Жервез ле Бо де Моргон стоял у алтаря в часовне Ла-Фертэ и смотрел на проход, когда вошла его невеста. Она была столь ослепительна в белом платье, что он прикрыл глаза. Жервез видел много кружев, волны атласных лент и блеск перламутрового украшения. Приближаясь, она выставила вперед руку, и белая ткань оттенила ее смуглую кожу. Жервез поразился, вспомнив, что в Париже Айша ни разу не носила такой ткани. Казалось, она предвидела такой эффект и намеренно проявила дерзость. Длинные, грациозные руки и ноги, черные как смоль волосы, черные глаза под надменными бровями впервые так ясно и недвусмысленно свидетельствовали о происхождении Шарлотты.
Однако лишь немногие видели это: местный священник, мадам де Графиньи и кое-кто из домочадцев, включая Флоруса, стоявшего в глубине часовни.
Айша встала рядом с Жервезом, так и не подняв глаз. Когда священник предложил им соединить руки, Жервез почувствовал, как по его руке пробежала дрожь: Айшу трясло. Это волновало и раздражало его. Сосредоточившись на священнике, Жервез отвечал бесстрастно и твердо. Голос Айши звучал еле слышно: ей нездоровилось с самого приезда, она пришла в себя лишь накануне брачной церемонии. Жервез заметил, что она прикусила губу, словно испытывая боль. Ощутив желание, он пожурил себя за это. Ему хотелось знать, задавалась ли она вопросом, почему он распорядился об этой церемонии в столь отдаленном месте, а не устроил все с блеском в Париже. Она не догадывалась о том, что он собрал так мало свидетелей на случай, если в будущем решит заявить о неких нарушениях и объявит этот брак незаконным.
После церемонии они пригласили священника на ужин и выслушали поздравления мадам де Графиньи. Через неделю та уезжала в Париж, а до того времени обещала составить компанию Шарлотте и помочь ей встречать гостей на званых ужинах, запланированных ее мужем. Как забавно играть хозяина особняка и показывать такую барышню соседям. А это позволит Шарлотте в непринужденной обстановке научиться тому, как следует себя вести в роли его жены. Когда они останутся вдвоем, их будут ждать более важные дела.
Днем Жервез запирался в библиотеке, предоставляя женщин самим себе. По правде говоря, дел у него не было, поскольку земли имения Ла-Фертэ оказались невелики; он купил лишь дом и парк вдоль реки. Жервеза не смущало, что это приобретение не принесет прибыли, ибо оно нравилось ему, о нем было приятно потолковать в Париже. К тому же отсюда всего день езды до имения кузена.
К вечеру Жервез пригласил к себе Ясмин. Она казалась беззащитной, когда ее не сопровождал огромный Флорус. Жервеза раздражало, что она не говорит. Однако ему сказали, что Ясмин все отлично понимает и выполняет распоряжения, если их произносят на французском языке.
— Я велел, чтобы с тобой и Флорусом хорошо обращались. Вы довольны своим жильем и пищей? — Ясмин выглядела смущенной. Жервез вздохнул. Возможно, она так глупа, что от нее не будет никакого толку. Затем ему пришло в голову, что подобный вопрос ей задают впервые. — Я хочу кое-что поручить тебе. У моей жены есть горничная, которая будет одевать и причесывать ее. Но я желаю, чтобы ты тоже прислуживала ей. Ты должна постоянно находиться при ней. Стой в углу, чтобы она в случае необходимости могла позвать тебя. Ты поняла меня?
К его удивлению, Ясмин повернулась, подошла к дальней стене библиотеки и остановилась у книжных полок. Рабыня стояла неподвижно, глядя на него. Улыбка Жервеза погасла — в этой женщине было что-то жуткое.
— Иди сюда. — Когда Ясмин приблизилась, он продолжил: — Ты будешь при ней все время в течение дня. Ночью можешь быть свободной, поскольку горничная будет спать в углублении рядом с ее комнатой. Если моя жена будет с кем-то встречаться, разговаривать или куда-нибудь пойдет и тебе покажется, что мне это не понравится, скажешь об этом Флорусу, а он сообщит мне. Понятно?
Ясмин кивнула. Чтобы добиться от нее хоть какой-нибудь реакции, Жервез изменил тему.
— Однажды Флорус путешествовал вместе с твоей хозяйкой и провел с ней не одну неделю. — Жервез сразу добился успеха: Ясмин поджала полные губы, прищурила миндалевидные глаза, а ноздри ее раздулись. — Но теперь она моя жена. Если будешь ей хорошо прислуживать, я когда-нибудь разрешу тебе выйти замуж за Флоруса. Что скажешь? — Ясмин опустилась перед ним на одно колено и поцеловала ему руку. Нетерпеливым жестом он заставил Ясмин подняться и, прежде чем отпустить ее, сказал: — Думаю, мы поняли друг друга.
Айша ждала мужа в спальне. Она велела расчесать себе волосы, заплести их в длинную косу и перекинуть ее через плечо. Она надела ночную сорочку и халат из белого батиста. Айша сидела на покрытом парчой табурете перед трельяжем, занимавшим одну стену спальни. Отослав новую горничную, она сидела в напряженном ожидании. Айша хорошо знала, что будет делать с ней Жервез, и не представляла себе, сможет ли это вынести. Под подушкой у нее лежал нож Жозефа: раз она изменила своему слову, то вот и выход. Она должна взять последствия на себя.
Послышалось какое-то движение; резная панельная обшивка была старой и пористой, наверху скрипели половицы. Айша поймет, когда Жервез начнет подниматься, сейчас он совещался с экономкой. Как только он отпустит ее, эта женщина поднимется этажом выше. Мадам де Графиньи уже отправилась к себе, и ее голос все еще был слышен: слугам приходилось слушать ее до тех пор, пока она не уснет.
Наконец Айша услышала, как экономка поднимается по лестнице, и вскоре после этого в коридоре раздались мужские шаги. Они остановились перед ее дверью, и Айша застыла. Когда Жервез постучал, она, сделав над собой усилие, пригласила его войти.
Жервез закрыл за собой дверь и критически разглядывал Айшу.
— На вид тебе не больше пятнадцати. — Он провел пальцами по секретеру орехового дерева и задернул занавески, проверяя, выполняются ли его указания: Жервез велел слугам создать ей уют. — Но тебе девятнадцать лет, — продолжил он. — Месяц в месяц, ибо, насколько мне известно, ты родилась в марте 1737 года. Так что я не взял в жены ребенка, хотя любого, кто так подумает, видя нас вместе, можно простить.
Жервез уселся за стол, чувствуя себя совершенно непринужденно, и тихо спросил:
— Ты ничего не хочешь сказать или спросить? — Айша покачала головой, и он продолжил: — В семействах будущих супругов принято обсуждать владения и приданое до того, как они поженятся: мы избавлены от такой необходимости. Мы сами во всем разберемся. На это не уйдет много времени, ибо у нас одна семья. По крайней мере с той стороны, которая важнее всего. — Айша смотрела на него, ничего не понимая. — Ты ведь имеешь хотя бы отдаленное представление о том, кто твоя мать. Разве не так?
Она снова покачала головой.
— Но эта брошь? Я немного разволновался, когда ты сказала, что это ее брошь… я почувствовал, что ты подошла близко к правде… видно, это не так. Тогда позволь мне в качестве свадебного подарка раскрыть тебе факты, касающиеся твоих родителей. Твоей матерью была мулатка из Нанта, низкого происхождения. О ее нравственности не приходится говорить. Она так и не вышла замуж, и у нее родился всего один ребенок — ты. Твой отец — Поль-Арман ле Бо де Моргон, мой кузен. Он же и твой хозяин.
Это показалось Айше столь нелепым, что она рассмеялась, но звук собственного голоса в этой тихой комнате испугал ее, и она осеклась. Жервез продолжил, не давая ей вставить ни слова:
— У них завязался роман, затем он вышвырнул ее. Когда ребенок должен был появиться на свет, она без гроша в кармане села на корабль, отплывающий на Мартинику, чтобы увидеть его и молить о помощи. Она умерла в Форт-Рояле, не успев произнести его имя. Так что он до сих пор не знает, что ты сейчас его единственный оставшийся в живых ребенок.
— Этот дьявол мне не отец! Я не верю тебе!
— Повторяю: ты его единственный оставшийся в живых ребенок. Твои единокровные сестры, Люси и Марго, погибли. И твой брат Голо — тоже. Больше никого не осталось.
— Голо?!
— С ним произошел несчастный случай. Я выяснил это, отправив своего человека на Мартинику. Он там разобрался во всех делах Поля-Армана. Я также просил его навести кое-какие справки о тебе, так сказать, мимоходом. То, что он рассказал о твоем рождении, заинтересовало меня. Видишь ли, несколько лет назад впервые занявшись французскими делами Поля-Армана, я разговаривал в Рошфоре с агентом по снабжению, и он поведал мне историю твоей матери. Похоже, до того, как отправиться из Рошфора на Мартинику, она обратилась к нему за помощью, и этот агент оплатил ей часть дороги. Когда мой человек вернулся из Мартиники, я обнаружил связь между этими двумя историями: год, появление твоей матери и то, что ее никто не знает в Форт-Рояле. Не вызывало сомнений, что она та самая молодая женщина, которая села на борт корабля в Рошфоре. Все это я тщательно проверил, но полной уверенности у меня не было. До того самого вечера, когда ты сама все подтвердила, надев брошь и сказав, что ее носила твоя мать.
