На чужой территории

Трир. Германия. Осень 1941 года.

Генерал де Голль летел над Германией в самолете, четырехмоторном красавце, любезно предоставленном Сталиным французскому Народно-освободительному комитету. Легко Сталину дарить такие подарки. Самолет-то — трофей, из-под Геринга забранный, но все равно, черт подери, удобно и приятно. Де Голль все время возвращался в памяти к последнему разговору с советским вождем. Пытался анализировать, но его все время преследовало ощущение, что Сталин, который его во всем мягко убеждал, нет, убеждал не то слово, он вроде бы подводил его к выводам, которые де Голль делал сам, но как он это проделывал, де Голль не мог понять.

Как трехчасовое общение могло сделать из него искреннего приверженца новой архитектуры Европы, он ума не мог приложить. Ведь не столько немцы, а в этом раньше был убежден генерал, сколько янки и англичане — истинные враги и Европы, и всего континента. Именно они, Морганы и Барухи, взрастили Гитлера и, как волкодава, спустили с цепи на беззащитную Европу. А другие — Херсты и Чемберлены — вложили в его руки не только оружие, самое страшное — они убедили немцев в том, что путь, предложенный Гитлером, и есть настоящий, стоящий путь для энергичного и развивающегося народа. Сталину удалось укротить этого волкодава, но в этом ли дело? А если Сталин прав, если поражение Германии вовсе не означает конец этой войне. Ведь де Голль прекрасно помнил, что на пятнадцатое мая 1940 года французским Генштабом было запланировано начало войны против Советского Союза. И в Генштабе все считали не только вероятным, но и обязательным условием поражения СССР вступление Германии в войну против России. Только Гитлер не стал ждать, и десятого числа начал наступление на запад. Все было решено уже через две недели. Война, правда, шла еще полтора месяца, но это уже были конвульсии французской армии.

Но! Какое дело до Европы американцам, которые в своей косности и малограмотности считают, что Париж — это деревенька на Оклахомщине, а Франция — часть Норвегии, которую норманны захватили сразу после завоевания Англии. Что им до европейских дел? Неужто желание погреть руки на пожаре в Европе подвигнет их рисковать людьми и техникой?

Де Голль посмотрел в круглое окно самолета на проносящуюся мимо Европу. Прекрасная, прикрытая туманной дымкой, она, словно сирены Одиссея, манила его, манила на погибель.

Генерал вспомнил о самых последних минутах разговора со Сталиным. Именно тогда, когда они набрались веселого «сока», Сталин предложил разговор начистоту. И тут де Голлю изменило чувство такта. Он переспросил Сталина, готов ли тот услышать не благодарности за помощь, а то, что де Голль действительно думает обо всем об этом. Сталин кивнул, а через секунду добавил, что не только готов, но и действительно хочет это услышать.

— Тогда слушай. Ты сам — не просто, как пишут наши газеты, тиран. Ты — сам дьявол во плоти. — Генерал, понимая, что может пожалеть о сказанном, тем не менее не пытался остановиться, а еще больше распалялся. — Ты стравливаешь между собой народы, это ты развязал большую европейскую войну, и все для чего? Для пожара всемирной революции! А ты нас, наши народы, спросил, нужна нам мировая революция? Вы, восточные варвары, все время смотрите с завистью на наше благополучие и всегда стремились и стремитесь ворваться к нам для большого грабежа. Но ты сделал все более тонко. Ты не допустил неорганизованного грабежа, у тебя все под контролем. Вся кровь Европы на тебе, все жертвы и страдания, все эти толпы беженцев — твоя заслуга.

Сталин, сидел, прикрыв глаза, и на эти обвинения только кивал головой, а де Голль продолжал:

— Я понимаю, что, заключив договор с тобой, я проиграю. И не только потому, что в договоре с дьяволом невозможно что-то выиграть. Ты гораздо расчетливей и умней всех политиков Запада, вместе взятых. Я прекрасно это понимаю, но пошел на контакт с тобой по одной простой причине — попытаться минимизировать те потери, которые понесет народ Франции, они все равно будут, но я постараюсь их уменьшить...

