На Днепровском рубеже. Тайна гибели генерала Петровского

ГЛАВА 8 ВЗЛЕТ И ОПАЛА

После майского парада 1937 года Л.Г. Петровский был назначен командиром 5-го стрелкового корпуса Белорусского военного округа, дислоцировавшегося тогда в г. Бобруйске. Так получилось, что одним из главных мероприятий в плане боевой подготовки Красной Армии на тот год были Белорусские маневры, на которых планировалось на деле проверить теорию глубокой операции. На них были приглашены военные наблюдатели ряда стран, в том числе и Германии. Леонид Петрович попал, как говорится, с «корабля на бал». Буквально через несколько дней после принятия им должности командира корпуса подчиненные ему соединения были подняты по тревоге — начались маневры.

Корпус, возглавляемый комдивом Петровским, действовал на стороне «красных», наступавших от Бобруйска на города Рогачев и Жлобин. «Синие» занимали оборону по левому берегу Днепра. По плану учений действия корпуса должны были поддерживать авиация, артиллерия и танковые части старшего начальника. Когда корпус вышел на западный берег Днепра, небо над рекой разукрасилось сотнями шелковых парашютов — десантная бригада захватила плацдарм на противоположном берегу, обеспечивая форсирование Днепра частями 5-го стрелкового корпуса. Личный состав показал на этих маневрах хорошую полевую выучку и был высоко оценен старшим начальником. Леонид Григорьевич был на вершине счастья. Любой командир всегда рад успехам своих подчиненных, ибо только совместным трудом всего воинского коллектива, каким бы он ни был, большим или маленьким, и достигается успех в бою. По злой иронии судьбы именно здесь спустя всего четыре года генералу Л.Г. Петровскому придется сложить свою голову во славу Отечества.

Многим бог наделил людей. Спасибо ему за это. И в первую очередь за то, что он не дал человеку возможности знать и предвидеть свою судьбу, ибо жить с видом на свою смерть было бы просто бессмысленно и невыносимо.

28 ноября 1937 года Л.Г. Петровский был назначен командующим войсками Средне-Азиатского военного округа. Одновременно ему было присвоено персональное воинское звание — комкор.

Уже в начале декабря 1937 года он был на новом месте в Ташкенте и сразу же приступил к изучению особенностей этого театра военных действий. В феврале 1938 года, в 20-ю годовщину Красной Армии он в числе ряда известных военачальников был награжден орденом Красного Знамени, а также юбилейной медалью «XX лет РККА», которая и в предвоенные годы, и после войны весьма ценилась в кругу кадровых военных.

Интересно отметить тот факт, что в 20-ю годовщину Красной Армии одним указом с Леонидом Григорьевичем был награжден орденом Красного Знамени и его отец, Григорий Иванович Петровский. Таким образом, семья Петровских стала одной из немногих, где отец и оба его сына были награждены орденом Красного Знамени.

Но не успел Леонид Григорьевич как следует познакомиться со Средней Азией, как 25 февраля 1938 года приказом Наркома обороны № 0177 он был назначен заместителем командующего Московским военным округом. Командовал тогда округом Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный, который с большой симпатией относился не только к Леониду Григорьевичу, но и ко всему семейству Петровских. Есть предположение, что Петровский совсем не случайно был назначен на должность заместителя командующего округом, а с тем, чтобы в последующем, после ухода С.М. Буденного на должность заместителя Наркома обороны занять его место.

Впоследствии стал известен весьма интересный факт, как нельзя ярко характеризующий то время, в котором были вынуждены жить советские люди. Оказывается, что, когда Л.Г. Петровского вызывали в Наркомат обороны, как это принято при назначении на любую высокую военную должность, он, кроме всего прочего, имел там беседу с высокопоставленным чиновником ведомства товарища Л.П. Берии, который сказал ему, что одной из его обязанностей будет наблюдение за действиями С.М. Буденного. Такие были времена: под подозрением находилась вся страна. Отдавая должное Сталину как государственному деятелю, очень много сделавшему для индустриализации страны, для победы над фашистской Германией, соизмерить это с объемом репрессий, организованных им против собственного народа и его армии, просто невозможно.

