На Лунных островах

Глава третья РЫБА, КОТОРАЯ МОЖЕТ УТОНУТЬ

В нескольких милях от лагеря через пляж протекала небольшая речушка. Устье ее в зависимости от чередования приливов и отливов то оказывалось на песчаной отмели, выдававшейся на несколько километров в открытое море, то отступало назад, к самому берегу, где пресная вода быстро смешивалась с соленой.

Эта речка и ее берега в течение долгого времени служили объектом наших зоологических изысканий. Мы обнаружили здесь своеобразные виды животных, которые нас глубоко заинтересовали. Когда начинался отлив, морские птицы усаживались на выступивших из воды отмелях, а Карло и Фабрицио с восторгом наблюдали за ними. Вооруженные биноклями, они укрывались за береговыми дюнами и в течение долгих часов лежали под палящим солнцем, издавая одобрительные возгласы при каждом необычном движении изучаемых ими объектов.

Речка была населена множеством морских рыб, более или менее распространенных в Африке. Мне казалось невероятным, что можно увидеть и поймать рыбу скарпену, рыбу-шар или мурену в абсолютно пресной воде, текущей в море. С особым усердием занимался я поисками одного оригинального вида рыб и, как ни странно, искал его не в воде, где должна обитать всякая рыба, а в мангровых зарослях. Десятки необычайных существ, населявших заболоченную местность близ устья, назывались рыбами-прыгунами.

Это своеобразное животное длиной менее четверти метра, живущее у пресной воды в тропических областях, ничем не отличалось бы от обыкновенной рыбы, если бы не выпуклые глаза на голове и большие грудные плавники, придающие ему оригинальный облик. Прыгун — довольно подвижное животное, которое водится в болотах обычно целыми стаями и преследует всякое существо, попавшее в поле его зрения. Оно не довольствуется охотой за насекомыми на поверхности воды, по которой молниеносно скользит, но гоняется за ними среди ветвей мангров, растущих на берегу. Разумеется, нельзя сказать, что оно лазит по манграм в буквальном смысле слова, так как ветви растут полого и прыгуны ползают по ним, словно по наклонной плоскости. Чтобы поймать их, достаточно раскинуть сеть или кусок материи под растением и энергично потрясти его: к величайшему нашему удовольствию, они десятками падали на землю. Прыгун обладает вспомогательными дыхательными органами, позволяющими ему долгое время находиться вне воды; но при этом он не способен долгое время оставаться на большой глубине и, как это ни невероятно, может погибнуть там. Хотя эта удивительная рыба и умеет плавать, как и все остальные рыбы, она вполне может утонуть, как любое животное, обитающее на суше.[4]

Но, кроме рыбы, которая может утонуть, эта маленькая речка населена еще другими необычайными существами. Однажды, когда мы пытались поймать радужную рыбку, чья окраска противоречила всяким научным представлениям, к нам подошли Кемизи и Асмани, два боя, помогавшие нам носить материалы для коллекции. Асмани держал в руках нечто вроде кирпича, слепленного из ила, и предложил его нам в дар. Оценив интерес к биологии, заставивший боев преподнести подобный подарок, мы спросили их, что с ним делать. Смеясь, они предложили нам разломить этот кусок ила или лучше дать им нож, чтобы они могли показать нам нечто очень странное, спрятанное внутри. Охваченные любопытством, мы протянули им нож и в ожидании склонились над «кирпичом», наблюдая за действиями негров. Асмани зажал в руках кусок ила, а Кемизи срезал ножом верхний слой. Внутри «кирпич» оказался полым, и надрез вскрыл темное отверстие. Асмани тотчас же перевернул его и сильно встряхнул, словно стремясь извлечь что-то из сосуда с узким горлышком. Через несколько секунд ему это удалось, и, к величайшему нашему изумлению, на землю шлепнулась крупная рыба, которая начала извиваться и шипеть, как змея.

Разинутая пасть и отчаянные прыжки, сопровождавшие ее появление, не особенно располагали к знакомству, но тем не менее мы склонились над рыбой, очень заинтересованные. Она напоминала угря длиной несколько менее метра, но две пары нитевидных придатков, видневшихся позади головы и посредине туловища, заставляли усомниться в правильности первого впечатления. Тем временем Кемизи, прежде чем мы успели ему помешать, отсек рыбе голову ударом ножа. Теперь легче было разглядеть ее вблизи: впервые нам удалось увидеть африканского чешуйчатника, знаменитого двоякодышащего, о котором мы столько читали в книгах и университетских учебниках.

Чешуйчатник (Protopterus) — это рыба, так как она обладает хорошо развитыми жабрами, позволяющими ей жить в воде; в то же время это земноводное, ибо она имеет обычные легкие и ведет себя как амфибия. По мнению натуралистов, чешуйчатник представляет собой промежуточный вид, переходную ступень в эволюции животного мира, иными словами, является живой иллюстрацией того, как рыбы сотни миллионов лет назад превращались в обитателей суши[5].