— Хорошо. А теперь ты меня послушай и постарайся понять. Это важно, и важно не столько для меня, сколько для тебя самого. Все, что ты сказал, я давно уже читал. Сначала это писали про царя Ивана Грозного. Ты не поверишь, но тот перевод его прозвища, который ходит в Европе, совсем не точен. У вас нет слова адекватного слову «Groznyi», и вы переводите его как «Ужасный», «Пугающий», что не отвечает истине. Народ дал ему это прозвище, а оно для народа звучит скорее как «предостерегающий», а вовсе не как «Ужасный». Так вот ужасы, которые вы в Европе приписываете ему, по сравнению с теми, что творились в то время у вас, — не более чем детские игры в песочнице. Рассказать, что было в то время в Англии, во Франции, в Германии? Иван Васильевич, конечно, ужасный тиран, но это по нашим, по российским меркам. И не европейцам его судить, притворно ужасаясь: «Ах, какой злодей!» А я думаю, в отместку за то, что Иван Грозный выбил европейцев из России, нанеся вам поражение в Ливонской войне, вы решили его убить после смерти еще и морально, опоганив память о нем. Но и это еще не все. Точнее, отношения Европы с православным Востоком не тогда начались. Это, стало быть, Византия так завидовала нищим, одетым в шкуры феодалам, что напала на них. Восторгалась, так сказать, еще не построенными шедеврами архитектуры и еще не написанными шедеврами научной мысли. Только вот подмечается одна закономерность. Как только с востока на эти государства нападали кочевники, я имею в виду и Византию, и Русь, так сразу же с запада к ним присоединялись «христиане». Подлость эта настолько была очевидна современникам, что они и стали пытаться демонизировать эти страны. Мол, византийцы погрязли в разврате и богатстве. А писали так, словно с натуры описывали нравы собственно «святого престола». А русские, те вообще то лисиц едят, то собак пользуют. Про христианских младенцев на копьях тоже не первый век байка ходит.

— Но я хотел...

— Подожди, я тебя слушал, хотя мне и неприятно было. Что касается мировой революции. Странно, что эту тему поднял француз. Вообще-то, это лозунг вашей революции, Великой французской. Это вы собрались нести свободу на кончиках штыков по всей Европе. Это ваш лозунг был — Свободную Францию должны окружать только свободные страны. Что из этого вышло? Большая кровь по всей Европе. Я не хочу сказать, что вы самые кровожадные люди, но! Топить людей баржами придумали вы. Толпой связывать и стрелять в них картечью — тоже вы, что поделать, пулеметов тогда еще не изобрели. А вспомни Тридцатилетнюю войну. Из двадцати миллионов немцев, дай Бог, если осталось миллиона четыре, и при этом — Россией там и не пахло. А что касается мировой революции, это ведь идея Троцкого, моего идейного противника. Именно отрицанием мировой революции и идеей построения социализма в одном государстве я и победил его. Победил в открытой дискуссии. Партия более 90% голосов отдала мне, моему курсу. А Троцкий попробовал противостоять всей партии. Ну и был за это наказан. Вы приписываете мне идеи моего врага, идеи, за которые я его уничтожил политически. А казнило его советское государство не за идеи, а за конкретные преступления против СССР: организацию подполья, теракты, связь с Гитлером и за другие «шалости». Поверь, за каждую шалость в отдельности, если бы она была проведена против любой западной страны, его бы четвертовали по решению вашего гуманного суда. Вот смотри, как вбиты в тебя предрассудки по отношению к нам. Даже то, что Красная Армия не грабит и не насилует, вы и то ставите нам в вину, по-вашему что, пусть лучше грабит? Пойми, я не для того это говорю, чтобы унизить тебя или другим образом подмять. Раз уж мы с тобой договорились стать союзниками, я хочу, чтобы ты понимал и наши интересы, и нашу политику. Сколько себя русский народ помнит, всегда вы, предварительно попугав своих сограждан, собирались и шли к нам грабить, насиловать, убивать. Поводы придумывались разные — здесь и борьба за чистоту веры, и распространение свободы, и прочий бред. Кончалось это всегда большим разгромом незваных гостей, после чего в Европу приходили русские войска. Сколько раз русские были в Берлине, даже в Париже, и что, сожгли они Париж, хотя бы в отместку за сожжение Москвы? Теперь у вас новые затеи. После того, как вы у себя в Европе устроите хорошее кровопускание, когда вырежете всех, кого можно вырезать, после этого, как пьяный задира, мутным взглядом порыщете по сторонам и вновь претесь к нам. То Фридрих, то Наполеон, то Антанта. Вот и сейчас — Гитлер. Нам надоело! Наша политика далее будет заключаться в том, чтобы в Европе не возникла еще раз такая гангрена. И поэтому мы, с Францией ли во главе, с Германией ли, но построим милую и безопасную для НАС Европу. Вы нам не нужны, ни бабы ваши, ни дома, ни скот. Вы нам нужны вменяемыми и добрыми соседями.

Де Голлю было что сказать на эти слова, но он решил промолчать пока, все обдумать. А при дальнейшем размышлении он решил, что роль, предписанная Сталиным Европе, гораздо более привлекательна, чем та роль, которую ей отводили и англосаксы, и нацисты. И он для себя принял эту роль и свое участие в ней.