беспорядке были свалены алебастровые статуэтки из Мариба, бронзовые скульптуры химьяритов, эфиопская икона V в., слоновые бивни и «нос» рыбы-пилы из Красного моря, Один из служащих департамента просвещения, который по совместительству был директором этого музея, говорил мне, что в королевском Йемене нет человека, который мог бы прочитать сабейские надписи.

Реакционная монархическая клика всеми силами старалась привить народу Йемена пренебрежение к древней цивилизации страны. В одном из центров древней цивилизации Йемена, в Сирвахе, лежавшем на полпути между Саной и Марибом, местные жители при попустительстве властей разбирали древние сооружения и использовали камни для строительства своих домов. Жилые дома деревни Эль-Хариба построены из камней древних сооружений. Доведенные до последней грани, нищеты бедуины восточных районов страны за бесценок продавали предприимчивым купцам старинные поделки из филигранного серебра и меди и прочие предметы старины, которые они находили в развалинах старых минейских и сабейских городов. Французский ученый Галеви рассказывает, что в Марибе в 1870 г. он встретил купца, который скупал у бедуинов предметы старины, с тем чтобы продать их англичанам в Адене. Сами западные путешественники обычно вывозили из страны купленные за бесценок плиты с сабейскими надписями и алебастровые статуэтки. Так в музеи Лондона, Парижа, и Вены попали богатые коллекции памятников древней культуры Южной Аравии.

Мой йеменские друзья, которым была не безразлична древняя культура их страны, с горечью рассказывали, что в 40-х годах на рынках Саны йеменские купцы заворачивали сласти в страницы рукописных книг первых мусульманских авторов, описывавших страну и народ Южной Аравии до ислама. По приказу одного из королевских губернаторов в Марибе были разрушены многие сохранившиеся древние строения, камень которых был использован на строительстве городской крепости и гостиницы. Когда же египетский археолог Фахри спросил этого ретивого губернатора, зачем он разрушил уникальные памятники, тот ответил, что «нужды живых мусульман важнее памятников мертвых безбожников». Я сам видел, как в Марибе стены колодца городской крепости, а также стены и пол гостиницы были выложены камнями с сабейскими письменами.

Йеменская земля храпит еще много тайн. В 41 км к юго-востоку от Мариба есть развалины древнего храма Марибам, а в северо-восточных районах Эль-Джауфа — руины минейских и сабейских городов, построенных примерно три тысячи лет тому назад, сообщения о которых иногда попадают в печать от случайно забредших туда арабов. На горах, окружающих. Ибб, имеются развалины химьяритскпх замков. На центральном плато, близ Ярима, расположен Зафар — столица Химьяритского государства, где в начале 60-х годов нашего века не побывал. еще ни один археолог.

В Йемене я познакомился с принявшим мусульманство американским журналистом Абд. ар-Рахмаиом Брюсом Конде. Потомок испанской ветви французских принцев Конде, журналист и разведчик по профессии, филателист и любитель-археолог; он значительное время проводил в поездках по Йемену, фотографируя памятники старины и публикуя о них статьи в бейрутской газете «Дейли-Стар» и некоторых американских изданиях. Благодаря тому что Конде был мусульманином и говорил по-арабски, он получил возможность посещать такие уголки Йемена, куда доступ без соответствующих разрешений для других иностранцев был закрыт.

Конде поддерживал переписку, с известным американским. археологом Олбрайтом, работавшим в составе американской экспедиции в Марибе в 1952 г., и сообщил ему в 1959 г. об открытии в окрестностях Мариба обелисков с сабейскими письменами. Это открытие Конде так и не стало достоянием научного мира, хотя Олбрайт высоко оценил его. Карьера-Конде закончилась в 1961 г., когда его обвинили во вмешательстве во внутренние дела страны и выслали из Йемена. После антимонархической революции 1962 г. он пробрался в лагерь монархистов на севере Йемена и принял участие в борьбе против республиканцев под знаменем свергнутого короля Мухаммеда. Йеменские монархисты, засевшие в пещерах Северного Йемена, продолжали еще несколько лет печатать в Швейцарии марки уже несуществующего Йеменского Мутаваккилийского королевства, которые рисовал Абд ар-Рахман Конде, оказавшийся к тому же еще и талантливым художником.

Арабы связывают Мариб с именем библейской царицы Савской, которая, прослышав о великой мудрости даря Соломона, совершила путешествие в Иерусалим во главе каравана, нагруженного благовониями и золотом. Арабы называют легендарную царицу именем Билкис, а храм Аввам — харам Билкис. Слово «харам» произошло от общего для семитских языков корня «харама», означающего «быть священным, запретным». От этого же корня образовано и русское название «храм». Что означает «Билкис», неизвестно. Одни считают, что это слово переводится как. «хозяйка богатства», другие полагают, что. Билкис, или Балкис, — имя идола, которому поклонялись доисламские арабы.

«Царица Савская, услышав о славе Соломона во имя Господа, пришла испытать его загадками. И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями и великим множеством золота и драгоценными камнями», — говорится в Библии. Далее красочно рассказывается о впечатлениях царицы Савской от общения с Соломоном: «И сказала царю: верно то, что я слышала в земле, еврей, о делах твоих и о мудрости твоей. Но я не верила словам, доколе не пришла и не увидели глаза мои. И вот, мне и вполовину не сказано; мудрости и богатства у тебя больше, нежели как я слышала». Царь Соломон не менее восторженно говорил об уме и красоте царицы Савской, не менее щедро одарил свою гостью: «И царь Соломон дал царице Савской все, чего она желала и чего просила, сверх того, что подарил ей царь Соломон своими руками».

В Коране о царице Савской говорится в суре (главе) «Муравьи». Кстати, здесь приводится одна из особенностей царя Соломона — его знание языка птиц и зверей. «Почему я не вижу удода? Или он отсутствует?» — вопрошал царь у собравшихся зверей и птиц. Удод вскоре прибыл со следующим сообщением: «Я узнал то, чего ты не знаешь, и пришел к тебе от Сабы с верным известием. Я нашел женщину, которая ими (жителями государства Саба. — О. Г.) правит, и даровано ей все, и у нее великий трон».

В одной из библейских легенд говорится, что джинн, выполняя приказ Соломона, перенес трон царицы Савской в Иерусалим. Царицу после ее приезда повели во дворец, и, переступая порог, она невольно приподняла свое платье, обнажив щиколотки, так как пол был сделан из хрусталя и напоминал открытый бассейн с водой. По убеждениям древних семитов, одна из характерных черт дьявола — козьи ноги. Соломон опасался, что под обличьем прекрасной женщины в его гостье скрывается дьявол. Поэтому он решил — проверить свои опасения таким весьма оригинальным образом.

Любопытно, что знакомые с древними семитскими религиозными представлениями арабские комментаторы Корана, где в несколько сумбурном виде излагается появление царицы Савской в комнате с хрустальным полом, спокойно отнеслись к спектаклю, устроенному Соломоном. Однако толкователи Корана из мусульманских районов Индостана расценили это совсем по-другому. Шейх Абдалла Юсеф Али, например, в комментариях к Корану, изданному в Лахоре в прошлом веке, пишет, что «эта ситуация говорит об отсутствии уважения к женщине, и особенно к царице».

Некоторые историки отмечают, что в Южной Аравии, по этнографическим данным, не было ни одной царицы: всегда правили мужчины. Однако их оппоненты приводят-много исторических Примеров, когда в Аравии женщина стояла во главе суверенного государства и вполне справлялась со своими обязанностями. Ассирийский царь Тиглатпаласар III в 738 г. до н. э. подчинил племя ариби во главе с царицей по имени Забити. Пять лет спустя некая. «Самси, царица Аравии», вынуждена была признать суверенитет ассирийского монарха. Ассирийский царь по этому поводу сообщает, Что Самси, т. е. «та, которая от Солнца», нарушила клятву, данную богу Шамашу. Будучи вновь приведена к покорности, она принесла «во славу моего величества и в качестве дани… золото, серебро, верблюдов… всякого рода [благовонные] растения». Саргон II (722–705 гг. до н. э.) также говорит о царице Самси. На фресках Дейр аль-Бахри в Египте, которые рассказывают об экспедиции, предпринятой царицей Хатшепсут в XVII в. до н. э. в страну Пунт, изображена местная правительница чрезвычайно тучного телосложения. Наконец, знаменитая Зенобия из Пальмиры (Сирия) дает нам еще один пример осуществления женщиной верховной власти.

Многие историки древности писали о стране Саба и ее жителях. Так, говоря о Счастливой Аравии, Диодор Сицилийский упоминает «сабейцев» и «город Саба, расположенный на горе, столицу всей страны». Страбон посвящает несколько строк Сабе, находящейся на «заросшей лесом горе». Отцы христианской, церкви, взявшие на себя задачу истолкования Библии, вносят свою лепту и дополнительную — путаницу, в вопрос о царице Савской. «Земля Сабы находится за землей арабов и около Красного моря. Выехав из этого района, царица эфиопов прибыла в Иерусалим во времена Соломона», — пишет евангелист Кирилл Александрийский. Другой евангелист, — Теодор из Кира, также сообщает, что «население Сабы было, эфиопским. Ибо, как говорят, они поселились на берегу Индийского океана. Ибо их называли химьяритами. Ибо они из района аксумитов. Ибо между теми и другими протянулось море. Их царица была той самой известной и обворожительной женщиной, которую Христос сподобил упомянуть в Святом Евангелии. Действительно, услышав о мудрости Соломона, она предприняла многодневное путешествие, предпочтя усталость и трудности пути, неге и блаженствам, которым она предавалась во дворце».

Не только историки И богословы, но и картографы не остались равнодушными к царице Савской. Автор атласа времен Карла V изобразил царицу Савскую, объемистой дамой благородной внешности, владычествующей в районе «Аравии Сабба, страны благовоний, или Аравии царицы Савской». Фра Мауро, который в 1459 г. изготовил свою планисферу, для португальского короля Альфонса V, упоминает в пояснениях гостью Соломона, приехавшую из Аравии к царю иудеев. Даже в XIX в., когда географы уже не позволяли себе иллюстрировать карты, английский ученый В. Плат на карте Йемена написал: «Резиденция Царицы Шеба, или Саба, которая посетила Соломона», и затем южнее: «Мариб (Мариаба), который, как считали раньше, был резиденцией царицы Савской». К этому следует добавить, что многие востоковеды, когда писали о Марибе, тоже считали своим долгом упомянуть о царице Савской и ее визите в Иерусалим.

Кем же была эта героиня захватывающего библейского сказания, в котором переплелись факты, восточный фольклор и фантастические легенды? Действительно ли она жила в Марибе и совершила путешествие к царю Соломону?

Эта тайна до настоящего времени еще не разгадана учеными, среди которых есть сторонники как арабского, так и эфиопского происхождения царицы Савской. Дело. в том, что царица Савская вернулась из Иерусалима не только одаренная роскошными подарками царя Соломона. Она не смогла устоять перед чарами мудрого царя и, прибыв домой, родила младенца, от которого вела происхождение последняя династия абиссинских негусов.

На каком основании население Эфиопии считает, что царица Савская жила в Аксуме? Ответ мы находим в «Кебра Пагаст», национальном эпосе эфиопского народа, где говорится о царствующих династиях, ведущих свое происхождение от знаменитой путешественницы.

Эфиопы называют царицу Савскую Македа, а ее сына От царя Соломона — Бейна Хекем или Ебна Хакем, что означает «сын царя». Второе эфиопское имя сына царицы — Менелик. Рассказ о путешествии Македы в Иерусалим имеет множество вариантов, Поскольку велеречивые, сказители не скупятся на подробности и не, сдерживают свою фантазию, чтобы угодить слушателям. Я привожу здесь эфиопскую версию легенды о царице Савской, записанную в Аксуме в прошлом веке-шведским миссионером Супдстремом со слов одного человека из племени тигре, с сохранением стиля подлинника.

«…Мать, царя Менелика по имени Атия-Азеб была дочерью одного человека из племени тигре. В те дни племя отклонялось дракону и приносило ему жертвы. Каждая семья, когда наступала ее очередь, посылала к дракону свою перворожденную дочь, анталам (около 300 л) меда и анталам молока. Когда наступил черед родителей. Атии-Азеб, они привязали свою дочь к кроне дерева, куда должен был прилететь дракон. И вот к месту, где она была привязана, пришли семь святых и сели в тени дерева. И, когда они сидели, она заплакала, и одна ее слезинка упала на одного из них. Когда слезинка упала, они посмотрели наверх, увидели ее привязанной и спросили: «Кто ты? Дева Мария или человеческое существо?» Она ответила им: «Я человеческое существо». Они ее спросили: «А почему ты привязана здесь?» — «Меня привязали здесь, чтобы меня сожрал дракон».

Трое из этих святых разузнали, где находится логово дракона, и убили его. Когда они убивали дракона, капля его крови попала ей на пятку, и ее нога превратилась в ослиное копытце. После этого они ее освободили и сказали: «Иди в свою деревню». И, когда она пришла в деревню, люди еще не знали, что дракон убит, и прогнали ее.

Атия-Азеб пришла в деревню на следующий день и показала поселянам труп чудовища. Они вобрали ее своей предводительницей, а она взяла себе одну помощницу как бы в качестве министра.

Потом она услышала следующее: в Иерусалиме есть царь по имени Соломон. Кто бы к нему ни приехал, он излечивает от болезней. Если ты поедешь туда, то, как только переступишь порог, твоя нога станет как прежде. Так ей сказали. Услышав это, она сделала себе такую прическу, чтобы походить на мужчину, и ее помощница сделала то же самое. Затем они перепоясались мечами и отправились в путь. Когда она приблизилась, царь Соломон услышал, как говорили о ней. Ему затем сказали: «Царь Абиссинии прибыл». «Пусть войдет», — ответил он. И когда она прошла через порог, ее нога стала такой, какой была прежде. Она вошла к царю и взяла его за руку. Царь приказал принести хлеба, мяса и меда. И они сели, чтобы поесть. Когда они ели, женщины по своей скромности ели и пили мало. И тут царь заподозрил, что они не мужчины.

Царь приказал поставить их кровати в своей опочивальне и около кроватей — кувшины с медом. Ночью они встали, чтобы немножко поесть. Соломон убедился тогда, что они женщины, и сделал их своими женами. Затем они решили вернуться в Абиссинию. Он дал каждой из них серебряный посох и перстень, сказав: «Если родится дочь, пусть она возьмет этот посох и придет ко мне. Если будет сын, пусть он возьмет этот перстень и придет ко мне».

Царица с юга еще купила себе зеркало. После этого обе беременные вернулись в свою страну. Затем они обе родили сыновей, и, когда мальчики подросли, люди тигре говорили: эти мальчики без отцов. Тогда мальчики спросили своих матерей, и они ответили: «Ваш отец — царь Соломон, и живет он в Иерусалиме». Сын царицы был очень похож на своего отца, даже цветом лица был, как царь Соломон. Тогда она ему сказала: «Сын мой, ты и отец очень похожи. Возьми это зеркало и иди к нему. Он очень мудр и спрячется от тебя. Если ты увидишь на троне другого человека, не приветствуй его».

Два мальчика отправились в Иерусалим? Царь посадил одного из своих людей на трон, а сам оделся в лохмотья. Несмотря на это, сын Атии-Азеб его узнал, сравнив цвет своего лица с оттенком кожи Соломона с помощью зеркала, полученного от матери. Царь оставил сына при себе, но жители города протестовали, и Соломон решил отправить его, потребовав, чтобы все первенцы Иерусалима были также удалены из города. И царь Соломон сказал своему сыну: «Возьми ковчег Михаила с собой». Но он взял ковчег Марии. И он положил чехол от ковчега Марии на ковчег Михаила, а чехол от ковчега Михаила — на ковчег Марии.

Похищение ковчега скоро было обнаружено, и Соломон послал гонца к своему сыну. Но сын отказался вернуть ковчег. Беглецы прибыли в район тигре и построили церковь, посвященную Марии…»

По другой библейской легенде, Менелик выкрал из храма царя Соломона Моисеев ковчег завета, оставив вместо него хорошую подделку. С тех пор, как считают, подлинный ковчег завета, величайшая святыня христиан Эфиопии, хранится в Аксуме, но никто из живущих не имеет права его видеть. Даже во время большого праздника маскал, посвященного окончанию периода дождей, для всенародного обозрения выставляется лишь искусно сделанная копия ковчега.

Эта легенда, в различных вариантах по-разному приукрашенная фантазией сказителей, бытует еще и сегодня в Эфиопии. Ученые считают, что наиболее распространенная. версия легенды о поездке Македы к царю Соломону была обработана священнослужителями в XIV в. и в этом виде вошла в народный эпос. Однако сторонники эфиопского происхождения царицы Савской приводят исторические факты и ссылки на авторитеты, чтобы доказать, что царица Македа жила именно в Аксуме, откуда и совершила поездку к Соломону. Они сообщают даже такие подробности, как то, что Македе было 50 лет, когда она поехала в город Иерусалим, и что умерла она в 986 г. до н. э.

Кроме того, утверждают они, в Эфиопии много религиозных обрядов, которые напоминают древнееврейские обычаи, или, точнее, семитские, и которые вряд ли могли укорениться в стране без поддержки со стороны верховной власти. Здесь и соблюдение субботы, и деление животных на чистых и нечистых, и религиозные танцы, и даже титул бывшего императора Эфиопии, который именовался «царем Сиона». Сторонники эфиопского происхождения царицы Савской указывают, что ее сын Ебна Хакем дал законникам из иудейского колена левитов право составлять законы и толковать их. Более того, небольшая религиозная группа абиссийских иудеев — фалаши, по мнению некоторых ученых, считается потомками иудеев, прибывших в Аксум из Иерусалима. Ведь в «Кебра Нагаст» говорится, что вместе с Ебна Хакемом. в Аксум из Иерусалима прибыли также первенцы жителей города, изгнанные Соломоном. Собственно «фалаша» и означает «эмигрант».

Осенью 1961 г. я совершил специальную поездку В Эфиопию, чтобы осмотреть Аксум и его исторические памятники.

…Маленький самолет, подпрыгнув и пробежав сотню метров по дорожке аэродрома в Асмаре, подруливает к зданию аэровокзала, увитого цветущими кустами бугенвилии. Прохладный воздух насыщен ароматом полевых цветов и эвкалипта. Асмара находится на высоте 2400 м, и контрасты климатов жаркой и влажной Ходейды на йеменском побережье Красного моря и Асмары особенно хорошо чувствуешь.

Я останавливаюсь в гостинице «Альберго Италиа» и сразу же интересуюсь, где можно найти автомашину для поездки в Аксум, расположенный в 190 км от Асмары.

— Лучше всего вам обратиться к Бондини, синьор. Я дам вам провожатого, — сказал служащий отеля.

И вот я шагаю за стройным шоколадным мальчуганом, который ведет меня к гаражу Бондини. Несколько минут ходьбы по улочкам залитого осенним солнцем городка — и я останавливаюсь у внушительных металлических ворот. Переговоры были недолгими, и на следующий день у входа в гостиницу стоял маленький «фольксваген». Большие старомодные часы в вестибюле гостиницы пробили шесть утра, когда мы тронулись в далекий путь.

