На ближневосточных перекрестках

По улицам и площадям Багдада

В Багдаде на центральной улице Рашида, название в честь Харуна Рашида (786–809) — пятого халифа и династии Аббасидов, расположены расцвеченные яркой неоновой рекламой большие магазины, государственные учреждения и конторы адвокатов. На ней же перед большой площадью, уставленной автомашинами чуть ли не всех марок мира, находится гостиница «Синдбад», с которой и началось мое знакомство с Ираком… Она построена еще до второй мировой войны, и это чувствуется и по архитектуре здания, и по обстановке комнат: ванные по величине равны жилым помещениям, в номерах — выточенные из мрамора люстры в виде глубоких тарелок и огромные кровати.

Я живу на втором этаже. Окна и дверь моего номера, затянутые от комаров и москитов тонкой металлической сеткой, выходят на широкую веранду, идущую вдоль всего здания. С нее открывается вид на р. Тигр, или Диджлу, как называют ее арабы. По мутным из-за зимних дождей водам этой реки, вниз по течению, плывут большие серые чайки. Иногда, потревоженные лодкой или катером, они с резкими, полными негодования- криками взмывают в небо.

По правую сторону реки — гражданский аэродром и, железнодорожная станция. Часто воздух разрывается от грозного рева реактивных двигателей. После взлета тяжелой пассажирской машины в застывшей тишине еще явственнее слышны жалобные пересвисты маневровых паровозиков. Самолеты, ревя, уходят в небо, паровозы перекликаются друг с другом, потревоженные чайки галдят на реке, катящей воды к морю. В сумерки на телевизионной башне зажигается красный сигнальный фонарь. Он мигает через равные промежутки времени, и мне кажется, что это глаз злого ифрита. с которым боролись герои Сказок «Тысячи и одной ночи».

Февральским утром выхожу на первую прогулку по городу. Свежо, и это неожиданно для меня: я наслышан о жарком климате Междуречья.

— По одну сторону от главного входа в гостиницу — широкой двери между двумя голубыми колоннами — расположился торговец открытками — высокий араб в пиджаке, надетом на динтдашу — длинную темную рубаху, его голова плотно укутана квадратным клетчатым платком — яшмаг. Несколько сот цветных открыток с изображением французских и американских актрис, пухлых младенцев и счастливых целующихся пар раскинуты цветным ковром на двух огромных щитах. Когда наступает ночь, он затаскивает эти щиты куда-то во двор, а утром вновь появляется с ними. У щитов останавливаются покупатели: солдаты в шерстяных темно-зеленых штанах и куртках, женщины в длинных шелковых покрывалах — абаях, оставляющих открытым только лицо. Солдаты покупают полуобнаженных актрис, женщины — пухлых розовых младенцев. По другую сторону от входа другой араб торгует кошмами — домоткаными коврами из козьей шерсти. Дело у него идет гораздо хуже, чем у его соседа, бойко продающего за гроши отражение чужого счастья.

Багдад был основан аббасидским халифом Абу Джаафаром Мансуром в западной части сегодняшнего города. В 749 г. халифом в Ираке был провозглашен Абуль Аббас ас-Саффах — один из членов семьи Аббаса — дяди пророка Мухаммеда, — которая уже продолжительное время вела тайную борьбу против правящих халифов из династии Омейядов. Противники Аббасидов не смирились с поражением и, умело используя недовольство бедноты и религиозные противоречия, поднимали восстания против новых правителей обширной империи. Постоянные мятежи угрожали даже резиденции халифа, и именно в это время вошло в правило держать в конюшне оседланную лошадь, чтобы в случае опасности халиф мог мгновенно скрыться.

Халиф Мансур совершил несколько поездок по стране в поисках места для столицы. Он считал, что новая столица должна стоять на судоходной реке, вдали от больших городов, в центре империи, в местности, климат которой не способствовал бы распространению заболевания малярией. И такое место было найдено.

Это была деревушка на берегу Тигра. Здесь же стоял несторианский монастырь. Две небольшие, но судоходные речки связывали Тигр с Евфратом. Деревня называлась Багдад и была известна еще до завоевания Ирака арабами как место больших конных ярмарок. Ряд ученых считает, что «багдад» означает на одном из иранских языков «богом данный». По другой версии, «багдад» следует переводить с древнеперсидского как «сад Дада», где Дад — имя собственное. Берега Тигра издревле были густо заселены и разделаны под сады, поэтому второе объяснение тоже вполне обоснованно. Но халиф Мансур назвал новый город Мадинат ас-салям (Город мира)., желая, по-видимому, подчеркнуть, что в этом городе будет, господствовать мир и спокойствие, и прежде всего для халифа и его семьи..

По приказу Мансура план нового города был нанесен пеплом прямо на земле, затем эти линии были выложены пропитанными нефтью семенами хлопчатника, которые подожгли. Мансур, осмотрев огненный план своей будущей столицы, отдал приказ начинать строительство и сам заложил первый камень города. Это случилось 1 августа 762 г.

Новый город имел форму совершенно правильного круга диаметром 2638 м. Его внешние стены из необожженного кирпича достигали высоты 18 м, и над ними еще на 3 метра возвышались башни. Из Обожженных кирпичей строились только своды, арки и перекрытия. На расстоянии 30 м от внешней стены, окруженной глубоким рвом, поднималась вторая, внутренняя стена с четырьмя воротами: от Баб аш-Шам начиналась дорога в Сирию; от Баб аль-Басра — на юго-восток, к морю; от Баб аль-Куфа путь вел к первой столице мусульман в Ираке — г. Куфе; караваны из Персии попадали в Багдад через Баб аль-Хорасан. Между воротами было построено по 28 башен, и над каждыми воротами — огромное, перекрытое купольным сводом помещение. Каждые ворота охранялись 1000 стражников. Они располагались в галерее, ведущей от ворот в центральную, дворцовую часть города, и любой путник мог попасть в центр лишь по охраняемой галерее.

В центре города, на большой площади, стояли дворец халифа, дома его сыновей, мечеть и здания правительственных учреждений. Дворец халифа известен в истории под двумя названиями: аль-Кубба аль-Хадра (Зеленый купол) и Баб аз-Захаб (Золотые ворота). И то и другое название точно отражали архитектурные детали этого гигантского сооружения.

Постройка города была завершена в 766 г. На строительстве работали 100 тыс. человек, и оно обошлось в 9 млн. динаров, или 38 385 кг чистого золота. Мусульманский мир внимательно следил за сооружением новой столицы халифата. Город Басит, бывший некоторое время резиденцией мусульманских наместников, прислал Майсуру свои знаменитые ворота, сработанные, согласно легенде, демонами по заказу библейского царя Соломона. Бывшая столица халифата Дамаск и первая столица мусульман в Ираке Куфа также подарили часть своих городских ворот.

Время не оставило нам даже развалин грандиозного сооружения Мансура. В 941 г. рухнул купол дворца, а его стены простояли до середины XII в. Стены и здания из необожженного кирпича под влиянием дождей и наводнений скоро разрушились, и ныне найти место, где когда-то стоял круглый город — крепость халифа Мансура, практически невозможно. Лишь труды средневековых географов и историков дают нам возможность ознакомиться с городом мира, быстро построенным и быстро канувшим в вечность.

Брожу по сегодняшнему Багдаду, прислушиваюсь к шумному говору пестро одетой толпы и стараюсь представить себе город, каким он был в период своего расцвета в раннее средневековье. И надо иметь особо богатое воображение, чтобы среди многоэтажных домов, в потоках автомашин, двухэтажных автобусов, горожан, одетых в европейские костюмы, увидеть Багдад, о котором столько написано увлекательных сказок и зловещих рассказов..

Центром современного Багдада считается площадь Тахрир (Освобождения). От нее идут улицы Рашида, Саадуна и Джумхурия. На всех важнейших перекрестках столицы устроены разворотные круги, которые иракцы называют звучным словом «филька». Филька на площади Тахрир — самая большая в городе. На ней уместились бассейн и трибуна, перед которой в национальный праздник — День революции — проходят парады войск и народные демонстрации. Потоки машин движутся в три-четыре ряда против часовой стрелки, ловко перестраиваясь на ходу в нужном направлении. За все время пребывания в Ираке мне ни разу не приходилось видеть, чтобы машины столкнулись у разворотного круга. Багдадские шоферы, небрежно выставив в окно левую руку, виртуозно маневрируют среди огромного скопления транспорта.

У фильки разбит Парк нации. Его широкий вход увенчан поперечной стелой с бронзовыми барельефами, выполненными по эскизам известного иракского художника, Джавада Салима. Согбенный в смертельных муках человек, сидящий за решеткой темницы патриот и оплакивающие их женщины символизируют Ирак до Июльской революции 1958 г. Революцию олицетворяет солдат, ломающий решетки ненавистной темницы, над которой восходит солнце свободы. Последняя часть этого своеобразного триптиха — улыбающийся рабочий с молотом в руке, мать и дети со стеблями растений — символизирует мирную жизнь.

В центре парка — фигура женщины, прикрывающей собой ребенка. Это символ арабской нации и ее составной части — иракского парода. Здесь очень многолюдно. В несколько рядов сидят чистильщики ботинок с набором разноцветных кремов и паст. Около них пристроился продавец духов и благовоний. На откидной крышке его короба лежат благовонные палочки — бухур, сделанные в Японии и дающие при горении голубой, приторно пахнущий дымок, десятки крошечных пузырьков с розовым маслом, настойками амбры, кристалликами душистой соли. Рядом с владельцам парфюмерных изделий стоит парень с ящиком, трещащим как будильник. Подхожу к нему и с удивлением вижу самодельный силомер. Диск силомера сделан из циферблата стенных часов. Уплатив 10 филсов, я хватаюсь за две ручки. Толпящиеся вокруг мальчишки лезут друг на друга, стараясь увидеть часовую стрелку, указывающую выжатые килограммы. Испытание закончено, и ящик вновь трещит, зазывая любителей измерить свою силу.

— Хистави! Хиставик. Хйстави! — кричит мужчина в коричневой дишдаше. На нем поверх рубахи надет европейский пиджак. На голове у него — сложное сооружение, называемое в Багдаде «чарравия». Его носят обычно только коренные багдадцы. Состоит он из шапочки — аракчии, плотно обернутой яшмагом — платком. Перед продавцом лежит джумар — очищенное, сочащееся сладким соком корневище молодой пальмы хистави, которым в Ираке, лакомятся и взрослые и дети. За 10 филсов покупаю тонкую сладкую стружку и пробую на вкус.

Выхожу к проезду, ведущему к летнему кинотеатру. Ребятишки продают на улице газеты, резиновые шарики, сигареты, жевательную-резинку. Солидные коробейники разложили на широких деревянных щитах ремешки квасам, зажигалки, лезвия для бритв, помазки, замочки, ручки, зеленоватые флакончики дешевых духов.

— Хаджа бид-дерхем! Хаджа бид-дерхем! — слышатся разноголосые крики. Эти возгласы можно перевести: «Любая вещь на лотке продается за серебряную монетку в 50 филсов!» Покупатели то и дело подходят, торгуются, покупают разные мелочи.

После революции столица Ирака быстро росла и строилась. В 1957 г. в городе жил миллион человек, в 1965 г. — полтора миллиона, а сегодня — около трех миллионов. Возникли новые кварталы, такие, как Новый Багдад, а в старых районах — Мансур и Каррадат Марьям — все меньше остается пустырей.

Самой красивой и современной стала улица Джумхурия. Старые дома с деревянными балконами уступают место восьми- и девятиэтажным современным зданиям.

В Ираке немало талантливых архитекторов и строителей. Аль-Чадарчи, автор памятника Неизвестному солдату на улице. Саадуна, известен тем, что применяет дубовые панели не только для отделки интерьеров, но и фасадов домов. Спроектированные им здания Управления табачной монополии, Национальной нефтяной компании и ют деления банка «Рафидейн» построены из бетона, мрамора и стекла, деревянные щиты загораживают окна от прямых солнечных лучей: эти дома могут украсить столицу любой страны мира.

Направляюсь к Национальному музею современного искусства в Парке нации. Его затянутые в бетонную решетку стены видны издалека. Здание построено несколько лет тому назад на средства Фонда Гульбенкяна, известного в капиталистическом мире под именем «господин пяти процентов». В начале этого века Гульбенкян оказал большую услугу нефтяным компаниям, добивавшимся подписания соглашения на концессию в Ираке у турецкого султана, и за это получил от благодарных хозяев часть акций созданной впоследствии «Ирак Петролеум Компани». Компания несколько раз реорганизовывалась, но Гульбенкян неизменно сохранял 5 % акций, приносивших ему миллионные доходы. Эти миллионы и дали ему возможность заниматься благотворительностью. Ныне эта нефтяная компания национализирована.

Кончился рабочий день, и набитые людьми двухэтажные автобусы, опасно кренясь на поворотах, развозят багдадцев из делового центра в жилые кварталы города. Навстречу мне идут государственные служащие, головы которых покрыты черной фетровой пилоткой — сидра. Этот традиционный иракский головной убор называют иногда «фейсалия» по имени иракского короля Фейсала, надевшего его впервые. В начале 20-х годов сидру носили образованные люди, занимавшие привилегированное положение в обществе. Сейчас сидра символизирует косность, верность старым обычаям и представлениям, и ни один молодой человек добровольно носить ее не станет.

Скульптурное изображение Абд аль-Мохсина Саадуна — единственный памятник, оставшийся после революции 1958 г. Этот иракский политический деятель, лидер, партии «Такаддум» и премьер-министр королевского Ирака, в 1929 г. под давлением англичан и монарха подписал неравноправное соглашение с Великобританией и, придя домой, застрелился. Его оплакивал весь народ, самые видные поэты Ирака посвятили ему стихи. Восставшие в 1958 г. багдадцы сбросили с пьедесталов памятники английскому генералу Моду и королю Фейсалу, но оставили монумент Саадуну, сооруженный в свое время на средства, собранные среди населения.

Сейчас вокруг стоящего с опущенной на грудь головой бронзового Саадуна кипит жизнь большого города. По обе стороны улицы Саадуна располагаются многочисленные магазины, аптеки, кондитерские и ресторанчики. Плетеные пирожные, пряники с лимонами, марципану, пастила и халва всевозможных видов горами лежат на огромных блюдах, выставленных в витринах. В ресторанах готовят вкусное мясное блюдо — газ. В Сирии это блюдо называют «шаурма». Даже в Каире, славящемся своей кухней и поварами, его готовят сирийцы. Но иракцы оказались хорошими учениками, и приготовленный в Багдаде газ не уступает дамасской шаурме.

Для газа берут куски мяса молодого барашка разной величины и насаживают их на толстый вертел. Высокий конус венчают большие куски жира. Повар постепенно поворачивает вертел, с тем чтобы все стороны равномерно поджаривались на жаровне — это либо угли, либо толстые спирали электрической плитки. Когда мясо готово, он начинает срезать его огромным ножом в закрытый сверху совок.

— Нафар газ, — кричит официант, и повар выбрасывает на тарелочку одну порцию мяса и достает из ящика продолговатую белую лепешку — самун. К газу подают на блюдечке маринованные репу, редиску, мосульский чеснок, огурцы, лук и стручковый перец, называемые единым словом «турши». Нередко эту еду запивают лябаном — кислым овечьим молоком, разбавленным водой и немного присоленным.

У порога ресторанчика «Тахрир», где делают хороший газ, расположился чайчи, готовящий крепкий ароматный чай. Этот сладкий чай подают в небольших стопках, называемых в Ираке стаканами. Фразу «стакан чаю» можно нередко услышать в Багдаде.

Через короткий переулок с улицы Саадуна можно попасть на набережную Абу Нуваса.

Здесь, на пологом левом берегу Тигра, около ресторанчиков, где готовят знаменитое рыбное блюдо — маскуф, вечером устанавливают стулья и столики для публики. Каждый посетитель в небольшом бассейне выбирает живую рыбу, которую повара тут же чистят, потрошат, насаживают на рожны и пододвигают к пылающему хворосту. Минут через пятнадцать рыбу укладывают на угли и затем на блюде подают к столу вместе со свежими или запеченными помидорами либо с луком.

На Абу Нувас, на улицах Рашида и Саадуна нередко можно увидеть большой зал или лужайку под пальмами, украшенными разноцветными лампочками. Здесь, на сколоченных из досок скамьях, сидят за столами мужчины и играют в домино, нарды, курят булькающий наргиле, пьют кофе, чай или просто смотрят на улицу, мерно перебирая четки. Это арабские кофейни. В кофейнях, посещаемых простым людом, скамьи застелены тонкими циновками. В других кофейнях лавки лучше и убраны коврами. Здесь можно снять обувь и забраться на лавку с ногами, сложив их по-турецки. Когда-то к подлокотникам лавок приделывали гладкие деревянные шары — румман (в переводе — «плод граната»), за которые обычно держались сидящие люди. Один мой знакомый утверждал, что держась рукой за румман, человек лучше отдыхает, его поза более величественна и благородна. В прошлом кофейни были тихим местом, где можно было просто отдохнуть от городского шума.

В кофейне на улице Рашида, расположенной напротив мечети Хайдар-хана, иракский поэт Джавахири иногда писал стихи. В Соседнем заведении небольшой стеллаж уставлен самоварами различных видов, среди которых есть и самовары тульского производства. Владелец его очень гордится своим собранием и для близких друзей ставит какой-либо из своих коллекционных самоваров.

Раньше в кофейне считалось неприличным громко разговаривать, а сегодня в большинстве из них ревет радиоприемник или телевизор, азартно спорят игроки в домино, раздаются крики посетителей, подзывающих официантов или кахвачи, который бесплатно угощает гостей арабским кофе. Этот вид тонизирующего напитка неизвестен у нас.

Его готовят в большом носатом кофейнике (далля) без цикория, но с различными специями, в пропорциях, известных только самому кахвачи. В кофейне такой кахвачи, хорошо знакомый завсегдатаям, умело лавирует меж лавок, позванивая маленькими фарфоровыми, пиалами. По первому вашему знаку он подходит и ловко выплескивает, на донышко пиалы несколько глотков мутной желтоватой жидкости. Можно выпить один раз, второй и третий и затем отдать чашечку мальчишке, который идет следом за кахвачи и их моет. Просить кофе после трех раз неприлично. Хороший кахвачи и его отменный арабский кофе, за который платит хозяин кофейни, иногда привлекают посетителей больше, чем дорогие ковры на лавках или полированные нарды. Бесплатное угощение кофе в арабских странах восходит к древним традициям кочевых племен Аравийского полуострова.

Женщины в кофейни никогда не заходят. Если мужчине, идущему с женой, необходимо зайти в кофейню и перекинуться словом с приятелем, жена останавливается в сторонке и терпеливо ждет его возвращения. В прошлом даже ожидание мужа в подобной ситуаций считалось предосудительным.

Хозяин кофейни, как правило, человек весьма уважаемый. Он обычно в курсе всех событий, происходящих в округе, первый советчик в семейных и деловых вопросах. Лучше его никто не знает, где живет пригожая невеста с хорошим приданым или обеспеченный жених. В сельской местности содержатель кофейни является лицом даже более авторитетным, чем староста.

Раньше кофейня была оплотом стариков, и визит 30-летнего мужчины расценивался как неуважение к традициям и обычаям. После вечерней молитвы, к восьми часам, большинство кофеен закрывалось и работали лишь те, где выступали певцы или певицы либо организовывались петушиные бои — аль-кисар. Кофейня Батш была самым известным местом, где устраивались такие бои. В кофейнях Аззави и аш-Шатт в 20-х годах выступали икяры — певцы, аккомпанирующие себе на раббабе — однострунном смычковом инструменте. Сейчас багдадские кофейни захлестнул ритм жизни современного большого города. Их посещают преимущественно молодые люди, допоздна стучат костяшки домино, на всю мощность работает радиоприемник, кричат азартные игроки, давая старикам лишний повод, поговорить о забвении хороших обычаев своей молодости.

В Багдаде несколько крытых рынков, но самый старый и известный — сук ас-сарай, расположенный на левом берегу Тигра, в старом квартале города. Под его многокупольной крышей вот уже, несколько веков шумит пестрая толпа, разбиваясь на ручейки, разливаясь по многочисленным переулкам, тупикам, лавкам. Чтобы попасть на сук ас-сарай, Лучше всего перейти реку по мосту Джпср аш-шухада — Мосту павших героев. Слева от моста находится ансамбль административных зданий, построенных еще турками. Здания называются по-турецки «сарай» (дворец); они-то и дали название соседнему рынку.

Сук ас-сарай состоит из нескольких линий, или рядов; обувщиков — сук аль-ахзия, продавцов тканей — сук аль-баззазин, торговцев местными, коврами — сук аз-завали, медников и жестянщиков — сук ас-сафафир, торговцев готовым платьем — сук аль-либас и др. В специально отведенных местах сидят менялы со своими — стеклянными ящичками, где аккуратными стопками сложены иракские динары, иранские и саудовские риалы. На центральной линии — сук аль-хардават, что можно условно перевести как «рынок тысячи мелочей», продаются пуговицы, духи, зеркальца, нитки, ленты, тесьма, расчески, мочалки из пенькового волокна, мыльницы и другие мелочи.

Лавируя в живописной толпе, пробираюсь в глубь рынка, Навстречу, идут иракские женщины. Одной рукой они поддерживают спадающую черную абаю, закрывающую европейское платье и модные туфли, а другой — выразительно объясняют друг другу достоинства и недостатки только что приобретенной вещи. Жесты в Багдаде весьма красноречивы, ими можно сказать многое. Я был свидетелем, как сидевший за рулем шофер идущей впереди автомашины, выставив в открытое окно левую руку, одними жестами отругал нашего шофера, пытавшегося обогнать его в недозволенном месте.

Горластые мальчишки, снующие по всему рынку, продают расчески, вешалки, бельевые защепки, одеколон. Гору солнечных апельсинов, уложенных на широкую тележку с весами толкает перед собой невозмутимый крестьянин. Его трехколесная тележка широка, ее края задевают прохожих, — и торговцу вслед летят проклятия и ругательства. Медленно переваливаясь, бредут по проходам носильщики с огромными ящиками и тюками на спинах. Они появляются, откуда-то из боковых проходов, ведущих в многочисленные; скрытые от глаз ханат — торговые склады. Носильщиками на багдадских базарах, как правило, работают курды, одетые в специальные войлочные стеганые куртки (мандар) с плотной подушкой на спине. Согнутые в три погибели, они лишь выдыхают: «Тарик! Тарик!» (Дорогу! Дорогу!). Некоторые ноши настолько велики и тяжелы, что, кажется, подогнись ноги — и огромный ящик раздавит носильщика в лепешку.

Под сводами крытого рынка горят голубоватые неоновые лампы, и все предметы, освещенные ими, меняют свои тона. В воздухе стоит крепкий запах кожи, кошм и восточных благовоний. В некоторых лавках курятся голубоватым. удушливым дымком тонкие черные палочки — бухура.

Сразу же за обувным рядом находится небольшая площадка — сук аль-харадж. На ней периодически устраивается аукцион по распродаже подержанных вещей. Во время аукциона стоит страшный шум и галдеж. Сук аль-харадж уже стало понятием нарицательным, так теперь в Багдаде называют все шумные места.

Несколько ступенек ведут с этой площадки вниз, к широким воротам некогда знаменитой духовной школы, построенной халифом Мустансиром в первой половине XIII в. Этот аббасидский правитель, славившийся любовью к искусству и наукам, пожертвовал, — по свидетельству историков, 700 тыс. золотых динаров на строительство школы. Первое, что поражает посетителя, переступившего порог этого здания, — тишина. Бурлящий рынок, резкие выкрики торговцев, зазывающих покупателей, остаются за порогом, и ты попадаешь в совершенно другой мир, где царят тишина и покой, располагающие к раздумьям и философскому размышлению.

Иракцы не без основания считают это учебное заведение первым в мире университетом, ибо здесь кроме духовных дисциплин изучали арабскую филологию, философию, грамматику, стихосложение, арифметику, алгебру, механику и медицину. В библиотеке школы Мустансира насчитывалось 80 тыс. томов рукописных книг, привезенных в Багдад со всех концов Аббасидского халифата. В период расцвета школы в ней занимались 150 студентов.

Монголы, в 1258 г. захватившие и разграбившие Багдад, пощадили столь известную школу и даже способствовали ее дальнейшему расцвету, привозя в кандалах из всех завоеванных стран мусульманских проповедников и ученых. Однако Тамерлан, взявший Багдад в 1392 г., нанес первый удар по его духовным сокровищам. Сменявшие друг друга династии и завоеватели; озабоченные борьбой с. соперниками и народными восстаниями, не. только не уделяли внимания школе, но считали за доблесть спалить уцелевшие рукописи и переплетенные в кожу фолианты. Только в 1925 г. министерство вакфных земель обратилось к правительству королевского Ирака с просьбой выделить необходимые суммы на восстановление и ремонт школы. В то время в ней находились торговые склады и таможня, а внешняя стена, выходившая на берег Тигра, была занята прилепившимися к ней кофейнями и лавчонками. На стенах темных харчевен над огромными чанами с остро пахнущим супом из требухи и бараньих ножек (пачей) и фасолевой похлебкой выделялись изречения из Корана, выложенные кирпичом еще в период основания школы. Денег у королевских властей Ирака не хватало, и восстановление школы Мустансира затянулось на несколько десятилетий. Только после революций 1958 г. реставрационные работы пошли быстро, и в 1962 г. в связи с 1200-й годовщиной со дня основания Багдада Управление археологических памятников открыло ее для обозрения посетителей.

Внутри, за высокой стеной, находится небольшой дворик с бассейном. На каждой стороне прямоугольного здания встроена высокая стрельчатая ниша (айван) с роскошным сталактитовым сводом и фасадом в форме сломанной в центре арки, украшенной геометрическим орнаментом. Этот архитектурный тип четырехайванной мечети, классическим образцом которого считается школа Мустансира, сложился на основе традиций ирано-сасанидского зодчества. По обе стороны от каждого айвана на уровне первого и второго этажей расположены кельи студентов. На верхнем этаже они выходят в коридор, протянувшийся вокруг всего здания, а внизу — прямо во дворик или в узкие проходы с высокими стрельчатыми потолками. Вход в кельи первого этажа, сделанный в виде арки, украшен сложным геометрическим орнаментом. Все орнаменты выполнены на алебастровой штукатурке и производят впечатление замысловатого узора.

Сейчас в помещении школы устроен небольшой музей истории науки. В одном зале, посвященном развитию средневековой медицины, выставлены инструменты, которые применяли когда-то лекари во время операций, и различные растительный препараты и минералы, служившие исходным материалом для изготовления лекарств. Один из макетов показывает основанную в Багдаде в 792 г. аптеку.

На стене другого зала прикреплена большая таблица, показывающая развитие арабской письменности. От алфавита арамейцев, живших в Сирии и северной части Аравийского полуострова, произошло квадратное письмо иврит, тадморская, персидская и набатейская письменности. Из последней впоследствии развилась древнеарабская письменность, а уже в Куфе было изобретено ломаное куфическое письмо. Следующим этапом явилось его упрощение и превращение в письменность насихи, развившуюся в современный арабский алфавит. Сейчас в арабском языке существуют семь, видов написании букв, которые настолько отличаются друг от друга, что не всякий человек, знающий арабский язык, сразу прочитает написанное. В старых школах арабская каллиграфия представляла собой специальный предмет. Но даже и сейчас человек, умеющий красиво писать, уважительно называется «хаттат».

В соседнем зале под стеклом выставлены навигационные приборы арабских путешественников: v астролябия, компас, глобус, квадранты и несколько географических карт земного шара. Первая из них, датированная 95.1 г., сделана в виде круга, на который нанесены Индия, Китай, Египет и Персия.

На стене висит несколько карт Ирака. Довольно точно переданы две реки и отходящие от них оросительные каналы. Одна из карт сделана известным географом Макдаси, жившим в конце X в. В своей книге этот ученый писал, что он познакомился со всеми известными библиотек ками, слушал всех выдающихся проповедников своего времени. Другой арабский путешественник, уроженец Багдада — Масуди жил в Хв. Он провел в путешествиях 27 лет, посетил Персию, Индию, Азербайджан, Армению, Северную Африку, Цейлон (Шри Ланка), жил в Сирии и Египте. Его описания (более 20 сочинений) — важный исторический источник.)

Багдадские купцы, водившие караваны в Египет, Индию и Китай, были не только торговцами, но и любознательными путешественниками. Через них мир познакомился с такими понятиями, как «зенит» и «роза ветров», с арабскими цифрами. Популярное изречение багдадских купцов раннего средневековья гласило: «Кто отправляется в путешествие ради знаний, тому бог облегчит дорогу в рай!».

…Дробный перезвон молотков слышится издалека. На неширокой улице, затянутой в жаркое время рваными и прокопченными полотнищами, около порога своих лавок сидят медники, жестянщики и кузнецы. И так на протяжении двухсот с лишним метров! Одни из них расправляют большие листы оцинкованного железа, с тем чтобы сделать из него большой бак для воды, другие большими ножницами, прикрепленными к тяжелой колоде, режут по только им видимой черте полосы жести для изготовления большого таза для стирки — ташит, а кто-то стрижет четырехгранную проволоку, затачивает концы, и получаются шампуры для приготовления шашлыка.

Под закопченными полотнищами крепко пахнет гарью. В лучах солнца, проникающих через рваные полотнища, зеленоватыми струйками вьется дымок. Солнечные зайчики танцуют на полированных боках уже готовых медных казанов и кастрюль, (джудрия), на огромных тарелках для риса (сыния) и пузатых самоварах.

Сук ас-сафафир, или рынок медников, где я нахожусь, называют иногда Баб аль-Ага. Раньше здесь в многочисленных подвалах вместе с медниками работали пекари, и сюда за теплым, румяным, пышным хлебом приезжали со всех концов города. С тех далеких времен выражение «хлеб из Баб аль-Ага» стало синонимом хлеба высшего качества. Если вы хотите сделать комплимент своему знакомому, предлагающему вам угощение, скажите ему, что все его кушанья хороши и вкусны, как хлеб из Баб аль-Ага.

Ремесленники на сук ас-сафафир работают обычно семьями. Десятилетние мальчишки и бородатые отцы семейств, перемазанные сажей, сидят по-турецки перед открытыми дверьми своих лавок, осторожно отбивают на поставленных меж согнутых ног наковальнях кувшины с широким кружевным сливом — дулека, кофейники — далля — с большим носиком, начинающимся прямо от донышка, припаивают ручки к кувшинам для воды — бугма, в которых иракские женщины носят воду от источников к дому, мастерят небольшие медные кувшинчики — ибрик и тазики — ляган, употребляемые для мытья рук перед едой.

Багдадские медники и жестянщики занимают несколько лавок. Здесь можно купить все — от дореволюционного тульского самовара до современной кастрюли-скороварки, сделанной во Франции. Тут же продают огромные баки для воды, устанавливаемые на крышах домов, медные и жестяные тазы для стирки белья, гвозди, проволоку, замки, дверные ручки, петли.

Иностранные туристы охотно приобретают изделия багдадских медников в качестве сувениров. Успехом у них пользуются далля и медные тарелочки, кофейники и «лампы, Аладина». В антикварных лавках можно купить старые кинжалы, турецкие пистолеты, персидские ковры и предметы национальной одежды. Я зашел в одну из, таких лавок. Ее хозяин хаджи Хусейн — старый богатый багдадец, седобородый, с морщинистым загорелым лицом доброго джинна из сказок «Тысячи и одной ночи».

— Алла биль хир, — говорит он, когда я сажусь на стул в его. лавке, устроенной в подвале старого дома.

— Алла биль хир, — отвечаю я, привстав со стула.

Эту форму приветствия можно перевести как любезную просьбу к Аллаху сделать ваше сидение приятным. Первыми произносят ее те, кто уже сидит на стульях или топчанах. Вновь вошедший и севший на стул, услышав это приветствие, — чуть привстав, повторяет его каждому.

С хаджи Хусейном я знаком давно. Он сидел в своей лавке, лениво перебирая четки и время от времени пригубляя из стаканчика чай. Горячий сухой воздух, смешанный с запахами окалины и углекислого газа, стоял в Баб аль-Ага, а в полуподвальном помещении было прохладно и немного пахло пылью и сыростью. Хозяин сидел на деревянном стульчике, и на его лице с большим и гладким пятном пендинки на щеке было разлито блаженство. Пендинская язва, распространенная и у нас в Средней Азии, встречается преимущественно в Багдаде, и поэтому ее называют «ухт аль-багдадия». Пендинкой обычно заболевают в детстве и, переболев, получают стойкий иммунитет на всю жизнь. У редкого багдадца нет на лице шрама от этой язвы.

В первый раз я купил у хаджи Хусейна иракский кривой кинжал с костяной рукояткой в ножнах, затянутый темной кожей, с тисненым орнаментом. Хаджи Хусейн считается специалистом по части оружия и может долго рассказывать о том, как он достал тот или иной кинжал, пересыпая свою речь поговорками, изречениями и народными выражениями.

— Что нового приготовил для меня хаджи Хусейн? — спрашиваю я.

Он молча встает со стульчика и, спустившись по крутой лесенке еще глубже, во второй подвал, где у него свалены ждущие ремонта кувшины и турецкие пищали, выносит инкрустированную перламутром шкатулку и царственным жестом выбрасывает из нее на неглубокое чеканное блюдо десятка два-три потемневших серебряных монет.

— Динары Харуна Рашида!

Беру в руки тонкие серебряные монеты, на которых с трудом можно разобрать слова по краю: «Выбито в городе мира в 179 году хиджры» и в центре: «Рашид».

Всего в Багдаде правили 39 аббасидских халифов, которые чеканили свои монеты. Динары, некоторых из них, несмотря на то что уже прошло более тысячи лет, можно купить на багдадском рынке у старьевщиков и антикваров, почти не опасаясь подделки. Старинные монеты, которые находят в земле и на старых постройках, ценятся не так уж дорого, а хорошо подделать такую монету стоит большого труда.

Из всех аббасидских хадифов самый известный, конечно, Харун Рашид, правивший Аббасидским халифатом с 786 по 809 т. Увлекательные сказки «Тысячи и одной ночи», в которых он всегда изображен как мудрый, добрый и щедрый правитель, способствовали тому, что этот жестокий деспот и тиран уже после своей смерти был окружен ореолом незаслуженной славы. Отец Харуна Рашида, халиф Махди, завещал власть старшему сыну Хади. Но мать предпочла младшего — Харуна, прозванного Рашидом — Правосудным. Ее рабыни задушили подушками Хади, а визирь приказал провозгласить халифом Харуна. Став правителем, Харун, как свидетельствуют историки, не оценил поступка своего визиря и приказал казнить его после 17 лет безупречной службы. Во время правления Харуна Рашида впервые на пирах слал присутствовать палач с кожаной подушкой, на которой он по легкому кивку халифа прямо на миру сносил голову с плеч неугодному вельможе.

Я не собираю старых монет, но не купить динар столиц известного аббасидского халифа было просто невозможно. Тогда хаджи Хусейн уговаривает меня купить еще одну монету, чеканенную в Самарканде. Она попала, в Ирак, по-видимому, с караваном, пришедшим из столицы Тамерлана в покоренный им Багдад.

В лавке моего приятеля я видел и двухведерный желтый самовар, на медном боку которого среди многочисленных медалей было отчетливо выбито «Самоварная фабрика братьев Шемариных в Туле». В других лавках, на медном рынке я находил немало тульских самоваров, изготовленных до революции на фабриках Баташева и другие русских фабрикантов.

Вместе с хаджи Хусейном отправляемся в соседний переулок познакомиться с работой мастеров, делающих медные декоративные тарелки. В лавке Хасана Джафара Абу Тураба вся стена сплошь увешана такими тарелками всевозможных размеров. Большинство орнаментов сделано по персидским мотивам, Здесь и тонконогие газели, пасущиеся в зарослях фантастических цветов, и журавли в камышах, и полуобнаженные с миндалевидными глазами красавицы, возлежащие на подушках, и мусульманские рыцари в чалмах со страусиными перьями. Спускаемся в тесный подвал старинного дома. Здесь на деревянном чурбане на листе меди мастера выбивают рельефные узоры. Каждая тарелка непохожа на другую, так как мастер при работе импровизирует, не имея заранее заготовленного трафарета. Тарелки делают из латуни и красной меди, закупаемой за границей, иногда — из жести, тогда ее покрывают в гальванической ванне тонким слоем меди.

Выхожу на улицу. Прямо передо мной кофейня, слева — голубой купол Мирджан-хана — постоялого двора, построенного во второй половине XIV в., справа — улица халифа Мустансира, представляющая собой сплошной ряд магазинов. Метров через сто на моем пути встречается турецкая баня. На пороге ее дверей, из которых тянет сыростью, почти всегда сидит толстый банщик — далляк. Этой профессией, обычно не гордятся, поскольку, по традиции специальности банщика и мясника считаются нечистыми.

В Ираке есть «турецкие» и «арабские» бани. Они мало отличаются друг от друга, только в первых несколько жарче. Посетители бани обычно надевают на себя в мыльном отделении небольшой, принесенный из дома или взятый в бане напрокат платок — паштамаль и башмаки на деревянной подошве — кубкаб. В турецкой бане, прежде чем попасть в руки далляка, посетители сидят на горячем каменном кругу, выступающем на полметра от пола. Это своего рода парная. В средние века в багдадских банях вместо мыла употребляли бобовую муку, листья лотоса служили мочалкой. Сейчас почти во всех магазинах можно купить мыло любых сортов и отличные мочалки, сплетенные из пенькового волокна в форме груши. После бани багдадцы пьют крепкий чай, заваренный с порошком корицы.

В узких переулках сук ас-сарая, его тесных тупиках и улицах, выходящих на набережную, можно наблюдать сцены народной жизни, которые не увидишь на сверкающих неоновыми огнями улицах Саадуна или Рашида. Вот торговец, у которого на длинной палке, переброшенной через плечо, гроздьями висят рогатки из черной резины автомобильной камеры. 12 рогаток стоят 60 филсов, и снующие повсюду мальчишки — первые его покупатели. Пробегают закутанные в черные абаи женщины. Под широкими темными накидками пищат младенцы. Но вот одна из них в отличие от подруг положила ребенка в недавно купленную корзинку и с любопытством оглядывается по сторонам: ей интересно, как воспринимается ее новшество. На небольшом пятачке в конце короткой улицы примостился парикмахер, стригущий и бреющий своих клиентов под открытым небом. Высокий, уже немолодой человек, которого все уважительно называли «аль-уста» — мастер, бреет голову торговцу чаем. Мастер одет в темную дишдашу и пиджак. В широком кожаном кушаке — патак, перепоясывающем длинную рубаху, у него хранятся инструменты: несколько ножниц, машинок, расчесок и щеток. Он аккуратно обходит всех своих постоянных клиентов на базаре: грузчиков, мелких торговцев, сторожей.

В начале марта в Багдаде начинают распускаться розы и апельсиновые деревья, выпускают клейкие листочки смоковницы, из зонтиков пальм показываются кремовые стебли с цветами. По тополя стоят еще голые. На их длинных гибких ветвях прыгают крупные синицы и качаются воркующие дикие голуби — фухтая. В саду дома, где я живу, невысокие апельсиновые деревья усеяны хрупкими белыми и беловато-сиреневыми цветочками с желтыми тычинками и длинными пестиками. Редко кто из жильцов дома пройдет мимо и не пригнет ветку; чтобы вдохнуть их крепкий, жасминный запах. Порывы ветра срывают хрупкие цветы и гонят пахучие волны в открытые окна моей комнаты.

С каждым днем лето набирает силу. В апреле температура уже достигает, 35° в тени, а во второй половине мая устанавливается постоянная сухая жара с дневной, температурой 45–47°. Самым жарким временем в Ираке считается первая половина августа, когда наливаются соком финики. Про август иракцы говорят: «Первая декада августа раскаляет гвоздь в дверях, вторая декада наливает соком виноград, третья — открывает двери зиме».

В первую половину августа температура иногда подскакивает до 52°. В это время город кажется вымершим. Все сидят дома у вентиляторов, кондиционеров и кулеров. Можно только посочувствовать тем, кому приходится в это время ходить по улице или ездить по раскаленному полуденным солнцем городу на автомашине.

Здоровый человек, попавший из умеренного климата в Ирак, первое лето переносит довольно сносно, второе — тяжелее: человеческий организм не привыкает к жаре, наоборот, в нем накапливается утомление.

Летом в бетонных коробках домов гудят аппараты, — охлаждающие воздух. В Ираке — две разновидности таких аппаратов: кулеры и кондиционеры. Кулер состоит из электромотора, соединенного с барабаном, захватывающим лопастями мелкие капельки воды и гонящим влажный воздух в помещение. В результате конденсации температура в комнате понижается. Кондиционер представляет собой наполненный фреоном змеевик с вентилятором, который гонит внутрь помещения охлажденный воздух, а наружу выбрасывает теплый. Он только охлаждает воздух, но не увлажняет его, и поэтому летом в домах рядом с кондиционером обычно ставят открытые сосуды с водой.

Электроэнергия в Багдаде дорогая, и некоторые багдадцы предпочитают ночью спать на крыше, а не в помещении с гудящей охладительной аппаратурой. Хотя в помещении температуру можно сбить с помощью кулера до 25°, спать на крыше довольно приятно даже при температуре 40°. Во всех старых иракских домах существуют подвалы, называемые «сирдаб», где местные жители спали, когда еще не было охлаждающей аппаратуры. В современных домах сирдабы уже не делают.

Осень в Ираке проходит незаметно, иракцы называют ее преддверием зимы. Начиная со второй половины сентября температура падает с каждым днем, по утрам и вечерам становится прохладно. В это время года случаются песчаные бури, называемые в Ираке «худжадж». Небо заволакивает серо-желтой пеленой, за которой не видно даже солнца, на столах, на книгах появляется тонкий слой мелкой, пыли, автомашины ходят в городе с зажженными фарами.

Зимой в Багдаде идут дожди, и температура опускается до 10–15° тепла. Состоятельные иракцы надевают демисезонные пальто, бедняки стараются поплотнее закутать голову в теплый платок. В Сирийской пустыне дуют холодные ветры, и пастухи надевают тяжелые тулупы, сшитые из овечьих шкур. На севере Ирака, в горах выпадает снег. Из-за обильных дождей вода в Тигре поднимается и затапливает отмели левого берега.

Зимой в бетонных коробках домов холодно, и поэтому в Багдаде топят камины и керосиновые печки. Дрова покупают на вес..

Широко распространенные здесь керосиновые печки «Аладин» производят в Ираке и даже экспортируют их за границу. Они представляют собой несколько усовершенствованную керосинку с закрытым верхом. На нее можно поставить маленький чайничек или просто алюминиевую чашку с водой, которая, испаряясь, несколько увлажняет сухой воздух в помещении.

Проходит зима, и вновь наступает весна, которая по праву считается самым лучшим временем года в Багдаде. В знаменитых сказках «Тысячи и одной ночи» Багдад предстает во всей своей красе только весной. «Вот Багдад… зима ушла от него с ее холодом, и пришло к нему время весны с ее розами, и деревья в нем зацвели, и каналы в нем побежали»,

В святых городах шиитов

В арабских странах каноны ислама продолжают играть важную роль в повседневной жизни человека независимо от того, в какой стране он живет и насколько передовые взгляды и убеждения исповедуют руководители того или иного государства. Многие обычаи ислама настолько глубоко вошли в быт народа, что давно уже, потеряли свой религиозную оболочку, стали народной традицией. «Нет я не верующий, — говорил мне один иракский знакомый, — но соблюдаю пост, так как не хочу нарушать установившейся традиции». И это в значительной степени верно.

Ислам — самая молодая религия, и нам известны основные моменты биографии ее основателя Мухаммеда, родившегося 29 августа 570 г. в племени курейш в Мекке. Первым биографом Мухаммеда был Ибн Исхак, (умер в Багдаде в 767 г.), вторым и наиболее известным — Йог Хишам (умер в 833 г. в Египте). Первое описание жизни пророка, составленное немусульманским автором, относится к началу XI в. Этим автором был византийский летописец Теофанос, озаглавивший свое сочинение «Некоторые факты о главаре сарацинов и псевдопророке».

