Дима и Саша возвращались из школы вместе. В школу они ходили тоже вместе. Вместе играли во дворе, вместе завтракали, обедали и ужинали. Они жили в одной квартире, их матери преподавали в одном и том же институте, и поручены мальчики были заботам одной и той же бабушки — Диминой бабушки. Им не оставалось ничего иного, как дружить, несмотря на разницу в возрасте и общественном положении. Дима был третьеклассником и пионером, Саша первый год ходил в школу и мог лишь мечтать о пионерском галстуке. Саше льстила дружба с третьеклассником. Дима был бы не прочь покровительствовать младшему, если б не Сашин несносный язык.
Вот и сейчас, едва они вышли из дверей школы, как Саша произнёс восторженным голосом:
— Смотри! Правда они похожи на новорождённых цыплят?
— Кто? — сухо спросил Дима, хотя отлично понял, к чему относится Сашино восклицание.
Из-за чугунной ограды школьного сада клён выбросил в переулок длинные ветви с ярко-жёлтыми листьями. Было начало ноября, листья с деревьев давно облетели, только клён сохранял свой последний золотистый наряд.
— Ничего не похожи, — угрюмо сказал Дима. — Цыплята круглые, а листья зубчатые.
— Правда! — с лёгкостью согласился Саша. — Они больше похожи на руки с растопыренными пальцами. Смотри, — засмеялся он, — вот эти руки давно не умывались! — и показал на слипшиеся в ком чёрные, сопревшие листья.
Дима ничего не ответил. Его раздражала манера Саши говорить всякие неожиданные и, как ему казалось, бессмысленные вещи. Самое обидное — что эти нелепости нередко нравились взрослым. Так, вчера мама рассказывала отцу, что на праздники к ним приедет её двоюродная сестра Вероника.
— Вероника? — задумчиво повторил находившийся при этом Саша. — Красивое имя — Вероника. Будто белая птица пролетела над озером.
А когда Саша ушёл к себе, отец заметил:
— Занятный товарищ!..
— Ломается, — ревниво сказал Дима, но в глубине души он чувствовал, что Саша не ломается: недаром он сам никогда не запоминал своих словечек.
Но оттого Диме лишь сильнее хотелось показать всем, что Саша вовсе не занятный, а самый пустой человек, выдумщик и кривляка.
— А вон тот дядька, — послышался опять голос Саши, — сейчас полетит на своих усах.
Дима поднял голову и увидел на крыше двухэтажного дома пожилого мужчину с огромными и разлётистыми рыжими усами. Мужчина командовал отрядом подростков, укреплявших под карнизом гирлянду разноцветных ламп. Его роскошные усы раздувались по ветру, и впрямь можно было поверить, что он вот-вот полетит.
«Я бы сам мог это придумать, если б увидел его раньше», — с досадой подумал Дима. Он огляделся. Тихий арбатский переулок готовился к близкому празднику. Дворник в белом фартуке красил парадную дверь; две женщины, пожилая и молодая, приколачивали к стене лозунг, написанный мелом на кумачовом полотнище; в конце переулка тянули транспарант на крышу семиэтажного дома. Лёгкая, тут же подавленная улыбка тронула Димины губы. Искоса взглянув на Сашу, он сказал:
— Папа обещал взять меня на демонстрацию!.. Мы пойдём, как двое мужчин!..
В ответ послышался глубокий вздох. Сашин папа работал метеорологом в Арктике, и вот уже второй год, как Саша слышал своего папу только по радио. Да и то он никогда не узнавал папин голос. Быть может, потому, что по радио папа говорил так, будто обращался не к Саше, а ко всем мальчикам Москвы.
— Папа купит мне флажок, — самодовольно сказал Дима. — И наша колонна пойдёт ближе всех к Мавзолею.
— Счастливый ты!.. — снова вздохнул Саша.
Ему стало грустно. А грустить Саша не любил. Он любил радоваться и удивляться жизни. Вот и сейчас он окинул взглядом знакомый переулок в надежде найти что-нибудь такое, чему бы он мог обрадоваться.