Дорога до Ади-Угри протяженностью около 60 км довольно сносная. Машина мчится по серебристому от утренней росы шоссе. Вокруг расстилаются красные земли Эритреи. В глубоких впадинах еще утренний туман, а на зеленых холмах, то тут то там, уже нас утся стада овец, коз и горбатых коров — зебу. Выскочив из тумана, мы вдруг прямо упираемся в огромное стадо коров и несколько минут стоим, пока нас тухи прогоняют животных. Как и все абиссинцы, нас тухи закутаны в светлые покрывала. Над стадом вьются целые полчища мух, и только метелки, которыми служат приделанные к деревянной рукоятке коровьи хвосты, могут защитить нас тухов от назойливых насекомых.

Вдали показывается и быстро приближается ажурная арка — мост через р. Мареб. Мутный, коричневого цвета поток быстро несется посреди широкой долины, усыпанной мелкой галькой. На обрывистых берегах поднимаются эвкалипты, туя, видны заросли испанского дрока. Через 2 км от первого моста мы попадаем на другой мост, соединяющий берега второго рукава Мареба. Вода здесь чистая и прозрачная. Берега покрыты густым кустарником. Где-то в этих местах находится источник минеральной воды, которую подают всем транзитным пассажирам в асмарском аэропорту.

Зеленые равнины постепенно сменяются холмами, заросшими кустарником и рощами колючих акаций и тамарисков. Обработанные поля засеяны кукурузой, дуррой, пшеницей. В этой зеленой массе копошатся разноцветные пернатые. Желтые ткачики свили в придорожных кустах гнезда, которые похожи на маленькие, подвешенные на тонкую веточку корзиночки с входом снизу. Красные птицы величиной с нашего снегиря раскачиваются на высоких метелках дурры. Птицы с темно-сизым оперением, чуть больше скворца, бодро перебегают дорогу. Большие дикие голуби с бородавчатыми пятнами вокруг глаз и розовыми крыльями копошатся в навозе и нехотя взлетают перед автомашиной. Вдоль дороги бегают хохлатые удоды, один из предков которых принес весть царю Соломону о царице Савской. На огромных баобабах, — поднимающихся, как великаны, среди зеленых холмов, важно сидят грифы.

Я ловлю себя на мысли, что эти картины, пробегающие за окном автомашины, я где-то уже видел: Африку так себе и представляешь — зеленые холмы, баобабы, пестрый птичий мир.

По обочине идут мужчины в длинных, штанах, похожих на наши галифе, только с менее объемными карманами, — в белых накидках и с обязательными палками на плече. Головы у большинства не покрыты, но у некоторых есть головной убор — белый тюрбан. Женщины одеты в белые длинные платья. Как правило, за спиной — грудной ребенок. Еще в Асмаре я видел, как эфиопка усаживает за спину ребенка. Кусок кожи с четырьмя отверстиями для рук и ног перехватывается двумя веревками или ремнями, которые затем закрепляются на животе и плечах женщины. Дети, видно, привыкли к такому способу передвижения, и в Эфиопии я не слышал детского плача ни в одном городе. Особенно примечательны у женщин прически: волосы, заплетенные в мелкие косички и перехваченные на затылке, на концах распущены, а у некоторых пожилых женщин головы полностью обриты; девочки иногда укладывают косички поперек головы.

Оставляем позади последний город перед Аксумом — Аби-Адва. Точнее, это несколько крупных деревень, расположенных вдоль дороги, которая соединяет два. магистральных шоссе: Асмара — Гондар и Асмара — Аддис-Абеба.

Приехав в Аксум и отдохнув в небольшой туристской гостинице, которую содержит итальянец, отправляемся на центральную площадь города, к огромной колонне. Колонна из светло-серого гранита высотой около 20 м и шириной 2 м врыта прямо в землю на небольшом холме, выложенном серыми плитами, «отполированными» до блеска тысячами босых ног не одного поколения. В одной из плит, прямо перед обелиском, сделано четыре углубления, видимо, для курения благовоний. К самой площади от обелиска ведет несколько ступенек. На его наружной стороне выбиты изображения окон и дверей с замысловатым засовом. Конусообразный обелиск заканчивается полукругом, который когда-то, вероятно, был покрыт железом: книзу от верхушки идут ржавые подтеки. Площадь, мощенный гранитными плитами холм и обелиск кажутся каким-то языческим храмом; на открытом воздухе. Сам обелиск со своими «окнами» и «дверями» очень напоминает небоскреб. Большая колонна окружена тремя необтесанными конусообразными обелисками меньшего размера. Видимо, здесь был и четвертый. Ребятишки, с которыми я познакомился на площади, подтвердили эту догадку: четвертый обелиск был увезен итальянцами в Рим. Глядя на. это сооружение, вспоминаю свидетельства первых мусульманских авторов о дворце Гумдан, который — был построен химьяритами в Сане. Дворец имел двадцать этажей и золотую крышу, что весьма поразило первых мусульман, попавших из бесплодной пустыни в Счастливую Аравию.

Второй достопримечательностью Аксума считается храм девы Марии — одна из главных святынь христиан Эфиопии. Храм сложен из небольших серых камней, скрепленных глиной, замешанной на рубленой соломе. Здание несколько сужается кверху. По углам стены возвышаются над крышей и сделаны в виде закругленных зубцов, посередине — небольшой позолоченный купол. Окна закрыты деревянными решетками. На небольшой площадке перед квадратным зданием храма разбросано несколько гранитных монолитов, по форме напоминающих неглубокие тяжелые шведские кресла. Говорят, что это место коронации эфиопских императоров и дальше этих камней женщинам ходить не разрешается.

У ворот храма стоит небольшая медная пушка. Храм закрыт, и, чтобы попасть, внутрь, нужно получить разрешение настоятеля храма. У дома настоятеля мы встречаемся с безбородым монахом Хайле, который идет к настоятелю доложить о нас. Около часа стоим у обитой жестяным листом двери дома, и мне уже расхотелось идти в храм. Однако мой провожатый уговаривает меня: в храме много золота, и вам непременно все покажут.

Наконец появляется Хайле и говорит, что нас ждут наверху. В небольшой квадратной комнате в кресле сидит человек среднего роста, с темным морщинистым лицом и редкой бородкой. Он закутан в белое покрывало, на голове — тюрбан. Рядом с креслом стоят радиоприемник и маленький столик с бумагами. На одной стене — лубочные изображения сценок из легенд о царице Савской и царе Соломоне, портреты императора и императрицы Эфиопии. На другой стене на простом листе бумаги нарисован шестиконечный щит Давида с крестом, что как бы символизирует слияние элементов иудаизма и христианства, характерное для религии современной Эфиопии. Вся обстановка комнаты, как и одежда настоятеля, более чем скромна.

Настоятель соглашается Показать мне храм. Поднимаемся по широкой каменной лестнице. Сопровождающий нас Хайле массивным ключом открывает грубо сколоченные рассохшиеся двери, и я переступаю порог храма, построенного 400 лет тому назад.

Храм девы Марии разделен на две части. В первом, прямоугольном зале пол устлан циновками. Прямо перед входом в другое помещение стоит пюпитр две полочки с натянутой кожей. За пюпитром — каменное кресло, застланное грубым, домотканым ковром. Подлокотники настолько отполированы, что блестят в сумрачном полумраке пропахшего ладаном зала. На полу лежит несколько барабанов; некоторые из них выдолблены из ствола дерева, другие сделаны из глины. Они служат для музыкального сопровождения при молебнах и ритуальных песнопениях, которые проходят здесь лишь в воскресенье — утром и вечером. Во втором помещении, занимающем примерно две трети храма, на четырех колоннах развешаны выполненные на холсте картины из святого писания. Это обычные для Эфиопии лубочные изображения девы Марии с младенцем, захоронения Христа и др. — Картины скрыты под покрывалами из выцветшего шелка. В центре этого зала под куполом висит старая люстра с белыми гипсовыми подвесками. В углу сложены барабаны. Передняя стена, где, видимо, находится алтарь, закрыта цветным покрывалом.

После осмотра храма меня ведут к маленькой часовне, построенной несколько лет назад. Около часовни на столе, покрытом. итальянским гобеленом, лежат три короны. Первая принадлежит царю Фасиле, построившему само здание храма. По форме корона представляет собой два сложенных основаниями конуса. Корону венчает крест. Посередине расположены эмалевые миниатюры на библейские темы, к которым прикреплены подвески из различных драгоценных, плохо обработанных камней. Вторая корона, сделанная в виде полукруглой с золоченым верхом шапки с библейскими миниатюрами у основания, более тонкой работы. Ковчег завета мне не показали, и настоятель храма уклонился от разговора на эту тему. Однако о царице Савской он беседовал весьма охотно. Да, царица Савская и ее предки жили в Аксуме. Здесь же, за городом, находится ее могила, которую мне предложили осмотреть.

Действительно, за городом, метрах в пятистах от дороги, прямо в пшеничном поле лежит несколько гранитных плит с обелисками, подобных тем, которые я видел на центральной площади Аксума. Мой гид показал на одну, ничем не примечательную плиту размером 5 × 1,5 м, под которой якобы и похоронена легендарная царица. Под двумя другими плитами, как мне объяснили, покоится прах еще двух царей Аксума, а на горе, виднеющейся у горизонта, похоронен Менелик, сын царицы Савской и царя Соломона.

Уже по дороге в Асмару я перебирал в памяти факты, вспоминал легенду о царице Савской, записанную в Аксуме, обелиск на площади, храм девы Марии, царское кладбище в пшеничном поле, храм Аввам в Марибе. Где здесь правда, где древние мифы, а где банальные истории, заготовленные на потребу охочим до сенсаций туристам из заморских стран? Ведь детальные исследования археологов, в частности изучение найденных в Марибе надписей и каменной кладки, свидетельствуют о том, что храм Аввам был построен во второй половине VII в. до н. э., поэтому он уж во всяком случае не имеет никакого отношения к гостье царя Соломона, правившего в середине X в. до н. э. Но народная молва, соединившая в романтическом сказании имена царя Соломона и царицы Савской, не желает считаться с историческими фактами, и сказители на обоих берегах Красного моря, в Йемене и в Эфиопии, из поколения в поколение передают захватывающие легенды о пылкой страсти любвеобильного царя Соломона к красавице Билкис.

На родине напитка бодрости

Отправляюсь в большое путешествие по Йемену. Мой путь лежит из Таизза в Моху, небольшой порт на берегу Красного моря, затем вдоль морского побережья до Ходейды и далее в Сану, откуда я предполагаю спуститься снова к Таиззу. Общая протяженность пути — около 1000 км по бездорожью, пустыне и шоссейным дорогам.

Грунтовая дорога на Моху вьется светлой лентой по горам. В долинах из земли бьют чистые ключи, зеленеют поля сочного клевера, чеснока, лука. Попадаю в узкое ущелье, по дну которого течет небольшой ручей. Вода веером вылетает из-под колес автомашины. Кругом — сплошная стена тропического леса. Здесь свой микроклимат. Обилие солнца и воды, плодородная наносная почва преобразили природу настолько, что с трудом узнаешь среди могучих деревьев с густой кроной низкорослые пальмы дум-дум, которые минуту назад видел на обочине дороги. Листья бананов такие огромные, что каждым из них можно укрыться, как одеялом. Склоны гор покрыты мимозой, смоковницей и гигантскими кактусами.

В этом зеленом уголке жизнь бьет ключом. Маленькие ткачики, громко вереща, перелетают с ветки на ветку. Большие птицы с крупным крючковатым клювом и ярко-синим оперением сидят на высоких деревьях и деловито чистят клювы о суковатые ветки. Птичий гам и крики обезьян-павианов заглушают серебристый звон воды.

Йеменские крестьяне ведут жестокую борьбу, с обезьянами — этими хитрыми и ловкими врагами — за свой с большим трудом выращенный урожай. Часто можно видеть, как седые самцы ростом с новорожденного теленка и небольшие самки с детенышами, сидящими у них верхом на загривках, направляются на кукурузное поле, выбранное ими для грабежа. Обезьяны выставляют сторожа, который забирается на высокое дерево или гору и осматривает окрестности, чтобы предупредить о приближающейся опасности занятых воровством собратьев. Павианы не боятся собак и никогда не бегут сломя голову при приближении невооруженного человека. В первую очередь с поля уходят-самки с детенышами, а затем уже самцы.

На полпути между Таиззом и Мохой протекает большой ручей. Он дает жизнь целой роще стройных финиковых пальм, раскинувшейся на несколько километров. Здесь всегда много народу. Тут можно встретить и путников, идущих издалека и присевших отдохнуть у воды, и кочевников, перебирающихся со, своим убогим скарбом в другое место, и пассажиров автомашин, курсирующих между Таиззом и Мохой. После ручья дорога идет по плоскогорью, сплошь усеянному мелкими камнями. По обочине поднимаются невысокие, отдельно стоящие горы с очертаниями вулканов: пологие склоны, покрытые черной базальтовой коркой, и плоские, срезанные вершины. Это на самом деле конусы вулканов, действовавших здесь миллионы лет назад.

На горизонте показываются белые строения Мохи. Еще несколько километров асфальтированной, полузасыпанной песком дороги мимо башен старого форта с ржавыми Стволами пушек — и перед глазами открывается синяя гладь Красного моря. В средние века порт Моха служил одним из центров экспорта йеменского кофе. Лучшие сорта кофе в то время, да и сейчас, так и называются — «мокко».

Мне на память приходит легенда о распространении кофе в Йемене ив Европе, я вспоминаю о тех предприимчивых купцах и путешественниках, которые с опасностью для жизни доставляли кофейные зерна в Европу.

У горы Сабр, близ Таизза, стоял мусульманский монастырь Шахада. Однажды ночью пастухи, пасшие монастырских коз на склонах горы, заметили, что козы не спят, блеют, дерутся. Следующей ночью повторилось то же самое. Встревоженные пастухи обратились к монастырским мудрецам с просьбой объяснить причину столь странного поведения животных, и те посоветовали проследить, какие растения жуют козы днем. На следующий день пастухи принесли в монастырь ветки, на которых, среди плотных глянцевитых листьев прятались темно-красные ягоды. В твердой мясистой оболочке ягоды скрывались два светло-зеленых зернышка. Монастырские мудрецы долго и безуспешно искали в пыльных фолиантах указание на найденное растение. Наконец кто-то из них догадался, что это, видимо, одно из растений, завезенных сюда из-за границы… И действительно, монахи вскоре определили, что оно было завезено в Йемен эфиопскими христианами из провинции Каффа, высажено на йеменской земле, но скоро одичало. Монахи на себе попробовали действие отвара зерен и убедились в его возбуждающем действии. Они называли его «кофе» по имени провинции Каффа или же «кава», что по-арабски означает; «быть сильным», «активным», «укреплять».

У арабов есть и еще другое, поэтическое название кофе — «бинт аль-Йаман», т. е. «дочь Йемена». Это прямое указание на Йемен весьма знаменательно, так как именно здесь впервые в мире стали готовить отвар из кофейных зерен.

Эта легенда была записана маронитским монахом Антонио Фаусто Наироне в 1671 г. Однако существует и другая легенда.

Пророк Мухаммед был болен и страдал тяжелой бессонницей. Аллах, чтобы помочь пророку, послал к нему архангела Гавриила, который, доставил Мухаммеду, неизвестный доселе напиток. Он был черным, как камень Каабы, и. горьким. Назывался этот эликсир «кахва».

Сейчас трудно определить точную дату, когда монахи горного монастыря в Йемене впервые попробовали отвар кофейных зерен. Однако точно известно, что великий медик Ибн Сина (Авиценна, род. в 980 г,) уже знал о существовании кофе. Он называл его не «кава», а «бон», так же как сегодня именуют йеменцы кофейное зерна и приготовленный из них напиток.

В период раннего средневековья этот напиток был распространен мало. Арабы и персы пили его, однако кофейное дерево не культивировалось ни в Персии, ни в арабских странах. Кофейные верна привозили из Эфиопии и Сомали, и их высокая стоимость делала кофе доступным лишь для состоятельных людей. Точно известно, что отвар кофейных зерен употребляли прежде всего как лекарственное средство.

В Национальной библиотеке в Париже есть рукопись шейха Абд аль-Кадера, который утверждает, что кофе стал известен в Йемене только в 1450 г. Возможно, это и верно, но лишь в том Отношении, что именно в этот период йеменцы научились выращивать кофейное дерево. Это сделало земледельцев независимыми от импорта из Эфиопии, и кофе стал более доступным для населения.

В этой связи мне вспоминается описание богословского спора относительно кофе, который случился в Мекке в 1511 г. во дворце Хейр-бека, наместника египетского султана. Спор продолжался несколько дней, но богословы не пришли к единому мнению. Под давлением султана они только согласились считать кофе «макрух», т. е. «нежелательным напитком». Однако ретивый наместник послал свою охрану в город, которая разгромила несколько кофеен и заключила в тюрьму, их посетителей. Употребление кофе было запрещено, и многочисленные караваны из Мекки разнесли эту новость во все уголки мусульманских стран. Мусульманский мир скоро оказался расколотым на сторонников и противников кофе. И те и другие консолидировали свои ряды и лихорадочно подбирали доводы, доказывающие правоту их убеждений. Однако политические события вскоре заслонили эти распри: в 1517 г. турецкий султан Селим I присоединил к своей империи Египет и Аравийский полуостров. В Османской империи кофе считался напитком воинов, которых он поддерживал в период больших походов, а также философов, которым он прибавлял мудрости. Женщины его. употребляли наравне с мужчинами, и, если во время родов супруг роженицы отказывался подать ей кофе, это уже могло стать поводом для развода.

Кофе был национальным напитком турок и, также как хлеб и вода, пользовался постоянным спросом. Позиции противников кофе были подорваны, и в 1554 г. два сирийских купца открыли в Стамбуле, на берегу бухты Золотой Рог, первую публичную кофейню. Она именовалась «Мактаб аль-ирфан», что можно перевести как «Клуб образованных людей», а кофе стал называться «молоко шахматистов и мыслителей».

Европейские путешественники и ученые, которых манил опасный и загадочный Восток, привозили в Европу. Сведения о диковинных животных и растениях. В 1548 г. о кофейном дереве писал Антонио Менавино в своем труде о напитках, употребляемых турками, а десятью годами позже Пьер Велон в списке растений Аравии упомянул кофейное дерево, при этом указав на его африканское происхождение.

Аугсбургский медик Леопольд Раувольф в 1582 г. выпустил книгу «Путешествия в страны Востока». В 1573–1578 гг. он странствовал по Среднему Востоку и добрался до Персии. «Среди прочих полезных вещей, — писал он, — у них есть напиток, которому они. придают большое значение и который называют «шаубе». Этот напиток черен, как чернила, и очень полезен — при многих болезнях, особенно при желудочных. Они имеют обыкновение пить его утром, и даже на людях, не боясь того, что их увидят. Они пьют его из маленьких глиняных или фарфоровых довольно глубоких чашечек настолько горячим, как только терпят губы. Они часто подносят чашечку к губам, но пьют маленькими глотками… готовят этот напиток из воды и зерен, которые жители называют «бунну». Эти зерна очень похожи по виду и размеру на ягоды лаврового дерева и заключены в две пленки. Это питье очень распространено. Вот почему на базаре всегда можно видеть купцов, которые торгуют либо напитком, либо зернами».

