На поповских хлебах

Трактор в поле

Все 70 лет советской власти наш народ методично, настойчиво отучали от веры и Церкви. И немало в этом преуспели. Вот уже больше двадцати лет храмы заново открывают, строят, восстанавливают, да только прихожан в них заметно больше не становится. В первые несколько лет была у священников радость от хлынувшего в храмы потока новообращённых. Но недолго продолжался этот массовый поворот человеческого сознания. Вскоре оказалось, что Христианство — это не только радость нарядных праздничных богослужений, красота церковных таинств, запечатлённых на видео в семейном архиве, но и — молитвы, посты, необходимость исполнять евангельские и церковные правила — словом, труд, подчас нелёгкий. А каждый шаг ввысь по духовной лестнице сопровождается искушениями и скорбями. Оказалось, что нужно любить Бога по-настоящему, не словами. Так любить, чтобы ради встречи с Ним в обещанном будущем веке претерпевать в веке нынешнем скорби, болезни, поношения окружающих. А это не каждому под силу. Вот и остались многие их новообращённых крещёными, но — неправославными.

Оказывается, гораздо проще верить во что-то неопределённое («Что-то там есть»), чем в конкретного Спасителя, распявшегося за нас, но и требующего со-распятия с Ним, отказа от грехов и соблазнов мира. Оказывается, только так, узким и тернистым путём можно войти в Царство Небесное.

В сегодняшних храмах на службах большая часть прихожан-те, кого привела сюда какая-либо нужда, и ждут они окончания литургии, чтобы отслужить молебен, панихиду или договориться с батюшкой о какой-то иной требе. Уже и не венчаются почти. А зачем, если церковный брак исключает развод или, во всяком случае, делает его процедуру долгой и обременительной. Сошлись, «попробовали», как принято называть беззаконное сожительство сегодня, да и разбежались. Коротко и ясно: «не сошлись характерами».

Но вот что не убывает, не сокращается в храмах при любой власти и отношении государства к Церкви, так это количество крещений и погребений. Оно, это количество, зависит лишь от статистики рождаемости и смертей. Каждый русский, каждый крещёный человек считает своим долгом окрестить ребёнка и проводить родителей в последний путь по-христиански. С последним, правда, часто возникают сложности, но лишь в душе священника, совершающего обряд погребения. Помню, в начале 1990-х первосвятитель Русской Православной Церкви Заграницей митрополит Виталий издал указ, повелевающий священникам его юрисдикции совершать чин отпевания лишь над теми усопшими, кого они лично знали как прихожан своего храма — кто посещал богослужения, исповедовался, причащался, словом, был христианином. И это в полном соответствии с древней традицией. Ведь и в дни родительских поминальных суббот Церковь молится отнюдь не о всех усопших. В народе откуда-то бытует мнение, что в эти субботы поминают даже самоубийц, чего не может быть в принципе. Ведь стоит только вслушаться в текст заупокойного богослужения: во-первых, речь идёт исключительно о православных, во-вторых, о «благочестно поживших и живот свой скончавших». До октябрьской революции лишали церковного погребения умерших от опития спиртным, аборта и в драке, «как не успевших в этих грехах покаяться». Не следует ли из этого, что человека, который ни разу в жизни не был на исповеди, также не следует поминать о упокоении в церковных молитвах? Но несмотря ни на что, живые родственники усопшего считают себя обязанными проводить его в вечность по-христиански. И даже в богоборческие годы не слишком наказывали тех коммунистов и комсомольцев, которые звали «попа» на погребение родителей.

Помнится, у нас в приходе умерла мать одного из больших начальников, который по долгу службы как раз был обязан отвращать людей от «религиозного дурмана». Он побоялся отпеть мать в храме. Но ещё больше побоялся отказать ей в последней просьбе. Священника привезли ночью, повели огородами, через чёрный ход в дом, когда все уже спали, и там, наедине с Богом и покойницей, мы с батюшкой совершили отпевание.

Крестили детей в те годы тоже все. Или почти все. Если не сами партийные руководители, то их жёны, родители, родственники. Так же приезжали за батюшкой ночью и везли окольными путями в свой дом.

Однажды вьюжным зимним вечером мы с трудом пробились на лёгоньких «Жигулях» сквозь перемёты и сугробы заснеженного поля. Несколько раз приходилось выходить и выталкивать машину из сугроба на дорогу. Пока отогревались в жарко натопленном доме, батюшка усадил напротив себя родителей и крёстных малыша и стал рассказывать об основных истинах Православия. В соседней комнате ждал давно накрытый стол, молодые участники таинства нервничали — и так задержались на добрых полтора часа. Наконец, крёстный не выдержал.

— Батюшка, а вы сами верите в то, что говорите? Разве вас в школе не учили, что Бога нет?

Батюшка, словно не расслышав вопроса, продолжал:

— И вот сегодня, чтобы попасть сюда на крещение младенца, мы долго ехали через колхозные поля. Там в одном месте, заметённый по самую крышу, стоит брошенный с осени трактор… Вы мне верите?

