Конвалессанс — это небольшой холмик, расположенный на границе первобытных джунглей и поросший вереском, как и весь вулкан выше лесной зоны. В редкие моменты, когда воздух ясен, оттуда виден бесконечный простор океана, лежащего на две тысячи метров ниже. Французские власти построили здесь два бунгало для сдачи внаем, вокруг разбили сад и привезли сюда цветы и растения умеренного пояса. Гортензии, лилии, абрикосы, груши, яблоки, персики, виноград и миндаль прижились здесь очень быстро. Умеренно холодный климат и обилие влаги создают условия, благоприятные для их произрастания. После кошмарных джунглей кажется, что ты попал в маленький парк, перенесенный сюда по прихоти волшебника из-за моря за тысячи километров — так нам описывали Конвалессанс, и легко можно себе представить, с каким нетерпением стремились мы сюда. Однако нас постигло горькое разочарование. Пустовавшие несколько лет бунгало превратились в жалкие лачуги, куда легко проникали и ветер и дождь. Оставшиеся без присмотра заморские растения были вытеснены растениями-захватчиками, явившимися сюда из леса. От всего этого земного рая остались одни воспоминания.
— Как же нам теперь быть? — спросил Тести тоном обвинителя, и мы все почувствовали, как велика наша вина: ведь мы оказались настолько непредусмотрительными, что не узнали заранее, в каком бедственном положении находятся эти дома.
— А что тебя, собственно, беспокоит? — отозвался Фабрицио.
— Спать-то мы где будем? — ответил Тести. — Разве вы не видите, что в этих домах не осталось ни одной кровати?
— Это вопрос организационный, — вставил Манунца, которому так нравилось слово «организация», что он повторял его без конца.
Мы собрали листья и траву, имевшиеся здесь в изобилии, и приготовили себе сносные ложа в тех углах построек, которые были хоть немного защищены. К ночи температура упала до нескольких градусов выше нуля, и, чтобы спастись от холода, мы собрались вокруг костра, на котором варился ужин. Мы стояли и ждали, когда закипит вода, чтобы положить в нее наши неизменные спагетти, как вдруг земля у нас под ногами задрожала. Протяжный рокот, напоминавший глухой раскат грома, но только исходивший из-под земли, сопровождал толчок.
— Сари! Это Сари, — пробормотал проводник и покачал головой.
— Что это за Сари? — заинтересовался Недиани.
— Демон, заключенный в Картале. Бог вулкана, — пояснил Станис.
— Но разве Картала не потухла? — спросил Тести, который принципиально интересовался только своими насущными нуждами и был довольно плохо осведомлен обо всем том, что нас окружало.
— Наоборот, она еще более активна, чем Этна, — ответил ему Фабрицио.
— Так, значит, в любой момент может начаться извержение! — воскликнул Тести, удивляясь нашему спокойствию и давая в то же время почувствовать, что он считает нас ответственными за пробуждение коморского вулкана.
— Еще бы! — согласился Фабрицио. — Тем более что последнее большое извержение было здесь всего несколько месяцев тому назад.
— Это — один из самых неспокойных кратеров в мире, — пояснил Карло. — В течение какого-нибудь столетия здесь было свыше двадцати извержений.
— Во время извержений он представляет серьезную опасность, — продолжал Станис. — Ученые считают Карталу вулканом одновременно стромболийского и гавайского типа. И, стало быть, он может извергать огромные количества газов и выбрасывать лапилли и добела раскаленные камни или же изливать целые потоки лавы.
— С такими горами шутки плохи, — заявил Фабрицио, и Тести посмотрел на него со страхом. — Как вспомню, например, Мон-Пеле, этот дьявольский вулкан на Мартинике, который во время одного извержения разрушил целый остров и уничтожил сорок тысяч человек, так у меня мурашки по коже бегают.
— Но ведь Картала не так опасна, — пытается приободриться Тести. — Она же не производила серьезных опустошений в низине.
— Этого никогда нельзя знать, — возражает Фабрицио, приподнимаясь и подхватывая какую-то банку с консервами. — Вспомни, что извержение вулкана Аниакчак на Аляске, во время которого в воздух было выброшено свыше двадцати кубических миль каменной породы, произошло совершенно неожиданно, без всяких предупреждений.
— Учти при этом, — заключил Станис, — что одна кубическая миля весит около двенадцати миллиардов тонн, и ты сможешь представить себе, каким могуществом обладают вулканы.
Пока Тести размышлял об ужасных опасностях, которые таит в себе огненная гора, мы утоляли аппетит приготовленными для нас кушаньями. Потом, совершенно окоченев, мы укладываемся в свои импровизированные постели.
На рассвете следующего дня с мышцами, онемевшими от усталости и от бессонной из-за холода ночи, мы начинаем последний этап нашего восхождения.
Как всегда в этих местах, над нами и под нами двойной короной сгущаются облака и быстро опускается туман, скрывая от глаз краски рассвета.
Дорога не столь трудна, как вчера, но, лишенные защиты деревьев, мы должны теперь идти под проливным дождем, изливающимся на нас в течение первых часов восхождения.
Часам к двенадцати мы достигаем обширного плоскогорья, на котором зияет жерло самого высокого на Коморских островах вулкана. Мы шагаем вперед сквозь туман и дождь, и видимость все время ухудшается, так что теперь мы уже с трудом различаем предметы в нескольких метрах впереди. Время и усталость постепенно лишают нас бодрости, и мы идем молча.
Первым вестником близости кратера явился жар, который исходил из почвы у нас под ногами. Мы пошли медленно, чувствуя, что в любую минуту можем оказаться на краю главного кратера.