Другой ученый, профессор ботаники в университете итальянского города Падуи — Проспер Альпини в 1592 г. опубликовал книгу о растениях Востока. В этой книге фигурирует название Arbor Воn. «В саду одного турка по имени Хали-бей, — пишет Альпини, — я видел дерево, дающее зерна «бон», или, бан». Из них и арабы, и египтяне готовят напиток, который употребляют вместо вина и который продают, публично в тавернах, как у нас вино. Напиток называется «кава». Эти зерна привозят из Счастливой Аравии». Альпини также указывает на тонизирующее свойство кофе, который укрепляет утомленное тело и нервы.

Кофейные зерна в Европу первым доставил в 1596 г. немецкий натуралист Беллус. В 1614 г. итальянец Пьетро делла Валле совершил путешествие на Восток. В своем письме из Стамбула он пишет: «Турки имеют один черный напиток, который летом освежает, а зимой согревает… Они готовят его из зерен или ягод дерева, растущего в Аравии. Если им верить, напиток этот благотворно влияет на здоровье, помогает пищеварению, укрепляет желудок и препятствует возникновению. катаров. Они утверждают также, что после ужина он не дает человеку заснуть. Вот почему тот, кто намерен ночью учиться, его употребляет».

12 дет спустя Пьетро делла Валле вернулся в Италию и познакомил итальянцев со способом приготовления кофейного напитка. Он стал вторым человеком, который привез в Европу кофейные зерна.

Сэр Томас Герберт, представитель одной английской, аристократической семьи, в 1626 г. во главе специальной миссии был отправлен в Персию. В своем отчете он упоминает и кофе, приводя при этом одну из мусульманских легенд его происхождения. Томас Герберт пишет, что после принятия этого напитка, доставленного Гавриилом пророку Мухаммеду, последний почувствовал себя настолько сильным, что «смог бы выбить из седла сорок мужчин и удовлетворить сорок женщин».

В 1646 г. в у Марсель из Стамбула прибыл богатый французский аристократ де ла Рок, который привез жареные зерна кофе и металлический горшочек для его приготовления. В 1664 г. другой француз, Тревено, опубликовал книгу «Рассказ о путешествии в Левант», где среди прочих экзотических вещей довольно верно описывает способ приготовления кофе: «Кофейные зерна поджаривают на противне или на другой металлической посуде, поставленной на огонь. Затем их толкут в тонкий порошок и кладут в большой носатый кофейник, называемый «ибрик». Далее он описывает свойства кофе и замечает, что, «когда нашим купцам предстоит много. писать и они должны работать ночью, они выпивают вечером одну-две чашки кофе».

В 1666 г. в переводе на французский язык появилась вышедшая годом раньше на немецком языке в Гольштинии книга «Путешествие Адама Эйлшлагера к московитам, татарам и персам», где автор и сопровождавший его поэт Пауль Флеминг рассказывают об употреблении кофе на Востоке. Наряду с достоверными описаниями они приводят много неправдоподобных историй, которые, по-видимому, остроумные персы рассказывали дотошным немцам. Например: один персидский царь так часто и в столь большом количестве пил кофе, что с отвращением отказывался общаться с собственными женами.

Диковинный восточный напиток постепенно входил в употребление у европейской знати. В 1652 г. открылась первая кофейня в Лондоне, в 1671 г, — в Марселе, в 1672 г, — в Париже.

Однако широкое распространение кофе в Европе связано с именем польского офицера Георгия Кольчинского.

В августе 1683 г. огромная турецкая армия во главе с великим визирем Кара Мустафой стояла под стенами Вены. Христианские государи Центральной. Европы, считая, что падение Вены откроет туркам дорогу и в другие европейские страны, объединили свои усилия, чтобы дать отпор грозному противнику, Кольчинскому, находившемуся в осажденной Вене и владевшему турецким языком, было поручено передать депешу герцогу Шарлю Лбрацскому, командующему объединенной армией союзников, состоявшей из поляков и отрядов германских князей.

Кольчинский блестяще выполнил поручение, и ему была обещана награда в 2 тыс. флоринов из тех трофеев, которые будут захвачены у турок. В знак признания его заслуг было обещано также сделать его почетным гражданином Вены и выдать документ, разрешающий ему заняться в городе любым делом, которое бы сочтет для себя выгодным.

В результате ожесточенного боя поляки и немцы одер-жали победу. В руки победителей и изголодавшихся в долгой осаде венцев попала огромная добыча: 20 тыс. шатров, 20 тыс. быков, буйволов, верблюдов и мулов, 10 тыс. баранов, 100 тыс. мешков зерна. Баварские драгуны на дунайском острове Леопольдштадт захватили среди прочей добычи 500 мешков темных зерен с приятным ароматом, назначение которых никто не знал. Правда, лейтенант, командующий этим отрядом, слышал, что этими зернами турки вроде бы кормят верблюдов, но, поскольку верблюдов в Европе нет, он приказал выбросить мешки в Дунай. Население острова запротестовало, и тогда ретивый кавалерист приказал развести костры, куда полетело несколько мешков. Возникла потасовка, и в этот момент появился Кольчинский. Уж он-то знал об употреблении этих зерен и поспешил вмешаться. Бравому поляку не могли ни в чем отказать, и вскоре почти 500 мешков кофе, отбитых у турок, стали его собственностью. Кольчинский получил разрешение на открытие публичной кофейни в Вене, близ башни св. Стефана.

Богатые виноградники вокруг столицы были вытоптаны и сожжены турками. Это на несколько лет лишило венцев вина, к которому они привыкли, и им ничего не оставалось, как попробовать напиток, приготовляемый в таверне у башни св. Стефана. Но скоро разыгрался скандал. Слишком свежо было воспоминание о турецком нашествий, чтобы горожане, просидевшие в осаде несколько месяцев, могли спокойно дегустировать кофе по-турецки. Но Кольчинский был не только храбрым офицером, но и предприимчивым дельцом. Если кофе по-турецки не нравится, будем готовить кофе по-венски, решил он. И вот в кипящую воду он засыпает размолотый кофе, фильтрует его, добавляет на чашку три ложки молока и немного меда, и кофе по-венски готов. Изобретение Кольчинского повергло в ужас пленных турок, — но пришлось по душе венским мещанам. Когда же Кольчинский заказал у венского булочника Крапфа булочки в виде полумесяца, называемые «кипфель», патриотические чувства венцев были вполне удовлетворены. Отныне редкий житель Вены отказывал себе в удовольствии утром выпить чашку кофе по-венски с булочкой в форме ненавистного полумесяца, украшавшего знамена турок.

Кофейни открывались повсеместно, и никакие запреты не могли помешать их распространению. Великий визирь Османской империи Кепрюлю отдал приказ закрыть публичные кофейни в Стамбуле под тем предлогом, что «люди, выпившие кофе, становятся недовольными и много болтают о политике». Однако он был вынужден скоро отменить свой запрет.

Напиток, впервые приготовленный из кофейных зерен в горном Йемене, победно шел по Европе.

Растущий спрос на кофе, естественно, вызвал стремление у европейцев завязать непосредственные торговые отношения с Йеменом, чтобы прямо в стране закупать драгоценные зерна. Первая попытка была предпринята французскими купцами, которые посетили порт Моху дважды: в 1708–1710 и 1711–1713 гг. Выходец из семьи де ла Рок, упоминавшийся выше, собрал письма моряков из бретонского порта Сен-Мало и издал в Амстердаме в 1716 г. специальную книгу. Вот как в этой книге описывается, кофейный рынок в Бейт-эль-Факихе, расположенном в 100 км к северу от Мохи: «В Бейт-эль-Факихе закупается кофе для всей Турции. Купцы из Египта и Турции приезжают сюда для этой цели, грузят большие мешки кофе на верблюдов, которые доставляют товар к небольшому порту на Красном море, лежащему на широте; Бейт-эль-Факиха, в 10 лье от него. Здесь небольшие суда перевозят кофе на 150 лье в другой порт, более крупный, называемый Джидда. В этом порту мешки перегружают на турецкие корабли, плывущие в Суэц, откуда — снова на верблюдах — кофе направляется в Египет и — на судах по Средиземному морю — в другие провинции Османской империи. Именно из Египта к нам, во Францию, доставлялся кофе до. тех пор, пока мы не предприняли это путешествие».

В 1737 г. французам удалось подписать торговое соглашение с йеменским имамом и начать регулярный товарный обмен. Европейцы вывозили кофе из Йемена в основном через Моху.

…Вечер. Сижу на перевернутой лодке на низком берегу и. думаю о тех смелых капитанах, которые ходили. сюда вокруг Африки за йеменским кофе. Красное солнце, похожее на большой медный таз, опускается прямо на глазах в серую воду. На море — зыбь. Ее поднимает северный ветер, несущий мелкий песок из Тихамы. Песок, как поземка, бежит по земле и больно хлещет по босым ногам. С заходом солнца море мрачнеет и тяжело — катит свои свинцовые волны. Когда последний красный ломтик солнца ныряет в воду, сразу наступает тропическая ночь.

Почему это море, протянувшееся более чем на 2 тыс, км между двумя великими. — континентами, названо Красным? На земном шаре есть Белое, Черное и Желтое моря, и те, кому довелось повидать их, утверждают, что они в известной степени оправдывают свои названия.

Первая версия объясняет происхождение названия этого моря от неправильного чтения семитского слова, состоящего из трех букв: «х», «м» и «р». Из этих букв в древних надписях, составлено имя семитского народа — химьяриты, — жившего в Южной Аравии до ее завоевания арабами. В древней южноаравийской письменности краткие гласные звуки графически не изображались на письме. Поэтому можно предположить, что при расшифровке арабами южноаравийскпх надписей сочетание «х», «м» и «р» было прочитано как арабское «ахмар» (красный).

Другая версия ставит название моря в зависимость от той или иной части света. В мифических сказаниях многих народов мира стороны света связаны с определенными цветовыми оттенками. Например, красный цвет символизирует юг, белый — восток, черный (у ряда народов Азии) — Север. Отсюда название «Черное море» означает не «море с темной, черной водой», а «море, находящееся на севере»; Ведь турки называли это море Кара-дениз, древние племена, говорившие на иранских языках, — Ахшаена (темное), а скифы — Тама, что также связано со значением «темный». Что касается Красного моря, то слово «красный», по-видимому, указывает на его южное месторасположение, а вовсе не на цвет морской воды.

…Из Мохи мой путь лежит на север, вдоль морского берега. Дороги нет, и машина идет прямо по полосе прибоя, давя высохшие водоросли и пустые ракушки. Недалеко от берега, на мелководье, важно гуляют фламинго с розовым оперением. Стайки чаек шаловливо бегают по воде и взлетают в воздух при приближении автомашины. Низко над морем, как тяжелые самолеты, идущие на посадку, пролетают пеликаны.

К десяти утра солнце стоит почти в зените. Недалеко от моря Видны песчаные барханы и ровные озера застывшего волнами песка. Несколько раз приходится переезжать заболоченные места, заливаемые водой во время прилива. Море выбрасывает сюда водоросли, которые, разлагаясь — под солнцем, распространяют вокруг ужасное зловоние.

Небольшой поселок Хоха населен рыбаками и крестьянами, сеющими в окрестностях дурру на песчаной земле. Мелкую сардину, — которую в больших количествах вылавливают рыбаки, здесь же, на берегу, немного присаливают, сушат на пальмовых циновках, упаковывают в мешки и отправляют в Ходейду. Местные рыбаки утверждают, что море у берегов Хохи преснее, чем в других местах, а на глубине 5–6 м можно наткнуться на массы пресной воды. Это, по-видимому, подводные ключи или в море выходят воды Вади-Сувейдара.

Едем через Хейс на Забид. Слева от дороги — однообразный серый пейзаж, оживляемый редкими кустарниками тамариндов и акаций, справа в голубой дымке возвышается хребет Джебель-Дубае. Сейчас здесь проходит отличная автомобильная дорога, построенная при содействии Советского Союза. В период строительства сонный Хейс, все население которого умещалось в небольшой средневековой крепости, стал одним из мест, где жили советские и йеменские специалисты и находились склады оборудования и стройматериалов. Вскоре на горизонте показывается стена Забида — религиозного центра шафиитов Тихамы и столицы независимого средневекового княжества. Здесь мне предстоит провести ночь.

Забид — один из центров кустарного производства тканей. Вокруг города раскинулись плантации хлопчатника, однако суровые белые нитки, служащие полуфабрикатом для Изготовления местных тканей, привозят из Пакистана и Индии. Я видел, как после окраски нитки растягивают двумя ярусами на деревянной прямоугольной основе, смачивают жидким клейстером и протирают жесткой щеткой, чтобы они стали грубее и не развивались. Затем два ткача приступают к работе. Они садятся вдоль основы лицами в одну сторону. Внутрь челнока — полой гладкой деревяшки длиной до 50 см — вставляют моток смоченных водой ниток. Один из ткачей бросает между двумя ярусами челнок другому, который ловит его и длинной палкой прибивает нить к краю основы или уже сотканной материи. Первый дергает за веревку, и ярусы меняют положение, а второй ткач, в свою очередь, бросает первому челнок, прибивает нитку и меняет положение ярусов. Затем вся процедура начинается сначала. Несмотря на примитивность такого. Ткацкого станка, работа спорится, и за 12 часов они могут растянуть основу и соткать полосатую хлопчатобумажную шаль длиной 3,5 м и шириной 1,5 м. Однако работа не считается законченной, если к сотканному куску не пришиты узорчатая четырехцветная кайма и кисти. Станок, на котором ткется кайма, имеет четыре яруса и несколько челноков с разноцветными нитками. Ярусы меняются при помощи четырех ножных педалей. За 12 часов работы один ткач может изготовить кайму и кисти к трем шалям. После того как кайма и кисти готовы, ткань поступает к другому ремесленнику, который отбивает ее на плоском камне большим деревянным молотком, смазанным хлопковым маслом. Сама ткань во время отбивки смачивается клейстером. В результате такой обработки она становится очень плодной и блестящей, как кожа.

Ткачи Забида специализируются на изготовлении полосатой желто-черной ткани для матрацев и подушек, а также темно-синей ткани, пользующейся большим спросом у. племен Центрального и Северо-Восточного Йемена. Для изготовления последней кусок старой полотняной материи опускают в кипящий раствор натурального индиго, затем ткань сушат, погружают в жидкий горячий клеевой, раствор и отбивают на камне деревянными молотками. Во время отбивки ткань мажут густо разведенной анилиновой краской темно-фиолетового цвета.

Я покидал Забид в полдень. Городские ворота, у которых сидела стража, были предупредительно открыты, — городское начальство и дети — добровольные гиды — провожали меня до шлагбаума, наперебой рассказывая, как быстрее добраться до Бейг-эль-Факиха. Я увозил из города кусок ткани кустарного производства и воспоминание об исключительном гостеприимстве и радушии жителей этого маленького городка, затерявшегося в Тихаме.

Бейт-эль-Факих виден издалека. Он стоит на небольшом пригорке, с восточной стороны которого поднимается старая турецкая крепость. — Этот город — центр племени зараник, мужчины которого отличаются необыкновенной храбростью и силой. Считается, что каждый из них может загнать газель, вскочить без помощи рук на верблюда и пробыть под водой не менее одной минуты. Люди этого племени невысокого роста, с отлично развитой мускулатурой рук. и ног. Однажды я наблюдал, как они бросали тяжелые тюки с товарами на грузовую автомашину и мускулы у них играли под темно-бронзовой кожей. Их курчавые волосы собраны в пучок на макушке и закреплены серебряным обручем. Некоторые из модников надевают серебряные обручи и на руки. Они носят джамбии с богато отделанной серебром рукояткой. Сам клинок густо смазывается вазелином, чтобы в условиях влажного климата он не ржавел. Племя зараник придерживается шафииттского толкал ислама, однако многие йеменцы убеждены, что они «нечистые» мусульмане, так как в тайных местах отправляют некоторые обряды доисламских языческих культов. У племени своеобразный диалект, и я с трудом его понимал. Я поинтересовался, есть ли сейчас в городе кофе, которым город славился в прошлом. Нет, кофе сейчас уже не продается, хотя они и слышали об этом от старых людей.

Выезжаю в Ходейду уже в сумерках. Недалеко от дороги раскинулся изумрудный ковер. На крохотных участках, обильно поливаемых колодезной водой, выращивают овощи, табак, хлопчатник, а также растение, из которого добывают индиго. Скрип колес, при помощи которых достают воду из колодцев, слышен Издалека и похож на заунывную песню. К Ходейде подъезжаем уже ночью. Свет автомобильных фар выхватывает из ночного мрака редких обитателей этих мест, выбравшихся ночью из своих нор: шакалов, мелких лисиц с облезлыми хвостами, крошечных зайцев. Городской шлагбаум уже закрыт, и сидящий у сторожевой будки полицейский громко кричит в темноту:.

— Мин? (Кто?).

— Руси (Русский), — откликаюсь я из автомашины, и шлагбаум медленно поднимается, открывая дорогу во второй по значению город Йемена. Мне даже не пришлось предъявлять свои документы и пропуск, которым меня снабдили официальные власти Таизза.

Дружба между народами Советского Союза и Йемена имеет свою историю. Первые контакты относятся к 1927 г., когда независимый Йемен перед лицом интриг Англии искал союзников и друзей для укрепления своих международных позиций. В конце этого года через индийского, журналиста Икбаля, который долгое время жил в Ходейде и Сане и путешествовал по Йемену и Хиджазу, в Джидду в советское представительство было доставлено письмо имама Яхьи, составленное, в цветистых выражениях. Имам предлагал установить дружественные отношения с Советским Союзом, что было встречено с большим пониманием. Через год, 1 ноября 1028 г., в Сане был подписан Договор о дружбе и торговле между СССР и Йеменом, по которому Советский Союз признавал полную и абсолютную независимость Йемена. Развитие наших отношений с Йеменом связано с именем Керима Хакимова, генерального представителя Государственного управления по торговле с Востоком, работавшего в Йемене с 1929 по 1932 г. Башкир по национальности, организатор татарской бригады в гражданскую войну, заместитель В. Куйбышева по политработе среди солдат Туркестанского фронта — Хакимов был весьма колоритной фигурой, и в настоящее время в Сане и в Ходейде его помнят некоторые старики, которые, говоря о нем, уважительно добавляют Керим-паша.