Принято считать, что репрессии против командного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота начались в 1937 году, однако это далеко не так. 1937-й год — это пик репрессий. А начались они за несколько лет до этого. Правда, массового характера не носили. Сначала как бы потихонечку репрессивная машина стала «давить» одиночек, постепенно увеличивая свой аппетит. Летом 1935 года был арестован начальник кафедры военной истории Военно-воздушной академии имени Жуковского, известный герой Гражданской войны Г.Д. Гай, однако этому событию окружающие командиры не придали особого внимания. Затем подошла очередь комкоров В.М. Примакова, В.К. Путны и С.А. Туровского, комдивов Д.А. Шмидта и Ю.В. Саблина и ряда других. И хотя об их аресте ничего не сообщалось, широкий круг командиров уже мог задуматься о происходящем. Ведь, как видно из перечисленных фамилий, репрессии коснулись командиров, хорошо известных в широких военных кругах, активных участников Гражданской войны, хотя в этом списке были и командиры пониже рангом и не со столь большими заслугами перед страной.

Недаром уже в том же 1936 году заместитель командующего войсками Приволжского военного округа, близкий друг и соратник легендарного начдива В.И. Чапаева, сам впоследствии командир прославленной Чапаевской дивизии, награжденный в годы Гражданской войны тремя орденами Красного Знамени, комкор Иван Степанович Кутяков записал 27 августа 1936 года в своем дневнике:

«Умер главком С.С. Каменев. Старик сделал свое дело и незаметно ушел восвояси. Вопрос времени, все там будем. Наступает время, когда все ветераны Гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой, третьи, как Каменев, уйдут в могилу»^{29}.

Как в воду смотрел комкор И.С. Кугяков. Через год его арестуют, еще через год — расстреляют. И не только его одного, а десятки тысяч других прославленных и не очень, известных и не особенно известных командиров Красной Армии. Кому-то, как Л.Г. Петровскому, повезет больше, но нервы потреплют основательно.

Самым громким делом в отношении видных советских военачальников того периода времени был процесс над Маршалом Советского Союза М.Н. Тухачевским, командармами 1-го ранга И.Э. Якиром и И.П. Уборевичем, командармом 2-го ранга Л.И. Корком, комкорами — Р.П. Эйдеманом, Б.М. Фельдманом, В.М. Примаковым, В.К. Путной[17].

По ложным обвинениям в шпионаже, контрреволюционной деятельности и вредительстве в ходе закрытого судебного заседания, проходившего в Москве 11 июня 1937 года, все командиры были приговорены к смертной казни и уже на следующий день расстреляны.

В день суда Нарком обороны К.Е. Ворошилов подписал приказ об увольнении из армии более трехсот высших командиров, которые в последующем были репрессированы.

21 июня 1937 года был издан совместный приказ Наркомов обороны и НКВД К.Е Ворошилова и Н.И. Ежова № 082 «Об освобождении от ответственности военнослужащих участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем ими совершенном и сообщниках».

После его издания в органы НКВД хлынул поток доносов, писем, анонимок, которые принимались без проверок. Начались повальные аресты. В период следствия арестованные зачастую подвергались нечеловеческим пыткам и истязаниям и были вынуждены оговаривать себя и своих сослуживцев. Достаточным основанием для ареста порой служили факты совместного прохождения службы в одной воинской части. Репрессии против командного состава Красной Армии с каждым днем ширились и захватывали в свою орбиту все большее количество командиров разного ранга.

Поскольку органы НКВД явно не успевали справляться с «работой», их штаты в самые кратчайшие сроки были увеличены почти в четыре раза. Под неусыпным оком НКВД по всей стране была создана колоссальная сеть осведомителей и доносчиков. За успешное проведение разного рода «операций» по выявлению вредителей и шпионов многие работники НКВД были удостоены высоких правительственных наград.

