На ничейной реке

Глава 1, в которой герой смиряется с тем, что он куколд

Солнце, висящее над морем камышей, клонилось к закату, хотя до вечера ещё не близко. Дул теплый ветерок. По узкой просеке, петляющей среди камыша, старик и молодой парень тащили мешок из грубой ткани.

— Ну что, отдохнем? — спросил старик Семёныч и, не дожидаясь ответа, быстро положил свой край мешка на землю, покрытую камышовой соломой.

Павлику, молодому, восемнадцатилетнему парню, ничего не оставалось, как последовать его примеру. Он также опустил на землю свой конец мешка и присел на корточки рядом с Семёнычем, который уже достал откуда-то обрывок бумаги и быстро скручивал себе самокрутку.

Рабочий день ещё не кончился, но их отпустили с тем, чтобы они отнесли этот мешок с глиной в здание мэрии. Признаться, парня это не очень радовало. Заняться в освободившееся время было просто нечем. Работа хотя бы помогала убивать время, которого в его никчемной жизни было с избытком.

Старик, не теряя зря времени, чиркнул самодельными спичками и закурил, с наслаждением вдохнув зловонный дым. Павлик тут же отодвинулся, дабы не дышать гадостью.

— Я сегодня видел людей, — сказал Семёныч, покосившись на парня.

— Где? — равнодушно поинтересовался Павлик.

— На Большой протоке, где же еще? Яхта там была. Белая! И парус большой, тоже белый! Представляешь? Ты знаешь, Пашок, что такое яхта?

— Знаю, — равнодушно кивнул Павлик.

Старику он не верил. Все знали, что Семёныч большой врунишка-фантазёр. Особенно любил он заливать про корабли на Волге. Павлик вспомнил, как он сам, восьмилетний, сам попался на один из таких рассказов. Тогда он пулей побежал к Профессору, чтобы рассказать ему про увиденную Семёнычём большую лодку с людьми на Большой протоке.

Профессор только посмеялся. Он объяснил парню, что выше по течению стоит большая ГЭС и, чтобы лодкам проплыть, надо использовать шлюзы, которые давным-давно не работают. К тому же, сама ГЭС полуразрушена и там теперь большой водопад. Про это все знали. Если выйти с северной окраины посёлка и пройти немного дальше по болотам, то можно услышать его шум.

— Так что, Павлик, — сказал тогда Профессор. — По Волге никто не плавает с самой Беды, а Семёныч тот еще балабол…

После того случая Павлик невзлюбил мужика-фантазёра, но с годами эта ненависть рассеялась как вонючий дым от самокрутки.

— Это серьезная такая яхта, — говорил старик, выдыхая вонючий дым. — Там мачта метров пятнадцать в высоту. Говорю тебе, Пашок, не меньше пятнадцати…

Парень равнодушно кивнул, делая вид, что внимательно слушает и отвернулся, осматриваясь. Просека тянулась кривой линией с юга на север. На одном её конце, юге располагалась рыбная ферма, где они работали. На другом конце дорожки, на севере, находился Поселок. На юге и востоке бескрайнее болото, покрытое камышом и редкими деревьями. К западу же от них, в сотне метров, проходила Большая протока, как теперь называли то, что осталось от реки Волги. А далее, в полукилометре за ней, стоял Мертвый город, откуда все жители поселка были родом.

Вокруг тишина. Разве что шелестит море высокого камыша по обеим сторонам от просеки. Медленно тянулось время. Павлик не спешил, лениво наблюдая, как старик курит вонючую самокрутку. Наконец, тот докурил.

— Пойдём что ли? — спросил Павлик, вставая на ноги.

— Пойдём.

Старик тоже поднялся. Они снова подхватили мешок и потащили его дальше.

— Ну, что у тебя с Дашкой? — спросил старик. — Не надумал?

— Чего не надумал? — немного удивился парень.

— Отбивать её у Димочки своего?

Парень фыркнул:

— Ну, дед, ты скажешь тоже…

Теперь уже фыркнул старик:

— Тюфяк ты, Пашка! Как есть куколд!

Кто только его не обзывал этим экзотическим словом. Как парень быстро узнал, «куколд», это муж, который любит смотреть, как другие трахают его жену.

Такое сравнение, конечно, сильно расстраивало, но что он мог поделать?

— Ага, куколд! — откликнулся парень. — И что мне делать надо было?