Ирак, лежащий на северных окраинах Аравии, где зародился ислам, сыграл важную, роль в его развитии. Признанный в качестве официальной религии страны ислам и сейчас имеет огромное значение в общественной и личиной жизни иракцев. В мусульманский праздник жертвоприношения, называемый Большим праздником, государственные учреждения не работают четыре дня. Во время праздника разговения нерабочими считаются три дня. Отмечается день рождения пророка Мухаммеда. Большинство иракцев соблюдают мусульманский пост рамадан (рамазан), когда не разрешается есть, пить и курить до тех пор, пока «черную нитку не отличишь от белой». В дни рамадана каждое утро, пушка у моста аль-Джумхурия извещает жителей Багдада о начале поста, а в сумерки — о конце его. В рамадан государственные учреждения работают на час меньше. Даже национальные праздники. сопровождались выполнением мусульманских обрядов. Так, 14 июля. 1965 г. в связи с седьмой годовщиной революции и образования Иракской Республики был совершен мусульманский обряд обрезания 500 мальчикам.

Основатель ислама Мухаммед умер в 632 г. от. пневмонии, и мусульмане провозгласили главой общины и преемником пророка его ближайшего соратника Абу Бекра. Он принял титул «халиф», что означает «преемник». Через два года Абу Бекр умер, и халифом — стал другой сподвижник к Мухаммеда — Омар, правивший более десяти лет. За это время ему удалось подчинить своей власти все племена Аравийского полуострова и начать активные завоевавния за его пределами.

Вторжение мусульман в Южный Ирак, который они называли Севадом, началось еще до смерти Мухаммеда. Мусульманский полководец Халид ибн аль-Валид привлек, на свою сторону многочисленное и могущественное племя бекр ибн ваил, населявшее центральные и северо-западные области Аравии, и захватил г. Хиру — столицу арабского княжества лахмидов, основанную в Южном Ираке выходцами из Йемена. Однако скоро мусульманам пришлось испытать горечь поражения от объединенных сил лахмидов и иранцев. Боевые слоны иранцев повергли в ужас и обратили в бегство бедуинов, не встречавших животных крупнее верблюдов. Но после 635 г. мусульманам вновь стала сопутствовать удача. Они одержали верх над персами в районе Бувейба на Евфрате и взяли Хиру. В конце мая 637 г. арабы разбили при Кадисии большое иранское войско во главе с полководцем Рустамом и через три дня вступили в Клесифон, оставленный, шахиншахом Иездигердом III. Арамейское население Междуречья не оказывало сопротивления арабам, и, продвигаясь на север, в 641 г. они взяли Мосул и нанесли иранцам поражение под Хамаданом. Через три года они вышли через Белуджистан к границам Индии, в 649 г. взяли Истахр. В 651 г. под Мерном был убит Иездигерд III и завоевание арабами Сасанидской империи, в состав которой входил Ирак, было завершено.

В 644 г. Омар пал от руки иранского раба и халифом стал Осман. Он был одним из ранних последователей Мухаммеда, в чем немалую роль сыграла его любовь к одной из дочерей пророка. Осман женился на ней, а после ее смерти взял в жены ее сестру, за что получил почетное прозвище «дважды зять посланника Аллаха». Как и его предшественники, он использовал свое положение для личного обогащения, обогащения своих родственников и приближенных. Огромные ценности, стекавшиеся в Аравию из завоеванных стран, разворовывались верхушкой мусульманской общины, вызывая глухой ропот и недовольство ее рядовых членов. Некоторые из них, ссылаясь на высказывания пророка, требовали равномерного распределения всех поступавших средств между всеми мусульманами. Однако халиф и его приближенные продолжали присваивать награбленное имущество и захватывать большие участки плодородных земель. Особенно сильное недовольство проявляли арабские племена Ирака.

В 656 г. Осман был убит в своем доме мусульманами, недовольными разграблением казны. Восставшие провозгласили халифом Али, двоюродного брата и зятя Мухаммеда, женатого на его дочери Фатиме. Он быстро подавил сопротивление «нуворишей» в Мекке и Медине и в 656 г. нанес поражение их войскам при городке Хурейб, под Басрой. Эта битва в истории ислама называется верблюжьей, потому что вдова пророка Айша, провозглашенная «матерью мусульман» и получившая огромную «пенсию», присутствовала на этом сражении, сидя на верблюде. Она выступила на стороне противников нового халифа и во время сражения была взята в плен.

Наиболее серьезном соперником Али стал наместник богатой провинции Сирии Муавия, представлявший интересы мусульманской аристократии. В борьбе против Муавии халиф Али мог рассчитывать на арабские племена в Ираке, недовольные правлением Османа. Поэтому в первую очередь он перенес столицу халифата в Куфу, основанную мусульманами в 636 г. в Южном Ираке по приказу халифа Омара.

В 657 г. в северной части Междуречья, называемой арабами Эль-Джазира, у Сиффина, находящегося сейчас; на территории Сирии, произошло крупное сражение между войсками Муавии и иракскими отрядами халифа Али. Ни те, ни другие не достигли успеха. По сообщениям арабских историков, сирийские войска уже начали отступать, когда наместник Египта Амр, бывший в войсках Муавии, приказал сирийским солдатам поднять на мечах и копьях листы Корана и призвал своих противников прекратить кровопролитие и решить спор мирным путем на основании предписаний священной книги. Хитрость и коварство египетского наместника победили: Али под давлением своих влиятельных приверженцев отдал приказ прекратить бой. Проявленная Али уступчивость послужила причиной возникновения среди мусульман первого сектантского движения хариджитов. Они выступили против судебного разбирательства спора о выборе халифа и против политики Али. 12 тыс. хариджитов покинули лагерь под Куфой и направились вверх по Евфрату к Багдаду, бывшему в то время небольшой деревушкой. К хариджитам примыкало все больше сторонников, которых привлекала решимость хариджитов бороться с оружием в руках за осуществление своих принципов. Первым требованием их было провозглашение суверенитета мусульманской общины, которая назначает и смещает своего главу — халифа, причем главой общины мог быть любой человек, сумевший подтвердить свое благочестие.

Имея в тылу столь опасное движение, халиф Али пришел к Цахрвану, где стояли лагерем хариджиты. Призывы халифа прекратить враждебную: пропаганду и примкнуть к его войску привели, к расколу среди хариджитрв.

Часть из них вновь встала под знамена Али, часть ушла в Иран, и Мекку. Наиболее непримиримые хариджиты численностью около 2800 во главе с эмиром Ибн Вахбой, дав друг другу клятву «встретиться в раю», вступили в бой против превосходящих сил противника и были перебиты.

Несмотря на разгром у Нахрвана, хариджитское движение не умерло. Примкнувшие к войску Али отряды скоро ушли из Куфы, объединились со своими единомышленниками в Иране и Ираке и возобновили войну со сторонниками Али. Как свидетельствуют мусульманские историки, хариджиты приняли решение убить Али, Муавию и Амра, с тем чтобы провозгласить, халифом своего ставленника. В 661 г. выходивший из мечети г. Куфы после пятничной молитвы Али был ранен оправленным мечом бросившегося на него хариджита. По мусульманским преданиям, раненый Али завещал в случае своей смерти казнить преступника, а свое тело привязать к верблюду, выпустить его в пустыню, и там, где верблюд опустится на колени, похоронить. Через три дня Али умер, хариджит был обезглавлен, а верблюд с телом Али, пройдя 20 км, остановился. Приверженцы Али похоронили его, насыпали над могилой большой холм, вокруг которого разбили свои палатки. Так возник иракский г. Эн-Неджеф, что в переводе означает «холм», «бугор». Над могилой Али стоит роскошная мечеть с золотым куполом и минаретами.

Столица халифа Али, Куфа, сегодня небольшой, но оживленный населенный пункт на берегу Евфрата, куда в пятницу и мусульманские праздники стекается много мусульман. На его западной окраине — овальная, сложенная из камня и кирпича крепость с полубашнями, в которую ведут высокие, украшенные изразцами ворота. В таких крепостях селились мусульмане-завоеватели вместе с семьями, ибо в первые годы ислама они, как правило, не жили вместе с местным населением и смешанные браки были запрещены.

Рядом с крепостью, даже сейчас весьма внушительно вида, на небольшом холме стоит крошечный домик с голубой куполообразной крышей. Здесь, по преданию, жил Али. На пороге дома он разбирал споры и улаживал разногласия.

По улицам Куфы, как и по улицам всех иракских го родов, семенят ослики. Только здесь они впряжены в низкие тележки с тентами. Тележки курсируют по определенным маршрутам и часто можно видеть, как ребятишки со стопками книг да женщины в темных абаях, возвращающиеся с базара с пучками пахучей зелени и салата, едут домой, усевшись на низкую скамеечку этого экипажа.

Куфа — оживленный речной порт и перевалочные пункт. Грузы, идущие из Багдада на юг, иногда доставляются сюда на автомашинах и затем на баржах сплавляются вниз по течению. Когда я был в Куфе, прямо набережной стояло несколько барж, на которые со складов таскали мешки с зерном.

Вдоль всего берега реки день и ночь скрипят водоподъемные колеса. В зависимости от высоты берега они бывают разных размеров. У куфской гостиницы берег низкий, и колеса с металлическими черпалками невысоки — всего около 2 м. Через зубчатую передачу колесо соединено с другим, горизонтальным, которое вращает осел или лошадь с шорами на глазах. Вода поступает в небольшой бассейн и оттуда, разливаясь по мелким канальчикам, бежит на усадьбы. В Нижнем Ираке этот тип водоподъемного колеса — весьма распространенный способ орошения.

В Центральном Ираке, особенно, на Тигре, в районе Багдада, употребляют другую оросительную установку, называемую «каррада». Из колодца глубиной 3–5 м воду достают при помощи огромной кожаной бадьи, сшитой обычно из четырех-пяти шкур. Одним концом она прикрепляется к веревке, перекинутой через колесо, а другим — к упряжке вола. Обычно майдап — место, где ходит взад и вперед вол, погоняемый крестьянином, — прикрывается легкой крышей, спасающей летом от солнца, а зимой от пронизывающего ветра и дождя. В Багдаде названия трех больших жилых массивов включают слово «каррада». Один из них, Каррада Мариам (каррада Марии), находится на берегу Тигра у президентского дворца, другой, Каррада Шаркия (Восточная каррада), — на противоположном левом берегу реки. Здесь же расположен и третий квартал — Каррада Джоу (Внутренняя каррада). В 20 км от Куфы раскинулся г. Эн-Неджеф — центр шиитов всего мира. Здесь живут главные авторитеты шиитов (муджахиды), построены шиитский университет и несколько десятков религиозных школ, основанных выходцами из различных стран мира. Эти школы располагаются в красивых небольших особняках, на фасадах, которых изразцами выложены название школы и время ее строительства. В Эн-Неджефе есть Бакинская школа, основанная колонией выходцев из Нахичевани, прибывших сюда еще до Октябрьской революции…

Здание шиитского университета аль-Медресе аль-Джаафария построено на средства иранского текстильного фабриканта Хаджи Иттифака. Он пожертвовал на строительство 400 тыс. туманов. Трехэтажное здание с полукруглым широким вогнутым фасадом, богато отделанное мрамором и керамическими яркими плитками, вначале было сделано как и все старые религиозные школы, без крыши, с открытой площадкой в центре. Однако впоследствии была построена стеклянная крыша. Во внутренний двор выходят кельи, где живут студенты. Убранство келий весьма скромное: ковер на полу, в углу несколько подушек и матрац. В помещение входят босиком, и обувь студентов без задников, чтобы ее было удобнее снимать и одевать, стоит у каждой двери. Кельи убирают сами студенты. У каждого из них свой веник и кувшин, из которого ковер обрызгивают водой. На каждом этаже — по два умывальника. Духовные наставники весьма гордятся чистотой санузлов и всегда подчеркивают, что они построены с учетом сегодняшних достижений санитарий и гигиены. В мусульманской религии, обряд омовения рук, ног и рта перед молитвой весьма важен, и не случайно, что санузлы в школе сделаны весьма чисто и добротно.

В момент моего посещения университета в нем насчитывалось 160 студентов из Ирака, Ирана, Индии, Пакистана, Афганистана и других стран мусульманского Востока. Срок обучения — 8 лет. Университетская библиотека включала 8 тыс. книг, преимущественно религиозного содержания. Это различные издания Корана, его толкования, своды мусульманских законов, философские трактаты на арабском и персидском языках.

Самая большая достопримечательность города — мечеть халифа Али. Это — круглая, обнесенная стеной площадь, называемая «сухи», в центре которой находится мавзолей — продолговатое здание с несколькими входами. У каждого из них обычно сидит служитель, которому можно сдать на хранение свою обувь: проходить в помещением мавзолея в обуви нельзя. В купольном зале с потолком, инкрустированным перламутром, стоит большое надгробие, закрытое со всех-сторон серебряной решеткой. Стены мавзолея изнутри частично облицованы мрамором, частично их украшают обычный орнамент и росписи с позолотой. Я не был в усыпальнице халифа Али, ибо немусульманам посещать мечети и тем более такую, как мечеть Али, не разрешается. Но я знаю со слов своих иракских друзей о ее богатейшем внутреннем убранстве, об изяществе и тонкой работе простого по форме решетчатого надгробия. Шииты, больные и калеки, приезжают к гробу Али и лобызают переплетения этой решетки в надежде получить исцеление. Серебряные трубки полые, и во время целования под сводами мечети слышны громкие отрывистые звуки, напоминающие чириканье воробьев. Купол центрального зала снаружи покрыт тонкими листами золота. Минареты видны издалека, и они «горят» в лучах солнца. На широкой стене, окружающей сухн, есть невысокая, невзрачного вида башня с часами, показывающими европейское время. Над куполом самой мечети — другие часы, отмеряющие время по восходу солнца.

Эн-Неджеф ежегодно посещают десятки тысяч паломников, которые привозят с собой различные подношения. Все подарки находятся в двух местах. Одно хранилище сделано прямо в стене, окружающей мечеть. Здесь собраны золотые подсвечники, украшенные алмазами и рубинами, подвески, Коран, написанный рукой Али, редкие жемчужины, называемые в отличие от общепринятого арабского «пулу» словом «дурр», т. е. «перл». Здесь хранится также букет из 24 веточек, каждая из которых включает девять жемчужин, большой рубин и изумруд. Второе хранилище расположено за пределами мечети. В нем собраны иранские ковры, оружие, большая люстра из чистого золота, которая ранее была подвешена над усыпальницей Али. Среди ценнейших ковров выделяется старый персидский ковер длиной 92 м и шириной 1,8 м. Он считается самым дорогим в мире и оценивается в 2,5 млн. долл. Среди прочих подарков следует отметить несколько бриллиантов, которые, говорят, по своим размерам превосходят знаменитые бриллианты британской короны.

Последнее сообщение, возможно, и неверно, но факт существования огромных ценностей в мировом центре шиитов не вызывает никакого сомнения и документально подтверждается рядом письменных источников.

В период моего пребывания в Ираке из Ирана в Эн-Неджеф привезли двери, для мавзолей халифа Али, на изготовление которых пошло более 3 т золота. Очевидцы рассказывают, что даже у самого надгробия сегодня лежат различные золотые и серебряные украшения, жемчуг и драгоценные камни. Если учесть, что уже тысячу лет сотни, тысяч мусульман поминают в своих молитвах халифа Али и не упускают случая послать ему подарок, можно предположить, что рассказы об огромных ценностях отнюдь не плод фантазии и больного воображения.

Каждый шиит считает самым почетным для себя быть похороненным недалеко от усыпальницы Али. Поэтому в Эн-Неджефе ныне находится одно из самых больших в Ираке кладбищ, которое продолжает расширяться. Сюда привозят покойников в дощатых гробах, покрытых парчовым, а иногда и домотканым шерстяным покрывалом. В зависимости от состояния умершего и его семьи в Эн-Неджеф на похороны направляется большее или меньшее число родственников, друзей и знакомых. Однажды я насчитал в траурном кортеже 34 автомашины. Для захоронения на неджефском кладбище покойников привозят даже из-за границы. Многие богачи имеют здесь семейные склепы. Погребение в этом городе в простой могиле стоит 10 динаров. Строительство же склепа, сделанного, как правило, в виде круглого мавзолея с голубым куполом, требует огромных денег.

Посещение кладбища немусульманами считается большим оскорблением памяти умерших. Поэтому лишь издалека я смотрел на знаменитое кладбище, из-за высокой стены которого выглядывали голубые маковки мавзолеев богачей.

Эн-Неджеф переживает период реконструкции. Через толщу старых, построенных несколько столетий назад домов пробиваются новые улицы, расчищаются площади вокруг мечети, прокладываются новые трассы водопроводов и канализации.

У четырех высоких ворот, ведущих на сухн, керамические изразцы для которых были доставлены из Ирана, толпятся мальчишки с глиняными кувшинами-тупак, наполненными водой. Запотевший кувшин, обмотанный тряпками, держится на боку с помощью широкой тряпичной перевязи. Вода бесплатная: состоятельный мусульманин, желающий быть замеченным Аллахом, нанял мальчуганов, и сейчас они раздают воду в неглубоких медных тарелочках любому жаждущему. Иногда ребята позванивают тарелочками, как кастаньетами, приглашая прохожих освежиться холодной водой. Тупаками называют все глиняные сосуды с двумя небольшими ручками у узкого горлышка. В зависимости от цвета и размера нанесенного орнамента они носят разные названия. Так, сосуд средних размеров называется «маджидия», больших — «тирбаля» и «зирна». Самым лучшим тунаком по качеству считается, «хадравия» — сосуд, сделанный из зеленоватой глины.

Одни из четырех ворот мечети выходят к большому крытому рынку; Между лавками и магазинами, забитыми тканями, четками, башмаками без задников, встречаются и ювелирные мастерские. Здесь продают золотые ножные дутые браслеты, цепочки и подвески, серьги, кулоны из; мелкого жемчуга, серебряные филигранные поделки, золотые монеты самой различной чеканки, размера, веса и стоимости. Как правило, всем этим изделиям не хватаеттонкости и изящества. Самые распространенные украшения — браслеты и купоны с золотыми английскими гинеями и иранскими риалами. Их приносят в Эн-Неджеф бедняки-паломники из Ирана, Индии и Пакистана, которые иногда всю жизнь копят деньги на дорогу к святым местам. Состоятельные, люди, как правило, наличные деньги не привозят. Они уже привыкли даже в святых местах пользоваться чековой книжкой.

Целая улица на рынке занята торговцами благовоний. В большие бутыли, которыми заставлены полки небольших лавок, налиты зеленая, голубоватая, коричневая и золотистая жидкости — благовонные масла и эссенции… Здесь продают розовое масло, амбру, жасминовую настойку, мирру, мускус и многие другие, известные только владельцу благовония. Любители благовоний в разные, дни недели употребляют те или иные духи: в воскресенье — мускус, в понедельник — амбру, во вторник — масло уд; в среду — кадах (герань), в четверг — лилию, в пятницу — розу, а в субботу — нарцисс. Самое дорогое благовоние — духи «Семь роз». Один маленький пузырек стоит 1250 филсов, в то время как уд, мускус и амбра — 600, а герань и «Неджефская роза», состав которой был придуман в Эн-Неджефе, — всего 300 филсов. Владельцы парфюмерных лавок наливают в пузыречки покупателей «Неджефскую розу» из больших бутылок с европейскими наклейками, но это не может поколебать убеждения в правоте их слов относительно качества товара и его происхождения. Благовония довольно дороги и не по карману бедняку. Иногда в городе появляются оптовые покупатели — иностранные туристы. В крошечные пузырьки, которые они скупают десятками, на вес и на капли отмеряются пахучая жидкость и ароматные смолы. Перед тем, как закрыть бутыль, торговец аккуратно вытирает пробкой горлышко сосуда, точно так же как это делал египтянин-скопец, продававший мирру Суламифь, которой предстояло свидание с Соломоном.

В 80 км к северу от Эн-Неджефа лежит Кербела — центр одной из трех провинций Среднего Евфрата. Население этой провинции составляет примерно 80 тыс. человек и состоит только из шиитов. Пребывание суннитов в городе нежелательно, не говоря уже о христианах, которым запрещено жить и работать в Кербеле. И это понятно. В городе расположена одна из самых почитаемых святынь шиитов — могила внука пророка Мухаммеда — имама аль-Хусейяа.

Среди иракских историков нет единого мнения о происхождении названия «Кербела», однако большинство, из них сходится на том, что на месте сегодняшнего города еще в древние времена были поселения. Считается, что «Кербела» скорее всего происходит от сочетания таких слов, как «карб аль-илаха» (рядом с богами), или «кур Бабель» (район Вавилона), или «аль-курб ва аль-бала» (скорбь и беда). В сознании простого иранца Кербела ассоциируется прежде всего с находящимися здесь могилами убитых сыновей Али — имама аль-Хусейна и аль-Аббаса, и он не представляет себе иного, кроме третьего, объяснения относительно происхождения названия города.

Восемьдесят километров, разделяющие Эн-Неджеф и Кербелу, паломники раньше проходили за четыре дня. Для отдыха в пустыне в 200 м от теперешней асфальтированной дороги остались старые постоялые дворы, четырехугольные, крепостного вида сооружения с башнями и толстой кирпичной стеной. Первый из них — хана-руба, второй — хана-нысф и третий — тоже хана-руба. «Хана» — «постоялый двор», «руба» — «четверть», «нысф» — «половина». Пройдя за день четверть пути, путники ночевали в хана-руба; на другой день, покрыв следующую четверть, они отдыхали в хана-нысф, затем еще отрезок пути — и остановка в хана-руба. К вечеру четвертого дня путники прибывали в Кербелу.

Ныне паломники лишь мельком; успевают взглянуть из проносящихся на огромной скорости современных междугородных автобусов и автомашин на пустые постоялые дворы, дававшие приют их дедам и служившие зачастую надежной защитой от разбойников и грабителей. Редкий турист-мечтатель свернет с шоссе, чтобы осмотреть «хана». Ветер носит по дворам бумагу, в углах свалены пустые консервные банки, кирпичные стены исцарапаны надписями. Лишь бедуины, пасущие стада в пустыне, любят отдохнуть в жару в тени широких стен.

Шииты признают право на главенствующую роль в мусульманской общине только за прямыми потомками пророка, т. е. за детьми его дочери Фатимы и халифа Али. Поэтому второй сын халифа Али, аль-Хусейн, человек решительный и смелый, решил начать борьбу за власть, опираясь на иракских шиитов. После смерти Муавии он отказался присягнуть его наследнику — омейядскому халифу Язиду и перебрался в Мекку, где стал готовиться к выступлению. Иракские шииты посетили его и заверили в своей верности и поддержке. Родственник аль-Хусейна, посланный им в Куфу, сообщил, что население мусульманской столицы Ирака готово выступить на его стороне. Однако события развивались не в пользу аль-Хусейна. Горожане в Куфе не поддержали его. В 680 г. около Кербелы наместник Язида во главе большого отряда встретил аль-Хусейна, которого сопровождали лишь 300 человек из его ближайшего окружения. Отряд аль-Хусейна занял оборону. Наступающие засылали канал, идущий к его лагерю. Оставшись без воды, воины аль-Хусейна продолжали стойко держаться. На седьмой день они отпраздновали свадьбу Касема — одного из родственников аль-Хусейна. На следующий день также в семье родственника аль-Хусейна родился младенец, которому осаждавшие отказали в воде. Изнывающие от жары и ослабевшие от жажды люди на десятый день осады бросились в бой. В безнадежном сражении отряд был перебит. С тех пор это событие шииты называют «трагедией Кербелы» и ежегодно месяц мухаррам мусульманского календаря отмечают как месяц траура и скорби по великому мученику аль-Хусейну.

Мечеть, возведенная над. могилой аль-Хусейна, не отличается по своей архитектуре от мечети Али в Эн-Неджефе: те же четверо высоких ворот, выложенных изразцами с растительным орнаментом и инкрустированных перламутром, тот же обширный сухн, в центре которого, находится мавзолей с усыпальницей за серебряной решеткой. Купол и два минарета сплошь покрыты золотыми пластинами.

Сухн в некоторых местах покрыт циновками, на которых спят мусульмане в рамадан. Я видел через открытые ворота, как мальчишки играли в «салочки» в мечети и, зажав в зубах подолы длинных рубах, бегали друг от друга, перепрыгивая через спящих. А прямо за воротами, в тихих уголках, начертив на земле сетку, девочки, как все девочки в мире, играли в «классики». Они бросали в квадраты пустую банку из-под гуталина и, придерживая спадающую с узких плеч абаю, старательно прыгали на одной ноге. В Кербеле женщины не могут появиться на улице, без абаи, и даже маленькие девочки, играя в свои нехитрые игры, надевают эту черную шелковую хламиду.

В другом конце города, над могилой аль-Аббаса, брата аль-Хусейна по отцу, убитого вместе с ним в бою, построена вторая мечеть — копия первой по архитектуре и внутреннему убранству. Но она несколько скромнее отделала снаружи: купол покрыт золотыми пластинами, но минареты облицованы простой керамикой.

Над стенами вокруг мечетей аль-Хусейна и аль-Аббаса и примыкающими к ним зданиями трепещут на ветру зеленые, черные И красные полотнища. Зеленый цвет — традиционный цвет ислама. Под зеленым знаменем мусульмане завоевали половину известного им мира. На Лубочных картинках, завезенных из Ирана, пророк Мухаммед и халиф Али всегда изображаются в зеленых чалмах. Черное знамя, аббасидских халифов принято ими в знак траура по убитым потомкам Али. По мусульманскому преданию, отряд имама аль-Хусейна сражался с халифскими солдатами под красным знаменем. Вот почему в дни мусульманских праздников над глинобитными хижинами (сарифами) в иракских деревнях вместе с государственным флагом Ирака плещутся зеленые, черные и красные знамена. В святых городах эти знамена вывешиваются и в будни.

По обе стороны ворот, ведущих в мечеть аль-Хусейна, расположились лавочники. Разноцветными гроздьями висят четки, стопками поднимаются аккуратно сложенные круглые, прямоугольные и ромбовидные глиняные плитки (турба) с выдавленными на них незамысловатым орнaментом и надписями. Они изготовляются из глины, добываемой в Кербеле в том месте, где, по преданию, произошел бой и был убит аль-Хусейн. Во время молитвы шииты кладут перед собой этот кусочек глины, впитавшей капли крови аль-Хусейна, и во время поклонов касаются его лбом.

Четок в Кербеле великое множество: от дешевых, сделанных из глины, стоимостью 10 филсов, до перламутровых ценой 500 филсов и более. Обычно четки состоят из 33 зерен, разделенных двумя плоскими косточками на три равные части. У светло-серых пластмассовых четок (сулеймания) разделительная пуговка сделана в форме купола мечети. Это щугуль. Вытянутая же бусина, замыкающая концы нитки, по-арабски называется «умм щуугуль». Когда и где впервые мусульмане взяли в руки четки и почему число их зерен составляет 33, никто не знает. По мнению некоторых востоковедов, сами четки были заимствованы мусульманами у христиан. Если принять эту версию, то можно объяснить тогда, почему в обычных, четках 33 зерна: ведь Иисус Христос был распят, когда ему, по библейскому преданию, было всего 33 года. Есть и шиитские четки с 99 зернами. Самые известные из них называются «хусейния». Их мелкие черные зерна нанизаны на длинную нитку. Шииты старательно их перебирают, шепча про себя слова молитвы.

В Кербеле на рынке для столяров и плотников, именуемых здесь «джаввавин», отведен специальный ряд. Возникновение и развитие этого ремесла связано с семьей Абу Шамта. Раньше все члены этой семьи работали в одной мастерской. Глава семьи по имени Махди Абу Шамт собирал изготовленные ими изделия, продавал их на рынке и затем распределял вырученные деньги. Дерево для работы доставлялось на судах по каналу Эль-Хусейния. Из далеких мест приходили сюда ахль аль-джарйбат (так здесь называли крестьян), чтобы купить нужные изделия.

Об этом мне рассказал местный плотник по имени Джаафар. В его живописной лавке, расположенной прямо у мечети аль-Хусейна, большинство предметов предназначены для крестьян и изготовлены ручным способом. Многие из них явно устарели. Тем не менее Джаафар, пытаясь конкурировать с фабричными изделиями, упорно продолжает работать и бывает несказанно рад, когда после изнурительного торга, обычного на восточных базарах, ухитряется продать заезжему земледельцу сдою продукцию. Вот в углу лежат джаун — ступка и миджна — пестик, похожий на добротный молоток с утолщенной, длиной в рост человека, рукояткой. Рядом мальчаха — заступ с металлическим, похожим на клюв концом. Здесь же другие сельскохозяйственные инструменты: фадан — соха с металлическим сошником, дуса — специальное приспособление у черенка, на которое наступают ногой при перекапывании земли, дача — борона, мишан — оглобли. Джаафар делает и добротную мебель для бедняков: хаззаз — детскую колыбель, хаджла — приспособление, с помощью которого ребенок учится ходить, стулья и кровати. Можно только удивляться, как этот мастер, обладая простейшим набором инструментов, может изготовлять такой богатый ассортимент изделий.

Джаафар, несмотря на свою видимую бедность, доволен своей профессией и гордится ею. Говоря о себе, он подчеркивает свою принадлежность к цеху плотников. По его словам, плотники преимущественно женятся на девушках из семей своих коллег. Во время свадьбы они закрывают свои лавки и отправляются в свадебную процессию вокруг мечетей аль-Хусейна и аль-Аббаса. Они гордятся своей религиозностью, истово участвуют в различных шествиях, читают, каждое утро Коран и всем цехом хоронят умершего собрата. Джаафар никогда не стрижет ногти у порога и не позволяет это делать другим, — чтобы не разориться и не пустить семью по миру. Рабочий день он начинает с тщательного подметания улицы перед своей мастерской.

Мой разговор с Джаафаром внезапно был прерван приходом постоянного покупателя. В долг плотники не про дают, а торговля и спор по поводу цен и достоинств товара можно сказать, находятся на грани искусства.

Я оставил двух спорщиков и, выйдя из ханута Джаафара, направился в лавку рыжего иранца — торговца сувенирами. На витрине разложены изготовленные из филигранного серебра бабочки, кулоны в виде туфелек, кувшинчиков с бирюзовой капелькой посередине, медные тарелки с чеканными узорами. Здесь же продаются керамические и медные тарелки нескольких фасонов с именами пророка Мухаммеда и его последователей, вазы и даже самовары, работающие на керосине. Эти самовары сделаны в Иране, и, хотя они заманчиво сверкают хромированными боками, иракцы покупают их неохотно. Другое дело — тульский самовар, пусть старый, с помятыми боками, но зато прочный, ставший сейчас почти антикварной вещью.

В городе много больных и калек, приехавших издалека в надежде найти исцеление у могилы аль-Хусейна. Когда они переходят улицу с помощью сердобольных прохожих или ребятишек, идущие машины и фаэтоны останавливаются и пропускают их через дорогу. Почти на каждой улице можно видеть баки с водой — хибб. Они поставлены для паломников состоятельными людьми, которые не забывают написать на баках свои имена. У баков или у выведенных на улицу водопроводных кранов на длинных цепочках висят простые жестяные кружки. Над некоторыми из них прикреплены черные полотна с надписями: «Пей и помни о погубленном аль-Хусейне!», «Пей, о жаждущий прохожий!», «Пей воду и проклинай Язида!». По шиитской традиции, ответственность за убийство аль-Хусейна возлагается на халифа Язида, которому отказался присягнуть аль-Хусейн в 680 г. Язид совсем не обладал качествами благочестивого мусульманина: он пил вино, ценил поэзию и танцы, любил псовую и соколиную охоту, жил в роскоши и о пустынных кочевьях вспоминал лишь во время очередной вспышки эпидемии чумы. Эта болезнь не проникала в становища бедуинов, и халиф со своими приближенными в «черные» месяцы покидал свои роскошные дворцы в Дамаске и искал спасения у бедуинов Сирийской пустыни.

Ежегодно в месяц мухаррам, на десятый день которого был убит аль-Хусейн, в Кербелу приезжают тысячи паломников. Точное их число назвать никто не может. Они занимают многочисленные гостиницы и постоялые дворы, устраиваются на ночлег прямо вокруг усыпальниц аль-Хусейна и аль-Аббаса. 10 мухаррама — день страстей по дому Али. По-арабски он называется «ашур», а у нас более известен как «шахсей-вахсей». В этот день к четырем утра в Кербеле у двух мечетей собирается огромная толпа народа и начинается аза — процессия огорчения. Аза устраивается трех видов. Во главе самой простой и скромной процессии идут люди, бьющие себя в грудь. Они одеты в черные рубахи. За ними с сопровождающими выступает хади — руководитель процессии, громко рассказывающий о «трагедии Кербелы» и гибели аль-Хусейна. Вторая по сложности процессия огорчения — аза занажиль. Небольшая группа одетых в черные длинные рубахи мужчин бьет себя по плечам и спине цепями. Иногда к цепям припаиваются мелкие гвоздики, разрывающие рубаху и рассекающие тело. Как и в первом случае, идущий за ними хади рассказывает о битве при Кербеле и гибели аль-Хусейна. Третий и самый сложный вид аза называется «аза камат». Камат — обоюдоострый длинный палаш, которым наносят себе удары по голове мужчины, выступающие во главе этого траурного шествия. Это, как правило, фанатики, или лица, давшие обет принять участие в аза камат, если аль-Хусейн поможет в исполнении их желаний. Я знал бедного иракца, который дал обет трижды принять участие в аза камат, если у него родится сын.

Мужчинам, — идущим во главе аза камат, выбривают на голове ото лба к затылку широкую полосу. Три-четыре раза они ударяют по этому месту острием палаша и рассекают кожу. Кровь струится по лицу, по белой рубахе, но они продолжают бить себя по голове палашом, но уже плашмя. Некоторые в экстазе ударяют себя так сильно, что теряют сознание и их увозят в ближайшую больницу на санитарной автомашине, которая сопровождает эту процессию. После окончания шествия рану на голове залепляют глиной (из которой изготавливается молитвенная пластинка — турба) с добавлением каких-то народных снадобий.

Все процессии начинаются у мечетей аль-Хусейна и аль-Аббаса и к ним возвращаются. Они проходят в музыкальном сопровождении: ритм отбивают барабан и медные тарелки, а все присутствующие скандируют или фразы, выкрикиваемые хади, или звукосочетания в ритм барабанному бою — «та-та хайдар», «та-та хайдар». Такие же траурные шествия 10 мухаррама устраиваются и в городах Эль-Казимайне, где похоронены два шиитских имама, в Куфе и Эн-Неджефе.

За несколько дней до траурных шествий в Кербеле и других религиозных центрах Шиитов устраиваются ташабих — театрализованные представления, показывающие битву под Кербелой во всех деталях, отмечаются «день Касема» со свадебными обрядами, «день младенца» и др. Зрители часто бросают грязью и камнями в убийцу аль-Хусейна, на роль которого трудно найти исполнителя.

Королевское правительство Ирака запрещало устраивать ташабих и аза, которые были весьма удобны для проведения антиправительственной демонстрации. Часто хади вместе с рассказами об убийстве аль-Хусейна проводил аналогии с современным положением в стране. Король Ирака и его правительство были суннитами, так же как и солдаты халифа, убившие адь-Хусейна, поэтому у шиитов, представлявших в большинстве своем неимущие слои населения, к классовой ненависти в отношении правителей королевского Ирака примешивалась и религиозная неприязнь.

После окончания месяца траура устраивается большой праздник. В семьях состоятельных людей готовят пшеничную кашу — гариса… Ею угощают родственников, соседей и знакомых, которые заходят в этот вечер.

У западных ворот, ведущих в сухн мечети аль-Хусейна, стоит небольшая часовня. И мало кто знает, что в небольшом зале часовни под одним из двух надгробий, обтянутых зеленым репсом, покоится прах Мухаммеда Сулеймана оглы Физули — непревзойденного поэта средневекового востока.

Физули не оставил после себя автобиографии. Многочисленные исследователи его творчества как в Советском Союзе, так и за-рубежом восстанавливали факты его жизни главным образом по его собственным произведениям, так как авторы средневековых тезкире (антологий) не всегда с достаточной точностью излагали события. Время и место рождения Физули точно не известны. Предполагают, что он родился в конце XV или в начале XVI в. Одни исследователи считают местом его рождения Багдад, другие — Хиллу, лежащую в 105 км от столицы Ирака, третьи — Кербелу. Советский литературовед Г. Араслы, анализируя исторические документы, пришел к выводу, что Физули родился в Кербеле. О семье Физули ничего не известно, но можно предположить, что его отец был довольно состоятельным человеком, поскольку дал сыну блестящее по тому времени образование. Искусству стихосложения Физули научился еще в школе. Юный поэт, сочинявший нежные любовные стихи, понимал важность знаний, науки. В предисловии к одному из своих диванов (сборников стихотворений) он писал: «Украшательница моей логики не сочла приемлемым, чтобы красота моей поэзии сверкала на груди эпохи без украшений просвещенности. Ювелир моего высокого дарования не согласился с тем, чтобы нить моих стихов могла стать ожерельем всего света без жемчужицы науки. Ибо поэзия без науки подобна стене без основания, стена, по имеющая основы, ненадежна…» Физули в совершенстве овладел арабским и персидским и одинаково свободно слагал стихи на обоих языках. В своих поэтических произведениях он упоминает имена Алишера Навои, Низами, Абу Нуваса, а в философских работах — Платона, Аристотеля и Гераклита. Такая разносторонность и глубина знаний завоевали ему право называться «мавляна» (владыка наш).

Вершина творчества Физули — поэма «Лейли и Меджнун». Тема трагической любви и гибели влюбленных характерна для литературы многих стран мусульманского Востока. Предание о любви Лейли и Меджнуна живет уже несколько тысячелетий. Впервые в поэтической форме этот сюжет был разработан Низами Гянджеви. Вслед за его поэмой последовали произведения Хосрова, Навои и др. Однако поэма Физули стала наиболее любимой из всех созданных на эту тему. Рукописи поэмы ходили пр всему средневековому Востоку.

Герои поэмы Физули — это живые, реальные люди с их страданиями, надеждами и утратами. Язык поэмы сочен, красочен и выразителен. Введенные им газели, (лирические стихотворения), которые декламируют герои поэмы Лейли и Кейс-Меджнун, настолько гармонируют с настроением тех, кто их произносит, что неотделимы от всей поэмы, написанной в традиционной форме. В поэме много реалистичных, взятых из жизни сцен. Таковы, например, сцены в школе, где впервые встречаются Кейс и Лейли, сцены сватовства Кейса. Описания природы в поэме сопутствуют поворотам сюжета и подчеркивают то или иное. состояние героев. О весне, благоуханной, сверкающей цветами, и зеленью, поэт пишет в тот момент, когда Лейли приходит на свидание с Меджнуном. А приход зимы, «разграбившей сады», символизирует смерть, и Лейли умирает:

Поэма завершается обращением к читателям с просьбой о снисхождении:

Несмотря на известность, Физули остаток своей жизни провел в лишениях. Он умер в 1556 г. в Кербеле и здесь же был похоронен. Физули заслуживает того, чтобы благодарные потомки увековечили его память. Ведь он славил в своих касыдах (поэмах), рубаи (четверостишиях), газелях любовь и верность, жизнь во всех светлых и лучших ее проявлениях. Они не увядают до сих пор и, как родник, питают мастерство поэтов многих стран Востока.

В Баку, столице советского Азербайджана, есть улица, носящая имя Физули. И видится мне, что на одной из площадей Багдада или Хиллы стоит памятник поэту Азербайджана, жившему в Ираке, как символ дружбы и извечного стремления человека к добру, красоте и совершенству.

Есть ли у женщины душа?

«Женщина! Прикрой свое тело!». Этот призыв написан на большом металлическом щите при въезде в Эн-Неджеф. Он означает, что женщины не могут появиться на улицах этого города без черной абаи, оставляющей открытым только лицо, или любого другого костюма, закрывающего все тело, кроме лица. В этой фразе, как в капле воды, отражается положение женщины, освященное в Коране, продолжающем во многих случаях регулировать семейные и общественные отношения в Ираке и в других мусульманских странах.

Свадебные обряды, похороны, рождение ребенка и повседневная жизнь еще во многом определяются положениями мусульманского права. Прежде всего это относится к свадебным обрядам и обычаям, с которыми я познакомился во время долгого пребывания в стране.

Обычно в дом, где есть девушка на выданье, приходят несколько женщин из семьи, где живет холостой мужчина. Эту группу возглавляет его мать или тетка, вторая по старшинству родственница, либо хатыба — сваха. Все знают цель визита этой делегаций, принимаемой с почестями, однако об этом не принято говорить. Будущая невеста должна сервировать стол для чая или подать какое-либо угощение. Когда эти своеобразные смотрины подходят к концу, мать или старшая по возрасту тетка невесты как бы невзначай задает ей вопрос: «Хочешь ли ты выйти замуж?» Смущенная девушка обычно отвечает: «Как прикажете, маменька!». После такого ответа в случае согласия родителей с кандидатурой жениха первый шаг к браку молодых уже сделан. Девушке вручается первый подарок от имени будущего мужа — шабака, состоящий, как правило, из нескольких драгоценностей. Возможно, это случайность, но «шабака» в переводе с арабского означает «сеть», «тенета».

Как правило, еще до сватовства главы семейств должны познакомиться друг с другом. Инициативу проявляет отец жениха, который отправляется к отцу невесты, прихватив с собой небольшой гостинец — нишан. Этот обычай соблюдается всегда и называется в Ираке «машшая».

Мои иракские друзья обращали мое внимание на необходимость получения согласия невесты на брак с тем или иным мужчиной. Этот элемент брачного обряда стараются соблюдать особенно в шиитских семьях. По преданию, Мухаммед, у которого кто-либо из мусульман просил руки одной из его дочерей, всегда спрашивал ее согласия. Он садился перед палаткой, где жила его дочь, и громко говорил: «Такой-то произнес твое имя». Согласие могло быть выражено не только словами, но и простым молчанием. Если дочь пошевелила полог палатки, то считалось, что она против брака. Как пишут арабские историки, когда Мухаммед сообщил своей дочери Фатиме о том, что его двоюродный брат Али просит ее руки, она сначала промолчала, но впоследствии громко протестовала против брака с молодым, покрывшим себя ратной славой, но бедным мусульманином. Однако уговоры отца, ссылавшегося на ее роковое молчание, сделали свое дело: Фатима стала женой Али.

До свадьбы объявляется помолвка, или акд аль-куран. К этому времени между двумя семьями достигается согласие о размерах мукаддам — суммы, которую выделяет семья жениха на приобретение мебели и имущества для дома молодоженов. Эта сумма колеблется от 100 до 2500 динаров в зависимости от состояния той и другой стороны. Сразу же определяются и размеры муаххарсуммы, которая выплачивается мужем в случае развода. Как правило, муаххар, выплата которого может быть растянута на несколько лет, считается своего рода алиментами на содержание разведенной жены.

Большие размеры мукаддам, приобретение подарка для невесты, расходы на организацию свадебных торжеств часто становятся главным препятствием на пути молодого человека, решившего жениться. В сельских местностях молодые крестьяне иногда по нескольку лет работают у богатых односельчан с единственной целью скопить сумму, необходимую для свадьбы. Только среди арабов, обитающих на островах южных озер страны, где еще живучи родовые обычаи и где свадьба — важное событие в жизни всего рода, все родственники помогают жениху шести бремя свадебных расходов. На озерах почти все молодые люди, достигшие 18-летнего возраста, женаты, что служит предметом большой гордости населения этого края.

Время от времени в иракских газетах мелькают сообщения б необходимости отказаться от старых свадебных обычаев, предоставить свободу молодым людям в выборе спутников и спутниц жизни. Но в большинстве случаев родители сегодня, как и раньше, решают судьбу своих детей и лишь иногда, для приличия, спрашивают их согласия, почти уверенные при этом, что дети не посмеют их ослушаться.

Сама церемония помолвки довольно интересна. На эту церемонию, рассматриваемую как формальное закрепление достигнутого соглашения, приглашается шариатский судья — кади. Мужчины, одетые в темные костюмы, собираются в небольшой прихожей. В центре внимания — судья, одетый в темно-коричневую накидку с широкими рукавами, называемую «джалоба», и красную феску, перевязанную зеленым платком, и смущенный жених. За дверью, ведущей в другую комнату, слышатся приглушенные женские голоса: там невеста, женщины ее семьи и мальчишки не старше 10 лет. Вот кади, откашлявшись, подходит к дверям и ударяет пальцами по их верхней части. Разговоры на женской половине стихают, и кади громко обращается к спрятавшейся невесте: «Скажи: «Да, ты мой представитель». Этой шариатской формулой, которая звучит по-арабски «Кули, наам, анта вакили», невеста поручает судье заключить от ее имени брак. Судья повторяет ее 14 раз, и все 14 раз невеста отвечает: «Наам, анта вакили». Во время этой церемонии все присутствующие напряженно вслушиваются: невеста от смущения еле шепчет ответ, и кади, прильнув ухом к двери, ловит каждое ее слово.