Айша поднесла руку к тому месту, где обычно находилась брошь, и вцепилась пальцами в халат.
— Как ее звали?
— Анна Дарье. Она работала продавщицей. Ее отец был чернокожим вольноотпущенником, а мать — прачкой из Бретани. До кончины родителей она вела вполне респектабельную жизнь. После романа с твоим отцом у нее начались новые приключения с одним агентом, но тот не горел желанием растить ребенка другого мужчины и выгнал ее. Хотя позднее он сжалился и давал ей деньги, чтобы отделаться от нее.
— Если хозяин — мой отец, то мадемуазель Антуанетта — моя тетя. А ты мой кузен. Не могу поверить в это!
— Готов показать тебе все документы. Ты должна поблагодарить меня: не часто случается, чтобы молодая женщина обрела всю семью за одну ночь. Кстати, наши отношения не противоречат закону. Поэтому не смущайся из-за того, что вышла за меня. — Жервез насмешливо улыбнулся. — Мы многократно связаны родственными узами. Не следует забывать еще кое о чем: тебе известно, что ты стала свободной женщиной? — Айша смотрела на него и видела, что он доволен собой, как человек, который по выгодной цене приобрел товар или выиграл партию в карты. — Как дочь свободного человека, по закону ты свободна с четырнадцати лет. Свободным был и Голо, твой единокровный брат. Поэтому тебе нечего опасаться преследования. Должен сказать, твой хозяин, он же твой отец, не сможет причинить тебе зла.
Айша встала:
— Угрожая мне, предлагая мне руку, ты уже знал, что я не рабыня.
— Совершенно верно. По правде говоря, я не предложил бы тебе руку, если бы точно не знал, что ты дочь Поля-Армана.
— Ты вынудил меня стать твоей женой, ублюдок.
Жервез рассмеялся:
— Моя дорогая, подумай, кого ты обзываешь ублюдком. Садись и слушай. Я тебе не вру — настала пора строить будущее, зная все факты. Сначала позволь мне все объяснить, затем мы рассмотрим твое положение.
Карие глаза спокойно и почти весело смотрели на нее. Позади Жервеза она увидела свое отражение в большом зеркале: призрачно-бледную девушку с блуждающими глазами, стоявшую посреди комнаты и будто собиравшуюся бежать. Но, как и прежде, Айше было некуда бежать. Она снова села.
Жервез продолжил:
— Поль-Арман ле Бо совершенно лишен чувства приличия и надежности, если только речь не идет о близких членах семьи. Он мог бы оставить мне всю свою землю и состояние, но не сделал этого. Все это я получу лишь после смерти его сестры. Поскольку твой отец — глава старинной знатной семьи и прямой наследник, он также может восстановить титул маркиза де Моргона, а в таком случае наследство после его смерти непременно достанется мне, поскольку этот титул переходит по мужской линии. Полю-Арману ничего не стоило бы восстановить его: ему лишь пришлось бы внести солидный дар в военный фонд и в Версале. Тогда все лезли бы из кожи вон, чтобы дать ему этот титул. С другой стороны, у меня нет такой возможности; я мог бы всю жизнь прилежно служить, но выше того, что я сейчас имею, мне ничего не получить.
— Значит, ты намеревался сделать его своим должником, заставить поступать так, как тебе хочется?
— Да. Как и ты. Вот видишь, как я пришел к убеждению, что мы созданы друг для друга.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А! Значит, за этим презрением скрывается любопытство? Когда я последний раз видел твою тетю Антуанетту и поинтересовался, насколько велики потери кузена, она мне рассказала больше, чем соизволил бы он сам. Видно, он был глупо привязан только к своей жене и дочерям. Сестра называет чудом то, что он живет и дышит после того, как те погибли. Трудно поверить, но для этого человека имеют значение лишь ближайшие члены его семьи. Моя дорогая жена, кроме тебя, у него никого не осталось. Когда первое смятение пройдет и Поль-Арман соберется с мыслями — у него было не все в порядке, когда я видел его в последний раз, — кто знает, не обретет ли он успокоение, узнав, что его дочь жива?
— Он плюнул бы мне в лицо. Он хлыстом прогнал бы нас со своего порога. Разве тебе непонятно, что чем больше он горюет по ним, тем сильнее будет ненавидеть меня? Голо был его сыном, а он искалечил его, заставил жить в страхе. Если бы я переступила порог его дома, он обошелся бы со мной хуже, чем с Голо.
Жервез покачал головой — ее слова не убедили его.
— Ты забываешь о влиянии своей тети. Многие годы ты была ее любимицей, и она расстроилась, когда ты исчезла. Ты была обычной рабыней, а теперь ты необычная аристократка.
— Ты с ума сошел. Они не разрешат мне переступить порог их дома.
— Напротив, я добьюсь того, что они с радостью примут нас обоих. Не волнуйся, я ничего не предприниму, пока мы не утвердимся в этих краях. Когда подвернется удобный случай, я представлю тебя кузену как свою жену и открою ему всю правду.
— Он рассмеется тебе в лицо.
— Пусть смеется, лишь бы сделал нас своими наследниками. Поверь мне, для этого человека имеют значение лишь кровные узы. Я видел, что твой отец сделал для своего зятя — гораздо больше, чем сделал бы для меня, — ибо зять подарил бы ему внуков. Только подумай, что мы предложим ему — потомков, в чьих жилах будет течь его кровь. К тому же они будут носить его имя.
Айша вздрогнула, представив себе встречу с человеком, которого ненавидела всю жизнь, чей призрак преследовал ее в кошмарах, и поняла, что никогда не назовет его своим отцом.
— Сейчас тебе трудно поверить этому, но настанет день, и ты убедишься, что это правда, — сказал Жервез. — А пока мы должны делать все, чтобы окружающим казалось, будто наша супружеская жизнь — блаженство. — Жервез быстро встал и холодно улыбнулся ей. — Конечно, я не стану добиваться всех прав супруга, пока не буду уверен в успехе. — Он подошел к Айше, наклонился и поцеловал ей руку. — У меня нет желания просто так заводить черномазых щенков. Спокойной ночи, мадам, и приятных снов.
Не успела она ответить, как Жервез подошел к двери. Сунув руку в карман, он вытащил большой медный ключ и вставил его в замочную скважину изнутри. Снова улыбнувшись, Жервез вышел.
Айша бросилась к двери и дрожащими руками повернула ключ. Затем опустилась на пол; все, что сказал Жервез, лишило ее сил. Она — дочь человека, который угнетал ее народ, тот, кому она поклялась отомстить. Айша всегда знала, что ее отцом должен быть белый мужчина, угнетатель, один из хозяев, и этого было достаточно, чтобы предать его забвению. Она разозлилась, когда Жозеф упомянул его. Жалость к умершей матери вытеснила из ее сознания мысль о белом дьяволе, предоставившем молодой женщине с ребенком страдать и умирать в одиночестве. Но теперь ее жизнь совершила полный круг; она застыла от ужаса при мысли, что придется встретиться с ним лицом к лицу.
Наконец Айша вернулась в постель. Она не погасила свечи, и они отражались в трех зеркалах, множа языки пламени. Такое обилие огней Айша видела вокруг черной Мадонны Орлеанской.
Айша была свободна, так говорил Жервез: но она еще больше запуталась в сетях прошлого. Этот брак стал для Айши ловушкой: чего бы она ни добилась, все обернется на пользу Жервезу. Она считала себя умной, ибо из ничего сотворила из себя новую женщину, и ради мести проделала столь длительное путешествие. Но Жервез оказался умнее, ибо знал о ней больше, чем она о себе.
Айша вспомнила Жозефа, их мечты о побеге. Но теперь она знала, что нельзя убежать от себя. Невыносимо мучаясь, Айша плакала всю ночь, и ее рыдания проникали сквозь тонкие стены спальни. Наконец силы ее иссякли, и она забылась сном.
«Ла-Фертэ
25 марта 1756 года
Моя дорогая мадам де Бувье,
благодарю за ваше последнее письмо и за то, что постоянно интересуетесь моей сельской жизнью: если бы не ваши добрые послания, а также письма мадам де Рошфор, я вряд ли знала бы, что Париж еще существует на этой земле.
Благодарю вас и за то, что справляетесь о моем здоровье. Должно быть, вы слышали о моих успехах от мужа, приезжавшего в Париж по делам казначейства. Он также организовал транспорт продовольствия для армии и заверяет меня, что снабженцы — истинные победители во всех войнах.
Я делю свое время между лошадьми, ужинами и книгами. Пересев со спокойной лошади на красивого, резвого скакуна, я иногда выезжаю на охоту. Жители Осера представляют собой кровожадное племя: если французские войска проявляли бы в бою такую же жестокость, какую я наблюдаю здесь каждый день, Франция уже через неделю закончила бы войну против Англии. Но я надеюсь, что война еще не объявлена. Так ли это?
Что же касается ужинов, судите о местном уровне по тому, что самый интересный собеседник в этих краях — кюре. Во время трапез часто приходится принимать участие в теологических диспутах, что вы, конечно же, не одобрили бы. В связи с этим я вспомнила месье де Ришмона. Вы писали о его недомогании, выздоровлении и назначении на юг: есть ли у вас еще какие-нибудь сведения о нем? Новости сюда редко доходят, так что все подробности о делах друзей мне очень интересны.
