На открытых колёсах

Глава 11

Четверг, 16 июля 2015, Москва

Машина мягко катила по жарким, забитым трафиком московским улицам. Я сидел сзади у окна и лениво поглядывал на проносящиеся снаружи городские виды.

В минувшие выходные летние сборы наконец закончились. Автобус команды забрал нас с загородной базы и доставил на Университетский проспект, где москвичей, в том числе и меня, встречали родители. Остальных повезли в аэропорт, чтобы те могли две-три недели провести дома, в своих городах. Билеты, если что, были заказаны заранее.

Скользя глазами по громадным московским зданиям, я прокручивал в памяти весьма неплохо проведённый последний месяц.

За это время мы наработали себе хорошую физическую форму. Для гонщиков это было очень важно, потому что получасовой заезд по затратам сил был сравним с вдвое более долгой тренировкой в спортзале. При каждом торможении или разгоне на тело действовали перегрузки – пока небольшие: мы почти что на «детских» болидах гоняемся, – и нам требовалось быть к этому подготовленными. Нет, не то чтобы раньше мы были заметно слабее (гонки сами по себе закаляют), просто теперь на предстоящих этапах нам будет легче.

К тому же, сидеть без дела летом казалось неправильным, а в следующую трассу мы успеем более-менее вкатиться на симуляторе и после «каникул», которые нам устроили до начала августа.

Сборы стали и моментом для нашего общего сближения. За прошедшие три недели мы все здорово узнали друг друга, и если теперь выпустить нас на трек, мы бы с большей вероятностью смогли вести себя как одна команда.

За это время я увидел и то, как постепенно менялось отношение ко мне после Сочи.

Володя Атоев забыл про свои обиды с московского этапа, когда один раз я буквально выдавил его с подиума, а в другой – наоборот, не дал туда заехать. Кубки за третье место у каждого примирили нас и стали залогом дальнейшей честной борьбы за места и победы.

Произвели впечатление и мои прорывы с конца решётки. Даже аутсайдеры квалификаций и гонок, кому не могла помочь придуманная мной командная тактика, начали относиться ко мне с некоторым уважением. Меня, таким образом, признавали и как гонщика, и как человека.

С Ваней Матвеевым почти до самого дня отъезда мы вежливо игнорировали друг друга. «Сенна и Прост[22]«, – как-то раз за ужином пошутил на этот счёт Атоев. «Разве что ни один из нас пока не стал чемпионом», – ответил я, и ненадолго все засмеялись; даже сам Иван в тот миг криво улыбнулся.

А в предпоследний день перед тем, как мы покинули базу, он подошёл ко мне… и извинился за то, что выбил меня с трассы. Сказал, что это была его ошибка и что не стоило наобум лезть в тот поворот; просто он всё ещё был тогда расстроен тем, что не заработал очков на «Москоу Рейсвей», трижды по тем или иным причинам придя одиннадцатым.

Я, естественно, извинения принял: ну да, гоночный инцидент, бывает, – и мы скрепили рукопожатием восстановленный мир.

Но всё же главным событием стал всеобщий просмотр заездов «Формулы-1» в Сильверстоуне[23]. Примечательно, что мы, как фактически посвящённые в магию автоспорта, смотрели не только сам Гран-при Великобритании и предшествовавшую ему квалификацию, но и все три свободные практики. А главное – по ходу просмотра долго и со вкусом спорили о возможностях команд, машин и пилотов.

Оказывается, у всех тут были собственные взгляды и предпочтения.

Я с удовольствием слушал яростные дебаты болельщиков «Мерседеса» и «Уильямса» по поводу Массы и Боттаса[24], опередивших Хэмилтона и Росберга[25] на старте из-за якобы заниженной ранее в течение уик-энда мощности моторов, но из-за неправильной тактики сливших шансы на подиум; возгласы радости любителей «Феррари», когда Феттель, который ускорился с началом дождя, после пит-стопа опередил оба «Уильямса»; смех, когда Алонсо, на первом круге уворачиваясь в глубине пелотона от не поделивших трассу соперников, въехал прямо в своего напарника Баттона[26], а Грожан и Мальдонадо из «Лотуса» в очередной раз подтвердили звания выдающихся крэшеров.