Часто эта церемония — последняя надежда, девушки избежать брака с нелюбимым, не дав судье требуемых ответов. Нередко на женской половине над непокорной устраивают расправу и вынуждают ее в слезах и рыданиях произнести поручение судье оформить брак. После ответа невесты прочитывается сура Корана, гостям предлагают конфеты и прохладительные напитки, а главы семей удаляются с кади для оформления брачного контракта.

Через полтора-два месяца после помолвки должна состояться свадьба — зифаф, или зиффа. Только теперь молодожены впервые остаются, наедине: ведь до свадьбы им лишь иногда разрешалось вместе сходить в кино. После помолвки жених и невеста носят обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки, и после свадьбы его надевают на другую руку. Иногда в Ираке церемонию свадьбы называют «лейлатуль дахля» — «ночное вхождение». Этим хотят подчеркнуть, что жених впервые после сватовства остается с невестой в комнате наедине.

В день свадьбы, которая назначается на вечер, невесту ведут в баню. Эту процессию возглавляет ее мать, но среди других женщин обязательно присутствует Кто-нибудь из ближайших родственниц жениха, чаще всего его сестра. Невесту моют, трут мочалками, расчесывают распущенные по плечам волосы, мажут ступни и ладони хной. Остатки хны забирают с собой, чтобы потом вымазать ею двери и забор мечети. В провинциальных городах Ирака я не видел ни одной мечети, на которой не было бы отпечатков рук невесты и женщин из ее свиты. Дома невесту убирают в белый свадебный наряд, волосы укладывает специально приглашенная женщина — машшата. Лицо девушки закрывает белый платок — никаб. Его снимает жених своей рукой уже в спальне.

В день свадьбы в доме жениха тоже идут большие приготовления. Хлопоты настолько велики, что в настоящее время некоторые предпочитают праздновать свадьбу в ресторане. Обязательным условием хорошей свадьбы считается катание на автомашинах по городу — от дома жениха до дома, где будут жить молодожены, причем выбирается не самый короткий путь. В обмен на отбираемую невесту в доме ее родителей символически оставляют немного сахару, зерна, риса и растительного масла.

Мужчины и женщины, присутствующие на свадьбе, находятся в разных помещениях. Жених сидит в окружении приятелей и сверстников. Самый близкий из них, вроде нашего дружки; называется «сардуж». Когда жених встает, приятели шлепают его легонько пониже спины. Часа два-три спустя жених и невеста удаляются, в спальню, а веселье продолжается на мужской и женской половинах до утра. Обычай показывать гостям простыни молодых сохранился, только в самых глухих местах Ирака.

Утром одетая в свадебное платье молодая женщина принимает поздравления, и подарки от родственниц. Чаще всего дарят деньги, реже — какие-нибудь украшения, ткань или другие вещи. Близкие родственники, например тетка, дают по 10–15 динаров, а соседки могут ограничиться 1–2 динарами. Такие подарки называют «субхия».

Если молодожены не отправляются в свадебное путешествие, свадьбу празднуют целую неделю.

Поиски жениха, — переговоры родителей жениха и невесты по вопросам мукаддам и другие церемонии, предшествующие свадьбе, например, в Хадите (на севере Ирака), в целом немногим отличается от того, что было рассказано выше. Так же как и во всех, мусульманских семьях, родители играют основную роль в выборе жениха и невесты, хотя здесь, в сельском районе, у молодых людей больше возможностей познакомиться и узнать друг друга. Обычай ортокузенного брака, называемого «нахи» (брак с дочерью брата отца или сестры матери), довольно распространен среди кочевых и оседлых арабов западной, пустынной части Ирака. Он сложился еще в доисламский период и закреплен в Коране. Старший двоюродный брат девушки может отказаться от брака с ней, тогда это право переходит ко второму, третьему брату и т. д. В случае, своего отказа от брака двоюродный брат может потребовать определенного возмещения от другого мужчины, посватавшегося к его двоюродной сестре, если, он, конечно, не ее родственник.

Одна из особенностей свадебных церемоний в Хадите заключается в том, — что брачный контракт оформляется между матерью девушки и женихом или его представителем, причем судья, который заверяет указанный документ, спрашивает мнение девушки в присутствии выбранного им свидетеля мужчины. После оформления контракта назначается свадьба в доме жениха, где в течение нескольких дней идут большие приготовления, в которых принимают участие все родственники и соседи… Праздник начинается после полуденного времени с песен и танцев.

Как и в любой стране, песни и танцы, которые исполняются на свадьбе, отличаются большим разнообразием, однако есть среди них наиболее, любимые. В Хадите на свадьбе больше всего танцуют чуби в сопровождении барабана и двуствольной дудочки — матба, называемой в других местах «мизмар». А вот одна из свадебных песен, которую поют женщины:

Наступает вечер, и один из родственников жениха предлагает отправиться за невестой. Женщины издают приветственные крики. Мужчины выкрикивают своеобразные прибаутки, называемые здесь «хавазидж», поскольку они написаны традиционным стихотворным размером хазадж.

Веселая компания без жениха прибывает к дому девушки. Она выходит в сопровождении двух подружек. Следом несут финики, небольшую циновку и сплетенную из пальмовых листьев корзинку — гашву. Женщины приветствуют появление невесты и затягивают подобающую этому случаю песню:

Теперь праздничная процессия направляется к дому жениха. Пальба продолжается до тех пор, пока вся компания не доберется до самого дома. К приходу, молодой у дверей ставят глиняный кувшин (гук) либо сосуд, наполненный водой или сластями и финиками. Иногда вместе с финиками кладут пригоршню мелких монет. Переступая через порог, она толкает тук ногой так, чтобы он упал и разбился. Ее отводят в спальню, где на супружеском ложе разбросано зерно, что должно принести благополучие и счастье новой семье.

Как только девушка доставлена в дом, родственники и гости идут за ее женихом. Веселые крики и пальба сопровождают и это шествие. Друзья молодого человека легонько колют его булавками пониже спины. Этот обычай распространен в районах Ирака, прилегающих к сирийской границе, и называется «баабас». Жениха впускают в спальню, и тогда пальба из ружей достигает своего апогея. Мне объяснили, что это делается для того, чтобы вселить мужество и смелость в парня, который смущается не меньше девушки. Отец и родственники жениха рассаживаются у дверей спальни и терпеливо ждут его выхода. Вот он появляется, и ему задают вопрос: «Хамами, лав гураб?» (Голубка или ворон?). Если он отвечает «голубка», дом сотрясается от всеобщих криков ликования и пальбы, если же говорит «ворон», его успокаивают, ободряют, дают наставления и призывают быть смелым и решительным… После этого парень вновь отправляется в спальню, а гости расходятся.

Утром следующего дня родственники мужа собираются у него в доме, беседуют с молодой, оказывают ей всяческие знаки внимания. Подобные визиты и встречи продолжаются три дня. За это время она может познакомиться со всеми родственниками мужа, — войти в их семью, стать родной и близкой. Ее также навещают подружки, которые приносят еду, называемую «никлян». Семь дней молодая жена находится на правах гостьи, ее оберегают от повседневных хлопот по-хозяйству и дому, оказывают внимание и уважение. На седьмой день она приглашает своих подруг и соседок, заваривает хну, которой женщины намазывают руки и ступни ног, раздает гостьям сласти. Этот ее последний девичник заканчивается в полночь после протяжных песен и медленных танцев.

Если супруг в первую, же ночь удачно выполнил свой супружеские обязанности, он чувствует себя героем и ведет себя соответствующе: пинком ноги открывает дверь спальной комнаты, да так, что поставленный у двери кувшин с водой падает на пол. В противном случае он оказывается перед собравшимися родственниками и знакомыми в весьма деликатном положении. Его гордость и мужское достоинство уязвлены, ему стыдно смотреть в глаза девушке, которая фактически еще не стала его женой. Поскольку церемония вхождения в спальню или лейлатуль дахля, происходит при стечении людей, невозможность выполнить свой долг вряд ли можно объяснить в первую очередь физическими недостатками молодого человека. Однако здесь, в глубинных районах, мало кто вникает в существо этого вопроса, и среди собравшихся ползет липкий слушок — марбут, маакуд, мачдуб, мачбус.

Все эти слова означают одно и то же, а именно что мужчина вследствие колдовства потерял силу и не может выполнить свои супружеские обязанности.

В мусульманской литературе со всей серьезностью рассматривается казус первой брачной ночи, его причины и следствия. В книге «Благословения в медицине и мудрости», изданной в Каире и цитируемой в брошюре иракского исследователя Абд аль-Хамида аль-Адучи, говорится, что если причиной казуса стал джинн, то импотенция может продолжаться месяц-два, но если к этому приложил руку бени адам, т. е. человек, подобное может продолжаться пять-десять лет и более. Как считают в Ираке, подобное колдовство среди мужчин под силу мулле, имаму мечети или сейиду, потомку пророка Мухаммеда, а среди женщин — аль-ильвият, или кашшафа, Иногда колдунью еще называют «наффаса» т. е. «плюющая», потому что в Коране и его толкованиях многие колдовские обряды связаны с определенной церемонией, в заключение которой колдун или колдунья плюет на пол, на землю или на какой-либо предмет.

В народной иракской традиции среди тех предметов, которые колдуны употребляют для нанесения порчи, фигурируют кухль (порошок сурьмы для подкрашивания глаз), замок и ключ к нему, косточки удода и другие атрибуты черной магии. Так, например, в Северном Ираке тот, кто, хочет околдовать жениха, бросает кусочки сурьмы в воду. После того как шейх мечети во время колдовства прочитает над порошком 84 раза стих из Корана: «Если спросят тебя о горах, ответь — Господь мой разрушит их полностью» и 12 раз: «И снял оковы он с наших сердец», он бросает кухль в реку. Однако наиболее любопытные манипуляции проделываются с замком. В момент заключения брака достаточно злоумышленнику защелкнуть висячий замок, повернуть ключ, а затем бросить его в реку или закопать в могилу — жених заколдован.

С замком связан еще один любопытный обычай, касающийся уже взаимоотношений супругов. Если муж хочет уберечь свою жену от прелюбодеяния, он берет замок с ключом, четыре раза читает, глядя на головку ключа, суру «Пещера» из Корана и в заключение просит, чтобы его супруга была «запретна другому», затем закрывает замок ключом и прячет ключ и замок отдельно друг от друга. Некоторые арабские историки полагают, что распространившийся в средневековой Европе в период крестовых походов обычай мужей надевать на женщин «пояс целомудрия», или «пояс Венеры», во время своего долгого отсутствия восходит к указанному выше мусульманскому обряду.

Вообще, с замками в Ираке связано огромное количество часто совершенно не поддающихся объяснению манипуляций. В Багдаде, на улице Рашида, близ переулка, ведущего к ювелирным лавкам и лавкам серебряных дел мастеров, находится дверь, густо намазанная хной и увешанная гроздьями замков. Говорят, эта дверь — от старой, уже разрушенной мечети. Я не раз видел, как женщины, приходившие сюда, зажигали свечку и подвешивали свои замок к десяткам других, нашептывая слова молитвы и заклинания. Я видел гроздья замков разной величины в мечетях многих городов Ирака — от южной Басры до Мосула на севере страны.

Среди иракцев существует мнение, что если подвесить к одежде жениха косточку удода, то он будет заколдован. Интересно, когда и в связи с чем эта красивая птица, повсеместно встречающаяся в Ираке, стала в представлении народа орудием исполнения злого умысла. Иракский ученый Абд аль-Хамид аль-Алучи приводит рассказ английской исследовательницы И. Стивенс, ставшей свидетельницей подобного колдовства: «В полнолуние с удодом отправляются на кладбище. Колдун выбирает могилу, разводит на ней огонь и ставит на огонь сосуд с водой. Отвернувшись от могилы, он, держа удода за спиной, убивает его, затем опускает, в кипящую воду и варит до тех пор, пока не останутся одни косточки. Затем он выбирает косточки из сосуда и бросает их в реку или ручей. Косточка, которая поплывет против течения, и есть нужная, волшебная».

В окрестностях города Самарры при колдовстве предпочитают обращаться к Корану. Это вполне объяснимо, так как здесь, в бывшей столице аббасидских халифов, находится шиитская святыня — мечеть Али аль-Хади аль-Аскари и его сына Хасана, построенная в XIII в. И здесь на клочке бумаги 84 раза пишут разведенным шафраном стихи из Корана: «Если спросят тебя о горах…» и 12 раз: «И снял оковы…», затем бросают бумажку либо в кувшин, откуда пьет воду жених, либо в его стакан с чаем. Эти же стихи несколько раз читают и над иглой, которую скручивают в узел таким образом, что ее острие входит в ушко, и затем бросают их в глубокое место реки.

Узел сам по себе считается важным элементом колдовства черных магов, и об этом говорится во всех их пособиях. Сделать узел из шелковой нитки, из веревки, из яшмага — головного платка, из нитки, вытащенной из одежды жениха, длиной в его рост — все это служит исполнению колдовских замыслов. Не менее важно, куда поместить узел, лист бумаги с заговором и т. п. Чаще всего для этого используются могила, глубокое место в реке, а также печь, угол дома, «место, куда не попадает солнце», «место, от которого бежит луна», и др.

Совершенно естественно, что раз есть злые колдуны, которые могут испортить жизнь молодым, значит существуют и добрые колдуны, могущие возвращать пострадавшим утраченные силы. Имена этих чудотворцев Широко известны в народе, и человеку, нуждающемуся в исцелений, не составляет особого труда их отыскать. Так; например, в Эль-Казимайне в период моего пребывания в Ираке жил сейид Хан аль-Мавсави, который исцелял «заколдованных» женихов. Он утверждал, что вернул силы человеку, который около 30 лет был импотентом. Этот случай стал хрестоматийным и приводится во всех книгах о народных обычаях в Ираке.

Простой народ рассматривает добрых колдунов, как медиумов между заколдованным и Аллахом. Чудотворцы пользуются уважением и имеют безупречную религиозную репутацию. Это опять же сейиды, служители культа религиозных сект, странствующие дервиши и др. Основные средства, к которым они прибегают при выполнении своих обязанностей, также связаны с молитвами и заклинаниями либо с бумагами, на которые наносятся магические письмена.

Так, Хан аль-Мавсави «вылечивает» тем, что вкладывает в бутылку клочок бумаги с загадочными письменами. «Заколдованный» муж, перед тем как войти в спальню, должен разбить бутылку небольшим металлическим молотком. В этом же городе «заколдованные» «лечатся» тем, что прикладываются к серебряному перстню известного в прошлом сейида Хашима. Этот перстень хранится у наследников сейида, — и на его печатке выгравировано: «Я прибегаю к силе Аллаха, я прибегаю к могуществу Аллаха, я прибегаю к словам Аллаха». В г. Ане, на северо-западе Ирака, настоятель мечети «лечит» мужчин тем, что берет маленький молоток — чакуча, обматывает егошерстяной ниткой и бросает в Евфрат. Как только нитка всплывает, к супругу возвращается мужская сила. В Caмарре «заколдованного» укладывают на живот, на его спину становится имам мечети (или сейид), который читает молитвы и выкрикивает заклинания. Затем он пишет магические слова на бумажке, которая подвешивается, к одежде молодой жены, или царапает их на кусочке какой-либо сладкой пищи, который она потом съедает.

В Басре один из настоятелей мечети, как мне стало известно, «лечил» так: он брал 14 спелых фиников, чертил на них стихи из Корана и предлагал половину фиников съесть мужу, а остальные — жене. В окрестностях Рамади многие обряды по освобождению от колдовства молодоженов связаны с куриным яйцом, притом предпочтительно от черной курицы. Яйцо варят, очищают от скорлупы, и затем шейх изображает на нем магические знаки. Съевший это яйцо мужчина сразу чувствует прилив сил и энергии. Некоторые исцелители варят три яйца по одному целому для мужа и жены, третье же разрезается пополам либо саблей, либо волосом невесты, после чего супруги съедают обе половинки.

Самое распространенное средство от злодейской порчи — магические знаки и письмена, которые рисуют на коже, ткани, бумаге, лезвии ножа, печатке перстня и других предметах, которые рекомендуется мужчинам и женщинам всегда носить с собой. Каждый колдун имеет свои собственные знаки, шифры и порядок их написания, и вывести какое-то общее правило практически невозможно. В Багдаде, у мечетей и на базарах, писарь или гадальщик может в две минуты сотворить талисман, который будет отличаться своеобразным расположением букв, цифр и слов.

Чрезмерное внимание к вопросу о казусах лейлатуль дахля у простого народа Ирака, вполне понятно и объяснимо. Создание новой семьи происходит при огромном стечении родственников и знакомых, затрагивает честь и достоинство мужчины, имеющих особое значение в странах арабского мира, связано с потомством. И отсюда вполне естественны попытка объяснить возможные физические недостатки вмешательством в семенную жизнь потусторонних, дьявольских сил и стремление избавиться от них также с помощью колдунов и магов. Вымыслы о злодейских проделках, и чудодейственных исцелениях распространены в Ираке и составляют особую часть народных сказаний. Ведь жених, оказался, как говорят в Хадите, «вороном» — птицей, в которую, согласно легендам всего мира, злой колдун превращает могучих богатырей, и только волшебная сила может. вернуть ему силу и человеческий облик.

Многоженство в Ираке — явление довольно редкое. По нескольку жен могли позволить себе иметь только, богатые помещики и шейхи племен. Родители девушки, если они не очень бедны по сравнению с семьей жениха и не руководствуются экономическими мотивами отказываются выдать свою дочь за многоженца… Возрастная разница сейчас тоже постепенно нивелируется.

По мусульманскому праву, 9-летняя девочка уже считаемся на выданье, однако большинство иракских девушек становятся невестами в возрасте 15–17 лет. В среде интеллигенции девушке дают возможность кончить университет; и поэтому к моменту замужества она достигает возраста 22–23 лет. Между прочим, старых дев в Ираке немало. Это объясняется, тем, что родители жениха стараются подыскать ему, как правило, совсем еще молодую девушку, а перезревшие невесты могут рассчитывать лишь на вдовцов, разведенных мужей и седых старцев.

По шиитской догматике, вполне законна и форма временного брака, называемого «заввадж аль-мутаа». Как уже говорилось, по мусульманскому преданию, пророк Мухаммед строго осуждал прелюбодеяние и, чтобы избежать его, считал допустимым временные браки от одного месяца до нескольких лет. Это можно объяснить тем, что мусульмане отправлялись в дальние походы, продолжавшиеся по нескольку лет, оставляли свои семьи в Аравии и, чтобы не нарушать предписаний пророка, сочетались браком с чужестранками. По сложившимся шиитским нормам, временный брак заключается кади письменно на определенный срок. На этот срок женщина принимает фамилию мужа. Рожденные от этого брака дети считаются законными наравне с детьми от постоянной жены. Свадьбу при временном браке не устраивают. Наибольшее число временных браков заключалось в Ираке в религиозных центрах шиитов — Кербеле, Эн-Неджефе, Куфе и Эль-Казимайне, где жило очень много иранцев. В зависимости от того, какое место они считали своим постоянным домом, иранцы имели временных жен, например, в Кербеле и постоянных в Иране, или наоборот.

Девушки, как правило, временными женами не становятся. В шиитских центрах сложилась прослойка своеобразных куртизанок, состоящая в основном из вдов и разведенных, которые соглашаются на временные браки. Некоторые из них, отличающиеся красотой и пригожестью, по словам моих иракских знакомых, успевают до десяти раз сочетаться временным браком. Однако дети от этих браков, как правило, живут с отцами.

Развод у шиитов, так же как и брак, оформляется у кади. Существует два вида развода: окончательный и развод, который можно взять обратно. Во втором случае в течение года разведенные супруги могут вновь сойтись. Однако по истечении этого срока развод считается окончательным и мужчина должен выплатить муаххар.

У суннитов бракоразводный процесс значительно проще. Мужчине достаточно три раза, сказать «ина талик», и развод считается состоявшимся. Муж может произнести эту фразу один раз, через некоторое время — другой, однако супруги считаются разведенными в момент произнесения фразы в третий раз.

Как у суннитов, так и у шиитов существует специальный стодневный период с момента окончательного развода (уда), за время которого муж должен убедиться, не беременна ли его жена. Беременной женщине развод не дается, и разъезд супругов откладывается до рождения ребенка. Мусульманские богословы пытаются использовать уда в качестве доказательства гуманности старых обычаев. Однако это не так. Согласно мусульманской догматике, ребенок, даже находящийся во чреве матери, уже принадлежит отцу, и именно поэтому он отказывается отпустить свою жену.

По мусульманским преданиям, женщина — это исчадие ада. Ее не пускают в рай, так как еще не выяснено, есть ли у нее душа (об этом уже несколько столетии спорят мусульманские ученые!), а в раю особ женского пола представляют гурии, услаждающие сподобившихся попасть туда мусульман.

Мусульмане могут жениться и заочно. Сейчас подобные браки бывают только в самых глухих местах. В случае отсутствия жениха на собственной свадьбе его место при оформлении брака занимает его доверенное лицо — вакиль, который затем доставляет укутанную, как кокон, невесту в покои жениха. Женщина, особенно если она молода и хороша собой, — лучший выкуп для племени, объявившего о мести за убитого сородича. Отец может отдать свою дочь какому-нибудь сейиду, пли смотрителю мечети, или просто шейху своего племени, если тот соблаговолит принять такой подарок.

Один из самых чудовищных средневековых обычаев, бытующих в Ираке, особенно в сельской местности, и осуждаемых всеми прогрессивно настроенными людьми, — это убийство женщины, подозреваемой в прелюбодеянии. Ни в Коране, ни в основанных на его положениях канонах мусульманского права не говорится о доказательствах акта прелюбодеяния, возможных свидетелях нарушения супружеской верности и других деталях, а также точно не определяется, какое действие следует расценивать как прелюбодеяние. Арабы, живущие, на болотах Южного Ирака, считали до недавнего времени актом прелюбодеяния даже разговор замужней женщины с незнакомым мужчиной или ее улыбку в ответ на его приветствие. Беседа женщины или девушки с незнакомцем даже на самую безобидную тему недопустима для жителей не только болот, ставших в Ираке синонимом дикости и невежества, но и городов. Женщина, как правило, не отвечает на вопрос, как пройти на такую-то улицу, еще плотнее закутывается в абаю и быстро, исчезает: кто может поручиться, что один из свидетелей, необходимых для обвинения ее в прелюбодеянии, не находится где-то рядом и не расскажет о виденном мужу или отцу.

«Прелюбодейку» убивает родной брат, дядя, отец или в крайнем случае муж. Мужчину, отказавшегося убить мнимую преступницу, презирают за проявленную слабость, не приглашают в гости и при встрече даже не подают руки. Если же он совершит убийство, о его «подвиге» будут долго рассказывать в назидание потомству и помогут скрыться от властей. Из полицейской хроники местных газет Багдада я узнал, что такие убийства, квалифицированные мусульманским правом как «гасль аль-ар», т. е. «смывание позора», не столь редки даже в столице и ее окрестностях. За такое преступление, рассматриваемое в шариатском Суде, дают не более 6 лет тюрьмы, хотя за обычное убийство, не мотивированное вопросами чести, положены каторжные работы сроком на 10–15 лет.

Мои багдадские знакомые, принадлежащие к различным слоям местной интеллигенций, говорили, что, как правило, убийство женщины, подозреваемой в прелюбодеянии, совершается по принуждению, Ни отец, ни брат, ни дядя не желают убивать виновную и всеми способами пытаются уклониться от совершения этого акта. Тогда, собирается вся большая семья, детально рассматривает вопрос и принимает решение, чаще всего за убийство, ибо вопросы чести семьи всегда выше личных чувств каждого из ее членов.

Женщины в Ираке, как, по-видимому, и в других странах Востока, суеверны. Они верят в заговоры, приметы и стараются соблюдать установленные предками обычаи и обряды, особенно если это касается детей, мужа и порядка в доме. Как знать, а вдруг нарушение обычая повлечет, несчастье на семью? Например, в Хадите, как и прежде на Руси, хозяйка никогда не выметает сор из дому после отъезда близких, а выждет день-другой, прежде чем сделать уборку. В противном случае поездка, не будет удачной. Женщина в Ираке никогда не выльет на землю горячую воду, чтобы не ошпарить тех, кто «живет под землей». Особенно она оберегает детей от дурного глаза и порчи. Это понятно, так как дети — ее гордость, надежда в старости и часто причина привязанности и уважения мужа. В северо-западных равнинных районах Ирака верным оберегом ребенка считается зуб какого-либо животного, предпочтительно волка. Зуб, а лучше два оправляют в серебро или в серебряный обруч с дужкой и вешают на грудь либо на бок, а совсем маленьким детям талисман прикрепляют к волосикам на голове. Чаще всего он состоит из двух бусинок, одна из которых называется «вадаа», а другая — «худурма». Иногда на ребенка надевают кожаный мешочек с написанной каким-либо сейидом охранной грамотой. При этом женщина не преминет произнести заговор: «Сбереженный с помощью Аллаха от глаза любого человека, от глаза твоей матери, твоего отца и от злого глаза твоего соседа».

Мать никогда не накажет своего ребенка при заходе солнца, так как это навлечет на него болезнь. Она обязательно подержит младенца животиком вниз над тестом и мукой, чтобы на него сошло благословение, или уложит его среди книг, чтобы он стал умнее. Если ребенок упал на землю, мать, подняв его и успокоив, бросит щепотку соли в сосуд с водой и выльет на место, где упал ребенок, произнеся фразу; «Вода да соль, а я в мире с тобой». Женщины в Халите считают, что ребенок падает потому, что ангел пожелал этого, и вот она, задобрив его водой и солью, просит больше этого не делать.

Но если с ребенком случилось несчастье, женщины немедленно стараются обнаружить злоумышленника. Мать или бабка ребенка растапливает свинец, выплескивает его на веник из пальмовых листьев и внимательно всматривается в застывший кусок свинца, чтобы разглядеть лицо злоумышленника. Приближение несчастья, по мнению хадитских женщин, можно предугадать. Маленькая девочка вдруг вздумала подмести дом — подерутся у порога воробьи; зачесалась ладонь или послышался голос из батыня (сосуда из пальмовых листьев, обмазанного варом, в котором приготовляют тесто) — неминуемо жди беды.

Самая большая беда для женщины — быть бездетной. В этом случае она делает, все возможное, чтобы побыстрее стать матерью. Во время праздника дня рождения пророка Мухаммеда она приглашает гостей. В центре комнаты, ставится кувшин с водой, и, как только уходят гости, она спешит вымыться водой из этого кувшина. С этой же целью она закрепляет несколько свечек на куске дерева и пускает его по течению реки, а сама спешит домой. Или, например, она приходит в дом, где состоится свадьба, чтобы постоять в дверях, через которые должна войти невеста.

Смерть человека в Ираке всегда оплакивают публично. В Хадите я стал свидетелем похоронной процессии.

…На пыльной дороге показывается траурная процессия, шествующая в сторону города. На носилках, покрытых парчовым покрывалом, лежит покойник. Оказавшиеся поблизости люди подходят, подставляют под носилки плечи и, пройдя, несколько шагов, уступают место другим. Это дань уважения усопшему. Впереди процессии идет мушай — человек, говорящий подобающие для этого случая фразы из Корана, которые вполголоса скандируют сопровождающие.

Как мне рассказывали, на кладбище покойника обмывают в специальном месте, называемом «магсаль», заворачивают в кяфан (саван) и кладут в нишу могилы на левый бок лицом в сторону Мекки. 40 дней продолжается траур. В первый день в доме усопшего собираются родственники и друзья… Женщины, возглавляемые мулаей, оплакивают покойника, — распускают волосы, бьют себя по лицу, груди и плечам. Вся церемония плача называется «лутам». Мужчины собираются в это, время в другой комнате. Каждый вновь вошедший, усаживаясь на корточки, выдыхает: «Фатиха», и кто-либо из присутствующих начинает снова и снова читать «Фатиху» — первую суру Корана. Оплакивание также может продолжаться 40 дней.

Если умерли отец или мать, дочери старше 40 лет обычно носят вечный траур. Младшие дочери могут дать обет носить траур год-два или больше. Мужчины надевают черные галстуки, иногда отпускают бороду.

Траурная процессия, которую я наблюдаю с холма, где сижу со своим приятелем Ясином, никак не гармонирует с ярким весенним днем, наполненным ароматом, цветущих апельсиновых деревьев.

— Через семь дней после погребения в семье усопшего приготовят халву из фиников; ее будут раздавать родственникам, знакомым и всем, кто посетит этот дом, — говорит Ясин, — Угощение это называют «ужин усопшего». У нас считают, что каждая косточка использованного для приготовления халвы финика представляет собой свечку, зажженную в его могиле.

Вдруг серебристый прозрачный воздух разрывает тонкий женский крик. Сначала одна, потом другая, а потом уже несколько женщин на высоких нотах повторяют слова плача по усопшему, которые переводит мне с местного диалекта Ясин:

— В этом доме умерла женщина, — говорит Ясин, — Ее муж должен определенное время воздерживаться от вступления в новый брак в знак уважения к памяти усопшей. Если же он поспешит взять другую жену, то сестра умершей, если она сочтет второй брак оскорблением памяти сестры, отправится на кладбище и зароет в могильный холмик куриное яйцо, чтобы у покойницы «от стыда не вылезли глаза»…

Уже в самой одежде иракской женщины-горожанки проявляется ей неравноправное положение. Мужчина может позволить себе надеть костюм любого цвета, женщина же при выходе на улицу набрасывает на себя тяжелую черную абаю. В старые времена женщины надевали две абаи: одну — шерстяную в виде халата с длинными или короткими рукавами и вторую — шелковую, поверх первой. На голове носят темный платок, перетянутый на лбу черной блестящей тканью — чаргад. Другой черный платок, фута, спускается от подбородка на грудь. В Багдаде и центральных районах страны девушка иногда может позволит себе вольность и надеть белую футу. Пожилая женщина носит белую футу только в том случае, если она совершила паломничество в Мекку и Медину. В первые годы ислама, когда арабские женщины принимали участие в боях наравне с мужчинами, они закрывали только часть лица тонким платком — химар, оставлявшим: открытыми глаза. Впрочем, химар и сейчас носят в пустынных районах арабских стран, и даже мужчины, особенно во время песчаных бурь. Черный или белый платок, закрывающий все лицо и называемый в Ираке «пуши», в Багдаде женщины почти не носят… Только та, которая занимается самой древней в мире профессией, иногда закрывает пуши все лицо, чтобы пройти неузнанной в заведение, где она «работает».

Одежда сельских женщин, и женщин из бедных слоев населения отличается большой простотой. Крестьянка готовит пищу, стирает белье, убирает дом, а также вместе с мужем работает на поле. Ее костюм должен отвечать прежде всего практическим потребностям повседневной жизни; однако основные детали женского туалета и в городе, и в деревне одинаковы, хотя и могут отличаться по цвету.

В районе Хадиты женщины покрывают голову футой, перетянутой чаргадом. Фута делается предпочтительно из газа — тонкой шелковой ткани. Чаргад здесь иногда называют «усбаа» или «усаба» и делают обычно из красного материала. Более нарядным головным убором в Хадите считается хабрайя. На нем — богатая вышивка. Женское платье — дишдаша, или шальха, — шьется с разрезом на боку. Поверх шальхи надевают забуп (типа кофты) разных цветов, а во время холодов — войлочную ляббада, сделанную в виде жилетки. Иногда женщины носят платье, называемое в Хадите «джуита». Оно похоже на мешок («шапта» — «мешок», «чемодан»), так как сшивается по краям, а вверху делается вырез для головы.

Женская обувь — шаххата — похожа на наши шлепанцы. Слово это произошло от корня «птах ата», которое означает «чиркать». Отсюда название спичек в Ираке — «шихата». Иракские женщины не знают чулок, но в деревнях Среднего Ирака я видел, как они обматывают ноги полосками ткани.

Иракская женщина любит украшения, Во время поездок по Ираку я не раз останавливался на дороге, чтобы посмотреть на украшения и даже послушать мелодичный перезвон многочисленных браслетов и монист. Как правило, это личные драгоценности, которые подарены женщине женихом или куплены мужем, если семья живет в достатке и довольстве. Но даже когда женщина бедна, она ухитряется скопить денег, чтобы купить себе украшение предпочтительно с золотой турецкой лирой или английской гинеей. На меньшее она не согласна, особенно если деньги накопила сама. Чистое золото они называют «абуль айба». Я так и не смог узнать, откуда пошло это название.

Наиболее распространены в Ираке монисты, набранные из золотых или серебряных монет, и серьги. В различных местах монисты называются по-разному. В центре монист, как правило, помещают крупную золотую пластинку, в которую, вделан камень или бусина — айн (глаз). Серьги на иракском диалекте называются «тарачия» и имеют самые разнообразные формы и размеры. Некоторые серьги, набранные из золотых пластинок или серебряных, монеток, в длину достигают 30 см. Женщины в иракских деревнях вставляют в крыло ноздри золотую или серебряную запонку — варда (розочка). В центр варды помещают голубую пли зеленую бусину.

На изготовление украшений в основном идет золото, а затем уже серебро. На мусульманском Востоке считается, что бирюза приносит счастье и благополучие, поэтому каждая женщина стремится купить украшение с бирюзовой бусиной, а в случае крайней бедности — приобрести безделушку хотя бы с голубым стендом пли пластмассой, имитирующими бирюзу. Самую красивую бирюзу привозят из Ирана, но здесь, в Ираке, можно встретить и бледно-голубую, линялого цвета бирюзу из Китая, которая ценится дешевле иранской. В ювелирных рядах Багдада и других иракских городов много изделий из жемчуга, однако арабки из сельских районов Ирака редко обзаводятся такими украшениями, несмотря на их доступность по цене. Мне говорили, что жемчуг все еще считают в народе «слезами рыб». Ну а кто же согласится украшать себя слезами!

В Ираке, как нигде в других странах, сельские женщины широко прибегают к татуировке лица и тела. Татуировка распространена среди племен анайза, дафир и среди арабов, живущих на болотах и в провинциях Эн-Насирия, Дивания и Басра. Некоторые ученые, в частности английский полковник Диксон, проживший около 25 лет в Кувейте и получивший известность своими работами по этнографии арабов Кувейта и Северной Аравии, полагают, что живущие на болотах Южного Ирака арабы — это потомки древних шумеров, от которых они и унаследовали обычай татуироваться. Он приводит некоторые образцы татуировки женщин болотных арабов и племен мунтафик, которые были собраны его женой. Мужчины никогда не делают татуировки, считая это позорным, в то время как для женщин татуировка даже в интимных местах вполне допустима и считается даже привлекательной.

Как в деревне, так и в городе мусульманка большую часть своего времени проводит в четырех стенах. Ее держат взаперти, чтобы оградить от соблазнов, выпускают на улицу лишь в сопровождении ближайших родственников, приказывают надеть абаю, чтобы кто-либо из посторонних мужчин, «не коснулся ее грязным взором». Общежития студенток в столичном университете запираются в 8 час. вечера. Наши ребята и девушки, студенты Багдадского университета, ходившие вместе в кино и на лекции, вызывали немалое удивление, но отнюдь не желание подражать.

В Ираке широко распространен обычай давать имена с приставками «отец (абу) такого-то» или «мать (умм) такого-то». Такие приставки называют «куния» и в обиходе, пожалуй, чаще употребляются, чем собственные имена. Если у матери несколько сыновей, ее называют по имени старшего, а если несколько девочек и один сын, будь он еще в колыбели, ее назовут именем сына..

Известный иракский социолог Али аль-Варди признает, что положение женщины в Ираке более тяжелое, чем в какой-либо соседней мусульманской стране.

Но времена меняются. Все чаще на улицах Багдада, встречаются мусульманки без абаи, в европейских платьях и костюмах. Это даже становится своего рода мерилом культуры в каждом городе. Так, один мой багдадский знакомый называл Кут отсталым, так как там редко встретишь женщину без абаи, в то же время о Дивании он говорил как о более прогрессивном городе, где многие женщины уже сняли черную накидку, а те, которых ревнивые мужья наставляют носить на улице абаю, стараются все-таки одеться по-европейски. Модные платья, нафнуф, постепенно вытесняют атаг — длинное, до пят, платье, которое похоже на ночную рубашку и которое раньше надевали под абаю. Все большим спросом, пользуются скарбиль — модные женские туфли на высоком каблуке, которые стала выпускать обувная фабрика в-Куфе.

На страницах местных газет чаще мелькают имена женщин, получивших высшее образование и выступающих за эмансипацию. В конце июля 1966 г. кувейтская театральная труппа поставила на сцене Национального Театра в Багдаде пьесу молодого кувейтского автора Сакрам Рашвада. В ней речь идет о борьбе нового и старого в кувейтских семьях, об отношении к женщине. В зрительном зале большинство иракских женщин были одеты по-европейски.

В городе двух весен

Отправляюсь на север Ирака. Мой путь лежит по бурой глинистой пустыне в Самарру — одну из столиц Аббасидского халифата, затем в Тикрит, а после него в Мосул — конечный пункт моего многодневного путешествия.

Дорога на Самарру идет через северный — пригород Багдада — Эль-Казимайи и далее следует по правому, берегу Тигра, известному под названием Акаркуфской впадины. Этот берег низкий, поэтому вода свободно поступает из реки в многочисленные каналы и орошает большие поля ячменя и пшеницы. Урожай ячменя уже созрел, и кое-где встречаются жнецы с серпами. Сразу же за Багдадом начинается промышленный район: четырехугольные трубы кирпичных заводов коптят бледно-голубое, как бы выцветшее на солнце небо. Черные клубы дыма стелются над серой землей, полями и глинобитными сарифами.

Первые километры дороги обсажены кудрявыми эвкалиптами. Автомашина бежит легко и плавно, словно заглатывая черную шуршащую асфальтовую ленту шоссе. Параллельно автомобильной идет железная дорога, связывающая столицу Ирака через Сирию и Турцию с Европой. Это та самая Багдадская железная дорога, за право строить которую в начале этого века не раз скрещивали шпаги английские и германские капиталисты.

Самарра показывается на левом берегу реки часа через полтора. Сначала в дымке угадываются золотой купол мечети Аскари, башня спирального минарета, а затем плотина, перегородившая Тигр в двух местах.

«Сурра мин раа» — так звучит по-арабски полное название небольшого городка Самарры, лежащего в 120 км к северу от Багдада, на левом берегу Тигра. В переводе это означает «радуется тот, кто ее видит». Столь замысловатое название города связано с бурными событиями середины IX в., когда здесь была заложена столица Аббасидского халифата.

Около 835 г. восьмой аббасидский халиф Мутасим, напуганный выступлениями жителей Багдада против окружавшее его тюркской гвардии, перенес сюда свою столицу. Здесь в то время находилось лишь небольшое ассирийское поселение Самарра, название которого халиф и перевел по-своему. Для благоустройства новой столицы халиф Мутасим не пожалел средств. Он привлек лучших архитекторов и ремесленников со всех концов мусульманского мира. Специально отряженные группы наемников выломали мрамор и колонны в христианских церквах Александрии, мозаичный пол в церкви св. Менаса в Марпуте, бронзовые врата захваченного у византийцев фригийского города Амориум. Семь последующих халифов продолжали благоустраивать Самарру: возводили дворцы, мечети и общественные здания, сооружали и совершенствовали систему оросительных каналов. Этот город в период своего расцвета раскинулся почти на 35 км вдоль реки Тигр; Здесь были широкие улицы, мечети и огромный зоопарк с 2 тыс. животных.

56 лет Самарра была столицей могущественной Аббасидской державы. Ныне о периоде ее расцвета напоминают лишь развалины дворцовых ворот Баб аль-Амма и мечетей с редкими на форме спиральными минаретами.

Большая мечеть в Самарре, от которой остались только мощные крепостные стены, выделяется среди других мечетей своими размерами и минаретом своеобразной формы. Минарет сложен из кирпича и представляет собой усеченный конус на квадратном цоколе. Его высота достигает 52 м. Вокруг минарета идет спиральный пандус шириной около 1,5 м, и поэтому его часто называют сокращенно «мальвия» — «спираль».

С более чем 50-метровой высоты этого сооружения я увидел то, что оставило время от столицы могущественного халифата. Небольшие холмики, поросшие травой, — это остатки домов; длинные продолговатые насыпи, разорванные в некоторых местах обвалами — в прошлом крепостные стены; длинные, узкие полоски рвов, петляющие между холмами, — окопы, вырытые уже значительно позже, в 1917 г., когда под Самаррой проходили бои между отступающими турецкими частями и английским авангардом, наступавшим в направлении Мосула. От халифского дворцового комплекса Джаусак аль-Хакани (Замок властителя) время оставило только одни трехстворчатые ворота Баб аль-Амма.

Этот дворец поражал современников как своим величественным внешним видом, так и внутренним убранством. Согнанные со всех частей халифата мастера украсили его стены панелями, с интересным, выполненным по стуку (алебастровая штукатурка) растительным и геометрическим орнаментом, в котором смешались элементы месопотамского и иранского искусства. Часть помещений халифского дворца и некоторые частные дома Самарры были украшены росписью, остатки которой позволяют судить о большом совершенстве прикладного искусства того времени. В росписях бани при дворцовом гареме очень красивы изображения танцовщиц, льющих благовония из стеклянных сосудов с длинными горлышками в бассейн, всадников и охотников, загоняющих зверя.

Гуляя по развалинам дворца, под сводами второй арки Баб аль-Амма, я вдруг заметил человека, который сидел на корточках в углу. Коричневая тонкая аба (мужская накидка; отличается от женской абаи) сливалась с кирпичной стеной, и выделялась только голова в клетчатом черно-белом платке, оставлявшем открытыми блестящие в лучиках морщинок глаза. Видно, внезапно начавшийся ветер заставил укрыться его под аркой дворцовых ворот. Послеполуденные ветры поднимают с почвы, не закрепленной растительным покровом, тонкую пыль, которая бывает настолько плотной, что автомашины идут по дороге днем с включенными фарами, а путники, боясь сбиться с пути и захлебнуться пылью, спешат в укрытия.

Иракец выпростал из-под абы топкую коричневую руку и царственным жестом пригласил меня присесть рядом. Так состоялось наше знакомство. Он оказался преподавателем духовной школы в Самарре, а сейчас возвращался с развалин мечети Абу Дулафа, расположенной в нескольких километрах от города. Моя догадка была правильной: песчаная буря застала старика в пути, и он поспешил укрыться под аркой ворот дворца. По одежде его можно было принять за крестьянина. Только большие карманные золотые часы на массивной цепи, которые в Ираке называют «умм тамга», да холеные руки с тонкими и длинными пальцами говорили о том, что этот человек никогда не брал в руки мотыги.

Тихим, вкрадчивым голосом, привыкшим убеждать слушателей, Абу Джафар рассказал об историческом прошлом своего города. Он говорил о расчистке при халифе Мутасиме русла старого притока Тигра, который орошал плодородные земли левого берега, о строительстве халифом Мутаваккилем канала на правом, высоком берегу, наполнявшегося только в период паводков, о недостатке воды, вызвавшем быстрое опустение Самарры.

— Мечеть Али аль-Хади аль-Аскари и его сына Хасана построена в XII в., — продолжал старик. — Главный ее купол раньше был покрыт листовым золотом, а сейчас он облицован 72 тыс. кирпичей с золотым покрытием. К этой святыне ежегодно приезжают около 250 тыс. паломников не только из Ирака, но и из Ирана, Пакистана и Индии. Вам нужно обязательно осмотреть эту мечеть и ее золотые ворота. Посетить городской музей я вас уговаривать не стану. В наше время музей и строящийся с помощью СССР завод антибиотиков даже верующие посещают весьма охотно, — глубоко вздохнул Абу Джафар, сожалея, видимо, о тех временах, когда лишь мечеть была, центром города и его единственной достопримечательностью. — Да простит вас Аллах, — закончил он свои рассказ традиционной мусульманской формулой.

Ветер стал стихать, небо просветлело, и впереди уже можно было различить несколько пальм, затопленных паводковой водой. Я предложил Абу Джафару отвезти его в Самарру, но он отказался. Поднявшись, он вытащил свои золотые часы, с тем чтобы не пропустить время послеобеденной молитвы.

Я последовал совету Абу Джафара и, проезжая по узкой улочке местного базара, окружающего мечеть, на минуту задержался у открытых ворот, через которые видны двери усыпальницы, обитые золотыми пластинками. Эти двери были сделаны в Иране на деньги, собранные среди верующих, и доставлены в Самарру в качестве дара.