Для устранения того или иного военачальника или видного политработника применялась следующая тактика. Вначале их под каким-либо предлогом (был бы человек, а причина найдется) понижали в должности, а иногда и перемещали на равнозначную должность, но в другое место. Это позволяло оторвать его от сложившегося коллектива сослуживцев, после чего он неприметно для окружающих арестовывался, так сказать, без особой огласки. Поступавшие затем известия уже «о враге народа» вызывали у знакомых сомнение, а то и резкое осуждение и неприязнь. Особенно ревностно относился Сталин к благополучным семьям, т.к. собственная семейная жизнь, как известно, у него не сложилась.

Всего в Красной Армии только в 1937—1938 гг. были репрессированы около 44 тысяч человек командно-начальствующего состава, в том числе 35 тыс. из числа Сухопутных войск, около 3 тыс. из состава Военно-Морского Флота и более 5 тыс. из Военно-воздушных сил. Большинство репрессированных были расстреляны или умерли в заключении.

Особенно большой урон был нанесен высшему и среднему командному составу. Были сменены все командующие войсками военных округов, 90% заместителей начальников родов войск и служб, 80% руководящего состава корпусного и дивизионного звеньев, 91% командиров полков и их заместителей^{30}.

Репрессиям были подвергнуты:

221 комбриг (56% от общего количества на тот период времени);

136 комдивов (68%);

60 комкоров (90%);

12 командармов 2-го ранга (100%);

2 командарма 1-го ранга (50%);

2 флагмана флота 2-го ранга (100%);

2 флагмана флота 1-го ранга (100%);

34 бригадных комиссара (94%);

25 корпусных комиссаров (89%);

15 армейских комиссаров 2-го ранга (100%);

2 армейских комиссара 1-го ранга (100%);

3 Маршала Советского Союза (60%)^{31}.

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков в своих воспоминаниях пишет:

«В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было — старались говорить в присутствии третьих лиц — свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально чистых людей, а иногда на своих близких друзей.

Каждый честный советский человек, ложась спать, не мог твердо надеяться на то, что его не заберут этой ночью по какому-нибудь клеветническому доносу»^{32}.

Как не вспомнить еще один факт той эпохи. 26 марта 1938 года на заседании Военного совета Киевского военного округа будущий Нарком обороны СССР, а тогда командующий округом командарм 2-го ранга С.К. Тимошенко с гордостью констатировал:

«В итоге беспощадного "выкорчевывания" троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических элементов на 25 марта 1938 года произведено следующее обновление руководящего состава округа. Командиров корпусов обновлено — 9 (100%), командиров дивизий — 24 (96%), командиров бригад — 5 (55%), командиров полков — 87 (64%), начальников штабов корпусов — 6 (67%), начальников штабов дивизий — 18 (72%), начальников штабов полков — 78 (58%)».

Подводя итоги этого абсолютно бессмысленного уничтожения военных кадров, достаточно сказать о том, что только за два года было уничтожено генералов в четыре раза больше, чем их погибло за весь период Великой Отечественной войны, продолжавшейся около четырех лет^{33}.

В результате репрессий у руководящего состава не только были напрочь отбиты такие качества, как инициатива и творческий подход к делу, но возникли естественное чувство неуверенности в себе, боязнь проявить должную требовательность к подчиненным, не говоря уже о том, что подозрительность к сослуживцам стала определяющей чертой в деятельности каждого командира.

Что говорить о командирах, если даже офицеры и генералы, занимавшие административно-хозяйственные должности, не знали, как вести себя в этой обстановке. Комбриг К.И. Соколов-Страхов, занимавший должность заместителя начальника военно-исторического отдела Генерального штаба РККА, писал:

«Я — редактор Военно-исторического бюллетеня. Я чувствую, что за каждым моим шагом наблюдают... Работать теперь трудно и даже страшно на литературно-историческом фронте — чуть что, ответственность огромная».