Африканские чешуйчатники нередко встречаются близ рек, которые в начале засушливого сезона начинают мелеть. И все же мы не могли понять, каким образом Кемизи и Асмани сумели отыскать в целом море ила то место, где эти двоякодышащие устроили себе нору. Так или иначе, и прыгуны и чешуйчатники могут служить классическим примером рыб, живущих вне воды.

Пока я наблюдал за жизнью различных необычайных животных, Станис большую часть времени проводил около термитника высотой более трех метров. Гнездо (если отвлечься от его размеров) напоминало искусственные сталагмиты, которые дети возводят на пляжах, пуская струю воды с песком на свои песчаные сооружения, чтобы украсить их. Термитник находился у ствола бутылочного баобаба, в каких-нибудь двенадцати метрах от воды. Станис, вооружившись топором и другими инструментами, пытался проникнуть в тайны термитов, ревниво хранимые ими в глубине темных галерей. Действительно, эти насекомые, обреченные провести всю жизнь во мраке, заслуживали самого пристального внимания: Станис обнаружил наконец «огород» и, набравшись терпения, старался застигнуть земледельцев за работой.

Как известно, термиты, кроме многих других профессий, владеют ремеслом землепашцев. Искусные насекомые выращивают грибы особого сорта, служащие им питательной и вкусной пищей. Для этого они отводят часть своего гнезда под грибной питомник. Термиты аккуратно вспахивают и боронуют огород своими лапками, предварительно хорошенько удобрив его остатками животных и растений. Когда почва готова для посадки, термиты-земледельцы сажают в нее через правильные промежутки кусочки грибницы, которые вскоре прорастают. Когда грибы стареют и становятся непригодными, их заменяют более свежими. Станису, несомненно, удалось бы с успехом завершить свои наблюдения, если бы наутро третьего дня не появилась пара медоуказчиков.

Медоуказчик — это птица размером с воробья, живущая по всей Восточной Африке. Порхая среди зарослей, эта птица с зеленым туловищем и белой каемкой на хвосте ничем не отличается от всякой другой, занятой поисками пищи; между тем медоуказчик — самая подлая и коварная тварь во всем животном мире. Не имея собственного приюта, она пользуется чужими гнездами и так любит лакомиться молодыми пчелами, что, не колеблясь, готова погубить целый пчельник, чтобы пожрать личинки, замурованные в ячейках. По свидетельству знаменитых орнитологов, медоуказчик приводит человека прямо к замаскированному пчельнику и, пока тот забирает мед, поедает вываливающиеся личинки.

В общем и целом мы отнеслись к этим сведениям без особого доверия, но Станис отстаивал их с таким упорством, что разгорелся яростный спор, во время которого приводились самые разнообразные доводы. Чтобы доказать свою правоту, Станис предложил поставить научный опыт: последовать за птицами и посмотреть, куда они нас приведут.

Пара медоуказчиков каждое утро пролетала над зарослями к реке; казалось, птицы и в самом деле пытаются привлечь наше внимание своими полетами. Итак, Станис решил последовать за ними, но при этом оказалось, что, по крайней мере в первый день, птицы сами хорошенько не знали, где находится пчельник. Станис совершил полезную для здоровья прогулку под палящим солнцем, продираясь в течение нескольких часов сквозь заросли колючек, и, убедившись, что ни ему, ни птицам не известно, кто же из них должен служить проводником, вернулся к реке, где стоически перенес все наши насмешки. На следующий день дело пошло успешнее, поскольку Станис, пройдя несколько километров, наткнулся на какого-то негра, который продал ему бананы. Клеветническое заявление, будто птицы состояли в сговоре с негром, было с негодованием отвергнуто нашим исследователем. Опыт продолжался два или три дня — и всегда с одинаковым результатом: к концу каждого дня товарищи встречали неудачливого искателя меда более или менее остроумными насмешками. А чета медоуказчиков продолжала аккуратно навещать нас, приглашая Станиса на обычную прогулку, которая, очевидно, доставляла им удовольствие.

Однако на пятый день появление нашего товарища уже не было встречено шутками и насмешками: он вернулся с таким мрачным и распухшим лицом, что мы не осмелились спросить, как было дело; к тому же все прекрасно понимали, по чьей вине так ужасно распухли его щеки. Во всяком случае, когда на следующий день Станис подстрелил из ружья обоих медоуказчиков, мы не были вполне убеждены, что он сделал это, желая приобрести два интересных экземпляра для коллекции, как он утверждал, а не по каким-либо иным причинам, казавшимся нам более вескими.