Городской музей расположен метрах в двухстах от золотых ворот: В маленьком доме аккуратно собраны фотографии памятников старины, образцы панелей с характерными орнаментами и макет дворцового комплекса с его укреплениями, крепостными стенами, зеркальными прудами, изумрудными лужайками и садами. В Самарре до первой мировой войны раскопки проводил немецкий археолог Герцфельд, и вполне естественно, что наиболее ценные экспонаты оказались в Берлине.

Самарра была когда-то оставлена жителями из-за нехватки воды. Арабы смогли подвести воду только к правому низкому берегу, где были разбиты, фруктовые сады и бахчи. Сегодня город, как и прежде, славится своими сладкими дынями… Так как постоянные разливы Тигра угрожали окрестным полям и столице Ирака, то в 1956 г. были построены две плотины и 60-километровый канал, по которому в период весеннего паводка сбрасываются излишки воды во впадину Тартар. Это искусственное озеро раскинулось среди ровной безлесной пустыни. Его берега заросли камышом и осокой. В конце 1976 г. советские специалисты, построившие в Самарре завод антибиотиков и лекарственных препаратов, завершили строительство канала, соединившего Тартар с Евфратом.

Город Тикрит, прижавшийся к шоссе, проезжаю, не останавливаясь. Здесь нет памятников старины, да и к тому же следует спешить: впереди еще добрых 200 км по разбитой дороге.

Весна в Мосуле, лежащем в 400 км к северу от Багдада, — самое лучшее время года. Город находится на высоте 223 м над уровнем моря в холмистой плодородной степи, недалеко от горных хребтов Сефин, Захо и Синджар. Весной пахнущий снегом восточный ветер с виднеющихся на горизонте белых гор гонит по небу кучевые облака, ходит волнами по зеленой щетине всходов пшеницы и ячменя, а мягкое солнце придает шоколадный оттенок бурному Тигру, несущему свои мутные воды через город. Зеленая, холмистая степь с пьянящим запахом весенних цветов и трав манит людей из надоевшего за зиму города с его сутолокой и шумом, с ядовитым запахом отработанных газов, стоящих голубым облаком в узких туннелях серых закопченных улиц. В Мосуле выпадает, ежедневно 400 мм осадков, т. е. в два с лишним раза больше, чем в Багдаде и Басре, и весной здесь почти каждую ночь идет дождь. Черный ячмень и пшеница, выращенные в Мосуле, пользуются большим спросом на мировом рынке, особенно ячмень, который вывозится в страны Западной Европы, где он идет на приготовление лучшего пива..

Первый раз я попал в Мосул осенью. Опали листья в фисташковых садах и городском парке, урожай на полях и огородах был собран, и овощной рынок играл всеми цветами радуги. То и дело набегавшая грозовая туча, обгоняемая сполохами молний, терпкий запах увядающей травы, пустые поля, ломящиеся от овощей и фруктов лавки — все говорило об окончании лета и наступлении осени. Мосульцы считают прохладную осень таким же, как и весна, благодатным сезоном и любовно называют свой город Умм аррабиайн (Мать двух весен).

На северо-восточной окраине Мосула находятся развалины Ниневии — последней столицы Ассирийской Империи после Ашура, Калаха (Кальху) и Дур-Шаррукина. Возвышение города, обязанного своим названием великой богине древнего Двуречья — Нин, связано с именем царя Синахериба, сделавшего его в VII в. до н. э. своей столицей. В то время Ассирия была одной из могущественных держав Востока. Ее воины стояли под стенами Иерусалима и иудейских крепостей, воевали в Сирии и Армении, штурмовали горные вершины в Северном Ираке. В 689 г. до н. э. ассирийцы приступом взяли Вавилон, перебили его жителей, разрушили его дворцы и храмы, завалили каналы, разрушили дамбы и, погрузив на корабли несколько тонн вавилонской земли, отвезли ее к о-ву Бахрейн и там развеяли по ветру, символизируя тем самым духовное уничтожение своего извечного соперника. Место, на котором стоял Вавилон, было проклято на 70 лет. Военные суда ассирийцев спускались по Тигру, грабили Персию, сеяли смерть и разрушения. Кровавые деяния ассирийских правителей поражают своим размахом, масштабом насилия и изощренной жестокостью.

Ассирийского царя Синахериба волновали не только его ратные подвиги. Отказавшись занять трон в столице своих предков, этот одаренный и способный полководец с неуравновешенным и вспыльчивым характером сделал все, чтобы его новая столица Ниневия затмила славу прежних. Строительная горячка охватила царя и его придворных. Они сносили целые кварталы старых построек, чтобы освободить место для своих гигантских дворцов, площадей и улиц. В западной части города был построен дворец царя, описать который у древних авторов не хватило слов. По дворцовому парку, засаженному деревьями редких пород и кустарниками, разгуливали диковинные животные и птицы, привезенные царем из дальних стран. Ниневия была и крупнейшим торговым центром империи. Как писал один древний автор, в городе «кузнецов было больше, чем звезд на небе». Весь этот город, разбогатевший на крови покоренных народов и стран, окружала 25-метровая стена, которая «своим ужасным сиянием отбрасывала врагов».

Внук Синахериба Ашшурбанипал, также многогранная и интересная личность, старался следовать примеров своего деда. В памяти древних греков, а через них и других народов он остался кровожадным деспотом Сарданапалом, погрязшем в отвратительных пороках и разврате! Но история знает и другого Ашшурбанипала. Смелый воин и ловкий наездник, он выходил один на один против льва и побеждал царя зверей. Тонкий ценитель культуры, он сделал Ниневию средоточием культурных ценностей Древнего Востока и создал уникальную библиотеку, которая и по сей день служит важным источником для изучения событий давно минувших дней далекой Месопотамии.

Ашшурбанипал продолжал начатое его дедом строительство столицы. Согнанные сюда из покоренных стран ремесленники возводили новые здания и рынки, украшали барельефами царские дворцы.

Городские стены Ниневии постоянно обновлялись и укреплялись. Их протяженность составляла по периметру 12 км. У восточных ворот Ниневии, за дворцом Сипахериба, в клетках сидели плененные Апппурбанипалом цари и толкли в каменных ступах вырытые из могил кости своих предков. Некоторые башни столицы были покрыты кожей, содранной ассирийскими воинами с врагов, a на рынке пленными арабами и их верблюдами, захваченными в Южной Месопотамии, в Стране моря, расплачивались за кирпичи, вино или работу поденщиков. Ниневия, выросшая на крови и страданиях, и ее владыки вызывали ненависть покоренных народов, жаждущих отмщения. И этот миг наступил.

Объединенная армия мидийского царя Киаксара и вавилонского царя Набопаласара в 612 г. до н. э. подошла к Ниневии и после трехмесячной осады взяла ее штурмом. Мидийцы и вавилоняне поступили с городом также, как в свое время ассирицы поступали с покоренными странами. Ненависть, копившаяся веками против ассирийцев и их логова, прорвалась наружу. На улицах города разыгрывались дикие сцены расправы над побежденными. Младенцев хватали за ноги и разбивали им головы о стены домов. Ассирийских, вельмож делили по жребию. Ассирийский царь Синшарришкун, один из сыновей Ашшурбанипала, вступивший на трон в 630 г. до н. э., поджег свой дворец и погиб в пламени, а библиотека, собранная его отцом и находившаяся на втором этаже здания, рухнула вниз. Уцелевших от побоища ассирийцев угнали в плен. Страшное пророчество о разрушении Ассирии, приводимое в Библии, свершилось. «И прострет Он руку Свою на север, и уничтожит Ассура, и обратит Ниневию в развалины, в место сухое, как пустыня… И покоиться будут среди нее стада и всякого рода животные; великан и еж будут ночевать в резных украшениях ее..» Дворцы Ниневии и ее стены были разрушены, а богатства, свезенные со всех покоренных стран, разделены между победителями. Уцелевшие жители перебрались на холм (современное название — Куюндокик), где находился дворец Ашшурбанипала, и возвели разрушенные стены.

…Сидим с Саидом, моим мосульским другом, преподавателем истории в одной из мосульских шкод, на поросшем травой продолговатом холме, мягкие очертания которого теряются где-то вдали. Здесь была стена Ниневии. Она не отбросила врагов, пришедших к ассирийской столице, чтобы отомстить за разбой и унижения. Деревня, лежащая у подножия холма, носит название Ниневия в память об огромном городе, шумевшем на берегах Тигра более 25 веков назад.

Открытие ассирийских древностей в окрестностях Мосула связано с именем француза Поля Эмиля Ботта. Как и многие образованные люди начала XIX в., Ботта был одновременно путешественником, врачом и натуралистом, политическим деятелем и дипломатом. Еще юношей он совершил кругосветное путешествие, затем служил у египетского паши Мухаммеда Али, посетил Аравийский полуостров, был французским консулом в Александрии. В 1840 г. Ботта получил назначение на должность французского консула в Мосул и прибыл в этот город с горячим желанием продолжить свои путешествия и коллекционирование насекомых.

На мосульской улице, идущей вдоль полотна железной дороги, примерно в том месте, где начинается пологий спуск к гостинице «Рафидейн», и сейчас стоит четырехэтажное кирпичной кладки строение, похожее на угловую башню средневекового замка. Узкие бойницы-окна начинаются только на уровне второго этажа, а крыша с флагштоком сделана в виде зубчатой стены. В этом здании размещалось французское консульство, где с 1840 г. в течение нескольких лет работал Ботта. Окончив скучную работу и закрыв свой кабинет, он либо садился на коня и выезжал за город, где, прогуливаясь по зеленым холмам в окрестностях Мосула, ломал голову над их происхождением, либо отправлялся бродить по лавкам местного базара и лачугам, покупая у мосульцев старинные изделия. Его интересовали антикварная посуда, кирпичи с неизвестными черточками, которые создавали впечатление, будто по сырой глине пробежало несколько птичек, оставивших отпечатки, лапок, черепки с непонятным, явно немусульманским орнаментом. Не раз его вводили в заблуждение тем, что указывали на то или иное место, где, якобы были найдены эти кирпичи с непонятными значками и черепки. Как-то на свой страх и риск Ботта начал раскапывать один из холмов, прилегающих к Куюнджику и нашел несколько таких же кирпичей и осколков алебастровой посуды, так и не обнаружив лежащих под слоем земли развалин Ниневии. И вот однажды в его кабинете появился араб и сказал, что может, показать Ботта место, где видимо-невидимо кирпичей, испещренных непонятными знаками. Француз отнесся недоверчиво к этому сообщению, но все же послал с арабом своих людей. Маленькой экспедиции суждено было обнаружить древнейшую цивилизацию, существовавшую более двух с половиной тысячелетий назад. Это сделало имя Ботта бессмертным.

…Сейчас я стою на холмах Хорсабада, куда араб привел помощников Ботта. Слева от дороги, ведущей в Айн-Сифни, где поселился глава таинственной религиозной секты езидов, лежит маленькая арабская деревушка. Здесь, наверно, и живут потомки того араба, который рассказывал Ботта, что именно из камней с клинописью, которые ищет француз, он и его односельчане сооружают очаги в домах.

Нужно было иметь большое воображение, чтобы под зелеными холмами разглядеть очертания столицы ассирийского царя Саргона, названной Дур-Шаррукин, и его великолепного загородного дворца, сооруженного в 709 г. до н. э., после завоевания Вавилона. В 1843–1846 гг. Ботта раскопал его гигантские стены, испещренные изображениями диковинных животных, барельефами бородатых царей и крылатых богов, его помещения с изумительными по форме вазами и предметами из алебастра, от прикосновения рассыпавшимися в порошок. Все эти вещи говорили о величии открытой цивилизации. Они подтвердили, что Арам Нахараим (Сирия между двумя реками), как называется верхнее Двуречье в Ветхом завете, действительно существовало со своими ужасными царями, несшими смерть и разрушения соседям. Открытия Ботта положили начало ассирологии как одной из ветвей археологической науки. Но после осмотра Хорсабада теряешь уважение к неутомимому французу. Жалкая траншея с двумя десятками гранитных глыб да несколько камней, разбросанных вдоль дороги, — вот все, что оставил здесь, предприимчивый француз.

…Перед нами расстилается холмистая степь. Слева от нас — ворота Нергала, которые вели в древний город. В 1956 г. они были обнаружены при раскопках. Здесь устроен небольшой музей. У восстановленных ворот стоят два стража — крылатые быки, над воротами — старинная роспись, подходы вымощены большими плитами. У нас за спиной поднимается Куюнджик, куда после разрушения ассирийской столицы перебрались уцелевшие жители. Невдалеке виден другой холм, сплошь застроенный домами. Среди его строений выделяется мечеть пророка Ионы (как говорят арабы, наби Юнеса) с куполом в виде ребристого колпака и невысоким скромным минаретом.

Арабский историк XIII в. писал, что бог послал в Ниневию пророка Иону, однако жители города отказались слушать его призывы. Наступила пора возмездия, начался мор, испуганные женщины и дети пришли на холм, обнажили головы и каялись в своем неверии. Бог внял их молитвам и снял с них кару. Это место называется Холмом раскаяния. Сейчас здесь построена упомянутая мечеть. К ее толстым стенам какой-то местный богатей пристроил особняк затейливой архитектуры. С именем Ионы здесь связана легенда о существовавшей ранее водяной мельнице, которая останавливалась при словах: «Стой именем Юнеса». Вода текла по желобу, но огромные каменные жернова не вращались, пока мельник выгребал муку. Но стоило ему произнести: «Я закончил свою работу», как жернова вновь начинали вращаться. Эта легенда напоминает известную восточную сказку, в которой двери к разбойничьим сокровищам открывались при словах:. «Сим-сим, открой дверь».

…Мой Друг Саид стар. У него седая борода, загорелое морщинистое лицо с уже поблекшими голубыми глазами, коричневые, в толстых узлах вен руки. Обращаясь ко мне, он называет меня «аджи» (мальчик, паренек).

Мягкое произношение Саида выдает в нем коренного мосульца. Одна из фонетических особенностей мосульского говора, на котором он говорит, — это легкое грассирование. Кроме того, в конце каждого существительного мосульцы произносят долгое «и».

— «Мосул» в переводе с арабского означает «мост», «проход», — говорит Саид. — Наш город издревле считали: торговым мостом между Востоком и Западом. Именно торговле он обязан своим возрождением из маленькой, всеми обижаемой деревушки до большого, современного города с более чем полумиллионным населением.

Действительно, место, где сегодня раскинулся Мосул, хорошо известно историкам. В V в. до н. э. город назывался Машбалу, что в переводе с арамейского языка означает «низкое место» и отражает географическую особенность города. Живущие здесь издавна христиане прежде называли Мосул Хусн убрайа, т. е. Крепость на переправе. Название «Мосул» впервые появляется в 636 г., накануне мусульманского завоевания.

— Мусульмане захватили Мосул в 640 г., — продолжает Саид, — и превратили его в хорошо укрепленную крепость, откуда совершали походы в Армению и Азербайджан. Уже с III в. на севере Ирака жили арабские племена теглиб, айяд, бакр, аль-нимр бен касем, а после мусульманского завоевания здесь можно было встретить я представителей племен тай, аль-азд, абд кейс, кинда, аль-хазрадж, шибан, сулюль и др.

Саид на минуту замолкает, собирается с мыслями.

Я попросил его рассказать мне историю Мосула, и он очень добросовестно отнесся к моей просьбе. Большую часть своей жизни он провел здесь, в родном городе. Историю его он знает отлично и все собирается написать об этом книгу, да старческие недуги и многочисленные внуки отнимают у него свободное время.

— Наибольшего расцвета Мосул достиг в средние века; во времена правления атабеков. XII и XIII.века были золотым временем для нашего города. Из провинций Мосул вывозили пшеницу; ячмень, фрукты, мед, соль, знаменитые ткани и изделия местных ремесленников, а ввозили ковры и золото из Армении и Ирана, стекло и сахар из Сирии, шелк и фарфор из Китая, меха, клинки и кинжалы из Северной Африки. Средневековый историк Якуб аль-Хамави назвал наш город караванной станцией, откуда можно добраться в любую страну. Мосул — двери Ирака и ключ Хорасана, писал он, отсюда можно попасть в Азербайджан; есть, три великих города: Нипшур, ибо он — дверь на Восток, Дамаск, ибо он — дверь на Запад, и Мосул, потому что любой путешественник, чтобы попасть в первых два города, его не минует: в этом городе можно найти все, чего нет в других.

Саид устало дышит после длинной цитаты, произнесенной с большим подъемом. Мне на память приходят сказки из «Тысячи и одной ночи», в которых женщины «с волосами черными, как ночь расставания, и станом гибче кипарисовой ветви» при выходе на улицу закрывались от нескромных взглядов в шелковый мосульский изар (шаль). В средневековой Европе тончайшая ткань, выработанная в Мосуле и называемая поэтому «муслин», пользовалась огромным спросом. В Мосуле производили ткани из хлопчатобумажной пряжи, с добавлением шелковой нити, называемые «мухарарат», ткани с золотым и серебряным шитьем, которыми восхищался Марко Поло, проезжавший Мосул, тяжелую золототканую парчу, шедшую на изготовление церковных облачений христианских патриархов. Мосул и сегодня славится своим текстильным производством. Здесь построены государственный завод по производству нейлоновых носков и чулок и несколько частных фабрик, вырабатывающих добротные хлопчатобумажные ткани из выращиваемого в южных районах хлопчатника. Но и сейчас наряду с фабричным производством в городе и окрестных деревнях можно встретить местных кустарей, которые выделывают прочные ткани, идущие на изготовление одежды и других предметов домашнего обихода.

По соседству с домом одного моего мосульского друга жила семья потомственных ткачей… Они уже не занимались своей профессией, и старый ткацкий станок стоял в большой светлом сарае, бывшем когда-то цехом семейной ткацкой фабрики. Любого хорошего специалиста своего дела арабы уважительно называют «устаз», т. е. «мастер», «профессор». На мосульском диалекте это слово укорочено и звучит как «уста». Уста имеет несколько учеников, которые работают на него и одновременно обучаются этой профессии. Жена специалиста — по-мосульски «янча» (кузина) или «бинт амм» — дочь дяди по мужской линии. Именоваться, «уста» и «янча» очень почетно. По этому поводу существует чисто мосульская притча, рассказанная мне одним местным ткачом.

Один уста, несмотря на свое старание и хорошее качество изделий, никак не мог принести домой достаточного для семьи количества денег. Его жена, расстроенная таким ходом дел, как-то стала уговаривать своего мужа бросить профессию ткача и заняться другим, более прибыльным делом. «Разве тебе недостаточно, что тебя называют «янча», а меня, уста»?» Аргумент был настолько веским, что хозяйка дома не могла возразить своему мужу.

Каждая женщина в Мосуле, особенно если она из простой и необеспеченной семьи, должна уметь прясть шерсть и хлопок. Здесь прядут на специальном веретене магзаль — длинной строганой палочке с крестовиной на одном конце и металлическим крючком на другом. В доме женщины, не умеющей прясть, никогда не будет полного достатка. Девушки учатся прясть еще в детстве, и часто можно встретить пожилую женщину с «выводком» маленьких учениц, которые под ее присмотром осваивают эту незамысловатую, но нужную профессию.

Они собираются по четвергам и весь день работают. Готовую пряжу женщина относит на рынок, продает ее и покупает девочкам сласти, фисташки, которые раздает им по субботам. Иногда учительница на вырученные деньги покупает хну, которой девочки красят свои ладони по пятницам.

В Мосуле есть сук аль-газаль — специальный рынок для продажи пряжи, шерсти, хлопка и прочих изделий ткачей. Это настолько известное в городе место, что когда хотят сказать о чем-то само собой разумеющемся, то говорят: «Это же ясно, как тропинка на сук аль-газаль». На рынке обычно шумно: трещат веретена, стучат ткацкие станки, громко торгуются женщины. Крик стоит такой, что, как говорят в Мосуле, «аль-виляйди ма таараф валядага» (мать не может услыхать своего дитяти).

Прежде чем хлопок или шерсть попадает к прядильщику, они проходят, через руки чесальщика — наддаф. Его рабочие инструменты — это кус — выгнутая гибкая палка, закрепленная одним концам на толстом чурбане, и жек — короткий обрубок, которым наддаф ударяет по натянутой как тетива веревке, соединяющей оба конца куса. Наддаф работает сидя на корточках. В Мосуле много поговорок, связанных с инструментами чесальщика» Так, например, если женщина высока ростом и сутуловата, ее сравнивают с кусом наддафа.

В средние века Мосул славился также изделиями своих медников, которые изготовляли предметы с серебряной и золотой чеканкой, отличающиеся совершенством формы и богатством узора. Мосульские мастера делали блюда, чаши, курильницы и прочую домашнюю утварь. Они покрывали изделия мелким геометрическим или растительным узором, в который вписывали изречения из Корана и высказывания мудрецов. Иногда в узорах вычерчивались медальоны с изображениями различных жанровых сцен. Характерным Для того времени изделием является медный кувшин, изготовленный мосульским мастером. Шаджаа ибн Мацаа во второй половине XIII в. По поверхности кувшина, сделанного в форме восьмигранника, идут три полосы медальонов со сценами охоты, пира, конных скачек, танцев. Наиболее крупные чеканные медальоны, заключенные в узорчатую рамку, расположены в нижней части кувшина, несколько выше декоративной надписи. Среди других интересных произведений мосульских чеканщиков можно отметить бронзовый таз атабека Бадр ад-Дина Лулу, изготовленный по его приказу в первой половине XIII в. Он представляет, собой блюдо диаметром 62 см, богато инкрустированное серебром. В центре блюда вычерчены четыре сфинкса и крылатые грифоны. В фон мелкого геометрического орнамента вписаны два пояса медальонов со сценами охоты, пиршеств, танцев и изображений, олицетворяющие Солнце, Луну, Юпитер и Венеру. В среднем поясе каллиграфическим «цветущим куфи» сделана дарственная надпись.

— В 1393 г. Мосул был захвачен Тамерланом, и с этого времени город не знал покоя, — грустно сообщает Саид — Один завоеватель следовал за другим, грабежи и поборы заставляли жителей покидать город и искать убежища в других странах. Только строительство железной дороги вдохнуло жизнь в город, считающийся сейчас больше сельскохозяйственным, чем торговым и промышленным, центром.

Сейчас в Мосуле лето. Оно здесь жаркое. Ветерок вечером приносит сильный запах сероводорода от сернистого источника, который находится у развалин старой турецкой крепости Баштоба. В окрестностях Мосула есть еще несколько минеральных источников. Один из них называют Айн ад-дейр (Монастырский источник). Он расположен близ монастыря Мар Илия. К югу от Мосула находятся горячие источники Хаммам-эль-Алиль и Айн-эс-Сафра. К Хаммам-эль-Алилю в выходной день часто приезжают на отдых мосульцы, разбивают палатки или строят аразиль — шалаши из циновок, где спасаются от солнца.

Летом Тигр в Мосуле мелеет. На его песчаных берегах разбивают шалаши. Здесь собирается бедный люд выпить стакан чаю. Буйволы вброд переходят обмелевшую реку. Мосульцы ведут на веревочках послушных овец к реке, чтобы искупать их. Этих животных на мосульском диалекте называют «габаит» (от слова «рабата», произносимом здесь «габата»), т. е. «привязывать», «связывать». Обычно мосульцы весной покупают ягнят, держат их на привязи во внутренних двориках своих домов все лето и режут с наступлением зимы, чтобы из нежного мяса сделать бастурму.

Мосульская поговорка «Сейф-абуль фукаги» (Лето — отец бедняков) означает, что летом у бедняка меньше забот, чем зимой: он легко может найти работу на пашне, строительстве домов, ему не надо беспокоиться о ночлеге, теплой одежде и пище. Еда дешевле летом, чем зимой, и вполне доступна даже бедняку. Лето в Мосуле начинается в июле. В этот месяц жители города выбираются вместе со своими спальными принадлежностями на крышу из душных, жарких комнат. Большинство домов здесь построено из камня. Стены нагреваются за жаркий день и только к полуночи становятся прохладными. Поэтому летом многие мосульцы не ложатся рано спать, а предпочитают допоздна сидеть с друзьями и приятелями за столиками кафе или на берегу Тигра. Рано утром женщины выходят на стирку к Тигру. Они берут с собой речной ил, называемый «чиль» или «хатуг», и деревянную скалку, которой отбивают набухшее от воды белье. До строительства водопровода на заре весь левый берег Тигра был усеян стирающими женщинами.

Поутру на улицах и в переулках Мосула появляются бродячие торговцы и ремесленники. Выкрики погонщиков ослов (джаххаша) заглушаются голосами продавцов буйволиных сливок и молока, взывающих: «Халиб! Халляйб! Халиб! Халляйб!» (Молоко! Молочко!). Их крики перемежаются с призывами ремесленников: «Ми… наккаль ина-каль!», или «Байидун фагаиаг!», или «Наджар иксар ха-шаб!». Ремесленники предлагают отремонтировать мебель, так как по-мосульски «фагиг» — это не только «медная посуда», но и вообще вся «домашняя утварь», и «мебель», и «напилить дров». То здесь то там мелькает абульатик (старьевщик), который зычным голосом будит заспавшихся горожан: «Кааамис атик! Забун атик!» (Старые рубахи берем! Старые зипуны берем!). После обеда мосульцы отдыхают. Но это не относится к ремесленникам и трудовому люду. Им неведома праздность. Прислушайтесь в это время, и вы услышите: «Яа аба джиб… джиб хаджаг… джиб джус… хуни джиб». Это работают строители, и короткие, произносимые нараспев слова означают приказания подать гипс, камни и пр.

В каждом старом мосульском доме устроены два летних помещения: первое — на крыше, где спят ночью, второе — в полуподвале, отделанном серым мосульским мрамором, где проводят послеобеденный отдых. Полуподвал, углубленный. на метр и более от поверхности земли, называется «рахра». Часто в доме есть еще и другие полуподвалы, но они уже именуются, как, и в Багдаде, «сир-даб». Здесь свалены старая мебель, дрова и уголь на зиму. Раньше в подвалах многих мосульских домов хранились и самодельные ткацкие станки.

Обязательная принадлежность старого дома — это колодец. Иногда в доме два колодца: главный — во внутреннем, мощенном камнем, мрамором или плиткой дворике, куда выходят двери (хуш) всех комнат, и второй — в рахре. Любопытно отметить, что вода домашних колодцев не употребляется для питья, приготовления пищи и даже стирки. Для этих целей используют речную воду. В колодцы же опускают на веревках бутылки с речной водой, чтобы она охладилась, да моют колодезной водой посуду. Речную воду развозят водоносы на ослах и ломовых лошадях в бурдюках различной величины, называемых «джуд» или «гавй». В каждом доме есть один-два мазмали (ванна или бассейн), которые выдалбливают из целого куска камня, вмещающего до полутора кубов воды. Водонос на стене дома ставит черту за каждый привезенный бурдюк воды и в конце недели отправляется по домам собирать деньги.

Мосул — город хлебный. Вокруг города раскинулись обширные поля; куда осенью выходят комбайны и жнецы. «Провинция Мосул может прокормить весь Ирак», — говорят мосульцы, и, в общем, они недалеки от истины. Изобилие зерновых и определило, что основные, так называемые фирменные, блюда в Мосуле готовят из белой пшеничной муки и крупы.

Одна из своеобразных картин летнего сезона в хлебном Мосуле — это выставленные как бы напоказ циновки, которые расстилают на плоских крышах домов и на которых просушивают пшеницу и кукурузу, перед тем как их убрать в кладовые и закрома. Дескать, вот какие щедрые дары дает мосульская земля!

Самой главной задачей любой, мосульской семьи летом считается заготовка пшеничной крупы, называемой «бургуль» или «хинта бургуль». Первый шаг в этом дело — варка закупленной в деревне пшеницы в огромном, взятом напрокат медном котле. Котлы достигают гигантских размеров — метр, полтора и более в диаметре. Видеть такой котел, установленный на камнях, с бушующим под ним огнем — зрелище весьма необычное. Зерно, прежде чем положить в котел, тщательно моют в тазах, отбрасывают кусочки земли, камни и колоски. Несмотря на повсеместное распространение нефтепродуктов, под котлом разжигают дрова и навозные лепешки, называемые «батух» или «джилла». Это топливо очень распространено в безлесном Ираке. Как только вода закипит, вокруг котла собираются взрослые и дети, которые требуют дать попробовать салика, т. е. вареного зерна. Когда зерно готово, воду сливают и отброшенную пшеницу высыпают на крышу, где она сушится несколько дней…

После просушки зерно везут на своеобразную крупорушку — данаг. Основание данага представляет собой большой камень, по которому катается на оси тяжелое каменное колесо, приводимое в движение ослом или мулом. Полученную крупу иногда измельчают на специальной ручной мельнице. Затем начинается не менее важный процесс просеивания и калибровки. Сита бывают трех видов и соответственно получаются три сорта бур-гуля. Крупный бургуль идет на приготовление каши, средний — куббы, фирменного мосульского блюда, о котором я расскажу ниже, и топкий — найми, или чак-чук, — на выпечку, хлеба и лепешек.

На втором месте среди съестных припасов мосульского дома стоит пшеничная мука. Муку ранее делали лишь из крупного пшеничного зерна на данаге, а сегодня для этого применяют и механические мельницы. Мука грубого помола (мадкук) употребляется вместо риса или бургуля. Мадкук используется для приготовления мотульского кушанья кишяк. Для этого берут полусваренное тесто, смешивают его с дрожжами и крупной полевой репой шалях, и эту спрессованную смесь для брожения помещают в барнию — глиняный горшок. Кишяк имеет кисловатый вкус и приятный запах. Его подают на десерт, посылают друзьям, а еще из него делают лепешки, которые сушат на солнце впрок. Из муки тонкого помола, сандага, варят суп.

Кубба — это распространенное в арабских странах кушанье, приготовляемое из бургуля с мясом. Кубба бывает разных размеров и форм, но самая известная — кубба Мосул похожа на лепешку, в середину которой, помещают наперченный и сдобренный специями по рецепту хозяйки дома фарш или рубленое мясо. Кубба может быть вареная и жареная. В домах своих мосульских друзей я не раз ел куббы, но все они были разные не только по размеру, но и по вкусу. Вообще, сделать хорошую куббу считается искусством, И мосульские женщины прилагают все свое умение, чтобы приготовить это блюдо вкуснее, чем у соседки. Мука среднего помола, ташиши, добавляется в. бургудь при приготовлении куббы, поскольку из одного бургуля кубба рассыпается. Иногда ташиши используют без смеси с другими крупами для изготовления куббы небольшого размера — кабибат. Этот вид куббы распространен на Аравийском полуострове и, видимо, стал известен в Мосуле от выходцев из этого района и племени шаммар, живущего в северной части Аравии.

За несколько дней до семейного торжества, будь то свадьба или мусульманский праздник, в мосульских домах начинается большая подготовка. Полагается, чтобы в это время на столах было изобилие, кушаний и напитков. Самым распространенным мосульским угощением считается кляча — сладкий жесткий пирожок. Готовка клячи начинается за два-три дня до праздника. Пирожки эти выпекают по-разному; начинкой могут быть и финики, и орехи, и мед, и другие сласти. Но обязательна для всех обильная приправа теста специями: кардамоном, мускатным орехом, имбирем и др. Специи тщательно толкут в медной ступке. Этим занимаются девушки, напевающие различные мелодии, да так громко, — что все соседи узнают о том, что в доме стряпают клячу.

Тесто готовят из тонкой пшеничной муки, обязательно смолотой на мельнице с каменными жерновами. Мука из-под механической мельницы считается непригодной и даже сегодня мосульцы, следующие традициям предков, ездят в дальние деревни, где еще сохранились данаги. На приготовление клячи идет масло, полученное из овечьих сливок. Лишь в бедных семьях для клячи используют более дешевый курдючный или нутряной бараний жир. В муку, рассыпанную ровным слоем, кладут масло (этим занимается хозяйка с двумя помощницами), добавляют молоко, розовую воду и толченые пряности. Одна из помощниц замешивает тесто и дает ему «отдохнуть». Затем начинается формовка, причем в этой операции принимают участие все женщины дома и даже соседи. Каждая женщина избирает особую форму и начинку. Здесь и круглые пирожки с медом или сахаром, и «узелки» с финиками, прожаренными в масле, и «коровьи глаза» с орехами, фисташками или миндалем, и «розовые бутоны», и «косынки», и др. Девочки помогают взрослым женщинам, перенимают у них умение готовить. Слепленный пирожок еще нужно украсить каким-нибудь орнаментом, и тогда в ход идет все, что есть под рукой: баранья косточка, нож или гребень.

Готовые пирожки складывают на большие, плетенные из ветвей тамариска блюда, которые привозят с гор, затапливают большую круглую печь — таннура, где обычно пекут хлеб. Дрова прогорают, и, как только угли немного подернутся пеплом, к работе приступает хаббази — пекарша. Смазав пирожок яйцом, она прикрепляет его с внутренней стороны горячей печи. Вот теперь-то, пожалуй, и наступает самый ответственный момент… Готовые пирожки складывают в комнате остывать до следующего дня, когда начнется дегустация. Хозяйка дома угощает всех домочадцев, дети набивают пирожками карманы. Если у хозяйки сыновья женаты, она посылает своим снохам пирожки, причем любимой снохе — хорошо поджаренные и вкусные, а нелюбимой — похуже, второсортные. В праздничные дни молодые мосульские женщины по полученным от свекрови гостинцам. могут узнать об ее отношении к ним.

Конец лета в Мосуле приходится на 14 сентября. В это время редкий мосулец, поговорив с соседом, не бросит фразу: «Шиль аль-баггади ва хут аль-магзиб». Эта присказка переводится примерно следующим образом: «Оставь сосуд для охлаждения воды и бери водомер для дождя». Иными словами, лето закончилось — надо готовиться к сезону дождей… 14 сентября — здесь большой праздник. Собственно, — это христианский праздник, но его отмечают все мосульцы независимо от вероисповедания. Гвоздем программы становятся большой фейерверк и огромные костры, которые жгут в окрестностях города в ночь с 13 на 14 сентября. Это связано с одной легендой, по которой византийская императрица Клена, мать Константина, отправилась в Иерусалим, где в результате поисков на Голгофе обнаружила крест, на котором был распят Христос. Спеша сообщить христианскому миру эту новость, она приказала разжечь огромный костер, пламя которого было видно издалека. Византийские солдаты, находящиеся в нескольких десятках километров от Иерусалима, завидев пламя, зажгли свой костер и т. д. Так император Константин узнал о находке креста всего за какие-нибудь несколько часов.

Конец лета — пора заготовок на зиму не только продовольствия, но и различных вещей, необходимых для домашнего обихода. Некоторые семьи в Мосуле в это время запасают речной ил, чиль, который используется вместо мыла в бане и при стирке одежды. Чиль бывает двух сортов: черный, добываемый у северного источника близ Ваштоба, и зеленый, привозимый с берегов речушки Хусар, текущей в нескольких километрах восточнее города. В это время можно встретить продавца с нагруженным чилем осликом. Он ходит по узким улицам и громко кричит: «Гарат чиль асвад, яа халава ва аш-шаиб ва ажус биль бейт бальва!» (Мешок хорошего черного чиля нужен в доме и молодым, и старым!). Гарат — специальный большой мешок для перевозки земли на ослах пли лошадях, Когда чиль куплен, его складывают в большой таз, добавляют туда воды, тщательно промывают, удаляя мусор и камешки, затем лепят шары величиной с кулак и высушивают их на солнце.

Зима в Мосуле дождливая, сырая. В домах нет центрального отопления, и для обогрева употребляются большие керосиновые лампы. Однако коренные мосульцы продолжают заготавливать древесный уголь. Этим делом занимается хозяйка дома. Уголь делится на три, сорта: крупный, средний и мелкий. Иногда покупают угольную пыль; из нее делают большие шары, которые сжигают при наступлении слабых холодов. Во время же сильного холода хозяйка заправляет печь крупным углем. Чаще всего это делают в марте, когда зимняя сырость пропитывает стены дома, обогреть который можно только крупным углем. На этот счет даже существуют свои пословицы: «Ли азар хаби аль-фахмат аль-кубар» (Для марта прибереги крупный уголь) и «Азар аль-хаз-зар биги саба сальджат кубар маада ас-сугар» (В марте огонь бушует в топке, ибо в это время семь больших холодов, не считая малых).

Осень в Мосуле, как в любом городе, связанном с периодом сельскохозяйственных работ, — время больших, свадебных церемоний. Свадебные обычаи здесь несколько отличаются от уже описанных мной, и это объясняется прежде всего тем, что в Мосуле живут лица различных национальностей и вероисповеданий. В 30 лет мужчина, здесь считается созревшим для вступления в брак, и к этому возрасту родственники и близкие друзья часто задают ему многозначительный вопрос: «Когда же ты полностью исполнишь предписания твоей веры?» В Коране есть фраза: «Зиввадж — нысф дин», т, е. «Брак — половина религии», и поэтому вопрос совсем не праздный, так как брак это не прихоть, а долг и религиозная обязанность каждого мужчины. Иногда этот же смысл вкладывается в вопрос: «Мата нафраху бик яа буна?» (Когда обрадуешь нас, сынок?). Как правило, сынок уклоняется от прямого ответа, но не молчит, так как молчание расценивается как согласие.

Основные заботы по розыску подходящей невесты: возлагаются на мать. Обычно у нее есть на примете несколько девушек, с семьями, которых она связана родственными узами, так как здесь, как и в других частях Ирака, брак между дальними родственниками предпочтителен. Когда невеста найдена, ее кандидатура согласовывается с отцом, а затем ставится в известность и сам юноша. Чаще всего он знает выбранную для него девушку с детства.

Но иногда по тем или иным причинам невесту ищут на стороне… Этим делом также занимается мать, так как ее кянна, сноха, должна прежде всего понравиться ей, 203 а потом уже юноше и всем остальным. Как правило, первое знакомство происходит во время прогулок в парке Тахира, разбитом на острове, куда мужчин не пускают и где поэтому женщины позволяют себе снять закрывающую лицо косынку — перча. Проследив, куда пошла понравившаяся ей девушка, мать на следующий день отправляется в дом «испить водицы». У дверей дома происходит ничего не значащий диалог, затем женщину впускают в дом, и обычно девушка подает ей «водицу». Мать юноши цепким взглядом осматривает дом, его обитателей и дочь, внимательно прислушивается к репликам хозяев дома на ее откровенные комплименты девушке. Она не только старается осмотреть свою будущую сноху и несколько раз дотронуться до нее, но и обращает внимание на ее зубы, так как хорошие белые зубы — верный признак здоровья. Более того, уходя, она норовит поцеловать, девушку, чтобы узнать, не пахнет ли у нее изо рта. Если результаты первого визита удовлетворили мать, то при согласии мужа она заводит с сыном примерно такой разговор: «Нашла я девушку… Глаза, ну, как часы, большие… зубы, как жемчуг… стройная, как стебелек мяты…» Одновременно ставятся в известность родственники, и тут начинается дотошное дознание состояния и положения семьи невесты, которая, в свою очередь, занимается-тем же, поскольку визит неизвестной пожилой женщины, для того чтобы, якобы испить водицы, и ее комплименты девушке прямо указывают на цель визита.

Через неделю семья жениха официально просит руки девушки, и при согласии главы обоих семейств определяют катаа — дату подписания договора, оговаривают сумму выкупа — махр, называемого здесь «йакдия», и муаххар — сумму в случае развода. Решения эти сообщаются обеим матерям, и затем семьи собираются в расширенном составе, чтобы уточнить детали. Семья невесты в один голос превозносит достоинства девушки, «все ставит на невесту», как говорят в Мосуле, чтобы поднять ее престиж. Дотошно перечисляют приданое «по стоимости больше, чем махр», драгоценности, родители невесты заверяют семью жениха в том, что их дочь и впредь будет получать подарки от всей семьи, и т. д. Все это делается для того, чтобы вконец заговоренная мать жениха сказала ожидаемую от нее фразу: «Все, что принесет невеста из драгоценностей и одежды, останется ее собственностью и в новом доме», Будущая свекровь говорит эту фразу и тут же добавляет, что. ее сын тоже подарит невесте украшения, а не возьмет их напрокат.

В отличие от Багдада и других мест Ирака заключение брачного контракта в Мосуле происходит в доме жениха или же в доме одного из его родственников, но не в доме невесты. После оформления документов из дома молодого человека отсылают махр, а присутствующих гостей угощают виноградным напитком. В окрестностях Мосула — богатые виноградники, и «шербет забиб», так называется этот напиток, здесь широко известен и очень распространен. На сумму махр семья невесты приобретает некоторую мебель и предметы домашнего обихода, — которые отправляются в дом жениха, хотя семья девушки и старается представить дело так, что эти вещи якмаль фокаха, т. е. сверх махр. Перенос вещей из одного дома в другой, происходящий незадолго до свадьбы при стечении народа, называется в Мосуле «хамаля». При этом тщательно изучается и ощупывается каждая вещь, особенно постельные принадлежности. Узлы, медные тазы и кувшины тащат мужчины, женщины и даже дети, а мебель перевозят на автомашинах. Эта процессия сопровождается песнями, приветственными криками женщин и хвастливыми заявлениями родственников невесты относительно качества приданого, что злит и выводит из терпения родственников жениха. Последние пытаются отыграться и при вторичном осмотре в своем доме специально бракуют некоторые вещи. Но подобные «семейные» ссоры, конечно, заканчиваются миром и согласием.

Однако до свадебной церемонии еще не скоро. Семья жениха тянет с подготовкой, ссылаясь на то, что свадьба требует больших денег, поскольку нужно пригласить всех, даже самых дальних родственников. Семья девушки проявляет настойчивость и берет «противника» измором. Каждый день ее родственники, преимущественно свободные женщины, наведываются в дом родителей молодого человека, обедают, ужинают, сидят допоздна и всем своим видом дают понять, что в интересах жениха завершить побыстрее начатое дело. Мужчин обычно изгоняют из дому, и они отправляются в кофейню или слоняются по улицам. После одного-двух таких визитов мужчины начинают принимать деятельное участие в подготовке свадьбы. Правда, гости приносят с собой подарки, большие головы сахара в корзинках, но это никак не компенсирует расходов семьи жениха на угощение родственников невесты. Во время своих визитов родственники девушки до выражают радости по поводу нового родства. Это считается тактически неверным и даже неприличным. Наоборот, женщины всем видом показывают, что они оказали честь семье жениха.

Накануне свадьбы наступает лейла хенна, т, е. ночь хны, когда родственницы Жениха отправляются в дом невесты, заваривают хну и красят руки и ступни ног девушке, а заодно всем ее родственницам и соседям. Заваренную хну щедро наносят на ладони и ступни ног, после чего заматывают их тряпками. Через некоторое время тряпки снимают и невесту моют. В этот день гости сидят допоздна, а затем уводят с собой девушку, в дом жениха вместе с ее близкой родственницей и женщиной, которая «ее мыла в бане». Здесь невесту до встречи с женихом моют еще раз.

На седьмой день после, свадьбы наступает банный день (хаммам сабаа). С утра родственники молодой снимают одну из общественных бань на целый день, куда приглашаются женщины из семьи мужа. Все берут с собой в баню фрукты и сласти. Эта компания приходит сюда не столько помыться, сколько потанцевать и развеселить юную супругу. В банный день она раздает халад — подарки родственникам мужа. Большей частью это одежда, верхняя и нижняя, или полотенца. При этом очень важно не пропустить кого-нибудь из родственников, потому что обида в этом случае редко забывается. На восьмой день в дом молодых впервые приходит мать жены уже в качестве тещи. Когда гости, если они были, расходятся, муж громко спрашивает жену: «Кто у нас остался из гостей?» «Посторонних нет. Осталась только мама», — отвечает супруга, тогда он берет за руку жену и, подойдя с ней к ее матери, целует тещу в голову. Затем они беседуют, стараясь поближе узнать друг друга, и в зависимости от того, как молодой человек поведет себя в первый момент, сложатся его дальнейшие отношения с семьей жены.

Следующий день в доме молодых проходит под лозунгом «Фадд ас-самад, яа бейт хама!», что можно перевести так: «Кончился пир, о теща!» Посылкой гостинцев в дом родителей жены заканчиваются свадебные торжества. В последний день праздника часто вспыхивает назревавшая целую неделю ссора по поводу обидных намеков и сплетен о той или иной семье, высказанных во время свадьбы. На этот счет существует даже пословица «Баада аль-биклява таштагиль аль-адава» (После сладостей разгорается вражда). Подобные разногласия обычно заканчиваются миром, и молодые, а также все родственники, принимавшие деятельное участие в устройстве их жизни, возвращаются к повседневным занятиям. Однако еще целый год родители молодой женщины, чтобы «дочь не краснела за родителей», посылают родственникам ее мужа гостинцы, — как правило, разные вкусные блюда. Если родители жены этого не делают или делают недостаточно добросовестно, то семья мужа пускает слух, что «у бедняжки нет никого, кто мог бы даже справится о ее здоровье». Тогда родственники молодой супруги наносят ответный «удар»: когда у молодоженов собираются гости, в их дом как бы случайно, а на самом деле по сигналу дочери из дому ее родителей на больших блюдах приносят обильные угощения.