Сам я огорчился вылету Макса Ферстаппена в гравий на четвёртом круге гонки, но порадовался за Квята, который закончил заезд шестым.

Пообсуждали и пилотов «Маруси», в итоге чудом оставшихся на треке вдвоём из тринадцати финишировавших гонщиков. Сошлись во мнении, что вряд ли они когда-либо побьют свои нынешние результаты, смогут набрать хоть одно очко и удержатся в «больших призах» по истечении сезона. Выпили кто чаю, кто газировки за упокой бывшей российской команды, которая в своём новом варианте должна была обанкротиться через год, как «Катерхем» в 2014-м.

А я мысленно добавил в свой список ещё одну мечту: помимо того, чтобы стать чемпионом мира, создать с нуля новую команду и выиграть титул уже в её составе. А заодно и Кубок конструкторов.

Сколько лет мне понадобится, чтобы хотя бы приблизиться к превращению этих мечт в цели? Стоит ли вообще на это рассчитывать – или я разделю судьбу десятков «перспективных» юнцов, не продвинувшихся дальше «евротрёшки»[27]?

Если коротко, то – шансы есть всегда… но это неточно.

Если подробнее, то я рассматривал эту проблему в двух направлениях. Одно из них – занятие по жизни: если, к большому моему сожалению, не выйдет пробиться в старшие «Формулы», – значит, придётся искать работу по специальности. А должность, к примеру, тренера по картингу меня ну никак не привлекала. Другое дело айтишка. Знания из прошлой жизни я могу выдать за плоды самообучения и удивить всех уровнем кодинга, опережающим это время на несколько лет. Немалый срок, учитывая скорость развития отрасли.

А второй план вопроса в моём случае, что неудивительно, – это здоровье. Я всё ещё не знал, что за «неисправность» у меня в голове и насколько она опасна. Но понимал по натянутой, неприятной атмосфере вокруг этого дела: есть вероятность, что я могу попросту и не дожить до сезона «Ф-3» – 2016.

И сейчас я как раз ехал в медцентр на повторное обследование. Там должны были уточнить истинный диагноз, и я надеялся, что на этот раз отец мне всё наконец расскажет.

У него, кстати, завтра заключительное судебное заседание по поводу инспекций. Проведённая независимой группой проверка-дубль никаких нарушений не нашла. Если всё пройдёт удачно, то совсем скоро участие в тендере его фирмы «разморозят». А через месяц – как раз к гоночному этапу в Аластаро – уже объявят победителя…

– Твою мать, он что, бессмертный, что ли?.. – пробормотал водитель, выведя меня из раздумий.

Я обернулся и увидел в заднем окне внедорожника приближающиеся старые белые «жигули» без номеров.

В уме заворочалось смутное подозрение, но я не успел ни о чём подумать. Всё произошло очень быстро: наша машина стала перестраиваться в крайний правый ряд на свободное место, дабы избежать столкновения, – и именно в этот миг «жигули» въехали точнёхонько в наш задний бампер.

Водитель мгновенно оценил обстановку и резко надавил на газ перед близившимся перекрёстком.

Но из-за угла откуда ни возьмись выехал чёрный джип также без номеров, перегородив нам дорогу. Водитель ударил по тормозам, и меня кинуло вперёд; в грудь врезался ремень безопасности.

Машина вильнула влево, чтобы объехать джип, но тот сдвинулся на пару метров в ту же сторону, а дальше находился ряд, почти вплотную загруженный автомобилями, что светило нехилым таким ДТП. Водитель дёрнул назад, чтобы развернуться и как-нибудь сманеврировать… однако едва не уткнулся в подкативший второй джип. «Жигули» с разбитыми фарами и помятым передком встали под углом, отрезав нам путь назад и въезд на тротуар. Слишком мало места было. Не протиснуться.

Мы оказались в ловушке.

…Страшно раскалывалась голова. Боль будто бы выворачивала мозги наизнанку, мешая думать. Мешая вообще осознавать, что я вопреки чему-то жив. До сих пор, в течение уже какого-то времени после того, как очнулся.