Старик, не обращая на его реплику внимания, продолжал:

— Мы-то все думали, что ты хотя бы рога своему Димочке наставишь. Тайком её долбить будешь. Он-то, как говорят, не может. Даже ставки делали на тебя, а ты…

— А, что я? — зло откликнулся парень. — А если узнают? Да они меня…

— Они-они! — передразнил его старик и воровато оглянулся. — Мужик ты или нет? Дал бы в рожу своему Димочке, взял Дашку за руку и увёл к себе.

— А остальные?

— А чего тебе остальные? Профессору тоже… Он ведь какой? Ни разу в жизни пизды не получал! Дай разок ему в рожу, и он тебя всю жизнь бояться будет.

— И мэру тоже, в рожу? А потом что?..

Старик сразу заткнулся, видимо, испугавшись, что наговорил лишнего. Между собой, мужики часто ругали Профессора, называя его дармоедом, гомосеком и педофилом. Обсуждали связь Профессора с Димочкой, но вот про мэра, про его такие же, «особые», отношения с завхозом, уже почти не говорили. Да и вообще…

Нынешний мэр стал мэром посёлка лет десять назад, после того, как прежний мэр покончил с собой при странных обстоятельствах. Новый мэр был крепким управленцем, однако все знали про его «тайную связь» с завхозом. Когда эта сладкая парочка пришла к власти, то они стали сожительствовать открыто. Кое-кому из мужиков стало неприятно и началось даже брожение. Однако, очень скоро, самые ярые критики власти заткнулись: кто-то странным образом утонул, кто-то отравился самогоном, а кто-то и просто исчез.

После таких дел, мэра критиковать перестали, и жизнь в посёлке потекла своим чередом.

«Какая разница, кто с кем спит и кто кому сосёт? — рассуждали близкие к власти мужики и женщины. — Главное, чтобы все сыты, живы и здоровы были…»

Тем более, что были и среди обычных жителей такие же «сладкие парочки». Как между мужчин, так и между женщин…

Однако, нет-нет, да случались эти «вредные гнилые разговорчики», наподобие того, что завёл сейчас Семёныч.

Дорожка от Рыбной фермы к Поселку петляла среди зарослей ржавых камышей и гнилой осоки. Через многочисленные протоки, встречавшиеся по пути, были перекинуты примитивные, но крепкие мостики. То и дело среди камышей торчали сухие почерневшие остовы мертвых деревьев. Как рассказывал в школе Профессор, раньше на месте этих камышовых болот располагались сплошные леса и рощи, а вместо грязных и вонючих проток были настоящие реки и озера с зеркальной гладью, на берегах которых летом отдыхало множество людей. Теперь же, глядя на зловонные болота, в это верилось с большим трудом. Если бы не рассказы других жителей Поселка, то Павлик посчитал бы, что Профессор откровенно врет.

Густо деревья росли только в поселке и его ближайших окрестностях. Вокруг же, на сколько глаз хватало, простирались безрадостные пустоши, заросшие камышом. Одни эти земли называли Болотами, а кое-кто, по старой памяти, Поймой.

Местные жители редко покидали Поселок. Сам же Павлик нигде не был дальше ферм. Он знал только, что где-то к востоку, за болотами лежит большая степь, а на западе стоит Мертвый город.

Город. Судьбы всех жителей были тесно связаны с ним. Но то было раньше, до Большой Беды, которая порвала нити, соединявшие с прошлым. До города было очень близко. Когда-то он стоял на берегу ныне почти исчезнувшей реки, и с фермы хорошо просматривалась его прибрежная часть — большое месиво давным-давно необитаемых домов с пустыми глазницами, в сторону которых старались лишний раз не смотреть, дабы не бередить старые душевные раны.

Сам Павлик смутно помнил свою жизнь до Беды, но иногда, вспоминая детство, помнил большой пожар и свое детство в Поселке. Были также отдельные воспоминания о своей жизни в Городе, но их было так мало, что, часто, вспоминая странные вещи, Павлик не мог себе их объяснить.

— Кстати, дней пять назад, я еще видел двоих на лодке, — подал голос неугомонный Семёныч.

Павлик ничего не сказал и приготовился выслушать очередную порцию малоинтересных старческих выдумок. Тот, между тем, продолжал:

— На байдарке они плыли. Слыхал о такой лодке? Нет? Это такая вытянутая штука. Вот как папироса, а в середине дыра и в ней человек торчит с веслом в руках. У нас на заводе были мальцы-туристы. Они этими делами серьезно увлекались. Ходили на байдарках до самой Астрахани.