Именно чувство неуверенности в себе, безынициативность стали первопричиной многих бед в первые месяцы войны. Генерал-полковник Г. Гудериан в своем докладе о результатах первых месяцев войны в России отмечал:

«I. РУССКОЕ КОМАНДОВАНИЕ.

а) Высшее командование.

Высшее командование показывает себя очень энергичным. Оно стремится руководить по немецким принципам и приспособиться к немецким методам боевых действий. Но здесь оно не может полностью развернуться, так как ему мешают:

1. Политические требования государственного руководства.

2. Недостаточная ориентировка соседей и подчиненных командиров в общей обстановке и, как следствие, недостаточное понимание и увязка ее с собственными намерениями...

б) Среднее командование.

Большей частью хорошо обучено, но во многих случаях ему не хватает сообразительности. При склонности к схематизму их приказы большей частью примитивны и в них отсутствует ясное выставление своей собственной воли. Об общей обстановке оно бывает осведомлено лишь в очень редких случаях. Оно не в состоянии организовывать наступление силами, превышающими численность полка.

в) Низшее командование.

Низшее руководство по своему составу очень разнообразно. Наряду с личностями, всецело отдающимися борьбе, имеется большое количество командиров, которые быстро прекращают борьбу. В низших служебных инстанциях эти две крайности выступают наиболее резко.

В большинстве случаев низшие командиры не в состоянии вполне продуманно исполнять приказы вышестоящего командования и претворять их в собственные распоряжения. У них преобладают медлительная и обстоятельная отдача приказов, а также приверженность к схемам. Они почти никогда не ориентируются в вопросах обстановки, выходящих за рамки их собственных приказов...»^{34}

Иногда, когда заходит речь о репрессированных сталинским режимом военачальниках, у отдельных историков проскальзывает мысль о том, что они, дескать, не сыграли бы особой роли в войне с гитлеровской Германией. Как знать. Гибель значительного числа достаточно подготовленных и имевших опыт ведения войны командиров дорого обошлась нашему государству. По крайней мере быстро выдвинувшиеся на высокие командные должности командиры, проявившие личную храбрость и героизм в ходе небольших локальных конфликтов, оказались с началом войны явно не в своей тарелке, ибо храбрый и умный — это абсолютно разные понятия. Конечно, идеальный вариант командира: умный и храбрый, но, увы, это встречается не так часто, как хотелось бы.

К сожалению, на Руси всегда считалось так. Герой? На тебе дивизию, армию или военный округ, и вперед, а каким образом идти вперед, не объяснили и не научили, и Герой понятия не имел об этом никакого. И с первых дней войны противник начал наших героев бить вдоль и поперек, и товарищ Сталин помогал врагу в этом изо всех сил, расстреливая вознесенных им же на щит генералов, которые были преданными Родине людьми, но занимаемым должностям зачастую явно не соответствовали.

В должности заместителя командующего Московским военным округом комкор Л.Г. Петровский пробыл всего два с половиной месяца. Страна и армия продолжили жить в жутком страхе. Аресты, увольнение с работы и службы, осуждение судом — все это было уже обыденным явлением тех лет. В мае 1938 года приказом Наркома обороны № 0521 он неожиданно не только для него, но и для всех окружающих был отстранен от должности и выведен в распоряжение Управления по начальствующему составу Красной Армии (УНС РККА).

К тому времени уже были репрессированы многие видные советские военачальники и полководцы. Ольга Леонидовна Туманян (Петровская) рассказывает:

«Вы знаете, когда наступал вечер, становилось как-то жутко. Мы все старались быть дома. Не было ни одной ночи, чтобы кого-то не арестовали. Сложно даже передать то время. Я ведь была еще ребенком, но хорошо все помню. Было не то что страшно, было просто жутко. В любой момент ты могла остаться одна, без родителей. Не дай бог пережить еще раз подобное...»