В конце 20-х годов обстановка на Ближнем Востоке была необыкновенно сложной, иг советским представителям следовало быть чрезвычайно осторожными, чтобы правильно проводить линию государства рабочих и крестьян, делавшего первые шаги на пути установления прочной дружбу с арабскими народами. Кроме Икбаля этот район облюбовал Анис-паша, — богатый египтянин. У него, был самолет, он сам летал на нем, что приводило в трепет правоверных мусульман Аравии, в частности Йемена, впервые видевших в небе «сказочную птицу Рух». Американский филантроп Крайн в 1928–1929 гг. командировал в Йемен и Хиджаз свое доверенное лицо — некоего Твичела, который раздавал арабам водяные. помпы. Таким путем Крайн пытался приобщить арабов к современной цивилизации. Но это предприятие не принесло больших успехов. Однако в результате поездок по Йемену и Хиджазу Твичел собрал богатый материал и написал интересную книгу.

Наиболее активно здесь действовали итальянцы, проявлявшие повышенное внимание к стране — соседке их колониальных владений в Африке. В Йемене работали итальянские врачи, на патронном заводе в Сане — несколько техников. Итальянцы пытались монополизировать экспорт йеменского кофе, а также серьезно интересовались древней историей страны. Однако попадались и авантюристы. Один из них продал имаму несколько старых, оставшихся от первой мировой войны самолетов из расчета 1 серебряный талер Марии Терезии чеканки 1780 г., которые в, то время имели обращение в Йемене, за 1 кг веса самолета. Самолеты по воздуху перегнали в Ходейду, разобрали, погрузили на верблюдов и отправили в Сану. Однако после получения денег ловкий итальянец исчез из Йемена.

В этом районе действовал и знаменитый французский контрабандист Мансфред, торговавший оружием, наркотиками и спиртными напитками. Он написал несколько книг, которые дают представление о его опасной, полной приключений жизни. Этот авантюрист обосновался на африканском берегу Красного моря близ Джибути. Французские власти выдали ордер на арест Мансфреда, однако заполучить этого ловкого дельца было не так-то легко. По тогдашним законам Французского Сомали человека можно было арестовать только в светлое время дня. Поэтому Мансфред днем куда-то исчезал, а с заходом солнца открыто развлекался в портовых кабаках Джибути. Иногда он появлялся и в Ходейде, где, получив звонкой монетой за доставленное оружие, долго искал надежное место, куда бы спрятать деньги: ведь каждый талер Марии Терезии весит 28 г, и для перевозки больших сумм необходим был специальный транспорт.

Наши представители прилагали все усилия для развития и укрепления советско-йеменских отношений. Советские пароходы «Тобольск», «Ильич» и «Михаил Фрунзе» возили йеменских паломников в Джидду и обратно, в стране работали советские врачи, на рынках появились советские товары. Сын имама Яхьи — Мухаммед рекомендовал советским товарищам двух солидных купцов, которые выступили гарантами наших сделок. В Сане это был Саид Захра, а в Ходейде — Омар аль-Мизгаджи. Сделки заключались устно в присутствии гаранта и всегда выполнялись: ведь по нормам мусульманского права достаточно было показания двух свидетелей, чтобы достигнутую на словах договоренность считать юридически законной. Советский Союз смонтировал первую электростанцию в Ходейде и открыл здесь первую больницу, где лечат бесплатно. Советская киноорганизация Межрабпомфильм в 1929 г. сняла первый фильм о Йемене. Один из авторов этого фильма и интересной книги о Йемене — Владимир Адольфович Шнейдеров, организатор телевизионного Клуба кинопутешествий в 1960–1973 гг.

После второй мировой войны наши, отношения с Йеменом получили дальнейшее развитие. В 1955 г. был возобновлен договор 1928 г. и подписано соглашение об экономическом сотрудничестве. Конкретным выражением советской помощи йеменскому народу явилось строительство нового порта Ходейды в заливе Хор-эль-Катиб. Новый порт, о котором веками мечтал йеменский народ, стал реальностью. В новом морском порту могут одновременно обрабатываться три сухогрузных судна водоизмещением до 10 тыс. т каждое и один танкер. Построены нефтебаза, ремонтные мастерские, оборудованные современными советскими станками, поселок для портовых служащих, клуб, гостиница.

В этой гостинице я и остановился после приезда в Ходейду. Прямо под окна выведен, край с водой, куда стройные смуглые женщины из близлежащих кварталов Ходейды ходят за водой с большими тяжелыми кувшинами или жестяными банками. Одеты они очень живописно: цветастые юбки до пят и кофты. На некоторых — небольшие короткие кофточки, оставляющие открытой часть тела, на других — длинные, немного выше колен кофты. Это женщины ахдам, которых в Тихаме вообще и в Ходейде в частности больше, чем в других районах Йемена.

«Ахдам» в буквальном переводе означает «слуга». Ахдам — потомки смешанных браков арабов, с персами и эфиопами, которые в V и VI вв. пришли в страну как завоеватели. Наиболее вероятно, что здесь Даже тройная смесь. Во многих городах Йемена часто можно встретить группы танцоров и танцовщиц. В основном это ахдам. Очень редки случаи, когда арабы-мусульмане развлекают зрителей, поскольку профессия артиста, с их точки зрения, недостойная. Женщин и девушек, которые поют и танцуют на улицах йеменских городов, считают полупрофессиональными проститутками. Это знают все, и все открыто их презирают, но в то же время всегда готовы воспользоваться их услугами. Многие проститутки заболевают венерическими болезнями, рожают детей и опускаются до последней грани нищеты.

В гостинице всегда очень оживленно. Работает столовая для специалистов, есть спортивные игры. Йеменский парень, мойщик посуды в столовой, за какой-то проступок закован властями в ножные кандалы, но, несмотря на это, он так классно играет в настольный теннис, что, выигрывает у своих русских противников. В буфете знакомлюсь с другим арабом. Он родом из Хариба, расположенного на крайнем востоке страны. Парень великолепно сложен и, на мой взгляд, на конкурсе культуристов мог бы занять призовое место. Среди горячих новостей обсуждается визит в Ходейду американского эсминца «Стронг». Американские моряки играли с местной командой в футбол и проиграли ходейдинцам, бегавшим босиком по песчаному полю, со счетом 4: 1.

Вечером, накануне отъезда в Сану, я еду взглянуть на затихший после трудового дня порт. Сонно стоят прислонившиеся к причалу морские суда, замер буксир у нефтяного пирса. закрыты склад и мастерские. У дверей склада на высоком, — похожем на трон стуле сидит, явно скучая, молодой аскер. Винтовка в чехле висит на гвозде, вбитом в спинку стула. Он из Саны, год как женат, но детей у него еще нет. Аскер говорит, что ему трудно живется, и я интересуюсь, чего же ему не хватает. Тут он оживляется. Загибая пальцы, он перечисляет, чего ему недостает для красивой жизни: хорошей одежды, хорошей еды, хорошей второй жены в Ходейде и хорошего ката. Говорю, вот работай и все это у тебя будет. Парень вдруг задумывается на секунду и затем переспрашивает: «А зачем работать?!».

Уже поздним вечером возвращаюсь в гостиницу и смотрю на светящееся под луной море. Город засыпает. Муэззин с невысокого минарета глинобитной мечети призывает правоверных на последнюю молитву.

…Прямая как стрела дорога, начинаясь от Ходейды, упирается в темнеющие вдалеке горы. Машина несется к синеющим вдали горам. Мимо мелькают небольшие деревушки из глинобитных домиков, покрытых сухой травой, стеблями дурры и кукурузы. Небольшие рощицы акаций и тамариндов сменяются ярко-зелеными заплатками полей: здесь на поливных участках круглый год собирают урожай клевера и овощей. На глубине 30-100 м от поверхности земли находятся водоносные слои, и их использование может превратить этот край в цветущий сад. Справа показывается обнесенный стеной г. Баджиль. Рядом, на крутой лысой горе, стоит военная крепость, к которой серпантином вьется дорога.

По мере удаления от моря и постепенного подъема к. предгорьям рощицы акаций, тамарисков и кустарники азалии встречаются все чаще. Гора изрезана ущельями, по которым бегут быстрые ручьи. Ущелья поросли невысокими рододендронами с пышными розово-белыми цветами, пальмами дум-дум, огромными кактусами. Горные склоны разделены на террасы, гигантскими лестницами поднимающиеся от подножия к самым вершинам. Отдельными пятнами белеют крестьянские дома.

После двух часов крутого подъема попадаю в Манаху — город, запирающий перевал и спуск в Центральный Йемен. Манаха представляет собой естественную крепость, которая в прошлом не раз являлась препятствием для турецких завоевателей, рвавшихся к столице страны. В районе Манахп, в труднодоступных горных ущельях Джебель-Бени-Исмаил живут члены мусульманской секты исмаилитов.

С крутого обрыва открывается изумительная картина горного Йемена. Причудливо нагромождены темно-голубые и светло-розовые скалы, на террасах, около белых, прижавшихся к горам домов крестьян, зеленеют плантации ката и кофейного дерева. По светлой ленте шоссе карабкаются окутанные сизым дымом, груженные доверху автомашины, по белым ниточкам троп идут люди, погоняющие маленьких осликов. Крики людей, понукающих животных, и надсадный рев автомобильных моторов разносятся далеко вокруг.

Здесь, в окрестностях Манахи, находится один из важных районов производства кофе. Кофейное дерево растет в горных районах Йемена, расположенных на высоте от, 800 до 2000 м. Дерево начинает плодоносить на четвертом-пятом году жизни и дает в год около 10–12 кг сырых кофейных зерен. Самым урожайным считается сорт «буран», выведенный в Джебель-Бур, близ г. Сохны (провинция Ходейда), и дающий в год 16–17 кг кофейных зерен. В период созревания кофейное дерево покрывается красными, похожими на вишню ягодами. Сбор кофейных коробочек начинается осенью. Их собирают в большие корзины, затем на три-четыре дня высыпают на плоские крыши домов. После первой просушки коробочки засыпают в мешки и ставят на два-три дня в темное помещение, чтобы кофе «впитало солнце». Йотом коробочки вновь сушат на крыше в течение четырех дней. После этого кофе лущат жерновами, разведенными на величину кофейной коробочки. Когда лущение закончено, чистые кофейные зерна провеивают, подбрасывая на специальных, больших, плетенных из пальмовых листьев блюдах — минсаф. Кофе очищают от внешней и внутренней шелухи, упаковывают в циновочные мешки и отправляют в Ходейду или Аден, где его сортируют дополнительно. Сладковатый отвар твердой шелухи (кишр) — широко распространенный в Йемене напиток.

В Ходейде я посетил предприятие, где очищали и сортировали кофе, привезенный с гор. Процесс очистки довольно интересен. На большом плетеном блюде женщины (в основном они заняты на очистке) подбрасывают кофейные зерна таким образом, чтобы к краям блюда через несколько минут собирался мусор: целые коробочки — джафаль и кусочки верхней кожуры — дакка. Затем волнообразным движением они сбрасывают мусор на пол, а чистые зерна — в плетеную корзину. После первичной очистки кофе перебирают руками прямо на полу, удаляя почерневшие зерна — суда и расколотые зерна — габса. Этой работой занимаются не только женщины, но и дети 7–8 лет. Третья стадия очистки кофе — провеивание на механической веялке, удаляющей внутреннюю тонкую кожуру — буса. После этого кофе ссыпают в мешки, по 80 кг в каждый, маркируют и отправляют на склады.

Все сорта йеменского кофе называются по имени тех районов, где их выращивают. Сорта отличаются своими вкусовыми качествами в зависимости от плодородия и влажности почвы, обилия солнечных лучей и других условий произрастания кофейного дерева. Лучшим сортом кофе здесь считается «матари», выращиваемый в районе Бени-Матар, близ Саны. Зерна этого сорта, имеющие шафрановую окраску, меньше по. размеру, чем зерна других сортов. Йеменцы называют его «буи аль-лордат», т. е. «кофе лордов», поскольку почти весь урожай этого кофе, составляющий всего 100 т в год, вывозится в Европу и из-за дороговизны доступен только состоятельным людям.

…После двух часов пути от Манахи минуем самую высокую гору Йемена — Наби-Шаиб и еще через час выскакиваем на равнину, раскинувшуюся зеленым морем. Шоссе подкрадывается к городу незаметно. Еще несколько километров — и мы останавливаемся у- Баб аль-Йемен — главных; ворот Саны, города, основанного согласно библейской легенде Симом, сыном спасшегося от всемирного потопа Ноя.

Тайны королевских дворцов Йемена

Йеменский историк Хасан аль-Хамдани в книге, написанной в X в., приводит библейскую легенду, по которой первое поселение на месте Саны было Основано Симом, сыном Ноя., Затем на этом месте был построен замок Гумдаи, самая высокая башня которого имела 20 этажей. Этот один из первых в мире небоскребов был главный центром, различных, сменявших друг друга в Йемене религиозных культов.

Другой-историк, Ибн аль-Каляби, сообщал, что четыре фасада дворца Гумдан были разного цвета: красного, белого, желтого и зеленого. В центре возвышалась семиэтажная башня, причем каждый этаж имел высоту около 40 дра[3]. На самом верху размещался зал приемов, выложенный алебастром. Потолок был сделан из одного куска алебастра. В каждом углу стояла фигура льва, и, когда дул ветер, львы, издавали злобное, рычание. Если ночью в этом помещении зажигали огни, то весь дворец сверкал, будто озаренный светом молнии. Когда же йеменские короли собирались в этом дворце и зажигали свечи, то его было видно на расстоянии нескольких дней пути.

Историк XIII в. Закария ибн Мухаммед ибн Махмуд аль-Казвини в своей книге «О странах и народах» пишет о столице Йемена не менее восторженно: «Сана — самый лучший город но своим постройкам, город с самым здоровым климатом, самой сладкой водой, плодородной почвой и наименьшим количеством болезней. Говорят, если водой побрызгать в домах, то будет пахнуть амброй. Здесь мало болезней, мух и гадов. Если человек заболел в другом месте, его привозят в Сапу, чтобы он выздоровел. Если заболели верблюды, их пригоняют сюда, и они выздоравливают. Мясо целую неделю здесь не портится». Аль-Казвини особенно подробно рассказывает, об искусстве йеменских ремесленников, обрабатывающих полудрагоценные камни, в том числе и солнечный сердолик. Этот камень, вделанный в серебряные перстни, носят на Арабском Востоке преимущественно мужчины. По, восточному преданию сердолик приносит счастье и охраняет от болезней. Недаром и сегодня сердолик обычно употребляется с прилагательным «йеменский» — «аль-акик аль-йамани», и его высоко ценят во всех арабских странах.

Во время эфиопского нашествия Сана продолжала оставаться столицей Государства;, дворец Гумдан стал резиденцией эфиопского наместника Абраха. Во времена господства эфиопов в Сане была построена христианская церковь, материалы и мастеров для строительства которой прислал византийский император. После принятия ислама дворец Гумдан разрушили фанатичные мусульмане, а камни дворца были использованы на строительстве Большой мечети. В западной стене этой мечети я сам видел черные гранитные глыбы с химьяритскими письменами: это все, что осталось от одного из первых в мире «небоскребов».

Сапа делится на три части: старый квартал города, обнесенный глинобитной стеной, затем Бир аль-Азаб, т. е. Колодец сладкой воды, где в прошлом жили турецкие чиновники и местная знать, и, наконец, бывший еврейский квартал Каа Яхуд — Еврейская долина. Над старым кварталом возвышается гора Джебель-Иукум, где стоит турецкая крепость. Склоны горы изрыты пещерами: в них имамы хранили оружие и гноили своих политических — противников. В X в., во время религиозной войны между зеидитами, карматами, яфуридами и аббасидами, Сана была разрушена, но затем восстановлена. Большинство построек старого квартала относится к средним векам. Он сохранился даже внешне в основном таким, каким был, в далеком прошлом.

Старый город — своеобразный музей йеменской архитектуры. Толстые глинобитные степы о круглыми сторожевыми башнями окружают старый квартал. Семь ворот с тяжелыми красного дерева створами выходят на дороги, связывающие столицу с семью провинциями страны. Центральные ворота Баб аль-Йемен выходят на южный тракт, соединяющий Сану с Таиззом. В последнее время было принято решение разрушить глинобитные стены, что в некоторых местах и было сделано… Но вскоре это дело было приостановлено, так как кроме всего прочего необходимо было организовать вывоз многих десятков тонн земли и мусора. И стены остались.

В старом квартале нет ни одной европейской постройки… Нижние этажи пяти- и шестиэтажных домов, постепенно сужающихся кверху, сложены из обтесанных камней, а верхние — из необожженного кирпича. Жилые комнаты располагаются в. верхних этажах, где больше воздуха и света, а внизу размещаются различные службы: кухня, кладовые, конюшни, домашняя мельница. Часто в богатых домах строится небольшой внутренний дворик с колодцем, откуда при помощи бурдюка на — длинной, перекинутой через деревянное колесо веревке достает воду осел или верблюд.

На узкую улицу; где едва могут разминуться два груженых осла, выходят низкие тяжелые двери с металлической колотушкой. Посетитель обычно несколько раз ударяет колотушкой и в ответ на вопрос «мин?», несущийся откуда-то сверху громко называет свое имя. Хозяин дома или кто-либо из домочадцев, не спускаясь вниз, дергает веревку, которая через систему блоков соединяется с добротным засовом. Дверь открывается, и гость входит во дворик или прямо в дом. Он закрывает за собой дверь и, поднимаясь наверх, громко повторяет: «Алла, Алла». Это делается для того, чтобы женщины, если они находятся-на лестнице или в открытых помещениях успели спрятаться на свою половину. В богатых домах почетных гостей встречает сам хозяин или его сын, а в крайнем, случае — дувейдар, мальчик-служка лет восьми-десяти, который бежит впереди, показывая дорогу, и громко кричит: «Алла, Алла!».

Дома в старом квартале богато украшены орнаментов из белых, нанесенных известью полос и геометрических фигур. Несмотря на свою простоту и незатейливость, орнамент придает зданиям нарядный вид. Окна зданий также обводят белыми полосами. До последнего времени в окна вставляли тонкие алебастровые пластинки, дающие мягкий опаловый свет. Даже сейчас в Сане можно встретить дома с такими окнами.

В Сане 25 мечетей. Их высокие минареты, разукрашенные белыми полосами и геометрическими, фигурами, уходят в голубое небо. Самая важная из них — уже упоминавшаяся Большая мечеть. Насрани (немусульман) в мечеть не пускают, но знание арабского языка помогло мне обмануть бдительного стража и осмотреть здание библиотеки. В библиотеке мечети собрано несколько тысяч книг преимущественно религиозного содержания. Поскольку ока находится на территории мечети, о существовании библиотеки мало кто знает. По словам хранителя, за последние 25 лет библиотеку посетили всего несколько египтян и индийцев.

Библиотека размещается в левом крыле мечети в трех небольших комнатах, расположенных одна над другой и соединенных винтовой лестницей. На втором этаже оборудована служебная комната, где выдаются книги, стоящие на стеллажах. В рамке на стене висело несколько любопытных объявлений о правилах пользования библиотечными книгами. Одно из них гласило: «Читателям запрещается: 1) входить в библиотеку с большими или малыми книгами, 2) пользоваться. карандашом или пером при чтении книг, а также делать на полях страниц пометки, 3) брать книги со стеллажей без разрешения служителя библиотеки». В следующем объявлении я прочел: «Каждый читатель может взять с собой книгу домой под определенный залог, размер которого определяется хранителем библиотеки. Книги, особо ценные или имеющиеся в одном экземпляре, брать домой не разрешается».