Эти свадебные обряды в последнее время претерпевают различные изменения под влиянием западных обычаев, общения с заграницей и прочих факторов. Но в целом они продолжают соблюдаться в городских семьях среднего достатка, которые остаются хранителями старых обычаев и обрядов города, вписавшего свое имя в историю арабов.

…Свои бесконечные прогулки по Мосулу я заканчиваю вечером у главной башни крепости Баштоба, сооруженной турками на левом берегу Тигра в средние века. Затем, петляя по узким улицам, выхожу к центральной площади и по новому, построенному в 1958 г. мосту через Тигр перехожу не правый берег реки. Солнце уже село, рабочий день закончен, и кофейни, многие из которых расположены на плоских крышах домов, постепенно заполняются народом. На фоне розового заката отчетливо виднеется 50-метровый «падающий» минарет мечети — одна из достопримечательностей города. Через несколько минут добираюсь до второго моста, построенного в 1934 г., и возвращаюсь обратно. У здания мосульского отделения банка «Рафидейн», отделанного местным, мрамором, городские власти, пробивают новую улицу, снося обветшалые лачуги. Около банка расположено квадратное, похожее на приземистую башню здание городского муниципалитета. Слева от него идет улица Ниневии, застроенная ровными двухэтажными домами. Еще: несколько минут брожу по городу и затем на шарабане отправляюсь к железнодорожному вокзалу, в одну из гостиниц города. Уже засыпая, слышу пересвисты паровозов и протяжный гудок экспресса Багдад — Анкара.

В гостях у шаммаров

Старая дорога из Мосула на Эрбиль сначала тянется вдоль Тигра, а затем все больше и больше отклоняется на восток. Вдоль реки расположены самые плодородные участки затопляемой в паводок земли, которая дает фантастические урожаи. Километрах в десяти от Мосула вниз по течению Тигра расположена деревня Салями, где выращивают знаменитые мосульские арбузы, побившие сразу два рекорда — по своим, размерам и по времени сохранности. Местные историки засвидетельствовали факт, когда в Салями был выращен арбуз, который даже осел не смог увезти. Возможно, это и преувеличение, но я лично видел в Багдаде длинный, похожий на бледно-зеленый гигантский огурец мосульский арбуз весом 36 кг. В прохладном сирдабе (подвале) арбуз может храниться около полугода. В этом и заключается причина того, что арбузы, выращенные в Мосуле, получили известность еще в середине века далеко за пределами Багдадского халифата. Крестьяне сеют арбузы в мае, после того как сойдет паводок, прямо во влажную землю, и уже через два месяца можно собирать первый урожай.

Тигр считается самой беспокойной рекой Ирака. Выходя из берегов, он затопляет большие площади плодородных земель, прилегающих к его берегам, размывает глинобитные лачуги, уничтожает скот. Сообщения об уровне воды в период весеннего паводка напоминают сводки с полей сражения, так они лаконичны и строги, но за каждым их словом или цифрой скрывается многое: будут ли крестьяне снимать урожай или, перебравшись на высокое место, им придется наблюдать, как бешеная река уносит выращенные с большим трудом посевы, смогут ли они сегодня спокойно лечь спать или, застигнутые стихией, будут сидеть на грозящей рухнуть крыше дома и искать воспаленными от напряжения глазами лодку своих спасителей.

Для защиты от наводнений построены две плотины: одна близ Самарры, защищающая Багдад, переживший в 1954 г. разрушительной наводнение, другая в Куте. В районе Эски-Мосул планируется строительство третьей плотицы на Тигре. Весной 1966 г., направляясь от Кута к Эн-Наамании, я ехал по проселочной дороге по правому берегу Тигра. Река на протяжении почти 50 км течет в своеобразном ложе с высокими, искусственно-поднятыми берегами. 35 млн. т пайосов, которые несет ежегодно Тигр, частично осаждаются здесь, меняют ложе реки и вынуждают постоянно поднимать дамбы. Уровень воды в некоторых местах находится метра на два выше уровня земли, поэтому прорыв дамбы грозит затоплением огромной площади. Недаром библейский миф о всемирном потопе родился в Месопотамии — единственном районе Передней Азии, страдавшем больше от избытка воды, чем от ее недостатка.

На 30-м км. от Мосула по эрбильской дороге есть поворот на восток, к небольшой арабской деревне Нимруд, расположенной у высокого, явно искусственного холма с ровно срезанной вершиной. За ним виднеется еще несколько холмов меньших размеров. Под грудами серой земли здесь погребены развалины другой столицы Ассирийской империи — Калаха (Кальху), открытого и раскопанного английским путешественником Лэйярдом.

Горя желанием познакомиться с верхним Двуречьем, которое Лэйярд считал, как и многие его современники, колыбелью мудрости Запада, он в 1839 г. оказался на пустынных берегах Тигра, близ Нимруда. Кучи нагроможденной земли, среди которой попадались осколки мрамора и алебастра, интригующий пирамидальный холм, рассказы местных жителей о фигурах из черного камня и особенно созвучие названия деревни с именем правнука библейского Ноя, Нимрода, получившего в десятой главе Первой книги Моисея лестную аттестацию «сильного зверолова пред Господом», — все это заставило Лэйярда всерьез задуматься о раскопках. В 1845 г. Лэйярд начинает работу и в течение трех лет делает открытия, поставившие его имя в один ряд с именами величайших археологов XIX в.

…Стою перед фасадом дворца Ашшурнасирапала II, раскопанного Лэйярдом. Справа, за спиной, — пирамидальный холм, некогда привлекший внимание английского исследователя своей необычной формой, слева — небольшая, сложенная из кирпича хижина сторожа раскопок. На раскопках нет гидами сторож, невысокого роста араб, в белом платке, прикрывающем голову, взялся рассказать мне все, что узнал за десять лет своей работы в Нимруде.

С расстояния примерно 10 м можно охватить взглядом весь фасад дворца с двумя порталами, ведущими в тронный зал. Они охраняются скульптурными изображениями богов Мардука и Нергала. Скульптура Мардука сделана из серовато-зеленого с белыми вкраплениями мосульского мрамора, доставленного сюда на плотах с верховьев Тигра. Мне отчетливо видны покрытое змеиной чешуей брюхо, мощные ноги и человеческая голова главного бога ассирийцев. Его крупный нос мягко очерчен, прямая борода заплетена в косицы, а усы лихо закручены. В некоторых местах темные металлические скобы скрепляют треснувшую скульптуру. Две фигуры бога Нергала, крылатого льва с человеческим лицом, стоят анфас. Они сделаны из того же материала, что и Мардук, но меньше по размеру и достают Мардуку лишь до подбородка. Одно изображение Нергала держит в руке ягненка, другое — сосуд с вином или маслом.

У восточного, лучше сохранившегося портала к стене между Мардуком и Нергалом приставлена каменная плита с барельефом третьего бога ассирийцев — бога мудрости Набу. Он изображен в виде крылатого человека со свирепым лицом: крючковатый нос нависает над плотно — сомкнутыми губами, застывшими в злой усмешке, брови нахмурены. В правой руке, согнутой в локте под прямым углом, Набу держит какой-то круглый, похожий на лимон предмет, по-видимому шишку пинии — символ плодородия. К мочке его уха прикреплена длинная, напоминающая ключ серьга. На сохранившихся вдоль стены фасада барельефах можно найти изображение и четвертого астрального бога ассирийцев — Нинурты. Этот богов изображен в виде орла, — по-видимому, был самым младшим из четырех: по размеру его фигура составляет лишь четверть массивного Мардука. В 680 г. до н. э. здесь два царевича, Адармелик и Шарру-уцур, убили своего отца Синахериба за то, что он нарушил принцип наследственности царской власти, назначив под влиянием любимой жены Закуту своим преемником младшего сына Асархаддона.

Любой посетитель, некогда вступавший в тронный зал, будь то покоренный правитель другого государства или местный жрец, царский придворный или посол соседней державы, проходил и мимо каменных плит, на которых искусный мастер изобразил сцены, рассказывающие о смелости и храбрости царя в бою и его ловкости на охоте.

Фигуры богов должны были внушать благоговение, подчеркивать силу и могущество Ассирийской империи и ее владыки, сидевшего на золотом троне в южном конце тронного зала.

Лэйярд писал в своей книге: «Целыми часами я рассматривал эти таинственные символические изображения и размышлял об их назначении и истории… Какие более возвышенные изображения могли быть заимствованы у природы людьми, которые пытались найти воплощение своих представлений о мудрости, силе и вездесущности высших существ?! Что могло лучшие олицетворять ум и знания, чем голова человека, силу — чем туловище льва, вездесущность — чем крылья птицы?!»[7].

Прохожу через восточный портал. Большими пустыми глазами без зрачков смотрит перед собой Мардук, равнодушно отвернулся свирепый Набу, два близнеца, олицетворяющих Нергала, смотрят поверх моей головы на запад, на затянутые тучами горы. Примерно 25 столетий отделяют меня от тех дней, когда здесь кипела жизнь, благодаря искусству древнего камнереза застывшая сегодня на уцелевших барельефах и каменных плитах тронного зала.

Лэйярд, не только удачливый археолог, но и талантливый рассказчик, составил описания многих барельефов тронного зала. Вот одно из них: «На нем изображена батальная сцена: во весь опор мчатся две колесницы; в каждой колеснице — по три воина; старший из них, безбородый (вероятно, евнух), облачен в доспехи из металлических пластинок, на голове его — остроконечный. шлем, напоминающий старинные нормандские шлемы. Левой рукой он Крепко держит лук, а правой чуть лине ДО плеча оттягивает тетиву с наложенной на нее стрелой. Меч его покоится в ножнах, нижний конец которых украшен фигурками двух львов. Рядом с ним стоит возничий, с помощью поводьев и кнута он направляет бег коней; щитоносец отбивает круглым, возможно чеканного золота, щитом вражеские стрелы и копья. С удивлением отмечал я изящество и богатство отделки, точное и в то же время тонкое изображение как людей, так и коней. Знание законов изобразительного искусства нашло здесь свое выражение в группировке фигур и общей композиции»[8].

Но сейчас тронный зал пуст. Отодранные от стен барельефы вместе с изображениями богов были погружены Лэйярдом на плоты, спущены вниз по Тигру и отправлены в Лондон. Испещренная клинописными знаками гранитная плита, на которой стоял трон ассирийских монархов, переправлена в Мосульский музей. Стены тронного зала аккуратно оштукатурены, и обмазаны цементом. Только в нескольких местах на скрепленных известью осколках барельефов, не вывезенных лишь потому, что они могли бы раскрошиться в дороге, видны изображения воинов, шагающих вперед, части боевых колесниц да когтистая лапа раненного на охоте зверя, Царапающего в предсмертной агонии землю.

В ассирийском зале Иракского музея в Багдаде можно увидеть копии некоторых барельефов, вывезенных в Лондон. Вот две статуи царя Салманасара III — сына Ашшурнасирапала II. Его поза спокойна и величественна; сильные, с напряженными мышцами руки сложены в молитвенном жесте и прижаты к груди. На голове царя — высокая тиара с бычьими рогами. Здесь же, в этом зале, находится плита с рельефами, на которой стоял трон Салманасара III. Рельефы изображают идущих друг за другом данников ассирийского царя, нагруженных различными дарами земли. На центральной части пьедестала трона — фигура Салманасара, протягивающая руку вавилонскому царю.

На всем протяжении существования Ассирии и Вавилонии правители этих двух стран не раз сходились в смертельных схватках. Но, одержав победу и уничтожив своих политических противников, победитель постепенно стремился восстановить прежние отношения, поскольку именно в объединений усилий ассирийцев и вавилонян — этих двух братских народов, связанных общностью происхождения, исторических судеб, религии, культуры и обычаев, говоривших на близких диалектах аккадского языка и писавших одной клинописью — было спасение от окружающих и теснивших их варваров-скифов, мидян и др.

Вавилон был священным городом и для ассирийцев. Ослепленный гневом ассирийский царь Синахериб, как уже говорилось, разрушил в 689 г. до н. э. Вавилон и проклял место, где он находился, на 70 лет, но его сын Асархаддон в 678 г. до н. э. приказал начать восстановление города и лично заложил первый камень в фундамент городского храма. Сын Асархаддона, Ашшурбанипал, учинил кровавую расправу над вавилонской аристократией, поднятой на восстание его старшим, братом Шамаш-шум-укином в 648 г. до н. э., но не разрушил города. Вавилонский царь Набопаласар в 612 г. до н. э. вместе с мидийским царем Киаксарбм взял столицу Ассирии Ниневию и разрушил ее дотла. Но это была победа, которой Вавилон совсем не гордился. «Набопаласар лишь глухо упоминает о победе над Субарумом — так… называлась Северная Месопотамия», а вавилонский царь Набонид «прямо утверждал, вопреки истине, что вавилоняне не принимали никакого участия в разгроме ассирийских городов, что все это было делом рук одних скифов. Набопаласар же… лишь молился богам и в знак печали спал не на ложе, а на земле»[9].

…Следую по пятам за сторожем, который ведет меня по хорошо утрамбованной тропинке, петляющей среди поросших травой раскопок.

— Здесь хранилась царская казна, — говорит мой гид и показывает на глубокую яму, над которой проложены рельсы для вагонеток, используемых для вывоза земли, и в которой находятся несколько вертикально поставленных каменных плит с аккуратно нанесенным клинописью текстом. Наверное, это перечень налоговых ставок или опись царской казны. — А здесь был кабинет царя, — продолжает он, — останавливаясь у следующей ямы. Вертикальные каменные плиты с клинописными значками торчат из земли. По-видимому, это тексты законов или договоров с соседними государствами, — Вот царская баня, куда можно пройти прямо из кабинета, — сообщает мой спутник, и я вижу, квадратный раскоп, в центре которого угадываются очертания круглого бассейна.

Осмотр закончен. Выхожу на поросший травой и засохшими цветами высокий бруствер, упирающийся на востоке в пирамидальный холм. Это все, что осталось от городской стены. Впереди расстилается поле, по которому, чихая сизым дымом, ползут два трактора. За ними темнеют голые фисташковые деревья, а еще дальше, за рекой, в городе Хаммам-эль-Алиль, поднимается белесый дымок цементного завода. Начинает накрапывать дождик, и скоро его серая пелена скрывает работающие тракторы, сад и белую дымку завода. Прощаюсь со сторожем и только сейчас замечаю, что его лицо удивительно похоже на изображение бога Мардука.

После открытия Калаха Лэйярд взялся за раскопки Ниневии, которую до этого безуспешно раскапывал Ботта. Умудренный опытом трехлетних археологических изысканий в Нимруде, он пробил в Куюнджикском холме вертикальную штольню и на глубине 20 м наткнулся на слой кирпичей. Еще несколько недель ушло на устройство горизонтальных галерей, после чего Лэйярд объявил миру, что нашел дворец одного из ассирийских царей. Этот дворец, как было подтверждено впоследствии, принадлежал царю Сипахерибу. Однако самой значительной находкой Лэйарда в Куюнджике стала библиотека Ашшурбаницала, состоящая из 30 тыс; хорошо систематизированных и классифицированных табличек с царскими указами, дворцовыми записями, религиозными текстами и магическими заговорами, эпическими повествованиями, песнями и гимнами, текстами, содержащими сведения о медицине, астрономии и других науках. Здесь обнаружены таблички с одним из величайших произведений мировой литературы, героическим эпосом о великом Гильгамеше, бывшем «на две трети богом и на одну треть — человеком». Эта библиотека с уникальными текстами послужила основным источником для знакомства с ассиро-вавилонской культурой. Опубликованный эпос о Гильгамеше пролил свет на происхождение многих библейских легенд и мифов.

По дороге на Эрбиль расположено несколько христианских селений. Провинция Мосул — единственное место в Ираке, где христиане — православные, католики, протестанты, несториане, яковиты, грегориане — составляют до трети всего населения провинции. Здесь находятся католическая духовная семинария, где преподают доминиканцы, и около десятка стареньких церквей. Некоторые из них возникли еще до турецкого завоевания и. настолько ветхи, что, кажется, могут развалиться от сильного ветра. Когда-то христиане представляли собой большую силу. Их монастыри, затерявшиеся в горах и степях Северного Ирака, владели обширными участками земель и могли достойно содержать свои усадьбы и церкви. Но сейчас положение изменилось. Мусульмане постепенно вытесняют христианское население из городов. С весны 1966 г. в Мосуле работает отделение министерства внутренних дел, выдающее нас порта желающим выехать за границу. Из десяти нас портов, выдаваемых в среднем ежедневно, девять получают иракцы-христиане, отправляющиеся искать счастья в другие страны. Только еще в деревнях мирно уживаются и трудятся рядом мусульмане и христиане.

Если ехать по старой эрбильской дороге, на 35-м км от Мосула находится известный христианский монастырь, принадлежащий сирийским католикам. Он построен в XII в. в небольшой впадине близ деревни Эль-Хадер. Поэтому его называют либо так же, как деревню, либо монастырь аль-Джубб, т. е. «у впадины».

Создание монастыря христианские богословы связывают с именем принца Бехнама — одного из сыновей Синахериба, который по совету ангела отправился к монаху Мар Матта, жившему на горе. Монах излечил Сару, сестру Бехнама, от эпилепсии. Это произвело на молодого принца большое впечатление, и он стал христианином. Разгневанный отец потребовал у Бехнама и Сары отречения от новой религии и поклонения идолам. Они отказались и пошли искать убежища у Мар Матта, но были настигнуты солдатами, убиты и сброшены в яму. Впоследствии Синахериб, скорбя о детях, приказал построить небольшой мавзолей над их могилой. Эта трагедия разыгралась на месте теперешнего монастыря в декабре, когда после зимних дождей на полях стали пробиваться всходы. Вероятно, название деревни Эль-Хадер, что значит «делающий зеленым», связано с этой легендой. Кстати, аль-Хадер — довольно известный персонаж религиозных мифов и сказаний. Арабы-христиане называют этим именем пророка Илью, а мусульмане — святого Георгия, убившего дьявола в обличье дракона.

Аббат Пьер Шито, который сопровождал меня во время осмотра монастыря, утверждал, что Бехнам известен в Египте, Монголии, Синьцзяне, а в 1295 г. монгольский хан Байду сделал богатые подарки монастырю и, преклонив колена, просил покровительства Бехнама. О значении монастыря свидетельствует и тот факт, что в Начале XV в. он был местопребыванием патриархов сирийских католиков; некоторые из них здесь и захоронены.

Строительство монастыря связывают и с именем перса-христианина Исаака, который направлялся в Иерусалим с больным слугой. Он любил слугу, как сына, и, когда после молитвы у могилы детей Синахериба слуга излечился от болезни, благодарный перс решил построить здесь монастырь. Что осталось от этого древнего сооружения, неизвестно. Из надписи на сирийском языке в зале можно узнать, что монастырь был реставрирован в 1164 г. умельцами из Тикрита — города, лежащего на полдороге между Багдадом и Мосулом.

Знаменитый монастырь разделен на две части: церковь с внутренним двориком и жилые помещения для монахов и прислуги. Обращает на себя внимание искусная работа резчиков по камню и стуку, украшающая многочисленные и разновеликие двери. И это понятно. На Востоке дверь и связанные с нею церемонии имеют большое символическое значение. Даже у нас есть много выражений, подчеркивающих важное значение этой части здания. Так, врага «не пускают на порог», а для друзей «открыты все двери». Многие двери в монастыре украшены над притолокой изображением головы льва, эмблемы атабеков, в период правления которых Мосул достиг большого расцвета и было построено основное здание монастыря. У алтаря находятся два сильно попорченных временем рельефных изображения Бехнама и Сары. Бехнам верхом на коне топчет поверженного сатану с раздвоенным языком змеи. Барельеф, изображающий Сару в ассирийских одеждах, очень плохо сохранился и вряд ли может быть восстановлен.

Могила Бехнама и Сары расположена за пределами монастыря, к юго-востоку от него. Над могилой построена небольшая часовня, в круглом зале которой, в нише, под камнем, находится их прах. У купола часовни сохранились любопытные надписи. Три из них, исполненные рельефным шрифтом на арабском и сирийском языках, приводят имена каменщиков, которые приложили руку и умение для украшения часовни. Четвертая и самая интересная надпись, написанная уйгурским шрифтом, гласит: «Пусть мир Хадера-Элиаса, друга Бога, снизойдет на хана, его вельмож и жен». Эта надпись принадлежит хану Байду.

Однако, безусловно, самое интересное место этого разрушающегося монастыря — библиотека, расположенная в небольшом помещении рядом с опустевшими кельями монахов. По словам аббата Шито, она. включает 5 тыс. томов книг и рукописей, среди которых есть уникальные, представляющие несомненный научный интерес. Здесь собрано около 500 рукописных трудов, в том числе Евангелие XII в., Библия XVII в., несколько сотен томов ха-дисов (преданий) о пророке Мухаммеде, две книги, на арамейском языке о церковных обрядах сирийских католиков, относящиеся к XII и XVII вв. Некоторые книги писаны на пергаменте, другие, относящиеся, к более позднему времени, — на бумаге. Для письма использовались расщепленная палочка и специальный раствор, приготовленный из чернильного ореха авс. Большинство книг находится в плохом состоянии, и мне, привыкшему к бережному обращению с древними книгами и документами, было как-то не по себе листать покрытые угловатыми арамейскими письменами почерневшие и готовые вот-вот рассыпаться на кусочки страницы древних книг.

Монастырь, конечно, не имеет средств для поддержания библиотеки. Монахи разъехались, а родители 12 мальчиков и девочек, которые за два года проходят курс обучения в монастырской школе, видимо, не столь богаты, чтобы выделить средства на содержание монастыря, его служителей и библиотеки. Вероятно, было бы лучше, если бы монахи передали свои погибающие сокровища в; музей или дали бы возможность познакомиться с ними специалистам.

Близкое соседство мусульман и христиан в провинции Мосул определило и сходство их некоторых обычаев. Так, свадебные церемонии христианских общин в Мосуле и его окрестностях в целом похожи на церемонии мусульман, хотя и имеют некоторые отличия, которые объясняются прежде всего религиозными предписаниями и сложившимися веками обрядами… Так, для них характерна большая простота, поскольку здесь нет строгих ограничений Корана.

После того как девушка найдена и ее имущественное положение признано удовлетворительным и подходящим, в дом невесты посылается Гассаля — женщина, которая знает девушку, поскольку не раз мыла ее в общественной бане или дома. Как только она приносит в дом жениха сведения о том, что просьба его родителей отдать девушку замуж не будет отклонена, к родителям невесты посылается один из уважаемых членов семьи или священник. Это называется «талба сагыра», что можно перевести как «малый запрос». Если ответ получен, начинается «талба кябира», или «талба сакыля», т. е. «большой запрос», включающий сложное согласование приданого невесты, ее украшений. В прошлом мосульцы-христиане были в основном ремесленниками, поэтому родители девушки предпочитали, чтобы ее жених был «ахль ас-сунаа ва ля ахль аль-кула» (человеком ремесленным, а не тем, который живет в долг). Что касается девушки, то она должна быть «белой телом» и хорошего поведения..

Подписание брачного свидетельства у христиан, как и у мусульман, называется «акд аль-куран». Оно происходит в доме невесты в присутствии родственников жениха и специальных свидетелей, которые не должны быть связаны с молодыми людьми узами близкого родства. Обручальные кольца на руки молодых надевает мать жениха. Девушка целует руки родителям, сестрам, теткам и просит у них благословения, перед тем как покинуть свой дом. Так же как и мусульмане, христиане торжественно переносят приданое невесты. В это время у дверей дома жениха стоит гассаля, которая впускает в дом лишь после того, как ей вручат подарок. В воскресенье молодые идут в церковь, где оформленный брак скрепляет священник. Обычно в этот день супруги зажигают огромную свадебную свечку, которую потом хранят до глубокой старости как воспоминание о самом памятном событии в их жизни. После брачной ночи молодая женщина принимает субхия; родители преподносят — дорогой подарок своей дочери. Спустя 15 дней она наносит визит своей матери, и жизнь всех родственников входит в обычную колею. Свадьба у христиан справляется с не меньшей пышностью, чем у мусульман. Однако, надо сказать, мусульмане вопросам приданого, выкупа и других связанных с бракосочетанием имущественных отношений придают гораздо большее значение.

Христианское население в Мосуле и больших деревнях, — таких, как Телькир, Тельсокаф, Бакуфа, Эль-Куш, Бартала, Каракош, с большим размахом справляет праздник Рождества. Это торжество отмечают и мусульмане, причем не менее пышно. Рождество празднуют три дня. Люди наряжаются, ходят друг к другу в гости, устраивают игрища. Но вот кончаемся праздник, и все с облегчением говорят: «Раха аль-ид ва калаку» (Кончились праздник и связанные с ним заботы).

В 90 км от. Морула находятся развалины древнего арабского города Хатры (Эль-Хадр) — современника древних Пальмиры и Баальбека. Этот город был не только промежуточной станцией на пути караванов, следующих из Сирии в Северный Ирак и далее в Иран, нс и важным центром богатого сельскохозяйственного района. Архитектуру Хатры, лежавшей на перекрестке дорог, сочетала в себе элементы греческой и римской культуры, а также культурного наследия Междуречья. В храмах, города, окруженного двумя рядами стен, каждый караванщик мог найти бога, которому он привык поклоняться — здесь были греческие Афина и Дионис, ассирийские Ашшур и Нергал, арабская Лат.

Хатра лежит у Вади-Тартар, которая теряется в одноименной впадине. Эта впадина, по мнению геологов, образовалась в результате резкого опущения суши. Поэтому выражение «провалиться в тартарары» имеет прямое отношение к Тартару и происшедшей много веков назад катастрофе. Сейчас меж зеленых холмистых берегов Вади-Тартар бежит мелкий ручеек.

Первый раз я попал в Хатру в мае. Зеленые холмы были покрыты белой кашкой, желтой сурепкой, нереидской ромашкой, терпко пахнущими белыми и лиловатыми цветами. Иногда в низине как огоньки вспыхивали головки алых маков. Бедуины из живущего здесь племени бени Мухаммед называют их «шкаррак» или «шакик», причем второе слово иногда употребляется в качестве мужского имени. Воздух в степи удивительно свеж. Невольно вспоминаются слова о чистоте воздуха в степи, «где дышит лишь мышь», — воздуха, напоминающего по чистоте морской.

Хатра в период своего расцвета была опоясана двумя кольцами стен, стоявшими на расстоянии 400 м друг от друга. В город вели четверо ворот, ориентированных по странам света. В центре города находился дворец, а близ него — дворцовое святилище. Остальные храмы лежали к юго-западу от дворца. Сейчас сохранились внутренняя стена, защищавшая центральную площадь, и дворец с прилегающими к нему постройками. Снаружи стены находится портик эллинистического храма II в. до н. э. — самое старое сооружение, открытое на территории Хатры. Все здания построены из крупнозернистого песчаника и известняка, добытых в районе Вади-Тартар. Этот строительный материал довольно хрупок, поэтому многие горельефы, украшающие фасады зданий, статуи царей и знатных людей города разбиты и разрушены дождем и ветром. Некоторые из скульптур сделаны из серого с белыми вкраплениями мосульского мрамора. Они сохранились несколько лучше. За железным мостом через вади я видел несколько карьеров, где удары кирки каменотеса последний раз можно было слышать примерно 16 веков назад.

Для статуй, изображающих царей и знатных людей Хатры в островерхих шапках, расшитых камзолах, отороченных мехом, и в ниспадающих свободными складками широких шароварах, характерна одна деталь: правая рука поднята к плечу в знак благословения и мира, а левая лежит либо на рукоятке меча, либо держит жезл, символ царской власти. Арабские цари Хатры, находившейся под влиянием парфян, охраняли караванные пути, приветствовали тех, кто шел к ним с миром, и воевали с теми, кто шел на них войной. Символом Хатры был орел. Его изображения, украшали знамена и фасад храма города, чеканились на памятных медалях и украшениях. В амуниции царей и на их боевых знаменах всегда присутствовало изображение этого защитника и покровителя степного города-крепости.

Но боги не спасли Хатру от разрушения. В 250 г. сасанидский царь Шапур осадил город. Большие запасы продовольствия и воды, поступающей по керамическим трубам из р. Тартар, сильный, хорошо вооруженный гарнизон во главе с царем Дайзапом, укрытый за двумя кольцами «заговоренных» колдунами стен, давали надежду жителям если и не добиться победы, то по крайней мере заключить почетное перемирие. Но город был захвачен завоевателями, проникшими через разрушенные стены, якобы из-за предательства дочери Дайзана — принцессы Нусейры, которая хотела заслужить благосклонность и любовь сасанидского царя.

Средневековый историк аль-Казвини приводит рассказ о покорении Хатры: «Дочь Дайзана Нусейра поднялась на крышу, увидела Сапора (т. е. Шапура, — О. Г.) и влюбилась в него. Она послала к нему гонца с просьбой узнать, что она получит, если укажет царю, как взять город? «Возьму тебя для самого себя и возвышу над всеми женщинами», — ответил Сапор. Тогда Нусейра открыла тайну заколдованных стен Хатры: «Возьми кровь голубки, и смешай ее с менструальной кровью голубоглазой женщины, и напиши той смесью на шее голубя, и выпусти его. Как только голубь сядет на стену, она разрушится». Сапор сделал так, как его научила Нусейра. Стена рухнула, и он вошел в город, где убил десять тысяч человек, в том числе и Дайзана». Пышная свадьба Шапура и Нусейры, по свидетельству аль-Казвини, была сыграна в местечке Айн-эт-Тимр. «В первую ночь Нусейре не спалось, она ворочалась на царском ложе, которое показалось ей необыкновенно жестким только потому, что на него попал листочек мирты. На вопрос Сапора, чем не угодили ей родители, Нусейра не смогла, ответить. Ведь они ее холили, нежили. «Ты не была верной дочерью, — сказал Сапор, — ты не можешь быть и верной женой». Он приказал поднять ее на высокое здание и сказал: «Не обещал ли я, что возвышу тебя над моими женщинами?» — «Да», — ответила Нусейра. Затем Сапор приказал двум красивым всадникам привязать ее к хвостам своих коней и разорвать на части».

Эта легенда, записанная аль-Казвини, одним из корифеев. средневековой арабской историографии, распространена в странах Ближнего Востока в различных вариантах, но с одним обязательным концом: Дочь, которая предала своих родителей и помогла полюбившемуся ей Шапуру взять Хатру, в конце концов понесла наказание от его же рук. Ведь неверная дочь не может быть и верной супругой! По этому поводу у арабов нет никаких сомнений.

В середине апреля 1968 г. в Хатре я был гостем шейха племени шаммар Машаана ибн Фейсала. Племя шаммар, пришедшее в средние века в Междуречье из Аравии, постепенно оседало на этих землях. В Ираке шаммары живут в северных районах на границе с Сирией и насчитывают около 60 тыс. семей, в Сирии их примерно 30 тыс., а в северной части Аравийского полуострова, основном районе племени, — 200 тыс. семей. В Сирии и Ираке шаммары главным образом занимаются земледелием, а весной они покидают свои деревни. и выгоняют скот в степь, как это делают их сородичи в Аравии.

Население Ирака складывалось под влиянием различных этнических групп и народов. Жившие в нижнем Междуречье древние шумеры, о происхождении которых до настоящего времени спорят историки и этнографы, начиная с середины III тысячелетия до н. э. постепенно были завоеваны и ассимилированы семитами-аккадцами. Позднее возникло другое крупное государство — Вавилония.

Север области в III тысячелетии до н. э. заселили ассирийцы, создавшие впоследствии одну из самых могущественных держав древнего мира… Находясь на стыке караванных путей, соединяющих побережье Средиземного моря и районы-Внутренней Азии, земледельческая Месопотамия Становилась жертвой то одного то другого завоевателя. Сюда приходили племена гутиев, амореев, касситов, мидян и персов. В XI в. в Месопотамию вторглись турки-сельджуки, в XIII в. ее правители подчинились монгольским завоевателям, в XIV в. полчища Тимура ворвались на ее равнины и захватили Багдад. Однако арабский элемент был господствующим при формировании иракского народа.

В первые века новой эры сюда из Йемена переселились несколько больших южноаравийских племен. Выходцы племени бени танук, поселившиеся в Месопотамии в первых веках новой эры, были настолько многочисленны, что господствовавшие в то время персы создали арабское княжество Лахмидов, успешно воевавшее на стороне Сасанидов против извечного противника Персии — Византии.

Бывшая столица Лахмидов, небольшой город Хира, находится в 50 км на запад от Дивании. Я ехал туда по проселочной дороге, проложенной по заболоченным местам до Эш-Шамии, где выращивают самый лучший в Ираке рис. Из Эш-Шамии, лежащей на одном из рукавов Евфрата, я продолжил путь до Абу-Сухайра, раскинувшегося на основном русле реки, и через Евфрат по разводной понтонной переправе добрался до Хиры.

Чистый городок Хира не сохранил следов своей былой славы. Ничто не говорит о том, что он был когда-то центром процветающего княжества. Обращает на себя внимание лишь своеобразная кладка стен некоторых домов. Они построены из тонкого квадратного кирпича, положенного таким образом, что стена получается как бы сложенной из ромбов. Я проехал тысячи километров по Ираку, но нигде не встретил такой кладки. Нечто подобное я видел лишь в, йеменском Забиде. Вряд ли это сходство можно считать случайным.

Процесс арабизации населения Ирака особенно усилился с началом мусульманских завоеваний. Под зеленым знаменем новой религии племена Аравийского полуострова ворвались на юг Месопотамии, сокрушили разложившуюся империю Сасанидов и подчинили ее вассалов, Они быстро смешались с местным населением, говорившим на родственных арабам языках, и частично восприняли их культуру. Переселенце арабских кочевых племен в Ирак происходило и сравнительно недавно. Представители этих племен, гонимые нуждой, в XVII–XIX вв. постепенно, продвигались на север, в плодородное Междуречье, оседали и, превозмогая характерную для пустынной вольницы неприязнь к-земледельческому труду, с годами становились искусными землепашцами. Недаром старинная арабская пословица называет Ирак «могилой арабских племен», имея в виду бедуинские племена Аравийского полуострова.

…Мы сидим с шейхом Машааном в большом бедуинском шатре, разбитом специально для именитых гостей.

Пол палатки застлан домоткаными коврами с пестрыми красно-зелеными узорами. Черный полог, закрывающий вход, спускается до полу, В интерьер палатки входит и камышовая циновка — зибр, украшенная разноцветными шерстяными нитками. Каждая тростинка-трубочка обмотана ниткой какого-либо одного цвета, и, когда тростинки сложены в циновку, получается красивый узор.

Полосы шерстяной ткани, из которых сшивается полог бедуинской палатки, ткутся на самодельном станке (джузма) из ниток, приготовленных из черной необезжиренной овечьей шерсти. Во время дождя ткань набухает и не пропускает воду. В жаркое время низкие края полога поднимаются и ветер свободно продувает палатку, а иногда вход обкладывают толстым слоем сухой верблюжьей колючки, которую обильно поливают водой. Проходящий через этот заслон воздух попадает внутрь палатки уже охлажденным.

Шатер, где я почую, очень большой. Он разгорожен на две части. Первая половина, устланная новыми коврами, — гостиная, вторая, убранная поскромнее, — жилая. В случае если хозяин не предполагает принимать гостей, часть, палатки, особенно в непогоду, служит загоном для овец.

Шейх Машаан, грузный мужчина с крупными чертами лица, сидит на ковре перед тлеющими углями. На очаге стоит гумгум — большой кофейник. Церемония приготовления кофе у бедуинов священна и стоит того, чтобы о ней рассказать подробно.

Угостить кофе — в большинстве арабских стран признак почета и уважения к гостю. От самого богатого шейха до беднейшего бедуина приготовить и предложить гостю кофе — это первый долг хозяина, будь то при первом знакомстве или же при встрече со старым приятелем. В Египте, на севере Аравии, в городах Сирии и в Мосуле кофе с пеной, немного подслащенный, подают в полных до краев маленьких чашечках с блюдцами. Все они стоят на подносе, и гость берет чашку сам. Этот напиток везде известен как «турецкий кофе». Приготовление его не нуждается в подробном описании, Обычно в медный кофейник насыпают две столовые ложки тонко помолотого кофе, полторы ложки сахарной пудры и наливают стакана два холодной воды. Затем кофейник ставят на огонь. Когда кофе закипает и начинает подниматься, кофейник снимают с огня, и, держа его на весу, три или четыре раза ударяют по дну, чтобы поднявшаяся гуща осела. Три раза ставят кофейник на огонь, и три раза его содержимое доводят до кипения. После третьего раза кофе готов. Напиток приготовляет опытный человек, и всегда в одном кофейнике. Чаще всего он это делает на кухне или в другом месте, но не на виду у гостей.

Приготовление же арабского кофе — совсем другое дело. Это целая церемония, священнодействие. Чем ближе к югу Аравийского полуострова — тем местам, где выращивают кофе, тем большее значение приобретает эта церемония, тем больше деталей ритуала.

В некоторых местах Аравии, особенно в бедуинских палатках, приготовление кофе стало торжественной и важной обязанностью, которую хозяин выполняет лично сам. Конечно, если вы стали гостем аравийского эмира, влиятельного горожанина в Кувейте или шейха большого племени, такого, — например, как шаммар, приготовление кофе поручается слуге, которому доверяется «белить лицо» хозяина. Иногда этой церемонией руководит сын хозяина. Часто он не остается без вознаграждения, со стороны гостя, так как если важный гость делает щедрые подарки, то правом на них, согласно бедуинскому этикету, прежде всего обладает тот, кто готовил ему кофе. Если вы хотите сделать комплимент гостеприимному хозяину, скажите, что ему приходится готовить кофе с утра до ночи. Это означает, что хозяин гостеприимен и щедр. И нет лучшей похвалы в Аравии для любого человека.

Арабский кофе подается в небольшой чашечке без ручки и ни в коем случае не подслащивается. Это довольно горький отвар, причем в Ираке он крепче, чем, скажем, в Неджде. Хозяин наливает его отдельно каждому гостю сам, наливает немного, чуть-чуть закрывая донышко чашки. Кофе выпивается двумя-тремя глотками, Хозяин держит кофейник в левой руке — самое главное и непременное условие, — и с тремя-четырьмя чашками в правой обходит сидящих гостей, и, начиная со старшего, наливает каждому маленькую порцию. Хорошие манеры обычно не позволяют гостю пить больше трех чашек, кофе, но, если он важная особа, ему можно предложить выпить четвертую или пятую чашечку.

Араб всегда должен держать свою маленькую чашечку указательным и большим пальцами правой руки. Когда он хочет показать, что больше не желает кофе, он потрясывает чашечку движением кисти. Тогда хозяин берет чашку, выплескивает на донышко новую порцию кофе и передает ее следующему гостю. В Кувейте, если вам доведется попасть в дом шейха или известного купца утром, вы тотчас получите чашечку кофе и спустя минут десять — другую.

Но вернемся к приготовлению настоящего арабского кофе в палатке, в пустыне, — напитка, который является неотъемлемой частью жизни араба.

Обычно в шатре зажиточного араба гости располагаются на мужской половине. Ковры развешаны по бокам. Вы облокачиваетесь на верблюжьи седла — шадад, положенные у катаа — перегородки, разделяющей палатку на две части, или усаживаетесь, скрестив ноги, в ожидании начала церемонии приготовления кофе. После приветствия хозяин зовет своих людей по имени и велит им принести джалля — сухой верблюжий помет, который служит топливом вместо угля в пустыне, арфадж — лучину для растопки, а также воду в козьем бурдюке — дараб, который лежит у женской половины палатки. Отдавая эти приказания отрывисто, хозяин сидит перед гостями и забрасывает их вопросами о том, как они поживают. Он может позволить себе встать и собственноручно почистить очаг и заполнить его лучиной и кизяком. Следует отметить, что до тех пор пока гостей не напоят кофе, их не спрашивают о делах. Это считается невежливым, хотя гости и могут по своей инициативе рассказать о себе и своих заботах.

У очага, где уже весело играет огонь, стоят три-четыре закопченных кофейника разных размеров и один начищенный, из которого разливают кофе гостям. В северо-восточных районах Аравии хозяин готовит кофе и берет для этого кофейник с длинной ручкой (махмада) и металлическую ступку. Пестик и ступка (яд ва гаун), деревянный совок (мубаррад), на котором остывают кофейные зерна, деревянная мешалка, кусочек пальмовой пеньки (лифа) для затычки носика кофейника и, наконец, курильница (мабхар) со взятыми на женской половине благовониями — все это лежит рядом. Как только первые язычки пламени начинают угасать, хозяин бросает пригоршню кофейных зерен, взятых из разукрашенного, сшитого из шкуры газели мешочка, на металлический противень или большую ложку. Затем он жарит зерна над горящим навозом, непрерывно помешивая их, чтобы они не подгорели. Когда зерна приобретают коричневый цвет, свидетельствующий об их готовности, их пересыпают на совок для охлаждения.

Теперь хозяин переливает из одного небольшого кофейника в другой вчерашний кофе (шарбат), добавляет туда немного воды и ставит на огонь. В это время кофейные зерна бросают в ступку, и начинается мелодичный перезвон, самая приятная музыка для уха бедуина. Каждый любитель кофе не просто толчет зерна в- металлической ступе, а в определенном музыкальном ритме выстукивает простые мелодии. Гости сидят молча, наслаждаясь звуками и восхищаясь искусством хозяина. Этот процесс занимает пять-семь минут. Как только шарбат закипает, хозяин с величайшей осторожностью сыплет толченый кофе в кофейник. Затем он быстро перемешивает его длинным деревянным махбат (типа лопаточки) и снова ставит кофейник на очаг, время от времени снимая его с огня, когда кофе поднимается и грозит убежать. Считается, что надо дать кофе закипеть три раза. Когда он прокипит достаточно, его снимают с огня, и хозяин, подойдя к перегородке, шепотом просит у женщин кардамон. Маленькая ладошка появляется над занавеской и протягивает хозяину несколько драгоценных зерен, которые он толчет в ступе и бросает в гущу.

Теперь кофе переливается в блестящий далля — кофейник с длинным широким носиком. Кусочек пальмовых волокон кладется в носик в качестве своеобразного фильтра. Три-четыре чашечки, вымытые холодной водой одним из его друзей, хозяин берет в правую руку, затем наливает немного кофе себе и пригубляет его, показывая, что напиток не отравлен. Теперь он наливает немного кофе главному гостю и потом всем остальным. Так повторяется несколько раз, пока гости не поблагодарят хозяина.

И только после этого наступает время для разговоров. До ухода гостей кого-нибудь быстро посылают на женскую половину за ладаном или удом и курильницей. Мабхар наполняют горящим кизяком и угольками от лучины, — туда кладут кусочек уда. Тотчас же поднимается беловатый приятный дымок, и хозяин передает курильницу горстям, которые держат ее у лица или под своими абами. Теперь гости уходят, покидая дом в молчании, как и подобает серьезным людям пустыни. «Баххар ва руд!» (Обкурись и уходи!) — обиходное выражение у арабов.

Такой ритуал можно наблюдать в палатке каждого бедуина, независимо от его состояния. У шейха или зажиточного человека кофе подадут, густой, с кардамоном, в большом красивом далля, и на прощание вас обкурят благовониями. У бедняка же кофе будет пожиже, в старом кофейнике, без кардамона и последующей церемонии с курильницей. Но в любом случае гостя бедуина от чистого сердца угостят арабским кофе — напитком, ставшим сегодня символом добросердечного отношения к людям.

…Сейчас апрель, тонкая травка лишь пробивается на бурых холмах, и стада овец, понуривших головы с поисках травы, живой серой лентой тянутся с холма на холм.

— Скоро будем стричь овец, — говорит Машаан, указывая глазами на сваленные в углу большие ножницы (заук). — В апреле этого делать нельзя: пастбища плохие и будет мало молока. В Хатре стригут овец один раз, а в других местах, где есть постоянные пастбища, их стригут дважды, хотя этого можно и не делать, так как на второй раз шерсть короткая — 4 см.

— Садов у нас не разводят, — отвечая на мой вопрос, говорит шейх, — из-за горькой воды в колодцах…

— Нет, я не буду об этом говорить, — смеется шейх, когда я спрашиваю его, почему он, считая людей своего племени, всегда говорит только о мужчинах, Мою агитацию за равноправие женщин он встречает с усмешкой. — Можно договориться до того, что женщина и министром может стать. Представляю, прихожу я к министру, а мне говорят: он рожает. Ведь смешно, — говорит шейх ехидно, обращаясь к закутанным в абу помощникам, и те согласно кивают головами.