— Знаешь, мне вчера приснился смешной сон, — медленно, словно припоминая, начал Саша, и на лице его вновь появилась улыбка. — Будто плыву я на корабле по синему-синему морю, и вдруг над кораблём — стая летающих рыб, золотых, серебряных, красных… Понимаешь, машут себе плавниками, как крылышками, и летают над кораблём. Я схватил удочку, закинул её в небо, будто в воду, и стал ловить. Много уже наловил, как вдруг крючок зацепился за мачту. Я дёрнул — и сразу проснулся. Смешно, правда?..
— Смешно… — серьёзно подтвердил Дима, а сам думал о том, почему ему всю ночь снились два скучных бассейна из задачника по арифметике: серая вода лениво переливалась из одного бассейна в другой. Вдруг он пристально взглянул на Сашу. — А море было очень синее? — спросил он со странным выражением.
— Синее-пресинее, вот как небо сейчас! — подтвердил Саша.
— Рыбы золотые, серебряные… Какие ещё?
— Красные, розовые…
— А серо-буро-малиновых в крапинку не было?
— Не было…
— То-то и оно, что не было! — злорадно сказал Дима. — Ничего не было: и рыб не было, и моря не было, и сна не было.
У Саши задрожали губы.
— Почему? — спросил он тихо.
— А ты разве не знаешь, что сны у людей серые? То-то и оно! Сны всегда серые, хоть у папы спроси, а ты… ты просто врунишка и загибала!
Саша подавленно молчал.
— Теперь я всё про тебя знаю! — с торжеством продолжал Дима. — Это ты измазал хвост Карнаухому!..
Карнаухий, белый с коричневыми щёчками двухмесячный щенок, терьер, вот уже несколько дней ходил с измазанным фиолетовыми чернилами хвостом. Виновника обнаружить не удалось. Саша выдвинул смелую теорию, что виной тому голуби, которых бабушка кормила хлебными крошками на подоконнике. Голубь толкнул створку окна, створка сшибла чернильницу, а чернильница, падая, плеснула на хвост Карнаухому, который постоянно тёрся около окна.
— Нет, честное пионерское! — с жаром воскликнул Саша.
— Во-первых, ты ещё не пионер, — рассудительно сказал Дима, — и не будешь им, пока… — он усмехнулся, — пока тебе снятся цветные сны. А во-вторых, ты нарочно измазал ему хвост, чтобы придумать про голубей и показать, какой ты умный!..
Дима не был великодушен в своём торжестве: Саша в тот же день узнал, что прозвище «Загибала» прочно утвердилось за ним во дворе. Домашние также не проявили снисхождения к мальчику, уверяющему, что ему снятся цветные сны.
— Мы сами виноваты, — сказала Димина мама: — он привык, что все восхищаются его выдумками.
— Пусть выдумывает, сколько его душе угодно, — сказала Сашина мама, — только не надо выдавать свои фантазии за правду…
И только Карнаухий с прежним доверием тёрся о Сашины ноги. Глядя на его фиолетовый хвостик, Саша в смятении думал:
«Может быть, в самом деле это я испачкал ему хвост?..»
Словом, день не принёс Саше радости. Зато ночь щедро вознаградила его за все испытания. Саше приснилось, будто отец прилетел со своей льдины и спустился на парашюте прямо во двор.
«Я боялся опоздать на демонстрацию», — сказал отец и, взяв Сашу за руку, вывел его на улицу, в праздник. У Саши зарябило в глазах от праздничной толпы, от блеска синего-пресинего неба в белых барашках облаков, от сверкающей меди труб, от жарко полыхающего кумача знамён и плакатов, от рвущихся в небо голубых, синих, зелёных, красных шаров. И в руке у него был красный флажок, а на груди — что ни говори Дима — развевался настоящий пионерский красный галстук! А рядом гордо шагал Карнаухий, задрав кверху куцый фиолетовый хвост…