Правда, сказать с полной уверенностью о том, что это произошло для него внезапно, нельзя. Принципиальная позиция, которую занимал брат Петр во взглядах на политическую и общественную жизнь в стране, его приверженность к взглядам Троцкого и Бухарина рано или поздно должны были прямо или косвенно сказаться и на его судьбе, и на судьбе всех родных и близких. В период политических дискуссий в первые годы правления Сталин скрепя сердце терпел различного рода мнения о том, каким путем должна продвигаться страна. Но постепенно, все больше концентрируя власть в своих руках, Сталин стал относиться к каждому такому факту весьма болезненно. А вскоре противоречиям не осталось и места в общественной жизни государства.

Вместе с теми, кто встал «на тропу войны» с вождем народов, нередко страдали и их ближайшие друзья и родственники. Об этом особенно красноречиво говорит судьба родных M.Н. Тухачевского. Мать Михаила Николаевича и сестра Софья были направлены в ссылку, сестры Ольга и Мария осуждены на восемь лет, а два брата, Александр и Николай — расстреляны.

Как любят на Руси говорить: «Лес рубят — щепки летят». Так и абсолютно ни в чем не виновный Леонид Григорьевич оказался в числе врагов государства, хотя создается твердое мнение, что Сталин и его ближайшие соратники не сомневались в его невиновности. Однако в целях, так сказать, профилактики решили временно удалить его от армии. Косвенно об этом свидетельствует и тот факт, что он не был арестован и осужден или еще хуже того — расстрелян. Для сталинского режима не было никаких проблем это сделать.

В августе 2001 года вышла статья сына Петра Петровского, Леонида Петровича Петровского, племянника генерал-лейтенанта Л.Г. Петровского, под названием «Командир "Черного корпуса"», в которой он уж слишком неправдоподобно описывает как увольнение из рядов Красной Армии Леонида Григорьевича, так и возвращение его в армейский строй.

Автор пишет: «"Брат врага народа, возможный участник военного заговора с целью арестовать товарища Сталина" — с такой убийственной формулировкой Леонид Петровский был оставлен от дивизии и отправлен фактически под домашний арест — в печально известный Дом на набережной, многие обитатели которого к тому времени уже были расстреляны или попали в лагеря»^{35}.

Слишком уж пафосно и неправдоподобно. К тому же Л.Г. Петровский очень слабо ориентируется в происходившем.

Во-первых: подобного обвинения — «Брат врага парода, возможный участник военного заговора с целью арестовать товарища Сталина» — никто Леониду Григорьевичу не предъявлял. Подобной формулировки ни в приказе об увольнении, ни в личном деле Л.Г. Петровского нет.

Во-вторых: Л.Г. Петровский был не командиром дивизии, а заместителем командующего Московским военным округом. По военным меркам это очень большая разница.

В-третьих: он не находился ни под каким арестом. Леонид Григорьевич свободно передвигался и даже учился в Промышленной академии имени Кагановича, куда в те времена не могли попасть даже многие ярые сторонники сталинского режима.

Тем не менее для Л.Г. Петровского это был страшный удар. В расцвете сил и энергии он оказался не у дел. Ему, человеку очень энергичному и неспокойному, постоянно находившемуся в поиске чего-то нового и, как ему казалось, очень нужного, в этих условиях было неимоверно тяжело. Леонид Григорьевич не находил себе места. Обстановка тех лет хорошо известна. Подозрительность и недоверие друг к другу переходили всякие мыслимые границы. Однако имеющиеся в ряде работ сведения о том, что он был арестован и находился в тюрьме, абсолютно не соответствуют действительности. Главному сталинскому лакею, «товарищу» Л.З. Мехлису, как он ни старался, так и не удалось арестовать и бросить Петровского в тюрьму.