Шейх Машаан и другие шейхи шаммаров — влиятельные и уважаемые люди в Сирии, Ираке и тем более в Саудовской Аравии и Кувейте. В последнем шаммары составляют большинство солдат, а в Саудовской Аравии они находятся в родстве с правящей фамилией, Более того, люди племени шаммар, так же как и племени ипназа, считаются в Аравии аристократами, хотя и не все племена согласны с этим. В настоящее время дети шейхов аравийских племен учатся в университетах и уже пренебрежительно оглядывают палатки своих отцов. Их автомашины — спортивные «мустанги» и «мерседесы», купленные на отцовы деньги от проданного скота и пшеницы, — стоят у шатров.

Вдруг на улице раздается заливистый собачий лай. К одному чем-то встревоженному псу присоединяются и другие, и весь этот разноголосый хор, постепенно затихая, удаляется куда-то в пустыню. Очевидно, собаки почуяли близко подошедшего к кочевью шакала или волка. Выхожу из шатра. Глубокое темное небо безоблачно. Прямо над головой ярко мерцают крупные звезды Большой Медведицы. Они непривычно близко, и кажется, что их можно достать рукой.

«Гость — от Аллаха, и шаммары всегда готовы его принять». Так сказали шейхи, гости Машааиа, и закипела работа: резали маленьких баранчиков (тыли) и складывали их на огромное блюдо с рисом, который называют здесь «аиш» (хлеб). Рис был обильно приправлен жиром, изюмом, миндалем, а также куркумовым корнем, отчего баранина становится желтого цвета.

Первыми к готовому блюду подходят гости и хозяин. Присаживаемся на корточки правым боком к саания абу курси — огромному медному блюду с пятью засыпанными рисом баранами. Есть полагается правой рукой, щепоткой, запрокидывая голову и стряхивая в рот рис и кусочки мяса. Не дай бог коснуться еды левой рукой: сразу покроешь себя позором. Ведь левой рукой совершают омовение. Вдруг следует команда «Ювазза!» (Раздавай!), и один из шейхов, отделив баранью голову, начинает распределять мясо среди особо почетных гостей. Одному достается глаз, второму — ухо, третьему — язык. Гости ловко рвут мясо крепкими белыми зубами и жуют рис. Вокруг блюда стоят несколько кувшинов с лябаном — кислым, разбавленным водой, овечьим молоком. По легкому кивку слуга бросается к гостю с кувшином, наливает в его стакан лябан, который гость громко выпивает. Иногда рядом с лябаном ставят еще и финики, лучше всего свежие, называемые «ратаб», что означает «сырой», «влажный». Сейчас их нет, и мы обходимся без десерта.

После трапезы гости благодарят хозяина, а затем, выйдя из шатра, моют с мылом руки и рот. Я также моюсь и, — улучив момент, говорю шейху Машаану: «Анаам Алла аляйк!» — и через несколько секунд добавляю: «Алла икассир хейрак!». Эти распространенные среди бедуинов формы благодарности за угощение можно перевести следующими словами: «Да вознаградит тебя Аллах!» и «Да увеличит Аллах твое добро, богатство!»

Теперь к блюду подсаживаются дружина шейха и личные слуги. Когда же остается немного риса и сильно зажаренного, твердого мяса, к блюду подходят несколько слуг и, что-то громко крича, хватают его за края. Выкрикивая непонятные мне слова, они тащат его ко входу другого шатра. За ними бросаются откуда-то появившиеся женщины, которых шейх. Машаан не представляет себе в роли министров, и собаки.

Итак, теперь, когда все нормы бедуинского гостеприимства соблюдены, шейх Машаан и его свита собираются в путь. Он садится в небольшой грузовичок рядом с шофером, а в кузов, как дрова, складывают винтовки, туда же прыгает его босоногая дружина. Остальные шейхи рассаживаются по своим машинам, а их дети — в спортивные автомобили. Отправляюсь в путь и я.

Возвращаюсь на север, к Мосулу. Завидев издалека машину, на обочину выскакивают ребятишки. Они предлагают черные трюфели — съедобные подземные грибы, которых особенно много весной в этом районе. Трюфели, называемые в Ираке «чима», собирают в степи ребята с помощью дрессированных собак и продают их пассажирам автобусов и автомашин, курсирующих по трассе Багдад — Мосул.

Почитающие дьявола

Мой путь лежит на северо-восток, в. курдские районы Ирака. Выезжаю в Эрбиль из Мосула ранним утром. Дорога идет по новому мосту через Тигр, минует дом местного богача, построенный почему-то в форме пагоды, затем мечеть Юнеса и рассекает деревню Ниневию, раскинувшуюся на месте столицы Ассирийской державы. Попадаю в Ниневию, через ворота, которые реставрируют иракские археологи. Проехав их останавливаю машину, оглядываюсь на. почти восстановленные ворота и вижу небольшой пролом, в котором с трудом разминутся две повозки. Насколько наши представления о величии не совпадают с представлениями древних!

Дорога идет на юго-восток, через селения, где рядом с мечетями соседствуют церкви. Но кроме христиан и мусульман в этом районе Ирака живут представители таинственной секты езидов.

О происхождении этой секты нет достоверных сведений. В своих религиозных представлениях езиды соединили различные элементы зороастризма, распространенного в древнем Иране, иудаизма, несторианства, ислама и других вероучений. Верование езидов исходит из идеи двух начал при сотворении мира — добра и зла, света и тьмы. Они верят в бога, носителя добра, и в сатану, «дух отрицания», называемый-Мелек-Тауза. Последний выступает в образе павлина и ревностно следит за выполнением предписанных норм поведения. Езидам следует добиваться благосклонности сатаны. Они поклоняются изображению павлина, во время религиозных процессий носят его медную статуэтку, курят перед ним благовония, жертвуют золотые и серебряные вещи, но не произносят вслух его имени, слова «шайтан» или иного созвучного слова. Они никогда, не назовут реку, «шатт», а спички — шихата», как это принято в Ираке. После ритуальных шествий медная фигурка павлина передается на сохранение тому езиду, который во время торжественной процессии сделал самое большое пожертвование.

Езиды не едят мясо петуха, ибо он похож на павлина, рыбу, чтобы «не разгневать Соломона», салат (хасс), под каждый листок которого «навсегда проник дьявол», свинину, мясо газели. Синий цвет, по их мнению, приносит несчастье, поэтому они предпочитают не носить одежду этого цвета. Езиды отпускают длинные волосы, которые заплетают в косицы, а на голову надевают войлочные конусообразные колпаки. Они совершают паломничество к могилам своих святых шейхов, постятся только три дня в декабре, причем в каждый день поста обращаются лицом к восходящему солнцу. Женщины у езидов пользуются кое-какими правами. Девушки свободны в выборе своих женихов, невеста может отказать своему суженому, а женщине разрешаемся вторично выйти замуж, если ее супруг отсутствовал в течение года.

О происхождении названия этой секты существует несколько Мнений. Езиды называют себя «дасини», что созвучно названию горы Хаккари, или — по-турецки — Дасен, находящейся на турецкой территории, на стыке границ Ирака, Ирана и Турции. Они говорят на курдском языке, но среди езидов встречаются различные этнические типы. Некоторые считают, что название секты происходит от слова «яздан», что на персидском языке и некоторых диалектах курдского языка означает «бог». Кроме того, существует версия, по которой это название связывают с исторической иранской провинцией Язд. Впервые о езидах писали арабские историки XII в., которые сообщили, что ранее эта секта называлась «адавия» по имени ее основателя шейха Ади ибн Мусафира, умершего в 1161 г. Другие ученые полагают, что происхождение названия секты связано с именем омейядского халифа Язида ибн Муавии, по приказу которого в районе Кербелы был окружен и уничтожен отряд аль-Хусейна. Этим объясняется неприязнь шиитов к езидам, которая проявляется и в настоящее время.

О происхождении и жизни шейха Ади также нет достаточных сведений, хотя иракские езиды, с которыми я говорил, знают о нем. По некоторым арабским источникам, шейх Ади — потомок аристократической мекканской семьи Омейи, члены которой занимали халифский трон в Дамаске в раннее средневековье. Датский путешественник Нибур, странствовавший по Северному Ираку, писал, основываясь, по-видимому, на устных рассказах езидов, что шейх Ади был арабом и выходцем из семьи аш-Шам-ра ибн зи-аль-Джавшана, который принимал участие в убийстве имама аль-Хусейна и стал организатором религиозных гонений на сторонников имама во времена халифа Язида. Езиды, по словам Нибура, почитают аш-Шамра. Существует также мнение, что шейх Ади был курдом и исповедовал зороастризм, прежде чем создал свое синкретическое верование. По-моему, и те и другие исследователи могут быть правы. Ведь уже доказано, что некоторые шейхи курдских племен ведут свое происхождение от семьи омейядских халифов, члены которой после захвата халифского престола Аббасидами бежали в неприступные горы Северного Ирака, где и получили приват у курдских племен. Поэтому основатель секты езидов вполне мог быть курдским агой с примесью аристократической арабской крови.

Общая численность езидов — свыше 150 тыс. В основном они живут в Ираке и Турции. Иракские езиды главным образом населяют отдаленные торные районы провинции Мосул. Один из центров, вокруг которых группируются их деревни, — гора Маклуб. Здесь, в Айн-Сифни, живет их духовный глава — мир. Неподалеку от Айн-Сифни, в 12 км, находится могила шейха Али и его первых последователей. Районом концентрации езидов считаются также горы Синджар на северо-западе Ирака, близ сирийской границы.

Как и окрестности Айн-Сифни, район Синджара славится своими садами и обилием родников. Аль-Казвини посвятил несколько восторженных строк баням в Синджаре, чище, просторнее и красивее которых он нигде не встречал. Другой корифей арабской средневековой истории, Ахмед аль-Хамдани, писал, что судно Ноя пристало к горе Синджар после шести месяцев и восьми дней плавания. Ной был доволен. Он узнал, что вода стала спадать, и сказал: «Да пусть будет благословенна эта земля!» Так возник хороший город в горах, где много деревьев, рек, пальм.

Тот факт, что езиды забрались далеко в горы, не вызывает удивления. Их преследовали аббасидские халифы, притесняли турки, не разрешавшие езидам выполнять свои религиозные обряды, так как они не относились к ахль аль-китаб, т. е. не были, как мусульмане, христиане или иудеи, последователями религиозного учения, в основе которого лежит признаваемое другими святое писание.

Могила шейха Ади ибн Мусафира находится в горной долине, покрытой деревьями. Долина очень красива и известна под названиями Лалищ и Лилаш. Езиды совершают паломничество к этому месту раз в год, во время своего праздника ид джамаия аш-шейх Ади, приходящегося на 13 октября. Паломничество начинается за десять дней до торжества. Сам мавзолей шейха, видимо недавней постройки, представляет собой небольшую, пустую внутри часовню без украшений, с двумя ребристыми, конусообразной формы куполами. Над ее дверью — изображения двух павлинов и двух львов на мраморной треугольной плите. С правой стороны от входа — закопченное изображение змеи с опущенной головой и вздернутым к небу хвостом.

Воспроизведение змеи связано с известной легендой, распространенной среди езидов. По их преданию, ковчег Ноя пристал к горам Синджар, однако неудачно, так как получил пробоину. Вода хлынула в судно, и растерянный Ной попросил змею закрыть отверстие своим телом. «Хорошо, — ответила змея. — Я сделаю это при условии, что ты разрешишь мне кусать людей». Ной был вынужден согласиться, но вскоре весьма сожалел об этом, так как потоп прекратился, а змеи, расплодившись, стали жалить людей.

Разгневанный Ной бросил змею в огонь, и из пепла родились вши, которые пьют человеческую кровь.

В мавзолее, прямо за порогом, стоит большой кувшин с водой; здесь же, в четырех углах, приспособлены места для отдыха. Против входа расположено большое, выложенное мрамором отверстие, где и покоится шейх Ади. Проходя во внутреннее помещение, следует почтительно переступить порог, не коснувшись его ногой. Порог священен, и на него кладут монетки в качестве подношения».

К мазару шейха Ади примыкает квадратная комната, где находится могила шейха Хасана — последователя и. ближайшего родственника основателя секты. Оп получил прозвище Тадж аль-арифин, т. е. Венец ученых, за свои глубокие теологические знания. Из комнаты шейха Хасана можно подняться в другое, конусообразное и более просторное помещение, украшенное золотым полумесяцем. Несколько помещений приспособлены для религиозных обрядов. В стене полуподвала, например, сделано специальное хранилище для оливкового масла, которое езиды используют для освещения. В строгом, без украшений, прямоугольном зале полуподвала езиды, обратившись лицом на юг, творят свою молитву. Площадка вокруг мазара с плотно утрамбованным грунтом служит местом, где собираются паломники. В одном углу площадки — комнатка служителя, в другом — открытый бассейн с родником, который езиды называют «канпясы» (белый родник).

Здесь совершаются ритуальные омовения, и родниковой водой смывают с новорожденных «родовую скверну». Нибур писал, что в этот бассейн езиды бросают золотые и серебряные монеты в память об основателе своей секты..

В горах много пещер с родниками, которые также почитаются езидами. В целом вокруг Айн-Сифии расположено около 150 таких мест.

В деревнях езидов в первую пятницу нового года устраиваются религиозные игрища — таввафи. В них принимают участие и мусульмане, и христиане. Таввафи продолжаются целый месяц. Подробно об этих игрищах мне рассказал мой мосульский друг Саид.

Накануне праздника, в четверг вечером, мужчины и, женщины, старики и дети собираются на площади. Ночью они выполняют какие-то свои обряды, а утром рано встают, и едят приготовленную в огромных котлах пшеничную кашу с мясом и жиром — гарису, сваренную в отличие от мусульманской без желтого куркумового корня. Гарису варят в огромных котлах, а затем раздают всем желающим…

В пятницу утром собираются музыканты. Они играют на тонких деревянных дудках — заная, изготовляемых езидами, бубнах и барабанах. Чтобы взбодрить музыкантов, им дают деньги — тальзик, а разносчики в неглубоких медных пиалах подносят им араку. Езиды не бреются, и, когда они пьют, их длинные усы и бороды мокнут в пахучей водке.

Музыканты стоят в центре круга, а мужчины, обернув головы красными платками, в строченых белых куфиях, — в расширяющихся книзу шароварах и войлочных жилетках танцуют с женщинами, взявшись за руки. Женщины езидов очень красивы — стройные, гибкие, красочно одетые. Женщины из Синджара закутываются в белую тонкую ткань, украшенную нашитыми бусинками, и в танце они похожи на запеленатых стройных кукол, плавно двигающихся по кругу. Танцы продолжаются около трех часов, затем мужчины вскакивают на коней и, стреляя в воздух из ружей, открывают скачки. Затем вновь начинаются танцы, на которых присутствуют члены семьи мира (духовного главы езидов) и обязательно его жена. Многие мусульмане, рассказал мне Саид, считают езидов своими большими друзьями. Так, мусульманин может поручить езиду держать своего новорожденного сына во время обряда обрезания. Это действительно служит мерилом уважения к человеку на мусульманском Востоке: только ближайшим и самым почитаемым родственникам и друзьям доверяется такое ответственное дело.

…За размышлениями о секте езидов время летит незаметно. Пересекаю мутный Малый Заб, и, когда уже разбитая, взбегающая с холма на холм дорога меня настолько укачала, что я готов остановиться и передохнуть, передо мной открывается Эрбиль — центр одной из северных провинций Ирака.

Эрбиль — древний и, пожалуй, единственный на севере Ирака город, название которого сохранилось до наших дней. Он упоминается, как Урбилим или Арбилим в клинописных табличках шумерского правителя Шульги, жившего в конце III тысячелетия до н. э. В более поздних, — вавилонских и ассирийских, памятниках его называют Арба-Илу, т. е. Город четырех богов. Главной богиней города была Иштар, богиня любви, которой посвящены находящиеся здесь храмы. В старой крепости Эрбиля, поднявшейся на развалинах древних городов, были найдены клинописные таблички с упоминанием имен богини Иштар, Ашшурбанипала и другого ассирийского монарха — Ашшурдана III, жившего во второй половине VIII в. до н. э. Ассирийцы считали Эрбиль одним из важных стратегических пунктов. По приказу Саргона в городе была сооружена оросительная система, по своим масштабам напоминавшая оросительную систему Ниневии. Уже в более поздние времена через Эрбиль прошли войска Александра Македонского. Именно в этих местах персидский владыка Дарий III потерпел жестокое поражение от Александра, который в 331 г. до н. э. вошел в резиденцию персидских царей Персеполь, как называли ее греки, и в одну из бурных ночей, возбужденный обильными возлияниями и подстрекаемый гетерой Таис, швырнул во дворец горящий факел в отмщение за разрушение персами Афин.

Эрбиль стал столицей одного из владений Парфянского царства. Здесь похоронены парфянские цари, которые успешно отбивались от Селевкидов. В 83 г. до н. э. город попал в руки армянского царя Тиграна II, но вскоре вновь перешел к парфянам, заручившимся на короткое время поддержкой римских легионов. Вскоре союзники стали врагами, и римские императоры Септимий Север (146–211) и затем Каракалла (186–217) захватывали Эрбиль, по не могли удержать его под натиском персов. Во времена персов на севере Ирака Получило распространение несторианство, и город в самом начале VI столетия стал духовным центром сторонников этого учения. В период арабских завоеваний Эрбиль превратился в рядовой арабский город.

В XII в. правитель Эрбиля Музаффар построил мечеть, от которой остался лишь минарет, украшенный резьбой по стуку и похожий по своему декору на «падающий» минарет в Мосуле. Это самый значительный памятник средневековья. Казвини пишет, что тот же Музаффар построил в городе целый квартал, где жили 200 суфиев (странствующих проповедников-мистиков). Они ели и танцевали каждую пятничную ночь. Музаффар хорошо принимал всех приходивших в Эрбиль суфиев, а отпуская их, давал каждому по динару. В городе, по свидетельству Казвини, возвышалась также мечеть, в стене которой был камень с отпечатком человеческой ладони, о чем много судачили в городе. Сейчас этой мечети нет, не сохранился и квартал суфиев.

Сегодня в Эрбиле преобладает курдское население, и мне интересно знать, чем отличается он от других иракских городов. Развитие городского строительства нивелирует национальный стиль в архитектуре, и в любом городе Ирака, будь то Мосул или Басра, Эрбиль или Киркук, вы встретите многоэтажные здания из железобетона, построенные, в деловом центре, и одинаковые двухэтажные особняки, где живет араб или курд, туркмен или армянин. И лишь восточный рынок сохранил национальный колорит. Только здесь вы найдете самые разнообразные изделия местных ремесленников, которые не производят ловкие промышленники Японии и Гонконга.

Крытые ряды скорняков, обувщиков, торговцев овощами, зерном и т. д. расходятся веером во всех направлениях, как рукава большой реки. Немного поплутав по темным переулкам, пахнущим неповторимым букетом пряных запахов восточного базара, выхожу в ряды, где торгуют тканями местного производства.

Курдский костюм состоит из широких штанов и короткой куртки (баргюс) с поясом (шютек). На голове курды носят небольшую шапочку (кулаф), а поверх нее чалмой завязывают платок определенного цвета. Например, чалма, называемая «джамадани», у представителей курдского племени барзан сворачиваемся из белого платка в красную крапинку. Опытный человек по чалме, обуви, по манере завязывать пояс и белый платок на правой руке, называемый «лаванди» или «хетчек», без труда определит, к какому племени или району принадлежит тот или иной курд.

Костюм шьют из специальной ткани, выделываемой на ручных станках. Станки узкие, поэтому ширина материала не более полуметра. Тависли, темно-фиолетовый материал, изготовляется из хлопковой пряжи с добавлением козьего пуха, а сис мукаллам, полосатая ткань, — целиком из козьего пуха. Последняя считается дорогой тканью. Кусок материала на мужской костюм стоит 16–20 иракских динаров. Чтобы показать мне эту ткань, купец вытащил ее из сейфа, а затем спрятал вновь, когда понял, что я не солидный покупатель. Продается и ткань, которая стоит 30 динаров и более за кусок.

Рядом с торговцами тканей расположен ряд обувщиков. Курдская национальная обувь называется «клоши» (может быть, «галоши» — «калоши» произошли от этого слова?!) и весьма разнообразна по форме и материалу. Близ Сулеймании изготовляют лучшие клоши. У них вязанный из хлопчатобумажных ниток верх и подошва из витых тряпок. На самый носок и на каблук набиваются куски высохшей бычьей жилы, которая служит своеобразной подковой. Торговец, у которого я покупал такие клоши, гарантировал, что они будут носиться два года, если, конечно, меня не угораздит пройтись по лужам после дождя. Тряпичные клоши — это летняя обувь. Для ненастной погоды делают клоши с тряпичным вязаным верхом и подметкой из автомобильной шины. На крутых глинистых склонах гор я не раз обнаруживал отпечатки автомобильных шин, оставленные курдскими пастухами, обутыми в зимние клоши. В лавке продавались также клоши, сделанные целиком из кожи. Они не пользуются большие спросом, видимо, потому, что в них трудно ходить и зимой, и летом: кожаная подметка сильно скользит на горных склонах, обрывающихся в глубокие ущелья.

Курдские умельцы славятся своими деревянными изделиями. Большие ложки, мундштуки и трубки, огромные гребни для расчесывания шерсти, прялки и веретена, разу-. крашенные во все цвета радуги, висели по стенам лавки курда-ремесленника, служившей ему одновременно; и мастерской, Большие ложки, которыми мешают кислое молоко, называются «хиекю». Они делаются из дерева, растущего высоко в горах. Срубленное дерево сушат три-четыре дня, распиливают на. чурбаки нужного размера, и затем вырезают ложки. Основным инструментом служит лесек — нож в виде небольшого серпа с отточенной внешней стороной. Вырезанная ложка должна быть красивой. Для этого ремесленник наносит обычным ножом, керек, геометрический или цветочный орнамент. Затем ложку натирают соком сердцевины незрелого грецкого ореха. Сок впитывается в мягкое дерево и высыхает. Красивый темно-коричневый узор остается надолго. Этим же ножом делают кавчик — небольшую ложку, которой едят рис и разливают подливку. Из дерева курды вырезают качкаду — глубокую миску для супа или кислого молока.

Я проехал сотни километров по курдским районам Ирака, и везде, где бы ни останавливался, мне, прежде чем задать деловой вопрос, подносили ковш разведенного на воде кислого овечьего молока. Этот национальный напиток, называемый в районе Эрбиля, Киркука и Сулеймании «мастау», хорошо освежает в жару, утоляет жажду и подкрепляет уставшего и голодного человека. В горах глиняные кувшины (госек) с кислым молоком для охлаждения ставят в родник.

Северные районы славятся своим душистым табаком, поэтому курды — заядлые курильщики. Я видел курящих курдских женщин, хотя на мусульманском Востоке это считается сугубо мужским занятием, а также курящих 10-11-летних детей. Причем ни женщины, ни дети не прятались от посторонних, а открыто, с наслаждением затягивались крепким самосадом из трубок и самокруток. Может быть, поэтому хороший басек — т. е. мундштук, — предмет гордости курильщика, и его вместе с кисетом и обязательным ножом носят за широким поясам. Самым ценным считается мундштук из янтаря. Но те, кому такая роскошь но по карману, довольствуются деревянным басеком. Из дерева курды делают не только мундштуки всевозможных размеров и видов, но и целые трубки — сабиль. Если сама трубка изготовлена из камня, а мундштук — из дерева, это изделие называется уже «калюн».

После прогулки по рынку Эрбиля я зашел в гостиницу, откуда вместе с товарищем должен был отправиться в горы.

Близость гор чувствуется по порывам холодного ветра, приносящего издалека запахи горьковатого дыма и снега. Это наша первая поездка по курдским районам, и вполне естественны и небольшое волнение, и суетливость, с которыми мы собираем свой нехитрый скарб, обмениваемся репликами по поводу того, что нам предстоит скоро увидеть и услышать.

У нашей гостиницы, лихо затормозив, останавливается лендровер с двумя курдами. За рулем сидит курд в национальном костюме. С этого момента они наши сопровождающие, которым поручено провезти нас по курдским районам и доставить обратно в Эрбиль. Обращаясь друг к другу и к нам, они употребляют слово «кака» — «брат». Забираемся в лендровер и трогаемся в путь по горам и зеленым долинам Северного Ирака. Нам предстоит проехать через знаменитые иракские курорты. До первого из них, Салах-эд-Дина, примерно час езды.

Дорога идет через невысокие, холмы Ханазад, пересекает долину Бастора (где Синахериб построил водопровод для Эрбиля) и, взбежав на холм, называемый на старо-курдском языке Бирман или Бирмам, приводит нас к знаменитому курорту.

До революции 1958 г. иракские короли и дворцовая знать проводили здесь самые жаркие летние месяцы, наслаждаясь прохладой и свежестью зеленых холмов. В период, военных столкновений северные районы Ирака практически были недоступны для иракцев, которые стали выезжать на отдых в Ливан. Туда же устремились и кувейтцы, хотя ранее они предпочитали северные районы Ирака, не уступающие по своей красоте и климатическим условиям курортам, ливанских гор. В мою бытность в Ираке (1967 г.) его северные курорты запустели. Особенно это чувствовалось в Салах-эд-Дине: облупившаяся штукатурка зданий кинотеатра и почты, безлюдные улицы, закрытая бензоколонка. Однако после признания национальных прав курдов и установления мира в курдских районах они вновь открылись для иракцев и иностранцев.

Часа через полтора после Салах-эд-Дина прибываем, в Шаклаву — второй крупный курортный район, Дорога, ведущая в Город, сбегает в долину с горы Сифин, покрытой стройными тополями, яблоневыми, абрикосовыми, сливовыми и ореховыми деревьями. Местные жители строят в садах шалаши и сдают их в аренду на лето отдыхающим. Название курорта, как считают многие, происходит от названия деревни Шаклабаз. Средневековые историки упоминают эту деревню как место, знаменитое своими родниками и садами.

Районы севернее Эрбиля, которое мы проезжаем, известны своими древними памятниками. Не доезжая Шаклавы, справа от дороги, в пещерах горы Сифин, обнаружены предметы, относящиеся к каменному веку. После Шаклавы, на плодородной равнине Харир, под невысокими холмами, погребены остатки древних городов и селений. На расстоянии 2 км от деревни Харир, расположенной против селения Батас, в скале на высоте примерно 50 м выбит барельеф человека в остроконечной шапке с пером и широких шальварах. Историки полагают, что эта фигура в персидском одеянии была выбита в средние века.

Дорога петляет по горному массиву Сабилак. Вдалеке видны большие развесистые дубы. Постепенно спускаясь с гор, мы через некоторое время оказываемся у входа в узкое ущелье Гали-Алибек. Почти вертикальные стены 10-километрового ущелья сложены из гранита и твердых пород. По дну, перекатываясь с камня на камень, несется бурный приток Большого Заба, который образуется из трех небольших речек: Халифан, Равандуз и Дияна. Сам горный массив не имеет единого названия. Южные отроги называют горами Равандуз, по-видимому, по самому большому населенному пункту Равандузу, лежащему здесь, а северные отроги — горами Барадост. Ущелье покрыто кустами и деревьями. Вдоль петляющей дороги — много родников, куда для охлаждения поставлены бутылки с пепси-колой и кока-колой. Это ущелье справедливо считается одним из самых красивых мест на севере Ирака, и сюда приезжает немало людей, чтобы отдохнуть и полюбоваться его знаменитым водопадом.

Едем уже по чисто курдским районам. Из ущелья путь лежит через небольшую Долину Дияны. Налево уходят дороги на Калашин и Табзау, направо — на Равандуз. В окрестностях Килашина и Табзау возвышаются холмы, под которыми погребены урартские города.

Равандуз в древности справедливо считали неприступной крепостью: его цитадель расположена на высокой скале, омываемой рукавами небольшой реки. Да и само название города происходит от двух слов: «раван» — название курдского племени и «дуд», что на старокурдском языке означает «крепость». Равандуз упоминается в ассирийских хрониках. Он был подвластен царям Урарту и не раз становился предметом спора между иранскими и турецкими монархами.

Дорога идет вдоль речки Райят. Отроги гор Хандрил кое-где покрыты растительностью. Небольшие долины, образованные шумными ручейками, темными зелеными языками сбегают вниз, к каменным обвалам. Видны распаханные поля. На некоторых участках уже колосится пшеница, на других — только зеленеют всходы. Сильный ветер приносит запахи жилья.

Здесь существует интересный обычай: зиму курды проводят в деревнях, на берегу речек, а летом уходят в горы, где строят из тополиных веток шалаши — капер, перетаскивают сюда ульи, необходимый домашний скарб, перегоняют скот и живут до осенних заморозков. Скот пасется на альпийских лугах, но на ночь его загоняют в хиттан — ограду из тополиных столбиков — кезем. Ведь в горах водятся хищники: волки, шакалы и даже барсы.

Везде — вдоль речек и ручьев, в горах, в деревнях — рощи стройных тополей. Тополя быстро вырастают, и уже через три года крестьянин срубает длинное дерево, а обрезанную верхушку втыкает в землю.

Минуем небольшую деревушку Барселини, в окрестностях которой обнаружена пещера Кусбай-Саби со следами стоянки древнего человека, затем проезжаем Галалу, лежащую у подножия горы Хоркурда. Еще несколько километров — и мы видим самую высокую гору Ирака — Сакри-Сакран, покрытую вечным снегом. У ее подошвы, на стрелке двух речек — Сакри-Сакран, образующейся из тающих снегов, и Балакати — стоит деревушка Пауперадан, что в переводе с местного диалекта курдского языка означает «стрелка», или «место между двумя реками».

…Сижу на большом валуне и смотрю на гору Сакри-Сакран. Иногда курды называют ее Хассар, что в переводе означает «холодный», и добавляют «качал» (лысый).

Передо мной поднимается скалистый утес, освещенный последними лучами солнца. На лысом Хассаре, лежит серый снег. Скалы с одной стороны горы темнеют; тень постепенно покрывает подножие, затем вершину, над которой розовые перистые облака плывут к одинокому дереву, — наконец все скалы погружаются во мрак. Только гора Хассар еще розовеет в лучах заходящего солнца.

Слева от меня — узкий мостик через ручей. Ручей завален красноватыми и серыми валунами. Зацепившись в воде, нервно бьется тополиная ветка. По камням прыгают трясогузки и похожие на синиц птички с темными спинками и короткими хвостами. На самой стрелке бьет родник. Его обложили камнями и забрали в трубу. Вода холодная до ломоты в зубах, во очень вкусная. Сюда с пустыми жестяными банками тянется детвора: девочки в цветастых платьях с мелко заплетенными косичками и мальчики в широких, суживающихся к щиколоткам шароварах. Дети, устроившись на большом гладком валуне, голышами разбивают еще совсем незрелые грецкие орехи. Орехов очень мной — вся долина сплошь покрытая ореховыми деревьями, и во время сбора за 1 динар дают 2 тыс. орехов.

Кака Шлеймон провожает нас в отведенный капер, выдает два толстых ватных одеяла: ночью будет холодно. Сквозь крышу шалаша видны крупные звезды, тянет прелью, по сухим листьям шумно шлепает лягушка. Спать не хочется, и я пытаюсь разговориться с Шлеймоном.

Этот голубоглазый курд пришел сюда из-под Мосула. Знакомясь со мной, он назвал себя «кака Шлеймон».

Прежде чем лечь спать, мы поужинали пшеничными лепешками (нон) и кислым овечьим молоком, налитым из охлажденного в роднике глиняного кувшина. Хлеб гостям выдают бесплатно и в любом количестве; но за выброшенный кусок строго наказывают: хлеб достается с трудом и разбрасывать добро негоже. На завтрак, по словам Шлеймона, нам также дадут нон, масло, варенье — (душар) из винограда или инжира и, возможно, мед. Обычно обед состоит из чечевичной похлебки с помидорами, — куска баранины или курицы. В праздничные дни угощают саваром или рисом. Савар — сухая каша из толченной пшеницы, подобная мосульскому бургулю. Пшеницу отваривают, сушат на солнце, затем толкут в ступе (джуни) или везут на мельницу (достар). У курдского риса большое и толстое зерно. Рис варят в котле, затем его отбрасывают, а воду сливают. На дно того же котла кладут нон, и на него высыпают сваренный рис. Теперь в котел льют кипящее масло или баранье сало, плотно закрывают его крышкой, закапывают котел в горячие угли, и через полчаса блюдо готово.

Шлеймон отказывается от сигареты: он курил с 7 лет, а недавно бросил. Зато он большой знаток табака. Табак по-курдски называется «тютен» и бывает нескольких сортов. В районе Сулеймании выращивают желтый ароматный сорт «шавер», а в районах, где мы находимся, — сорт «бондар», тоже ароматный, но коричневого цвета. Как только сходит снег, отведенный для табака участок вспахивают, засеивают и закрывают ветками, спасая семена от воробьев. Через месяц появляются ростки. Участок обильно поливают и делают на нем полосы, которые равномерно засаживают рассадой. В течение трех-четырех дней поле поливают утром и вечером, а затем один раз в неделю. К осени табак вымахивает на метр с лишним, и тогда начинается сбор. В Дахоке и Захо, севернее Мосула, табак рубят под корень вместе с черешками и подвешивают на веревке для просушки. В районе Наупердана собирают только листья. Их пачками складывают на крыше и сверху накрывают ветками, чтобы они лишь немного привяли. Через два-три дня листья нанизывают на нитки и развешивают для просушки. Измельченный табак просеивают и делают самокрутки из папиросной бумаги, которая продается в лавках. Самокрутку обязательно вставляют в мундштук. Даже самый последний бедняк может смастерить себе басек из дерева, и если у него нет мундштука, то это первое доказательство его нерадивости и лени. Табак продается в Равандузе на кирасы. 1 кирас, равный примерно 1,5 кг, стоит 250–400 филсов.

На следующий день отправляемся в окрестности Наупердана. Я впервые вижу, как курдские крестьяне убирают сено. Мужчины и женщины серпами и косами срезают траву и аккуратно разбрасывают ее для просушки. Зима в этом районе, лежащем на высоте 4 тыс. м над уровнем моря, снежная и холодная, и нужно заботиться о корме для скота. Плоские крыши домов укатывают тяжелым катком — багурдин. Это тоже необходимо сделать летом, чтобы холодные осенние дожди не проникли внутрь жилища. Дорога идет вдоль р. Балакатин, несколько раз пересекает ее и карабкается в гору. В 1932 г. эта дорога была асфальтирована, но с тех пор не ремонтировалась.

Остановку в Хадж-Омране использую для того, чтобы осмотреть ульи. Хозяин пасеки кака Амин, старик в большой чалме, с кинжалом за широким поясом, показывает мне халеф — ульи, сделанные из плетенки, обмазанной снаружи навозом. Эти длинные, величиной с полено, ульи положены друг на друга, как дрова. Рядом стоит поска — плетеная конусообразная корзинка на длинной палке, — которой снимают с дерева вылетевший из улья новый рой. Заходим в дом, мазанку с плоской крышей, и присаживаемся отдохнуть. В комнате для гостей — диван-хана, или диван-кочек. Пол вдоль стен застлан коврами (мафур), в центре — войлочная кошма, (ляббад). В левом углу стоит самовар, на стене висят три винтовки. Вот и все убранство дома. Кака Амин объясняет, что ковры — из овечьей шерсти, их ткут женщины, но ляббад делают мужчины. Сначала овец моют в реке, затем их стригут. Шерсть треплют и складывают толстым слоем на кусок ткани, постеленный на земле. Ляббад делают либо красно-кирпичного цвета, либо желтого, либо полосатый, но последнее уже зависит от шерсти. Чтобы ляббад стал красно-кирпичным или желтым, в шерсть добавляют краску, полученную из корня травы рунас или травы гияранг соответственно. Собственно «гияранг» и означает «желтый цвет». Шерсть скатывают в рулон и катают руками несколько дней, пока она не сваляется в войлок.

Кака Амин ведет меня к сараю, где его дочь и соседские женщины треплют шерсть. Курдское трепало похоже на русскую прялку. Комок шерсти насаживают на большой деревянный гребень, называемый «шахурие» («ша» — «расческа», «гребень», а «хурие» — «шерсть»), быстро двумя руками вытягивают ее на обе стороны и бросают в джувал — домотканый мешок. Затем начинается прядение. На изготовление ковров идет толстая нить, поэтому между двумя столбами, натягивают несколько ниток, которые затем плотно скручивают руками.

Благодарю кака Амина и прощаюсь. Он несколько расстроен, так как самовар, стоящий в углу, уже шумит. Чай здесь пьют три-четыре раза в день с колотым сахаром, и хороший самовар — вещь абсолютно необходимая в домашнем хозяйстве. О русских самоварах знают, но о них можно лишь мечтать, ибо, как я уже упоминал, они стали антикварной вещью. Простые самовары поставляли из Ирана, тем более что до иранской границы всего 2 км.

Усаживаемся в лендровер, чтобы возвратиться в Эрбиль. И снова мелькают по сторонам голые горы, зеленые тополиные рощи, стога сена и ручьи. Сильный ветер с запада качает тонкие ветки тополей, шелестящие листвой вслед нашему лендроверу.

Из Эрбиля направляемся в Киркук. За два часа изматывающей дороги, с горы на гору, как с волны на волну, пересекаем плодородную эрбильскую впадину. Это единственное место, где до недавнего времени оставалось несколько небольших кочевых курдских племен. Киркук открывается внезапно; с холма видны горящие факелы нефтеперегонного завода и стелющийся жирный дым, серебряные шашечки нефтехранилищ и городская цитадель.

Киркук — центр нефтедобывающей промышленности Ирака. Нефтеносные пласты залегают на глубине 0,3–1,4 км, а в некоторых местах нефть и газ выходят на поверхность в виде небольших родников и колодцев. Нефть в этом районе известна с глубокой древности, и здесь некогда стояли храмы огнепоклонников, почитавших голубой огонь. Название города происходит от Баба Гургур, или Баба Куркур, — названия места, где сейчас горит газ, поднимающийся по трещиноватой породе из-под земли на поверхность.

Но Киркук известен еще и тем, что здесь живет большая колония туркменов. Как они оказались здесь, за 1000 км от районов, населенных тюркскими народами?

Существует несколько версий, но, на мой взгляд, наиболее достоверна точка зрений относительно переселения сюда из Анатолии в средние века. Османские султаны, воевавшие с Персией, построили на всем протяжении своей границы военные поселения, которые заселили колонистами, вменив им в обязанность защиту своих восточных рубежей. Если посмотреть на карту Ирака, то деревни и города с преимущественно тюркским населением протянулись широкой полосой между курдскими и арабскими поселениями.

В Киркуке я бывал много раз, исходил его шумные базары и узкие кривые улочки городской цитадели, построенной на развалинах дворца Навуходоносора. Здесь., в центре цитадели, в маленькой затрапезной мечети в числе прочих похоронен иудейский пророк Даниил. Тот самый Даниил, который, согласно библейской легенде, был брошен в Вавилоне в ров с голодными львами. Но бог Яхве послал ангела своего, и заградил пасть львам, и они не повредили Даниилу. Мечеть так и называется, — Джами наби Даниэль («джами» — «мечеть»). Сняв обувь, можно зайти в низкий маленький зал, где находятся, могилы. Они закрыты зеленой тканью, а рядом с ними на металлических решетках подслеповатых окон навешаны сотни замков разных калибров и систем. Мечеть бедна, но очень почитаема. Сюда на поклонение библейским пророкам тянутся и христиане, и мусульмане, и иудеи.

Перебираю свои дневники, где сделаны, записи об обычаях киркукских туркменов. Оказавшись в чужой стране, они, как и всякое национальное меньшинство, старательно сохраняют свои обычаи И верования. Их суеверные представления часто совпадают, с арабскими, иногда напоминают и приметы русского народа. Разбитое зеркало принесет несчастье хозяину. Если ребенок будет часто смотреться в зеркало, он может лишиться разума. Если у женщины вдруг рассыпалась прическа и волосы упали на лицо — быть в доме гостю. Смотреться в зеркало ночью — к скорой дороге; а подметать, ночью дом — придется скоро его оставить. Чешется ладонь — к деньгам, а чихнуть при объяснении какого-либо дела — значит сделать ваше объяснение достоверным и неоспоримым. Как и везде, женщины в Киркуке более суеверны, чем мужчины. Если женщина хочет стать матерью, она дает обет и после исполнения своего желания обязана его выполнить, например носить траур десять дней в месяце мухаррам по имаму аль-Хусейну или лишь на седьмом голу — жизни ребенка купить ему новую одежду. Когда в доме больной и его не излечивают никакие лекарства, женщина надевает абаю, чтобы не быть узнанной, и отправляется к «семи дверям» просить милостыню. На ее стук открывают дверь и, видя закутанную в покрывало женщину с протянутой рукой, подают ей без расспросов символическую милостыню. Беременная, на сносях, женщина не пойдет в гости к другой, находящейся в таком же положении, чтобы не накликать беду на своего и чужого ребенка. Но если все же такого посещения не избежать, нужно послать хозяйке иголку. Белый цвет приносит несчастье, поэтому в молоко бросают кусочек угля, а на куриные яйца наносят черные полосы.

Постоянное соседство с арабами и курдами приводит ко все большему заимствованию туркменами многих обычаев и обрядов этих народов. Одежда туркмена уже не отличается от одежды багдадца, вся разница лишь в названии. Повитуха в Киркуке выполняет роль свахи и, как в Мосуле, вместе с матерью парня ходит по домам, подыскивая подходящую невесту. Хну для невесты готовят в доме жениха и бросают туда золотую монетку. Сначала хной красят большие пальцы жениха, а затем таз с краской относят в дом невесты, где совершается та же церемония, что и в арабских семьях. Невеста лишь вылавливает левой рукой из зеленой кашицы золотую монетку и хранит ее у себя. Если эту монетку отдать другой женщине, то она может стать бесплодной.

От Киркика до Багдада немногим более 200 км, но я намеренно отправляюсь кружным путем — через — Сулейманию и Ханакин. В этих городах с преимущественно курдским населением интересно побывать, тем более что Сулеймания не так давно, была столицей курдского феодального княжества Бабанов.

Сулеймания расположена на отрогах горной цепи Азмор. Современный город, хотя и находится в районе с богатыми историческими памятниками, очень молод, и его родословная прослеживается лишь с 1781 г. В этот год курдский феодал Махмуд — паша Бабан, — объединивший под своей властью курдские племена джаф, пишдар, ха-маваид, азиз, чипкани и др., построил в деревне Мальканди феодальный замок. Последующие правители активно пристраивали базары, бани, мечети, дома для челяди и дружин. К 1784 г. этот конгломерат служебных и жилых зданий оформился в шумное городское поселение, куда была перенесена столица эмирата Бабанов из Джавлана. Город нарекли Сулейманией в честь тогдашнего турецкого наместника Багдада Сулейман-паши. По другой версии, город был назван Сулейманией Ибрагим-пашой в честь своего деда Сулейман-паши, — одного из эмиров Бабанов. В 1851 г. этот развалившийся в результате феодальных междоусобиц эмират перестал существовать. Турки направили сюда представителя, который взял власть в свои руки.

Курдские племена этого района всегда отличались непокорностью. Пока крепкая рука эмира сдерживала курдскую вольницу, турки могли быть спокойны. Но в условиях феодальных междоусобиц на курдов вряд ли можно было положиться. Племя джаф, например, всегда выступало зачинщиком нападения на турок и другие племена. Джаф делилось на несколько кланов, причем не все из них одобряли неуживчивость членов племени. Иракский историк Махмуд Амин Заки утверждал, что некоторые кланы, такие, как фабади, бабаджани, валядбаги, имами и дарвиши, откололись от джаф и даже ушли в другие страны. Время и условия их переселения неизвестны, но достоверно, что представители курдского племени джаф живут в соседней Сирии и даже в далеком Йемене.

После того как эмират Бабанов перестал существовать, их столица постепенно превращалась в захолустный провинциальный городишко. Сегодняшняя Сулеймания не отличается от других иракских городов. Лишь горный ландшафт, живописные одежды курдов, спускающихся с гор, да их отличная от арабов речь напоминают, что ты находишься в курдском районе. В последнее время курды получили автономию в рамках Ирака и здесь, в Сулеймании, создан курдский национальный университет. Это вполне обоснованно. Многолетнее существование эмирата Бабанов в известной степени закрепило культурные традиции, создало предпосылки для развития национальной курдской поэзии, диалекта курдского языка. В Сулеймании жили многие известные курдские поэты. В XIV в. здесь творил Салех Эфенди, а в начале нашего столетия — Ахмед Мухтар-бек, известный своими касыдами о Курдистане и его красотах.