Ещё не лишним было бы сходить по делам, но я посчитал, что смогу потерпеть три-четыре часа. Может, даже чуть больше.

Лежал я на деревянном полу, пристёгнутый наручниками к чему-то холодному и металлическому. Судя по тому, насколько была поднята моя правая рука, – к оголённым прутьям на торце кровати. Блин, уж лучше бы на неё саму положили, что ли, а потом хоть скотчем в три слоя приматывали. Было бы удобнее.

Пахло пылью и затхлостью. Помещение, куда меня, так сказать, заточили, явно долгое время не использовалось. Найти меня здесь будет как минимум трудновато.

Немного отогнав боль, я попытался вспомнить, что случилось. Неужели будет как тогда, в Ахвенисто?..

Обошлось. На сей раз видеоряд всплыл перед мысленным взором во всей своей пугающей документальной точности.

Мы окружены машинами… Водитель и охранники отстреливаются от людей в чёрной одежде и масках… Я бегу по тротуару прочь, прикрываемый охранником с травматом…

По всей видимости, не убегаю.

Меня похитили. Нет сомнений в том, по чьему приказу. Но получится ли это доказать? Форман опять отвертится, как и от организации ночного налёта, и продолжит отравлять нам жизнь.

Интересно, как отреагирует отец? Он сразу свяжет моё похищение и завтрашнее заседание… вопрос только в том, что он выберет: меня или тендер? Форман, думаю, не станет засвечивать свой интерес чьим-либо звонком с требованием выйти из игры добровольно, но сигнал и так более чем понятный.

Жумакин-старший хотя и мнительный слабохарактерный долдон по отношению ко мне, но всё-таки ни на миг не подлец, поэтому выбор практически точно сделает в мою пользу. Но потеря крупного подряда станет для него сильным ударом и может пошатнуть наше финансовое положение, а то и привести в будущем к закрытию бизнеса. А я пока ещё не успел обзавестись спонсорами, кроме «SMP Racing» (и, по факту, отцовской фирмы, изначально оплатившей карьеру Михаила в картинге); и, возможно, мне станет труднее участвовать в гонках. А может, и нет. Кто его знает.

Поэтому планов два. Программа-минимум – выжить. Программа-максимум – в ближайшее время отсюда удрать, чтобы насолить Форману и дать отцу шанс продолжить эту игру навылет.

Но как же, чёрт возьми, трещит голова, просто сил нет…

Где я хоть?

С трудом разлепив глаза, я увидел сквозь щёлочку между веками невзрачный потолок – то ли белый, то ли серый, сейчас было не до нюансов – и мягкий, неяркий свет откуда-то сбоку. Кажется, там располагалось окно, а раз в комнате относительный полумрак, на дворе либо вечер, либо раннее утро. Но скорее вечер, потому что, как уже я говорил, терпеть пока было можно.

От света боль усилилась, но не очень существенно. Вряд ли в моём нынешнем состоянии что-нибудь могло стать намного хуже.

Я решил испытать судьбу и, кое-как откашлявшись от сухости в горле, позвал:

– Эй, здесь есть кто-нибудь?

Вышло, надо признать, так себе. На уровне слабого стона примерно.

Попробовал опять. Вышло уже погромче.

И, похоже, меня услышали.

Стук распахиваемой двери, ударивший мне по мозгам, шаги кого-то, входящего в комнату. Глухой голос, как будто из-под маски:

– Ну что, очухался? Знаешь, почему сейчас всё это с тобой происходит? Угомонить тебе нало было своего папашу – ещё месяц назад, когда всё только заваривалось…

– Это лирика, – устало выдохнул я. – Можете лучше огласить условия моего содержания?

– Условия? А ты не такой тупой, как твой отец… но такой же наглый. Нельзя меня перебивать. Вот тебе условие.

Носок ботинка врезался мне в бок, и я чуть не взвыл от боли, протянувшей в ту же секунду свои щупальца во все стороны от места удара. Наверное, пока я валялся в отключке, меня вдобавок отпинали.

Из горла вырвался лишь слабый хрип и интуиция подсказала мне, что говоривший со мной человек ухмыльнулся.