Оба эти объявления, очень напоминающие общепринятые правила наших библиотек, были написаны и заверены красной королевской печатью имама Яхьи в 1937 г.

Большинство книг в библиотеке — рукописные. Это толкования Корана видных мусульманских деятелей, легенды о жизни пророка Мухаммеда, комментарии к Корану, мусульманские законники и судебные решения, которые при аналогичных судебных разбирательствах рассматриваются в качестве юридических прецедентов.

В библиотеке хранится один из древнейших дошедших до наших дней Коранов, написанный, как мне сказал хранитель библиотеки, 1350 лет назад, во время правления халифа Османа, одного из сподвижников пророка Мухаммеда. Его начал писать Али ибн Али Абу Талеб, зять пророка, ставший впоследствии четвертым халифом. Дописывал Коран его соратник Зейд ибн Табет.

Древний Коран, величиной с чемодан немалых размеров мне показали. Он написан на 540 пергаментных страницах, по-видимому, расщепленной палочкой, которую обмакивали, в краску, по цвету похожую на наш столярный клей. В тех местах, где краска выцвела, буквы подновили черной густой тушью. В начале каждой суры (главы), а иногда прямо в середине предложения сделаны заставки и украшения в виде орнамента, выполненного очень просто, но раскрашенного синей и красной красками сочных тонов, которые хорошо сохранились. В некоторых местах время и сырость все-таки Сделали свое дело: страницы изъедены грибком, почернели и покоробились, но это не мешает прочитать написанный крупными буквами текст.

Кроме Корана мне показали четвертый том сочинения средневекового арабского грамматика Сибавейхи на 500 страницах и сборник стихов одного доисламского поэта «Диван Зи ар-Рамма» (201 страница), который был составлен уже после принятия ислама. Последняя книга была в очень плохом состоянии.

За то короткое время, что я провел в библиотеке, очень трудно даже приблизительно узнать, какие книги хранятся в этой, видимо, самой малопосещаемой библиотеке в мире. Но этого времени было вполне достаточно, чтобы предположить, что в старой мечети этой небольшой страны Аравийского полуострова хранятся документы и книги огромной исторической и культурной ценности, которые ждут своих исследователей.

Одни из интереснейших общественных учреждений Саны — бани. Впервые они были введены здесь в практику турками, которые не могли привыкнуть мыться дома, как это делали йеменцы. Сейчас посещения общественных бань в Йемене, совершаемые обычно в четверг или в предпраздничный день, стали необходимым элементом общественной жизни города. В Сане 17 городских бань, куда ходят преимущественно люди богатые и среднего достатка, так как вход в баню стоил около 20 букшей, что составляло немногим менее дневного заработка местного чернорабочего. Богатые люди в своих домах имеют личные бани, где они проводят время в компании своих друзей.

Самой «модной» баней в городе во время моего пребывания в Сане считалась баня сейида Али, сооруженная в цокольном этаже большого дома. В эту баню с улицы ведет крутая каменная лестница, по которой вначале вы попадаете в прохладный предбанник. Справа и слева от входа в землю вделаны неглубокие, выдолбленные из туфа корыта, наполненные водой, где каждый вошедший с улицы моет ноги. В центре квадратного помещения, свод которого покоится на четырех расширяющихся к потолку колоннах, располагается бассейн с чистой водой. Небольшие ниши в стенах, застланные циновками, служат местом для переодевания.

Йеменцы в бане никогда не моются обнаженными! Мужчины, оставляют нижние светлые панталоны или надевают специальный передник. Женщины меняют одежду на банную, рубаху из легкой одноцветной хлопчатобумажной ткани, в верхнюю часть которой вставлена резинка, не дающая рубахе упасть. Руки они продевают в специальные отверстия.

Богатый горожанин или его жена редко отправляются в баню одни. С ними, как правило, идут либо кто-нибудь из слуг, либо сын или племянник в возрасте до 10 дет. Слуга или мальчик несет большой узел с банными принадлежностями; Здесь все: простыни, халат, шерстяная рукавица — кис, которую используют как мочалку, а также фрукты, чай, печенье и другие сласти… Слуга помогает своему хозяину раздеться и затем остается в предбаннике или выходит на улицу. После переодевания в банный костюм на ноги надеваются деревянные башмаки с широким поперечным ремнем, похожие нестарые театральные котурны. От них идет пар, они страшно горячие, так как, прежде, чем принести, их окатили крутым кипятком.

И вот, громко стуча по каменному полу деревянными башмаками, вы отправляетесь в первое после, предбанника, прохладное отделение. Здесь, моются те, кто плохо переносит высокую температуру. Если вы не боитесь жары, в бане есть жаркая парная, пристроенная к большим водяным котлам. Пол и стены всех отделений выложены приятным серо-желтым туфом, а свет проникает из зарешеченных отверстий в потолке. К стенам на высоте около метра от пола приделаны большие гранитные раковины, к которым подведены краны с холодной и горячей водой. В раковинах разводят воду нужной температуры, а затем вычерпывают ее кружкой или лейкой. Как правило, раковин для всех не хватает., и моющиеся, обычно хорошие знакомые, располагаются вокруг раковины полукругом прямо на полу. Пол теплый: под ним проходят трубы с горячей водой.

В бане йеменцы редко употребляют мыло, и обычно распаренное тело трут шерстяной рукавицей. Вы можете пригласить банщика, который за дополнительную плату не только вас помоет, но и сделает отличный массаж. Женщины-йеменки позволяют банщице мыть, только спину, ноги и руки. Часто приятели или знакомые, встретившиеся в бане, помогают друг другу мыться, обмениваясь при этом последними городскими новостями и сплетнями.

Наконец визит в баню, продолжавшийся, как правило, два-четыре часа, заканчивается. В прохладном предбаннике вы быстро освобождаетесь от мокрой одежды, и надеваете халат. На чистом полотенце уже приготовлено угощение, принесенное из дому: фрукты, чай, печенье, конфеты, Недосказанные в парной истории продолжаются уже здесь за чаем и фруктами. После отдыха йеменцы отправляются домой: они пришли в баню рано утром, а возвращаются домой к полуденной молитве.

Центром кустарной и торговой деятельности Саны и одной из ее достопримечательностей является местный рынок — сук. На рынке, раскинувшемся на большой площади старого квартала, несколько специализированных рядов: сук-аль-мильх (соляной ряд), где продается соль, доставляемая из восточных районов, зеленной ряд, дровяной ряд, площадь, где продается зерно, лавки ремесленников, изготовляющих традиционные йеменские кинжалы, украшения из серебра и полудрагоценных камней: сердолика, оникса, агата, халцедона, добываемых в близлежащих — горах. В многочисленных арабских харчевнях на длинных лавках сидят йеменцы; они пьют из маленьких чашечек отвар кофейной шелухи (кишр), чай с молоком или сладкую воду с сиропом. Здесь заключаются торговые сделки, знакомятся, рассказывают друг другу городские новости. Почти в каждой харчевне орет во всю мощь батарейный радиоприемник или тренькает на каком-либо щипковом инструменте незамысловатую мелодию, местный музыкант, и редкий не спешащий на работу прохожий не остановится у дверей харчевни послушать музыку и выпить чашечку кишра. На рынке не только продают и покупают, но и изготовляют все, что может понадобиться пахарю, скотоводу или горожанину. В темных прохладных подвалах рынка кипит работа: жмут конопляное масло, пекут серые пышки — хубз и белый хлеб — рути, шьют юбки — футы, жилетки — садрия; грубые сандалии — хаза.

Отправляюсь на экскурсию по городскому рынку и попадаю прежде всего в ювелирный ряд. Кругом разносятся перезвон чеканных молоточков, сухой шелест серебряных и золотых пластин, всхлипывающие звуки мехов, рев кузнечного горна.

Небольшая лавчонка-мастерская вся увешана дутыми ножнами и ручными женскими браслетами, связками больших, величиной с грецкий орех, пупырчатых, полых шариков, из которых по заказу покупателя можно сделать ожерелье на любую сумму: 3 риала — один шарик, 6 риалов — два шарика. В специальном ящике вижу талеры Марии Терезии, королевские имади и ахмади и монеты в полриала с напаянными дужками. Последние часто покупают бедняки для своих жен и дочерей, а те вдевают, в дужку тесьму и вешают на шею. Среди этих ювелирных сокровищ я увидел небольшую серебряную пластинку в виде полумесяца с крупным красным самоцветом посредине. К внешней стороне полумесяца, усеянного серебряными точками, припаяны дужки, а к каждой из них прикреплены монетки и по два крохотных бубенчика. Когда берешь эту пластинку в руки, бубенчики издают мелодичный перезвон. Я купил эту вещь и позже, рассматривая через лупу припаянные мелкие монеты, среди индийских рупий и турецких пиастров обнаружил редкую монету, отчеканенную в Забиде в XVI в. местным эмиром из династии Расулидов. В Йемене можно относительно легко купить старые монеты, которые местные жители часто хранят, передавая Из поколение в поколение.

Продолжаю прогулку по городу и выхожу в квартал Бир аль-Азаб, который в прошлом достроили для себя турки, чтобы не жить в стенах всегда враждебного им города. Сейчас здесь расположились городская больница, средняя школа, духовное училище Дар аль-Улум, гостиница, дворцы богатых купцов и сейидов, окруженные фруктовыми садами, виноградниками и деревьями черного перца. Большинство домов этого квартала построены из светло-серого и розового туфа. Во дворах вырыты колодцы, откуда с помощью бурдюков доставали «сладкую» воду. В прежние времена, если остановиться в каком-нибудь тихом переулке и прислушаться, можно было явственно различить разноголосый скрип немазаных деревянных колес, через которые были перекинуты толстые веревки с привязанными на концах бурдюками.

Сразу за воротами старого города начинается площадь, на которую выходит фасад городской гостиницы, называемой Дар ад-Дияфа. Здесь всегда оживленно. В тени перечного дерева над деревянной доской склонились головы мальчишек в расшитых шапочках, проворные пальцы загоняют шашки в лузы. Эта популярная в Йемене игра напоминает бильярд. Рядом сидит коробейник, продающий благовония. Кусочки ладана и душистых смол разложены в свернутые фунтиками пакеты. В крошечных пузырьках с корковыми пробками — душистые масла, привезенные из Швейцарии, Египта, Англии и других стран. Арабы дают им различные названия, например. «Блаженный рай», «Духи богов», «Гордость женщин». Духи в Йемене считаются добрым подарком. Их употребляют и женщины, и мужчины. Женщины, вынув пробку, проводят ею по ложбинке на груди, дотрагиваются до мочек ушей и висков. Мужчины мажут усы, бороду, грудь. Часто йеменцы при встрече, чтобы благоухали руки, душат их. Вот за гостиницей красильщики раскладывают для просушки покрывала, вынутые из чанов. Ткани окрашены краппом — красящим веществом, полученным из корней, марены. Эта краска сохраняет чистоту оттенков в течение многих лет. …

В Бир аль-Азаб расположены бывшие дворцы имама и его семьи, где после революции 1962 г. разместились государственные учреждения, иностранные посольства. Вот дворец имама Яхьи — Дар аль-Вусуль, который хотя и построен в черте старого города, но всеми окнами выходит на площадь Бир аль-Азаб. В подвале этого дворца — монетный двор, где на ручном прессе изготавливались большие серебряные имади и ахмади и мелкие разменные монеты — букши. Расположенный за гостиницей дворец имама Ахмеда — Дар ас-Саада, где он держал в заточении своих жен, сейчас занимает президент республики. Недалеко находится Дар аль-Башаир — дворец имама Мухаммеда, откуда он бежал в сентябре 1962 г., когда дворец был осажден восставшими офицерами. Собственно, к каждому дворцу скорее подошло бы слово «замок», так как все дворцы знати представляют собой высокие, обнесенные стеной шести- или семиэтажные каменные крепости, в нижних этажах которых располагалась охрана. Я смотрю на эти замки феодальных правителей Йемена и думаю: сколько трагедий и кровавых расправ видели эти стены? Сколько женщин погибло здесь, заживо замурованных в четырех стенах гарема?

Если говорить о последних имамах Йемена, то именно об Ахмеде (1948–1962 гг.) можно, не боясь преувеличения, сказать, что он оставил кровавый след в истории страны. Еще при жизни отца он получил прозвище «шайтан» — дьявол, и имам Яхья настолько его боялся, что никогда не держал его у себя во дворце более трех дней и никогда не принимал его один на один… Ахмед «прославился» жестоким подавлением восстания племени зараник в Тихаме, а также своим умением плести интриги. Еще будучи принцем, он имел личных агентов, которые доставляли ему донесения в свитках длиной в несколько метров. Страсть к чтению отчетов своих соглядатаев он сохранил на всю жизнь и, став имамом, продолжал внимательно изучать письма своих агентов, каждый раз откладывая решение государственных вопросов.

Надо сказать, что имам Ахмед был человеком недюжинных способностей. В 1948 г., когда заговорщики во главе с Абдаллой аль-Вазиром убили его отца, он находился в Таиззе. Участники заговора, имевшие своих сторонников в Таиззе, планировали убить и Ахмеда. Он знал об этом. На второй день после убийства из дворца вышли две автомашины — один грузовик с солдатами и джип Ахмеда. Не доезжая до шлагбаума, Ахмед покинул свой автомобиль и укрылся среди солдат в грузовике, который благополучно прошел шлагбаум. Когда к шлагбауму подъехал джип принца, заговорщики бросились к нему, но напрасно: Ахмеда в автомобиле не было. Во всех городах Тихамы они подкарауливали принца, но он с помощью различных хитростей каждый раз ускользал от них. Противники Ахмеда несколько раз уже объявляли о его смерти, и, когда он живым и здоровым появлялся в Ходейде, это производило на жителей сильное впечатление. Направляясь из Ходейды в Сану, Ахмед доехал до Баджиля. Он стал рассылать, приказы шейхам племен и губернаторам городов Южного Йемена. Его не признавали, но вскоре к нему пришел один шейх, затем другой и т. д. Вскоре Ахмед с помощью своих сторонников добрался до Хадджаи объявил себя имамом Йемена. Оттуда уже во главе большого племенного ополчения он двинулся на Сану. За несколько часов до его подхода Абдалла аль-Вазир был схвачен и передан Ахмеду, который приказал казнить заговорщика. Имам Ахмед не вошел в Сану, а вернулся в Таизз. Три дня и три ночи племена грабили город, не щадя никого. Это была плата имама племенам за их поддержку. Со времени смерти отца Ахмед был в Сане один раз, и притом всего один день, когда в Йемен приезжал король Саудовской Аравии.

В 1955 г. в Таиззе вспыхнуло восстание. Армейские части окружили имамский дворец. После нескольких дней осады Ахмед верхом на коне выскочил на площадь и, крикнув; «Кто посмеет поднять руку на ставленника пророка, пусть стреляет», добился перехода солдат на свою сторону. К этому времени во главе верного войска подоспел его сын аль-Бадр, который после случившегося был провозглашен наследным принцем. Имам выдал солдатам вознаграждение за переход на его сторону, но затем высчитал из их жалованья по 2 риала за каждый использованный во время осады дворца патрон.

В королевском Йемене существовала обратная субординация, и для решения любого вопроса правительственный чиновник мог обратиться лично к имаму по телеграфу, оплатив ответ имама на свой запрос. Прежде никого не удивляло, что чиновник, особенно если он из семьи сейидов, испрашивает разрешения у имама жениться, сотрудник министерства иностранных дел — дать автомашину, чтобы перевезти тещу, акушерка — оплатить билет до Каира и обратно, куда она везет своего сына. Мне известен случай, когда имам лично подписал документ о выдаче со склада нескольких веников для уборки его вертолета. Правда, в последние годы правления больной и усталый имам все больше отходил от государственных дел и приказывал сжигать мешки с документами, которые ему приносили. «Если дело важное, напишут еще раз», — говорил он своим приближенным.

Имам Ахмед в 50-х годах пристрастился к наркотикам. Впервые морфий ему ввел итальянский врач, а затем уколы Ахмеду стала делать его племянница Насира. Имам ее очень любил и доверял ей настолько, что просил разбирать государственные донесения. Вообще, у Ахмеда было своеобразное отношение к людям. Я был свидетелем, как королевский конюх вылетал на личном самолете короля в Рим, где ему должны были вырезать аппендикс, а государственный министр, отправлявшийся с поручением имама в Европу, дожидался рейсового самолета эфиопской авиакомпании.

Имам Ахмед был неравнодушен к женщинам, хотя и не считался вполне здоровым мужчиной. В возрасте около 40 лет он упал с лошади. С тех пор он уже не мог заниматься конным спортом и был вынужден, чтобы сохранить здоровье, прибегать к массажу. У имама было несколько массажисток. В специальной комнате обрабатывали Ахмеда одновременно три массажистки: одна ходила по его спине, держась руками за специальную перекладину, другая массировала руки, третья — ноги. Бывшие приближенные имама утверждали, что массажисток имам покупал в Тихаме и они считались его рабынями. Однажды после массажа у имама начался фурункулез, и он приказал заковать массажисток в кандалы и сослать в самое нездоровое место Тихамы.

Одна из массажисток в 1950 и 1952 гг. родила Ахмеду мальчиков Абдаллу и Аббаса. Они были смуглее, чем горные йеменцы, так как их мать — уроженка Тихамы. Имам усыновил ребят, и они стали носить титул сейф уль-ислам (меч ислама), но на их матери он так и не женился, хотя к этому времени у него были только две жены: йеменка из Хадджи и полуангличанка. Третья жена, палестинка, была подарена ему королем Саудовской Аравии Ибн Саудом во время его официального визита в 1954 г. в Джидду, где был подписан тройственный пакт между Саудовской Аравией, Египтом и Йеменом.

Самой влиятельной женой имама считалась первая, из Хадджи. Она родила Ахмеду двух дочерей. Вторая жена приехала в Йемен вместе со своим отцом-йеменцем, и вскоре ее сосватали, а скорее всего, просто отдали во дворец. Ведь даже сейиды дарили имаму своих дочерей по мусульманским праздникам и Считали за честь, если такой подарок имам принимал. Спустя некоторое время вторая жена, потребовала развода, и ее объявили сумасшедшей. Действительно, разве не безумие требовать развода у имама, который оказывает честь знатным сейидам, если соглашается взять в гарем их дочерей. Кстати, мать наследного принца аль-Бадра была разведена с имамом. Некоторые йеменские богословы ставили под сомнение правомочность аль-Бадра называться даже сыном имама, так как он был зачат еще в то время, когда не был подписан брачный контракт и прочитан Коран. Однако в 1955 г., когда аль-Бадр был провозглашен наследным принцем, эти тонкости не были приняты во внимание.

В 196.1 г. в Таиззе вдруг распространился слух о том, что 68-летний имам. Ахмед женится и берет в жены 14-летнюю девушку из Ибба, из семьи Мутаваккилей. Были устроены смотрины, и на них пригласили наших советских врачей. Ниже я почти дословно привожу рассказ С. Светловой — переводчицы советского врача А. А. Михайловой, с которой она и попала на это торжество.

