На озере Светлом

ЗАГАДОЧНОЕ ВИДЕНИЕ

Ребят уже не видно, они остались за мыском, а Митя всё идёт и идёт вдоль берега, хрустя галькой.

Горы подступили к самой воде, Митя карабкается на склон и идёт лесом. Внизу за деревьями невозмутимо и спокойно поблескивает водная гладь; справа поднялись к небу лесистые вершины гор; идти хорошо, прохладно, легко. Сильно пахнет разогретой смолой, прелыми листьями и грибами.

Чем дальше уходит Митя, тем глуше и мрачнее становится лес. Нигде никаких тропинок, даже пеньков не видно, словно люди и не бывали здесь никогда. Сосны теснятся друг к другу, кроны их наверху сошлись плотно, так, что не видно неба, свет совсем слабый, под ногами одна рыжая хвоя да голая земля, травы нет, да и не вырасти ей в таких потёмках.

Мите становится не по себе: не повернуть ли ему обратно? Но воспоминание об обиде ожесточает его снова; он упрямо рвётся вперёд, через чащобу, прикрывая глаза локтем от хлещущих в лицо веток. Наконец он выбирается на старую просеку, очевидно, обозначающую границы какого-то лесного квартала.

Просека залита солнцем, отсюда хорошо видно всё озеро, а упирается она в небольшой залив, с трёх сторон окружённый высокими, скалистыми берегами. Он похож на заполненный водой каменный котёл, который только в одном месте соединяется с озером узким проливом. Обходить залив у Мити нет желания, и он, высмотрев в одной из скал нависший над водой выступ, по расщелине пробирается к нему и располагается рыбачить.

Клёва нет. Мите становится скучно. Прикорнув на горячем шершавом граните, он начинает подрёмывать и просыпается часа через три от охватившей тело прохлады: солнце переместилось, и уступ оказался в тени. По стене утёса сотнями перебегают зайчики. Митя осматривает залив. Толща воды до самого дна пронизана солнечными лучами, ясно видны устилающие дно валуны и мелкие камешки.

Среди валунов стоит автомашина. Митя ясно видит капот с фарами, кабину, кузов — всё, что полагается иметь грузовику.

Несколько мгновений Митя смотрит на машину спокойно, без удивления. Что ж тут такого? Наверное, он ещё спит, а во сне мало ли что может померещиться! Однако постепенно до сознания мальчика доходит, что он вовсе не спит, что он видит грузовик наяву и что машина находится там, где ей меньше всего следует быть, — на дне озера.

Необычность явления потрясает Митю, сердце бьётся частыми и сильными ударами. Он приподнимается, трёт щёку, онемевшую от долгого лежания на кулаке, и со страхом смотрит на машину. Откуда она взялась? Может, это просто подводная скала, похожая на машину? Да нет же! Машина, самая настоящая машина!

Безмолвная и неподвижная, она, как призрак, притаившийся в подводной глубине, стоит на дне залива и будто смотрит на Митю тусклыми, какими-то мёртвыми и поэтому страшными глазами-фарами. Митя невольно оглядывается назад, на расщелину, на тот случай, если вдруг придётся удирать.

Но машина ведёт себя спокойно, кидаться на Митю не собирается, и понемногу страх проходит. На смену ему является отчаянная радость: вот здорово, а? Он нашёл машину! И где? На дне озера, под водой! Ребята ни за что не поверят. А тогда он им скажет: «Пожалуйста, сплавайте сами и пощупайте!» Здорово, а? Ведь говорил он им, что покажет, вот и показал!

Митя не думает о том, откуда и как появилась машина. Важно, что грузовик тут, почти рядом. Несколько секунд он ещё размышляет, бежать ли к ребятам и рассказать о находке или сперва убедиться самому, пощупать руками. Нетерпеливое желание поскорее добраться до машины побеждает всё, и Митя, поспешно сдёрнув рубашку, весь охваченный возбуждением, прямо с уступа ныряет в воду и плывёт к тому месту, где стоит грузовик.

Но вот неудача: Митя не может найти грузовик. Машина точно заколдована. Её видно с уступа метрах в двадцати от берега, но стоит лишь прыгнуть в воду и поплыть, как машина исчезает, её скрывают отсветы неба на воде. Сколько ни плавает Митя, сколько ни ныряет, он никак не может наткнуться на то место, где стоит машина.

А время идёт. Потемнели озеро и лес, потемнело на востоке небо, там даже проступило несколько звёзд, и только на западе над щетинистой ломаной линией гор ещё полыхает костёр заката.

Озябший, мокрый Митя стоит на уступе и размышляет: вот-вот наступит ночь, ребята неизвестно где, машины не нашёл. Что делать? Бежать к Крутикам? Всё равно засветло не успеть. Ночевать на уступе? Но у воды так холодно стало, что уже и сейчас зуб на зуб не попадает. Выбраться наверх, в лес? Тоже не хочется: лес кажется очень уж тёмным, зловещим и враждебным.