– Ты спрашивал про жратву и всё остальное? Так запомни: пока твой папаша не откажется от своих планов, есть ты не будешь. Пить тоже. Ведро, так и быть, дадим. Всё, что в нём появится, твоё, если что.

Он заржал и пнул меня снова. На этот раз от стона я удержался.

Не помню, что за этим последовало. Кажется, от напряжения я отключился.

Вопрос в том, как надолго.

В это же время, Москва

– Сочувствую вам, Юрий Иванович, – вздохнул чиновник. – Но, увы, именно сейчас помочь вам не могу. Наступил тот момент, о котором я говорил вам когда-то, и вы должны это понимать…

– Я понимаю, – убитым голосом ответил бизнесмен, с несчастным видом сжавшись в кресле. – Можно ли хоть как-то повлиять на ситуацию, например перенести заседание?..

– Напомню вам, что уже в ближайшие дни документы по фирме должны уйти в конкурсную комиссию. Тянуть с признанием итогов повторной инспекции как единственно верных и объективных было бы… неоправданно.

– А сидеть тут и ничего не делать разве оправданно? – резко сказал Жумакин. – Звонков с требованиями выкупа не было, но я знаю, что нужно… тому, кто всё это устроил. Мне остаётся обратиться в полицию… и выиграть хотя бы какое-то время. Какие-нибудь его остатки.

Яков Матвеевич молча прошёлся по кабинету, видимо размышляя над чем-то, затем посмотрел на своего гостя и произнёс:

– Хорошо. Попробую договориться о переносе заседания. Один день, крайний срок – два. И почему бы не препоручить это дело представляющему ваши интересы юристу? Ваше присутствие даже не обязательно.

– Для известного нам человека не имеет значения, приеду я в суд или нет. Ему важно, чтобы решение в мою пользу так и не было принято в оставшиеся дни. Поэтому он и старается меня додавить. Хотя вполне мог бы воздействовать на кого-либо другого… в чьей власти как раз принять это решение…

– Очевидно, вы – та грань фола, которую он может себе позволить, – Яков Матвеевич вновь принялся ходить по кабинету. – Балансировать на ней… но не переходить. Он понимает, кто есть кто и у кого какие возможности. Сравнение для вас, естественно, невыигрышное. А ему это даёт оставаться по всем статьям честным человеком.

– Спасибо, Яков Матвеевич, я вас понял. – Юрий Иванович поднялся с места. – Пожалуй, мне остаётся надеяться только на чудо. И, как ни парадоксально, на своего сына. Всё будет зависеть в том числе и от него. Есть шанс, что он и чудо в очередной раз окажутся рядом.

– Надежда – великая вещь, господин Жумакин. Чаще всего пустая, конечно… и очень опасная. Вам ли не знать это. Вам ли не знать…

Пятница, 17 июля, непонятно где

В горле уже конкретно першило, но я – вот несчастье – ничего не мог с этим поделать. Если вчера во рту ещё получалось вызвать живительную влагу, то теперь я не пил чёрт знает сколько часов, и это было очень печально.

Хоть я и лежал почти всё время, пока меня здесь держали, кружилась голова – и мысли немного путались. Боль не ушла совсем, но чуть-чуть отступила, однако этим словно бы намекала, что готова в любой момент вернуться с прежней силой.

Что бы там со мной ни было, сейчас это мне определённо будет помехой.

…Очнулся я после того разговора с похитителем в маске ночью, использовав это чисто для того, чтобы знать, сколько прошло времени. На ощупь сделал всё необходимое и в очередной раз провалился в спасительное забытьё.

Лёжа ранним утром (таким же серыи, как и предыдущий вечер) в полудрёме, я размышлял активной частью сознания, которое тогда казалось мне чем-то вроде фрагментированного файла на старом компьютере.

Перед глазами вставали картины прежней жизни – один в четырёх стенах, с ноутбуком на коленях по двадцать часов в сутки, – и лица тех, с кем я успел сблизиться или подружиться под видом Миши Жумакина.