Вы наверняка угадаете, что я читаю, поскольку часто бываете у Жувера, а именно он и снабжает меня книгами. Раньше для разнообразия я просматривала также каталоги мод, но так как уже не заказываю платьев, перестала знакомиться и с ними. Даже мои драгоценности редко покидают футляры, потому что в этих краях никто роскошно не одевается. К тому же ювелирные украшения легко потерять во время охоты.
Должна рассказать вам о своем последнем увлечении: к весне я возделываю травяной сад и грядку роз, точнее, наблюдаю за тем, как это делается, что гораздо приятнее. Так что вообразите мою сельскую идиллию. При этом ставлю свою подпись.
Вечно преданная вам подруга
Шарлотта ле Бо де Моргон».
Сложив и запечатав письмо, Айша потянула за шнурок колокольчика. Явился Флорус. Ясмин, как обычно молча стоявшая у окна, одарила его мрачным и задумчивым взглядом.
Флорус подошел к письменному столу. Айшу, как всегда, поразило его спокойствие. Она никогда не видела мужчину, преисполненного такой решимости терпеть. Уже не в первый раз она позавидовала, что у любимого Ясмин такие горячие руки и тело великана.
— Флорус, это для сегодняшней почты. Я только что написала пустое письмо легкомысленной женщине, но она с первых слов поймет, как у меня идут дела.
— И как они идут, мадам?
Айша посмотрела через окно библиотеки на фруктовый сад.
— Иногда я думаю, что мы трое — ты, Ясмин и я — должны идти к югу. — Флорус покосился на Ясмин, и Айша с горечью улыбнулась. — Да, я знаю, она шпионит за мной, но что из этого? Она ведь ничего не может поделать — над ней стоит Жервез. Флорус, как по-твоему, не пуститься ли нам еще в одно путешествие?
— Едва ли нам удастся далеко уйти. Если тебе так хочется, ступай одна. Он ведь объяснил, почему ты должна остаться.
Айша кивнула. Даже то, что Ги сейчас в армии в чине капитана, не поможет, если узнают, что он пишет под псевдонимом «Вольнодумец»: его работу «Парламентские системы в наше время» объявили крамольной. Айша не могла противостоять Жервезу, пока тот может использовать это против Ги.
— Поскольку он уехал в Париж, а я осталась одна, это позволяет поразмыслить. Мне хотелось найти выход из этой ситуации. Но его нет. Что же делать?
Флорус коснулся ее руки:
— Положись на меня и жди. Твой час настанет.
В день отъезда из имения Поль-Арман позавтракал рано. Апрельское солнце заливало комнату веселым светом. На сестре было домашнее платье в зеленовато-кремовую полоску, а шею украшала нить крупных жемчужин. Он надеялся, что в его отсутствие к Антуанетте наведается вдовствующий сосед. Если его отъезд положит начало роману, это пойдет ей на пользу. В этом доме необходимо дыхание жизни, но оживить этот дом Поль-Арман не мог — те дни давно прошли.
— Мне хотелось бы точно знать, долго ли тебя не будет. Я не доверяю почте, — сказала Антуанетта.
— Думаешь, я не буду писать? Не волнуйся — я пришлю весточку, как только смогу. Корабль должен прибыть в Рошфор примерно через неделю. Несколько дней я буду снаряжать корабль к плаванию, а на борт поднимусь накануне отплытия.
— Снаряжать? Чем? Я полагала, что это будет груз с сахаром-сырцом из «Каскадов».
— Так оно и есть. Корабль направляется к моему новому сахарному заводу в Марселе. Я намерен отплыть до того, как англичане заблокируют атлантические порты.
— Зачем же тогда заходить в Рошфор?
— Мне нужно установить на борту несколько пушек.
— Боже милостивый, брат, опасность столь велика? — Бледные глаза Антуанетты расширились, и у нее задрожали губы.
— Это только предосторожность, которая позволит уверенно миновать Гибралтар. За нами следят не только англичане, наш кузен тоже начеку. За прошлый год он сделал все, чтобы затруднить осуществление моих сделок. Помни: пока меня здесь нет, не доверяй этому человеку. Он коварный дьявол, но мы не спасуем перед ним, если сохраним трезвую голову.
— Ты ведь не думаешь, что он и в самом деле нападет на твой корабль! Разве он не в Париже? В последнем письме он сообщал…
— Он написал о том, в чем хотел убедить нас. Вот и все. Трудно себе представить, чтобы человек, недавно женившийся, написал так скупо. — Поль-Арман умолк, не желая нервировать Антуанетту, но считая нужным внести ясность в этот вопрос. — Все мои важные документы надежно хранятся у городского нотариуса. Если Жервез по какой-то причине начнет нам дерзить, в этой коробке найдутся документы, которые заинтересуют его начальников в казначействе.
— Мне неприятно слышать такое от тебя. Жаль, что я не еду вместе с тобой.
— Глупости, тебе такая поездка не пришлась бы по вкусу. «Алуэтт» — не самое лучшее корыто для плавания. Здесь тебе будет гораздо спокойнее. Я поеду в Марсель на дилижансе после того, как будет доставлен груз. Корабль зайдет в Валенсию. Что тебе привезти оттуда — мантилью, шали?
Антуанетта посмотрела на парк. При солнечном свете стали заметнее веснушки на ее бледной коже. Поль-Арман знал каждую из них; он сосчитал их, когда они были детьми, лежали на стоге сена, рассказывали друг другу истории и во все горло пели песенки, которым их научили рабы на плантации.
— Только приезжай домой целым и невредимым, — тихо сказала она. Он встал, и она продолжила: — Жаль, что я не поехала с девочками. Тогда у тебя осталась бы Лилиана.
— Не смей так думать, — поспешно возразил Поль-Арман. Давай выйдем на двор. Все годы, пока ты занималась с девочками, казалось, что Лилиана с удовольствием остается дома. Однако прошлым летом она призналась, что ей хотелось бы совершить путешествие: она мне первому сказала об этом, ибо тогда впервые оставила бы меня одного. Мне в это даже не верилось. Моя жена смотрела, как ты лето за летом уезжаешь, и не могла собраться с духом попросить меня разрешить ей поехать за границу с дочерьми. Я рассердился и спросил себя: «Неужели я такой тиран?» Она хотела уйти, но я остановил ее и сказал… — Но Поль-Арман не смог договорить. — Ничего, ничего. Антуанетта, она поехала с огромной радостью, и я не мог бы лишить ее такого удовольствия. Она сама так решила. Не забывай об этом.
На Пасху двенадцать тысяч солдат под командованием маршала де Ришелье высадились на Менорке. Они беспрепятственно дошли до Порт-Маона, и англичане отступили в замок Сен-Филипп, стоявший над входом в гавань. Когда прибыл эмиссар узнать о намерениях маршала, Ришелье послал следующий ответ: «Могу заверить ваше превосходительство, что у нас точно такие же намерения, как и у флота его британского величества относительно французских кораблей».
Они тут же окопались. Ришелье сразу пригласил Ги де Ришмона, опытного стратега, и они каждый день обсуждали развитие событий, наблюдая за возведением земляных укреплений.
— Недавно я получил интересное донесение, — сказал Ришелье. — Мне напомнили, что моя главная обязанность — сохранять жизнь офицерам и солдатам его величества. Не понимаю, как можно ожидать, что я возьму крепость, не потеряв часть армии, хотя я держу ее в своих нежных руках. Не пригласить ли мне командующего англичан сыграть партию в шахматы? Или вызвать его сразиться со мной один на один? Если ему менее ста лет, я оценил бы наши шансы не слишком высоко.
Ги улыбнулся, но ничего не сказал. Даже в свои шестьдесят Луи-Франсуа-Арман дю Плесси, герцог де Ришелье, отменно владел холодным оружием. Было известно, что во время военных кампаний он часто нарушал эдикт о запрете дуэлей и каждый раз убивал противника. Столь же оригинально он относился к грабежам, и офицеры, разбогатевшие во время фламандских кампаний Ришелье, весьма охотно служили «Старому Мародеру» в этой кампании. Их мечтам о грабежах не суждено было сбыться на Менорке: герцог задумал неожиданно атаковать противника после непродолжительной осады.
Большим преимуществом французов было то, что они владели инициативой: после многих лет систематических подстрекательств Франция выступила и застала Англию врасплох. Небольшой английский флот в Средиземном море обрадовался возможности покинуть Порт-Маон, а французы занимали позиции вокруг залива, их корабли, прибывшие из Тулона, рыскали повсюду. Только новые корабли из Англии могли доставить подкрепление, но это заняло бы не менее месяца, а за это время французский десант многого добился бы.
Новые войска с воодушевлением рыли окопы. Провианта хватало, и некоторые солдаты начали отмечать свой патриотизм вином. Ришелье предупредил, что ни один солдат, замеченный в пьянстве, не попадет на передовые позиции. Это предупреждение за одну ночь отрезвило большинство из них: Ги никогда не видел, чтобы солдаты так стремились оказаться среди тех, кого убьют первыми.