Название города мало что сказало Павлику. Из уроков географии, что преподавал им в детстве Профессор, ему было известно, что так назывался большой город на юге, далеко вниз по реке. Но что касается понятия «байдарка», то где-то Павлик уже слышал это название.

— Это как у индейцев лодки? — спросил он.

— Нет. У индейцев другие. Забыл, как они там назывались. А, вспомнил! Вигвамы. Да, вигвамы, — повторил Семёныч. — Только там грести надо одним веслом. А тут на одном весле две лопасти. Понятно?

Павлик промолчал. Старик тоже немного помолчал, что-то обдумывая.

— Так вот. Байдарка легкая ее легко можно переносить и плотину по стороне обойти.

Он задумчиво почесал свободной рукой небритый подбородок.

— Да и вообще. Непонятно, есть ли она там эта плотина?

— Ну, — лениво ответил парень. — Водопады ведь шумят.

— Шумят-то они, шумят, но, я давно уже туда не ходил. Может, там уже размыло всё на хрен!

— Профессор говорит, что плотина крепкая, — откликнулся Павлик. — Он говорит, если бы она разрушилась, то нас тут смыло бы всех.

— Это да… Профессор… Только вот, что я тебе скажу, Павлик, — Семёныч пристально посмотрел на него. — Это между нами, но вот чего…

Он остановился и воровато оглянулся. На дорожке, впереди и позади, никого не было видно. Только высоко в небе пролетела серая птица.

— Профессор наш чудить что-то стал, — сказал старик заговорщицким тоном.

— Это как? — Павлик немного удивился. Это было что-то новое.

— А так! Задумывает что-то! С Кирсаном шушукается. Я так думаю, плыть куда-то задумал. Он тебе ничего не говорил?

— Да нет…

— А Димочка? Он ведь с Профессором не разлей вода, — старик улыбнулся нехорошей улыбкой.

— По-твоему, мы с ним разговариваем сейчас? — скривился Павлик.

— А, ну да…

Весь Поселок знал о сложных взаимоотношениях двух бывших друзей. Павлик, Димочка и Даша были самыми молодыми его жителями. Профессор даже говорил, что все они одногодки, но откуда у него эта уверенность, он не объяснял. От прошлого, у молодых людей не осталось ни родителей, ни документов. Так что были у них только имена без фамилий. Собственно фамилии были им и не нужны в Поселке. Но только профессор присвоил им всем троим одинаковые отчества — так что были они все трое Ивановичи. В детстве они держались неразлучной троицей, но когда достигли шестнадцати лет, то и случились очень неприятные для Павлика события.

Дело в том, что каждый из парней считал, что «когда вырастет», то обязательно именно он возьмет в жены Дашу. Даша же, явно предпочитала Павлика, тем более, что у Димочки был физический недостаток — от рождения почти атрофированный половой орган, так что Павлик справедливо считал, что не видать тому Даши, и, конечно, жалко было друга.

В эти отношения, однако, вмешались обстоятельства. Еще в детстве Профессор проявлял сильное внимание к Димочке. После конца уроков в школе, он оставлял его на дополнительные занятия, и они засиживались допоздна. Позже, Павлик вспоминал, что пожилой преподаватель и раньше обращал внимание на его друга, бросая на того долгие взгляды во время уроков.

К тому времени, в народе уже не один год шушукались, что Профессор «неровно дышит» к пареньку, часто трогает его и сажает себе на колени.

Когда ребятам исполнилось по шестнадцать лет, Димочка как-то сообщил Павлику, что Даша будет его женой и скоро они начнут жить вместе. У Павлика это заявление товарища вызвало сильное удивление и естественное предложение выяснить отношения силой.

Его вызов был принят, и одним теплым вечером противники встретились на окраине поселка, за складами. Раньше в этом месте местные мужики часто выясняли отношения, но за последние годы, полянка успела зарасти бурьяном, ибо все мужское население перешло в разряд пожилых и драки стали очень редким событием.

Так что Павлик с Димочкой, можно сказать, решили продолжить славную традицию поселка. Однако, драки не получилось. Не успели противники обменяться несколькими ударами, как из кустов появился Профессор, который оказался там явно по доносу Димочки.

Старик сразу же ринулся на защиту своего любимчика. Он схватил Павлика за ухо и потащил его в таком виде в центр поселка. Дальнейший кошмар Павлик хотел бы забыть, но этого не получалось. Слишком глубока оказалась рана.