Побережье, на котором было сделано столько интересных наблюдений, запечатлелось у нас в памяти как одно из самых красивых мест, где довелось побывать экспедиции. За бесконечно длинным пляжем раскинулись таинственные просторы Африки. Трудно было поверить, что по соседству с нашим лагерем живут крупные дикие звери. Приехав из Европы, мы не сразу получили возможность убедиться, что в зарослях и на травянистой равнине обитают не только птицы, но и буйволы, леопарды, обезьяны и носороги. Но в один прекрасный вечер, когда Кемизи прибежал к нам крича, что гигантская змея пожирает его собаку, я внезапно узнал, что в каких-нибудь двадцати метрах от бунгало могут разыграться самые драматические схватки. Захватив с собой ружье, мы последовали за Кемизи на поляну, где негр остановился и, указывая на высокую траву у края саванны, сообщил, что сюда чудовище утащило бедную собаку. Мы осторожно двинулись вперед, раздвигая траву, и, не пройдя и десяти метров, наткнулись на змею.

Питон свернулся в столь тесную спираль, что невозможно было различить ни головы змеи, ни туловища собаки. Несмотря на то что мы окружили змею и пристально разглядывали ее с расстояния не более метра, она никак не реагировала на наше присутствие. Фабрицио, вскинувший ружье, не знал, куда целиться. Мы попытались испугать питона криками и камнями, но он по-прежнему не обращал на нас внимания. Так продолжалось бы бог знает сколько времени, если бы не жалобный вой, заставивший нас вспомнить о собаке Кемизи и открыть огонь. Раненный в туловище, питон распустил свои кольца и с неожиданной быстротой прополз по ногам Станиса в сторону зарослей. Мы бросились в погоню, чтобы воспрепятствовать бегству змеи и дать Фабрицио возможность сделать решающий выстрел.

После недолгой борьбы, напоминавшей партию регби в высокой траве, Фабрицио оказался в удобном для выстрела положении. Вторая пуля угодила змее прямо в голову, и она больше не подавала признаков жизни.

Вот он, питон длиной в три с половиной метра, хозяин поляны, которую мы не раз переходили, спокойно посвистывая, точно улицу около нашего дома. К несчастью, собака разделила участь питона, и когда мы вернулись к поляне, то застали Кемизи, который гладил истерзанный и безжизненный труп животного. Поглядев на нас, старый негр только покачал головой: мы пришли слишком поздно.

Во время нашей стоянки в этих местах подобные происшествия вовсе не были редкостью. Как-то пришлось отогнать буйвола, слишком близко подошедшего к хижинам, в другой раз — напугать гиппопотама, вытоптавшего целое маниоковое поле, или ночью выстрелить по стае шакалов, пытавшихся стащить несколько козлят из-за ограды, окружавшей деревню Мбоа-Маджи. Вместе с безбрежными африканскими пейзажами эти случаи входили в число наших развлечений, подобно тому как кино и уик-энд[6] входят в число развлечений людей, живущих в Европе. Горячее дыхание Африки накладывало свой отпечаток на нашу работу, продвигавшуюся вперед успешно и бесперебойно.

По вечерам мы собирались под навесом рест-хауса[7], вокруг керосиновых ламп и помогали Карло ловить бабочек, которые сотнями слетались на свет. Когда не было срочной работы, мы изучали суахили — основной язык негров африканского побережья. В роли учителя выступал Асмани, «бой-поэт», а учебники нам заменяли англо-суахильские словари, раздобытые в Дар-эс-Саламе. Асмани, молодой негр с правильными чертами лица и добрыми глазами, был наряду с Кемизи одним из лучших рабочих экспедиции в Мбоа-Маджи. Мы прозвали его «бой-поэт», потому что он имел обыкновение, уединившись, покрывать в течение целых часов таинственными надписями клочок бумаги, случайно попавший ему в руки. Когда же выяснилось, что он вовсе не стремился передать в стихах жалобы негритянской души, а просто копировал надписи на бумаге, в которую были завернуты наши продукты, мы были настолько великодушны, что сохранили за ним прежний титул.

В лунные ночи мы отправлялись на болото, расположенное за береговыми дюнами, на полпути от лагеря до деревни. В заросшей кувшинками болотной воде жило несколько гиппопотамов, которых даже соседство туземцев, выращивавших на берегах бананы, не заставило перебраться в более спокойные места. Ночью животные вылезали из илистой воды и, перевалив через песчаные дюны, отправлялись на пляж. Мы с удовольствием наблюдали за ними, спрятавшись неподалеку. В самом деле, интересно было видеть, как гигантские блестящие туши двигались по склону, который в лунном свете казался голубым, как ноги их погружались глубоко в песок, а огромные влажные рыла слегка касались земли.

В молчании, нарушавшемся лишь жалобными криками голенастых птиц на берегу, это шествие несуразных тварей медленно направлялось к морю, и мы, глядя на них, чувствовали себя счастливыми. Мы были счастливы увидеть цвета и формы, характерные для столь отдаленной от нас эпохи. Мы думали о том, что много сотен веков назад, когда человек еще не появился на земле, все происходило точно таким же образом: также гиппопотамы, переселившиеся на Мадагаскар, двигались к океану, той же медлительной походкой один за другим они спускались на берег. В молчании, повинуясь неизвестному призыву, они погружались в воду и плыли в открытое море. И так же, как теперь, огромные головы торчали над волнами среди серебристых бликов, которые луна щедро разбросала по всему океану.