Для штаба маршал выбрал здание внутри внешнего кольца укреплений. Повар был на высоте, вечера проходили весело, для развлечения нашли даже бильярдный стол. Однако Ги предпочитал уединяться и читать после ужина. Он хорошо поладил с заместителями маршала, сыном и зятем Ришелье, но у него не сложились отношения кое с кем из молодых горячих солдат, набранных Ришелье. Не будь он сам так несчастен, Ги в первом же бою отдал бы им распоряжения и посмотрел бы, как они погибнут, но сейчас ему было не до этого.
Ночи стали для него почти невыносимы. Было тепло, и через открытые окна он хорошо слышал шумное веселье внизу. Из своего окна Ги видел спускавшуюся вниз скалу, а за ней бескрайнее море, откуда постоянно дул солоноватый бриз каждую ночь, когда порывы ветра, казалось, доносили до него имя Шарлотты. Ги представлял себе ее родину, куда она уже никогда не вернется.
Многим хотелось, чтобы Ги спустился вниз, и однажды вечером молодой граф де Верне зашел к нему поболтать. Увидев аккуратно сложенные книги Ги, граф заметил:
— Думаю, Фридрих Прусский читает такие же книги. У него в королевских покоях стоит кровать с пологом, на ней лежат его книги, а сам он, как настоящий спартанец, спит на соломенном тюфяке на полу.
— Это интересный монарх: его примеру стоит следовать, — вежливо откликнулся Ги. — Когда этот монарх просыпается, молодые подчиненные заходят к нему выпить кофе. Он выбирает одного из них, проводит с ним часок на матраце, а остальных просит удалиться.
Щеки графа вспыхнули, он что-то пробормотал и вышел. Услышав через несколько минут взрыв хохота, Ги догадался, что их разговор пересказали Ришелье.
Ги был капитаном кавалерии, но осада требовала иной стратегии. Он проводил значительное время на передовых укреплениях, руководя саперами, которые рыли подземный ход к стенам крепости. Эта работа оказалась нелегкой, ибо земля была нашпигована камнями вперемешку с песком. Командиром первого взвода Ги назначил бывшего могильщика из Прованса и не ошибся в выборе. До сих пор не погиб ни один солдат, хотя канониры из замка стреляли метко. Город Сен-Филипп, откуда вывезли большую часть жителей, простирался до самых стен замка, однако попытка сделать подкоп у основания крепости не осталась бы незамеченной: англичане не теряли бдительности.
Ги попросил разрешения вести подкоп ночью силами одного взвода, а днем передавать роту под командование его заместителей, чтобы развеять убийственную тоску, донимавшую его с наступлением темноты. Но герцог отверг это предложение. Поэтому Ги удвоил свои усилия. Теперь солдаты делали вид, будто заняты на одном участке линии, тогда как на другом продолжалась тайная работа.
Чтобы не перемещаться верхом в пределах досягаемости выстрела со стен крепости, Ги работал вместе с другими. Все следили, чтобы Ги не подвергал себя опасности, беспрекословно выполняя его приказы соблюдать осторожность. Сам он не придавал этому особого значения. На Менорке Ги окреп, похудел и однажды иронически заметил, что подтверждает все прогнозы своего врача. Ги загорел на ярком солнце, и его покрытые мозолями руки стали такими же сильными, как у его солдат.
То, на что он напрашивался, в конце концов произошло, хотя в этом не было вины канонира, пристроившегося на крепостной стене. Случилось это однажды вечером, когда Ги возвращался к своему жилищу. Часовой, которому он приказал стоять в кустарнике недалеко от замка, закричал, но его заглушил треск выстрелов. Смеркалось, и группа англичан совершила смелую вылазку через потайной ход в крепостной стене, собираясь предпринять набег. Ги громко отдал распоряжения и галопом понесся в сторону от входа в самый большой туннель. Второй взвод выскочил из окопов позади него, и Ги заметил красные мундиры среди деревьев, затем возле него прозвучал взрыв, он свалился с лошади и погрузился в блаженное забытье.
Пока Жервеза не было в Ла-Фертэ, Айша занялась хозяйством, ибо экономка уехала в столицу вместе с ее мужем. Когда он вернулся, она размышляла, как поступить, бросая игральные кости, подаренные ей Флорусом. Такая азартная игра создавала иллюзию, будто Айша сама принимает решения. Каждое утро и каждый день она бросала кости на стол в своей спальне и следовала их указаниям. Так Айша определяла, когда ей есть, и в зависимости от выпавших чисел обедала либо с Жервезом в столовой, либо просила принести поднос в свою комнату. Так она ограничивала себя в пище. Жервез, понимая, что она избегает встречаться с ним, не возражал. Он стал называть ее «моей сумасшедшей женой», и Айша догадывалась, что он не так далек от истины.
В последнее время она все чаще вспоминала прошлое. Например, как Жозеф убеждал ее узнать, кто ее отец. Она считала, что он был прав. Теперь судьбу Айши определило ее прошлое, как бы она ни пыталась уйти от него. В сущности, прошлое загнало Айшу в ту же ловушку, которую ей расставил Жервез. Вскоре она встретится с хозяином не победительницей, как задумала, а как часть его самого, как его плоть и кровь.
Айша выросла вместе с Голо, а Люси и Марго видела издалека, не догадываясь о том, как все они близки по крови. Мадемуазель Антуанетта обучала Айшу, но та не предполагала, что ее воспитывает тетя. Когда Айша подражала манерам Антуанетты, пытаясь ввести в заблуждение парижских аристократов, ей и в голову не приходило, что заимствованные ею манеры типичны для всех Моргонов и, значит, для нее.
В те вечера, когда Айша не ужинала с Жервезом, она часто разворачивала договор, составленный им относительно «Каскадов», и перечитывала его. Под ним расписались они оба, и договор, заверенный нотариусом Осера, был столь же убедительным, как и любой другой документ такого рода. Жервез занялся делами: перевел на свой счет деньги Айши из банка Лабланша. Как его жена, Айша не могла воспрепятствовать этому, поскольку у нее не было семьи, которая вступилась бы за нее. Однако у Айши все еще оставалось состояние — драгоценности, и она не очень беспокоилась о том, как Жервез распорядится ее деньгами, пока соглашение оставалось в силе. Жервез решил взять под контроль владения Поля-Армана де Моргона, и Айша намеревалась быть рядом с ним, когда он добьется этого. Только ради этого она и жила — других причин не было.
В конце апреля Жервез сообщил жене, что они едут в Рошфор, а оттуда, если понадобится, еще дальше. Они укладывали вещи и отдавали распоряжения. Шато предполагалось закрыть, экономка и большинство слуг возвращались в Париж. Жервез собирался путешествовать с женой в сопровождении шестерых слуг: с кучером и лакеем Жервеза, с Ясмин и служанкой Айши. Предполагалось, что Флорус и конюх отправятся в путь в экипаже с багажом.
Жервез, как обычно, поедет верхом. Путешествие на запад оказалось приятным, поскольку стояла прекрасная погода и дороги были сухие. Во фруктовых садах расцвели деревья, во дворах ферм появился молодняк. На тополях вдоль дорог проклюнулись клейкие листочки.
Они собирались встретиться с хозяином. Тот приехал в Рошфор по делам, и они задумали нанести ему визит на постоялом дворе, где он постоянно останавливался. Жервез заранее предупредит Поля-Армана о визите, но сообщит об Айше лишь в тот момент, когда она под руку с ним войдет на постоялый двор. Айша убеждала Жервеза, что хозяин прогонит их, но тот не желал ее слушать. Принадлежа к другому миру, он не понимал, какая пропасть навсегда разделила на Мартинике рабов и плантатора. Муж утверждал, что Айша похожа на белую женщину, свободна и ведет себя как аристократка. Жервез считал вполне возможным, что Поль-Арман сделает ее своей наследницей — Айше эта мысль претила. Согласившись на эту встречу, она хотела увидеть, как пелена спадет с глаз ее мужа.
Только одно побуждало ее стремиться к этой встрече — она надеялась услышать от хозяина хоть что-то о Лори, хотя и боялась этого.
В Рошфоре, портовом городе, жизнь сосредоточилась на оживленных верфях, литейных заводах и фабриках. На улицах часто встречались воловьи упряжки, перевозившие лес и железо. А рядом было море. Увидев его, Айша расплакалась, забыв о том, что на нее смотрят Ясмин и служанка. Из доков пахло дегтем и только что распиленным деревом. Но над всем этим господствовал запах океана. Несколько трехмачтовых кораблей стояли на якорях. Айша никогда не видела столько кораблей вместе. Между их корпусами бились волны с белыми гребнями.
В отличие от хозяина, они не поселились возле гавани, а остановились в лучшей гостинице на главной улице Рошфора. От сознания того, что до моря рукой подать, у Айши немного полегчало на сердце.
На следующий день Айша встала рано и долго готовилась к предстоящей встрече. Она интуитивно догадывалась, что ее внешность, одежда и драгоценности надежно защитят ее от пренебрежения хозяина. Однако, посмотрев в зеркало, Айша пришла в отчаяние: она была такой же худой и усталой, как в тот вечер, когда угодила в притон мадам Парис. Айша шла с Жервезом, внешне сохраняя спокойствие. Дойдя до постоялого двора, Жервез велел сообщить о них Полю-Арману. Он сказал Айше:
— Если отец захочет поговорить с тобой наедине, я спущусь вниз и подожду тебя. Какие бы средства убеждения ты ни избрала, они принесут тебе столько же пользы, сколько и мне. Надеюсь, что ради нас обоих ты сделаешь все возможное.