«Нас провели на второй этаж. Две колоссальные по длине комнаты тянулись вправо и влево. Женщины сидели в одной из них у стен друг против друга цветастыми лентами, а те, что расположились в конце комнаты, сливались в яркий букет, и их лиц совсем нельзя было разглядеть. Женщины курили кальян, и трубки, переплетаясь, тянулись во все концы комнаты. Сизый дымок смешивался с запахом благовоний. Лучи солнца, потоками льющиеся из широких окон, ослепительным блеском зажигали золото украшений. Нам дали стулья и усадили у входа одной из комнат. Гостей стали угощать чаем, который разносили на больших подносах, и катом. Служанки внесли, держа на голове, огромные корзины, наполненные аккуратно завернутым в сухие листья и перевязанным в пучки катом. Пучки ссыпали у ног сидящих женщин. Кат был действительно первейшего сорта: уже очищенный, без стеблей, чуть влажный. Щеки женщин быстро раздувались, а пол устилался сухими листьями от обертки ката.

Нам сообщили, что невеста одевается и сейчас выйдет, но это арабское «сейчас» вылилось в добрых полтора часа. Ожидание невесты так затянулось, что некоторые из гостей уже собрались уходить. Послали девочку узнать: скоро ли? Девочка, запыхавшись, вернулась и доложила: «Уже идет». Двери в конце длинной комнаты распахнулись, и появилась процессия женщин. Две несли на голове большие подносы с сахарным песком и перцем (ведь брак и сладок, и горек), с яйцами в скорлупе и шестью зажженными свечами. Две другие женщины держали по подсвечнику с зажженной свечой, каждый из которых был обвязан большим пучком душистой травы. За ними катили кресло, покрытое молитвенным пестрым ковриком, а далее шла невеста во всем белом. Кресло подкатили прямо к нам, и в него усадили нареченную короля. Она из знатной, но небогатой семьи. Говорят также, что у ее матери умерли все дети и потом она долго на могла родить. Женщина очень хотела ребенка и дала обет: если у нее родится дочь, она отдаст ее имаму. Очень скоро она забеременела и родила девочку, уже обещанную имаму.

Со странным чувством любопытства, жалости и сострадания я смотрела на невесту. Девочка 14 или 15 лет, тоненькая, хрупкая, с чуть заметной грудью, была одета в длинное тяжелое парчовое платье с расклешенной юбкой, открытое у шеи, с рукавами до локтя. Тонкие кисти рук были украшены золотыми браслетами, нежную детскую шею отягощали массивное жемчужное ожерелье и крупное золотое колье. Ее головку клонило под тяжестью трехзубчатой венчальной короны, искусно укрепленной на ее взбитых черных густых волосах, подобранных на европейский лад. Над венцом легким белоснежным облаком пенилась газовая фата. Миловидное полудетское тонкое личико было густо напудрено, и без того черные брови подведены, а огромные черные глаза опушены длинными ресницами. Она не смела их поднять и все время смотрела только вниз, редко-редко вскидывая их и тут же опуская. Она ни разу не улыбнулась. Казалось, что она была только до бесконечности удивлена и смущена всем происходящим и что позволь ей, она тут же сбросит эти тяжелые дорогие одежды и украшения и убежит играть в сад. Но приходилось быть послушной и покорной. Она как-то неестественно двигалась. Ее, как заводную куклу, усадили в кресло, сложили, как следовало, ей руки на коленях, подняли кверху совсем опущенный подбородок, набросили на лицо шарф и тем самым скрыли ее лицо от любопытной толпы, хлынувшей из коридора. Ей позволили немного посидеть, а потом вся процессия медленно двинулась в другую комнату.

Мы поднялись уходить, благодарные, что для нас было сдельно исключение: ведь обычно вывод невесты происходит в одиннадцать вечера. Предварительно ее ведут в баню, где родственницы будущего мужа осматривают ее, Потом она отдыхает, а часов за пять-шесть до выхода начинается сложный процесс одевания. Сегодня ей предстоял и второй выход, ночью… Когда она станет королевой, ей будут целовать ноги».

…Продолжаю свою прогулку по Сане. Минуя дворец Дар аль-Башаир, выхожу к ничем не примечательному дому, называемому Бейт аль-Хараэи. В нем в 1928 г. помещалось советское представительство, и многие йеменцы зовут его не по имени старого владельца, а Бейт ар-рус (Русский дом).

Оказываюсь на широкой пыльной улице и через несколько минут попадаю на площадь перед городской радиостанцией. Здесь возвышаются «небоскреб», принадлежавший брату имама, принцу Али, и небольшой трехэтажный, обнесенный высоким глинобитным забором дом — бывшее владение другого брата имама — принца Касема.

В доме Касема сейчас находится посольство СССР, и я был первым советским человеком, который, переступил порог этого дома. Это произошло в начале ноября 1962 г., т. е. почти сразу же после революции, в сентябре кого же года покончившей. с королевским режимом. В этом здании стояла египетская часть, и после ее ухода оно походило на разоренный муравейник, обитатели которого внезапно куда-то исчезли. На каменном сером полу коридоров с узкими красного дерева дверями валялись разорванные книги, груды свернутых трубочкой записок, старые газеты. Имущество было вывезено республиканцами и египтянами, и весь этот бумажный хлам за ненадобностью оставили нетронутым в коридорах и комнатах дворца. Огромный дом с многочисленными незнакомыми; переходами, да еще в городе, жившем напряженной жизнью в связи с непрекращающимися вылазками монархистов, внушал мне страх. Я не мог заснуть несколько ночей и, чтобы скоротать время, затащил в одну комнату весь бумажный хлам и терпеливо принялся его разбирать, предварительно закрыв все двери на тяжелые засовы.

Моя кропотливая и однообразная работа была вознаграждена интересной находкой. Сейчас, вспоминая это, я ясно представляю длинную комнату на третьем этаже, брошенный на пол тюфяк, где я сижу на корточках и при свете яркого керосинового примуса копаюсь в архиве. Среди деловых бумаг, касающихся сложных, запутанных отношений между — Касемом, владельцем земли, и арендаторами, и записок о поставках зерна и фруктов к столу принца я вдруг обнаружил пакет с несколькими фотографиями. Вот элегантный, в европейском костюме и феске молодой мужчина. Другая фотография — он же полулежит на диване в национальном албанском костюме с огромным кинжалом. И снова он с сидящей на стуле женщиной. У нее миловидное, типично славянское лицо. Лихорадочно перебрав оставшиеся снимки, нахожу еще одну небольшую, фотографию этой женщины с трогательной надписью: на русском: «Не забудь твою Ludmilla, которая: тебя очень-очень любить. С. Петербургъ. 1.IV.04». Затем мне попалось несколько фотографий, уже пожилого франта в турецкой феске, и, наконец, натыкаюсь на его же фотографию, датированную 1947 г. Ба! Да ведь это же Рагиб-бей, бывший наместник турецкого султана в Йемене, перешедший на службу к имаму Яхье и исполнявший при нем вплоть до своей смерти обязанности министра иностранных дел. Умный, европейски образованный, владеющий несколькими языками, он в молодости был блестящим турецким дипломатом, затем, в начале ХХ в, — первым секретарем посольства Османской империи в Петербурге, где, видно, и познакомился с Людмилой Волковой. Кем была для него эта русская женщина? Мимолетным увлечением или серьезной, большой любовью? Где она сейчас, осталась ли в России или сопровождала Рагиб-бея в его скитаниях по восточным странам, променяв холодный строгий Петербург на шумный Стамбул? Как попали сюда, в дом Касема, эти фотографии?

В эту ночь мне не давали заснуть мысли о тех русских, с которыми я познакомился во время своей работы за границей. В Сирии, Ливане, Иране и Турции я встречал сильно сдавших гвардейских офицеров, которые бежали с Врангелем из Крыма в надежде вернуться в Россию на белом коне победителя. Их мечты не сбылись, и сейчас некоторые из них уже без прежней злобы толкуют о «правящих в Москве комиссарах», гордятся гигантским взлетом России, покоряющей космос, и по-стариковски передают друг другу последние сплетни зарубежной русской эмиграции. Многие из них обзавелись семьями, сменили царские паспорта и теперь доживают свой век, нянча смуглых внуков, которым на хорошем французском, ломаном турецком или арабском языке рассказывают русские сказки.

В Йемене я также встречал русских эмигрантов. Самой колоритной фигурой среди них был окулист Сергей Сергеевич Головин, руководитель французской медицинской миссии в Таиззе. Сын известного русского окулиста С. Головина, именем которого назван один из переулков в центре Москвы, он был кадетом и в 1918 г. бежал из России в Европу, затем окончил университет в Праге и несколько десятков лет работал в бывших французских колониях в Африке. Его отношение к советскому строю, несмотря на видимую непримиримость и враждебность, можно было считать, вполне лояльным, хотя он и осуждал матроса Железняка, от которого чудом ускользнул на Украине, а также продолжал носить булавку в галстуке и перстень с двуглавым царским орлом. С. С. Головин считал себя монархистом, сохранил царский паспорт и открыто презирал другого русского эмигранта, тоже врача, фтизиатра Пьера Мальцева, который за время своих скитаний на чужбине успел сменить несколько паспортов.

В Королевском гареме в Таиззе работала гинеколог Антонина Мошевец, выехавшая из Советского Союза в 1928 г. Она была в курсе интимных дел всех королевских жен и наложниц, однако всегда избегала говорить на эту тему, боясь выболтать какую-нибудь страшную тайну.

«Вот заработаю денег на старость, — говорила Антонина Ефимовна, — уеду в Бейрут к дочери и напишу книгу о королевском гареме. У всех волосы дыбом встанут».

Она уехала из Йемена после революции 1962 г., но книги пока не написала, хотя не сомневаюсь, что у нее собран богатейший материал о порядках, царивших в королевском гареме ив семьях богатых сейидов.

На следующий день после находки я разослал по Сане гонцов с просьбой привести людей, которые могли знать Рагиб-бея. Через час предо мной предстал Муттахир Аднан, по его словам, «частный зубной врач». Как оказалось, за определенную плату он просто надевал на здоровые зубы своих пациентов золотые коронки. Его рассказ о Рагиб-бее, которому он якобы приходится внуком, в общем подтвердился сведениями из других источников.

После провозглашения независимости Йемена в 1918 г. Рагиб-бей перешел на службу к имаму Яхье и остался в Сане. У него была жена, которая приехала с ним из Стамбула. Она не знала ни арабского — ни турецкого языка, и Рагиб-бей разговаривал с ней по-французски. От этой женщины у него родились две девочки. Одна из них, Азиза, стала женой принца Касема, а вторая уехала в Стамбул. Азиза была светловолосой и считала себя чистокровной турчанкой. Мать ее умерла в начале 30-х годов, когда Азиза была еще маленькой. Рагиб-бей после смерти первой жены женился вторично и поселился в доме принца Касема. Здесь в конце 40-х годов он умер.

После этого многое стало понятным: и многочисленные конверты со стамбульским адресом, по которому писали Азиза и Рагиб-бей, и французские книги, и турецкие марки, кем-то старательно отклеенные от конвертов. Вспоминаю семью принца Касема, его сыновей, которые, развлекаясь верховой ездой, сломя голову носились по узким улицам города. После революции они бежали из Саны и на стороне монархистов вели борьбу против республиканского режима.

Королевские дворцы Йемена, которые после революции отданы государственным учреждениям республиканского режима, хранят еще много тайн. Возможно, когда-нибудь и будет написана история бурного правления Ахмеда Дьявола, падения его режима и становления республиканского строя. И в ней будет немало страниц о мужественной борьбе йеменских патриотов, разбудивших Йемен от летаргического сна.

Серебряный узор джамбии

Каждого иностранца, впервые попавшего в Йемен, непременно удивит одна деталь одежды йеменца — кривой с широким лезвием кинжал, называемый джамбией. По обычаям страны, каждый мальчик, которого уже не пускают в баню вместе с женщинами, так как он достиг возраста мужчины, начинает носить кинжал, который считается признаком мужского достоинства. Этот, обычай неукоснительно соблюдается, особенно в богатых семьях, имеющих возможность не только прокормить и одеть детей, но и преподнести им оставшуюся от предков фамильную джамбию.

Джамбии в Йемене бывают различных форм, размеров и отделки. Это зависит не только от социального положения йеменца, но и от района, где он проживает. Наиболее интересный элемент национального кинжала — туза, или тума, — серебряная чеканная или филигранная пластинка, покрывающая деревянные ножны. Полуфабрикатом для ее изготовления служат талеры Марии Терезии или саудовские риалы. Туза, изготовленная из талеров Марий Терезии, содержащих до 90 % серебра, считается первосортным материалом и называется «мухлас», т. е. — «чистая», «без примесей». Пластинка, из саудовских риалов — это уже второсортный полуфабрикат, она называется «халит», т. е. «смесь», «сплав».

Во время своих продолжительных поездок по Йемену я встречал несколько видов ножен, которые отличались по своей отделке и украшению. Туза, выполненная в стиле мансурия, представляет собой серебряную пластинку, на которую в зависимости от замысла ремесленника наносятся с помощью витых серебряных проволочек различные узоры: цветы, листья, растения, геометрические фигуры. Большими мастерами по изготовлению таких филигранных ножен были ремесленники-евреи, которые, выехав в 1948 г. в Израиль, увезли о собой секреты своего изумительного мастерства. Кстати говоря, йеменские евреи, живущие сейчас в Израиле, считаются и в этой стране самыми искусными мастерами по серебру. Хорошие, действительно красивые ножны, сделанные в стиле мансурия, сейчас в Йемене найти нелегко: большинство их принадлежит состоятельным йеменцам, которые умеют ценить красивые вещи и редко расстаются с ними даже за большие деньги, а те ножны, которые случайно оказываются в продаже, тут же раскупаются иностранцами, весьма охочими до таких сувениров.

Однако йеменцы больше ценят ножны в стиле абадия: на серебряную пластинку с чернью при помощи чеканки арабской вязью наносятся изречения из Корана, а также — часто — имя ремесленника-изготовителя, место и дата изготовления.

Третий тип ножен, называемых «сабики», распространен только в северо-восточных районах страны. Сабики представляют собой довольно длинные, около 60 см, ножны, обернутые серебряной пластинкой редкой чеканки с напаянными на нее каплями серебра. Этот стиль по сравнению с двумя предыдущими не отличается изяществом отделки; но интересен как произведение йеменского прикладного искусства..

Кроме указанных трех стилей выполнения ножен можно часто встретить солдатские джамбии, ножны которых обернуты простой зеленой тесьмой. Обернутые кожей ножны джамбий, из которых торчит серебряная рукоятка кинжала, носят жители Тихамы, а ножны, круто загнутые кверху, с серебряными набалдашниками и отдельными каплями серебра — мужчины провинции Эль-Бейда. В районах Южного Йемена также есть характерные для той или иной местности ножны.

Рукоятки джамбий различаются и по материалу, из которого изготовлены, и характерной расцветкой, и рисунком. Ныне их делают из пластмассы, имитирующей слоновую кость, из рога крупного рогатого скота и даже из дерева, которое затем покрывают серебряной пластинкой. Однако рукоятка джамбии из рога носорога — предел мечтаний йеменцев; мне назвали три вида этого изделия: сайфия — широкая и темная, зурафа широкая и светлая и, наконец, мазраа, — отличающаяся особым рисунком: прожилками, вкраплениями темных и светлых точек. «Зурафа» в переводе с арабского означает «жирафа». Рукоятки для йеменских кинжалов делают и из рога жирафы, и мне говорили, что такая, рукоятка, стоившая баснословные деньги, была у джамбии имама Ахмеда. Рукоятка из рога жирафы — золотистого цвета и очень похожа на рукоятку из рога носорога. Может быть, поэтому один из видов этой последней назван «зурафа».

Чем объяснить, что рукоятка для национального кинжала изготовляется из рога носорога? Ведь этих животных никогда не было в Йемене, и простой йеменец имеет о них весьма смутное представление.

Историк Филострат, живший в III в., писал: «В Индии ловят диких ослов с рогом на лбу, которым они защищаются. Из рога делают кубки. Кто выпьет из такого кубка, тот излечится от болезней. Если раненый сделает глоток вина из чудесного кубка, то исчезнут все боли. Выпив из кубка, человек может пройти сквозь огонь невредимым. Вот почему эти кубки считаются царской посудой. Кроме царя, никто не имеет права охотиться на носорогов».

Английский натуралист Дж. Даррелл в одной из своих книг, «Поймайте мне колобуса», приводит другое распространенное поверье: «На Востоке было известно несколько видов носорога, теперь большинство из них представлено, от силы сотней-другой особей. Почему? Да потому, что есть дурацкое поверье, будто измельченный рог, если принять его внутрь, возвращает силу престарелым мужчинам и делает их привлекательными для юных дев. И это в одной из частей света, где перенаселенность так велика, что надо бы подумать не о стимуляторах, а о противозачаточных средствах. В Индии, на Яве и Суматре носорог практически уничтожен, теперь принялись за африканские виды. Не сомневаюсь, что африканские носороги очень скоро канут в небытие»[4].

Интерес к носорогу безусловно подогревался суеверием, которое приписывало рогу чудодейственную силу. Считалось, что отравленное вино, налитое в кубок из рога носорога, меняет свой цвет. Рога этих животных в средневековой Европе продавались за бешеные деньги, что, в свою очередь, еще больше способствовало распространению легенд. Тот факт, что рог носорога стал материалом для изготовления рукояток для дорогих йеменских кинжалов, по-моему, не случаен. Активная торговля древнего Йемена с Индией, где ловили «диких ослов с рогом на лбу», способствовала распространению легенд о магической силе этого рога и в Йемене.

В одной из таиззских лавок, где продавали это изделие, я поинтересовался у купца и находившихся там йеменцев, почему рукоятки делают именно из рога этого животного. Никто из них не мог толково ответить на мой вопрос, — но все твердили одно, что такая рукоятка, которая под влиянием солнечного света способна менять цветовые оттенки от светло-золотистого до темно-коричневого, оберегает человека от многих болезней и несчастий и служит своего рода талисманом.

На другой день в этой же лавке я стал свидетелем одной торговой сделки. За несколько рогов носорога весом 12 кг, которые были доставлены контрабандистами из Эфиопии, купец просил 450 риалов — сумму колоссальную по йеменским нормам. Покупатель, по-видимому ремесленник, предлагал 420 риалов. Громко крича и размахивая руками, он хватал мешок и вскидывал себе на плечо, затем бросал его на пол, услышав от неумолимого купца цену, и уходил, бранясь и причитая. Через несколько минут он вновь возвращался, и все начиналось сначала. Во время его третьего «захода» я имел неосторожность обратиться к купцу с просьбой продать мне самый маленький и тонкий рог, который бы сгодился для диковинной вешалки в московской квартире. Ремесленник несколько секунд остолбенело смотрел на меня, а затем, поняв, что я выступаю в качестве его конкурента, обрушился с бранью. Из его быстрых тирад, вылетавших со слюной из заросшего седой щетиной рта, можно было понять, что он не отдаст ни одного грамма рога насрани, а уж если мне хочется купить сувенир, то пусть я куплю у него поделки из слоновой кости, привезенные из Африки.

