На двух ногах

Человек ли Давид?

В доме Саула в него были влюблены все – Ионафан, Мелхола, сам Саул. Саул не мог заснуть без того, чтобы Давид играл ему на арфе. Дочь его, Мелхола обожала Давида. Сын его, Ионафан отдал Давиду всё – любовь отца, наследное царство, саму жизнь. Что каждый из них видел в нём? И какой чудовищный лик проступал сквозь тонкие черты, когда наваждение спадало?

Саул, опомнившись на миг, метнул в него копьё. Мелхола увидела его в иной личине, незнакомого, чужого, пляшущего перед скинией, и выражение ужаса навеки застыло у неё на лице.

Откуда он вообще взялся?

"Возьми мою броню, – говорил Саул, нервно меряя шагами шатёр, – этот великан убьёт тебя, он убил уже многих. Возьми мою броню, и шлем, возьми, пройдись по шатру, дай мне поглядеть на тебя, мой мальчик, чудное изделие природы, золото и слоновая кость, лилия долин. Дай-ка я опояшу тебя своим мечом..."

Давид не взял ни щит его, ни меч, ни доспехи.

Он взял у него всё остальное.

Всё забрал.

Тётя Лиза была дочерью сахарозаводчика из местечка Лозны. И всё обещало быть хорошо. Потом, пыльным душным летом, в город пришли махновцы и тётю Лизу насиловали всем отрядом. Она тогда была гимназисткой и любила стихи Апухтина. Она выучилась на врача, вышла замуж за Самуила, но с тех самых пор у неё начались эпилептические припадки – осматривая больного, она замолкала, застывала, потом, на глазах у поражённого пациента, начинала раздеваться... Вот так, ни с того, ни с сего. Тем не менее, больные её любили. У Самуила оказался тяжёлый характер и, кажется, какие-то сексуальные заморочки, но об этом тётя Лиза предпочитала не рассказывать. Оставшись вдовой, всё больше жила по родственникам – присматривала за чужими детьми. Помогая по дому, пела чувствительные романсы декадентской поры. Ещё очень любила песню Зыкиной "Оборвалась тропинка у обрыва, оборвалась, как молодость моя". Удивительно верные слова, говорила она, налегая утюгом на чужие простыни и пододеяльники, удивительно верные слова...

Дядя Нюма и его брат дядя Яша были деловыми людьми. Дядя Нюма работал завскладом, а дядя Яша – бухгалтером. Дефицитный товар уходил на сторону. За короткое время оба сделали приличные деньги, а дядя Яша даже отдал свою жену Сарру учиться на врача. Потом нагрянула ревизия, и склад опечатали. Братья наняли рабочих, за ночь разобрали заднюю стену склада и ликвидировали недостачу. Потом стену склада замуровали вновь. Во сколько это им обошлось – неизвестно, но наутро ревизоры, вскрывшие нетронутые печати, обнаружили, что товары на складе соответствуют описи – до последнего коробка спичек, если там были спички...

А чего же вы хотели, гражданин начальник? – сказал дядя Яша, дружелюбно похлопывая ревизора по плечу. Он потом всё-таки сел за растрату, но очень удачно – в самый разгар сталинской борьбы с космополитами, и вышел из тюрьмы по общей амнистии как жертва режима...

Юлика мобилизовали, но дядя Яша сказал – нет. Мальчика убьют, сказал он. И что будет с Ривочкой?

И он собрал приличную сумму и поехал в военкомат, и ему удалось-таки купить какую-то бумагу, и с этой бумагой он побежал к коменданту поезда, и он отыскал Юлика, который уже почему-то был чужим, худым и очень взрослым, и сказал ему: – Всё, ты уже никуда не едешь. Вот бумага, вон там стоит комендант, пойдём. Нет, сказал Юлик, без Геры не пойду. Какой Гера? – удивился дядя Яша, потому что он не знал никакого Геру.

Мой друг, – сказал Юлик. Когда ты успел с ним подружиться? – кричал дядя Яшка, и бумага в его руке дрожала на ветру. На призывном пункте, – сказал Юлик. – Мой лучший друг, Гера Колпаков.

У меня больше нет денег, понимаешь ты, мальчишка? – кричал дядя Яша, – эта бумага выписана на одного!

Но Юлик был твёрд, а деньги у дяди Яши были.

Их сняли с поезда, который шёл на фронт.

Геру и Юлика, вдвоём.

Гера очень хотел стать академиком, учился, работал, удачно женился, выбился в люди и таки стал академиком, правда, медицинской академии, и тут же сгорел от рака. А Юлик академиком не стал. И тоже умер от рака. Но в другом городе и совсем в другой жизни.

Вот идёт он, исторгнут рыбой, самой прекрасной рыбой на свете, карабкается на дюны, проваливается в песок, Господь ступает за ним след в след, дышит ему в висок...

Отпусти, Господь, я хочу назад, в свою прекрасную рыбу, в её серебро, в нежное её нутро. Ну её в самом деле, эту Ниневию, эту блудницу, казацкую эту станицу, мазаные её хижины, её молоко и мёд, горластых девок её, ослиный её помёт! Ты всё равно собирался обрушить на них самум, хамсин, огненный смерч, смести их с лица земли, похоронить в пыли.

Там вдалеке, за окоёмом, плавает нежная рыба моя, вспыхивает на солнце самоцветная её чешуя. Она поворачивается в воде, отворяет рот, подставляет морскому ветру белый живот. Не приведи Господь, то есть Ты, бросит рыбак в неё острый гарпун, а она даже слова не может сказать, ни охнуть, ни застонать, пожалей её, верни её мне, меня в неё, нас двоих в море, дай ей голос, избавь её от немоты.

Очи все в небесной воде, в морской воде, водоросли запутались в бороде...

У бедной и многодетной тёти Фиры родились близнецы. А тётя Дора, её двоюродная сестра, была богатой и бездетной. Уступи мне одного, – сказала тётя Дора. И тётя Фира уступила. И тётя Дора забрала Арона. И он называл её "мамой". И у него было всё, чего может пожелать маленький мальчик.

Потом Арон вырос, а тётя Дора умерла. И он плакал, а потом стал главой большого клана, поскольку тётя Дора дала ему хорошее образование, и он даже какое-то время работал в министерстве. И всем помогал, даже своему нищему и непутёвому дальнему родственнику Моисею. А вот тётю Фиру терпеть не мог. "Эта мерзкая старуха! – говорил он. – Не могу её видеть, меня от неё трясёт". И Моисей терпел, поскольку Арон давал ему деньги, и они с тётей Фирой с этого жили. Но однажды не вытерпел. "Идиот, – сказал Моисей, – это же твоя родная мать!" И выложил на стол документы.

Арон проглядел документы, ушёл в свой кабинет и не выходил до вечера. А вечером повесился на подтяжках. Тогда ещё носили подтяжки.

Лилит заходит в чужие дома, обнимает чужих мужчин, пьёт их силу, заедает лунным лучом. Она приходит оттуда, где нет зимы, оттуда, где нет вины, выглядывает из зеркала, из его глубины, с его внутренней стороны. Архангел с огненным мечом никогда не видел такой жены.

Спи, моя радость, это радио за стеной, не ходи туда, побудь со мной, за окном зима, а у нас тепло, в батарее булькает тёплая вода, ты только погляди, на кого похожа она, эта девка, не ведающая стыда, волосы растрёпаны, ногти её черны...