Айша не ответила, но Жервез не настаивал на этом. Однако она почувствовала, что ее молчаливое пренебрежение смутило его. Они поднялись по лестнице.
Последний раз Айша видела хозяина в тот день, когда тот разрешил ей и Мерле выйти из столовой, заставив их часами стоять в углу. Затем велел Мервилю осмотреть их, словно они были предметами мебели. Айше больше всего запомнились его неумолимость и сила. Войдя в комнату вместе с Жервезом, она поразилась тому, как исказила все ее память. Поль-Арман был не так высок, как Жервез, а его волосы уже подернулись сединой. Его бледное и усталое лицо разительно изменилось, когда он увидел Айшу. Поль-Арман шагнул вперед и остановился: голубые глаза с удивлением и надеждой уставились на нее. Но это продолжалось не более мгновения. Едва он узнал Айшу, в его глазах появился столь знакомый ей жесткий блеск.
— Айша! — насмешливо сказал он Жервезу. — Ваше безудержное стремление завладеть моей собственностью не ведает границ. Вы пришли сюда, чтобы вернуть мне этот осколок?
— Она теперь не ваша собственность, а моя. Нас связывают брачные узы. Я пришел, чтобы представить вам мою жену.
— Вот эту? Вы же знали, кто она, вытаскивая ее из-под забора?
— Мы встретились в аристократическом доме Парижа. Я слишком уважаю жену, чтобы слушать, как вы оскорбляете ее. У меня есть факты, которые вам следует знать.
— И мне придется терпеть ваше присутствие, пока я не выслушаю их? — Айша видела, что его охватили гнев и раздражение. Она заметила и то, что ему стоит больших усилий не смотреть на нее. Вдруг, вместо того чтобы выставить их, он сказал: — Тогда продолжайте.
Поль-Арман сел, закинув ногу на ногу, и опустил глаза.
Жервез, не обращая внимания на его грубость, начал рассказывать. Стоя в стороне, Айша слушала.
— Я мог бы поведать вам, как ваша прежняя рабыня стала известной красавицей в парижском обществе, но ее недавняя жизнь не интересует нас. Мне хочется поговорить о прошлом. Двадцать лет назад в городе Нанте жила молодая женщина по имени Анна Дарье.
Хозяин вскочил, уставился на Жервеза и поморщился.
— Жервез, не злите меня.
— Зачем мне злить вас? Эта молодая женщина, ваша любовница, внезапно поняла, что забеременела. Боясь сказать вам об этом, она доверилась вашему агенту. Однако вы заподозрили, будто оба обманывают вас, и избавились от них. В эти подробности меня посвятил Реми, тот самый агент, — пояснил Жервез. — Затем он сам вступил в связь с Анной Дарье, пообещав жениться на ней и вырастить ее ребенка как своего собственного, но передумал, бросил ее и отправился в Рошфор. Перед родами она пришла к нему. Он дал ей денег на дорогу до Мартиники. Она уповала на вашу милость. Только вы можете сказать, была ли ей оказана эта милость.
— Избавьте меня от ваших замечаний и переходите к сути дела, — проговорил Поль-Арман.
— Она добралась до Форт-Рояля, где заболела. Через несколько дней после рождения ребенка она умерла. Ребенка привезла на вашу плантацию акушерка, принимавшая роды, — рабыня по имени Лори. Пока я не рассказал жене об этом, она ничего не знала о своем происхождении. Я сообщил ей правду: ее матерью была Анна Дарье, а вы — ее отец.
Слушая Жервеза, хозяин упорно смотрел в пол. При этих словах он тихо вымолвил:
— Пожалуйста, скажите мне, в чем суть этой маленькой выдумки.
— Поль-Арман, перед вами стоит ваш единственный оставшийся в живых отпрыск. За последнее время я узнал вас лучше и понимаю, какое значение вы придаете своему потомству и тому, что оно рассчитывает на вас. Вы всегда недооценивали меня как вашего наследника — я смирился с этим и с удовлетворением возвращаю вам вашу дочь. Ничто не возместит вам гибель вашей семьи, но подумайте о том, что со временем…
— Убирайтесь! — Он произнес это с таким убийственным спокойствием, что Жервез попятился, посмотрел на Айшу, и она поняла: он молит ее о помощи. Жервез вышел из комнаты.
Хозяин поманил Айшу к себе. Как и прежде, во времена рабства, она подчинилась. Хозяин повернулся, так чтобы свет падал на нее, и прислонился к подоконнику. Он оглядывал ее с головы до ног, и Айша почувствовала, как в ней вскипает прежняя ненависть. Эти проницательные глаза добирались до самой души каждого раба в «Каскадах» и давали понять, что ни их любовь, ни жизни ничего не значат для хозяина. Эти руки держали стек, который он брал с собой всегда, обходя плантацию, и сулили наказание и страдания.
Наконец Поль-Арман отвел глаза.
— Значит, она мертва. А ты призрак. — Он вышел на середину комнаты, скрестил руки на груди. — Только Жервез. За всю мою жизнь только твой муж посмел сделать мне подобное предложение. К такому решению обычно приводит голый расчет. Допустим, моя лошадь потеряет подкову — можно заказать у кузнеца новую. Из моей стены выпадает камень — можно попросить каменщика закрепить его на прежнем месте. У меня погибает жена и двое детей… — Его дыхание прервалось, он стиснул зубы. — Моих дочерей больше нет, и смотрите — он предлагает мне еще одну. Тут же находится замена, к тому же не без выгоды и совсем дешево. — Поль-Арман бросил на Айшу язвительный взгляд. — Ну что ты на это скажешь? Помню, ты умеешь довольно внятно говорить, но в этом нет необходимости. Все эти красивые фразы придуманы Жервезом. Иди сюда, — грубо приказал он.
Приблизившись к нему, Айша забыла Жервеза и все, что случилось с тех пор, как она покинула «Каскады». Она видела только лицо убийцы Жозефа.
Должно быть, он понял это; на его губах заиграла насмешливая улыбка.
— Скажи мне, чего ты хочешь?
Ненависть сдавила ей горло, но Айша все же вымолвила:
— Я хочу, чтобы вы заплатили за все, что сделали.
— Заплатил?! — не веря своим ушам, воскликнул он. — Чем? Разве у меня что-то осталось?
Наступила пауза, и Айша поняла, что он говорит не о деньгах, земле или имуществе. Хозяин подошел к серванту, на котором лежала деревянная коробка, достал пистолет, зарядил его и вернулся к ней. Айша все это время наблюдала за ним. Ей казалось, что она видит кошмар наяву. Снова встав перед Айшой, он протянул ей пистолет. Она схватила его, и он сложил руку Айши в кулак, опустив ее указательный палец на спусковой крючок. Затем большим пальцем он взвел его и поднял дуло пистолета так, что оно касалось его груди в том месте, где находится сердце. Он опустил руку.
— Когда сюда ворвется народ, скажешь, что я угрожал тебе и у нас завязалась драка.
Айшу трясло, но рука у нее не дрогнула. Она последний раз посмотрела в его глаза, которые вдруг широко раскрылись и уставились на нее. В их глубине Айша увидела пустоту.
— Ну, стреляй же! — приказал он.
Айша плотнее прижала палец к спусковому крючку, но тут представила себе выстрел, вспышку яркого огня и на долю секунды зажмурилась. Открыв глаза, она увидела, что хозяин стоит напротив и дышит так спокойно, что его грудь чуть поднимала и опускала прижатое к ней дуло пистолета. Пролетело еще мгновение.
— Вы мой отец. — Айша опустила пистолет.
Поморщившись, он взял пистолет и положил его на стол.
— Это еще предстоит доказать. Садись. — Поль-Арман указал ей на стул.
Айша села, сунула руку в лиф платья, отцепила золотую брошь и протянула ее ему. Положив брошь на ладонь, он повернул ее кончиком пальца.
— А где сапфир?
Айша тут же вообразила, как он дарит любовнице брошь с выгравированной буквой «А», в центре которой сверкает голубой камень. Она вспомнила, как Лори в последний раз показывала ей эту брошь — единственный ключ к разгадке ее рождения.
— Там не было драгоценного камня, когда моя мать… — У Айши стиснуло горло. Она вспомнила ночь, когда произошла ссора, и слезы на лице, которое она в детстве любила больше всего на свете. — Скажите мне, что она жива!
Он смущенно развел руками:
— Кто?
— Лори.
— Значит, ты все это время ничего не знала? Жервез для тебя ничего не выведал? — Успокоившись, он ответил: — Она была жива, когда я в последний раз уехал из «Каскадов».
Айша расплакалась. Она не могла сдержать слезы, они текли сквозь ее пальцы и капали на платье, а комната оглашалась рыданиями. Если бы Лори была здесь, она прижала бы ее к себе и не отпустила до тех пор, пока вместе с ней не пережила бы это горе. Однако перед молчавшим хозяином Айше пришлось овладеть собой, вытереть глаза и в конце концов успокоиться.
Поль-Арман сидел с каменным лицом. Чуть шевельнувшись, он опустил брошь ей на колени.
— Лори никогда не показывала мне ее. Что она сделала с камнем?
— Она не видела его. Думаю, моя мать продала его, чтобы купить билет домой.