Конец 30-х годов оказался крайне сложным временем для всей семьи Петровских. В декабре 1938 года Г.И. Петровский был вызван в Москву к И.В. Сталину. По воспоминаниям Григория Ивановича, разговор был весьма коротким, но велся Сталиным на повышенных тонах и в резкой форме. Спустя некоторое время Г.И. Петровский был освобожден от обязанностей председателя Верховного Совета Украины и члена Политбюро ЦК КП(б)У и отозван из Киева в Москву. Но это были лишь «цветочки». За спиной Г.И. Петровского подручные Берии быстро состряпали новое «политическое дело», расследование которого началось в марте 1939 года.

Во время работы XVIII съезда ВКП (б) Г.И. Петровский был обвинен в том, что находился в дружеских отношениях со многими «врагами народа». Он был выведен из состава кандидатов в члены Политбюро ЦК ВКП (б) и только чудом избежал ареста. Надо отметить, что Григорий Иванович Петровский оказался одним из немногих старых революционеров, кому удалось в те годы избежать репрессий со стороны Сталина и его ближайшего окружения. Тем не менее вскоре Г.И. Петровский оказался без работы и без средств к существованию. Сильно переживая за сыновей, он вскоре тяжело заболел, перенес инфаркт. К тому же надо добавить, что всего за несколько месяцев до этого был расстрелян муж дочери Антонины — С. А. Затер, занимавший должность председателя Черниговского облисполкома на Украине.

Более года Григорий Иванович был не у дел, не получая никакой зарплаты или пенсии, а ведь ему шел тогда уже 61-й год. Материальное положение семьи было очень сложным. Ему, одному из старейших революционеров, помог устроиться на работу в Музей революции соратник по борьбе с царским режимом, бывший депутат IV Государственной думы Ф.Н. Самойлов, с которым они вместе находились в ссылке в Сибири за антивоенные выступления. Ф.Н. Самойлов работал в музее завхозом.

В 1941 году, когда враг подошел к столице, Г.И. Петровский участвовал в эвакуации архивных ценностей из Москвы и был назначен комиссаром эшелона, на котором вывозились архивы и наиболее ценные документы главных музеев столицы. Вскоре он оказался в Хвалынске, небольшом городке на Волге. С ним была и Домна Федотовна, которая уже давно тяжело болела. Здесь они получили страшную весть о гибели Леонида. Домна Федотовна окончательно слегла и вскоре умерла. Только в 1943 году Г.И. Петровский вернулся в Москву и продолжил работу в Музее революции.

Почти полгода комкор Л.Г. Петровский числился в кадрах Красной Армии, но практически находился не у дел, ожидая своей участи. Это время было для него самым сложным в жизни, даже сложнее, чем когда его уволили со службы. Каждый день он ждал звонка, надеялся, что произошла ошибка и он вновь понадобится армии, но телефон молчал. А ночью Леонид Григорьевич с трепетом в душе и болью в сердце прислушивался к стукам на лестничной клетке — не за ним ли пожаловали ночные гости из НКВД. В это время семья Л.Г. Петровского — он, жена и дочь Ольга — жила в доме, который многие годы носил название «Дом на набережной»: 16 подъезд, квартира № 321.

Этот дом, как никакой другой, часто упоминается в рассказах, когда речь идет о той или иной исторической личности, а таковых в доме проживало очень много. Многим его жителям было не суждено пережить период сталинских репрессий.

Памятник живой истории, которому недавно исполнилось 80 лет, обросший за это время многими тайнами и легендами, разного рода слухами и немыслимыми фактами из жизни его обитателей, он стоит мрачной серой крепостью на Берсеньевской набережной Москвы-реки, однако имеет адрес: Москва, улица Серафимовича, 2.

О том, что здесь в разные годы жили многие выдающиеся личности нашего государства, прославленные полководцы и военачальники Красной Армии, свидетельствуют многочисленные памятные доски с их именами.