Здесь же я узнал, что фунт слоновой кости в Кении стоит 23 шиллинга, а фунт рога носорога — более 80 шиллингов. Старик-ремесленник не обманывал меня относительно ценности рога носорога. На всем земном шаре этих животных осталось немногим более 13 тыс., и мрачные предположения Дж. Даррелла об их исчезновении весьма обоснованны. Охота на носорогов запрещена, а браконьеры сурово наказываются. Ясно, что йеменскому ремесленнику, жаждавшему приобрести эти 12 кг драгоценного рога, из которого можно сделать не один десяток превосходных рукояток для кинжалов, не хотелось упускать такого случая, и поэтому вмешательство насрани, явно ничего не смыслящего в этом деле, сильно его возмутило.

Рукоятку джамбии украшают небольшие серебряные или золотые пластинки либо пуговки. Золотые или серебряные пуговки, которые прикрепляются к верхней и нижней части рукоятки, называют «шамсия». Золотая пуговица имитирует венецианскую или португальскую золотую монету. В Йемене такие подделки изготавливает на специальном прессе практически каждый золотых дел мастер.

По просьбе клиента он может сделать «монету» тонкую или толстую, в зависимости от достатка покупателя. Самая нижняя часть рукоятки стягивается серебряным обручем — мабсам. Его орнамент, как правило, повторяет рисунок серебряных ножен или представляет собой простую серебряную плетенку. Самое узкое место рукоятки иногда перетягивают широкой серебряной полосой — махляка. Ее орнамент похож на орнамент шамсии. Иногда внутреннюю сторону дорогой рукоятки покрывают серебряной пластинкой, называемой «сафиха», чтобы от продолжительной носки рукоятка не стерлась об одежду и не. портилась.

От прикосновения сальным пальцем к начищенному клинку он покрывается ржавыми пятнами, и его необходимо отчистить. Для этого весьма трудоемкого процесса, занимающего несколько часов и выполняемого В обычной мастерской по изготовлению джамбий и клинков, служат самый простейший набор камней, которые собирают в вади, и простая доска, на которой закрепляется клинок. Сначала на отчистку идет самый грубый камень — мафхас, который сдирает ржавчину. Следующий камень — малин, третий — матыб и четвертый, самый тонкий и светлый, — маскаля (от араб, «сакаля» — «полировать», «придавать блеск»). Поэтому ремесленник, который отчищает клинки, — именуется «саккаль». Серебряные части клинка, так же как и ножны, чистят с помощью белого порошка магнезии. В жарких и влажных районах Тихамы и Южного Йемена клинок после отчистки покрывают тонким слоем кокосового масла. Им же смазывают и рукоятку, которая прямо на глазах впитывает это пахучее масло.

«Стол — и тот держится на четырех ножках»

Северный Йемен всегда считался пуританской страной, где ислам и его каноны оказывали огромное влияние на формирование общественной жизни йеменцев, их быт, культуру и обычаи.

Мусульманское право (шариат) и сегодня регулирует общественную и семейную жизнь йеменцев! Многоженство — довольно распространенное в стране явление, «Возьми себе в жены двух, трех или четырех женщин из тех, кто кажется тебе хорошими, и если ты опасаешься, что не сможешь относиться к ним одинаково, то возьми, в жены только одну». Это изречение из Корана всегда приводится в оправдание многоженства. Часто многоженство используется как наиболее сильный довод при критике ислама. Но, чтобы понять данное указание пророка Мухаммеда, нужно принять во внимание традиции, царившие в Аравии на заре нового времени: ведь полигамия была признанным общественным институтом среди всех античных наций Востока, и ограничение Мухаммедом числа жен было для того времени важным шагом вперед.

Правящая верхушка монархического Йемена, естественно, строго следовала предписаниям Корана. У самого имама Ахмеда, умершего в 1962 г., как уже упоминалось было 4 жены, у наместника имама в провинции Ибб Ахмеда Саяги — 4 жены и 12 сыновей, у наместника Саны Али Забара — 4 жены и 50 детей.

Во время разговора с одним старым сейидом из свиты короля я спросил его, зачем ему четыре жены. Старик был весьма польщен таким вопросом и охотно объяснил мне, что Коран разрешает каждому мусульманину иметь четырех жен в том случае, если он сможет содержать их и «делить поровну, между ними свою любовь и радость». Обычно состоятельный юноша женится, но его словам, довольно рано, в 18–19 лет. К 30 годам он берет вторую жену, к 40 — третью и к 50 годам — четвертую жену. Самый желанный возраст невесты в Йемене 14–15 лет, однако у моего собеседника, который по виду лет Пятнадцать тому назад отпраздновал свое 50-летие, была четвертая, молодая, 18-летняя жена. Загибая пальцы, старик упоенно объяснял, что первая жена нужна ему для совета, вторая — для ведений домашнего хозяйства, третья — для воспитания детей, а четвертая — для утехи. «Стол — и тот держится на четырех ножках», — многозначительно заметил старик, подняв в небо. заскорузлый палец, украшенный серебряным перстнем с йеменским сердоликом.

Вопросы брака, а также раздела имущества после смерти главы семьи регулируются сводом норм шариата, представляющим собой описание различных юридических прецедентов, под один из которых подгоняют разбираемый случай.

Брак по любви — явление довольно редкое даже в сегодняшнем, республиканском Йемене. Обычно родители молодого человека, которому, по их мнению, пришла пора жениться, подыскивают ему невесту среди девушек семей своего круга и социального положения. Самое действенное участие в таких поисках принимает мать или сестра будущего жениха, которые могут проникнуть на женскую половину и сообщить молодому человеку подробные сведения: о красоте и других достоинствах его будущей жены. Иногда к поискам привлекается сваха — хатыба.

Когда подходящая девушка найдена, отец жениха отправляется на переговоры к отцу невесты с подарками. В случае договоренности устанавливаются сроки подписания брачного контракта, размеры выкупа, называемого в Йемене «шарт» и получаемого отцом нересты, и подарка жениха (фитташа) невесте. Размеры шарта зависят от красоты, здоровья, молодости, знатности рода, приданого и величины наследства девушки. Шарт за вдовую или разведенную женщину, вторично выдаваемую замуж спустя три месяца после развода, обычно в два раза меньше, чем за девушку. В богатых семьях размер шарта во время моего пребывания в стране составлял 700–800 риалов, в бедных — колебался в пределах 10–20 риалов.

Среди йеменских женщин распространено убеждение, что муж крепче любит «дорогую» жену, т. е. ту, сватовство к которой стоило ему немалых денег. Поэтому девушка часто добивается того, чтобы ее отец требовал у родителей жениха солидного выкупа. Однако бывает и наоборот.

Мне рассказывали, что в 1959 г. в Таиззе человек среднего достатка запросил за свою, дочь, далеко не блиставшую женскими достоинствами, шарт в размере 700 риалов. Это сразу отпугивало всех женихов… Настойчивые просьбы девушки снизить размеры выкупа скаредный отец не принимал во внимание. В один из вечеров девушка исчезла с кули (чернорабочим), ремонтировавшим крышу дома ее родителей. Пойманная в Иббе со своим возлюбленным, она была возвращена, домой. Избитая отцом до полусмерти, девушка отказалась жить в отцовском доме, заявив, что считает себя бинт аль-хукума — дочерью правительства. В письме, посланном на имя имама Ахмеда, она просила лишить отца, не выполнившего своего отцовского долга, родительских прав. Вмешались, власти, и девушка осталась с полюбившимся ей юношей.

Мне известен также и другой конец подобной истории, «лучившейся в Сане за два года до моего приезда в Йемен.

Бежавшие из родительского дома парень и девушка около четырех дней шли пешком в сторону Амрана и, добравшись до небольшой горной деревушки, попросили приюта у шейха. Старик впустил молодых, сочувствовал им, слушая их рассказ о трудностях побега из родительского дома. Но шейх лицемерил. В тот же день он послал гонца в Сану с письмом, где сообщал родителям парня и девушки их местонахождение. Через несколько дней беглецы были схвачены и доставлены в Сану. Их закопали по горло в землю, и каждый проходивший бросал в них комок грязи или камень, тем самым осуждая нарушение законов ислама… Они умерли на второй или третий день..

За два дня до свадьбы невесту ведут в баню. Мать жениха и несколько его ближайших родственниц, готовые принять девушку в свою родню, идут в баню вместе с ней, моют ее, трут шерстяной рукавицей — кис. Эта церемония — второй этап смотрин, ибо будущему, мужу подробно докладывают обо всех недостатках и достоинствах невесты, вплоть до таких подробностей, где и сколько у нее родинок. У йеменских женщин немного развлечений, и ни одна из них не упустит возможности отправиться в баню с нареченной своего родственника. Поэтому банные процессии женщин во главе со смущающейся невестой, — как правило, бывают довольно многочисленными.

После бани лицо невесты разрисовывается разведенными на воде темными порошками — кухль и авс. Этим занимается специально приглашенная женщина — музейина, что значит «украшающая». Она рисует на лбу невесты крест, а на щеках, подбородке и руках — от запястья до локтя — длинные волнистые линии. Каких-либо твердых правил в своей работе музейина не придерживается, и многое зависит от ее фантазии, однако сдержанность и скромность в украшении обязательно соблюдаются. Ладони и ступни невесты окрашивают темно-красной хной, причем делают это настолько добросовестно, что молодая женщина несколько месяцев спустя после свадьбы Ходит с разукрашенными ладонями и ногами. Эта процедура преследует цель оттенить белизну кожи лица и рук девушки. Кроме того, хна на Востоке всегда считалась средством, способствующим сохранению молодости и здоровья.

В день свадьбы невесту одевают в белое платье. Голову ее венчает корона, на руки надевают тонкие золотые браслеты, на щиколотки ног дутые серебряные браслеты с утолщенными шестигранными концами, на шею — бусы и другие украшения, при изготовлении которых широко используются добываемые в Йемене и отшлифованные в Сане самоцветы. Пышность украшений невесты зависит от материального состояния ее родителей. Бедняки часто берут напрокат украшения для свадебной церемонии своей дочери у богатых односельчан, люди состоя-; тельные их покупают.

Приглашенные на свадьбу мужчины и женщины собираются к одиннадцати дня в назначенный день в доме жениха, каждый на своей половине. Женщины поют и танцуют, угощаются сластями, мужчины как правило, жуют кат, закупленный в больших количествах женихом. Йемен — страна «сухого закона», и в данном случае кат, можно сказать, заменяет спиртные напитки, обычно подаваемые к столу в дни свадебных торжеств в других странах. Собравшиеся гости поздравляют прежде всего отца жениха, затем его самого и всех родственников. Приветствие и добрые пожелания выражаются обычно в стихах, сочиняемых экспромтом.

В полночь к дому девушки прибывает жених вместе со своими родственниками и друзьями и просит отдать ему невесту. Одетая в белое платье и укутанная в покрывало, она выходит на порог дома под причитания женщин. Невеста и жених во главе процессии идут к дому, где им предстоит жить. Их встречают отец жениха и его родственники. У порога дома бьют яйца или брызгают на землю кровью только что зарезанного барана. Это делается для того, чтобы в новой семье было много детей и злые духи не мешали счастью молодых. Отец и ближайшие родственники жениха вводят в дом молодоженов, а все остальные остаются, за дверями. Девушка немного приоткрывает свое лицо, и жених проводит рукой по ее волосам. Этот жест означает, что рука жениха — рука первого мужчины, прикоснувшегося к чистой, непорочной девушке. Затем жених берет невесту за правую руку и слегка наступает правой ногой на ее туфельку. Этот жест означает, что муж всегда будет главой семьи. Некоторые девушки из знатных семей, недовольные своим браком с мужчинами менее знатного происхождения, норовят первыми коснуться ногой ботинка мужа и утвердить тем самым свое главенство в семье.

У дверей спальни молодых встречает мать жениха. Она желает им счастья и многочисленного потомства, успокаивает девушку и объясняет ей, в чем состоят теперь супружеские обязанности. Затем она подает супругам чашечку кофе, и жених, сделав один глоток, передает чашечку невесте. Затем они переступают порог спальни. Парень пытается снять с девушки закрывающее ее лицо покрывало. Она отказывается и просит жениха сделай» ей свадебный подарок. Получив его, девушка позволяет парню открыть лицо, которое он, возможно, и знал по рассказам женщин своей семьи. Иногда рассказы о красоте невесты бывают преувеличенными, и обманутый жених находит в себе силы воспротивиться воле отца. В этом случае он выскакивает на улицу и сообщает еще не успевшим разойтись родственникам о своем отказе жениться. Если дело кончается разрывом, отец невесты возвращает шарт, но невеста сохраняет за собой фитташу. Однако такие случаи чрезвычайно редки, ибо они затрагивают честь как семьи жениха, так и семьи невесты и могут стать причиной вражды между этими семьями на долгие годы.

Когда девушку готовят к брачной ночи, хной и специальной глиной выводят на ее теле все волосы, чтобы она была «гладкой, как сливочное масло». Если первая ночь прошла удачно, то жена, и муж рисуют на ладонях хной специальные знаки, говорящие о том, что они получили большое удовольствие и остались довольны друг другом.

Свадебные обряды в основном повторяются по всей стране с большей или меньшей точностью. В городах Йемена, особенно в Таиззе и Сане, можно часто видеть шумные свадебные процессии богачей на автомашинах, когда вокруг разбрасывают петарды, стреляют из ружей в воздух. Свадьбы бедняков проходят скромно и незаметно.

Вероучение зейдитов отвергает разрешенную шиитской догматикой форму временного брака, называемого «завадж аль-мута». Пророк Мухаммед, по мусульманскому преданию, строго осуждал прелюбодеяние и, чтобы избежать его, считал допустимым временные браки (от одного месяца до нескольких лет) для мусульман, находящихся вдали от семейного очага. Непризнание зейдитами подобной формы брака — одно из отличий вероучения этой секты от общих положений шиитского направления ислама.

В книгах многих авторов, посвященных мусульманскому Востоку, можно нередко встретить описание семейной идиллии в доме мусульманина, имеющего несколько жен. Авторы этих книг знают о положении женщины обычно со слов их мужей, которые, загибая пальцы на руках, сообщают, когда и какие подарки они вручили своим женам, заточенным в четырех стенах. Мои близкие йеменские знакомые и друзья, государственные служащие и представители деловых кругов, как правило, состояли в браке с несколькими женщинами. В беседах с ними я пытался узнать, что вынуждает их брать в дом вторую или третью — Жену, какие мотивы играют основную роль при решении вопроса о многоженстве… Кроме заявлений типа «стол — и тот держится на четырех ножках» есть несколько серьезных моментов, объясняющих многоженство.

Все мои йеменские знакомые, обсуждавшие как-то этот вопрос у меня дома, сошлись на том, что в решении вопроса, взять ли в дом вторую, третью и четвертую жену, решающее слово принадлежит отцу или ближайшим родственникам по мужской линии. Иметь одну жену человеку богатому, да еще и знатному, считалось часто неприличным, могло вызвать насмешки и в известной степени отразиться на авторитете и положении в обществе. Я сам слышал весьма нелестные отзывы о сыне имама _ Ахмеда, принце аль-Бадре, от некоторых представителей, административной верхушки в связи с тем, что у него было только две жены. Примерно то же самое говорили и о младшем брате имама, принце Абд ар-Рахмаие, который был женат на ливанке и отказывался взять в дом вторую жену.

В привилегированной прослойке сейидов женитьба. обычно рассматривалась как своего рода династический союз. В Йемене, по неофициальным данным, было около 30 тыс. сейидов. Основные семьи, такие, как Мутаваккили, Хамид ад-Дины, Забара, Абу Талебы и Шами, состояли в родстве. При королевской канцелярии была даже специальная должность судьи дворца, который вел летопись генеалогического древа семей сейидов и давал справки при возникающих в судах разборах споров о дележе имущества.

Первая жена, как правило, категорически возражает против того, чтобы ее муж взял в дом дурра, т. е. вторую жену, конечно, если ее об этом спрашивают. Правда, редко, но случается обратное, когда первая жена, погибающая от скуки, просит взять в дом вторую жену. В данном случае она рассматривает дурра не как соперницу, а скорее как подругу, с которой можно поболтать и провести время.

О подобном, редком случае дружбы нескольких жен одного придворного короля Ахмеда мне рассказала С. Светлова, как я уже говорил, работавшая в Таиззе переводчицей у советских врачей. В середине сентября 1960 г. к советскому врачу-гинекологу А. А. Михайловой пожаловала семья: муж, высокий худой старик примерно 60 лет, и его три жены. У него была еще и четвертая, 18-летняя жена, но она не пришла со всеми к врачу. Муж ожидал за дверью кабинета, пока женщин осматривали. Старик, наведывавшийся изредка в Таизз (здесь жила его семья) из Ходейды, где в то время находился имам Ахмед, решил взять с собой в Ходейду любимую (третью) жену, Хотя поездка ее и соблазняла, ей не хотелось расставаться с остальными женщинами. Об этом она и сказала мужу. Тогда он разгневался и заявил женам, что выгонит одну из них, возьмет в Ходейде новую жену и у него снова будет четыре жены. Любимая жена упрекнула мужа в черствости и пригрозила, что, если он кого-нибудь прогонит из дому, она уйдет тоже и еще уведет остальных. По-видимому, эта угроза подействовала: старик вернулся в Ходейду один.

В одну из поездок на гору Сабр я долго беседовал с местными крестьянами, которых можно отнести к категории сельских богачей. Многие из них были многоженцами, и я попытался выяснить, какими мотивами они руководствовались, беря в дом вторую жену. У меня сложилось впечатление, что основная причина этого — прежде всего стремление заполучить в дом новую работницу. Женщина-крестьянка работает в поле значительно больше мужчины: она возделывает небольшие участки орошаемой земли, выпалывает грядки, собирает урожай овощей и ката, продает их на рынке и делает нужные в городе покупки. Мужчина в горном Йемене, где развито овощеводство и. культивируется кат, в лучшем случае вспашет деревянной сохой землю. Если к этому прибавить, что женщина ведет домашнее хозяйство, воспитывает детей, выделывает домотканые ковры, то станет понятно, какая работа ложится на ее плечи. Во всяком случае, те крестьяне, с которыми я говорил, утверждали; что четыре женщины всегда смогут прокормить одного мужчину и что, чем больше в доме женщин, тем меньше мужчине приходится работать. Именно в этой среде чаще всего забитая и обремененная непосильным трудом женщина просит своего мужа взять в дом вторую жену, которая снимает с нее часть забот по хозяйству и воспитанию детей.