— Домой, говоришь? Она не была креолкой. Ее родители жили в Нанте… чернокожий вольноотпущенный и светлокожая прачка.
— Жервез сказал, что они…
— Давно умерли. — Он вздохнул. — Хватит. Твой муж по какой-то недостойной причине воображает, что я позволю тебе жить так, как жили мои дочери, ходить по комнатам и тем местам, где они выросли. Наслаждаться жизнью, которую моя покойная жена и я создали для них. — Его глаза впились в Айшу. — Скажи ему вот что: мои дочери были утонченными барышнями, рожденными в достатке. Ты же родилась на помойке. Их матерью была аристократка, твоей — шлюха. Я скорее удочерю суку из моей псарни, чем стану глядеть на тебя хоть на секунду дольше.
Айша могла бы схватить пистолет со стола и пристрелить его, но то, что она увидела в глазах хозяина, остановило ее руку. Хозяин так и не понял Айшу: оскорбления предназначались не лично ей, он лишь хотел скрыть свою боль.
— Тем не менее вы мой отец. Я просила Жервеза отказаться от этого разговора, но он не послушал.
Плечи Поля-Армана поникли.
— Девочка, лучшее, что я мог бы сделать ради тебя, — избавить от этого продажного мужа.
Айша поднялась и вышла из комнаты.
Внизу ее дожидался Жервез. Взглянув на Айшу, он понял, чем закончился разговор, и помрачнел.
— Больше здесь делать нечего, — сказала Айша.
— Мне нет смысла говорить с ним?
Айша покачала головой.
— Тогда война, — заключил он. — Пошли.
Оставшись один, Поль-Арман еще ниже опустил голову и прижал руки к вискам. Один за другим в его сознании мелькали яркие образы, слова и лица из прошлого, причиняя ему боль и затрудняя дыхание.
В последние недели Поль-Арман всегда справлялся со слезами, ибо они калечили его душу и на несколько дней отнимали силы. Однако в это ужасное утро он не мог остановить слезы. Поль-Арман обхватил голову руками, опустил ее на колени и зарыдал от мучительной боли, оплакивая всех, кто потерян и кто уже никогда не вернется.
На Менорке стояла темная майская ночь, и в замке Сен-Филипп не горел ни один огонь, поскольку у англичан закончились сальные свечи, а также и все прочее. Ги де Ришмон припал к земле под оливковым деревом в небольшой рощице рядом с замком. Он устал, покрылся грязью и с нетерпением ждал, когда могильщик из Прованса, выбравшись из туннеля, присоединится к нему, чтобы остальные солдаты этого взвода до рассвета вернулись на свои квартиры.
После выздоровления и возвращения Ги на службу Ришелье смягчился, поручил ему командование ночным взводом и разрешил осуществить его план вырыть новый туннель. От рощицы он приведет к стенам замка, откуда начался рейд англичан. Так будут сэкономлены недели труда, и когда туннель пророют, головному отряду в день наступления почти сразу удастся проникнуть за стены замка. К удовольствию герцога, работа продвигалась быстро.
После стычки в апреле Ги почти смирился со своей судьбой. Солдаты французского взвода уничтожили английский оперативный отряд, подняли Ги и отнесли его в полевой госпиталь. К этому времени он потерял много крови и не сразу пришел в себя, но сама рана оказалась неопасной. Когда сняли швы, там, где пуля задела его висок, остался темный шрам и, похоже, на всю жизнь. Как заметил Ришелье, теперь Ги выглядел гораздо воинственнее и философом его уже вряд ли кто-то всерьез назовет. Ги выздоравливал на новом месте — в палатке, стоявшей ближе к линии наступления. Ему выделили капрала, который оказался хорошим денщиком и поваром. Днем он никого не подпускал к капитану, давая ему выспаться.
Ги научился более бесстрастно думать о Шарлотте де Нови. Лежа перед палаткой, выздоравливающий, Ги взглянул на остров, окутанный весенним теплом, на залитую ярким солнцем гавань и подивился тому, что не замечал такую невероятную красоту из-за непостоянства женщины. Он уже и так из-за нее поставил себя в глупое положение и считал, что сейчас у него нет причин для тоски.
Вдруг Ги услышал необычный звук. Казалось, будто по ровной поверхности приближались легкие шаги, затем в туннеле что-то упало. Согнувшись, Ги бросился в шахту. Он помогал себе руками в тех местах, где потолок опускался низко. В туннеле горели фонари, освещая стены, выложенные мешками с песком, и грубые доски, служившие потолком. Новые доски треснули и рухнули в туннель под тяжестью песка, погасив стоявшие впереди фонари. Могильщика придавило к полу туннеля, торчали лишь его ноги.
Ги разгребал песок, пока его пальцы не начали кровоточить. Доски над его головой сместились и едва держались, а позади него из щелей между ними струйками сыпался песок. Затем все стихло. Ги ухватил могильщика за ремень и потянул к себе. Из легких Ги вырвались хрипы, когда тело начало показываться из-под обломков.
Наконец он освободил могильщика, повернул его на живот и постучал по спине, затем повернул на бок и прильнул ухом к его груди. Сердце билось. Еще один ком песка обрушился на них. Отскочив в сторону, Ги потащил тело назад по туннелю. Когда он, выбившись из сил, остановился, могильщик вздрогнул и с трудом втянул в себя воздух.
Ги прислонил могильщика к мешкам с песком и освободил ему воротник. Когда глаза солдата открылись, Ги с удивлением заметил, что тот улыбается.
— Я был на волосок от гибели, не сомневайтесь. Нам лучше выбраться отсюда, пока не рухнуло все.
В изнеможении они поползли назад, по пути гася фонари. Часовой, стоявший на посту, чуть не выстрелил в них. Не дождавшись их возвращения, он сильно занервничал, но, к счастью, кто-то из солдат взвода схватил его мушкет, привел солдата в чувство затрещиной и дрожащим от тревоги голосом попросил назвать пароль.
В окопе не скрывали радости, увидев их. Ги присоединился к общему веселью, а могильщик заметил:
— Подумать только, я все время собирался выкопать себе могилу, желая убедиться, что делаю эту работу профессионально. Но никак не предполагал, что придется копать так быстро.
К тому времени когда Ги вернулся к своей палатке, небо посветлело и над морем появилась серебристая полоса. Скинув рубашку, он опустился на носилки, не снимая заляпанных грязью бриджей и сапог, и послал капрала за вином, чтобы промыть забитое пылью горло.
Именно в этот момент появился герцог де Ришелье, отогнул клапан палатки и заглянул внутрь. Слабый свет снаружи выхватил его седые волосы, свежий кружевной воротник и изящную одежду. Тихо выругавшись, Ги поднялся.
— Вольно, капитан. Садитесь. Только что я получил донесение о вашей последней проделке. Я не говорю о других, поскольку граница между удалью и самоубийством почти не заметна, но сегодня я скажу все, что думаю.
— Монсеньер…
— Менорка в наших руках. Я намерен сохранить ее после взятия Сен-Филипп. Но ума не приложу, как мне взять этот замок с офицерами, которые во время осады лишились различных частей тела.
— Монсеньер, вы хотите сказать, что я иду на неоправданный риск. Готов заверить вас в том, что после…
— Я не слепой. Я сочувствую вам, но должен напомнить, что вы ответственны перед своими солдатами и отечеством. Вы не принесете им пользы, если вас на этом проклятом холме накроет полтонны песка. С сегодняшнего дня приказываю меньше копать и больше думать.
Ги закрыл глаза. Ришелье не выносил объяснений — его интересовал лишь результат. Однако он выслушивал вопросы, если те имели отношение к делу.
— Вы освобождаете меня от командования?
— Напротив, я хочу воспользоваться вашим умом. Спасибо, капрал. Вот все, что я хотел сказать. — Ришелье налил стакан вина и передал Ги, будто оба вели дружескую беседу в его версальских апартаментах. — Я знаю, вас заботит еще кое-что, и не зря. Она красивая женщина, и, окажись я на вашем месте, ничуть не сомневаюсь, она мне тоже не давала бы покоя. — Ги молча негодовал, но герцог удобно уселся на единственный стул и продолжил: — Возможно, это важно для вас, но по нелепой случайности я недавно встретился с Графиньи, когда она возвращалась из имения Моргона в Бургундии. Оказывается, молодая невеста проплакала в одиночестве всю первую брачную ночь.
Взволнованный Ги спросил:
— Когда мадам де Графиньи уехала из шато Моргона?
— Через неделю после этого.
— Одна ночь, — с горечью заметил Ги, — не делает погоды.
— Тем не менее Графиньи считает, что отношения Моргона с экономкой куда лучше, чем с женой. — Догадавшись, что Ги не в силах ответить, маршал продолжил: — Я заметил одно: молодые мужчины в наше время слишком быстро разочаровываются в любви. Если страстно любишь женщину, разве не стоит преодолеть несколько препятствий, чтобы вернуть ее расположение? Я питаю глубочайшее уважение к браку и счастливее всего чувствую себя в этом состоянии, но отнюдь не считаю, что он способствует или препятствует любви.
— Моньсеньер, боюсь, что я не понял вашу мысль, — устало откликнулся Ги.