В центре поселения, перед всем честным народом Павлик был выпорот мужиками, которым явно приказал это сделать мэр, осмеян, и ему было запрещено «разговаривать и даже смотреть на Дашу».

После этого дружба между парнями закончилась. И жизни их тоже, кардинальным образом, изменились. Если дела у Димочки пошли в гору, ему разрешили жить с Дашей и уже не назначали на грязную работу, то у Павлика получилось всё ровно наоборот. Жизнь его покатилась под горку. Работа ему доставалась самая грязная и непочётная. Многие мужики стали считать его рохлей, который не может за себя постоять и даже перестали подавать ему руку, называя куколдом.

Так что парень, ни с того ни с сего, оказался в положении местного дурачка ичуть ли не опущенца. Даже Даша, которая раньше уделяла куда больше внимание ему, нежели Димочке, сейчас полностью забыла прошлое и стала, как и все остальные, глядеть на него свысока.

Однажды, вскоре после этого Большого Позора, Павлик как-то зашёл по пустяшному вопросу в местный фельдшерский пункт. Уходя оттуда, он вдруг вернулся, чтобы задать какой-то вопрос, но при входе услышал внутри домика голоса и притормозил, прислушавшись, ибо там вслух назвали его имя. То болтали между собой местные врачихи — пожилые женщины, которые давно уже не скрывали своей лесбийской связи.

— Жалко Павлика, — говорила медсестра Жанна.

— Жалко, — подтвердила фельдшер, тётя Диана.

— Ведь у Димки-то члена нет, как он с Дарьей-то управляется?

— А чего? Сосёт она ему, наверное. Димка Профессору сосёт, а она ему.

Тётки весело рассмеялись, но Павлик не разделил их веселья. Вспомнив обрубок, что был у Димочки между ног, его передёрнуло от отвращения.

Вскоре парню также объяснили, что, кроме того, что он теперь «куколд», его Даша теперь «борода». Так называли фиктивных жён гомосексуалистов, на которых те женились, дабы скрыть свою ориентацию.

«Тут всё просто, — по секрету объяснил Павлику Вячеслав, тихий, но весьма продвинутый в этих вопросах мужичок. — Профессор твой специально Димочку на Даше женил, чтобы скрыть свои с ним забавы в мэрии. Все у нас, конечно, в курсе, но это он так, для очистки совести».

Мужик грязно выругался в сторону Профессора, а Павлик понял, что и детство и нормальная жизнь у него закончились, а впереди теперь не жизнь будет, а чёрте что…

От таких превратностей судьбы парня накрыла глухая депрессия. Одно время он даже хотел наложить на себя руки, но потом как-то раздумал. Не хотелось доставлять такого удовольствия Димочке и Профессору.

И хотя сейчас Павлик практически не общался со своим бывшим другом и с Дашей, но он часто позволял себе тайком вздыхать, подглядывая тайком за девушкой на улицах поселка, когда она гуляла одна или в компании Димочки. Возможность изредка видеть предмет своей любви, было единственным, что удерживало парня на этом свете.

Тропинка вступила в рощу, которую все звали Болотной. Профессор, правда, пытался добиться, чтобы рощу называли «последней». Последняя роща! Звучало это пафосно и поэтому название не прижилось. Так что большинство жителей называло ее по-прежнему Болотной или просто Рощей. Да и как еще называть рощу, окруженную со всех сторон болотами?

Камыш по сторонам дороги основательно поредел, и теперь вокруг, кроме деревьев, росли густые кустарники. Старик с парнем перешли по мостику последнюю протоку и миновали решётчатые ворота во внешней ограде поселка.

Семёныч остановился. От дороги, вправо отходила еле заметная тропинка, ведущая к кузнице. Старик положил мешок на землю и стал поправлять ботинок, с которым и так всё было в порядке. Павлик знал, что сейчас последует.

Так и вышло. Семёныч несколько раз шмыгнул носом и, не глядя на парня, сказал:

— Слушай, Павлик. Ты ведь все равно мимо мэрии идешь? Ну вот. Будь другом, занеси туда мешок. Можешь там прямо на входе оставить, я всегда так делаю. Хорошо?

— Ладно, — Павлик пожал плечами.

Ему не трудно. Всё равно делать нечего.

— Ну и лады! — не подавая руки на прощание, старик кивнул парню, буркнул «Пока!», и поковылял по тропинке прочь.