— Конечно! — вскинул брови удивлённый таким поворотом разговора крёстный.

— Так вот, — продолжал батюшка, — я вас обманул. Никакого трактора там нет. Точно так же вас обманули в школе. А вы поверили.

Крёстный озадаченно молчал. Впрочем, он так и не стал крёстным отцом малыша. Ведь нельзя поручать христианское воспитание человеку неверующему. Пришлось родителям срочно искать замену.

Второй похожий случай произошёл несколькими годами позже. Так же стояла зима, и так же в тёплом домике собрались гости в ожидании застолья. Правда, на этот раз беседа священника с крёстными возражений со стороны последних не вызвала. Началось крещение — вернее, первая его часть. Батюшка читал огласительные молитвы, я тянула «Господи, помилуй». Всё вроде шло нормально. Но меня почему-то всё время подмывало обернуться назад, словно кто-то невидимый разворачивал мою голову в сторону крёстного. Он… не крестился. Просто стоял по стойке смирно, вытянув руки по швам. «Волнуется, наверное», — думала я. Но когда после возгласа батюшки «…и поклонися Ему», крёстный продолжал стоять в позе сурка, я не выдержала и обратила на него внимание батюшки.

— Почему вы не креститесь? — спросил он.

— У меня вера другая! Мы не признаём креста, — гордо ответил «крёстный».

Немая сцена получилась не хуже чем в «Ревизоре» на подмостках БДТ.

Когда дар речи вернулся, выяснилось, что молодой человек — баптист, не признающий нательного креста, крестного знамения, а заодно и священников вместе с Церковью. Но как же он оказался в роли крёстного?! Да просто дружил с отцом ребёнка, попросили, согласился…

С того дня и поныне перед тем как вписать имя крёстного в журнал регистраций крещений, я обязательно спрашиваю: «Крещёный? Православный?» И представьте — не зря! Хотя чаще всего, конечно, этот вопрос вызывает недоумение, а порой и обиду, но за более чем тридцатилетний срок нашей службы на приходе набралось до десяти случаев, когда кандидаты в крёстные были откровенно не верующими или вовсе не крещёнными.

А однажды к нам обратилась моя бывшая однокурсница с просьбой окрестить её новорождённого сына. «Я убеждённая атеистка, — сказала она. — Но… у сына нет отца, так пусть будет хоть Ангел Хранитель». Надо сказать, что древний церковный устав запрещает крестить младенцев у неверующих родителей. А откажи мы ей — и ребёнок остался бы некрещёным, может быть, навсегда, а у неё самой лишь окрепло бы предубеждение против веры и Церкви. И мы окрестили малыша. А через несколько лет она и сама приняла крещение.

Другой мой некрещёный однокурсник ещё в студенческие годы поверил в Бога и даже — что подчас бывает труднее — поверил Богу. Не раз просил он меня заказать в храме молебен о здравии его близких, помолиться о нём самом. И Господь дважды спас его жену — тогда ещё невесту — от смерти. Но окреститься сам он всё никак не решался. «У меня столько грехов, — говорил он, — как это крещение их смоет? Я должен сам за них ответить! И не хочу, чтобы мне их простили просто так». Вот ведь какие искушения может воздвигнуть враг рода человеческого, чтобы воспрепятствовать спасению! Самому человеку до такой изысканной ереси не додуматься. Так и жил он все эти годы: просил друзей молиться за них, за больную жену, крестил собственных детей, а сам — только издали любовался красотой православных соборов, да топтался у входа в храм, пока там служили молебен за лежащую на операционном столе жену.

«Силён сатана!» — любила повторять моя давняя соседка по дому. Но Господь — долготерпелив и многомилостив. Возвращаясь к жизни из почти небытия (несколько инсультов, трепанация черепа), жена моего приятеля выздоравливала, рожала детей, и они росли, весёлые, здоровые. А мой приятель — уже редактор газеты — всё медлил: «не готов».

Выросли дети, появились внуки, вышла на пенсию жена, да и самому остался до пенсионного возраста какой-то год-другой. И вот — долгожданное: «Я крестился!»

Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. За эти долгие годы — да что там годы, десятилетия! — пребывания в чине оглашенных (а как его ещё назвать, ведь заявил о своей вере, только последний шаг никак не решался сделать) мой приятель изучил столько, что иному крещёному в детстве и не привидится. А я все эти годы поминала его как оглашенного, так и в помяннике записала (оглашенными в древней Церкви назывались люди, готовящиеся к принятию таинства Крещения). Теперь этот новенький христианин навёрстывает упущенное: ходит на литургии каждое воскресенье, читает Библию и не устаёт восторгаться красотой своей веры. «Приезжай летом, — пишет чуть не в каждом электронном письме. — У нас тут такие храмы! Я тебе всё покажу».

Приеду — Бог даст. Ведь сколько не злиться зимней вьюге — снег тает. И ржавый мифический трактор атеизма рассыпается под лучами Солнца Правды.