— Я хотел сказать следующее: даже самые упрямые молодые люди учтут мнение семьи и собственный интерес, когда речь зайдет о браке. Возьмем, к примеру, кардинала, моего великого предка. Молодой дворянин обручился с одной из племянниц, но та умерла, и кардиналу пришлось сообщить об этом жениху. Чтобы смягчить удар, он предложил тому жениться на сестре умершей. Кардинал вел себя крайне деликатно и предоставил молодому человеку возможность ответить отказом, но тот сказал: «Не важно, какую я выбираю сестру — я ведь женюсь на вашем высокопреосвященстве».
— И в чем суть? — поинтересовался Ги, не в силах скрыть иронии.
— Мужчины и женщины часто сами не могут выбрать себе пару. Практичная, полнокровная женщина, которая ищет спутника жизни, принимая во внимание его чин или состояние, не успеет выйти замуж, как начнет искать того, кто мог бы дать ей счастье. В девяти из десяти случаев этим мужчиной будет не ее муж.
Ги поднял голову, и пульс под свежим шрамом учащенно забился на его виске.
— Вы предлагаете мне стать одним из этих девяти?
— Боже милостивый, Ришмон, вы вне конкуренции! — Маршал был по-настоящему раздосадован. — Если вы собираетесь подставить свою грудь под пули врага, это ваше дело. Признаться, армия только выиграет от этого. Но я готов предложить вам короткий отпуск. Я слышал, что Моргоны в Марселе. Если на следующей неделе здесь не станет жарко, я разрешу вам провести пятнадцать дней на материке. Выбирайте сами.
Ги принял решение, не колеблясь.
— Нет, спасибо, — сказал он и встал. В подобной ситуации Ги выставил бы любого другого собеседника. Но ведь нельзя прогнать пэра Франции. — Монсеньер, позвольте предложить вам еще стакан вина и сменить разговор?
Оба были так злы, что эти слова не помогли. Маршал тоже поднялся и откинул клапан палатки.
— Насколько я понял, ваши мысли заняты осадой?
— Если я убедительно не доказал этого, заберите мою шпагу.
— Даст Бог, мы скоро увидим настоящие боевые действия, — проворчал маршал, оглянувшись через плечо. — Меня окружают одни горячие головы.
Когда маршал отошел на значительное расстояние, Ги обрушил на него все ругательства, какие ему удалось вспомнить, затем сел и допил вино. Он невольно задавался вопросом, какое дело привело Шарлотту в Марсель и подозревают ли еще Моргона в связях с англичанами. Больше всего Ги думал о том, что Шарлотта плакала в первую брачную ночь. Сердце подсказывало ему, что означают эти слезы. Вряд ли она плакала о своем холодном муже. Но Ги не принесли утешения горькие размышления о страданиях Шарлотты, тем более что между ними пролег океан, который нельзя переплыть. Чтобы избавиться от этих размышлений, нужно напиться и лечь спать. Вскоре Ги растянулся на походной кровати, прижав к бедру наполовину опорожненную бутылку рейнского вина.
Жервезу понравилась роль поставщика продовольствия. Он уже подумывал, что Поль-Арман, возможно, прав и операции с деньгами доставляют не такое удовольствие, как обмен товарами. Путешествие из Рошфора в Марсель порадовало рядом покупок, в основном вина, соленого мяса и овощей, которые Жервез поручил извозчикам переправить на юг и разгрузить на складах армии и военно-морского флота. Он создал такую же систему в Париже, чтобы обеспечить север, и назначил агента в Лилле; тот докладывал о не меньших достижениях в пограничных городах Франции. В казначействе ему предоставили длительный отпуск, и все его финансовые дела в Париже перешли в другие руки, за исключением доходов. Жервез оказался одним из множества сообразительных предпринимателей, успевших заключить контракты с армией накануне войны, но гордился тем, что он один из наиболее расторопных.
Когда Жервез прибыл в Марсель, все его помыслы сосредоточились на борьбе с Полем-Арманом. Задолго до разговора в Рошфоре он, предавшись фантазиям, вообразил, что кузен придет в восторг, обретя давно пропавшую дочь. Шарлотта высмеяла его, но Жервез не принимал всерьез ее мнение, считая, что оно продиктовано капризами. Но Шарлотта оказалась права. Стало очевидно, что на Поля-Армана не удастся повлиять, не затронув его эмоции, — он признавал лишь силу.
Жервезу понадобилась помощь связного, с которым в прошлом он часто встречался, обычно близ границы с Фландрией, но тот сейчас находился на Майорке. А это означало, что Жервезу придется взять на себя часть грязных дел, чего ему не хотелось. Но Жервеза не покидала заманчивая мысль, что вездесущий французский закон можно обойти, если перехватить Поля-Армана на море. Ценный груз становился козырем в игре, ибо кузену было крайне важно без препятствий доставить его на сахарный завод Марселя.
Жервеза беспокоила еще одна мысль: что делать с женой, когда его план начнет претворяться в жизнь? Он относился к ней двойственно и настороженно. В прежние дни, впервые объективно присматриваясь к Айше, Жервез находил, что от нее исходит смутная угроза. Когда они приходили куда-либо вместе, все взоры обращались на Айшу. Его почти не замечали. Других явно завораживали страсти, видимо, бушевавшие в ее душе. Иногда Айша заразительно смеялась или подавала остроумные реплики. На высказывания Жервеза никто не обращал внимания. Он отомстил всем поклонникам Айши, заполучив ее и упрятав в сельской местности. Ему доставляло большое удовольствие демонстрировать свою власть над ней. Но наедине с Айшой он ничего подобного не делал, ибо между ними не было ничего, кроме холода и скрытой враждебности.
В последнее время поведение Айши изменилось. В Ла-Фертэ она начала активно избегать Жервеза и презрительно отвечала на его саркастические замечания. Однако после Рошфора она в основном молчала и замкнулась в себе. Когда никто не видел, Айша горестно улыбалась. Именно о такой женщине и мечтал Жервез — тихой и послушной. Чем упорнее молчала Айша, тем больше он загорался, глядя на нее, тем более что отправил свою экономку в Париж.
В Марселе у них не было знакомых, и Жервез не встретил никого, с кем соблаговолил бы завести дружбу. Из-за этого они часто проводили время вместе. В гостинице он слышал по вечерам, как жена в соседней комнате готовится ко сну, представляя себе, что она делает. Каждое утро Айша долго нежилась в ванне, и Жервез живо воображал, как именно это происходит. Впервые после вступления в брак Жервез позволил Айше тратить деньги на наряды. Теперь он каждый вечер видел ее в новом обличье, когда она сидела напротив него, глядя в пространство и прикрыв ресницами угасшие глаза. Айша тревожила его и не давала ему покоя.
Марсель, такой же торговый порт и невольничий рынок, как и Нант, не был открыт всем ветрам и благоухал ароматами экзотических цветов. Здесь Флорус оказался в родной стихии. Айша же чувствовала себя потерянной. В Марселе было многолюдно, залитые солнцем улочки напоминали лабиринты. Нищие протягивали к Айше коричневые руки, прося милостыню, которую она всегда подавала. Айша не находила здесь уединения. Порой, почувствовав чье-то прикосновение, она хотела позвать на помощь.
Однажды, как обычно, Айша шла в сопровождении Флоруса и Ясмин. Сев у дамбы рядом с собором, она посмотрела на замок Иф, крепость на скалистом острове в гавани. Айшу не покидала мысль заговорить с Ясмин и развеять скуку, но та отвечала ей неподвижным взглядом. Айша знала, что Флорус опечалится, заметив неприязнь к ней в глазах возлюбленной. Секретничать в присутствии рабыни Айша не решалась, ибо Жервез поработил и Флоруса, освобожденного ею, и Ясмин.
Однако сегодня у яркой гавани и залитого солнцем побережья Флорус сам заговорил с Айшой. Заглянув под широкий зонт от солнца, он спросил:
— Почему ты вышла за него замуж?
Айше казалось, что если она расскажет о своей клятве, то не сможет сдержать ее.
— Только он способен помочь мне добиться того, что я задумала.
— Отомстить.
— Да, я хочу отомстить хозяину. Его зовут Поль-Арман ле Бо де Моргон. Скоро в Марсель прибудет его груз. Мой муж собирается перехватить и забрать его. Сегодня он уехал в доки нанять судно.
— Он оставит тебя здесь, когда отплывет?
— Едва ли. Он мне не доверяет, тебе тоже. Он не оставит нас без присмотра.
— И ты подчинишься ему.
— Так надо, Флорус. Ты ведь учил меня: мужчина — повелевает, женщина — подчиняется.
— Умная женщина не всякого слушается. Что слышно о твоем друге, которого я видел в Париже? Ты говорила мне, что он ни на кого не похож. Ты не могла выбрать его?
— Нет. — Айша склонила голову и прикрыла глаза рукой. — Не могла.
— А, — протянул Флорус и, вздохнув, добавил: — Ты любишь его.
— Пожалуйста, не говори об этом.
Ясмин шагнула к ним, Флорус чуть повернул голову, и они долго смотрели друг на друга. Айша не заметила, как взгляд Ясмин впервые смягчился, когда она взглянула на свою молодую хозяйку.
Они весь день бродили по улицам, пока Айша не натерла ноги; ей очень не хотелось возвращаться в гостиницу и ощущать обращенные на себя алчные взгляды Жервеза. Заметив перемены в его поведении, Айша с тревогой поняла, что они предвещают. Она жалела о том, что на ней нет плотных одежд, покрывающих некоторых женщин с головы до пят. Тогда она могла бы смотреть на мир, не показывая свое лицо.