Как только его не называли его за прошедшие 80 лет: Дом Советов, Дом Правительства, 2-й Дом Совнаркома СССР, Дом ВЦИК и СНК, «Дом Иофана», «ДОПР» и наконец — Дом на набережной. По воспоминаниям Ольги Леонидовны, Леонид Григорьевич Петровский очень любил этот дом с его просторными квартирами и чистыми лестничными маршами, что еще не часто можно было встретить. Приезжавшие к ним гости всегда восхищались им. Но в тот период, когда он оказался не у дел, ему казалось, что дом стал чем-то напоминать собой тюрьму.

Несколько позднее Леонид Григорьевич даже решил сменить квартиру, и они с семьей переехали в квартиру № 427, находившуюся в 25-м подъезде. Сейчас здесь проживают другие люди. Они, наверное, и не знают о том, что в их квартире в свое время жил легендарный советский генерал.

В конце ноября 1938 года раздался звонок, и незнакомый голос сообщил, что ему приказано немедленно прибыть в Управление кадров. По прибытии в Управление кадров ему вручили приказ Наркома обороны № 02489 от 29 ноября 1938 года, в соответствии с которым Л.Г. Петровский был уволен из рядов Красной Армии по статье 43, пункт «А».

Через месяц его исключили из членов ВКП (б). Леонид Григорьевич не признал выдвинутых в его адрес обвинений, тем не менее был вынужден расстаться и с партбилетом, и с командирским удостоверением, получив взамен военный билет № 13601, в котором черным по белому было записано, что его владелец является комкором запаса РККА. Тем не менее, как рассказывает дочь генерала, уволенному из армии Леониду Григорьевичу Петровскому назначили пенсию в 610 рублей, на которую и жили всей семьей.

Помимо арестов за контрреволюционную деятельность, параллельно шла чистка командных рядов Красной Армии и по политическим соображениям. Для лиц начальствующего состава, увольняемых по политико-моральным причинам, был введен условный шифр «О.У.» — особый учет. Если на приказе об увольнении командира из армии стоял шифр «О.У.», такие лица брались на «особый учет» с тем, чтобы не приписывать их к войсковым частям, не зачислять в переменный состав территориальных частей, не призывать в РККА по отдельным заданиям и нарядам и не направлять в войска в начальный период войны. Под этим шифром и был уволен из армии Л.Г. Петровский.

Нелегкие времена переживала и родная ему Московская Пролетарская дивизия, которая с апреля 1938 года была переименована в 1-ю Московскую стрелковую дивизию[18]. Как оказалось, одна из лучших дивизий РККА оказалась сплошь и рядом «засоренной враждебными элементами». По крайней мере так считало командование Московским военным округом.

Будет весьма интересно ознакомиться всего лишь с коротким фрагментом выступления члена Военного совета МВО, дивизионного комиссара А.И. Запорожца на заседании Военного совета при народном комиссаре обороны 21 ноября 1938 года, чтобы понять обстановку, сложившуюся тогда в стране и армии:

«Товарищи, политико-моральное состояние войск Московского военного округа является исключительно здоровым. Бойцы, командиры, политработники и семьи начальствующего состава как никогда преданы своей Родине, как никогда сплочены вокруг Коммунистической партии, ее ленинско-сталинского Центрального Комитета и вождя партии и народов т. Сталина. Политические органы и комиссары, реализуя указания народного комиссара обороны и решения Всеармейского совещания политработников, проделали большую работу по очищению своих рядов, рядов Московского военного округа, большевистских рядов партийных и непартийных большевиков. Они провели, с нашей точки зрения, большую очистительную работу от врагов народа и просто разложившихся элементов. Очищение войск от врагов народа и политически неблагонадежных элементов мы продолжаем и до настоящего времени.

Наибольшая засоренность у нас, мы считаем, в частях противовоздушной обороны, 14-й стр. дивизии и затем в авиационной бригаде и Московской стр. дивизии, которая раньше называлась Пролетарской дивизией...»^{36}

Такое вот было время.