В Сулеймании и ее окрестностях существуют два влиятельных мусульманских дервишеских ордена. Один из них, кадырия, основан Абд аль-Кадером аль-Джили аль-Гиляни в XII в. Он родился на южном побережье Каспийского моря, в Гиляне, где в то время жили родственные курдам племена дулейм. Именно из этого района пришли в Йемен зейдиты. В Йемене я встречал нескольких сейидов по имени Дулейми. Центром кадырии является Сулеймания, где члены этого ордена устраивают свои религиозные мистерии.

Второй орден, накшбандия, более популярен на равнине Шахрзор. Его основателем был Мухаммед ан-Накшбанди. Он родился в 1319 г. в небольшой деревушке, расположенной в 3 км от Бухары. Эта деревня ранее называлась Кушки хандван (Замок любви) или Кушки арифин (Замок ученых). Вся деятельность будущего основателя ордена проходила в окрестностях Бухары и Самарканда: в деревне Самаси он учился, бывал в Бухаре, проповедовал свое учение в Завартуне, умер и похоронен в Бавадине — местечке недалеко от Бухары, где и сейчас стоит его мазар. Когда впервые учение бухарского проповедника проникло в Курдистан, точно не установлено. Но известно, что некий шейх Халед в период правления Махмуд-паши Бабана призывал на базарах Сулеймании громко прославлять Аллаха и упоминать его имя в соответствии с указанием шейха Мухаммеда ан-Накшбанди. Бабаны же, больше симпатизируя ордену кадырия, выслали шейха Халеда в Багдад, а затем в Сирию.

…Поездка по Курдистану заканчивается. Еще раз прохожу по улицам города, замечаю на каждом шагу приметы нашего времени: курдские крестьяне везут табак на сигаретную фабрику, вдали поднимается дымок цементного завода, на базаре продают рыбу, выловленную в водохранилище Докай, которое образовано плотиной на Малом Забе, девочки в форменных синих платьях спешат в недавно организованный исторический музей. Прощаюсь с городом и возвращаюсь в Багдад.

По древним городам Месопотамии

Мне предстоит большое путешествие по южным районам Ирака. В программу поездки входит посещение развалин древних городов — Вавилона, Борсиппы и Ура.

…Первые километры пути из Багдада. По обе стороны дороги мелькают большие сады, огороженные глинобитными стенами. с тяжелыми металлическими воротами. Сейчас конец февраля, и в садах уже цветут абрикосовые деревья и так называемое — иудино дерево. Его белые и бледно-фиолетовые нежные цветы покрывают безлистые ветки, поднимающиеся над серыми глинобитными заборами.

Серебристая лента дороги теряется где-то у горизонта. Плоская, ровная, как стол, сероватая равнина покрыта пожухлой прошлогодней травой. Однообразие пейзажа нарушается только темными дымками, кирпичных заводов, производящих желтые кирпичи (тобук), из которых построено большинство домов Багдада и городов Южного Ирака. На высоких призматических трубах заводов, напоминающих по форме морской корабль, цветными кирпичами выложены имена Аллаха, пророка Мухаммеда и шиитских святых — имама Али и его сыновей аль-Хусейна и Хасана. Изредка попадаются рощи финиковых пальм и небольшие, спрятавшиеся в их тени деревушки. Дома этих деревень, называемые сарифами, сооружают из плотных циновок, сплетенных из пальмовых листьев, и обмазывают толстым слоем глины. В таких сарифах живет большинство крестьян Южного Ирака.

На 90-м км дороги Багдад — Хилла есть съезд вправо, к развалинам Вавилона. Проезжаю примерно километр и останавливаюсь перед воротами Иштар, ведущими в южную часть древнего города.

Греческий географ и историк Геродот посетил Вавилон в V в. до н. э. и был потрясен его размерами и величием. Он называл его самым прекрасным из всех виденных им городов. Именно этому великому греку мы обязаны детальным описанием Вавилона.

Вавилон первых веков до нашей эры, каким застал его Геродот, был крупнейшим торговым, политическим и культурным центром Передней Азии. Он стоял: на пересечений важнейших торговых путей. С севера на юг в круглых, сплетенных из ивовых прутьев корзинах, затянутых овечьей кожей и обмазанных битумом, к морю сплавляли свои продукты народы, населявшие Армянское нагорье. С запада на восток через Вавилон проходила Царская дорога Персидской державы. Она начиналась на Эгейском побережье Малой Азии и кончалась, проходя через верховья Евфрата и далее вдоль побережья Тигра, у Суз — столицы Элама, в VI в. до н. э. завоеванного персами. 1400 км дороги, отдельные участки которой сохранили свое каменистое покрытие до наших дней, караваны проходили за три месяца.

Вавилон располагался по обе стороны Евфрата и тянулся вдоль реки узкой полосой на 22 км. Город был окружен глубоким рвом, наполненным водой, и двумя поясами высоких кирпичных стен, увенчанных башнями. Стены первой линии укреплений были особенно мощны: их высота достигала 7 м, ширина — 15 м. Они имели 100 ворот из кованой меди. Во время весеннего половодья участки стен близ Евфрата играли роль дамб.

Улицы города были расположены по четкому плану: одни шли параллельно реке, другие — пересекали их под прямым углом. В тех местах, где улицы выходили к Евфрату, они заканчивались медными воротами. Вавилоняне застраивали улицы трех- и четырехэтажными домами. В северной части города, на левом берегу реки, возвышался большой каменный дворец, построенный Навуходоносором в VI в. до н. э., а по другую сторону — четырехугольный храм Мардука, достигавший высоты современного восьмиэтажного дома. В основании храм, представлял собой квадрат со стороной 3,5 км, в центре квадрата. стояла ступенчатая башня, где находилось святилище с жертвенником.

Вавилон поражал воображение иноземцев своей архитектурой. Одно из семи чудес света, висячие сады, были сооружены в Вавилоне. Первый этаж висячих садов представлял собой помещение с толстыми перекрытиями из обожженного кирпича, над которым уступами поднимались второй и третий этажи. На этих искусственных террасах была насыпана земля и высажены пальмы и другие деревья. За садами Вавилона прочно закрепилось название «висячие сады Семирамиды», которая не имеет к ним никакого отношения. Сады построил Навуходоносор для своей жены мидийской принцессы Амитас, которая очень страдала от душного климата Месопотамии, вдали от родных гор и лесов.

Вавилонская царица Нитокрида также снискала себе славу благодаря строительству плотин, оросительных каналов и большого разводного моста, соединявшего две части столицы. Мост был сложен из больших необтесанных камней, скрепленных специальным раствором и свинцом. Его средняя часть, сделанная из бревен, на ночь разбиралась. Царица Нитокрида соорудила себе гробницу в верхней части ворот, через которые чаще всего въезжали в Вавилон, и приказала написать на ней фразу: «Если кто-из следующих за мной царей будет нуждаться в деньгах, пусть откроет гробницу и возьмет оттуда денег столько, сколько захочет. Если же он не будет нуждаться, то ни под каким предлогом не должен вскрывать гробницу, ибо пользы ему от этого не будет!» Мавзолей Нитокриды оставался нетронутым до времен царствования Дария. Этот персидский царь посчитал нелепым не воспользоваться деньгами, оставленными Нитокридой, а заодно и перенес ее прах в другое место, так как проезжать под воротами, зная, что над головой находится усыпальница, ему было неприятно. Дарий открыл гробницу, но денег в ней не нашел. Обозленному монарху показали обнаруженную в усыпальнице клинописную табличку: «Если бы ты не был столь ненасытен к деньгам и не преисполнен низкой алчности, то не открывал бы гробницу мертвеца».

О величии города свидетельствует и то, что Александр Македонский, взявший Вавилон в 331 г до н. э., намеревался сделать его столицей своей империи. Греческий полководец основал близ Вавилона один из 70 городов, названных его именем. (Иракская Александрия существует и по сей день. Здесь при содействии советских специалистов построен завод сельскохозяйственных машин и металлоконструкций.) Но честолюбивым планам великого полководца не суждено было сбыться. Александр умер в 323 г. до н. э. в Вавилоне; его тело положили в мед и в течение двух недель везли в Грецию, чтобы предать земле.

Навуходоносор, которого библейский пророк Даниил, находившийся в плену в Вавилоне, назвал «золотой головой» и «царем царей», разукрасил ворота Иштар цветными барельефами животных из глазурованного кирпича.

Я стою у этих ворот и рассматриваю животных, призванных внушить страх и благоговение всем проходящим под ними. Вот фантастический дракон с когтистыми лапами орла и хвостом в виде змеи. Его тело покрыто чешуей, небольшая плоская голова увенчана завитым в спираль рогом, из сомкнутой пасти высовывается раздвоенный язык. На гигантских воротах с двумя выдающимися вперед башнями насчитывают 575 барельефов фантастических животных.

Минуя небольшой музей, пристроенный к внутренней стороне ворот, поднимаюсь по каменной насыпи на Дорогу процессий, построенную Навуходоносором для торжественных религиозных шествий в честь бога Мардука и, протянувшуюся почти параллельно Евфрату. Некогда она была вымощена квадратными известняковыми плитами, положенными на кирпичную основу, залитую для прочности асфальтом. Зазоры между плитами были заделаны асфальтом, высохшие кусочки которого сегодня рассыпаны по обе стороны широкой дороги, сжатой с обеих сторон высокими стенами. На этих стенах цветными глазурованными кирпичами были выложены 120 львов с развевающимися гривами и открытыми в немой ярости пастями. Дорога процессий представляла собой также часть городского укрепления, и пытавшийся прорваться в город неприятель неминуемо оказывался в каменном мешке, часто становившемся его могилой. Но сейчас все это выглядит совсем по-иному. Лишь на отдельных отрезках Дороги процессий сохранилась мостовая из гигантских плит, остались серые стены, а изображения страшных львов поблекли.

Продолжая путь дальше, выхожу на холм, где стоит скульптура льва, подмявшего под себя человека. По одной версии, это символ силы и власти царей Вавилона, подчинивших своих врагов, по другой — лев как бы взял под свою защиту человека, символизирующего народ Вавилона. Существуют и другие версии.

Еще несколько минут брожу по холмам, усыпанным битыми кирпичами, в сопровождении полицейских в темной суконной форме с тяжелыми винтовками. Они служат в туристической полиции. В ее обязанность входит охранять памятники от чересчур охочих до сувениров посетителей и мальчишек, предлагающих туристам «древние» глиняные фигурки.

В черте старого Вавилона теперь находится небольшая деревня, за которой виднеется Евфрат. Я несколько раз был в Вавилоне и видел летом обмелевшую реку, которую коровы переходили вброд, а весной — бурлящий пенистый поток, выплескивавшийся на низкие берега.

Как-то, бродя по развалинам Вавилона, я зашел в деревню и оказался свидетелем местного праздника с музыкой и песнями. Часть зрителей сидела на брошенных на землю пальмовых стволах, другая — на уже распиленных чурбаках. Рядом были сложены розовые пальмовые поленья, пахнувшие свежими яблоками и сеном. Из четырех музыкантов один играл на джузе — четырехструнном инструменте, известном еще в древней Персии, второй — на деревянной дудочке (най), и двое других — на ударных инструментах: даффе синджари — бубне с металлическими тарелочками и дунбаке — глиняном горшке с расширяющейся горловиной, обтянутом бараньей шкурой. При ударе ладонью дунбак издает звук «дам», при ударе пальцами — «тяк». Во время исполнения на дунбаке отбивается такт, и к его ритму подстраиваются другие инструменты.

Музыканты пели. Когда дунбек и даффа замолкали, игравший на джузе араб, закрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону, тянул хриплым голосом грустную мелодию. Его кадык под заросшим седой щетиной подбородком мелко дрожал, вены на шее надувались; Джуза и най вели за голосом и повторяли мелодию. Все арабские народные песни грустные. А эта была особенно печальной… В ней говорилось об усталом путнике, держащем путь и свою деревню. Жаркий день кончился, и наступила прохладная ночь, затянувшая небо синим покрывалом с яркими звездами. Конь путника спешит, ибо он уже чувствует запах стойбища…

И вот я снова в пути… Проезжаю Хиллу — центр одной из 14 иракских провинций. Когда иракцы говорят о Хилле, они всегда добавляют «фейха» — «зеленая». Город действительно таков. На много километров вокруг раскинулись массивы финиковых пальм и фруктовых садов.

Мелькают по сторонам, аккуратные двухэтажные домики, окруженные небольшими садиками, просторный городской стадион, башня с часами, три высоких цилиндра нового элеватора, сооруженного по проекту советских специалистов. Хилла раскинулась по обе стороны одного из-рукавов Евфрата.

На крыше здания муниципалитета, в самом центре города, аист свил огромное гнездо. Эту мирную птицу иракцы очень любят и ласково называют «лаклак», — подражая звуку, который издает аист клювом. В аистином гнезде среди кучи крупных сучьев и палок свили гнезда вездесущие воробьи. Эти нахальные квартиранты, потеряв всякое уважение к хозяину, важно обозревающему с высоты Шумящий внизу город, чирикали и дрались у аиста под ногами. Путешествия по Ираку, я не раз встречал аистиные гнезда в самых неожиданных местах: на высоких минаретах мечетей, куполах христианских церквей, на высокой арке древнего Ктесифона, на 100-метровой мачте-радиостанции под Багдадом.

Развалины современника Вавилона — Борсиппы — лежат в 15 км к югу от него. За Хиллой дорога раздваивается: одна идет на Эн-Неджеф, вторая — к Дивании… Близ этой развилки стоит небольшой мавзолей, где похоронены дочери имама Хусейна, убитого под Кербелой. По преданию, Хусейн был женат на персидской царевне — дочери последнего сасанидского царя Йезиргерда III, и поэтому могилы его дочерей почитаются не только арабами, но и иранцами. В мусульманские праздники этот мавзолей больше всего посещают женщины.

Продолжаю путь по дороге на Эн-Неджеф и, проехав километров десять, у покосившегося указателя сворачиваю в пустыню. У обочины дороги стоит несколько обжиговых печей. Несколько арабов загружают сырые кирпичи внутрь усеченной пирамиды печи, в которой затем разведут огонь. После этих печей можно ехать без всяких указателей: как только вдалеке покажется высокий холм со столбом, это и будут остатки древнего города Борсиппы…

На холме высотой около 100 м, усыпанном битым кирпичом и черепками, стоит 20-метровая кирпичная колонна разрушенной башни. С холма открывается вид на простирающуюся внизу равнину. У подножия, легко угадывается планировка погибшего города, очертания его улиц, фундаменты больших строений. Вдалеке темнеют купы финиковых пальм, блестят зеркалами небольшие — болотца, поднимается белесый дымок цементного завода у плотины аль-Хиндия. Пестрые соколы, возбужденно клекоча, парят на одном уровне с вершиной колонны. В многочисленных щелях и трещинах 20-метрового остова они устраивают гнезда и выводят птенцов…

К востоку от холма, на маленьком пригорке, на том месте, где до преданию, родился библейский Авраам, построена невзрачная глинобитная мечеть. Она не имеет минарета и скорее напоминает мавзолей с куполом, который ставят над могилами мусульманских святых. Кстати, — Авраам, именуемый Ибрагим аль-Халиль, почитается и мусульманами.

В Месопотамии есть еще два места, связанных с именем этого библейского пророка. Это Ур на юге Ирака, где жил Авраам, и Эль-Курна на месте. слияния Тигра и Евфрата, где, как свидетельствует надпись на таблице, поставленной в этом городе для удобства туристов, Авраам молился две тысячи лет до нашей эры.

Я осмотрел скромную мечеть, украшенную вмазанными в глину осколками зеркала и желтыми отпечатками выпачканных в хне ладоней. Мечеть весьма популярна. В пятницу с окрестных деревень сюда приезжают крестьяне и их жены со звонкими серебряными браслетами на ногах. Они спускаются вниз, в темный подвал, где бьют поклоны, читают положенные молитвы и, высказав все свои обиды и горести, поднимаются наверх. Здесь, у мечети, торгуясь с заезжим коробейником, они покупают белые конфеты с мятным привкусом и другие сласти, а затем возвращаются обратно в деревни.

Я тоже спустился в темное подземелье. Его стены задрапированы черной и зеленой тканью. За занавеской, громко причитая и плача, молится женщина. Судя по возгласам, у нее в семье не все благополучно: она просит Авраама вернуть ей любовь мужа и защитить от злых соперниц.

Борсиппа пользуется особым уважением у археологов-любителей. Здесь чаще, чем в других местах Ирака, можно найти обломок кирпича с черточками клинописных знаков или зеленый кружочек превратившейся в окись медной сасанидской монеты.

Выйдя из мечети и следуя наставлениям более опытных «археологов», приступаю к первым поискам. Осторожно спускаюсь с холма, внимательно глядя под ноги на валяющиеся осколки кирпича. Некоторые из них переворачиваю носком ботинка в надежде обнаружить клинописные надписи. Стоп! Кажется, клинопись! Поднимаю два спекшихся кирпича. От пожара, уничтожившего когда-то весь город, они потрескались; их покрыли мелкие морщинки и бороздки, которые можно принять за нанесенную тростниковой палочкой клинопись.

Иду дальше и через несколько минут оказываюсь у подножия холма, но… с пустыми руками. Начинаю карабкаться наверх уже в другом месте. Аккуратно переворачиваю засыпанные землей кирпичи. От яркого солнца, постоянного напряжения из-за пристального вглядывания в груды обломков, жары, чередующихся спусков и подъемов на крутой склон холма начинает рябить в глазах. Скоро я настолько устаю, что решаю поскорее добраться до вершины и отдохнуть в тени монолита. И как будто для того, чтобы подстегнуть меня на моем тернистом пути, попадается неправильной формы осколок кирпича с почти стершимся клинописным текстом. Его верхний конец закопчен, а в нижнем углу — небольшая трещина. От древнего текста, нанесенного, вдоль кирпича полосой сантиметров в пять, осталась лишь центральная часть. Полустертая надпись особенно хорошо различима при боковом освещении.

Конечно, я совсем не тешу себя надеждой, что мне удалось найти документ какой-то особой важности. Это обычный строительный кирпич, помеченный цилиндрической печатью с текстом, в котором, по-видимому, говорится, что такой-то правитель, сын такого-то царя, приказал воздвигнуть или храм во славу такого-то божества, или дворец, или «крепость. В Вавилонии любой владыка, затевавший более или менее значительное строительство, помечал такой печатью один из. 100 либо один из 1000 кирпичей. Такие кирпичи можно найти в стенах Вавилона, Ура и других городов. Но они там вмурованы в стены, а в Борсиппе попадаются их осколки, валяющиеся среди обломков. Твердо решаю обратиться впоследствии к специалистам за расшифровкой своей находки, а пока что продолжаю поиски. Часа через полтора мне снова улыбнулось счастье: я нашел еще один кусок кирпича с клинописным текстом.

Солнце стоит в зените, в пустыне появляются миражи, и я, уставший и обливающийся потом, прижав к Себе два драгоценных обломка, прячусь на несколько минут в тень разрушенной башни.

Отдохнув, решаю заняться поисками древних монет на пологом песчаном холме вблизи Борсиппы. Специалисты утверждают, что этот город перестал существовать в первые века нашей эры. Он погиб в результате пожара, и его жители, в панике бежавшие из объятых пламенем жилищ, не успели захватить даже самое ценное. Поэтому здесь, говорят, в рыхлой земле, особенно после дождя, смывающего верхний, слой, иногда находят окисленные медные кружочки. Это, конечно, не монеты Вавилона. Жители древнего Междуречья еще не чеканили монет с изображением своих богов и царей. Они просто использовали слитки серебра определенного веса. В Борсиппе встречаются монеты более позднего периода — греческие, парфянские, сасанидские, на некоторых из них можно с трудом различить изображение.

И вот я выбираюсь из своей спасительной тени и вновь оказываюсь под лучами солнца. Пристально глядя себе под ноги, медленно иду вдоль склона. Ноги выше щиколотки утопают в мелкой сухой пыли, поднимающейся за мной столбом.

Осколки лазурной керамики несколько раз вводят меня в заблуждение. Наконец нахожу толстый спекшийся медный кружок величиной с нашу копейку, затем другой, более крупный, и потом еще медный диск, не вызывающий сомнений в том, что в прошлом он был монетой.

Бродя по песку, обнаруживаю осколки старинных стеклянных браслетов. Некоторые из них не лишены свое- образного изящества: черные браслеты с витыми белыми полосками и выпуклыми желтыми точками, похожими на человеческий глаз, зеленые обручи с черно-белыми ободками. По-видимому, они относятся к первым векам нашей эры, когда производство стекла делало первые шаги, стекло ценилось наравне с золотом и серебром и шло на изготовление украшений и дорогих сосудов.

Опасаясь, что моя первая «археологическая» экспедиция закончится тепловым ударом, прекращаю поиски. Выезжаю на шоссе. Мои трофеи лежат рядом: два кирпичных обломка с клинописью, кусочки стеклянных браслетов и три медных кружочка.

Плоская однообразная равнина Месопотамии, по которой я продолжаю свой путь, образовалась сравнительно недавно. Река Карун, берущая начало в горах Ирана и несущая большое количество ила и песка, — способствовала образованию в море широкой песчаной косы. Коса перегородила мелководный залив, и создала закрытую лагуну, где быстро осаждались принесенные Тигром и Евфратом ил и песок. В течение тысячелетий они заполняли лагуну своими наносами, тропическое солнце высушило мелкие болотца, оставив плоскую равнину с плодородной наносной почвой.

Образование суши происходит и в настоящее время. Если лететь самолетом из Басры в Кувейт, то из иллюминатора хорошо видны многочисленные песчаные острова в дельте Шатт-эль-Араба.

Через два часа после отъезда из Хиллы подъезжаю к Дивании. Это центр второй по площади и третьей по численности населения провинции Ирака. В 60-тысячном городе все говорит о том, что он тесно связан с сельским хозяйством. В открытых павильонах продаются сельскохозяйственные машины, тракторы, плуги, насосы и трубы; в небольших мастерских, где стоят токарные станки с ременными приводами, судя по броским объявлениям, ремонтируют сельскохозяйственные орудия и изготовляют коленчатые валы. В восточном пригороде Дивании построена государственная прокатная станция сельскохозяйственного оборудования, поставляемого из СССР.

Город делится на две части одним из рукавов Евфрата — Шатт-эд-Диванией, через который перекинут ажурный мост и сделана понтонная переправа. На правом берегу, рядом с резиденцией губернатора — квадратным зданием с высокими стрельчатыми окнами, находится один из двух городских кинотеатров, Любопытно, что служащие кинотеатра носят по городу большие щиты, оклеенные рекламными плакатами, зазывают прохожих и тут же продают билеты. На другом берегу реки расположено здание городской библиотеки, построенной в 1961 г. Книжный фонд ее составляет 10–15 тыс. томов. Здесь же находится небольшой кинозал, где демонстрируются научно-популярные фильмы.

В городе есть спортивный клуб, клуб государственных служащих с кинозалом и теннисными кортами и клуб офицеров иракской армии. В двух учительских колледжах готовят учителей для начальных школ. Рядом с линией железной дороги, идущей на Басру, в 1961 г. была построена красивая гостиница Управления туризма.

После продолжительной прогулки по городу решаю передохнуть в арабской кофейне, — которых немало в Дивании. Войдя в одну из них, расположенную на улице Джумхурия, заказываю стакан чаю и принимаюсь рассматривать посетителей.

Напротив меня в распахнутой коричневой абе, отделанной по краям золотистым кантом, сидит высокий араб. Под ней надета темно-серая дишдаша с глубокими разрезами по бокам, через которые видны белые длинные штаны — либас. На голове у него большой серый платок, придерживаемый лихо сдвинутыми набекрень двумя черными жгутами. Его тяжелые зимние ботинки (ляпчин), измазаны липкой глиной. Видно, ему пришлось немало побродить по окрестностям, прежде чем он попал на асфальтированную центральную улицу города. Черные усики придают незнакомцу несколько надменный вид. Когда ему приносят заказанный стаканчик чаю, он с минуту сидит, не дотрагиваясь до него, затем берет двумя пальцами стакан и шумно отхлебывает несколько глотков. На носу и на подбородке араба несколько голубых точек татуировки, называемых в Ираке «дагга». Эти точки наносятся в детстве. В народной медицине татуировка считается одним из действенных средств лечения. Так, ушибленное место натирают сажей и покалывают обыкновенной иглой. Если заболел глаз, те же действия проделывают на виске.

Днем в кофейне немного посетителей. Один на них, с толстым мясистым носом и живыми блестящими глазами, олицетворяет собой связь между населением древней Месопотамии и современного. Ирака. Одет он так же, как и первый, только поверх дишдаши накинут пиджак. Его отличает от первого кроме ярко выраженных черт арменоидного типа, пожалуй, еще и то, что он не так гордо держится и не так манерно отхлебывает из стаканчика душистый сладкий чай.

В 34 км от Дивании, близ Афака, находятся развалины религиозного центра древнего Шумера — города-государства Ниппур. Здесь уже в точение 17 лет ведут раскопки американские археологи. Полевые работы, к которым привлекаются местные крестьяне и специалисты по раскопкам из Мосула, идут только в зимний сезон. Затем все найденные памятники подвергаются камеральной обработке, в течение года описываются, и сведения о них публикуются в научных журналах.

Я попал к развалинам Ницпура, в неудачное время. Раскопки не велись, а американский археолог уехал в Ур. Моим гидом стал местный сторож. Мы облазили с ним все холмы когда-то огромного города. Дома и стены его сложены из крупного сырцового кирпича. Увязая по щиколотку в песке и толстом слое битых черепков, я нашел среди мусора осколок кремня, который мог служить наконечником стрелы. Ниппур, так же как и лежавшие от него к юго-востоку вдоль другого рукава Евфрата (Шатт-эд-Даггара) древние города, скрытые городищами Аббад, Киссора, Телль-Урка, возник за четыре тысячи лет до 4 нашей эры.

Возвращаюсь в Диванию вечером. По обочине дороги босиком идут иракские крестьяне в абах или в накинутых на плечи пиджаках. Бедность населения этих мест в прошлом отмечена в народной поговорке: «Приехал сапожник в Афак чинить обувь, а там все, ходят босиком». Но сегодня иракская деревня постепенно выбирается из многовековой нужды и дикости. И сейчас не только сапожнику, но и портному, если бы он приехал в Афак — город, окруженный новыми рощами финиковых пальм, нашлась бы работа.

Дорога от Дивании до лежащей южнее Эн-Насирии идет через обширный сельскохозяйственный район. Асфальт кончается, и я еду по укатанному десятками тяжелых грузовиков проселку, по обочинам которого построены невысокие дамбы. Приходится часто останавливаться и медленно проезжать участки, где идут ремонтные работы: крестьяне в подоткнутых за пояс рубахах, ловко орудуя мотыгами с короткими ручками, ремонтируют широкие закрытые водоводы, пересекающие полотно дороги.

Параллельно шоссе идет железная дорога, сооруженная при содействии советских специалистов. Сейчас ее строительство уже закончено, и грузовые составы, влекомые тепловозами по уложенной колее, быстро движутся на юг, к Басре.

К Эн-Насирии приближаюсь уже ночью. На окраине города в черных шерстяных шатрах кочевников раздаются звуки бубна и заунывное пение. Это местные цыгане, называемые «кавалия». Они певцы и музыканты, и послушать их приезжают из города состоятельные люди.

В городах, расположенных близ значительных памятников старины, Управление туризма Иракской Республики имеет свой недорогие и удобные гостиницы на 16–20 мест с небольшими ресторанами и стоянками для автомашин. В Эн-Насирии я поселился в такой гостинице, построенной около большого красивого моста через Евфрат.

Утром, направляясь к развалинам Ура, встречаю иранских рыбаков. Один из них ловит рыбу квадратной сетью со свинцовыми грузилами по краям. Собрав сеть в руку, он несколько раз размахивает ею над головой и затем метров на пять бросает вперед так, что она раскрывается в воздухе и быстро погружается в мутную воду, накрывая не успевшую ускользнуть рыбу. К центру сети привязана бечевка, за которую рыбак вытаскивает ее из воды. При мне он выбрал из сети три-четыре небольшие, похожие на пескарей, серебристые рыбки. На берегу уже лежали два крупных дохлых сома. Большинство иракцев, исповедующих мусульманскую религию, не употребляет сомов в пищу.

Ур находится в 15 км от Эн-Насирии и в 2 км от железной дороги. Между железной дорогой и Евфратом встречаются участки обработанных полей. На них еще не начались сельскохозяйственные работы, многие поля затоплены водой недавно прошедшего дождя. За железной дорогой простирается серая голая пустыня, где даже непривередливый араб-кочевник не разбивает своего заплатанного черного шатра. Над голой пустыней поднимается несколько холмов, на которых стоял древний Ур. Самый; большой из них называется Телль-эль-Мукайир (Смоляной холм). Этот холм представляет собой остатки огромной ступенчатой башни, которую построили древние шумеры и вопрос о происхождении которой до сих пор еще не выяснен. Вавилонская башня, о которой нам известно из библейской легенды, была точной копией более древней башни в Уре.

Первые раскопки в Уре для Британского музея провел в 1854 г. английский консул в Басре Тейлор. Он раскопал часть Смоляного холма и обнаружил надписи, которые; впервые подтвердили, что развалины близ-Эн-Насирии и есть Ур, упоминаемый в Библии как «Ур халдеев». Халдеи — народ семитского происхождения, вышедший из Аравии в XI в. до н. э. завладели значительной частью Вавилонии, создав на ее территории свои княжества. Наиболее крупным было княжество Бит-Якин (Страна моря), правители которого неоднократно принимали участие в войне на стороне Ассирии или Вавилона. Халдеи сильно вавилонизировались и не раз занимали вавилонский трон.

В 1918 г. К. Томсон, сотрудник Британского музея, провел в Уре пробные раскопки. В 1922 г. Университетский музей в Пенсильвании (США) и Британский музей договорились организовать совместную археологическую экспедицию в Ур, которую возглавил известный английский археолог Леонард Булли. Раскопки проводились в течение 12 лет (1922–1934) с исключительнейшей тщательностью. Все, что нам известно сейчас об Уре — в основном заслуга этой экспедиции.

Древние шумеры пришли на плоскую равнину Месопотамии с гор, и поэтому для своих богов они строили искусственные горы из обожженного кирпича, вершины которых венчал храм. Эти сооружения назывались зиккуратами. Главным божеством шумеры считали бога Луны — Нанна, и в его честь царь Урнамму построил в XXIII в. до н. э. огромный зиккурат.

Медленно поднимаюсь по широкой, недавно, реставрированной 100-ступенчатой лестнице на первый этаж зиккурата, имеющего форму трехступенчатой пирамиды. Этот нижний, единственно хорошо сохранившийся этаж высотой в 15 м представляет собой в основании прямоугольник со сторонами 60 × 45 м. С фасадной, северо-восточной стороны зиккурата идут еще две боковые лестницы, каждая по 100 ступеней. Все три лестницы сходились у больших ворот на высоте между первой и второй террасами, откуда уже главная лестница вела на следующую террасу.

Со 100-метровой высоты зиккурата открывается вид на бесплодные пески, простирающиеся вокруг. На юго-западе, у линии горизонта, в ясную погоду можно увидеть развалины башен более древнего, чем Ур, города шумеров — священного Эриду, а на северо-западе — невысокие холмы Эль-Обейда, где была обнаружена стоянка человека позднего неолита. У подножия зиккурата видны реставрированные фундаменты древних сооружений, далее — широкий котлован раскопанного Булли царского кладбища. Это все, что оставило безжалостное время от некогда цветущего города, населенного «черноголовым народом», как называли себя шумеры. Разливы Евфрата, выходящего из своих низких берегов во время дождей, нашествие чужеземцев, дожди и солнце превратили в прах оставленные жителями стены города, сложенного из сырцового, рассыпавшегося со временем в порошок кирпича.

В древнем Шумере, расположенном в южной части, современного Ирака, не было ни полезных ископаемых, ни строительного камня, ни обширных лесов. Лишь гигантские заросли тростника на болотах колыхались от дуновения жаркого ветра, а вокруг простиралась необозримая серая равнина. Но люди, населявшие эту страну, сумели добиться замечательных достижений. Шумеры создали сложную систему каналов, плотин, запруд, освоили искусство земельной съемки, изготавливали нивелировочные и измерительные инструменты. Из глины, единственного материала, имевшегося в изобилии под рукой, они делали горшки, тарелки, кувшины и даже серпы. Обломки таких серпов нашел Вулли во время своих раскопок в Уре. Они строили дома из тростника и циновок, обмазанных глиной. В подобных сарифах живут и сейчас крестьяне Южного Ирака. Позднее шумеры изобрели гончарный круг, колесо, плуг-сеялку со сменными, лемехами, впервые в истории архитектуры стали возводить арки, купола и сводчатые перекрытия, наконец, изобрели письменность, позволившую человеку тех отдаленных веков записывать тростниковыми палочками на табличках из сырой глины свои мысли, историю своего народа и наставления потомкам.

Брожу по развалинам Ура в сопровождении сторожа — надрывно, кашляющего старика, гордящегося тем, что он работал еще с Вулли. Выходим к восточной части древнего города — к царскому кладбищу, где были обнаружены самые значительные находки.

Спрыгиваю в открытую узкую яму царской гробницы и по крутым ступенькам спускаюсь в подземелье. Лестница, ведущая на глубину 10 м, имеет два пролета, крутой наклон и высокие ступеньки. Площадка, где оканчивается первый пролет, находится на уровне свода гробницы, сделанного в виде конусообразной ступенчатой арки. Спускаюсь еще ниже и осторожно подхожу к двери в усыпальницу — каменный склеп под кирпичным сводом.

Из 16 царских усыпальниц, которые раскопал Булли, только 2 были не тронуты грабителями, искавшими золото и ценные украшения в могилах царей. Но эти 2 усыпальницы и более 2 тыс. могил, исследованных археологом, дали науке бесценный материал о жизни древних шумеров.

Самой значительной находкой в Уре считается штандарт, инкрустированный Перламутром и ракушками на синем фоне из ляпис-лазури. Он невелик по размеру — две деревянные прямоугольные пластины длиной 55 и шириной 22,5 см, но в его мозаичных изображениях нашли отражение многие сцены из жизни древних шумеров. Одна панель штандарта посвящена миру. Мы видим царя со своей семьей во время праздничного пира. Родственники царя и его приближенные, обнаженные до пояса, в коротких юбках, сидят на креслах, перед ними играет арфист, а певица, прижав руки к груди, поет под его аккомпанемент. На другой части штандарта дается тема войны. Здесь — снова царь в окружении свиты, его боевая колесница запряжена двумя ослами. Перед царем проходят пленные, они обнажены, руки их связаны. Другая сцена изображает врагов, спасающихся бегством под натиском вооруженных воинов в Плащах. Все сцены переданы древними художниками с исключительной реалистичностью и динамизмом.

При раскопках усыпальницы царицы Шубад, захороненной Около 2500 г. до н. э., были найдены золотые сосуды, серебряная и золотая лодки, головной убор царицы, украшенный ляпис-лазурью и сердоликом. Золотые кольца, золотые буковые и ивовые листья и золотые цветы придают этому наряду пышность и торжественность.

Среди находок царского кладбища в Уре были и другие предметы из золота, свидетельствовавшие о высоком искусстве обработки металлов. Найденные в Уре кинжал с золотым лезвием, рукояткой из лазурита и золотыми рисунчатыми ножнами, воспроизводящими травяную плетенку, золотой стакан с орнаментом, набор золотых туалетных принадлежностей, золотые граненые сосуды с тонкими филигранными рисунками, шлем царя и другие предметы были настолько искусно выполнены, что многие эксперты ошибочно принимали их за изделия арабских средневековых мастеров.

Обойдя царское кладбище, мы со сторожем возвращаемся к западной стене зиккурата и проходим мимо глубокого котлована (22 м), где в культурном слое с различными следами хозяйственной деятельности человека Вулли обнаружил двухметровый слой аллювиальной чистой глины. Этому открытию было единственное объяснение: когда-то в древнем Шумере произошло невиданное наводнение, потоп, принесший гибель и разрушение цветущим городам. И, видимо, этот исторически достоверный факт послужил основанием для библейских рассказов о потопе, во время которого, согласно легенде, сумел спастись только Ной. Впрочем, в шумерском эпосе о Гильгамеше есть даже имя местного Ноя — Утнапиштим. Так, в результате раскопок еще одна библейская легенда сбросила покров таинственности и получила свое историческое подтверждение на земле древнего Шумера.

Закончив экскурсию, мы со стариком садимся на нижней ступеньке длинной лестницы зиккурата. Он болен, сильно кашляет, хватаясь за впалую грудь. Старик рассказывает, что перепробовал все средства от простуды, которые ему предписывала местная знахарка. Ему ставили на спину хаджамат (банки), присыпали воспаленные миндалины толченой кожурой граната, давали пить отвар эвкалиптового листа с сахаром и даже делали глубокое прогревание, обложив грудь и спину горячим, замешанным на масле тестом и овечьей шерстью. Остается сделать последнее — обратиться к врачу в городе. К этому прибегают лишь отчаявшиеся вылечиться домашними средствами: плата за визит к частному врачу и за лекарства может составить половину месячного заработка.

Еще долго смотрю вслед старику, который отправился отдыхать в свою сторожку, и вспоминаю шумерские рецепты, изложенные на табличке, найденной в Ниппуре и датированные III тысячелетием до н. э. Изготовлявшиеся шумерами лекарства весьма напоминают снадобья местной знахарки.

В мировую столицу фиников…

Поездка по юго-восточной пустыне в сезон зимних дождей — довольно рискованное предприятие, но желание ознакомиться с удивительным озерным краем Южного Ирака пересилило все опасения. Озера, протянувшиеся на сотни километров вдоль Тигра и Евфрата, называются по-арабски «ахвар» от слова «хор», означающего «низкое место, заливаемое водой». По этим местам более полувека тому назад путешествовал русский консул Азамов, в интересной книге рассказавший о своих встречах с озерными арабами.

В поймах рек Южного Ирака во время разливов огромные территории затопляются водой. Обратный сток воды затруднен, и это приводит к образованию множества озер. Среди преданий племен, озерного края до сих пор живут рассказы о том, как во время наводнений под воду погружались возделанные поля и сады, многолюдные села и города.

Итак, я отправляюсь на юго-восток от Эн-Насирии да Сук-эш-Шуюха по отличной, недавно построенной дороге. По обе стороны ее тянутся пальмовые рощи, небольшие, переходящие одно в другое озерца, покрытые белым налетом солончака. Часто пальмовые рощи глинобитными дамбами отгорожены от солончаков. Из-за поворотов дороги неожиданно возникают глинобитные хижины, над которыми полощутся флаги — черные, зеленые, красные и даже желтые и голубые. Они остались от религиозных праздников, которые на юге, населенном шиитами, отмечаются с большим размахом и пышностью. Чем беднее сарифа, тем больше над ней развевается полотнищ. Бедняки ищут утешения в религии, тешат себя надеждой вкусить райской жизни за все выпавшие на их долю земные тяготы.

«Сук аш-Шуюх» в переводе означает «рынок стариков». Это ничем не примечательный город с одной центральной улицей, многочисленными лавками и несколькими мастерскими по ремонту тракторов и автомашин.

За городом Евфрат делится на два рукава. Один из них около Эль-Курны сливается с Тигром, образуя Шатт-эль-Араб, а другой питает гигантское, протянувшееся почти на 200 км, озеро Эль-Хаммари, вытекая из него, впадает в Шатт-эль-Араб немного севернее Басры.

— Недавно построенная дорога связала Сук-эщ-Шуюх с озерным краем и его административным центром — Чубейшом. По этой узкой 70-километровой дороге с трудом разъезжаются, притираясь боками, два грузовика. Несколько раз дорога прерывается у водных преград, и тогда автомашины грузят на паромы. Несколько лет тому назад местные власти по договоренности с шейхами племени бени асад, считающими Чубейш своим центром, приняли решение, обязавшее все возвращающиеся из Басры лодки и баржи доставлять песок, камень, и гравий для строительства дороги. И целые флотилии лодок, переправлявших в Басру камышовые циновки местного изготовления на обратном пути везли строительные материалы. Труд тысяч людей принес свои плоды: Чубейш соединился с сушей.

Дорога до Эль-Хамисии идет по добротной насыпной дамбе высотой около метра. Во время паводка вся местность вокруг превращается в топкое болото, и проехать можно только по дамбе.

На горизонте показывается стрела экскаватора. Подъехав ближе, различаю еще серую палатку и фигурки людей. Перед пятящимся экскаватором два араба забивают колышки, рядом свалено несколько десятков огромных черных труб. Здесь строится дренажная система, которая позволит спасти несколько тысяч гектаров плодородной земли, находящейся под угрозой засоления.

Дорога становится лучше. На меня бежит серая без единой травки пустыня. Здесь можно, встретить опасные ямы сыпучего песка или лужи липкой грязи, затянутые предательски крепкой на вид солончаковой коркой. Над землей поднимается нагретый воздух, появляются миражи озера с лодками, настолько правдоподобные, что невольно прибавляешь скорость, чтобы побыстрей увидеть стоящие на их берегу камышовые хижины. Но струящийся мираж отступает, и вновь бежит да меня голая пустыня.

Озерные арабы живут племенами. Во главе каждого племени стоит шейх, который пользуется большим уважением и властью, часто превышающей власть местной администрации. В дни религиозных праздников члены того или иного племени собираются на острове, где живет их шейх, в большом, сделанном из камыша и циновок доме, называемом «мадьяфа», пьют горький арабский кофе и танцуют под знаменами своих родов и племени танец хуса. Огромные красные полотнища с семиконечной звездой, отороченные зелеными, белыми и желтыми полосами колышутся на ветру, а под ними мужнины в длинных халатах — саия, надеваемых поверх дишдаши, ходят по кругу и поют ариду. Приехавшим издалека гостям предоставляют ночлег в Мадьяфе шейха. Гостеприимство здесь не знает границ. Можно прожить в мадьяфе три дня, и никто не спросит даже твоего имени, можно есть их черный ячменный хлеб, выпеченный женщинами в глиняных печках, и пить кислое молоко (лябан) — с тебя не возьмут ни филса. Хлеб и лябан на озерах не продают. Их дают бесплатно любому, кто в этом нуждается, и порицают тех, кто пытается нажиться за счет голодного человека. Уважение и почитание гостя — здесь священный закон.

Своеобразны семейные и брачные обычаи озерных арабов. Среди них нет холостяков, и даже все 18-летние парни уже женаты. Мужчины с озер, несмотря на то, что считаются добропорядочными мусульманами-шиитами, могут брать в жены одновременно более четырех женщин. В качестве выкупа убийца передает в семью убитого трех девушек из своей семьи; которые становятся женами родственников убитого. В случае смерти мужчины все женщины его семьи в течение семи дней подряд оплакивают его и бьют себя по лицу.

Озерные жители считают, что возделывание риса — единственное занятие, достойное настоящего мужчины. Здесь даже существует поговорка, подчеркивающая почетность этого занятия: «Если ты не мочишься кровью, то ты не мужчина». Дело в том, что каждый, рисовод работает по колено в стоячей воде, кишащей личинками шистоматоза; через пораженный кожный покров они проникают в организм человека, поселяются в мочевом пузыре, кишечнике и печени. Заболевший шистоматозом человек всю жизнь страдает резью в пояснице, головными болями, мочится кровью. Шистоматозом на озерах больны 93 % мужского населения, и поэтому не удивительно, что здесь живут только «настоящие мужчины».

Эль-Хамисия остается, несколько, в стороне. Слева от дороги различаю расплывающиеся в горячем воздухе очертания сариф и финиковых пальм, слышу крик петухов и лай собак. На горизонте возникает блестящая полоска воды, которая все расширяется. Наконец вижу озеро с редкими камышами, сделанные из циновок хижины, черных буйволов. Передо мной деревня Фусейла, пристроившаяся на берегу одного из заливов Эль-Хаммара.

В деревне живут 50 человек. Они принадлежат к роду Ихбадия племени хафаджи. Род Ихбадия небольшой и насчитывает всего около 300 человек. Я узнаю об этом от высокого араба, пригласившего меня в свой недавно отстроенный дом. Сижу на чистой циновке в гостевой половице. За перегородкой, в жилой части, слышится приглушенный шепот женщин и детей. Они с любопытством разглядывают через щелки заезжего гостя.