«Квасить идет, — лениво подумал Павлик. — Хотя, какая мне разница?»

Он немного посмотрел вслед старику, поднял мешок и отправился дальше.

Теперь его путь проходил под сводами старых деревьев. Здесь уже не рос камыш. Вернее, ему не позволяли расти. Было чисто, прохладно и уютно. На дорожку изредка падали пятна пробивающегося через листву солнечного света. Павлик радовался, что его раньше отпустили. Рядом не было никого, кто мог бы «ободрить» его грубой шуткой и, зло шутя, обозвать куколдом.

Преодолев ворота во второй изгороди, Павлик оказался в самом поселке. Рядом с воротами стояла покосившаяся старая беседка, в которой по ночам дежурили-дремали часовые. Сейчас здесь никого не было. Грунтовая тропа превратилась неширокую дорожку посыпанную гравием, которая тянулась от ворот в разных направлениях. Павлик направился к мэрии.

Мэрией называли единственное в поселке двухэтажное кирпичное здание. Некоторые старики называли его кто пансионатом, кто санаторием, но смысла этого не меняло. В здании давно уже не жили, а располагались органы управления. На его втором этаже был просторный зал, где изредка проводились собрания.

Все последние годы здание пустовало, за исключением нескольких комнат при входе, где располагался кабинет мэра и, рядом, кабинет завхоза. Также, на первом этаже было несколько комнат, в которых Профессор оборудовал себе кабинет и школьный класс. Раньше он учил там Павлика, Димочку и Дашу.

Местные между собой болтали, что были там «комнаты отдыха», где верхушка посёлка расслаблялась, занимаясь своими развратными делишками…

Нести мешок одному было куда тяжелее, и Павлик, не отличавшийся большой физической силой, немного устал. Когда он подошел к мэрии, то почувствовал нечто вроде небольшой радости от предстоящего отдыха. Поднявшись по растрескавшимся ступеням крыльца, он вошел в прохладный и полутемный вестибюль. Окна в сестибюле были забиты деревяшками и картонными плакатами, на которых было показано, как вести себя в случае атомной войны. Мальчишкой Павлик долго разглядывал нарисованных людей в противогазах и читал надписи, но потом ему это надоело. Слишком все по-другому было в городе, да и вероятно во всем мире, когда случилась Беда.

При входе в мэрию стояло несколько крепких столов, на один из которых Павлик положил свою ношу. Рядом находился вход в кабинет мэра. Дверь была закрыта, а это значит, что главы поселка не было на месте. Однако на месте был Профессор. Судя по обуви, стоящей в холле, в здании был также и Димочка. Павлик почувствовал что-то вроде завести к своему бывшему другу. Хорошо ему! На тяжелых работах его не используют, да и сейчас, когда рабочий день еще не везде закончен, он тут «занимается» с Профессором.

«— Мне бы такую работу!» — не удержался от мелочной мысли Павлик.

Никто не знал, чем они занимаются здесь, да Павлику было и не очень интересно. Кое-кто из жителей говорил, что Профессор передает свои знания парню. Многие при таких обсуждениях многозначительно переглядывались и на лицах появлялись нехорошие улыбки. Несмотря на это, многие на полном серьезе были уверены, что Димочка в будущем сменит мэра, но только сколько в то время останется в живых стариков в посёлке и кто будет работать, чтобы их обеспечить едой, про это старались не думать…

«Да, — думал Павлик. — Димочка хорошо устроился. И легкая работа ему, и уважение, не говоря уж о Даше. Даша! Хорошо бы ее сегодня увидеть…»

Парень вышел на крыльцо мэрии и, задумавшись, остановился. Почему-то сильно захотелось увидеть Дашу. Не успел Павлик обдумать эту идею, как его окликнули из вестибюля:

— Пашок!

Обернувшись, он увидел, выходящего из здания Ромика — смуглого и мускулистого мужика. На лысой голове выделялись два торчащих уха и небольшие усы. Издалека Ромика можно было принять за молодого парня, но Павлик знал, что тому уже давно за сорок.

— Здорово браток, — сказал Ромик, подавая парню руку для пожатия.

— Здорово, — кивнул Павлик, пожимая протянутую руку.

— Это с фермы? — кивнул тот на мешок.

— Ага.

— Его на крышу надо закинуть. Поможешь? — Ромик выжидательно посмотрел на парня. Согласится тот или нет?