Первые недели после увольнения из армии Леонид Григорьевич с минуты на минуту ожидал ареста, но затем твердо решил не сидеть сложа руки, а найти себе применение в гражданской жизни и параллельно бороться за отмену приказа. Спустя два месяца он устроился на конструкторские курсы, а вскоре начал готовиться к поступлению в Промышленную академию имени Кагановича, где тогда учились многие государственные и партийные руководители и их жены, продолжая писать письма в Наркомат обороны и другие инстанции с просьбой о восстановлении его в рядах Красной Армии.

Ольга Леонидовна вспоминает:

«Поступить в Промакадемию было не так-то и легко. Папа основательно готовился к вступительным экзаменам. Особенно много внимания он уделял подготовке к экзамену по русскому языку. Даже был вынужден брать уроки у репетитора, моей школьной учительницы. Он хорошо все сдал и поступил в академию.

Стал учиться. Благодаря этому спала некоторая напряженность в нашей жизни».

Учась в академии, Леонид Григорьевич не оставлял мысли добиться пересмотра своего дела. По вечерам, когда дома все ложились спать, он садился за стол и писал письма: в адрес Президиума Верховного Совета М.И. Калинину, который хорошо его знал, в Наркомат обороны К.Е Ворошилову, в Центральный Комитет ВКП (б) И.В. Сталину, пытаясь доказать, что произошла ошибка и он ни в чем не виноват. Л.Г. Петровский даже не задумывался о том, что таких «невиновных» по стране насчитывались миллионы. Ему казалось, что он будет обязательно услышан. И чудо произошло.

1 апреля 1939 года его дело разбиралось на заседании Комитета партийного контроля, которое лично вел заместитель председателя комитета М.Ф. Шкирятов. Когда Григорий Иванович узнал, что Шкирятов лично занимается делом его сына, то приуныл. Все знали его как ярого приверженца сталинских идей. Под его руководством партийный контроль превратился в такое же карательное оружие партийной верхушки, как и органы государственной безопасности. Никита Сергеевич Хрущев так характеризовал Шкирятова: «Старый большевик, но Сталин обратил его в свою дубину. Он слепо... делал все так, как говорил Сталин».

А.Л. Белова, жена командующего Московским округом командарма 1-го ранга И.П. Белова, расстрелянного в июле 1938 года, сама хлебнувшая в те годы немало горя, сказала о нем буквально следующее:

«Мерзавец из мерзавцев, палач и садист. Странно, отчего про него мало пишут, он же чудовище, фашистское чудовище, иначе и не скажешь».

Тем не менее после непродолжительной дискуссии комиссия вынесла положительное решение, и Л.Г. Петровскому было разрешено восстановиться в партии. По всему видно, что Шкирятов предварительно согласовал этот вопрос с И.В. Сталиным. Очень редко сталинские вассалы принимали подобные решения без ведома «вождя всех народов», тем более в отношении таких известных людей, как Петровские. Никто просто не мог посметь взять на себя такую ответственность — вмиг можно было лишиться головы. По всей видимости, Иосиф Виссарионович решил, что он и так достаточно припугнул непокорное семейство.

Спустя всего полгода после увольнения из рядов Красной Армии решением Партколлегии при ЦК ВКП (б) Леонид Григорьевич был восстановлен в партии. Правда, ему был объявлен строгий выговор за «проявленную им грубость и продажу личной машины по более дорогой цене». Но все равно это уже не исключение из рядов партии, ведь для людей его уровня и служебного положения исключение из партии было равносильно смерти — и политической, и физической. То, что за исключением из партии, как правило, следовали арест и расстрел, на себе испытали тогда многие. Летом 1940 года в Ленинском райкоме партии г. Москвы ему был выдан новый партийный билет № 3 410 347.

Поверив в свои силы, Л.Г. Петровский начал «бомбардировать» Народный комиссариат обороны письмами с просьбой восстановить его в кадрах Красной Армии. Не было дня, чтобы он к кому-то не обратился с просьбой о восстановлении в армии. С надеждой и волнением встречал каждый телефонный звонок в их квартиру, надеясь на очередное чудо.