Дом, или, точнее, большой и высокий шалаш из камыша и циновок длиной метров в десять, построен без единого гвоздя. Сооружали его четыре дня, причем в работе хозяину помогала вся деревня. Такая помощь односельчанину в работе называется «нахва». Хозяин дома за работу ничего не платит, только кормит помощников рыбой и ячменным хлебом.

Основой любого дома на озерах служат толстые связки полого тростника. Нижние концы таких связок зарывают на полметра в землю, ставя их в два ряда, затем их скрепляют вверху на высоте 3 м таким образом, чтобы получились прочные арки. Эти арки, расположенные по прямой, покрывают циновками, которые привязывают к каркасу тростниковыми жгутами. В таком жилище не жарко летом, тепло зимой, оно не боится сырости. К тому же дом довольно привлекателен на вид: светло-желтый, пахнущий увядшей травой тростник, красивые, различного плетения циновки, две «колонны» из тростника, поставленные у входа.

На приколе стоят несколько лодок. Без них жизнь на болотах практически невозможна. На лодках жители доставляют тростник, связываются с ближайшими островами, выходят на рыбную ловлю с острогами.

Самой ценной лодкой на озерах считается узкая и длинная с высоко загнутым носом и кормой таррада. Она быстроходна, легко лавирует меж зарослей тростника, но неустойчива, и поэтому в ней трудно передвигаться стоя. Таррада считается боевой лодкой, и бывали случаи, когда во время межплеменных распрей с высоких, украшенных медными заклепками бортов таррад раздавались выстрелы. Для перевозки грузов на болотах используют большие и тяжелые плоскодонки — балям, иногда достигающие в длину 30 м. Они имеют мачту и могут поднимать парус. В центре лодки достаточно места, чтобы построить шалаш или натянуть тент.

Глубина озер небольшая, и поэтому лодки передвигаются с помощью легкого шеста. Для удобства лодочников вдоль бортов сделаны мостики из досок, по которым она ходят, когда работают шестом.

Балям бывают разных размеров и форм. Самые маленькие и узкие из них — это балям ашари. Их больше всего на Шатт-эль-Арабе, в районе Басры; и в южной части Хор-эль-Хаммара. Короткие и широкие плоскодонки называются «махиля». Их изготовляют из досок, обмазывают растопленным битумом, а швы конопатят ватой, пропитанной рыбьим жиром, отчего лодки распространяют вокруг себя тяжелый запах. Большой пассажирский челнок (данаг) обычно служит для перевозки корма буйволам и коровам.

Кроме перечисленных на озерах много небольших машхуф, которые используются для перевозки людей. Они довольно быстроходны и легки. Производством лодок этого типа славится деревня Эль-Хусейр в районе Эль-Курны. Здесь в специальном затоне работало около 300 человек, изготовляющих ежегодно по 50 лодок.

Впервые большое путешествие на машхуфе я совершил при возвращении из Басры в Багдад.

В 20 км от Эль-Курны в направлении Багдада хор подходит прямо к асфальтированной дороге. Через проток, соединяющий два хора, переброшен мост, у которого расположено десятка два глинобитных домов. Когда мы подъехали к этому месту, под мостом стояло несколько лодок и жители деревни предложили пассажирам проходящих автобусов и такси покататься на них.

Один из лодочников — молодой голубоглазый парень по имени Нури — соглашается отвезти меня до первого населенного острова. По его знаку мальчики бросаются в соседний дом и приносят несколько подушек. Нури встаетна корму с длинным шестом, его напарник, тоже вооруженный шестом, — на носу, и наш машхуф медленно трогается в путь.

Путешествие продолжается минут сорок. По узким протокам, свободным от камышовых зарослей, Нури уверенно ведет лодку. Свежий ветерок, пахнущий болотными цветами, шевелит гибкие стебли камыша. Журчит рассекаемая носом лодки вода, прозрачные капли звонко падают с шеста, плещется рыба, где-то вдалеке раздаются выстрелы: вероятно, охотники бьют кабанов, которых здесь огромное количество.

Связанные протоками озера занимают на юге Ирака обширные площади; можно ехать неделями среда колышащихся «стен» камыша да редких островов с двумя-тремя камышовыми хижинами. Глубина озер — 1–2 м, лишь в некоторых местах она достигает 5 м и более. Но есть и такие участки, которые во время долгого знойного лета высыхают, и тогда озерные арабы превращают их в пашни. На них сеют рис, а близ городов выращивают продолговатые арбузы и полосатые дыни, Когда созревает урожай, все мужчины деревни не спят ночами, охраняя поля от кабанов. Для араба, вооруженного острогой или в лучшем случае шомпольной одностволкой, вепрь — страшный зверь, и встреча с ним может окончиться не в пользу человека. Поэтому озерные арабы всегда помогают охотникам на кабанов.

Зимой на болотах хорошая охота на уток. Открытые участки чистой воды сплошь покрыты белыми розетками цветов с дурманящим запахом. Это — зухур аль-батта — утиные цветы, которыми лакомится водоплавающая дичь.

Вскоре показывается остров с шестью камышовыми хижинами. Здесь живет род Бабхити из племени бу хамад. Основное — занятие местных жителей — плетение циновок (барди), вывозимых на продажу в Басру и другие близ лежащие города. В мадьяфе шейха, высокого сухого старика со строгим выразительным лицом, узнаю историю возникновения этой деревни.

— Глубина хора здесь небольшая, и поэтому наши предки брали землю в других местах и свозили ее сюда до тех пор, пока из воды не поднялся остров. Сейчас здесь живут четыре семьи — всего 18 человек.

Вместе с шейхом проходим по острову: 30 шагов в длину, 10 — в ширину. Вокруг острова веером раскинулись лодки всех типов. Среди них видно и несколько таррад, принадлежащих шейху.

Буйволы, закатив глаза, жуют жвачку, между ними бегают маленькие дети, а ребята чуть постарше уже помогают родителям плести циновки: сортируют стебли, разбивают их тяжелым камнем. Мужчины и женщины работают вместе, сидя на корточках.

Полицейские и государственные чиновники редко появляются на< отдаленных островах, где глава рода и племени совмещает и административную и судебную власть. Некоторые шейхи прячут в-укромных местах винтовки, которыми вооружают своих соплеменников в случае опасности… Вооруженные старыми винтовками озерные арабы в прошлом не раз выступали против английских колонизаторов и их ставленников и одерживали над ними победы.

…Возвратившись на шоссе, вновь отправляюсь в путь по светло-коричневой пустыне с многочисленными разводами автомобильных шин… Ни единой зеленой травинки, ни единого деревца. Ничто не радует глаз. Иногда тишину нарушает хлопанье крыльев испуганной куропатки, но самой ее не видно: цвет ее перьев сливается с пустыней.

Слева в мареве виднеются телеграфные столбы, идущие вдоль железной дороги. С каждым километром они все лучше, различимы. Вскоре пересекаю железнодорожное полотно и упираюсь в скрытый за насыпью глинобитный сарай, у которого стоит несколько грузовых автомашин. Это железнодорожная станция Лакит.

В глинобитном, обитом рекламными щитами пепси-колы сарае, оказавшемся придорожной харчевней, на длинных лавках, застланных циновками, отдыхают шоферы грузовых автомашин и их попутные пассажиры, едущие в Басру. В правом углу — невысокая стойка, за которой приказчик торгует прохладительными напитками в запотевших бутылках, извлекаемых из недр белоснежного современного холодильника. Рядом со стойкой — низкий узкий проем, ведущий во второе помещение. Там комнатки-каморки, где можно провести ночь.

После взаимных приветствий рассказываю соседям по столу о своем путешествии. Среди посетителей оказываются несколько человек, которые не раз бывали в Чубейше.

— Чубейш занимает несколько островов, — говорит один из них — учитель по профессии, — Название города происходит от глагола «кябаса», т. е. «прессовать», «утрамбовывать», так как созданные людьми острова, на которых расположился город, сделаны из плотно утрамбованной земли и камыша.

— Раньше каждого человека, живущего на озерах, считали глубоким невеждой, — вступил В разговор шофер со спокойным взглядом много повидавшего на своем веку человека, — Если хотели подчеркнуть темноту и необразованность, говорили, что «такой-то приехал с озер». Но сейчас это уже не так. 20 лет назад действительно грамотных людей на озерах можно было пересчитать по пальцам, а сегодня почти в каждой деревне есть школа. В Чубейше есть даже средняя школа для девочек, где их учат не только писать и читать, но и петь песни, что еще несколько лет тому назад считалось одним из самых, больших преступлений против нравственности.

Он рассказывает и о том, как в болотах покончили с малярией, пустив в воду мальков рыбы, питающихся личинками комара. Это было после антимонархической революции 1958 г., и благодарное население озер называет эту рыбу «джумхурия» (республика).

Мой отдых подходит к концу. Посетители харчевни объявляют меня своим гостем и заставляют убрать приготовленные для расплаты деньги. Они предлагают мне кусок льда, который может пригодиться в пустыне для охлаждения как питьевой воды, так и радиатора автомашины. Большие бруски льда шоферы возят всюду с собой в оцинкованных ящиках, приделанных к шасси автомашины. Мне же его класть некуда…

Дорога от Лакита до Эз-Зубайра идет по пустыне, сплошь усыпанной мелкой галькой. Пейзаж оживляется только телеграфными столбами вдоль полотна железной дороги, редкими указателями дороги на Басру да кустиками серовато-зеленой травы, растущей в затененных местах.

Перед Эз-Зубайром я впервые увидел нефтяные скважины «Басра Йетролеум. Компани» — небольшие, аккуратно огороженные колючей проволокой квадратные участки со сложными переплетениями серебристых труб и вентилей. Справа от дороги в сгущающихся сумерках багровым заревом горели газовые факелы.

Асфальтированная дорога начинается незадолго до Эз-Зубайра. Асфальт, видимо, укладывали прямо на песок, и поэтому полотно во многих местах просело. Этой дорогой никто и не пользуется. Все предпочитают ездить по хорошо накатанной обочине.

Эз-Зубайр — небольшой город. Его считают центром контрабандной торговли с лежащим от него в 180 км богатым Кувейтом, откуда переправляют тайком дорогие часы, транзисторные приемники, американские сигареты. Все дома в городе прячутся за высокими, глухими заборами и окованными медью тяжелыми дверями.

Через аллею, засаженную туей, попадаю к полуразрушенному минарету, называемому местными жителями башней Синдбада-морехода. За ней уже видна Басра — родина этого отважного мореплавателя, о приключениях которого сложено столько удивительных сказок.

Вдоль полноводной Шатт-эль-Араб на десятки километров растянулись, повторяя излучины реки, плантации финиковых пальм. Посаженные на разбитый на квадраты участок, они похожи с самолета на равномерно расставленные крошечные зеленые зонтики.

Во впадающей в Персидский залив Шатт-эль-Араб два раза в день поднимается уровень воды. Приливная волна из залива бежит вверх по реке, выталкивая из низких берегов более легкую пресную воду, которая разливается по многочисленным каналам, орошает финиковые пальмы и одновременно удобряет почву, оставляя на полях тонкий слой плодородного ила.

Арабская пословица гласит: «Финиковая пальма хорошо плодоносит, когда ее ноги купаются в воде, а голова жарится на солнце». Лучших условий для ее произрастания, чем в Басре и южных районах Ирака, найти нельзя — изобилие воды и высокая, приближающаяся к 50° температура летом. Недаром здесь сосредоточено 13 млн. деревьев из 32 млн., произрастающих в Ираке.

Начало возделывания финиковой пальмы восходит ко временам глубокой древности. С Аравийского полуострова, считающегося родиной пальмы, она распространилась в древнем Междуречье, попала в древний Египет и другие страны, став священным деревом у многих народов Ближнего Востока. Археологические раскопки поселений в Южном Ираке, датируемые 4500 г. до н. э., подтвердили предположения о том, что в южной части Междуречья финиковая пальма была весьма распространенным деревом. Из ее красной волокнистой древесины древние шумеры изготовляли перекрытия крыш для своих домов. В древнеегипетском языке есть иероглифический знак, обозначающий пальму. В юридическом кодексе вавилонского царя Хаммурапи, составленном в конце XVIII в. до н. э., приводится несколько положений, регулирующих отношения между владельцами земли и крестьянами, выращивающими финиковые пальмы. Вавилоняне считали уничтожение пальм преступлением, и человек, срубивший дерево, платил штраф. Финики на арабском языке называются «таммур», а на иврите — «тамар». Имя Тамара происходит от этого общего семитского корня.

Для племен Аравийского полуострова пальма служила божеством, которому они поклонялись. Древний арабский поэт, рассказывая о поклонении пальме, писал, что члены племени тамим после религиозных торжеств, перед идолом в капище съедали его, так как он был сделан из фиников.

Древние арабские авторы пытались систематизировать накопленные поколениями сведения о финиковой пальме. Уже в середине IX в. появились книги Абу Зейда аль-Ансари и Абу Саида Абд аль-Малика, больше известного под псевдонимом аль-Асмаи. Сочинение первого автора называлось «Книга о финиковых пальмах и благородстве», а второго — «Книга о свойствах финиковых пальм». Аль-Асмаи, умершему в Басре, принадлежит также книга «Незнакомые страны», где приводится поэтический рассказ о человеке, посадившем первую финиковую пальму в Басре. Другой арабский автор, Омар ибн Бахр аль-Басри, известный под именем аль-Хафиз, написал в конце XIX в. «Книгу о земледелии и финиковой пальме».

Финиковой пальме посвящены целые тома прозы и стихов, где воспевается это стройное, гордое дерево с трепещущей на ветру кроной.

Внимание, которое арабы и другие народы уделяли финиковой пальме, вполне обоснованно. Это дерево давало им пищу, топливо и строительный материал, из его плодов получали лекарство, изготовляли сахар и спиртные напитки, пекли лепешки, из толченых финиковых косточек варили напиток, напоминавший кофе.

Если вавилоняне считали, что от пальмы можно получить 365 полезных вещей, то у жителей Тадмора — небольшого государства, существовавшего в центре Сирийской пустыни в первые века нашей эры, это число вырастало уже до 800.

Оказавшись в трудных климатических условиях, в стране, где практически, кроме пальмы, не было крупных плодоносящих деревьев, арабы получали от финиковой пальмы почти все, что необходимо для скромной жизни. Они считали женщину плохой хозяйкой, если она не могла приготовить из фиников 30 различных блюд. Особое значение придавали арабы финикам как средству, исцеляющему человека от всех болезней и недугов.

Питательная ценность фиников подтверждена химическими анализами последнего времени. 1 кг фиников содержит около 2700 кал., т. е. больше, чем 4 кг мяса, и в два раза больше, чем 1 кг рыбы. В финиках содержатся аскорбиновая. и никотиновая кислоты, витамины А, Д, В₂, магний, железо, медь, фосфор, а также сахар, жиры и другие питательные вещества.

Ирак занимает сейчас первое место в мире по производству этих ценных плодов. В Ираке от Фао до Аны на Евфрате и Киркука в Северном Ираке произрастает около 32 млн. финиковых пальм, дающих ежегодно 300–350 тыс. т.плодов, большая часть которых вывозится за. границу. Около 80 % мировой торговли финиками приходится на Ирак, вывозящий их в больших количествах даже в такие страны, как Саудовская Аравия, Индия и Египет, где производится немало своих высокосортных фиников. Но в Ираке среди 420 сортов фиников есть сорта, которых нет в других странах. Это прежде всего южные сорта — халави, хадрави и сайр и сорт среднего качества — захди, выращиваемый в центральных районах страны. В Ираке существуют такие ценные сорта, которые не выносят длительной перевозки и потребляются лишь на месте. Это прежде всего сорт барджи, который арабы едят с буйволиными сливками.

Отличить один сорт фиников от другого может только специалист. В Багдаде в августе 1965 г., когда немного спадал полуденный зной, я выходил на улицу и бродил по участкам, засаженным финиковыми пальмами. Здесь снимали созревшие финики сорта захди. Это крупные, примерно 5–6 см, продолговатые плоды, которые в зависимости от степени созревания бывают темно-желтыми или коричневыми. Среди простого люда Ирака существует убеждение, что финики захди содержат вещества, увеличивающие мужскую потенцию. Эти плоды, несмотря на их невысокие вкусовые качества, обильно употребляли в пищу аббасидские халифы, содержавшие огромные гаремы.

— На правом берегу Тигра, около дома, принадлежавшего когда-то премьер-министру королевского Ирака Нури Саиду, я встретил как-то группу арабов, снимавших финики сорта хистави, также распространенного в средней полосе. Накинув на пальму петлю из толстой проволоки, другой конец которой защелкивался за спиной сборщика, он делал несколько шагов по стволу пальмы, затем рывком, пригнувшись ближе к стволу, перебрасывал петлю на полметра выше, потом вновь ступал по пальме, упираясь спиной в подушку. За поясом у него торчал тяжелый кривой нож, которым он подрубал гроздья фиников. В это время женщины внизу расстилали циновки, на которые он сбрасывал срезанные грозди. В Басре при сборе урожая фиников высокого сорта грозди не бросают, а осторожно спускают на веревке.

В Ираке 1,2 млн. крестьян заняты выращиванием финиковых пальм. Они живут на плантациях, которые, как правило, им не принадлежат. Финики и высаживаемые на грядках между пальмами овощи составляют их постоянное меню.

…В Басре около набережной сгрудилось несколько десятков лодок, по своей форме напоминавших венецианские гондолы. Они ярко раскрашены в белый и синий цвета, некоторые затянуты тентом. На одной из таких лодок я отправился в путешествие по речному каналу, с обеих сторон которого раскинулись посадки финиковых деревьев.

Лодка медленно скользит по зеленой глади канала, в которой отражаются стволы пальм. Он тянется на несколько километров, почти до иранской границы. Поэтому мой. кормчий всегда выходит на работу с нас портом, который нередко проверяют иракские Пограничники.

У входа в канал стоят на приколе пришедшие из Багдада несколько барж с ободранными ржавыми боками. На их палубах — слепленные из глины круглые печки (таннуры), в которых речники в пути выпекают хлеб. Неподалеку от воды стоят шалаши из пальмовых листьев и циновок. Здесь живут те, кто очищает от ила оросительные каналы, обрабатывает плантацию, собирает весной пыльцу с мужских цветов, похожую на желтую жирную пудру, и аккуратно тампоном наносит ее на растущие веером женские соцветия.

Четверть часа плывем мимо циновочных. хижин и небольших дачек жителей Басры, проводящих здесь, у воды, самое жаркое время года, затем сворачиваем в узкую боковую канаву. Сейчас прилив, вода почти до краев наполняет углубление, близ которого тарахтит насос, гонящий воду на плантацию. Еще метров сто двигаемся по канаве, распугивая устроившихся у ее глиняных берегов мелких крабов. Перед хижиной из пальмовых циновок, к которой мы подплываем, играют дети, женщина в темном платье зачерпывает миской отстоявшуюся воду и выливает ее. в длинный, похожий на греческую амфору кувшин… Метрах в тридцати от хижины трудится крестьянин. Лопатой с длинным черенком, на котором с правой стороны сделан специальный упор, он ловко перекапывает землю. Рядом лежат несколько приготовленных для посадки саженцев с тугими, скрученными в трубку листьями.

Лодочник привез меня к своему дальнему родственнику. Крестьянина зовут Салем. Он уже немолод: на подбородке — седые клочья бороды, многих зубов не хватает, загорелое до черноты лиц сморщено как печеное яблоко, но глаза живо и лукаво поблескивают. Передняя пола его длинной полосатой рубахи заткнута за широкий пояс. Он обрабатывает полгектара финиковой плантации и ухаживает за фруктовым садом. Салем трудится на своем участке от зари до зари. Он не только работает в саду, но и собирает осенью финики и свозит их на приемный пункт. Его договорные отношения с хозяином очень запутанны, и из его объяснений я понял лишь то, что он в принципе доволен своей судьбой, так как «другие живут хуже».

Мы зашли к Салему домой. Вторая жена его — первая умерла несколько лет тому назад — моложе его лет на пятнадцать. Они женаты три года, но у них уже двое детей. Один мальчик ползает по полу, второй — смуглый малыш — качается в люльке, сплетенной из пальмовых листьев. Жена от нас не прячется: она крестьянка, работает на поле наравне с мужчинами и часто вместе с ними. Для нее мусульманские ограничения уже потеряли свой смысл, и вряд ли кто, даже муж, может поставить ей это в вину.

Наблюдаю за одетой в темное платье молодой женщиной, смотрю, как она, легонько шлепнув, выпроваживает за порог старшего сына, пеленает младенца, подметает пальмовой веткой плотно утрамбованный земляной пол хижины, моет в канаве горшки и алюминиевые чашки, натирая их до блеска песком. На ее выразительном лице с синими точками татуировки на переносице, щеках и подбородке, с тонкими подведенными бровями и правильным, немного удлиненным носом с квадратной сережкой в ноздре можно видеть всю гамму чувств, вызываемых тем или иным занятием, — от материнской гордости за сыновей до тупого безразличия, при мытье посуды. Природная стыдливость характерна для арабок: молодая хозяйка ни разу не подняла глаз на занятых разговором мужчин. На прощание выпиваем по стаканчику золотистого хамуда — напитка, завариваемого из мелких сухих лимончиков. Их привозят из Индии, но называются они в Ираке «нуми аль-Басра» (басрийские лимоны), потому что во все части страны они попадают из этого портового города. Полученный из них после заварки кисло-сладкий и немного терпкий напиток хорошо утоляет жажду. Нигде в других арабских странах нет обычая готовить хамуд, и поэтому его можно считать иракским напитком. Некоторые врачи утверждают, что хамуд благотворно действует на почки, и улучшает пищеварение и помогает бороться с полнотой.

Салем погрузил в лодку несколько пальмовых циновок и метел для продажи на базаре. Вода заметно спала, обнажив крабьи норки и замшелые берега канала. Прыгаем в лодку и спешим выбраться из канавы, пока с отливом не ушла вся вода. Наконец выплываем на простор магистрального канала и медленно двигаемся в сторону Басры.

В Шатт-эль-Арабе стоят несколько торговых кораблей. Корабли вошли в реку во время прилива и сейчас ждут швартовки к причалам порта. С ними соседствуют арабские парусники с косыми парусами, конструкция которых не изменилась с тех пор, как на них ходил в далекие страны отважный мореплаватель и предприимчивый купец из Басры Синдбад-мореход..

В начале VIII в. басрийцы превзошли индийцев и китайцев в искусстве постройки судов. Они первыми применили металлические гвозди вместо деревянной клепки и веревок. Басрийские купцы вытеснили своих конкурентов из Персидского залива, вышли в Индийский океан и основали свои фактории на островах Сокотра и Занзибар, установили связь с цейлонскими купцами, начали регулярное сообщение с Китаем. Из Восточной Африки, Индии и Китая в Басру доставлялись на кораблях рабы, слоновая кость, ценные породы деревьев, чай, драгоценные камни, золотой песок, тончайшие шелка. На многочисленных базарах Басры встречались купцы из Армении, Турции, Ирана и Сирии, доставлявшие из своих стран породистых скакунов, пшеницу, мед, шерсть, изделия ремесленников. Здесь торговали и белокожими рабами, которых покупали в Европе богатые восточные купцы.

В «Тысяче и одной ночи» повествуется о приключениях Синдбада-морехода, отправляющегося в морские странствия из Басры. Сказки эти, имеющие под собой вполне реальную основу, свидетельствуют о проникновении арабских купцов в страны южных морей: в Малайю, на Суматру и Яву, Филиппины и в Японию. Плавания в эти отдаленные страны были настолько налажены, что купцы из Средней Азии, предпочитали отправляться в Китай морским путем, а не сухопутным — через Синьцзян. По свидетельству академика И. Ю. Крачковского, самаркандские купцы, добирались через Багдад на Басру, откуда плыли на Малакку и далее — в Китай.

Басра и сейчас не потеряла своего значения важного морского порта Ирака. Ежегодно к городу по Шатт-эль-Арабу поднимается около 1000 торговых судов. В дуете с океанскими пароходами и акватории торгового порта стоят парусные арабские фелюги, усовершенствованные басрийскими мореходами. На этих парусниках перевозят различные грузы в порты Персидского залива.

…Перед отъездом из Басры последний раз прохожу по городу вдоль набережной по знаменитым со времен средневековья крытым базарам. Красный шар солнца, затянутый в серую пыльную паутину, опускается за пальмы, золотит их лохматые верхушки, зеленоватые воды Шатт-эль-Араба, плоские крыши домов. На многочисленных каналах, пронизывающих город и послуживших основанием для того, чтобы называть его Восточной Венецией, большое оживление. Грузчики на большом канале, отходящем от Шатт-эль-Араба в центре города, снуют с ящиками и тюками на спинах между баржами и торговыми складами на берегу. С одной из барж сгружают циновочную тару, в которую упаковывают идущие заграницу финики.

Отправляюсь в свою гостиницу с громким названием «Интернешнл», расположенную в центре города. У гостиницы вижу целую вереницу автомашин с кувейтскими номерами, из которых выходят кувейтцы в белоснежных рубахах до пят. Во все времена, года каждый четверг и пятницу из Кувейта приезжает в Басру множество состоятельных людей. Здесь они находят развлечения, которых нет в Кувейте. Засыпаю под звон бокалов: в соседнем номере идет пиршество, невозможное в условиях Кувейта — страны сухого закона и пуританских нравов…

На север, по долине Тигра…

«На этом священном месте, где Тигр сливается с Евфратом, растет священное дерево нашего праотца Адама, символизирующее сады Эдема на земле. Здесь две тысячи лет до нашей эры молился Авраам». Эти слова написаны белой краской на черном, прикрепленном к металлическому столбу щите. Он стоит у ветвистого с колючками дерева, покрывающегося два раза в год золотистыми, величиной с вишню, плодами — набук. Здесь, где, сливаясь, Тигр и Евфрат образуют полноводный Шатт-эль-Араб, находился мифический библейский рай. Яблони в Южном Ираке не растут, и поэтому набук, наверное, был тем самым плодом с древа познания, который вкусил Адам, по настоянию Евы. Дерево, символизирующее райские кущи, огорожено невысокой оградой с калиткой из металлической решетки. Белые стены ограды измазаны хной. Видимо, место это действительно святое в понятии местных жителей.

Нет ничего удивительного, что именно здесь, где Тигр сливается с Евфратом, у древних было место райских кущ. Теплый климат, плодородная земля, обилие воды, озера, богатые рыбой! Можно весь год обходиться без теплого платья, добывать себе пропитание, не боясь пасть жертвой дикого зверя. Ну чем не райское место!

Стою на стрелке рек и смотрю, как мутные воды Тигра сливаются с более светлыми голубоватыми водами Евфрата. Здесь, в саду, устроен небольшой ресторан для туристов. Его охотно посещают, и сейчас в нем под густыми раскидистыми деревьями с красными «бумерангами» стручков кроме меня сидит несколько иностранцев.

На противоположном берегу Тигра ребята удят мелкую рыбу. Стучит дизельный насос, медленно проплывает лодка, нагруженная плетенными из камыша изделиями местных ремесленников: сумками, тарелками, коробками с крышками и без крышек, циновками. Подходят и уходят машины. В сад заходят все новые и новые туристы, смотрят налево — Тигр, направо — Евфрат, прямо перед собой — Шатт-эль-Араб. Они фотографируются, усевшись на парапете, и, шумно галдя, отправляются к дереву Адама. Несколько минут толкотни у дерева — и визит закончен. Многие туристы громко обмениваются впечатлениями и открыло смеются над примитивным представлением древних о рае. Я тоже направляюсь к машине и думаю, каким изобразил бы рай современный человек.

Дорога от Эль-Курны до Калъат-Салиха пролетела незаметно. Слева и справа тянулись болота, солончаки и снова болота, заросшие камышом и осокой. В этой месте много ежей. Они мельче, чем наши, с большими ушками. Ночью они перебегают дорогу и, попав в полосу света от фар, замирают. Тогда их легко поймать. Еж хорошо приживается дома, но через некоторое время он становится невыносимым квартирантом: днем спит, свернувшись калачиком, а ночью носится, стуча коготками, по комнатам из угла в угол, шуршит бумагой, пытается забраться в платяной шкаф, словом, развивает такую бурную деятельность, что спать невозможно.

Калъат-Салих известен в Ираке тем, что здесь живет глава религиозной секты сабиев. Члены этой секты насчитывают около 22 тыс. человек. Они живут главным образом в Багдаде, Амаре и Калъат-Салихе. В столице они занимаются ювелирным делом, хотя сами никаких украшений не носят: это запрещается их вероучением. На улице Мустансира в Багдаде есть десятка два лавок, где бородатые сабии изготавливают серебряные украшения: брошки и браслеты с чеканными рисунками на черном фоне, полированные шкатулки и табакерки, ложки, кольца для салфеток, солонки, кофейные сервизы и пудреницы.

Священная книга сабиев «Кинза Рабба» написана на древнем языке, близком к ассирийскому. Она состоит из мифа о сотворении мира и жизни на земле. По их религиозным представлениям, земля круглая и плоская, а небо состоит из семи сфер, причем на четвертой находится солнце, а на седьмой — луна. Пространство между небом и землей заполнено «текущей водой». Миф о сотворении первого человека Адама и его жены Евы не отличается от христианского. Легенда о потопе тоже напоминает библейскую, однако в версии сабиев подчеркивается, что в ковчеге кроме Ноя и его жены находился их сын Сим, рожденный до потопа. В священной книге сабиев приводятся периодизация и основные факты мировой истории. Так, спустя 216 тыс. лет после сотворения Адама и Евы все жители земли погибли, за исключением мужчины по имени Рам и женщины по имени Род, которые оставили после себя многочисленное потомство, а всемирный потоп случился через 466 тыс. лет после сотворения первого человека и т. д. Сабии обожествляют планеты и звезды, чтят святых, число которых достигает 360, пользуются особым, солнечным календарем.

Все их обряды и праздники так или иначе связаны с водой. Свое почитание воды они объясняют непосвященным тем, что когда-то в древности сабии, жившие восточнее Амары, страдали от ее недостатка. Это вынудило их искать новые места для поселения. Они двинулись на запад и скоро дошли до Тигра. Величественная река и обилие рыбы в ней понравились сабиям. Они остались на ее берегах. С тех пор все религиозные обряды связаны с текущей водой. В связи с этим некоторые ученые даже название этой секты объясняют арабским глаголом «сабба», что значит «лить воду».

Сабии соблюдают пост (26 дней), который складывается из трех отрезков времени, приходящихся на декабрь, февраль и март. Поэтому самые большие праздники сабиев бывают в конце зимы. В эти дни обязательно должен пойти дождь. Отсутствие оного считается плохим предзнаменованием. Однако даже старики не помнят такого случая, чтобы в праздники не шел дождь. В эти дни сабии находятся дома и только в конце праздника собираются на общую молитву у реки. Встав лицом по течению, они читают молитву под руководством своих духовников.

Все обряды, связанные с жизнью и смертью человека, совершаются у воды. Молодожены в праздничных одеждах приходят с толпой родственников к реке, и духовник сабиев совершает обряд очищения, окуная молодых в воду. Когда человек умирает, его кладут в тростниковый гроб и хоронят на том берегу, на котором он умер, ибо перевозить покойника через реку запрещается. Омовение перед молитвой также совершается текущей водой.

Религия разрешает сабиям употреблять в пищу рыбу, выловленную только единоверцами; птицу, забитую, особым способом на берегу реки; мясо, за исключением 26 дней в году. Рыба — самое распространенное и любимое их кушанье. Капусту и салат не едят, так как вероучение запрещает есть что-либо «свернутое». Сабии пьют только речную воду. Даже вода из городского водопровода считается в религиозных семьях непригодной для питья. От человека, исповедующего другую религию, они не принимают пищу. Если все же обстоятельства заставляют сабия это сделать, то он потом должен пройти обряд очищения. Даже дети сабиев после возвращения из школы домой совершают этот обряд.

Женитьба — религиозный долг сабия. Количество жен не ограничивается, при условии что муж будет одинаково относиться к своим женам. Жениться или выходить замуж за иноверца запрещается, так как от этого пойдет «порченое потомство». Сабиям запрещается жениться на женщинах, состоящих с ними в близком родстве. Многие свадебные церемонии сабиев похожи на мусульманские. Так, семья жениха выплачивает семье невесты определенную сумму.

У сабиев существует обычай давать человеку два имени: для посторонних они имеют распространенные среди мусульман имена, например Адиль, Джамаль, Камаль, но в домашней среде пользуются другим, известным только самым ближайшим родственникам, именем, которое также дается во время обряда крещения, совершаемого в текущей воде. Во время крещения не только определятся второе, религиозное имя сабия, но и называется звезда, под которой он родился, с тем чтобы впоследствии можно было предсказать его судьбу.

Небольшая группа живущих на берегах Тигра сектантов пытается сохранить самобытность и религию далеких предков. Но безжалостное время делает свое дело. Молодые сабии уже не носят традиционные бороды и красный яшмаг на голове, отказываются замыкаться в узких рамках своей религиозной общины, не желают идти, по стопам своих отцов — ювелиров и мастеров по изготовлению лодок машхуф, а стараются поступить в колледжи и университеты, чтобы стать инженерами или врачами.

…Амара, центр одноименной провинции, раскинулась на обоих берегах реки, связанных новым красивым мостом. На правом берегу Тигра находятся муниципальная гостиница, новый жилой квартал, на левом — лавки и магазины, протянувшиеся на несколько километров вдоль реконструированной набережной.

Амара — издавна важный транзитный пункт на пути из Ирака в иранские провинции Хузестан и Исфахан. Десятки автомашин в обоих направлениях перевозили всевозможные товары, доставляя немало хлопот иракским таможенникам и пограничникам. Если Эз-Зубайр считается центром контрабандной торговли с Кувейтом, то Амара зарекомендовала себя как центр тайной торговли с Ираном. Поэтому на всех шоссейных дорогах, ведущих от границы в город, стояли усиленные парады полиции и проездные документы проверяли особенно тщательно.

Провинция Амара, на территории которой расположены многочисленные озера, богатые рыбой, считается одним из важнейших поставщиков свежей рыбы в Багдад. Эта продукция продолжает играть значительную роль в продовольственном балансе южных районов страны. Способы лова мало изменились на протяжении веков. Как и прежде, сети различных форм и размеров, удочка и острога остаются основными орудиями лова.

В Ираке распространены три вида сетей. Хаззара представляет собой квадратную сеть метров пять по периметру, на концах которой приточены свинцовые грузила. Металлическое колечко в центре сети соединено с тонкой бечевкой. Хаззара употребляется чаще всего для ловли мелкой рыбы в спокойной воде. Шабака, второй вид сети, это обычная сеть, устанавливаемая поперек реки с лодки. Шакиф, обычный сачок больших размеров, натянутый на деревянное кольцо, также используется для лова рыбы в спокойных местах.

Я встречал в Ираке два вида рыболовных крючков. Крючки, которые привязывают к леске и скрывают в наживке, по-арабски называют «наталя». Поплавков иракцы не делают; они наматывают леску на палец и по степени ее натяжения определяют, взяла рыба наживку или нет. Самую большую рыбу (бизз) ловят большими крючками. Один знакомый рыбак, торговавший на набережной Абу Нувас в Багдаде, рассказывал мне, как ловят эту гигантскую рыбу, которая может стащить в воду человека. Я сам видел голову этой рыбы величиной с коровью. Бизз ловят в чистой проточной воде. Несколько крупных крюков на крепкой пеньковой веревке, привязанной другим концом к двум надутым бурдюкам-, опускают в воду. Рыбак сидит на бурдюках, смотрит в воду и, как только замечает проходящую под ним рыбину, цепляет ее багром. Однажды пойманная бизз несколько километров тащила рыбака, сидящего верхом на бурдюках, вверх по течению.

На озерах ловля рыбы сетью считается предосудительной, и поэтому в этих местах ее бьют острогой — фаля. В последнее время в Ираке появились браконьеры, использующие для глушения рыбы толовые шашки. На ночь в глубоком месте они погружают набитый хлебом и мясными обрезками мешок из неплотной холстины, к которому на заре собирается рыба. Однако вообще на иракских водоемах взрывы слышатся очень редко, ибо только тот, кто работал в геологических партиях нефтяных компаний, умеет обращаться с толовыми шашками.

На северо-запад от Амары, вдоль дороги, повторяющей все излучины реки, тянется огромное озеро. Оно раскинулось на правом берегу Тигра и почти достигает Эль-Кута — административного центра одной из иракских провинций.

Последняя проверка документов у въезда в город — и я направляюсь к туристической гостинице на левом берегу Тигра. С крыши открывается вид сразу на три плотины, перегораживающие Тигр, канал Гарраф, соединяющий Тигр и Евфрат, и канал Дуджейл. Самая большая плотина с двумя десятками тяжелых металлических заслонок поднимает уровень Тигра на несколько метров, и его мутная вода с шумом устремляется в Гарраф и Дуджейл.

«Кут» в переводе с арабского означает «крепость», «центр». Иногда этот город называют Кут-эль-Амара по имени племени, центром которого, он был в прошлом. От этого слова в уменьшительной форме происходит название целого государства — Кувейт.

В провинции Эль-Кут живут более 300 тыс. человек. Они занимаются сельским хозяйством, выращивая на поливных землях пшеницу и ячмень зимой, рис и хлопок — летом. В центре провинции при содействии СССР построены хлопчатобумажный комбинат и чулочно-трикотажная фабрика, которые выдвигают Эль-Кут на одно из первых мест в стране по развитию текстильной промышленности. С помощью наших специалистов уже построен элеватор, и его мягкие ребристые хоботы висели над рекой у причала, куда должны были прийти баржи с зерном.

Круглые лодки (гуффа) можно увидеть в каждом иракском городе, стоящем на берегу реки. Их форма и метод изготовления целиком заимствованы у древних народов, населявших Междуречье. Изготовление таких лодок — дело весьма простое. Из пальмовых листьев, или камыша плетут циновку, которой затем придают форму глубокого блюдца, Полученный остов густо обмазывают природным асфальтом, и гуффа готова. В зависимости от размеров лодка может выдержать одного-двух человек. Часто гуффы используют для перевозки скота через бурлящую во время зимних дождей реку. Они могут даже служить своеобразным понтоном при наведении переправы. В Эль-Куте протий новой бойни, расположенной на правом берегу реки, рассыпана в тихой гавани целая флотилия таких черных круглых лодок.

В нижнем бьефе большой плотины, куда с шумом низвергается из четырех открытых центральных заслонок вода Тигра, толпятся около десятка барж, груженных штабелями желтого леса и огромными ящиками, испещренными маркировочными знаками на всех языках, залитые нефтью речные танкеры и несколько буксиров. Поднимая фонтаны брызг, буксиры деловито задвигают баржи в шлюз и затем выталкивают их в верхнем бьефе, откуда они уже своим ходом продолжают путь до Багдада.

Рядом со зданием губернаторства расположена центральная библиотека провинции Эль-Кут. В библиотеке 10 тыс. томов, два читальных зала — мужской и женский. Здесь же — небольшой стенд изделий местных кустарей: жирно блестит начищенными боками медный далля с причудливо изогнутым носиком, яркими пятнами выделяются вытканные на ручных станках коврики.

В женском читальном зале меня ожидал приятный сюрприз — выставка картин преподавателей школ провинции Эль-Кут. В небольшой комнате экспонировалось около 40 полотен, выполненных в различной манере — маслом, акварелью и тушью.

Преподаватель средней школы Эль-Кута Абд ас-Сахиб ар-Рикаби представил на выставку три картины, Написанные в своеобразной, интересной манере. На одном из полотен на красноватом фоне четкими линиями изображен бородатый ремесленник, окруженный, своими изделиями: медными тазами, кувшинами и казанами. Знаменитые шапашиль (деревянные, на столбах, закрытые плотными ставнями балконы старых домов) стали темой другой картины ар-Рикаби. На третьем полотне — старый крестьянин, сидящий на покрытой циновкой лавке, держит в загрубелых от работы руках тонкую трубку наргиле; на. его лице написаны безмятежность и спокойствие человека, много сделавшего и повидавшего на своем веку. Преподаватель средней школы Аззизии, одного из районных центров провинции, Хусейн Рада выставил несколько картин, написанных, по-видимому, прямо с натуры. На одной из них — два крестьянина в длинных абах, остановившись прямо на улице, толкуют о достоинствах только кто приобретенных овец. Броская, матиссовская манера характеризует работу Гани Аббаса «Женская баня». На выставке были представлены и работы двух преподавательниц. Сам факт участия женщин в подобном мероприятии весьма знаменателен.

Провинция Эль-Кут не богата историческими памятниками. В 50 км от города находятся развалины замка Басит. Зеленый купол его мечети, построенной первыми мусульманами, послужил халифу Мансуру образцом при сооружении дворцовой мечети в Багдаде. К северу от Эль-Кута, близ Бадры, можно увидеть остатки древних городов. Самые известные из них — развалины аккадской Акры, существовавшей две тысячи лет до нашей эры.

Расстояние от Эль-Кута до Бадры — 74 км. По обеим сторонам дороги блестят на солнце воды соленого озера, протянувшегося на десятки километров вдоль Тигра. Его берега покрыты белой солью, практически делающей невозможным занятие земледелием без строительства специальных дренажных сооружений.

Первый городок на пути — Джисан. На невысоком холме сбились в кучу глинобитные домики. Их стены образуют сплошную крепостную стену, разорванную проломами в нескольких местах. Около домов играют ребятишки, женщины в темных платьях несут из дальнего колодца к домам в тяжелых глиняных кувшинах солоноватую воду. В этом районе вода колодцев и ручьев содержит много сернистых соединений и солей, вредных для организма. Содержание солей в сухое время года достигает 25 % и только в период дождей понижается до 15 %. Поэтому хорошую питьевую воду доставляют в огромных автоцистернах из Эль-Кута. Продают ее в металлических банках емкостью 18,5 л.

Высокое содержание соли в местных колодцах и водоемах имеет и положительную сторону: оно спасает население района от шистоматоза. Возбудитель этой болезни, от которой страдает половина сельского населения Ирака, погибает в соленой воде, и поэтому в районе Бадры нет людей, болеющих шистоматозом.

За несколько километров до Бадры на горизонте в сиреневой дымке вырисовываются горы. Они уступом поднимаются над серой равниной, оживляемой редкими пальмовыми рощами и пятачками обрабатываемых полей. В тени одной из таких рощ спряталась небольшая деревушка, которую мы миновали, направляясь к развалинам Акры. Ее взрослых обитателей совсем не видно. Только черноглазые детишки играют на улице да иногда из-за глухих оград домов раздаются резкие женские голоса.

В районе Бадры живет несколько родов большого арабского племени рикаби, а неподалеку, вдоль иранской границы, полосой протянулись деревни с курдским населением, говорящим на фейлия. На этом диалекте говорит значительная часть населения пограничных районов от Бадры до Мандели.

Нынешняя Акра — это несколько высоких холмов, усыпанных осколками кирпича и черепками. Среди них без особого труда можно найти осколки черной керамики, характерной для домусульманского периода, и голубые изразцы мусульманских мастеров. Все это говорит о том, что Акра, лежавшая на оживленной дороге, соединявшей восточную, горную часть Ирана и земледельческую Месопотамию, была обитаема не одно тысячелетие. И все завоеватели, спускавшиеся с иранских гор в Месопотамскую низменность, неизменно грабили этот город. Сведения о нем чрезвычайно скудны. Недавно проводились раскопки одного из холмов, где нашли огромную мраморную плиту, которую невозможно было сдвинуть. Предполагают, что на этом месте стоял загородный дворец правителя Аиры, который в период своего могущества украсил его мрамором, доставленным с иранских гор.

Бадра и лежащий от нее в 15. км город Зорбатия славятся садами и финиковыми рощами. Здесь растут почти все лучшие сорта иракских фиников, а огромные гранаты не имеют себе равных в пределах всей страны. Сельское хозяйство района базируется на искусственном орошении, которое здесь возможно, благодаря многочисленным горным ручьям.

Направляясь к машине, оставленной у дороги, я осмотрел макам имама Али — небольшую придорожную молельню. Она построена на том месте, где, по преданию, отдыхал имам Али Реза — один из шиитских имамов, похороненный в иранском Мешхеде. На невысоком холме за резными деревянными дверями с медной колотушкой находится дворик, в центре которого сделано возвышение, похожее на могильную плиту. На нем лежат цветные лоскутки, и отполированные булыжники. Это — подношения верующих. Неважно, что эти подарки ничего не стоят. Ведь Они сделаны от чистого сердца простыми людьми, все еще продолжающими наивно верить, что имам Али-Реза услышит их молитвы и поможет исполнить хотя бы часть их скромных желаний.