На озере Светлом

СЕРЬЕЗНЫЙ ЦЕХ

Когда двери распахнуты настежь, трудно мальчишкам пройти мимо, не заглянув. Двери ведут в литейный цех, и ребята входят туда не без опаски. Ещё издали фантастическое блистание огней и оглушительный грохот каких-то неизвестных, повидимому, очень больших машин предупреждают, что в цехе происходят дела нешуточные и посмотреть там есть на что.

Ребята невольно жмутся друг к другу; Павлик даже прихватил Митю под локоть, и тот нисколько против этого не возражает. Сначала они смотрят на всё с порога, но, разбираемые любопытством, проходят всё дальше и дальше, чтобы увидеть, как работают литейщики.

Труд литейщиков кажется простым: всего-то и дела — приготовить в чугунном ящике-опоке из песка форму, залить её расплавленным металлом, подождать, пока остынет, и затем вытряхнуть затвердевшую малиново-красную отливку. Просто, да не совсем: есть в труде литейщиков много такого, что делает их работу необыкновенно увлекательной, полусказочной, резко отличающейся от труда других рабочих. И кажутся поэтому литейщики не обыкновенными рабочими, а могучими покорителями стихий, бесстрашными владыками огня.

Вот у вагранок, в которых плавят чугун, вспыхнуло громадное зарево, такое яркое, что ребята невольно вздрагивают и жмурятся. Миллиарды искр взметнулись вверх на высоту трёх этажей. Всё кругом освещено так отчётливо, что на полу хоть иголку ищи. Кажется, что там, у вагранок, образовался огнедышащий кратер: золотой лавой течёт из вагранки в ковш светлая струя расплавленного чугуна.

Проходит несколько минут, люди что-то сделали с вагранкой, кратер погас, искры исчезли, цех погрузился в полумрак, всё кругом потемнело. Вагранщик в широкополой шляпе стоит у перил на своём «капитанском» мостике и провожает глазами громадный ковш, который он только что заполнил расплавленным металлом.

Ковш издали пышет таким жаром, что в одно мгновение на лицах ребят высыхает пот, проступивший ещё на жаркой улице. Дужка ковша, громадный крюк, на котором он висит, окованное железом дно кабины подъёмного крана и раскрасневшееся лицо крановщицы, свесившейся за борт кабины, — всё освещено таким ярким светом, точно в ковше спряталось солнце и вот-вот выглянет наружу.

Оно и в самом деле выглядывает: остановившись у длинной конвейерной ленты, которая медленно несёт на себе вереницу чёрных пузатых опок, ковш наклоняется, и из него падает ослепительно белая струя чугуна — струя жидкого солнца. Заливщик в синих очках ловко направляет её в тёмное отверстие, виднеющееся в опоке, и струя исчезает внутри формы. Там время от времени что-то глухо бухает, раздаются глухие взрывы, но заливщик не обращает на них внимания, и ребята решают, что так и полагается, что ничего страшного внутри формы не происходит.

Ковш откачнулся, наклонился вновь, и огненная струя заполняет следующую опоку. А первая вместе с конвейерной лентой ползёт куда-то далеко, к другому концу цеха. Она вся объята колеблющимися нежноголубыми, лёгкими огоньками.

Не в силах оторваться от волшебных огоньков, словно заворожённые, ребята идут вслед за формой-опокой, чтобы посмотреть, что же произойдёт с нею дальше. Похожая на огромную черепаху опока доползает до другого конца цеха, где конвейер поворачивает в обратную сторону. Здесь её уже поджидают высокие, мускулистые рабочие-выбивальщики с длинными железными вагами в руках. Они зацепляют опоку вагами и стаскивают её на решётчатый пол.

И тут происходит совсем необыкновенное. Решётчатый пол вдруг начинает подпрыгивать и подскакивать, точно его обожгла дымящаяся опока и он обезумел от жары. Громадный ком чёрного горелого песка, которым набита опока, бугрится, крошится, кусками выпадает на пол, проваливается под решётку и исчезает в подземелье.

А внутри опоки уже обнажилась сверкающая малиново-красная отливка. Выбивальщики подцепляют её крюками подъёмника и укладывают в большой железный ящик.

Где-то в вышине отчётливо названивает колокол, и ребята поднимают головы. Раскрасневшаяся крановщица смотрит на ребят и машет им, указывая в глубину цеха. Ребята вглядываются и видят, что к ним направляется высокий костлявый дядька с чёрным, словно копчёным, лицом. Одет он в синий халат.

— Мастер! — кричит Митя Павлику. — Смываться надо!

Но бежать некуда: у широких ворот цеха скопилось несколько электрокаров, там никак не пройдёшь, и ребята, прижавшись друг к другу, молча ожидают мастера. Тот прежде всего осведомляется, что они здесь делают. Митя притворяется глухим, Павлик бормочет, что они зашли «просто так, посмотреть».

Мастер много не разговаривает, подхватив ребят под локти, он выпроваживает их на улицу:

— Чтоб больше я вас в цехе не видел! Понятно?

— Понятно, — отвечает Митя и ворчит ему вслед: — Подумаешь, какой!.. Жалко ему стало, что литейку посмотрели… А я, может быть, работать здесь буду. Тогда как?

После оглушительного цехового грохота уличные звуки кажутся совсем слабыми, приглушёнными, а в ушах всё ещё сильно шумит. Потирая уши, Павлик рассеянно говорит:

— Мы с мамой ходили один раз по цеху, он ничего не говорил. Потому, наверно, и привязался, что одним нельзя.

— Нельзя!.. Взрослых слушать, так ничего и не повидаешь. Ну да ладно, посмотрели маленько — и хватит… Всё-таки здорово работают литейщики, верно, Павка? Серьёзный цех…

Павлик молчит, жадно вдыхая свежий воздух. Ему кажется, что те минуты, которые они провели в цехе, он совсем и не дышал — такими захватывающими были картины боевой, огненной работы литейщиков.