Странное дело: раньше я не придавал родственным узам или дружеским отношениям особого значения, считая их соответственно чем-то наподобие «стокгольмского синдрома» и формального отказа от предательства в угоду собственным интересам. Я стремился сбежать от мира, который не хотел понимать, а чаще – оставить в покое прежнего Шумилова, не желавшего ни того, чтобы мешать кому-то, ни того, чтобы мешали ему самому. Профессия программиста не располагала к непрерывному общению с людьми, не так ли?

Но прошло всего два месяца – и мой взгляд на мир коренным образом изменился. Родственники, от которых поначалу хотелось просто-напросто сбежать, оказались по-своему любящими людьми – не без недостатков, конечно, однако куда же без этого. А окружавшие меня на занятиях, на трассах, на сборах гонщики стали моими первыми настоящими друзьями. Да, у них были и свои мечты и цели, в которых они со мной соперничали, но я прекратил видеть в этом угрозу – и сразу отчего-то стало гораздо легче.

И что будет со всеми моими открытиями, связями, жизнью после похищения? Смогу ли я смотреть всем в глаза, если отец, поставленный в безвыходное положение, проиграет тендер, а сам я перестану по здоровью гоняться на должном уровне?

Это был вопрос даже не столько взаимоотношений с другими, сколько – самоуважения. Оно, кстати, во мне-«новом» целиком сохранилось от Шумилова и иногда помогала выходить из передряг. И я очень надеялся, что поможет справиться и с этой.

Я решил сбежать.

Да, без плана пытаться было безрассудно и глупо. Не стоило забывать и о неплохой организации самого похищения, и о том, что донельзя затёкшую правую руку продолжал сцеплять с прутом наручник.

Но знал я и то, что во вселенной казавшееся невозможным случалось сплошь и рядом, едва ли не чаще, чем ожидаемое. Ну и плюс мне тупо было лень сейчас простраивать какие-то схемы и просчитывать варианты с одинаково мизерными шансами на успех. А потому я был намерен плюнуть на всё (жаль только – нечем) и положиться на одну удачу. Подводила она меня во всяком случае редко.

Я подёргал руку, за которую меня пристегнули. Наручник успел натереть запястье, и было немного больно.

Но главное заключалось в другом. У Жумакина кости были достаточно тонкими, так что в том месте, где запястье переходило в предплечье, между оковами и рукой имелся маленький зазор. Слишком маленький, чтобы через него можно было просто так выдернуть руку, но обнадёживающий своим наличием.

Я рассчитывал, что если покрыть запястье чем-нибудь скользким (хотя бы водой за неимением мыла), то в принципе возможно будет освободиться. Кое-где сдеру кожу, но это сейчас мелочи.

Эх, надо было вчера пробовать!.. Но тогда я чувствовал себя невероятно слабым и разбитым… в тот короткий промежуток, пока находился в сознании. Теперь я малость притерпелся – и, если попытаюсь, буду иметь шансы на успех.

Увы, пока что рука оставалась сухой и наружу не проходила. А использовать то, что было в ведре, мне как-то не хотелось.

Полумрак в комнате постепенно стал ещё гуще и серее. До привыкшего к тишине слуха донёсся какой-то шум из-за окна. Шипящий, равномерный, успокаивающий.

Дождь!

Я распахнул глаза и подскочил бы на месте… если б был свободен и не чувствовал себя так отстойно.

Это уже что-то. Это реально что-то! Осталось только дождаться…

К счастью, в этой обшарпанной комнатке оконная рама оказалась прохудившейся. Я ощутил лёгкое дуновение свежего прохладного воздуха… а затем услышал негромкий стук, как будто что-то закапало с подоконника.

Вода! Я извернулся на полу, подобравшись поближе, и пошарил по доскам рядом с собой. В одном месте пальцы наткнулись на крохотную, но мало-помалу разрастающуюся лужицу.

Я тут же поднёс их ко рту и зажмурился от счастья, когда холодные мокрые капли скользнули по языку. Облизал пересохшие губы – и, сказав себе, что наслаждаться пока рано, подставил сложенную лодочкой свободную руку под течь с подоконника.