Резкие цвета и звуки на улицах беспокоили ее, люди — пугали. Какой-то мужчина, разрезавший арбузы у фруктовой лавки, вдруг начал размахивать ножом перед ее лицом, выкрикивая непонятные слова. Вздрогнув, Айша метнулась к Флорусу. Потом из темного переулка выскочил грязный мальчишка и выхватил у нее ридикюль. Флорус тут же бросился за ним, но Айша не велела ему отходить от нее.
Флорус, неохотно послушавшись, взял ее за локоть и сказал:
— Теперь успокойся.
Айша чувствовала обращенные на себя насмешливые взгляды прохожих.
— Флорус, я стала посмешищем? — громко спросила она и продолжила, не обращая внимания на прохожих: — Ничего страшного, я ведь сумасшедшая жена Жервеза де Моргона.
Флорус жестом подозвал Ясмин.
— Возьми Ясмин за руку, а я пойду впереди. Не бойся толпы — мы защитим тебя.
Флорус пробивался сквозь толпу к гостинице, а Айша держалась за Ясмин.
В гостинице Айша вошла в спальню и попыталась уснуть, чтобы убить время до ужина, но всякий раз, закрывая глаза, слышала звуки улицы, раздражающие ее. Казалось, стук молотка сапожника на соседней улочке предназначался для того, чтобы ее сердце подстраивалось под его удары.
За ужином Жервез был любезен и внимателен. Он сообщил, что зафрахтовал шлюп, который отчалит через несколько дней.
— С нетерпением жду морского плавания, пока стоит такая изумительная погода. В каюте станет очень уютно, когда ее приведут в порядок. Я раньше не выходил в море. Сегодня я подумал, что мы впервые вместе совершим настоящее путешествие. На борту нам не удастся избегать друг друга, если только я не лягу спать в рундуке. — Жервез выдержал паузу, добавил себе в тарелку соуса и томно взглянул на Айшу. — Но такого желания у меня нет.
Она не отреагировала на этот намек.
— Куда мы плывем?
— О цели путешествия я сообщу, когда корабль выйдет в море. Хочется сделать тебе сюрприз. Впредь, моя дорогая, я постараюсь выполнять все твои желания.
Она опять проигнорировала намек.
— Я желаю только одного: чтобы ты выполнил наше соглашение.
— Почему ты, самая восхитительная женщина, какую я знаю, требуешь от меня так мало? Кусок земли Поля-Армана на Мартинике — сущий пустяк. Пожалуйста, забирай ее, о ней я думаю меньше всего. — Сказав это, Жервез начал разглядывать Айшу, и ей казалось, будто он протянул руки и ласкает ее щеки и плечи. Откинувшись на спинку стула, она поднесла руку к шее. Жервез заметил этот жест. — А где часы, которые я подарил тебе?
— В моей комнате, я заперла их в сундуке.
— А драгоценности? Хотелось бы увидеть их на тебе. Честно говоря, я хотел бы увидеть на тебе все украшения, пока твои распущенные волосы сияют, как бриллианты на бархате. Я сам надену их на тебя, пока ты будешь лежать неподвижно. Только драгоценности. И больше ничего.
Жервез сказал это тихо, чтобы не услышал официант. Когда Айша посмотрела в его горящие карие глаза, неподалеку снова начал стучать сапожник, работавший допоздна, а может, это стучало ее сердце. Айша встала и отошла от стола.
— Мы с тобой до сих пор отказывали себе в самом опьяняющем удовольствии в браке. Начнем с того, что посвятим этот вечер только себе. Служанка не нужна — я раздену тебя. Больше я не стану спать в холодной постели — твоя теплая комната ждет меня.
Если бы Айша могла расслышать его, он, возможно, продолжал бы говорить в подобном духе. Жервез забыл о еде и смотрел на Айшу с вожделением. Его голос изменился так, будто ему сдавило горло. Айша зажала уши и вышла в коридор. Муж не последовал за ней, но она знала, что он скоро придет.
Жервез возьмет ее не сразу. Он подробно расскажет, как начнет постепенно обладать ею, смакуя каждое мгновение, а она покорится его воле. Айша шла по коридору к своей комнате и, чтобы не упасть, держалась за стену. Она представила все так ясно, будто видела галлюцинацию. Она стала его имуществом, и наконец-то он предъявит свои права, овладев ее телом. Путешествие Айши завершилось: она погибнет и воскреснет из пепла уже в качестве мадам де Моргон.
Слуги гостиницы помнили этот вечер много лет спустя и могли подробно описать то, что тогда произошло. Все началось как обычно: после жаркого дня двери и окна внизу были распахнуты. Чернокожий великан Флорус, прислонившись к телеге во дворе, разговаривал с конюхом и пил ячменный отвар, ибо никогда не употреблял ни пиво, ни спиртное, поскольку был мусульманином. Другие слуги и горничная молодой дамы ужинали на кухне. Красавица рано ушла к себе, а ее муж доедал ужин в столовой наверху. Официант заметил, что Айша выглядела странно и шла, делая резкие движения, тогда как обычно двигалась с исключительной грацией.
Все это случилось до того, как раздался истошный вопль, парализовавший всех. Вопль прозвучал на предельно высокой ноте и показался таким жутким, будто донесся из самого ада. Все застыли — люди и животные — и подняли головы. Вопль раздался еще раз, и чернокожая рабыня, прислуживавшая молодой красавице, выбежала на балкон, воздела руки к небу и тоже издала пронзительный крик. Увидев кого-то, чернокожая крикнула:
— Флорус!
Тот уронил кружку, и она разбилась вдребезги о булыжники. Он и конюх застыли на месте и смотрели на эту девушку, не издававшую раньше ни звука. Затем она прокричала еще что-то, какое-то иностранное слово, которого никто, кроме великана, не понял. В следующее мгновение он бросился в дом, устремился вверх по главной лестнице, и все, не мешкая, отошли в сторону, уступая ему дорогу. Великан остановился на площадке веред комнатой молодой аристократки.
Пока собиралась толпа, молодая рабыня бросилась к запертой двери, быстро заговорила и стала показывать рукой. Тут все увидели, на что она показывает — в коридор просачивался тонкий ручеек красного цвета. Все поняли, что это такое, и толпу охватил ужас. Затем кто-то крикнул: «Надо позвать мужа!» — а тот уже шел к ним по коридору, держа салфетку в руке, озадаченный и раздосадованный.
Рабыня отступила от двери, затем подошел месье Фабр, хозяин гостиницы, и хотел сказать что-то про ключи, но Флорус оттолкнул его и, отступив на шаг, бросился на дверь и выломал ее. Красавица лежала на ковре недалеко от входа.
Повсюду была кровь. На ее груди, на белой сорочке. На полу образовалась лужа крови. В комнате стоял тазик, наполненный водой, которая смешалась с кровью. Падая, она перевернула тазик, и вода потекла в коридор. Вот как рабыня узнала о том, что случилось. Она поднялась к своей госпоже по чистой случайности, ведь рабыня уже освободилась от работы, а у хозяйки должна была находиться горничная.
Вероятно, все услышали вопль в тот момент, когда женщины застали госпожу в луже собственной крови. Муж подошел к двери, заглянул внутрь, отшатнулся к стене и опустился на пол, прижав салфетку к губам. Он женился совсем недавно и пережил такой страшный удар, что казалось, будто он вот-вот умрет.
Флорус не терял времени. Он зажал пальцами глубокую рану на руке Айши и вместе с рабыней перевязал ее носовыми платками молодой женщины. Подняв госпожу, как ребенка, Флорус положил ее на постель. Мадам Фабр и две девушки побежали за врачом, затем появилась горничная и разрыдалась. Флорус погрозил ей пальцем и заорал:
— Ты уволена! Не смей больше показываться мне на глаза!
И та убежала, будто ее выгнал сам хозяин, покинула постоялый двор, и ни одна душа не знает, что сталось с ней.
Флорус вынул из правой руки молодой женщины маленький ножик и, не стирая с него кровь, положил себе в карман. Конюх рассказывал, что рабыня обтерла губкой ей лицо и шею, и временами заговаривала с Флорусом на арабском языке. Великан то сокрушался над поступком своей хозяйки, то дивился, когда рабыня заговаривала. На лицо великана стоило взглянуть.
Когда пришел врач, Флорус держал руку хозяйки, пока на нее не наложили швы. Никто больше не предлагал помощи. Мужа пришлось увести, ему не хватило сил войти в комнату, при виде крови ему стало дурно. Затем врач пошел сказать мужу, что его жена будет жить, если о ней как следует заботиться.
Спальня выглядела ужасно. Мадам Фабр и девочки делали все, чтобы привести ее в порядок. Хотя эту комнату вымыли, никому не удавалось забыть, что в ней страдала молодая женщина. Рабыня сидела на постели, держа руку хозяйки и глядя ей в лицо. Та не открыла глаз и не вымолвила ни слова. Флорус опустился перед госпожой на колени и заговорил с рабыней, та отвечала ему. Великан то плакал, то о чем-то умолял. Конюх говорил, что он снова и снова произносил арабское выражение, означавшее: «Аллах милостив». Я ничего не знаю об Аллахе, но прошу: «Боже, избави нас впредь от подобного».