Мои поездки на гору Сабр, встречи и беседы с местными крестьянами о положении женщин и их роли в социальной жизни йеменской деревни имели неожиданные последствий. В 1975 г., во время моего пребывания в Адене, йеменские друзья, знавшие меня по Северному Йемену, и в первую очередь аденский коммерсант Халея помогли мне выполнить поручение Восточной комиссии Географического общества СССР и купить в деревне Эль-Аарук (округ Эль-Худжария) женский национальный костюм для арабского фонда Музея этнографии им. Петра Великого в Ленинграде. Арабская экспозиция этого музея представлена лишь некоторыми предметами из Ирака, и поэтому поручение Восточной комиссии было, на мой взгляд, более чем обоснованно: Йемен — страна древней и малоизученной у нас цивилизации с большими культурными традициями, и пополнение арабской коллекции предметами материальной культуры йеменского народа могло не только обогатить экспозицию, но и в известной степени расширить наши представления и знания об арабских странах.

Женский костюм из Эль-Аарука состоит из четырех предметов: длинного, с удлиненными и расширяющимися книзу рукавами платья (хидра), суживающихся книзу» шаровар (бурд), черного квадратного платка из тонкой материи, который носят на голове (масар), большой шали, покрывающей голову и плечи (макрама). Платье и шаровары шьют из черного хлопчатобумажного материала типа сатина. Вообще, черный цвет доминирует в женском костюме, хотя всю одежду украшают строчкой и цветной вышивкой. Так, платье на груди, до талии отделано широкими полосами красной и белой строчки. Красные полоски ткани имитируют высокие, почти под мышкой, карманы, а на спине тонкой строчкой вышит замысловатый рисунок, напоминающий прописную букву «М». Низ шаровар, — выглядывающий из-под платья, отделан более сложно: красная, зеленая, белая и темно-зеленая строчки переплетаются в сложный, шириной до 6–8 см, геометрический орнамент. С большим вкусом украшен масар. В одном его углу крупными стежками серебряной нитью вышита ветка дерева с крупными листьями и цветами. Масар складывают вдвое, и голову покрывают таким образом, чтобы вышитый большой цветок приходился на макушку. Более замысловато украшена длинная, до 2 м. шаль. По ее краям пропущены параллельно зеленые и красные стежки, которые соединены золотистой волнистой линией. В каждой шали вышит зелено-красно-желтый крупный цветок, обрамленный более мелкими цветками, а прямо на середине — два симметрично расположенных тюльпана. В прошлом, по-видимому, вся вышивка делалась вручную, а сейчас — на швейной машинке. На изнанке шали я обнаружил остатки газеты, которая была подложена под ткань для строчки, чтобы придать ей необходимую жесткость.

Перечисленные выше названия предметов женского костюма характерны для южных районов Северного Йемена и горных районов Южного Йемена. Те же элементы женского костюма в других местностях называются иначе. Так, например, длинное платье в столице ЙАР Сане — это зин, а в западных провинциях Южного Йемена — камне или джильбаб. Шаровары в других районах носят название «серваль», хотя шьют их так же, как и бурд.

Непременную часть национального женского костюма составляют серебряные украшения, изготавливаемые местными ремесленниками из лома талеров Марии Терезии или саудовских риалов. Поэтому как непременное дополнение к костюму я приобрел и женские украшения.

— Наиболее интересна но замыслу и манере исполнения мурид — прямоугольная гладкая подвеска с тремя красными стекляшками посередине, имитирующими, по-видимому, йеменский сердолик. Она сделана в виде плоской коробочки и служит для хранения написанных молитв и заклинаний от дурного глаза, которые не только мужчины, но и женщины постоянно носят при себе. Две пары браслетов украшают руки и ноги: хиджль — тяжелые, ножные, из бронзы, и занд, — надеваемые ближе к локтю, дутые и легкие, с тонкой серебряной проволочкой, покрывающей гладкую металлическую поверхность. Подвеска на лоб (ишаба) набрана из мелких шариков, цепочек и ромбиков. Двумя тесьмами она закрепляется на затылке, под масаром, таким образом, чтобы лоб наполовину закрывался этой серебряной паутиной. Редкая женщина в Йемене не носит серег (катба), и для полного комплекта я приобрел две пары этих украшений. Одни серьги представляли собой подвески, похожие на те, что обычно бывают у тяжелых люстр в парадных дворцовых залах, с многочисленными, полыми шариками, издававшими тонкий мелодичный перезвон, а другие — гладкие круглые пластинки. Кроме того, йеменские друзья подарили мне также большую серьгу в виде круглой пластины с бусинкой коралла посередине. Эту серьгу, продеваемую в отверстие ноздри, носят только женщины ахдам. Йеменка, говорят, как бы бедна и забита она ни была, никогда не прокалывает себе ноздрю и не подвешивает к ней серьгу: это считается неприличным.

Йеменцы очень любят детей. Рождение ребенка в семье, особенно мальчика, — большое событие и праздник. На третий день после рождения ребенка мать принимает поздравления от подруг, родных и знакомых. Она выносит младенца. Его глаза уже с первого дня подводят темным порошком сурьмы, в чепчик кладут стебли свежей мяты. В южных районах страны в семье, где родился ребенок, готовят угощение, и прежде всего кофе с добавлением кардамона. Этот кофе называют «кахва ситтуна Фатима», т. е. «кофе госпожи нашей Фатимы». Фатима — единственная дочь пророка Мухаммеда, которая оставила Нобле себя потомство. Она почитается покровительницей женщин. На 40-й день после родов, когда женщина «очистится», она вновь принимает родных и подруг, для которых готовит «кахва ситтуна Хадиджа» — «кофе госпожи нашей Хадиджи». Хадиджа — первая жена пророка Мухаммеда. Этот напиток, хоть и называется кофе, делается не из кофейных зерен. Для его приготовления берут горсть белого риса, 100 г очищенного миндаля, восемь-десять зернышек кардамона. Всю эту смесь толкут в ступе и высыпают в кипящее молоко. Напиток разливают по чашкам, которые ставят на поднос вокруг свечки. Гости берут чашки осторожно, чтобы не погасить свечу, которая должна сгореть дотла.

По поверью, йеменская женщина, богатая или бедная, предпочтительно должна рожать на овчине. Только тот ребенок будет сильным и крепким, который рожден на овчине. Чтобы роды прошли быстрее, повитуха, принимающая роды, ставит в ногах роженицы свечку, так как «на свет ребенок появляется быстрее». Ранние браки, частые роды, тяжелая домашняя работа, затворническое положение женщины — все это отражается на ее Здоровье. Я встречал в Йемене семьи, где 14-летняя женщина уже имела двоих детей, а 29-летняя — нянчила своих внуков.

Быть бездетной — большое горе для йеменки и первая причина для развода. В Ходейде на побережье расположена могила мусульманского свитого, к которой по пятницам совершают паломничество женщины, еще не изведавшие счастья материнства. Мне часто приходилось видеть, как, одетые в темное, они приходили к холодному могильному камню и, прижавшись животом к нему; молили помочь им родить ребенка.

На полпути от Таизза в Ибб, по дороге к мечети Джанад, несколько в стороне от проезжей дороги, стоит маленькая часовня с куполом и двумя входами. В одном углу — кыбла, показывающая направление на Мекку, в другом — углубление в виде ниши со множеством приклеенных, прибитых и прицепленных лоскутков материи, кожи, волос. Здесь есть пуговицы, сережки и незатейливые украшения. Существует поверье, что бесплодная женщина должна прийти в эту часовню помолиться поставить здесь что-нибудь. Богатые люди иногда режут у входа в эту мечеть баранов.

У могил мусульманских святых везде — и близ Саны, и близ других городов Йемена можно видеть скорбные процессии женщин, направляющихся к холодному могильному камню, который дарит им надежду стать матерью.

Нормы мусульманской религии низводят женщину до положения почти рабыни — сначала отца, а затем мужа. В 8 лет йеменка закрывает лицо плотной тканью, в 12–13 лет она выходит замуж, а в 30 лет становится бабушкой. В суде свидетельства двух женщин приравниваются к свидетельству одного мужчины. Девушка не имеет права голоса при выборе жениха, замужняя женщина может быть изгнана из дому мужем, которому она не родила детей или просто чем-либо не угодила. Достаточно мужу при свидетелях три раза сказать слово «талак», как жена считается разведенной и может отправляться к своим родителям.

Женщина может потребовать у мужа развода только в том случае, если он не выполняет по отношению к ней супружеских обязанностей. Поэтому в большинстве своем очень суеверные и религиозные женщины, которым не милы их мужья, прибегают к услугам разных магов и волшебниц, которые могут помочь им выдвинуть против мужа подобное обвинение в шариатском суде. Главным исполнителем воли женщины, желающей получить повод для развода, выступает музейина, которая украшала ее перед свадьбой и разрисовывала кухлем и авсом ее лицо и руки. Самым «верным» и поэтому распространенным средством для достижения цели среди целого арсенала колдовских приемов считается, заколачивание в землю гвоздя, обвитого подобранным на подушке волосом мужа. Эта операция сопровождается различными заклинаниями и причитаниями и, по мнению йеменок, действует безотказно. Мужчина, который не хуже женщины знает о подобных колдовских приемах и пытается как-то спасти свою честь и авторитет, публично заявляет, что, он-де «масмур», т. е. «заколочен гвоздем», и на этом основании сам дает развод своей жене.

Вдове и разведенной йеменке, если она бедна и не блещет красотой, уготована тяжкая участь. Если ей даже удастся выйти замуж второй раз, она тем не менее будет женой, полученной за небольшой выкуп, и поэтому вряд, ли может рассчитывать на большое уважение.

Известный арабист доцент В. Н. Красновский рассказывал мне в начале декабря 1971 г. о своей беседе с молодой арабкой по имени Саида, которая работала горничной в доме, где жили советские специалисты, и которая по своему социальному положению могла быть отнесена к категории малообеспеченных или неимущих слоев городского населения Адена. По прошествии четырех месяцев после развода она продолжала жить в доме мужа, с тем чтобы он смог убедиться, что она не беременна. Саида объяснила, что уже сейчас она по своему общественному положению — вдова и, по обычаю, на бугорках ее ладоней музейина написала соответствующие знаки, похожие на елочки. Любой мужчина, если заинтересуется Саидой, сможет по ее рукам определить ее положение.

Мужчина может взять вдову в дом и держать у себя до трех дней, чтобы «попробовать» ее как хозяйку и женщину, и, если вдова понравится ему, на ее руки наносятся другие знаки, свидетельствующие о том, что она уже получила предложение, но еще не дала на него своего согласия.

Однако история Саиды еще не закончена. Однажды вечером обитатели дома, где она работала, были всполошены ее громкими криками. Оказывается, дежуривший на часах солдат пытался увлечь ее в укромное место, но женщина отчаянно сопротивлялась. Когда подоспевшие на помощь люди стали увещевать и стыдить солдата, он ответил, что не совершил ничего предосудительного, поскольку на ее ладонях нарисованы знаки, говорящие о том, что она «ищет мужчину». Подобная история трудно укладывается в жесткие рамки мусульманского права и, по-видимому, служит одним из проявлений доисламских религиозных представлений жителей Южной Аравии.

С горячим желанием каждой женщины иметь ребенка связано распространенное в Йемене и усиленно поддерживаемое женщинами убеждение о продолжительности беременности; Йеменки, а с ними нередко мужчины из простого народа и даже образованные люди считают, что беременность может продолжаться один, два и даже три года. Когда мужчина обращается с упреками к жене, не родившей ему ребенка, она, как. правило, отвечает, что уже беременна и ребенок «живет у нее под сердцем». «Злоупотребления» женщин и манипуляции со сроками беременности некогда стали даже предметом обсуждения Верховного религиозного суда, где разбиралось дело о разводе видного сейида. Сейид настаивал на разводе, ибо жена, не рожала ему сына, а женщина утверждала, что она вот уже второй год как беременна. Верховный религиозный суд установил срок беременности в три года. Отсюда можно объяснить и повышенный интерес йеменских женщин из состоятельных семей к больнице, куда они ходят большими группами, как на прогулку. Во время посещения больницы — они; как правило, делают рентгеновский’ снимок. Часто этот непонятный непосвященным снимок — единственный документ, доказывающий беременность и спасающий ее от развода.

— Понятия о методах и средствах лечения в Йемене отличаются своеобразием. Йеменец всегда с недоверием смотрит на врача, когда он дает несколько! таблеток и утверждает, что это может помочь излечить недуг. Другое дело уколы — шарангия. Это, по их мнению, действенное средство, — и на него можно положиться. Кстати, некоторые шарлатаны в корыстных целях используют повышенный интерес йеменцев к уколам, которым они за определенную плату делают инъекцию..: дистиллированной воды или в лучшем случае физиологического раствора. Особенно часто к этому прибегают местные фельдшера, которые по-своему расшифровывают рецепт врача.

Тяжелые условия жизни основной массы населения и низкая санитарная культура в прошлом приводили к тому; что в стране случались вспышки эпидемии оспы, брюшного тифа, были распространены венерические болезни, малярия, трахома и простудные заболевания. Однако в целом горная часть Йемена имеет сухой и очень здоровый климат. Повышенная солнечная радиация в течение значительной части года убивает болезнетворные бактерии, а подвижный образ жизни и четкий ее ритм, умеренное питание и пребывание большей части дня на открытом воздухе способствуют продлению жизни йеменца, хотя это. в конечном счете зависит от благосостояния и индивидуальных особенностей человека. В Йемене, как я уже писал, редко встречаются болезни «цивилизованных» стран: гипертония, инфаркт миокарда, атеросклероз, нет полных и тучных людей. «Здесь много пожилых, но здоровых людей, и даже в йеменской армии я встречал 70-летних солдат, которые наравне с молодыми несли все тяготы солдатской, жизни.

При всем своем мусульманском благочестии йеменцы верят в многочисленные приметы, колдовство, магические заклинания. Почти у каждого из них есть бумага с заклинаниями от всех опасностей, которыми чреват жизненный путь человека. Такое заклинание — клочок затасканной в кармане или закрепленной у пояса бумаги с магическими знаками и цифрами — пишется местным магом на базаре за несколько медных монет. Йеменцы убеждены, что местные колдуны общаются с дьяволами, беседуют с ними, могут достать с их помощью любую вещь. При всех своих связях с нечистой силой йеменские колдуны считаются благочестивыми мусульманами и не могут осквернять себя добычей запрещенных Кораном спиртных напитков и свиного мяса. В период моего пребывания наибольшей известностью в Таиззе пользовался местный маг Абд аль-Кадер из г. Мравия. Несмотря на свою молодость, он изучил, по словам моих йеменских друзей, книгу черной и белой магии и успел натворить таких чудес, о которых «говорит весь Йемен».

Кроме Абд аль-Кадера в Таиззе «работали» еще два мага. Один из них, Али Халед, был специалистом по превращению медной бейсы, монетки достоинством в полбукши, в золотую гинею. Другой, суданец, чинивший на городском рынке часы, был известен тем, что без шарта женился на самых красивых женщинах. Ходейда известна своими колдуньями, которые ловко превращают полюбившихся им юношей в ослов, приводят их в дом, а затем вновь возвращают им человеческий облик. Интересно, что самого короля имама Ахмеда йеменцы считали колдуном. В народе было распространено мнение, что его невозможно убить, так как он насквозь видит человека, который пришел к нему со злым умыслом. Сам имам Ахмед поощрял распространение подобных слухов, а несколько неудачных покушений на его жизнь давали обильную пищу для рассказов о неуязвимости короля.

Через своих йеменских друзей я безуспешно пытался познакомиться с каким-нибудь колдуном, однако они всячески уклонялись от того, чтобы, оказать мне такую услугу. По мнению многих из них, для европейцев йеменские колдуны вряд ли что-либо смогут сделать, так как насрани едят свинину и пьют вино.

На ступеньку выше магов и волшебников в Йемене стоят народные лекари. В их арсенале — и горячий песок для остановки кровотечений, и отвар амбры на масле уд, привозимом из Индии, в качестве стимулирующего препарата, и противоядия от укусов змей, и чесночные примочки и плесень для лечения гнойных ран, и опасные и безопасные бритвы, служащие лекарям хирургическими инструментами, и многие другие всевозможные мази и притирания, приготовляемые по их собственным, только им известным рецептам. Молитвы и заклинания тоже считаются действенным средством врачевания.

Темно-серое или буровато-серое вещество. амбра, или морской воск, иногда находят на берегу, в полосе прибоя. Амбра образуется в пищеварительном тракте кашалота в результате сложных химических превращений роговых клювов каракатиц, которыми эти киты питаются. На йеменском побережье Красного моря амбру находят редко. Ее привозят из портовых городов Южной Арайий и продают за баснословные деньги. В Сане за 10 риалов я купил кусочек, амбры с половину спичечного коробка.

Уже давно обнаружено, что небольшое добавление порошка амбры в духи, притирания и ароматические бальзамы делает их необычайно стойкими. Лучшие французские духи отличаются стойкостью ибо они изготавливаются на натуральной амбре. В Йемене делают специальное: снадобье из порошка амбры и масла уд, которое, по мнению йеменцев, помогает от многих болезней. Для его приготовления на единицу уд берется треть мелко наструганной бритвой или толченой амбры. Амбру высыпают в бутылочку с маслом, которую крепко закрывают корковой пробкой и погружают на 10–15 минут в кипящую воду. Серая порошкообразная амбра в масле становится черной и, растворившись в нем, придает ему темный цвет. Полученная тягучая жидкость имеет приятный, стойкий, но не сильный запах, чем-то напоминающий аромат увядших лепестков розы. По словам йеменцев, приготовленное снадобье в течение десяти, лет сохраняет свои лечебные свойства.

Способность амбры противодействовать укусам змеи и скорпиона йеменцы объясняют следующим образом. Яд поднимается по крови к сердцу, и парализует его. Принятая сразу после укуса амбра стимулирует. работу сердца, блокирует яд в кровеносных сосудах, не давая ему подняться до сердца. Она не служит абсолютным противоядием, а лишь задерживает паралич сердца. Йеменцы так и говорят: «Амбра отгоняет яд от сердца». Однако выигранного времени может быть, достаточно, чтобы отсосать яд из раны или доставить больного в больницу. Ни в коем случае нельзя мазать амброй укушенное место, ибо действие будет обратное: «амбра погонит яд к сердцу» и ускорит наступление смерти. Безусловно, многие снадобья йеменских лекарей проверены многовековой практикой и, видимо, действительно могут оказывать помощь больным и страждущим.

В январе 1963 г. я покинул Йемен, проработав в этой удивительной и интересной, стране более четырех лет. Йеменский народ, свергнувший в сентябре 1962 г. монархический режим, в трудных условиях гражданской войны строил новую жизнь. В, 1980 г. мне довелось еще раз посетить Йеменскую Арабскую Республику. За годы республиканского режима в стране произошло много изменений. Новые кварталы столицы подошли вплотную к горе Хадда. Роскошные виллы выросли на горе Сабр, а ранее безжизненная пустыня Тихама, от Ходейды до Ваджиля, распахана и засажена клевером, овощами и хлопчатником. Многое изменилось и в общественной и. в личной жизни йеменцев, гордящихся тем, что их страна стала первой на Аравийском полуострове республикой. Оглядываясь назад и вспоминая свои первые шаги как востоковеда в этой стране, не могу не сказать, что знакомство с историей и культурой, нравами и обычаями йеменского народа представляет собой одну из самых интересных и увлекательных страниц в моей жизни.