Павлик вздохнул. Переть мешок еще куда-то совершенно не хотелось и первой мыслью было как-то отмазаться от этой просьбы. Однако Ромик только что пожал ему руку. Как равному. Такое в поселке случалось нечасто. И для Павлика это много значило.

— Пойдем, — кивнул он.

Войдя в вестибюль, они схватили мешок и потащили его в здание. Миновали вестибюль, вступили на лестницу и потопали наверх по ступенькам, покрашенным уже давно облинявшей зеленой краской. Миновав второй этаж, они по узкой бетонной лесенке двинулись дальше и быстро вылезли на крышу через дверцу в небольшой надстройке.

— Ставь здесь, — скомандовал Ромик, опуская мешок на плоскую крышу, покрытую довольно хорошо сохранившимся рубероидом.

Вытирая ладони, Павлик вспомнил, как в детстве, он с Димочкой однажды вылез сюда и их на крыше застукал Профессор, который тут же поставил Павлика в угол на час, а Димочку увёл куда-то якобы «для наказания». Как потом выяснилось, старик посадил мальчишку себе на колени и они вместе рассматривали картинки в какой-то книжке.

«Уже тогда меня Профессор гнобил, а с Димочкой вон как» — с неприязнненным чувством подумал парень.

Скользнув взглядом по крыше, он вдруг заметил кучу старого кирпича и лежащую на боку странную железяку. Выглядела она как узкая длинная труба метров пятнадцати длиной и по всей поверхности, поперёк неё, были приварены штук десять коротких, не более полуметра, железяк.

— Это чего такое? — кивнул на железку Павлик.

— А это, Пашка, антенна будет.

— Какая еще антенна?

— Радиоантенна! — многозначительно сказал Ромик, с гордостью глядя на железяку и кучу кирпича.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Павлик. — Зачем тут радио?

Всем в поселке было давно уже известно, что радио не работало с самой Беды. Парень вспомнил, как еще в детстве Профессор им показывал несколько сохранившихся радиоприемников и рассказывал, что с их помощью можно слушать, что говорят очень далекие города, но сейчас они почему-то были бесполезны. Вроде бы он еще что-то рассказывал. Про какие-то вроде бы там аномалии или какие-то там глушилки. Уже недавно парень услышал от мужиков, что все радиоприёмники в посёлке были специально уничтожены властями, но Павлика эти вещи не интересовали, и на эти дела ему было наплевать. Но сейчас, радиовышка его удивила.

— Зачем тут радио? — повторил он. — Оно же не работает. Профессор же сам говорил…

— А при чем тут Профессор? — ухмыльнулся Ромик. — Это Кирсан строит.

— Кирсан? — опять удивился парень.

Кирсаном звали местного лодочника. Уже сильно пожилой калмык, он появился в поселке лет семь назад. Каждый день по многу раз он сновал на своих лодках между посёлком и фермами, перевозя на них грузы. Своей деловитостью и любовью к лодкам, он заслужил кличку Лодочник и непререкаемый авторитет во всем, что касалось плавающих средств. Также его весьма ценил мэр, так что Кирсан входил в состав «верхушки» Болотной рощи.

— Странно, — пробормотал Павлик. — А Кирсан-то, тут, каким боком?

— Так он сейчас радио увлекся. Книжки читает. Вот, строим радиорубку, — Ромик кивнул на кирпич. — Тут будка будет, а потом радиомачту поставим. Кирсан говорит, что надо попробовать сделать ее как можно выше. Может так, что-то услышим по радио.

— А Профессор что говорит?

— Да ничего. Он тут был вчера, когда мы эту мачту на веревках сюда поднимали. Говорит «занимайтесь» и ушёл.

— Понятно. Странно только…

— А чего странного? — ухмыльнулся мужик.

— Да я не думал, что Кирсан радио занимается.

— А что делать-то? Времени свободного у всех до хрена ведь.

— Ясно.

— Ладно, Пашок, идём.

Они спустились по лестнице вниз. Оказавшись в вестибюле, Павлик присел на стол, снял ботинок и стал делать вид, что вытрясает сор. Он решил подождать, пока мужик уйдёт, чтобы можно было остаться одному и занять где-нибудь скрытую позицию. Даша, после работы всегда приходила в мэрию, к Димочке, так что скоро она должна была появиться.

Ромик же, не останавливаясь, вышел из здания и почапал по своим делам. Подождав немного, Павлик обулся и тоже вышел на улицу.