Когда воды набралось примерно на глоток, я намочил кожу вокруг наручника. Проверил: тот стал двигаться чуть лучше.

Для верности я повторил всё несколько раз. Вытер свободную руку о штаны, схватился за скользкий металл со стороны предплечья и, упёршись, потянул запястье наружу.

Когда в зазор наручника втиснулись суставы, пришлось сжать зубы от острой давящей боли. На этом фоне даже словно бы застрявшее внутри черепа лезвие казалось не такой уж серьёзной проблемой.

Вода была куда как хуже мыла: кожа стала лишь чуточку более скользкой. Главное не останавливаться, чтобы рука не застряла…

Закусив губу, я свёл вместе большой палец и мизинец и вообще постарался свернуть правую ладонь как можно уже. Запястье проходило плохо, и я чувствовал, как царапает кожу… но движение было. Хотя и очень медленное.

Я тянул изо всех сил уже примерно минуту, когда выступающие по бокам кости вдруг прошли сквозь наручник и тот сместился выше, застыв у основания пясти.

Оставалось немного, и я решил действовать быстро и жёстко. На силе воли приподнялся, развернулся на полу лицом к пруту, к которому был прикован, упёрся ступнями в ножку кровати – и продолжил тянуть на пределе возможностей.

Мне было плевать и на горящую огнём руку, и на острую пульсацию в голове. Имело значение лишь одно – увиденный мною призрак свободы.

Не помню, сколько продлилась эта пытка. Но когда внезапно хрустнувшая кисть выскочила наружу и я повалился на спину, то беззвучно, истерически засмеялся.

Я освободился. Дело было за малым: вернуться в Москву и добраться до какой-нибудь больницы.

Если бы мне сковали обе руки, шансов бы у меня не было. Наверное, похитителей отвратила от этого варианта обычная брезгливость в отношении его последствий.

Послышались шаги: кто-то, видимо привлечённый шумом в комнате, шёл проверить, что тут у меня такое творится.

И я понял, что больше времени нет.

Кое-как встал, дошёл, пошатываясь, до окна. Створки распахнулись от лёгкого нажатия.

В тот миг, когда открывалась дверь, я уже переваливался всем телом через подоконник. Не было сил перелезать по-нормальному.

– Куда?! А ну стой! – раздалось из комнаты. – Стой, тварь!

Но я уже не обращал на это внимания. Моей целью были машины, стоявшие метрах в двадцати от дома.

Я старался ползти как можно быстрее (хоть обжигающая боль в правой ладони не давала переносить на неё вес), но, похоже, этого было недостаточно.

Когда я, поднявшись на колени, подёргал здоровой рукой дверь автомобиля – естественно, оказалось заперто, – меня схватили за ногу и потянули назад. Я закричал и лягнулся в ответ – и, судя по донёсшемуся яростному рыку, угодил носком ботинка в лицо похитителю.

Тот отшатнулся и выпустил мою ногу. Держась за дверь машины, я ещё несколько раз пнул его по морде, а когда он смог разве что корчиться на земле, прижимая ладони к скрытой маской физиономии, – придавил его своим весом и принялся обшаривать карманы в поисках ключей от автомобиля.

Мне снова несказанно повезло: ключи нашлись. Рыча от боли, похититель начал подниматься, и я поспешил открыть замок, заползти на сиденье, захлопнуть дверь и ударить по кнопке блокировки.

Пока мужчина в маске, ругаясь, стучался в боковое окно, я пробовал левой рукой включить зажигание. От волнения и спешки тряслись пальцы, и я нервничал ещё больше, стараясь успеть. Стараясь не потерять всё, когда выпал единственный шанс.

Стекло разлетелось, но меня осколки не сильно задели. Как раз в это мгновение я завёл машину и, сняв её с ручника, надавил на газ.

Сейчас мне было важно выбраться на большую дорогу. А в траве чётко виднелась примятая, наезженная недавно тропа. По ней я и покатил, держась за руль одной не пострадавшей рукой и думая только о том, как бы не свалиться от усталости.

Последние пять минут меня практически полностью вымотали.

Похитителей погубила их самонадеянность. Впредь они будут умнее… а я – свободнее.