— Стой! — закричал вдруг Фабрицио, шагавший во главе отряда. — Здесь какой-то обрыв.
— Это кратер, месье, — объяснил проводник. — Мы на вершине. Жерло кратера у нас под ногами.
Но известие это не оживило нас, и мы с мрачным видом уселись на землю друг подле друга.
— Что же мы будем делать тут, наверху? — буркнул Тести. — Тут даже света нет, чтоб сделать приличную фотографию.
— Нужно было нам получше все организовать, — заявил Манунца, но слова его не могли, конечно, побороть нашей апатии.
Так просидели мы несколько часов в глухом безмолвии тумана, временами нарушавшемся порывами ветра, с воем поднимавшегося снизу и замиравшего в вышине. Никто не произнес ни слова — все молча глядели на чадные испарения, надеясь, что когда-нибудь все же забрезжит дневной свет.
Внезапно туман улетучился, и глазам нашим открылось зрелище, до той минуты бывшее недоступным нашему взору, — ужасный кратер, отвесно уходящий вниз на сотни метров. Картина из «Ада» Данте, дополняемая поднимающимся и растворяющимся в небе туманом.
Стоя на самом краю кратера, мы глядели вниз.
Взгляд скользил по отвесным стенам и уходил в глубь. Там, внизу, были ворота, ведущие в глубины земного шара. Сквозь клубы дыма и пара, уносимые в вышину порывами ветра, мы видели, кипящую огненную магму и слышали дыхание спящего вулкана.
Мы стояли неподвижно, испытывая странное чувство робости. Но вскоре лихорадочное желание узнать побольше и запечатлеть документально все то, что мы видели, охватило нас, побуждая к активным действиям. Такое волнующее зрелище, как огромный кратер, затерянный среди океанских просторов, вызывает в человеке подъем чувств, нуждающихся в выходе, и обычно сопровождается желанием дать возможность и другим людям полюбоваться необычайной картиной. И поэтому мы постарались по возможности точно запечатлеть на кинопленку этот прекрасный суровый пейзаж.
В настоящее время Картала имеет два кратера, открывающихся на дне огромной воронки, которая достигает в диаметре нескольких километров. На дне ее зияют два огненных отверстия. Мы увидели какое-то животное, быстро пробегавшее между кратерами. Это был дикий муфлон — хозяин пустынных плоскогорий.
Вид этого животного, однако, не мог рассеять ощущение одиночества, испытываемое всеми живыми существами, попадающими на вершины, где вереск и муфлоны, рододендроны и мелкие насекомые лишь усугубляют впечатление убогости, производимое выжженной вулканом землей.
Картала господствует над островом. Мощь ее так велика, что и по сей день туземцы считают ее недра обиталищем таинственного демона своей земли. Этот демон — великий «Сари». Всякий раз, как раздается гул или происходит сотрясение земной коры, островитяне уверены, что это — знамения божественного гнева, и тут же бросают все свои дела и начинают молиться, стараясь умилостивить божество. Вот почему, когда мы швырнули в кратер большой камень, проводник и носильщики так возмутились, что от вторичной попытки нам пришлось отказаться. Никто не желает жить на склонах горы, а в тех редких случаях, когда кто-нибудь из островитян подымается на Карталу, утомление и страх значительно увеличивают их обычную робость. Память о последних извержениях и устрашающий вид кратера только усиливают суеверный ужас, внушаемый Картавой.
Мы тоже испытали чувство смятения, когда, пробираясь между дымящимися трещинами, вдруг услышали два глухих раската, эхо которых прокатилось по той гигантской геологической арене. Но самое сильное ощущение испытали мы, когда приблизились к большему из двух кратеров. Мы увидели такую пропасть, что не смогли устоять на ногах и упали на колени, вцепившись руками в землю.
Целый день мы осматривали и исследовали местность — пробирались между каменными глыбами по обнаженным каменным площадкам, ходили по краю пропасти, задыхаясь в удушливых испарениях.
Позднее погода, словно раскаявшись в том, что позволила нам так много увидеть, опять переменилась: гигантский занавес тумана опустился над огромным амфитеатром. Плоскогорье вновь погрузилось в унылое одиночество: бледное солнце едва светило, и от этого еще печальнее казались бесплодные равнины, заволакиваемые облаками. Врата ада замкнулись, отделив чудовищный вулкан от сияющего моря, в сторону которого мы теперь повернули.
К вечеру мы спустились в Конвалессанс и остаток дня провели, любуясь прекрасным видом. В лучах заката перед нами открылось море. Мы различали в гаснущем свете полосы морских течений, бегущих вдоль берега. Когда же ночь спустилась на землю и последние отблески света задрожали в воздухе, мы увидели вдали над водой маленький светящийся луч: это была звезда Canpous.
Вокруг нас воцарилась глубокая тишина. Позади, в вышине, темнела махина Карталы, горы, рожденной морем. Древняя легенда гласит, что некогда царь Соломон послал сюда наверх своих слуг на поиски трона царицы Савской, похищенного идумеями; туземное предание считает вершину Карталы обиталищем коморианского божества; метеорологи утверждают, что здесь — самое ветреное место в океане; мореплаватели, совершающие рейсы в южной части океана, пользуются Карталой как самым надежным маяком, но высаживаться на остров считают опасным.
Во всех этих поверьях по-разному отражается то почтение и ужас, которые внушает людям огненная гора. Чувство это испытали и мы.
Такова Картала — отверстие, ведущее к еще не изученному сердцу земли.