Но деваться некуда, и Митя, пересиливая страх, взбирается на скалы, входит под своды леса. Здесь теплее, чем внизу, но темнота гуще. Митя торопливо отыскивает груду старой хвои под сосной, вырывает ямку и ложится. Мрак точно ждал этого: он обступает Митю со всех сторон такой непроницаемой стеной, что едва ли мальчик увидел бы свою руку, если бы решил поднять её к глазам. Он лежит неподвижно и молча, точно приплюснутый темнотой, боясь громко дышать, притаившись, как мышонок. Только бы как-нибудь дотерпеть до утра! Ну её, и машину эту!

Ночь, короткая летняя ночь, тянется бесконечно.

Продрогший после купания Митя не может уснуть. В лесу тихо, и все звуки приобретают удесятерённую силу: стук упавшей шишки кажется землетрясением, свист крыльев пролетевшей над лесом ночной птицы заставляет замирать сердце. А когда где-то раздаются два выстрела, они оглушают Митю, как раскаты грома. Мите чудится, что он слышит чьи-то голоса. Что это происходит в лесу?

Он долго лежит, обхватив голову руками, изо всей силы зажмурив глаза, подтянув коленки к самому подбородку. Колотится сердце, колотится так сильно, будто это и не сердце совсем, а кто-то неизвестный гулко бьёт молотом под землёй.

Впоследствии у Мити невозможно было выпытать, как он скоротал эту страшную ночь у Скалистого залива, какие ужасы мерещились ему в ночной темноте. Ему было так тошно вспоминать о своём малодушии, что он хмурился, молчал иди переводил разговор на другое.

Но ночь всё-таки прошла, и Митя успел даже немного подремать. С восходом солнца он уже на ногах, сидит над обрывом, поспешно доедает остатки хлеба и смотрит, как заполняют озеро косые солнечные лучи, сгоняя седые лохмотья тумана. Скалистый залив ещё в тени, заполнен доверху густым туманом, словно молоком залит.

Чем теплее становится воздух, тем беспокойнее ведёт себя туман: он колышется, как живой, ползёт то в одну, то в другую сторону, свивается в клубки и растягивается в длинные нити. Наконец словно что-то дрогнуло: белая лавина бесшумно, без единого звука устремляется к проливу, вытекает из залива в озеро и исчезает в его просторах.

Вода в заливе очистилась, но машины не видно ни с обрыва, ни со вчерашнего уступа, на который снова спустился Митя. Поверхность воды, словно плёнкой, затянута отсветами неба, и что делается там, на дне, рассмотреть невозможно.

Настроение у Мити совсем другое, чем ночью: хотя он и устал от всего пережитого, спать хочется и в голове шумит, но уйти отсюда, не узнав, в самом ли деле он видел машину или она только померещилась, он уже не может. «День длинный, до ночи далеко, торопиться некуда — разузнаю всё как следует, тогда и домой поеду…» — рассуждает он, поглядывая на воду, от которой ещё веет ночным холодком.

Он долго топчется на уступе, наконец ныряет, плывёт по заливу. Опустив голову, он вглядывается широко раскрытыми глазами в подводную темноту… Что-то неясное, чёрное проходит под ним. Да, это машина. Митя различает кузов, кабину, капот. Она стоит на дне странно неподвижная, загадочная, необыкновенная.

Хорошенько подышав, Митя ныряет, опускается на кабину; ноги его ощущают шершавоскользкую брезентовую обшивку, шпунты на досках; изогнувшись, он хватается за какой-то выступ, другой рукой шарит по гладкому ветровому стеклу. Но больше не хватает дыхания, грудь разрывается от желания вздохнуть, в ушах гудит всё сильнее и сильнее. Одним рывком Митя выбирается на поверхность и шумно втягивает воздух. Вместе с воздухом в горло попадает вода. Начинается кашель, неудержимый кашель, который не остановить никакими силами. «На берег надо, да поскорее. Потом опять приплыву…» — решает Митя. С трудом разглядев берег — глаза залиты не то водой, не то слезами, — он плывёт к нему. Кашель одолевает. Митя начинает захлёбываться. «Только бы до уступа доплыть… Только бы до уступа!» Он торопится, беспорядочно бьёт по воде руками и уже не плывёт, а только держится на воде. «Тону!» — мелькает страшная мысль. Бездонная глубина, казалось, втягивает его в себя, держит на месте, мешает плыть. Вода заливает лицо, и сквозь неё Митя видит на берегу какие-то расплывающиеся человеческие фигуры, бегущие по откосу.

— Тону! — хрипло кричит он, стараясь продержаться на воде ещё хоть минуту…